В Братстве зажжённой искры. Альманах. Выпуск 5
Қосымшада ыңғайлырақҚосымшаны жүктеуге арналған QRRuStore · Samsung Galaxy Store
Huawei AppGallery · Xiaomi GetApps

кітабын онлайн тегін оқу  В Братстве зажжённой искры. Альманах. Выпуск 5

В Братстве зажжённой искры. Альманах. Выпуск 5

Стихи и проза

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»


Иллюстратор Вячеслав Михайлин

Дизайнер обложки Алёна Подобед





16+

Оглавление

  1. В Братстве зажжённой искры. Альманах. Выпуск 5
  2. Авторские разделы
  3. Евгений Витковский
  4. Феликс Лукницкий
  5. Равиль Валеев
  6. Амирам Григоров
  7. Виктор Каган
  8. Владимир Мощенко
  9. Дмитрий Мельников
  10. Алена Подобед
  11. Элина Сухова
  12. Александр Грозный
  13. Лариса Прашкивская
  14. Сева Гуревич
  15. Кристина Лукас
  16. Андрей Ярославович
  17. Ярослав Пичугин
  18. Павел Рослов
  19. Саша Ирбе
  20. Информация об авторах

Авторские разделы

Витковский Евгений. Лирика двух столиц.

Лукницкий Феликс. Возраст решений.

Валеев Равиль. Крымский цикл.

Григоров Амирам. Бежать сквозь тамбур…

Каган Виктор. И остаётся только…

Мощенко Владимир. Эта строчка.

Мельников Дмитрий. Умер дед…

Подобед Алена. Я упал вчера с горы.

Сухова Элина. Человечки

Грозный Александр. Простые слова для осеннего джаза…

Прашкивская Лариса. Сны о вечном.

Гуревич Сева. О фальши.

Лукас Кристина. Тридцатый век.

Ярославович Андрей. Пантомима слова.

Пичугин Ярослав. За край моста.

Рослов Павел. Знаете ли вы украинскую ночь?

Ирбе Саша. В час утра над Москвой.


Более подробную информацию об авторах можно найти в Интернете.

Евгений Витковский

ЛИРИКА ДВУХ СТОЛИЦ

Тянется пятидесятый псалом,

еле мерцает лампада.

Перекрестились под острым углом

два Александровских сада.


Кружатся призраки двух городов,

кружатся в мыслях и датах

вальс петербургских двадцатых годов,

вальс москворецких тридцатых.


Ветер колеблет листву и траву,

и проступает ложбинка,

та, по которой неспешно в Неву

перетекает Неглинка.


Тени и света немая игра,

приоткрывается взору

то, как по Яузе ботик Петра

переплывает в Ижору.


Это два вечных небесных ковша,

это земная туманность,

это не то, чего просит душа,

это бессмертная данность.


Можно стремиться вперед или вспять,

можно застынуть угрюмо,

можно столицы местами менять —

не изменяется сумма.


Вот и рассвет, просыпаться невмочь,

и наблюдаешь воочью,

как завершилась московская ночь

питерской белою ночью.


Память неверная, стершийся след,

временность и запоздалость —

то, чего не было, то, чего нет,

что между строчек осталось.


Белая ночь обошла пустыри,

небо курится нагое.

Две повстречавшихся в небе зари

движутся на Бологое.

МИСТЕРИЯ ЛИВНЯ

Нет ни слова о них ни в каких фаблио:

не поверит в них ум ни один недалёкий:

всей-то жизни полдня им, несчастным и.о.,

им, доверчивым врио родной Самотёки.


Впрочем, если б не дождь, никому никогда

не слыхать бы о них даже сплетен на рынке,

этих жутких быличек, о том, как вода

превращается в море над руслом Неглинки.


Поначалу ручей, чуть попозже — река,

этот ливень дорогу спешит обезбрежить.

В мутной пене плывет что-то вроде снетка,

что-то вроде ерша — водопольная нежить.


Хлещет буря, куски облаков полоща,

пляшет с молнией гром, как с сестрицею братец,

не-голавль догоняет совсем-не-леща,

рассекая косяк не-совсем-каракатиц.


Но плывет мелюзга, убедись да позырь:

упражняется пена в пустом пилотаже,

пробежал три вершка, да и лопнул пузырь,

и со всеми другими история та же.


Но и той, уцелевшей в пути голытьбе,

что умчалась на юг, весь бульвар измазюкав,

никуда не удастся нырнуть на Трубе —

там шипит и кипит водовертье у люков.


И нырнувшим приходится быть начеку,

у хозяев Неглинки не празднуют труса:

в темноте предстает чужаку-новичку

низовое болото, трясина, чаруса.


Под землей начинается путь в антимир:

здесь колодезник в черном безумье хохочет,

здесь балчужник для змей понастроил квартир,

здесь бакалденник зубы щербатые точит.


Только черту едва ли опасен шайтан,

никогда не воюет изнанка с исподом,

все растут пузыри, все вбирают метан,

все грозят на свиданку рвануть с кислородом.


Убирайся с дороги, соплю не топырь,

уползи за Можай от сливного колодца:

по Неглинке плывет исполинский пузырь,

и, похоже, вот-вот под Манежем взорвется.


Только пыжится это чудовище зря,

в небесах на восток уползли диплодоки,

оборвалась короткая жизнь пузыря,

и закончился дождь, и сухи водостоки.


…Водяные о чем-то своем в черневе,

успокоясь немного, бурчат неохоче,

и с трудом засыпают, и в Нижней Москве —

ни рассвета, ни дня, ни заката, ни ночи.


ГЕРМАН РОРШАХ. ДЕСЯТИКЛЕТКА. 1914

Ю. С. Савенко

Храпит при капитанше генерал.

Поручики — при генерал-майоршах.

Россию местом жительства избрал

психолог Герман Ульрихович Роршах


Веснушчат россиянин, конопат,

скорее водки хочет, чем молебна,

а то, что он полнейший психопат —

так это психиатру и потребно.


Гардемаринш, полковниц и майорш

решил швейцарец изучить настырный:

у россиян в мозгах полнейший ёрш

у русских баб мозги — бурдюк чихирный.


У них мозги — прокисший маргарин,

короче, не мозги, а ужас тихий.

Майор, полковник и гардемарин

в России тоже безусловно психи.


В Россию доктор ехал с мыслью той,

что очень хороша у русских проза,

что здесь живет великий Лев Толстой,

которого оклеветал Ломброзо.


Я непременно здесь упомяну,

о том, как доктор угодил в ловушку:

он даже выбрал русскую жену,

и захотел в российскую психушку.


Страна врача душила, как питон.

Вскипела в нем фантазия больная,

и десять клякс запечатлел картон:

и каждая из них была двойная.


Скажите, что бы значило сие?

У пациента сердце обмирало

когда давили тяжким пресс-папье

капустницу, монарха, адмирала.


Тянули пациенты кто куда:

увидят двое — пятку, третий — ухо,

кому-то там мерещилась еда.

кому-то представлялась половуха.


Он так пытался стать незаменим,

и так не мог никак угомониться,

что ни одна не пожелала с ним

вязаться подмосковная больница.


Так подложили доктору свинью,

тут закипела в нем волна протеста:

он отвалил в Швейцарию свою

на прежнее насиженное место.


Тут хорошо бы кончить карнавал,

но не накинешь через пропасть мостик,

из коей на Россию наплевал

великий мастер психодиагностик.


Швейцария не Русь, и посему

России доктор — как на пятке чирей.

Похоже, что диагноз ни к чему

там, где царят шизуха и делирий.

Все — 2016

Феликс Лукницкий

ВОЗРАСТ РЕШЕНИЙ

Когда тебе — до сорока,

И ты не лодырь в языках,

И времени ещё — река

И даже море, —

Тебе на Запад путь открыт,

И там любое из корыт

По горло удовлетворит,

И даже боле.


…Но вот — и с English ты на ты,

И с прошлым сожжены мосты,

И ты дошёл до той черты,

Когда забота

О будущем — уже не гнёт,

И всё само собой идёт,

И у тебя приличный счёт,

И рядом кто-то


Всё гармонично, Dear Sir,

Но жизнь порой, как пресный сыр,

И тянет в экс-СССР,

Где ты родился…

И взят билет. И ты летишь.

Не в Копенгаген, не в Париж.

И силуэт знакомых крыш

В окне явился.


Вот и посадка: Ленинград!

И сердце бьётся невпопад,

И ты смущён, и очень рад,

Что он на месте.

Ведь с детства в нём тебе знаком

И каждый мост, и каждый дом,

И Летний Сад… И в горле ком —

Вполне уместен.

1998.

ДОРОГА В ИЗЯСЛАВЛЬ[1]

Сорок шестой… Из Шепетовки

Путь держим в воинскую часть.

Подводой — в тряской джигитовке —

Нам предстоит часов пять-шесть.


А в части той — кавалерийской

Служил двоюродный мой брат.

К нему нас — с некоторым риском

Отправил в лето Ленинград.


После голодных лет Блокады,

После бомбёжек и сирен, —

В садах белеющие хаты

Меня невольно брали в плен.


Телега нехотя скрипела,

А мама, косы распустив,

Украинские песни пела —

Дороге долгой супротив.

И звонко лился мамин голос

Среди окрестной тишины,

И уходил из клеток голод.

И больше не было Войны.

2004

* * *

«Я знаю — никакой моей вины…»

(А. Твардовский)

Я знаю — никакой моей заслуги,

Что пережил я засухи и вьюги,

Что высушили-вымели страну.

Что выжил и в Блокаду, и в Войну.


Что я прошёл Науки путь тернистый

Наперекор апологетам расы чистой,

И в крутизне, когда себя искал

(И находил), я не соскальзывал со скал…


И вот — к последнему уже причалил брегу,

И бес в ребро, и поклоненье Бегу.

Ведь с детства Бег — моё второе «я»…

Пожалуй, в этом лишь заслуга есть моя.

                                                        1999


* * *

«Укажи мне только лишь на глобусе…»

                                               (Из песни)

«Но ещё таких пунктиров нету,

По которым нам бродить по свету.»

                                     (Из другой песни)


На Дюссельдорфщине моих друзей-знакомых, —

Пожалуй, с дюжину, а может быть, и больше.

Плюс в Новой Англии — с десяток чтут законы,

Плюс — в Калифорнии, и плюс — Янина в Польше.


А ведь по глобусу мы знали мир детально.

Под сенью лозунгов мы жили — не тужили.

Но были жёстки и незыблемо фатальны

Запреты — те, что нас с дет-сада окружили.


…Мы изменились: и свободны, и крылаты.

И нет лишь опыта свободного полёта.

Мы — без вины опять привычно виноваты,

И, как в былом, даём кормёжку анекдотам.


Так будьте счастливы, развеянные в мире,

Друзья-знакомые — «птенцы гнезда Петрова».

Ни километры не разделят нас, ни мили,

Вот только были бы подольше вы здоровы.

                                                                  2000

ЧАК

                                                            Нине


Чак — камчатская лайка, годам к четырём —

Тепло прижался к моей щеке.

Хозяин Чака чудит за рулём,

Джип-турбо послушен его руке.


Позади вздремнули два рюкзака

(К перевалу взойдут на наших плечах).

До старта 12 км, а пока —

На рюкзаках возлежит Чак.


И пока — пассажирами мы, налегке,

А за окнами лес и дождь стеной,

Прижимается Чак к моей щеке.

Понимает: мы с ним — крови одной.

7.08.04 Камчатка

* * *

От вырубленных в корень колоннад,

Увезенных из Греции и Мальты

На стройки Рима, —

                      веет странный хлад.


В отличие от нашего базальта

Или гранита. С ними мне тепло.

Мне с ними в Питере сродниться повезло.

                                                              2002

* * *

Фары тревожно и ощупью жгут темноту.

                                                      А луна не видна.

Что-то не спится под дождь.

               Он по крыше шуршит, и ему я чуть внемлю.

Струи дождя — биссектрисой стекают по ромбу окна,

И почти вертикально уходят в голландскую землю.


Ветер ветвями окрестных деревьев сурово шумит…

Рейсовый — в ночь в Амстердам — это сонное царство.

Но на удачу мою, оказалось, — водитель наш тоже не спит,

И часа через три есть надежда — закончить мытарство.


Из репродуктора — магия Beatles приглушённо журчит.

Дождь-патриот по-голландски ритмично судачит.

Гнев его против незваных гостей — даже чуть нарочит,

Но отказа мне в визе, да и в уважении — это не значит.

                                                                                   2003

* * *


«… а те — далече…»

                  (А. Пушкин)

…А те, которые далече,

Разбросанные по Земле, —

Не склонные к словесной сече,

Но благосклонные ко мне, —


Мои стихи не судят строго.

Хотя могли б. Но для чего?..

У каждого — своя берлога,

Но все — за одного.

                                    2005


* * *

Анри Волохонскому

Достопочтенный реб Анри,

                           вот мы и свиделись с тобою.

Под италийское вино,

                            в неторопливом тет-а-тет —

Перелистали сорок лет,

                             дарованные нам судьбою, —

Что были мы разлучены.

                             Но ей укора нет.


Да разве можно в два часа

                              вместить мытарства и победы,

И восхитительный ваш плов,

                              и фото-видео азарт…

Мы всё вместили в диалог,

                              не исключая и обеда,

И, провожаемый тобой,

                              я поспешил назад.


Надеюсь вновь я посетить

                              тебя и славное семейство.

Возможно, песенки твои

                               дуэтом мы споём.

Надеюсь, и для наших жён

                               у вас найдётся время-место —

Поговорить вдали от нас —

                                о женском, о своём.

Rexingen-Rastatt 19.05.05

* * *

В полдневный жар в долине Дагестана…

                                      М. Ю. Лермонтов


Махнуть бы в Дагестан… Игристое вино

Манит меня туда — звездою путеводной.

Дербентская жара пахнёт в моё окно,

И будет в жизнь ценой — глоток воды холодной.


Давно я не был там… Каспийская волна,

Как прежде, бирюзой шлифует побережье.

Но всё кровоточит Чеченская война,

И рейсы в Дагестан случаются пореже.


Мудрейший Дагестан: загадочный Дербент,

Чеканка Кубачи, базар Махачкалинский

И воздух.

              В нём восьмой, мне близкий, элемент

Не вытеснен ещё пальбой артиллерийской.

2001

* * *

В саваннах танзанийских и кенийских,

В секвойных рощах кущ калифорнийских,

Где небеса бездонны и чисты, —

Скучаю по свинцовым — ленинградским,

С которыми сплелись в объятье братском

Стремительные невские мосты.


В тени дворцов — английских, италийских,

Под сенью храмов — тайских и чилийских,

Где антика царит и под, и над, —

Я горд за Монферрана и Кваренги,

За наших львов

                   неустрашимые шеренги,

За строгость ленинградских колоннад.

…………………………………………..

В какой бы ни пришлось мне быть стране,

Глотая километры, гаки, мили… —

Два главных ленинградских гордых шпиля —

Повсюду маяками светят мне.

2006

ПУТЬ В МОНТЕРЕЙ

Жил Эвкалипт. Он отдал богу душу.

Пенёк остался в память об ушедшем.

На нём сидим. И тень от эвкалиптов

Дарует дрёму в пряном аромате


Когда-то здесь железная дорога,

Сработанная силами китайцев,

Вела от Сан-Франциско к Монтерею.

Тому лет 30, как её не стало.

Точнее — поезда уже не ходят.

А рельсы кое-где ещё на месте:

Под сенью молчаливых эвкалиптов —

Хранят в глубинах памяти былое…


Без пищи, без воды, без документов —

Сидим на пне большого эвкалипта —

Пред тем, как путь продолжить к Монтерею —

Пешком.

                  Ведь поезда, увы, не ходят.

2006

* * *

…Перелететь на остров Сан-Мигель[2].

Собор и банк. Аренда дорога…

Осесть на зиму в старенький отель.

Баклуши бить. Наращивать рога

Владельцу банка… Половить макрель.

Носить панаму. Отрастить усы…


Но — лишь на Питер снизойдёт Апрель,

Нанять такси до взлётной полосы,

Заправить, чем найдётся, самолёт,

Настроить курс на северо-восток…

Успеть на майский праздничный салют

И пригубить берёзы первый сок.


Помыть с зимы немытое окно,

Купить вино, продать велосипед…

— Чем хорошо душистое вино? —

На запах тотчас явится сосед.

Он банку шпрот возьмётся открывать,

С салатом — небольшая канитель…

Он мне про женщин станет заливать,

А я ему — про остров Сан-Мигель.

2006

* * *

На Елагином острове —

                 лип и дубов вековых

...