В наше время, Татьяна Петровна, трудно выйти за хорошего человека. Нынче каждый норовит вступить в брак из-за интереса, из-за денег...
О чем плачешь, молодуха? - обращаются прачки к Дашеньке.
- Перины жалко! - отвечает за нее мать. - Три пуда, голубчики! И пух-то ведь какой! Пушинка к пушинке - ни одного перышка! Наказал бог на старости лет!
. В наше время, Татьяна Петровна, трудно выйти за хорошего человека. Нынче каждый норовит вступить в брак из-за интереса, из-за денег...
- О чем плачешь, молодуха? - обращаются прачки к Дашеньке.
- Перины жалко! - отвечает за нее мать. - Три пуда, голубчики! И пух-то ведь какой! Пушинка к пушинке - ни одного перышка! Наказал бог на старости лет!
Процессия поворачивает за угол, и Пятисобачий переулок успокаивается. Пух летает до вечера.
"Я честный человек, но надувать себя не позволю!"
Но вот, наконец, медленно проходит один дворник и, беседуя сам с собой, жестикулирует руками. Очевидно, он побывал на месте происшествия и знает всё.
- Что, родименький, случилось? - спрашивают у него прачки из окна.
- Неудовольствие, - отвечает он. - В доме Мымриной, что вчерась была свадьба, жениха обсчитали. Вместо тысячи - девятьсот дали.
- Ну, а он что?
- Осерчал. Я, говорит, того, говорит... Распорол в сердцах перину и выпустил пух в окно... Ишь, сколько пуху! Снег словно!
Розоперстая Аврора застает еще Гименея в Пятисобачьем переулке, но вот настает серое утро и дает автору богатый материал для
Части второй и последней
Ты говори, сударь, да не заговаривайся
Наступает молчание. Телеграфист сконфужен. Он никак не ожидал, что разговор об электричестве примет такой странный оборот. Наступившее молчание имеет характер враждебный, кажется ему симптомом всеобщего неудовольствия, и он находит нужным оправдаться.
В доме вдовы Мымриной, что в Пятисобачьем переулке, свадебный ужин. Ужинает 23 человека, из коих восемь ничего не едят, клюют носом и жалуются, что их "мутит". Свечи, лампы и хромая люстра, взятая напрокат из трактира, горят до того ярко, что один из гостей, сидящих за столом, телеграфист, кокетливо щурит глаза и то и дело заговаривает об электрическом освещении ни к селу ни к городу. Этому освещению и вообще электричеству он пророчит блестящую будущность, но, тем не менее, ужинающие слушают его с некоторым пренебрежением.