– А все-таки выслушай меня. В жизни каждой молодой девушки наступает такое время, когда пчела любви начинает очень громко жужжать в ее хорошенькой головке. Тут-то и нужно удержаться от ошибки и не полюбить кого не следует.
Стереотипные вежливо-равнодушные фразы, которыми Паола уговаривала Грэхема остаться, показались Дику сладостной музыкой. Его сердце дрогнуло от радости: может быть, он, несмотря на все, ошибся? Неужели два таких человека, как Грэхем и Паола, зрелых, умных и уже немолодых, способны так нелепо и легкомысленно потерять голову?
Паола, Паола, – проговорил он вслух. – Неужели ты через столько лет удивишь и себя и меня? Неужели ты потеряешь голову – ты, скромная и уже немолодая женщина?
Он надел краги и шпоры для поездки верхом после завтрака и опять задумчиво обратился к портрету.
– Что ж, я за честную игру, – пробормотал он; и после паузы, уже повернувшись, чтобы уходить, добавил: – В открытом поле… и на равных условиях… на равных условиях…
Это был стройный, узколицый, смуглый человек с блестящими глазами и черной, как уголь, длинной бородой.
– Не знаю, хоть убейте, – отозвался Дик. – Все равно, берите мои слова иносказательно, называйте это, как хотите, – Моралью, Добром, Эволюцией.
– Чтобы быть великим, вовсе не нужно мыслить по законам логики, – вмешался в разгор тихий длиннолицый ирландец с потертыми рукавами, – наоборот, очень многие люди, мыслившие весьма логично о жизни и о вселенной, так и не стали великими.
– Браво, Терренс! – похлопал ему Дик.
– Все дело в том, какой смысл мы вкладываем в это понятие, – медленно проговорил еще один из гостей, несомненно индус, крошивший хлеб маленькими, необычайно изящными руками, – что мы ра-зумеем под словом «великий»?
Каким жалким, флегматичным любовником оказался бы тот, кто мог бы допустить, что на свете есть женщина, хоть на одну сотую доли такая же сладостная, восхитительная, блестящая и чудесная, как его дама сердца, и что он может когда-нибудь полюбить другую!
