«Знаешь, Лейси, – сказал мистер Б., – древние владели секретом, ради коего я б отдал все, что имею. У них был жизненный меридиан, а я свой никак не найду. Они обитали во мраке, однако ж имели светоч, а я живу на свету, но бреду вслед за призраками».
Меланхоличный Джон Ли – всего-навсего невежественный мистик, нахватавшийся пророческой лексики, но убежденный, что его словоблудие суть божественное откровение; он сам себя дурачит и сам себе простодушно верит. Для нас он – анахронизм, ибо, как многие из его сословия, начисто лишен ощущения собственного «я», способного хоть в ничтожной степени влиять на окружающий мир, тогда как последний остолоп из наших современников им обладает
перед реальностью он растерян, точно ребенок, ему гораздо милее удрать в повествовательное прошлое или пророческое будущее, замкнуться в таинственном, неведомом грамматике времени под названьем «воображаемое настоящее».
его попов, аддисонов, стилов и джонсонов все переворачивает с ног на голову, и мы благополучно забываем, что художественный гений нетипичен в любую эпоху.
Декартовское Cogito, ergo sum ему недоступно даже в нынешнем сокращенном варианте «я есть». Современное «я» и без размышлений знает, что существует. Конечно, тогдашняя интеллигенция имела четкое, хоть не вполне равное нынешнему понимание собственной самости, однако наша привычка к постижению пр
Вероятно, охваченная суеверным страхом, ибо чтение почиталось бесовским занятием, и в глубине души уязвленная этаким равнодушием, ибо уже в те времена гостиничная прислуга отличалась смазливостью, девица бесшумно покидает комнату.
