И надо попробовать стать счастливой за них, жить отраженным счастьем, как всякие благородные герои романов из школьной программы. Только как это сделать, если ты не в книжке, и совсем не благородная, и тлеет под ребрами мучительный огонь…
обидно, в школе почему-то всегда обидно, если над тобой смеются, это потом у человека кожа потолще нарастает
Тут, наверное, следует уточнить, с кем же все-таки стал гулять Птицын — с Адой. С Адой, которая считала себя блеклой и толстой, но на самом деле тоже была хороша. Просто в отличие от сестры — по-обычному, по-человечески. Светловолосая, пышная, но ладненькая, белая, свежая, мягкая — булочка с корицей, птичье молоко, пена пивная с Октоберфеста.
Говорили, что это просто такое время, сейчас все сыплется, и то ли рушится навсегда, то ли, наоборот, обновляется, сбрасывает старую кожу. Мы верили во все варианты сразу. Мы привыкли, что обычно в итоге происходит нечто среднее.
Нельзя бегать за парнями, это смешно и стыдно
И надо попробовать стать счастливой за них, жить отраженным счастьем, как всякие благородные герои романов из школьной программы. Только как это сделать, если ты не в книжке, и совсем не благородная, и тлеет под ребрами мучительный огонь…
в школе почему-то всегда обидно, если над тобой смеются, это потом у человека кожа потолще нарастает.
— Он не ста-анет со мной говорить…
— Не с тобой. С нами.
чаем, растирали виски и запястья бальзамом «звездочка». Ада помнила урывками, как все вокруг раскачивалось, и грохотало, будто дом рушится, и побелка сыпалась в волосы сухими струйками, а из шахты лифта раздавались тяжкие механические вздохи. Они сидели на полу под выбитым окном, на улице ревело и ухало, а Роза застыла, как неживая, распахнув глаза и рот тремя черными провалами, лицо у нее стало такое страшное, что на него не хотелось смотреть. Воздух мутился и дрожал, и прикасаться к Розе было больно, точно кожа ее, как лист крапивы, покрылась жгучими волосками. Но Ада все равно теребила сестру, трясла, обнимала и звала:
— Розка, не надо, хватит, Розка, перестань, перестань, перестань
нистической эры устремились к своему законному месту и замерли там в чуть изменившихся позах. Самый солидный дом нашего двора теперь выглядел так, словно под ним случилось локальное землетрясение, на землю сыпались обломки кирпичей, куски лепнины и фрагменты злосчастной мозаики.
Гадалки и пришлые посидели немного на лавках у подъездов и прямо на земле, утирая пот. Племянницы Досифеи сбегали домой и вынесли бутерброды, а незваным помощникам поднесли водочку. Пришлые отказываться не стали, но чужой посудой побрезговали, достали свои складные стаканчики.
Посидели, потом переглянулись понимающе — и направились к третьему подъезду
