Оглавление

Часть I. Трагедия в Овлесе

Глава 1. Не вздумайте ловить падающих богов, если не хотите обжечься

«Мы живём в потрясающем мире, господин Ма, в неописуемо потрясающем мире! Жаль, но многие этого совсем не понимают. Сколькие из нас пытаются перестроить всё вокруг под себя, под свои неутолимые желания, но зачем? Этот мир был создан таким, наполненным и непознаваемым, значит, таким и должен оставаться. К чему гнаться за лучшим, когда лучшее уже перед нами, стоит только открыть глаза пошире и вкусить прелести жизни, дарованные свыше. Вы можете не верить мне, юный господин, но таков был завет тех, кто был перед вами, старое поколение богов знало, зачем создавало этот мир. Наслаждение — вот великая цель существования! Ни войн, ни голода, ни бедности. Золотое время! Новые боги не те, что старые, эти ломают все и строят, затем снова ломают и снова строят, забывают при этом истинное предназначение вещей, переворачивают всё с ног на голову. В таком мире и вы вырастете таким же, господин Ма, сколько бы я вас не учил, вы всё смотрите вперёд себя, а не вокруг. Но у вас ещё есть шанс измениться, пока вы молоды. Очнитесь! Вкусите тёплого вина спокойной жизни, отриньте манящий вас хаос, встаньте на путь истинный, забытый всеми!

Нам нужна ваша поддержка, господин Ма. Мы молимся старым богам, позабыв про новых, и они не оставят это так просто. Мы нуждаемся в защите, но кто встанет на нашу сторону, если никто не смотрит на этот мир нашими глазами? Никто не хочет понять суть, все ищут лишь ответ на вопрос «как» и «когда», но не хотят слышать ответ на вопрос «зачем».

Я дам вам ответ, юный господин, я вижу по вашим глазам, что вы готовы слушать и слышать, я знаю, что вы не такой, как другие боги, в вас ещё теплится душа старого духа, духа свободы, духа блаженства. Не дайте черному смраду, таящемуся в душах ваших предков, выйти наружу, уничтожьте его в зачатке.

Поймите мою печаль и боль по миру, в котором каждый враг другому, где правит сухой закон и правила, установленные не нашими молитвами. Опустите меч, идёмте с нами! Возглавьте тех, кто сражается за прошлое, которое станет нашим общим будущим! Отриньте свою природу и обратитесь к сущности, скрытой глубоко внутри! Опустите меч, взгляните в глаза истине!»

Это были его последние слова перед тем, как я перерезал ему глотку.

Почему я так долго слушал его?

Не знаю.

Долгое время я считал, что таким образом просто хотел отдать дань уважения своему учителю, всему, чему он научил меня, предоставив возможность выговориться напоследок.

Отец тогда сказал, что я проявил слабость, что я слишком привязался к этому старику, и именно поэтому меч мой ненадолго замер над глоткой учителя, пока тот с пеной у рта кричал о лучшем будущем.

Но было ли это слабостью или всё-таки состраданием? Или сострадание — это и есть слабость?

Не знаю.

Учитель Зарп был первым, кого я убил. Довольно символично — мой учитель научил меня не только, как правильно сидеть за столом, как принимать гостей и как отвечать на молитвы подданных, но и тому, как правильно втыкать острие меча в тёплую плоть, чтобы превратить её в закостенелое смрадное тело.

Столько лет прошло, а я до сих пор помню, как дрожала рука, пока меч мой обагрялся кровью учителя.

И как бы я не хотел отрицать этого, все же отец был прав: я проявил слабость. Не только в тот день, но и в сотнях дней после. Я убивал тех, кто хотел умереть. Я убивал тех, кто был давно мёртв внутри себя. Я убивал.

Всё было неправильно с самого начала. Мы пошли у них на поводу, сделали всё так, как они и хотели — вернули их к старым богам, вернули в забвение. Всё должно было сложиться иначе, но эти мысли слишком поздно посетили мое сознание.

И хотя спустя столетия я всё же признал свои ошибки и больше не лелею бесплодные мысли о праведности своего прошлого пути, но меня всё же не оставляет в покое одна маленькая деталь. То, с чего все и началось.

Учитель растил меня с младенчества и видел меня насквозь. Он знал, что стоит сказать мне, чтобы добиться своего, но произнес именно эту речь, преследуя какую-то неведомую мне до сих пор цель.

Зачем он звал меня за собой, если знал, что я ни за что не соглашусь?

Раньше меня устраивала мысль о том, что учитель просто хотел умереть от моей руки, легко и быстро, ведь в глубине души знал: их план провалился.

Но сейчас, вспоминая его лицо, я понимаю, что в его глазах тогда горел огонь жизни, безумная жажда вздохнуть, как можно больше, пока лёгкие не перестали качать воздух. Учитель был готов встать и сражаться со мной, и он бы с лёгкостью победил, но почему-то предпочёл толкать безумные речи, стоя передо мной на коленях, словно я в самом деле был для него божеством.

Может быть, я ошибся? Мне всегда казалось, что учитель понимает, кто я такой на самом деле. Но, а если в действительности учитель принял меня не за того, кем я рос, вложив в мой образ обманчивые надежды престарелого фанатика? Что, если он растил из меня свою опору в будущем?

Нет. Учитель знал меня лучше, чем кто-либо, лучше, чем я сам себя знал, и никогда не заблуждался на мой счёт.

Тогда зачем?

Неужели он думал, что его слова тут же вложат в моё сознание сомнения, заставят взглянуть на окружающий мир по-другому?

Но этого не произошло, а значит, это не было его целью.

Сотни лет прошло с того дня и только сейчас, в минуту уединения в тысячелетнем изгнании, я вспомнил, что у меня когда-то был учитель. Моя рука ни разу не дрогнула, пока я возвращал к праотцам неверующих, его соратников. Слишком быстро кровь учителя с моего меча смылась багровым потоком и затерялась где-то далеко в прошлом. Слишком многих приходилось лишать жизни, некогда мне было раздумывать о том, что правильно, а что нет.

Именно в этом и была его цель? Заставить меня убивать?

Но для этого учитель мог просто разозлить меня, вложить в моё сознание ярость и ненависть к их племени, зачем пытаться привлечь меня к себе?

Никакого скрытого смысла в речи учителя я не заметил, сколько бы раз за последнее время не прокручивал её у себя в голове.

Может, учитель просто боялся смерти и в последний момент его разум отказал ему? Поэтому он и наплел мне всякой чуши, смешав в одну кучу всё, что когда-либо говорил?

Или пытался надавить на жалость?

Но он знал, что у младшего сына Северного бога Войны не может быть жалости, учитель сам мне твердил об этом наперебой с отцом.

Что тогда?

Ох, старые и новые боги, как же тяжело копаться в голове, особенно, когда она не твоя собственная и к тому же давным-давно мертва!

И почему я вообще этим занимаюсь?!

— Эй, крестьянский сын, ты чего тут бездельничаешь? Солнце давно покинуло зенит, все обязаны быть в поле.

Опять эти надзиратели.

Я, не открывая глаз, лениво ответил на беспочвенные обвинения, предвкушая очередной разговор ни о чем с хранителями порядка в деревне:

— Я не работаю на полях, я сын ремесленника.

Надзиратель ненадолго притих, видимо, не ожидал, что я нагло продолжу валяться на солнцепёке, не обращая на него должного внимания.

— Тогда почему ты лежишь здесь в стоге сена, когда должен трудиться в мастерской своего отца?

Хороший вопрос. Эту часть своего прикрытия мне было лень продумывать раньше, поэтому я принялся импровизировать:

— Мой отец сгинул в пожаре вместе со своей мастерской.

Надзиратель, судя по голосу, немолодой мужчина, снова притих, но вместо него зазвенел новый юный голос, наверное, его товарища:

— Тогда почему ты не пустился в странствие и не стал вольным ремесленником?

Ох уж мне эта молодёжь! Старик бы удовлетворился моим ответом о пожаре, но нет, этому подавай продолжение.

— Я стал, но меня ограбили.

— Но твои руки всё ещё при тебе! — закричал юнец. — Пока ремесленник может трудиться, никто не сможет обокрасть его!

И где только, скажите мне на милость, таких воспитывают? Самоуверенность, принципиальность и узколобость — так часто мне на моем пути попадались люди с подобным набором качеств, и ничем хорошим их жизнь пока ещё не заканчивалась. С такой философией малец и до тридцати не доживет: загнётся сам, либо его загнут другие. Увы, но таков удел мечтателей и романтиков, которые из своего радужного мирка далеко не выглядывают, а если и выглядывают, то только лишь за тем, чтобы облить грязью постылую реальность. Они находят в этом извращенное удовольствие. Мерзостные люди, ничего не скажешь.

— Да, руки при мне и голова моя тоже. Поэтому я и не ходок больше на Дорогу, — ответил я неохотно, возвращаясь из размышлений.

Парень притих. Неужели отстали?

Но нет, звонкий голос затрещал вновь:

— Тогда почему ты не стал хотя бы разбойником? Почему лентяйничаешь здесь?

Что, простите? Вот это заявленьице! Я аж глаза раскрыл от удивления и подскочил на сене:

— Чего? А вы точно надзиратели?

Надзиратели испугались моей внезапности и направили на меня свои копья. Старик от чего-то слегка дрожал, а молодой с блеском в глазах ехидно ухмылялся.

Где-то я видал уже эту конопатую наглую рожу.

— Чего подскочил как ужаленный? Али есть что скрывать? — юнец с рыжим вихром сальных волос грозно потряс медным копьем.

Нет, правда, где-то я его уже видел.

— Мне нечего скрывать, я просто удивился тому, что надзиратель советует мне свернуть с праведного пути и идти грабить честной народ.

— Праведный путь? — опешил парень. Он прямо-таки побелел от злости. — Это в каких божественных трактатах прописано, что можно валяться сутками напролёт, не имея никакого занятия?

Понятия не имею. За всю свою долгую божественную жизнь я ни одного трактата так и не прочёл, эту глупость строчат низшие младшие боги для простецов-верующих, так что смысла в них явно не больше, чем в порнографических картинках горбатых старушек с Дороги.

— Но это не повод идти грабить! — воскликнул я с притворным негодованием.

— Грабёж — это тоже занятие, — стоял на своём парень. Старик же предпочёл молча подрагивать всем телом с безразличным лицом. Болен он что ли? — Лень и безделье — яд для души человеческой! Лучше стать убийцей или вором, чем презреть заветы богов!

Вот уж поистине благонравное заявление. Будь я помоложе, мне бы даже понравилось и я, скорее всего, взял бы парнишку к себе в свиту — какой бог Войны откажется от фанатичного дурачка?

— Ох-хо-хо, слышали бы вас ваши боги, что бы они сказали? — изобразил я шок, прижав ладонь к груди.

Парнишка начал судорожно вдыхать, готовясь выдать очередную тираду, но тут неожиданно для нас обоих заговорил пожилой надзиратель. Голос его не дрожал, несмотря на дрожь тела:

— В пантеоне богов есть покровитель воров и разбойников, но нет бога, потворствующего лентяям. А идти по путям, что проложили нам боги, значит жить праведно. Это означает, что и разбойники следуют заветам, потому что им покровительствуют боги.

Железная логика, прямо-таки чугунная, все по полочкам разложил, тут и спорить смысла нет.

Я медленно поднялся со стога, стряхнул прилипшие колосья с дырявых штанов, искоса наблюдая за тем, как копья закона неотрывно следуют за каждым моим движением.

— Ну, раз так, то спасибо за совет, добрые селяне, непременно ему последую. С чего, как вы думаете, мне начать? Ограбить дом старосты? Или залезть в лавку к торговцу?

Надзиратели, звякнув копьями, угрожающе направили их мне в грудь. Лица их приняли строгое выражение блюстителей порядка, а то, как крепко они держали свои орудия, не вызывало сомнений в серьёзности их намерений.

Да, что-то я оплошал. Ну, что поделаешь, поспешность всегда считалась одним из главных моих недостатков.

— Чего ещё? — искренне недоумевал я.

— Ты задержан за попытку ограбить честных людей! — прокричал юнец звенящим голосом.

Вот чего никогда не пойму, так это того, что творится у простых людей в черепушке. Казалось бы, сельская простота, но монарха понять легче, чем деревенского дурачка.

— Чего?! Вы же только что…

— А ну молчать, ворюга, иди за нами! — рыжий парнишка больно тыкнул затупленным острием копья мне в живот, и я согнулся от боли.

— Посидишь с недельку в яме, посмотрим, как запоешь, — вторил молодому пожилой надзиратель. Копье в его руке подрагивало, и я с опаской следил за ним краем глаза — кто знает, насколько сильными могут быть припадки этого старика.

И почему мне не сиделось спокойно в городе Арбе? На кой поплелся я в эту богами забытую деревню?

Нет уж, выйду из ямы через недельку и двину в столицу, там лентяев как родных принимают. Чем дальше от деревень, тем меньше яростно верующих фанатиков, и больше расчетливых и подобострастных почитателей богов, с ними как-то попроще.

— Достопочтенный надзиратель, вы не могли бы не тыкать в меня своим копьем? Я ведь не оказываю вам никакого сопротивления.

Молодой надзиратель с воинственным видом уж слишком сильно исполнял свой долг перед законом и государством, так, что у меня уже спина вся чесалась.

— Твой вид уже внушает сопротивление божественным заветам, — глухо проговорил старый надзиратель.

— Но зачем-то же меня боги таким создали, а? — с ехидством промолвил я. — Значит, я соответствую их божественным заветам.

— Молчал бы уже, — продолжал тыкать копьём рыжеволосый юнец. — Тем, кто богов не чтит, рта в их сторону раскрывать не положено!

Интересное замечание, но, а если бог не чтит богов, тогда что, а? Как вам такое?

— Тихо тут у вас совсем, неужели все работают? — перевёл я тему, пока мы неспешным шагом двигались в сторону тюремной ямы, самого прохладного местечка в деревне, в которое в жаркие дни стояла очередь из «праведных» нарушителей общественного порядка. Разговаривать о богах настроения у меня не было, а вот повеселиться хотелось страсть как.

— Конечно, тут отдыхать в рабочие часы никому нельзя, иначе штраф в царскую казну придётся платить непомерный, — послышался голос старшего надзирателя.

— То-то я погляжу, деревня выглядит небогато, — хмыкнул я.

— Это ты к чему? — больно тыкнул меня острием рыжеволосый. Вот же неуемный малец!

— Да так, — я потер место, в которое пришёлся удар. Эх, скоро вся спина синяками покроется. — Если б меня не пришлось вести в яму, чем бы тогда занимались? Нарушителей в округе ни души.

— Чем угодно, главное не лежать посреди улицы понапрасну, — без обиняков ответил старый надзиратель.

— Так кто сказал, что я понапрасну? — я хотел было обернуться, но малец снова ткнул мне в спину копьём. Дождётся у меня, переломаю и копье, и его самого. — Я, между прочим, раздумывал над принципом работы одной вещицы, очень занимательной.

— Кому какое дело, — раздраженно заявил юнец. — Хватит с ним разговаривать, Бул, он только рад позубоскалить.

— Это вы зря, господин надзиратель, я человек честный, зубоскалить не обучен.

Я уже ждал очередной выпад мальца, но внезапно вокруг резко потемнело, словно солнце кто-то прикрыл гигантской ладонью. Я тут же вскинул голову, но тень уже отступила, и мне в глаза ударил яркий блеск огненного светила.

— Чудеса какие! — ошеломленно воскликнул Бул. — Неужто боги в чем-то прогневались на нас? Неужто хотят погасить солнце?

— Не совсем, — тихо отрезал я, внимательно вглядываясь в ясное голубое небо.

— А это что? Смотрите! — вскрикнул юнец, вскинув руку к небу. Я проследил за его удивленным взглядом и заметил огненную точку, которая стремительно приближалась к нам. — Там, летит! От солнца отвалился кусок!

М-да, влипли, ничего не скажешь. Надо действовать быстро, пока не стало слишком поздно.

— Солнце падает! — громко закричал я, словно безумный. Через пару минут эта штука сожжет здесь всё дотла, если деревенские не поторопятся — превратятся в угольки. — Бегите, спасайтесь! Боги разгневались на нас! Они сожгут нас дотла!

Надзиратели поначалу хотели было заткнуть мне рот, но страх неизвестности всё же пересилил и они, вторя моему звонкому, но слегка писклявому голосу, принялись с криками метаться по главной деревенской улице, пробуждая оставшихся в домах жителей.

Вокруг меня заметались беспокойные деревенские: женщины, старики и дети, которые с животной паникой и страхом оглядывались на огненный шар, спотыкались и неслись в разные стороны. Успеют, надеюсь, добраться до безопасного места.

— Беги, дурак, чего стоишь! — дернул меня за полу рубахи юнец-надзиратель. — Ты же сам сказал, что солнце падает! Тебе жизнь не дорога?

— С него станется, упадет, — недоверчиво хмыкнул я себе под нос. — Ты беги, давай, а то придавит ещё. Мне дураку ничего не будет, а вот ты пострадать можешь.

— Ну тебя, тупоголовый! — рыжеволосый покачал лохматой головой, подхватил громко ревущего ребенка на руки и стремительно помчался подальше отсюда.

Нет, всё-таки кого-то он мне сильно напоминает, а особенно глаза его, золотисто-карие, но я точно знаю, что раньше никогда его не видел.

Эх, ладно. Если он выживет, потом с ним разберусь.

Посреди безумного потока человеческих тел я стоял и с интересом наблюдал за огненным сгустком солнечного света, который сулил мне в будущем интересные десятки лет, если не столетия.

Огненный шар стремительно приближался, угрожающе нависнув над рисовыми полями, где должны были в данный момент без устали трудиться местные работяги.

Как там говорится: сгорел прямо на работе?

Я почувствовал жар, исходящий от сгустка, слегка зажмурился, и в тот же миг огромная стена огня накрыла волной поля изумрудной травы. Вода с рисовых полей зашипела, паром поднимаясь в небеса, густой обжигающий туман стремительно заволакивал деревенскую долину.

— Ну что, добро пожаловать, собрат, — хмыкнул я. — И какого же счастливчика, позвольте спросить, свергли на этот раз?

Глава 2. Исход последней Луны

— Эй, ты чего? Заснула что ли? — светловолосый мальчик, лет десяти, нагнулся над девушкой, которая сидела прямо посреди дороги, обняв тощие коленки, и бессмысленным взглядом взирала на немногочисленных прохожих. — Заболеешь же!

Мальчик взял девушку за рукав простой холщовой рубахи и потянул вверх. Девушка на удивление мальчишки поддалась и легко встала, но дальше дело не двинулось.

— Ты слепая что ли? — мальчик помахал ладонью перед сиреневыми глазами незнакомки, та, неосознанно проводив руку взглядом, снова уставилась в пустоту. — Да вроде не слепая. Одержимая, значит?

Мальчишка, не получив никакого ответа, самостоятельно сделал вывод и тут же с ним согласился.

— Это ничего, мой батюшка и не такое лечит, он у меня великий целитель! Все люди в округе так говорят. Идём со мной, мы тебя быстро приведём в порядок.

Взяв девушку за холодную руку, мальчик повёл её за собой по пыльной дороге на заросший полевыми цветами холм. Мимо них проходили путники всех видов и размеров: торговцы с телегами, забитыми всякой всячиной, бедняки с полными карманами «ничего», дети с корзинками ягод, взрослые с косами через плечо — никто не обращал на парочку никакого внимания, ибо мысли прохожих занимали предметы куда более важного, внутреннего характера.

Незнакомка немного оживилась и принялась с лёгким интересом оглядываться по сторонам, но это было похоже, скорее, на обмен любезностями с новым, ранее не виданным местом, чем на искреннее стремление узнать больше об окружающем мире.

— И откуда ты только такая взялась? Я тебя раньше здесь не видел, а я, между прочим, тут всех знаю! — мальчик на ходу звонко щебетал о всякой незначительной для незнакомца ерунде: рассказывал о соседях, своём учителе словесности, о кошке, родившей двенадцать котят, о солнце, что на днях свалилось с небес в соседней стране, и о сестре, которая недавно удачно вышла замуж.

— Мы с отцом очень рады, что она замуж вышла за хорошего парня, за Пирта, — звонко отчеканил мальчишка, из-за плеча поглядывая на свою «находку». — Пускай он не местный, но мужчина — хоть куда! Пирт — кузнец, суровая у него работа, конечно, но заказов целая куча и денег много, ведь Пирт такие мечи делает — загляденье! Если останешься у нас подольше, я тебе покажу.

Поднявшись на холм, путники оказались в большом поселении, раскинувшемся во все стороны на многие мили. Здесь было столько домов и людей, сновавших по своим делам между небольшими бревенчатыми постройками, которые словно грибы торчали из земли, что девушка резко затормозила, растерянно озираясь вокруг.

— Ты чего? — мальчишка обернулся и заинтересованно, с частичкой покровительственного сочувствия проговорил: — Ты не бойся, тут все хорошие, никто тебя не обидит. Идём, я покажу тебе свой дом.

Мальчик вёл свою новую знакомую по широким улицам, заполненным селянами в лёгких хлопковых рубашках цвета свежевскопанной земли. Все вокруг были светловолосыми, краснощёкими и улыбчивыми до приторности. Парнишка здоровался со всеми, кого видел, а ему в ответ приветливо махали руками, совершенно не обращая внимания на особу, которая явно не вписывалась в местный антураж.

— Люди тут прямо светятся от доброты и счастья! — продолжал петь вдохновенную песнь мальчишка. — Ты знала, что наша деревня, Овлес, самая процветающая в царстве? Мы здесь чего только не выращиваем, а местные ткани и оружие славятся на весь Орджен и даже вайсы их покупают, представляешь? Я тебе всё покажу, только сначала батюшка вылечит твою одержимость духами.

Девушка совсем не обращала внимания на болтовню мальчишки, лишь только рассеянно окидывала потухшим взглядом одинаковые лица мужчин и женщин и безвольно тащилась за неуёмным ребёнком.

— Кстати, меня зовут Дилфо, сын Борфа, лучшего целителя в деревне. А ты своё имя не скажешь? — Дилфо заискивающе посмотрел на девушку, но та даже взгляда на него не опустила. — Ну ладно, как хочешь, потом познакомимся. Мы, кстати, уже пришли. Заходи внутрь, только осторожно, там ступеньки крутые.

Дилфо привёл свою незнакомку к низенькому беленому домику, треугольная крыша его была покрыта толстым слоем мха, а дверь была слишком низкой даже для ребенка.

— Пригнись, а то головой стукнешься, и под ноги смотри, а то упадёшь! — Дилфо, выкрикивая наставления, вёл девушку по узким деревянным ступеням куда-то вниз, в темноту и сырость. — У нас в деревне все дома такие, наполовину в земле, наполовину наружу, это чтобы от россов прятаться, они глупые, да вот только нападать на нас любят, забирают скот и маленьких детей. Только ты не бойся, россов здесь уже лет десять никто не видел, мне бабуля про них рассказывала.

Они оказались в просторной сумрачной комнате, которая освещалась тремя свечами: две стояли под огромной картиной, изображавшей печальную женщину с серпом в руке, а одна уютно пристроилась в земляном кармашке слева от двери. Стены комнатушки были сделаны из деревянных брусьев, пол был полностью земляной, утоптанный многими поколениями. Посреди комнаты стоял большой деревянный стол, заставленный склянками и усыпанный разноцветными сушеными травами, за этой кучей не сразу было заметно, что в комнате есть кто-то живой.

— Батюшка! Я привёл к тебе больную, кажется, она одержима, — Дилфо оставил свою находку и бросился за стол, за которым оказалась широкая скамья. На ней тихо постанывал старик, его голова была закутана белоснежной тканью, а по ней бесформенными пятнами расползались красноватые разводы. Рядом со стариком, в его ногах, сидел невысокий мужчина с землистым лицом, с сеткой глубоких морщин, плавно перетекавших в шрамы непонятного происхождения, круглые, словно кто-то долго тыкал пальцем ему в лицо, пока кожа не сдалась и не приняла причудливую форму.

Этот некрасивый мужчина с добрыми карими глазами оказался Борфом, отцом мальчика, и сейчас он с интересом разглядывал незнакомку. Прикрыв больного старика тонким лоскутным одеялом, Борф встал и, неуклюже прихрамывая, подошёл к девушке. Они были с ней одного роста, но Борф был шире раза в два, его покатые плечи совсем не сочетались с высотой его тела, из-за чего он напоминал квадратный плоский камень.

Борф тонкими мягкими пальцами оттянул веки девушки, внимательно осмотрел её глазницы, затем открыл рот, заглянул туда, вытянул её невесомые руки перед собой и принялся пристально разглядывать её аккуратные чистые ногти. После он присел и с удивлением обнаружил, что девушка была босая, но при этом кожа на ногах была чистая, без единой царапинки. Да и в целом, девушка не выглядела бездомной. Её волосы, подстриженные до плеч, послушно лежали волнами чёрного шёлка, а светлая рубаха, хоть и выглядела заношенной, была очень чистой, без единой складочки.

— Очень странно, — Борф удивленно откинулся назад и задумчиво вгляделся в тусклые, без малейшей искринки, глаза девушки, — она не выглядит одержимой.

— Тогда что с ней не так? — звонко поинтересовался Дилфо. Он присел к больному старику и принялся обмахивать его потное горящее лицо мокрой тряпкой. — Она же как сонная ходит. Я нашёл её посреди дороги. Она прямо на земле сидела.

— Странно, очень странно, — бормотал под нос Борф.

Сверху послышался шум и приглушенные ругательства. Борф устало протер ладонью морщинистое лицо и обернулся к сыну.

— Дилфо, иди, посмотри что случилось, наверняка матушка опять уронила горшок с супом.

Мальчик энергично кивнул, вскочил со скамьи и, забравшись наверх по темной деревянной лестнице у стены, открыл неприметный люк в потолке и поднялся в верхние комнаты.

— Ты присядь, устала, небось, с дороги, ты ведь не местная, — Борф указал девушке на табурет в углу, та последовала его совету безмолвно и отрешенно. Целитель остался стоять и смотреть на неё, не обращая внимания на то, что старик на лавке закряхтел громче.

— И откуда ты только такая взялась? — негромко вопросил Борф, не ожидая от девушки конкретного ответа.

Люк в потолке с грохотом распахнулся, и оттуда показались две крепкие ноги в мягких льняных туфлях, затем темно-синее хлопковое платье и разъяренная женская голова.

— И чего опять этот мальчишка удумал! — пожилая женщина, ещё бойкая, но уже совсем старуха, яростно замахала на Борфа маленьким загорелым кулачком. — Притащил в дом одержимую, это ж надо догадаться! Нет бы, оставить её на улице, как и подобает в таких ситуациях, а он притащил её к больному Горфу! Мало нам было того, что Дилфо свалился в горячке после одного такого одержимого, так он к нам ещё одну приволок!

Женщина громко и визгливо кричала, старик на лавке судорожно застонал, и Борф бросился менять ему примочки и обмахивать лицо обмоченными в спирту тряпками. Дилфо пристыжено спустился следом за бабушкой и уставился в пол.

— Матушка, не кричите вы так, тут же лихорадочный, а ему покой нужен, — Борф на ощупь взял со стола склянку с мутной жидкостью и аккуратно влил лекарство старику в рот.

— Вот именно! Вытаскивай эту девку наружу и лечи её там! Что соседи скажут, если узнают, что у нас в доме одержимые! — старуха бросила суровый взгляд на девушку, но внимательно приглядевшись к ней, сменила праведный гнев на греховную милость неудержимого любопытства. — Что-то не похожа она на одержимую и не буянит совсем.

Старушка неожиданно быстро успокоилась, будто не она ярилась всего пару мгновений назад, и медленно, но уверенно подошла к девушке. Присев на своих коротких коренастых ногах, она без стеснений провела загорелой морщинистой ладонью по гладкой коже незнакомки.

— Совсем как куколка, такая красивая! — старушка восторженно ахнула. — Такая худенькая, почти прозрачная. Никогда не встречала никого похожего. Она не из нашего края, это точно!

— Да, я тоже это заметил, — кивнул Борф. — Она всё время молчит как одержимая, но не буянит, и моему осмотру не сопротивлялась, значит, дело не в болезни. Скорее всего, она просто прибыла из другого края и с нашим языком не знакома, так бы уже давно заговорила, связки-то у неё в порядке.

— Может, у неё горе какое случилось, погляди какая грустная, — старушка беспрепятственно погладила девушку по мягким волосам. — Ой, наверное, погорелица! Я слышала от Марфы, что в Холгое деревни горят, вот беженцы и бродят по округе, заходят на наши территории и просят милостыню.

— Не исключено. Хорошо, что она не пострадала телом, а ошалелость вылечить не трудно, только времени уйдёт много, — Борф устало протёр глаза и тяжело вздохнул. — Столько больных в последние годы, будто эпидемия какая, и все то безумны, то одержимы. Слабая нынче молодёжь пошла.

— Не то слово! Балуют их, особенно у знатных особ, их дети вообще от рук отбились, ездят по деревням на своих конях как дикие духи, страху на простой народ нагоняют! — старушка, с хрустом поднявшись с колен, принялась громко ворчать. — Ох, снова проблемы на нашу голову сваливаются. Нет покоя в этом доме.

Борф ей не ответил, а Дилфо не смел даже головы поднять, но старушка и не искала у них ответа на свои причитания. Она закончила с осмотром незнакомки, успокоилась, когда поняла, что ничего серьёзного она из себя не представляет, а потому решила вернуться к своим домашним делам, но все же, для пущего эффекта, не переставая ворчать.

Старушка, слегка качаясь из стороны в сторону, словно гусыня, двинулась к лестнице, с кряхтением поднялась по ней, ненадолго осветила подземную комнату ярким солнечным светом, а затем, закрыв люк, возвратила в комнатку нарушенный было покой.

— И что теперь с ней будет, батюшка? Ты же не бросишь её на улице совсем одну? — Дилфо поднял свои жалостливые карие глаза на отца. Тот, немного подумав, медленно кивнул.

— Конечно, не брошу. Какой я целитель после этого, если буду нуждающихся в помощи прогонять. Иди, скажи бабушке, чтобы она подготовила девчушке постель. Поживём пару деньков, там, глядишь, и в чувство придёт.

Дилфо согласно кивнул, былая печаль сошла на нет, его румяное веснушчатое лицо озарилось счастливой улыбкой, и он бросился наверх сообщить бабушке решение отца.

Девушка без интереса проводила мальчика взглядом, а затем снова уставилась в стену. Наступила тишина, нарушаемая только топотом ног наверху и стонами раненого всеми забытого старика.

Борф задумчиво разглядывал незнакомку и глаза его потихоньку тускнели, а морщины проступали всё глубже. Он потёр переносицу и глубоко вздохнул.

— Имя-то у тебя есть? — Борф задал вопрос скорее себе, чем девушке, так как она даже голову к нему не повернула. — Надо же как-то тебя называть.

Борф поднялся со скамьи и, приблизившись к незнакомке, склонился над ней, та подняла глаза и наклонила голову, как бы прислушиваясь к нему.

— Раз ты не местная, то носишь неизвестное мне имя и догадаться я не смогу. Так что, давай-ка попробуем по-другому, — Борф ткнул себе в широкую грудь тонким пальцем, по слогам растянул своё имя, а затем указал ладонью на девушку. Та на удивление быстро отреагировала, коротко произнеся мягким, но несколько хрипловатым голосом:

— Ючке.

Борф не ожидал такого удачного разрешения обстоятельств, а потому на мгновение опешил, но вскоре ответил на представление:

— Очень приятно, Ючке, — он тепло улыбнулся, девушка слегка улыбнулась в ответ. Но сиреневые глаза её, неестественно тусклые, оставались безжизненными, и Борф, не выдержав странного ощущения, которое дрожью пронеслось по его телу от этого взгляда, неожиданно для себя отвернулся и возвратился к больному, не решаясь больше обернуться на Ючке.

Горф кряхтел, не переставая, на его повязке проступили свежие пятна крови, а по лицу поползли липкие капли пота. Старик дрожал, глаза его закатились, а изо рта тонкой струйкой потекла густая слюна. Борф спокойно обмакнул чистую тряпку в миску с едко пахнувшей жидкостью и осторожно провел ею по лицу и шее больного. Тот ещё какое-то время содрогался всем телом, но затем, судорожно вздохнув, притих, смежил веки и уснул беспокойным сном. Борф сменил повязку старика на новую, ещё раз протёр его лицо мокрой тряпкой и принялся смешивать травы, разбросанные по столу, в лекарственную смесь.

За работой он не заметил, как за ним все это время пристально наблюдала из угла комнатушки девушка, сиреневые глаза которой тускло светились в полумраке.

Глава 3. Больше не одинокий одиночка

М-да. Однако, приземление свергнутого бога оказалось не из лёгких. В памяти тут же возникло моё собственное падение с небес, когда я перекувыркнулся в воздухе, по меньшей мере, сотню раз лишь затем, чтобы вонзиться своей черепушкой в илистое дно озера. Хоть и упал я достаточно сильно, но никто не пострадал, ну, кроме рыб и иной живности озера, которая расплескалась с водой по песчаному берегу.

А вот мой собрат приземлился эффектно. Выжечь целую деревню — это тебе не рыб распугать.

Огонь от места падения, выпарив всю воду с рисовых полей, с треском распространился на покинутые деревянные дома и с гулом покатился по широким улицам, заполоняя собой всё пространство вокруг и наводя ужас на небольшую кучку чудом выживших крестьян, которые с истошными криками мчались в сторону соседней деревни.

Интересно, сколько времени понадобится пожару, чтобы выжечь южные районы царства Холгой? Как по мне, пары дней точно хватит, если Северный бог Ветра, который давно не в ладах со старшим сыном бога Солнца — владельцем царства, подбавит ветерку.

Хотя кто знает, может, они уже помирились давно. Как-никак в Бессмертной Юдоли я не появлялся уже четыре сотни лет. Для богов, конечно, это срок небольшой, но и за это время все могло перевернуться с крепких ног на нерадивую голову и обратно несколько десятков раз.

Вздохнув полную грудь пепла, шумно откашлявшись, я решил направиться в самое пекло и поприветствовать своего нового друга или врага, тут как повезёт. Но жалкое тело свергнутого бога не дало мне продвинуться и на пару шагов — жар душил лёгкие, в носу стоял запах палёного мяса и гари. Поэтому я решил на время отбежать на безопасное расстояние, если его можно назвать таковым в текущих обстоятельствах, на холм, откуда местные развевали прах умерших, и молиться оттуда Северному богу Ветра, чтобы он дул в сторону соседней деревни и не дал мне подохнуть мучительной смертью в пекле «божественного снисхождения».

Я с трудом поднялся на холм, борясь с уже привычной отдышкой, уселся рядом с жалким клочком кустарника, уперся ногами в одиноко торчащий из земли камень и принялся ждать, пока пожарище не затихнет. Как я и предсказывал, вскоре ветер усилился, хотя недавно и травинка не колыхалась, и поднял тучу искр, неся её на юг в соседние деревни, раздувая уже было потухшие от недостатка топлива тусклые огоньки солнечного света.

Всё-таки боги очень постоянны в вопросах дружбы. Если уж кого ненавидеть, то основательно и стабильно, не упуская возможности насолить ближайшему заклятому врагу.

Поверьте, я знаю, о чём говорю, сам таким делом промышлял.

Прошло, наверное, несколько часов с момента падения шара, огонь сжег всё, до чего дотянулись его искристые щупальца, но солнце так и не сдвинулось с места.

А вот это интересно. Нарушить привычный для смертных солнечный ход мог только Верховный бог Солнца, Бо Юкан, а это значит, что свергнутый божок чем-то насолил ему или связан с ним каким-то другим образом, раз за ним такое пристальное внимание.

Всё, не могу больше терпеть, надо узнать, кого занесло в Солнечную Юдоль Смертных.

Спустившись с холма, чуть не навернувшись при этом на каменистом склоне, я легким бегом направился в эпицентр падения. Босые ноги мои утопали в горячем пепле, легкие горели от газа, испускаемого горением, так что мне пришлось натянуть на нос рубаху, но я ни на миг не останавливался: любопытство сильнее чувства самосохранения, особенно у тех, кому с рождения смерть является старой подругой.

Я серьёзно. Смерть частенько захаживала со своими сыновьями во владения моего отца, когда я был сопливым подростком. Замечательная женщина, если не обращать внимания на лёгкий запах тления, исходящий от неё.

Место падения бога отчетливо выделялось небольшим кратером, который слегка дымился, но вот виновник бедствия из него давно выбрался и ползал вокруг углубления в земле на коленях, чуть ли не носом касаясь раскаленной почвы.

Чего-чего, простите?

Молится он там что ли?

Волосы бога, цвета расплавленного золота, были собраны в тугой пучок на затылке. Сам он был одет в мужской военный доспех Солнечной Резиденции. От доспеха резало глаза, ибо он был украшен драгоценными камнями и состоял из солнечной плазмы, которая вдали от божественного тела превращалась в жидкую массу, с легкостью переносимую в кувшине для воды. Но в боевой готовности на теле своего хозяина она превращалась в крепчайшую броню, которую неспособно пробить даже священное орудие. Воистину нечестно. Хотя чему удивляться — солнечные боги те ещё жулики, уж мне ли не знать.

Вид моего нового товарища по несчастью заинтриговал меня, так как с солнечными богами я имел очень тесное и довольно неприятное знакомство. Поэтому, пользуясь тем, что бог временно был занят изучением выжженной земли, я принялся внимательно, насколько это было возможно со спины, разглядывать его, высматривая известные мне приметы старых «друзей».

Мысленно перебрав всех знакомых златовласых богов, подходящего я не нашёл и поэтому с облегчением решил, что передо мной новорожденный бог, который появился на свет за те четыреста лет, что я отсутствовал в небесном царстве, а значит, я ещё не успел ему насолить. Поэтому я немного расслабился, осмелел и решился подать голос:

— Извините, вам чем-нибудь помочь? — громко вопросил я на божественном наречии, но мне никто не ответил, даже голову не повернули. — Я говорю, помощь нужна?

Низвергнутый бог на мгновение отвлекся от своего занятия, обернулся ко мне, окинул лишенным интереса взглядом и тут же отвернулся, возвращаясь к пристальному осмотру горелой почвы.

М-да, повезло мне. Мало того, что низвергнутым оказался солнечный бог, так это к тому же ещё и женщина! Да, со спины одетая в мужской доспех она походила на маленького тощего паренька, но вот лицо-то точно было женское. Нежные пухлые губы, тонкий курносый нос и большие глаза: из них правый был ярко-золотым, а левый бледно-белым, почти бесцветным, в нем виднелась лишь черная точка зрачка — жуткое зрелище. Красиво очерченные глаза с кошачьим разрезом обрамляли длинные пушистые ресницы и острые тонкие брови. Овал лица её был округлым и мягким, несмотря на резко выдающиеся скулы и слегка островатый подбородок. В целом она была красива, но не слишком, что бывало редкостью у богов, ибо они всегда выглядели так, словно были выточены из благородных драгоценных камней с толикой нежной живости благоухающих цветов. Кстати, я тоже в свои лучшие времена относился к той категории богов, которые одним своим божественно-прекрасным видом сшибали с ног самого стойкого смертного, да и сами боги нередко подмигивали мне с недвусмысленными намеками, зазывая к себе в покои…

Но что-то я отвлекся.

Так вот, за ту долю секунды, которую мне подарила солнечная богиня, я сумел понять, что это, во-первых, женщина, а во-вторых, совершенно мне незнакомая. У старика Бо Юкана в Резиденции женщин было очень мало и все они являлись его наложницами из разных краёв Бессмертной Юдоли, не связанными с ним по крови, а поэтому они не имели и не могли иметь того золотистого оттенка волос, коим могла похвастаться богиня передо мной. Насколько я помнил, у бога Солнца было семь сыновей, но кто знает, возможно, он успел и дочерей заделать за четыреста лет-то, вряд ли на Бо Юкана как-то повлиял запрет пятисотлетней давности на создание новых богов — Верховному богу ничего не страшно.

Я никогда не отличался терпением, поэтому не удержался и снова решил попытать удачу начать беседу с девушкой, одетой как военный мужчина, которая ползала передо мной на коленях:

— Потеряла что-то? Помочь найти?

Свергнутая богиня неожиданно громко выругалась на неизвестном языке и с приглушенным стуком опустила кулаки на землю, взметнув в воздух облачко пепла.

— Да что случилось-то? — меня начала немного забавлять эта её по-детски наивная злость, будто у маленького ребенка забрали любимую игрушку.

— Куда он мог запропаститься? Не мог же он испариться? — бормотала она под нос, всё ещё не обращая на меня внимания.

— Кто? Ты не одна сюда свалилась? — свергнутая обратила на меня испепеляющий взгляд, и я поправился: — Простите, спустилась плавно, словно белоснежный лебедь на застывшую озерную гладь холодным…

— Хватить болтовни, лучше помоги найти, — одернула она меня, поднимаясь на ноги. Богиня оказалась невысокой, мне до плеча, а это странно — солнечные боги отличаются от других представителей бессмертного рода своим ростом и крепким телосложением, но, видимо, эта особа пошла в мать, кем бы она ни была.

— Я помогу, но мне бы хотелось более подробных сведений о предмете поиска, — почему бы и не помочь, все равно никаких планов на ближайшие лет шестьсот у меня нет.

— Мой лук, он был со мной, когда меня сверг… — она осеклась и нахмурила тонкие брови. ­– Когда меня спустили сюда.

— Лук? Твоё священное орудие?

Она молча кивнула, обшаривая глазами близлежащие земли.

Что и вправду лук? Интересно-интересно.

— А, тогда всё понятно, — я кивнул с легкой улыбкой. Скорее всего, моей новообретенной подруге не сообщили о трудностях, которые встают на пути у свергнутых богов, особенно у тех, кто обладал священным орудием. Не очень её жаловали в Солнечной Юдоли, раз даже информацией никакой не снарядили.

— И что тебе понятно? — она взглянула на меня исподлобья, а я с трудом оторвал взгляд от её белесого глаза. В самом деле, что не так с её глазом? Впервые такое вижу у бога. Выглядит, как какая-то болезнь или ещё хуже — проклятие, что для бессмертных явление практически невозможное.

— Раз его нет с тобой, значит, твой лук уже утопал по своим делам, — спокойно объяснил я.

— Это, в каком это смысле? — непонимающе уставилась она на меня.

— А ты не знала? Священные орудия после попадания в мир смертных без подпитки от божественной сущности своего хозяина приобретают свой первоначальный облик, то есть обрастают ногами, руками, головой и всем тем, чем обладают человекоподобные существа. Эй! Куда ты побежала? Я ещё не договорил!

Свергнутая богиня опрометью помчалась в сторону сгоревшей деревни. Вот же шустрая! Только свергли, а она уже научилась с лёгкостью управляться со смертной оболочкой, будто заранее готовилась к жизни в облике смертного.

Глубоко вздохнув, я последовал за быстро удаляющейся золотистой фигуркой, на бегу лениво размышляя над тем, почему на лице этой свергнутой солнечной богини всего на мгновение, но промелькнул панический страх.

Глава 4. Орудия смерти, дарующие жизнь

— Осторожнее, он очень острый! — Дилфо еле успел выхватить только что наточенный серп из рук Ючке, которая отрешенно проводила пальцами по острию. — Поранишься ещё!

Дилфо и Ючке сидели на свежескошенном стоге и наблюдали за оживленными ордженцами, то и дело пробегающими мимо них с вилами и серпами в руках. Некоторые из деревенских несли огромными кучами собранный сокрус, из которого готовили потрясающе мягкий серый хлеб и терпкий охладительный напиток, называемый сокрелс, без коего ни один ордженец не выходил из дома в особо жаркие дни.

Солнце было в зените, жара стояла невыносимая, но она совсем никого не беспокоила — царство Орджен находилось в самом центре Солнечной Юдоли Смертных, местные давно привыкли к испепеляющему пеклу и отсутствию спасительной тени. Вот и сейчас, несмотря на невыносимый для прохожего чужеземца палящий зной, ордженцы усердно работали вместе, словно отлаженный кем-то механизм, ни на мгновение не прерываясь на беседу или на отдых, они позволяли себе лишь дружно напевать под нос народные песни своими клокочущими, как быстрая река, голосами, собирая в снопы золотистые колосья сокруса тонкими, но крепкими руками.

— Эй, чужестранец! Попробуй, — молодой парень с длинными серебристыми волосами, заплетенными в косу, с лучезарной улыбкой протянул Ючке ладонь полную земляники. Девушка пригляделась к содержимому и отрицательно покачала головой.

— Что? Не любишь ягоды? — удивился парень.

— Зато я люблю! — Дилфо быстрым движением взял горстку земляники и соскочил со снопа. Среброволосый парень шутливо поймал его и принялся трепать по светлой копне волос.

— Ючке ничего не ест уже несколько дней, — пожаловался Дилфо, выбравшись из хватки, — даже воду и ту не пьёт, по крайней мере, мы не видели. Батюшка говорит, что это от шока.

— Вот как, — задумчиво протянул парень. — Я слышал, что некоторые существа могут несколько месяцев обходиться без еды и воды. Может, Ючке к таким относится? Например, в нашем мире существуют кенканы, они в воздухе проводят почти всю жизнь и редко спускаются к нам, земным жителям, чтобы перекусить.

— Не похожа она на кенкана, и вообще, — враки всё это, Пирт, — недоверчиво протянул Дилфо, — кенканов никто не видел, они же из сказок.

— То, что ты их не видел, не значит, что их нет, — Пирт снова попытался потрепать мальчишку по волосам, но тот ловко увернулся и отбежал подальше, чтобы не попасться. Пирт оставил попытки поймать мальчишку, рассмеялся мягким журчащим смехом, а потом протяжно вздохнул, подняв голову к небу, и уверенно произнёс:

— Кенканы, к сожалению или к счастью, все же существуют, пусть их и не так много. Они живут вон в тех горах и служат Солнечной империи, я часто видел их в небе, когда доставлял мечи в Свеан.

Пирт указал рукой на синеватую цепочку гор на западе. Издалека горы казались полупрозрачной дымкой, сливающейся с голубизной неба, которую можно было легко развеять мановением ладони.

— Солнечной империи тоже нет, — отрезал Дилфо, оторвав завороженный взгляд от извилистой горной гряды.

— Это ещё почему? — удивился Пирт. Его тонкие губы тронула озорная улыбка. — Потому что ты и её не видел?

— Именно так, — непреклонно заявил Дилфо.

— Что ж, по-твоему, кроме ордженцев никого в мире не существует, а земля плоская как блин? — хохотал Пирт.

— Пока я сам всё не увижу — да, — непреклонно заявил Дилфо, нахмурив толстые белесые брови.

— Ах ты, маленький проказник! — Пирт резким движением ухватил Дилфо за шею и защекотал его, заставляя того извиваться как змея от хохота.

— Чего вы тут веселитесь, работать я одна буду? — из-за стога незаметно вынырнула низкорослая миловидная ордженка, на её плече покоилась длинная остро наточенная коса. Круглое румяное лицо девушки очень старалось показать недовольство, но от него так и веяло дружелюбной отходчивостью.

— Мы тут уже закончили, Ларфа, так что решили немного передохнуть, — Пирт отпустил мальчика, ухватил Ларфу за руку и нежно заглянул ей в глаза. — Я дожидался тебя. Мне уже пора идти: мечи для Вайсии сами себя не сделают.

— Вайсии? — переспросил Дилфо. — Они же только недавно заказывали несколько десятков мечей.

— Да, это так, — покачал головой Пирт, его лицо приняло озабоченное выражение. — Говорят, что жуткие твари опять выходят из Великого леса, многие вайсы погибли, сдерживая их натиск.

— Ох, надеюсь, вайсы их там всех перебьют, — обеспокоенно покачала головой Ларфа, — иначе эти твари до нас доберутся.

— Для этого им придётся пройти земли Мертвых великанов и перелезть через горы Солнечной империи, а такого ещё никогда не случалось, — Пирт с теплой улыбкой погладил свою молодую жену по коротким пушистым волосам. — Справитесь тут без меня?

— Конечно, — кивнула Ларфа с серьезностью заядлого трудолюбца. — Ючке отлично управляется с серпом, так что мы даже не заметим, что тебя нет.

— Так уж и не заметите, — Пирт звонко чмокнул в розовую щёку Ларфу, а та заливисто засмеялась.

— Ючке, приходи к нам сегодня вечером, — обратился Пирт к девушке, которая всё это время сидела на стоге сена и безучастно глазела на них. — Ларфа потрясающе готовит пирог из свежескошенных трав, а её хмельк из листьев ударяет в голову с одного глотка.

— Мы придём, Пирт, — ответил за Ючке Дилфо, — я давно обещал ей показать твою коллекцию мечей.

Пирт широко улыбнулся, ещё раз поцеловал Ларфу, но уже всерьёз, отчего Дилфо смущенно отвел взгляд. Юноша направился прочь с полей, насвистывая под нос прилипчивый мотив.

Ларфа проводила его ласковым взглядом, но только его светлая голова скрылась за изумрудно-зеленым холмом, обернулась к своим оставшимся подопечным.

— Ну что, отдохнули? Нам надо ещё четыре снопа собрать сегодня по плану, — строго проговорила она, но глаза её всё также светились мягкостью.

— Какому такому плану? — недовольно буркнул Дилфо, ковыряя носком мягкой льняной туфли рыхлую почву.

— Моему собственному, — с толикой гордости заявила Ларфа, сверкая голубыми глазами, — я его целую ночь продумывала, чтобы как можно больше собрать урожая для общины и как можно полезнее потратить дневное время.

— Тебе что по ночам больше заняться нечем? — исподлобья взглянул на сестру Дилфо.

Ларфа покраснела до ушей, торчащих перпендикулярно голове, так же как и у всех жителей Орджена, а затем принялась неумело бранить брата, сгорая от смущения:

— А тебе что, больше не на что дневное время тратить, кроме как над сестрой подшучивать? А ну серп в руки и пошёл работать. Давай, давай! — Ларфа замахала на брата худыми ладошками.

Дилфо, недовольно бормоча под нос, поднял свой серп с травы и пошёл к трудящимся на поле ордженцам, понурив голову. Ючке бесшумно спрыгнула со снопа и пошла вслед за мальчиком.

— Ючке, постой! — Ларфа заметила, что та шла с пустыми руками и протянула ей косу. ­– Так сподручнее будет, а я пойду другую принесу.

Ючке ничего не ответила, молча кивнула, взяла в руки косу и с легким интересом принялась её разглядывать.

— Только не говори, что видишь косу впервые, — вполголоса проговорила Ларфа. Она бросила на Ючке быстрый взгляд и передернулась, как и всякий раз, когда она оказывалась так близко от неё. Рядом с Ючке Ларфа всегда чувствовала себя странно, она не могла понять, что за чувство охватывало её, но оно было подозрительно похоже на опаску или даже страх. Но Ларфа по натуре была не из пугливых, поэтому старалась отмести все ненужные ощущения, как мешающие обычному ходу жизни предубеждения.

Ларфа дружелюбно улыбнулась Ючке и показала, как управляться с косой, не обращая внимания на холодные мурашки, которые бегали по её спине. Убедившись, что Ючке хорошо справляется, Ларфа ненадолго оставила её и брата, чтобы захватить ещё одну косу из общинного сарайчика неподалёку.

Ючке осталась одна. Она задумчиво провела пальцами по холодной поверхности лезвия косы, с силой надавила подушечками на острие, но никаких следов на коже не осталось. Она нахмурилась, поджала губы и надавила сильнее — никакого эффекта.

— Ючке! — послышался с полей звонкий голос Дилфо. — Давай ко мне, вдвоём быстрее управимся!

Мальчишка радостно махал серпом, его лохматая голова еле виднелась среди густого высокого разнотравья. Ючке убрала руку от лезвия и с натянутой улыбкой двинулась на зов Дилфо.

Глава 5. Известность — это когда о тебе знают то, чего ты сам о себе не знаешь

Мне удалось догнать её на окраине деревни Атто, которую так тщательно и основательно сжёг божественный солнечный шар. Свергнутая богиня стояла посреди пепелища, где раньше располагался дом сельского старосты и, схватившись за грудь, тяжело дышала. На лице её была неописуемая смесь эмоций из ужаса, недоверия, смятения и чего-то ещё. Разочарования?

— Эй, ты так рванула, я уж думал, не поспею… — начал было я, но она резко прервала меня, крепко схватившись за мою руку.

— Что это такое? В груди? Почему так тяжело дышать?

Она с трудом перевела дыхание, по её смуглому лицу катились капельки пота, золотистые волосы выбились из тугого пучка и прядями спускались на плечи, плотно укрытые золотым металлом доспеха.

Забавное зрелище. Я, наверное, выглядел также, когда меня спихнули с Небесной Тверди и окунули лицом в грязь смертной Юдоли. Хорошо, что никто не встречал меня внизу, какой это был бы позор.

— А, ты про это. Привыкай, — усмехнулся я, пытаясь отделаться от её руки, но она словно прилипла ко мне. — Тело без божественной энергии слишком слабое и неповоротливое, ему всё время нужно отдыхать, а возможности его существенно ограничены. Я уже не говорю о постоянной нужде в еде, воде, сне и иных вещах, о которых я из вежливости перед женщиной упоминать не буду.

Свергнутая богиня уставилась на меня, словно на умалишенного, но затем до неё дошёл смысл моих слов и лицо её скривилось.

— Есть? Что есть? — спросила она срывающимся от недавнего бега голосом.

— Как что? Человеческую еду, что же ещё. Души твоё тело сейчас не примет.

— О боги, — она закатила глаза, наконец-то отцепилась от меня и утерла пот со лба. Она несказанно удивилась влаге, появившейся на ладони. Как дитё малое, честное слово. Хотя, чего говорить, сам долго привыкал к этой жидкости, которую так любит выделять смертное тело в огромных количествах.

— Да, скажем спасибо старым богам за возможность на собственной шкуре прочувствовать тяжесть быть смертным, — я хмыкнул, а она зыркнула на меня испепеляющим взглядом, которым так славятся её старшие братья. О, сколько раз солнечные боги пронзали меня пиками острых взглядов в словесных перепалках. Эх, счастливые и беззаботные деньки!

Но не время сейчас предаваться воспоминаниям — реальность уж слишком настойчиво стучалась в двери моего сознания.

Богиня уже отдышалась, но на лице её всё ещё появлялись болевые судороги от чрезмерного физического напряжения. Так и недолго свалиться от изнеможения в самый неподходящий момент. Я знаю, каково это, когда смертное тело предаёт тебя в самое неудачное время. Однажды и я проходил через все стадии осознания своей беспомощности и ничтожности, чтобы затем надолго остаться в стадии принятия и абсолютного безразличия к своему положению. Но это я: сотни лет прошло, прежде чем я окончательно смирился, но эта девчонка только сверзилась с небес, представляю, что должно сейчас твориться в её в голове.

— Ты, надеюсь, в курсе, что в любой момент можешь умереть? — осторожно начал я. — Бессмертие твоё, конечно, никуда не делось, но неосторожность и безрассудство теперь могут привести к непоправимым последствиям.

— Умереть? — вопросила она дрожащим от волнения голосом.

— М-да, послушай, солнышко, тебе вообще хоть что-нибудь рассказывали перед изгнанием?

Она как-то странно посмотрела на меня, я ожидал чего угодно: вспышки ярости, гневную тираду или просто равнодушный взгляд, которым она меня недавно одарила, но увидел нечто другое, похожее на скрытую улыбку. По крайней мере, мне привиделось, что её золотистый глаз на мгновение задорно блеснул, а уголки губ ненадолго приподнялись, но тут же заняли своё обычное место. Странная она, надеюсь, её свергли не за сумасшествие, а то у нас, бессмертных, таких примеров пруд пруди.

Но у этой богини, похоже, с самообладанием было все в порядке. Она глубоко вдохнула, прикрыла глаза, а затем в полном спокойствии, без тени иронии или недовольства произнесла:

— Знаешь, боги не церемонились со мной особо, когда сталкивали сюда, а я как-то заранее не интересовалась, что бывает с теми, кого вышвыривают с небес, — богиня скептически оглядела себя, прежде чем произнести: — Это, конечно, неприятно: находиться в теле смертного, но радует то, что моё обличие почти не изменилось. На большее я и не рассчитывала.

Я усмехнулся — вот это выдержка. Еще и дня не прошло после изгнания, а она уже способна критически оценивать своё положение и говорить о нём так спокойно. Когда я был на её месте, то рвал и метал от негодования, пока не свалился на землю от усталости посреди сожженной и уничтоженной мною рыночной площади какого-то города, какого именно — и не вспомнить.

Но не об этом сейчас.

Свергнутая солнечная богиня не заметила моей усмешки, она безрезультатно пыталась отряхнуть запылившийся доспех, окончательно вернув себе утраченное было самообладание. Богиня снова была спокойна и равнодушна к окружающему её миру, совершенно забыв о недавно пережитом сильном волнении.

Не так, ой не так должны выглядеть свергнутые боги. Она словно на прогулку спустилась и вот-вот возвратится обратно. Но что-то я сомневался в том, что её наказание продлится меньше года — если бога свергают, то свергают минимум на сотню лет, иначе это и не наказание вовсе.

Мне о многом хотелось спросить у неё, но имея опыт общения со всякого рода богами, я предпочёл не лезть на рожон, тем более у этой особы всё ещё частично сохранились остатки божественной энергии. Кто знает, как она решит ими воспользоваться, если я вдруг затрону щекотливую для неё тему.

Вы не подумайте, я не трус, просто, многие частенько путают храбрость и смелость с безрассудной тягой к самоубийству. А мне моя жалкая жизнь была очень дорога, у меня на неё большие планы.

— Где тут ближайший город? — внезапно спросила богиня, прервав мои размышления.

— Город? В двух днях пути на северо-восток, — на экскурсию что ли собралась.

— Карта есть? — она пригладила выбившиеся из пучка пряди волос, отчего те растрепались ещё больше.

— Нет.

— Деньги есть? — нахмурилась она.

— Нет.

— У тебя хоть что-нибудь есть? — с тяжким вдохом спросила она и раздосадовано покачала головой.

Меня как будто мать отчитывает, честное слово.

— Ум, тело и имя, — улыбнулся я, но богиня моего чувства юмора не оценила. — Кстати сказать, своё ты мне так и не назвала. Родовое имя твоё мне известно: невооруженным глазом видно, откуда ты, но ты же не хочешь, чтобы я звал тебя по нему, госпожа Бо?

Она презрительно скривила рот и закатила глаза, точнее, один глаз: левый, почти белый неподвижно смотрел на меня, отчего по моему телу поползли липкие мурашки. Раньше этот глаз точно двигался, а сейчас-то чего застыл, может быть, он…

— Ючке, — отчеканила она с недовольным выражением на лице, заметив, что я беззастенчиво разглядываю её, — младшая и единственная дочь Бо Юкана и Го Хассы.

Её имя мне совершенно ни о чем не говорило.

Значит, старик Бо и вправду обзавелся ещё одним ребенком. Воистину — верховные боги живут по другим законам. Но, Го Хасса? Дочь Западного бога Ветра? Не слишком ли мелкая сошка для самого Верховного бога Солнца?

— Восьмой ребенок, да? — уточнил я, спустя мгновение.

Ючке кивнула.

— И сколько тебе лет?

— Мало, — отрезала она.

— А точнее?

— Меньше, чем ты думаешь, — она нахмурилась.

— И тебя уже свергли, недурно.

Ючке гневно зыркнула на меня, но тут же осеклась, и её лицо утратило всякие эмоции: правый глаз потух, а левый всё также настойчиво сверлил меня черной точкой зрачка. Видимо, этому глазу я сильно не понравился.

— А моего имени не спросишь? Хотя бы из вежливости? — поинтересовался я.

— Зачем? Твоё имя знает каждый бог, будь-то старший или младший, — Бо Ючке подняла на меня глаза, окинула ленивым липким взглядом с ног до головы и монотонно проговорила. — Ма Онши, младший бог Войны, который вздумал бросить вызов старшим богам и поплатился за это тысячелетним изгнанием. Почитаемый бог, который утратил всё, но только ради чего он пожертвовал этим всем, никому не известно. Тот, кто однажды был на вершине Лунного пантеона, с грохотом сверзился на людские земли. Позор божественного рода Ма, который навлек на свой народ темные времена. Всё верно? Я ничего не упустила? Я была достаточно краткой, но могу и поподробнее.

— Нет-нет, не стоит, — покачал головой я. — Я вполне удовлетворен твоими познаниями о моей скромной персоне.

Она молча кивнула, словно мой ответ был чем-то само собой разумеющимся, и принялась внимательно осматривать окрестности, от которых почти ничего не осталось.

Ну, что тут сказать. В её словах обо мне нет и капли лжи, но в то же время правдивы из них только два слова — моё имя.