👍Ұсынамын
🔮Қазыналы
🎯Пайдалы
🚀Көз ала алмайсың
Фигура автора дневников вызывает удивление. Я даже могу понять людей, которым записи Кельнера показались лишь искусной фальшивкой. Однако, если отбросить конспирологию, что мы имеем? Немца, все годы войны и предшествовавшие ей мыслившего практически так же, как будущие победители этой войны. Как же ему это удалось?
1. Личные качества и идеалы. По всей видимости, Кельнер был юристом не только по профессии, но и по своему душевному складу. Справедливость для него — практически божество. Попрание Рейхом всех принципов справедливости должно повлечь за собой неизбежное и соразмерное наказание.
И не только справедливость была для Кельнера как бы божеством, но и Сам Бог был судьёй, вершащим ту самую справедливость — медленно, но неотвратимо. Порвав с Лютеранской церковью по политическим мотивам ещё после Первой мировой войны, Кельнер на момент создания дневников оставался человеком верующим, хотя и внеконфессионально. Пожалуй, ещё более сильна, чем вера в Бога, была его вера в идеалы и принципы (свободы, чести, мужества), и его критика нацизма — критика не прагматическая, а сугубо идеалистическая.
2. Личный опыт. Кельнер воевал в Первую мировую и знал, что такое война. Он кое-что смыслил в военной стратегии. Кроме того, у него был опыт политической деятельности. Это сделало из него как противника войны (конечно, весьма далёкого от абсолютного пацифизма, который бы попросту не позволил разгромить «Ось» и восторжествовать справедливости), так и весьма толкового её аналитика.
3. Доступ к информации и желание эту информацию изучать — от писаний Гитлера до «вражьих голосов» на радиоволнах. Доступ к альтернативной официальной пропаганде информации помогал сохранять здравомыслие. А знакомство с тем, что «фюрер» писал ещё до своего прихода к власти, позволило Кельнеру предугадать, к чему идёт дело, и в дальнейшем находить объяснение самым необъяснимым военно-политическим действиям Рейха.
4. Наконец, уже оформившееся противостояние режиму способствовало — от противного — кристаллизации идеалов, противоположных тем, во имя которого предписывалось погибать немцам. По ходу дневника, к примеру, видно, как всё реже встречаются обобщающие рассуждения о целых народах. Будучи плоть от плоти немецкого общества своего времени, Кельнер, несомненно, изначально имел некоторую склонность к такого рода суждениям, и восклицания о народах «коварных» и особенно «трусливых» в его дневнике не столь редки. Однако ближе к концу войны их почти не остаётся. Немцев Кельнер продолжает критиковать до конца, но и здесь появляется нечто новое. Всё чаще звучит сомнение в единстве немецкого «мы», покуда дело не доходит до финальной точки: есть разные немцы — виновные и невиновные (здесь он решительно возражает радиопропаганде союзников). И это вынашивалось и рождалось ровно в противоположность мечте как Гитлера, так и всех прочих диктаторов о том, чтобы поймать и присвоить вечно неуловимый призрак «народного единства», для чего не было способа «лучше», чем слепить народ из разношёрстной массы путём её мобилизации. В итоге, как известно, народ, слепленный Гитлером таким образом (политическая нация третьего Рейха), рассыпался, так что немцам пришлось пересобирать свою идентичность заново.
***
Разумеется, в книге неоднократно упомянут СССР. Записи о нём очень разнятся в интонациях. Если в записях о пакте о ненападении или о начале Финской войны добрых слов в адрес России не найти (что объяснимо), то с момента нападения Германии на СССР интонация меняется и перед нами встаёт уважительная фиксация всё более впечатляющих военных успехов русских (разумеется, неудачи в начале войны от Кельнера также не ускользают). В целом из того, как изображается советская Россия, видно, что автор действительно слушал среди «вражьих голосов» и советские в том числе. В одном месте даже появляется словосочетание «отечественная война» применительно именно к оборонительной войне русских.
