автордың кітабын онлайн тегін оқу Святость обета
Лилия Подгайская
Святость обета
XVI век, время правления Генриха VIII Тюдора. Жуткое кровавое убийство в доме лекаря Бинкса взбудоражило всю улицу Баклсбери. Но никто не знал и даже не догадывался, чьей рукой, и с какой целью было совершено ужасное преступление. Службе лондонского коронера досталась нелёгкая задача, а решение её нашлось далеко за пределами Лондона.
Время Тюдоров.
Англия, Лондон.
Осень 1541 года.
1
Тихим осенним утром, в пятницу, спокойствие жителей узкой извилистой улочки Баклсбери, где располагались дома лекарей и во множестве стояли лавки аптекарей, нарушил отчаянный женский крик. А следом из дома не слишком успешного лекаря мастера Ролина Бинкса выскочила, не помня себя, его приходящая помощница по хозяйству мистрис Мейда Коллинз. Чепец её сбился на бок, седые волосы растрепались, а глаза горели безумием.
— Там, там …, — с ужасом повторяла она, не в силах добавить больше ни слова.
И только показывала рукой на дом лекаря. Вокруг неё быстро собрались любопытные. Сбежалась чуть ли не вся улица. Несколько наиболее храбрых мужчин решились, наконец, войти в дом и посмотреть, что именно так напугало достойную женщину. Ноги их слегка дрожали, и они жались друг к другу, но всё же переступили порог и скрылись в глубине дома.
Не прошло и минуты, как храбрецы пулей вылетели из дома, бледные и в край перепуганные.
— Он убит, убит, — вразнобой повторяли они, — это ужасно, там так много крови.
Больше желающих прояснить картину убийства не нашлось. Послали за констеблем. Люди дрожали от страха и любопытства, но никто не расходился. Были забыты все дела. То, что случилось в доме лекаря, было и ужасно, и очень интересно.
Немолодой опытный констебль прибыл на место происшествия с двумя солдатами. Его уже предупредили, что там произошло страшное убийство, и он был готов ко всему. Но, как оказалось, не к тому, что пришлось увидеть. Очень скоро он вновь показался на пороге, бледный и взъерошенный. Один из сопровождавших его солдат позеленел и еле держался на ногах, а другого тут же рядом выворачивало наизнанку. Люди на улице притихли.
Немного отдышавшись и придя в себя, констебль принялся за дело. Он отправил одного из солдат к лондонскому коронеру, и стал выяснять обстоятельства происшествия.
Насчёт того, когда и как произошло страшное убийство, ничего определённого никто сказать не мог. Ночью всё было как обычно. Соседи не слышали никакого шума. Однако в семье лекаря были нелады, и об этом знали многие. Около года назад в его доме появился помощник. Это был симпатичный молодой мужчина, высокий, светловолосый и голубоглазый. Все соседи знали, что мастер Бинкс человек прижимистый, и были удивлены тем, что он раскошелился на помощника. Но вскоре удалось выяснить, что мужчина этот — бывший монах. А им, как известно, многие платили меньше, поскольку потерявшие свою обитель растерянные люди готовы были взяться за любую работу, лишь бы найти средства к существованию и крышу над головой.
Поначалу всё шло хорошо. Мастер Бинкс был доволен помощником — тот оказался умелым и сноровистым. Но потом случилось то, чего никто не ожидал. Между единственной дочерью лекаря Бинкса, милой и приветливой Нэнси, и этим бывшим монахом завязалась любовь. Говорили, что хозяин дома был этим очень недоволен. Но его дочь твёрдо держалась своего и как будто бы даже собиралась выйти замуж за нового помощника. А потом разразилась буря. Мастер Бинкс узнал, что его дочь в тягости от своего избранника, и очень этим обозлился. В ярости он заявил на своего помощника в королевский суд и обвинил его в прелюбодеянии. Молодого мужчину арестовали, препроводили в тюрьму Ньюгейт, судили, признали виновным и приговорили к смертной казни. Нэнси была сама не своя от горя. Она умоляла отца отозвать свой иск, говорили, что даже ходила к самому королю, прося помилования для своего любимого. Но ни родной отец, ни король не обратили на слёзы девушки никакого внимания. Помилования её любимый не получил, а в конце прошлой недели состоялась казнь. На Нэнси было страшно смотреть, так она изменилась, а за день до убийства она просто исчезла, и никто не может сказать, куда она девалась.
Это было всё, что знали любопытные соседи. И это ничуть не подвинуло констебля в понимании того, что же произошло на самом деле. Вся надежда его была на службу лондонского коронера. Там есть опытные дознаватели, которые способны разобраться в том, что произошло. А ему надо только дождаться человека оттуда и сдать ему с рук на руки это страшное дело, а самому забыть о нём навсегда.
2
Мэт Таккерс появился в конторе лондонского коронера в Гилдхолле как всегда неожиданно. Ему до сих пор приходилось выкраивать время между занятиями в Линкольнс-Инн, с каждым днём приближающими его к заветной ступени юриста, и работой в конторе коронера. Пока что он оставался здесь всего лишь младшим клерком, но и эту работу по переписыванию и подготовке бумаг выполнял очень добросовестно. И, конечно же, по-прежнему принимал участие в наиболее сложных расследованиях.
— Как хорошо, что ты забежал сейчас, Мэт, — обрадовался сэр Сэмюель, — тут констебль Питт передал известие о жутком убийстве на улочке Баклсбери, а я не могу этому уделить ни часа времени из-за завтрашнего судебного заседания. И как назло, мой помощник сэр Персиваль всё ещё нездоров. Сможешь пойти посмотреть, что там, и положить начало делу?
— Конечно, сэр, — без колебаний согласился Мэт, — сделаю.
Помогать в расследовании преступлений, находящихся в ведении лондонского коронера, стало для него самым важным делом.
— Вот, сержант, — облегчённо вздохнул коронер, — этот человек пойдёт с вами и во всём разберётся на месте.
Немолодой сержант взглянул на выделенного ему представителя власти недоверчиво. Уж слишком он был молод, на его взгляд. Но не ему оспаривать решения коронера. И он только покорно кивнул головой, тяжело при этом вздохнув, однако.
— А я следом пошлю людей и повозку, чтобы забрать тело, — добавил сэр Сэмюель и махнул им рукой.
На месте происшествия людей ничуть не поубавилось, напротив, зевак собралось ещё больше. Виданное ли дело! Такое зверское убийство. Толком о том, что произошло, не знал никто, но это не мешало людям передавать из уст в уста самые невероятные подробности.
Второй помощник констебля был на месте, но войти в дом отказался наотрез. Сержант был настроен так же, и пришлось констеблю самому сопроводить представителя коронера к месту преступления.
Тело убитого находилось на втором этаже в хозяйской опочивальне, и смотреть на него было жутко. Постель и всё вокруг заливала кровь, уже сгустившаяся и потемневшая. На постели лежал пожилой мужчина. Длинная ночная рубашка его была задрана почти до горла, ночной колпак сбился на сторону и редкие седые всклокоченные волосы торчали в разные стороны. Рот был заткнут кляпом, а на лице застыло выражение ужаса и нечеловеческой муки. Но самое страшное было ниже. Живот убитого оказался вспорот сверху донизу, и выпавшие из него внутренности лежали рядом с телом. И никаких следов, указывающих на преступника.
Ничего, кроме того, что уже успел рассказать дознавателю, констебль добавить не мог. И нужно было искать ниточку, за которую можно потянуть. Мэт велел задержать для дачи показаний мистрис Мэйду Коллинз и нескольких ближайших соседей убитого лекаря, а остальных зевак разогнать. И устроился возле дома на лавке, чтобы опросить свидетелей. Никого из них было палками не загнать в дом, и их можно было понять.
Самое плохое заключалось в том, что никто из свидетелей не мог сказать ничего определённого. Так, слухи — кто-то слышал одно, кто-то другое, но это были мелочи, ничего существенного.
Больше всего могла рассказать мистрис Коллинз, она бывала в доме чаще других. Но и от неё Мэт не добился многого. Она видела лишь, что Нэнси, дочь лекаря, была очень расстроенной последние дни. Девушка куда-то всё время бегала, по-видимому, искала пути, как помочь своему возлюбленному, а когда приговор был вынесен, просто впала в отчаяние и стала не похожа на живого человека. Она почти ничего не ела, только пила воду, похудела и побледнела, что было плохо для будущего ребёнка, считала пожилая женщина, но уговорить её поесть было невозможно. В день казни она пролежала в постели, не вставая, до поздней ночи, и её вообще можно было принять за привидение. А потом она исчезла. На вопрос, пропало ли в доме что-нибудь из вещей хозяйской дочери, женщина ответить не могла, она просто этого не знала.
Совсем мало было известно и о помощнике лекаря. Знали только его имя — Дэвид Крайсли, и то, что он прежде был монахом. Однако в каком монастыре он провёл несколько лет своей жизни, оставалось лишь гадать, а их только в Лондоне было двадцать пять. Правда, один из соседей сумел вспомнить, что слышал когда-то от него упоминание о госпитале Святого Варфоломея, и это было всё. Ничего плохого сказать об этом молодом мужчине не мог никто. Он был всегда вежлив, предупредителен и хорошо помогал хозяину. Да и выглядел очень приятно. Не удивительно, что хозяйская дочь влюбилась в него. Сама она, конечно, девушка миленькая, но до красавицы ей далеко. Да и возраст уже перевалил далеко за двадцать, и ей давно пора было нянчить детей для мужа. Но лекарь Бинкс был, по правде говоря, странным человеком, и почему-то не желал отдавать дочь замуж вообще, а уж за бывшего монаха и подавно.
Вот с такими скудными сведениями явился Мэт к коронеру вечером, уже после того, как тело убитого забрали, дом привели в относительный порядок и заперли до окончания дела.
Сэр Сэмюель только покачал головой. Да, дело им попалось на удивление сложное. Никаких концов. Одна только надежда на госпиталь Святого Варфоломея, да и то совсем призрачная. Хотя его, насколько он помнил, не закрыли. Монастырь августинцев, при котором он был учреждён, упразднили, как и другие монастыри, а лечебница сохранилась.
3
Плохо было и то, что в этом деле оказался замешанным бывший монах. Вся эта история с закрытием монастырей и так наделала много шуму и «подарила» городу целую серию преступлений.
Сейчас обстановка в Лондоне, что и говорить, несколько стабилизировалась, хотя не так уж и значительно. Нет, с улиц и рынков никуда не делись толпы нищих и бездомных, которым негде было преклонить голову. По-прежнему небезопасно было передвигаться по некоторым районам города даже днём, не говоря уже о тёмном времени суток. Как и раньше, ярко пылали костры под ногами еретиков, и ни недели не оставались без работы городские палачи, орудуя кто верёвкой, кто топором, а кто и более изощрёнными орудиями, прерывающими жизнь осуждённого не сразу, одним махом, а мучительно долго, насколько хватало сил у каждого из них. И толпы горожан сходились к месту казни посмотреть на человеческие мучения — мужчины, женщины, дети. Это было захватывающее дух зрелище, причём совершенно бесплатное. А власти приветствовали скопление людей в местах казни, считая, что так они получают наглядный урок, предупреждающий многочисленные правонарушения. Однако это не срабатывало, и палачи всё равно день за днём получали свои жертвы.
И пусть сейчас в Лондоне стало относительно спокойнее, чем три-четыре года назад, и несколько сгладилась даже, казалось, острота церковного противостояния, но о примирении католиков и протестантов не могло быть, по-прежнему, и речи. Однако завершился острый период бурного и оказавшегося кровопролитным процесса разрушения монастырей и так называемой секуляризации церковного имущества. При этом сказочно обогатилась королевская казна, и получили новые земельные владения многие вельможи, обласканные королём.
Только в самом Лондоне прекратили существование двадцать пять монастырей, не считая монашеских обителей и общин. Но что хуже всего, оказались закрытыми семнадцать лечебниц и приютов для страждущих, самые крупные из которых располагались в Олдгейте и Чаринг-Кроссе, и ещё приют для сумасшедших в Баркинге. И замены им не было. Каким-то чудом сохранился только госпиталь Святого Варфоломея в Барксе, стоящий на этом месте уже более четырёх веков. Закрывались не только лечебницы и приюты, но и церковные школы, где могли получить образование дети горожан, и даже частные часовни. Король был неумолим в проявлении своей воли.
Не утих гнев Генриха и в отношении тех дворян, кто проявлял несогласие с его решениями. Кардинал Реджинальд Поул под крылышком папы Мартина У всё ещё не отказался от своих идей, и это страшно злило короля. В отместку мятежному кардиналу он дал наказ завершить судебный процесс над пребывающей в стенах Тауэра бывшей графиней Солсбери, а ныне леди Маргарет Поул. Упрямому кардиналу и в голову не могло прийти, что король решится расправиться с его матерью, ведь женщине было уже шестьдесят семь лет. Мало найдётся в мире злодеев, способных отдать в руки палача доживающую свой век старуху, разве что одержимые идеями Торквемады охотники на ведьм. Однако Генриха это не остановило. Он высказал своё пожелание, и специальная комиссия Тайного совета во главе с самим герцогом Норфолком живо завершила рассмотрение дела и признала леди Поул виновной в государственной измене. Казнь её была назначена на двадцать седьмое мая.
Эта казнь давно уже ожидалась многими, хотя леди Маргарет так и не признала свою вину. Но то, как она прошла, надолго взбудоражило весь Лондон. Как особа высокого происхождения, в прошлом графиня Солсбери, пэр Англии, наследница королевского дома Йорков династии Плантагенетов, леди Маргарет закончила свою жизнь на Тауэр-Грин, зелёной лужайке внутри крепости. Здесь, как и несколько лет назад при казни Анны Болейн, кстати, тоже в мае, был спешно сооружён эшафот в глубине двора, у часовни Святого Петра в оковах. Эта казнь состоялась закрыто, и была недоступна для широких масс зрителей, и всё же здесь собралось около ста пятидесяти человек. Поскольку никто не мог закрыть ни глаза, ни рот обслуживающим крепость слугам и охранникам, весть о жуткой казни леди вмиг разлетелась по городу, приводя в трепет и содрогание сердца людей. О жестокости короля заговорили уже в полный голос.
Когда к наскоро сооружённому эшафоту подвели осуждённую, присутствующие притихли. Перед ними была старая женщина, худая и совершенно седая. Её волосы были подняты наверх и сколоты несколькими золотыми заколками, насмешливо сияющими на весеннем солнышке драгоценными камнями, воротник платья срезан, оголяя тонкую морщинистую шею. И многие сердца дрогнули. Казнить на плахе женщину вообще бесчеловечно, но казнить таким способом старуху! Это не укладывалось в сознании. Однако зрелище, ожидающее их впереди, было вообще ни на что не похоже.
Как только леди подвели к плахе и велели стать на колени, она вырвалась из рук сопровождающего и громко проговорила, что ни в чём не провинилась перед монархом и всегда была верна королевскому дому Тюдоров. Поэтому это будет не казнь, а обычное убийство, которое не сойдёт так просто с рук ни самому королю, ни его приспешникам, не знающим, как и угодить своему монарху. Говорить она умела, недаром ведь много лет была пэром Англии, и слова её глубоко запали в душу слушателей. Герцог подал знак палачу ускорить дело и прекратить это словоизлияние. Но когда палач шагнул к женщине, она вдруг дико закричала и бросилась прочь от страшной деревянной колоды, изрубленной топором и потемневшей от пролитой на неё раньше крови. Но бежать было некуда, выход на лестницу перекрывали два дюжих гвардейца, и леди оставалось только бегать вокруг плахи, где и силы взялись.
Палач был молодой и недостаточно опытный, но стремился, во что бы то ни стало, завершить успешно порученное ему дело. А тут вдруг осуждённая, тонкую шею которой перерубить, казалось, ничего не стоит, проявляет строптивость. И мужчина, разъярившись, кинулся за своей жертвой, размахивая топором. Стоящие вокруг люди замерли, у некоторых из них волосы на голове встали дыбом. И было от чего.
На помосте перед ними старая женщина с растрепавшимися седыми волосами и обезумевшим взглядом носилась, подхватив юбки, как убегающая от охотников лань, а следом за ней неуклюже топал ногами по деревянному настилу здоровенный детина и старался достать её топором. Брызнула первая кровь, и женщина закричала ещё отчаяннее. Но палач уже вошёл в раж, и его было не остановить. Он наносил своей жертве удар за ударом, обагряя всё вокруг алой кровью, пока, наконец, не свалил ее. И тогда он с торжествующим видом нанёс последний удар лежащей на деревянном настиле женщине, перерубив тонкую шею прямо на полу. А потом ухватил отрубленную голову за длинные окровавленные волосы и высоко поднял над головой, показывая всем, что своё дело он сделал.
Присутствующие были в онемении, причём не только зрители, но и судьи, священник и гвардейцы. На их глазах разыгралась кровавая трагедия, действующими лицами которой были обезумевшая от ужаса старуха и сумасшедший палач. Многие женщины потеряли сознание от этого жуткого зрелища, нескольких наиболее чувствительных мужчин выворачивало наизнанку тут же, рядом с помостом.
И уже вечером того же дня об этом знал весь Лондон. Город был шокирован ужасом происшедшего, и ещё много лет после этого ходили упорные слухи, что в день двадцать седьмого мая на зелёной лужайке в Тауэре год за годом разыгрывается эта трагедия как наяву, и все, кто может, приходили посмотреть на жуткое зрелище. Говорили даже, что охрана за деньги пускает желающих взглянуть на этот кровавый ужас.
О подробностях этой дикой казни сэру Сэмюелю и Мэту стало известно в июне. Тогда они посещали архиепископский замок в связи с делом об убийстве трёх горожан сумасшедшим подростком, насмотревшимся казней и решившим, что он тоже может править своё правосудие. Его во время остановили и отправили в Бедлам, хотя епископ Боннер очень настаивал на его сожжении. Король, помолодевший и повеселевший, счастливый в своём новом браке, отправился тогда в поездку по стране, прихватив с собой свою молодую королеву вместе с её двором. В городе стало тихо, и служба лондонского коронера получила небольшую передышку. Но пришла осень, королевский двор вновь наполнился интригами и сплетнями, город ожил, и работы у дознавателей прибавилось.
4
В госпиталь Святого Варфоломея сэр Сэмюель и Мэт отправились вместе. Находилось это чудом спасшееся от королевского гнева заведение в западной части Смитфилда, сразу за крепостной стеной, неподалёку от церкви Святого Варфоломея Великого, ныне уже закрытой. И совсем близко от него располагались жалкие остатки некогда большого и глубоко почитаемого лондонцами картезианского монастыря.
Монахи-картезианцы появились в Лондоне относительно недавно, лишь века полтора назад, но успели прославиться святостью своих братьев, истинных служителей Господа. Они все вели праведную жизнь, много молились и даже соблюдали обет молчания — во все дни недели за исключением воскресенья. Правила монастыря были очень строгими. Братья почти не общались между собой. И в отличие от всех других монастырей города, у них не было даже общего дортуара. Все они жили в небольших отдельных домиках-кельях с крохотным садиком перед каждым из них. Эти домики окружали просторный внутренний двор, отделённый от мирской суеты высокой серой стеной..
Сейчас, по прошествии четырёх лет после закрытия монастыря, территория его представляла собой жалкое зрелище разрухи и запустения. А вспоминать о том, как закончили жизнь эти святые люди, было и вовсе страшно.
Когда было затеяно «Великое дело короля», как называли развод монарха с королевой Катариной Арагонской и его женитьбу на Анне Болейн, властям было очень желательно, просто необходимо получить публичное признание законности этого начинания монахами-картезианцами, авторитет которых среди населения был очень высок. Однако строгие служители Божьи отказались признать правомочность этого деяния. И власти, в попытке склонить их к согласию, прибегли к репрессивным мерам. Были арестованы и подвергнуты суду наиболее значимые представители ордена. Но никакие увещевания не могли сломить их негативного отношения к событиям — они просто не могли одобрить такие действия короля, противные законам божеским и человеческим. В ответ их обвинили в государственной измене и приговорили к смертной казни, страшной, бесчеловечной — их не до конца повесили, затем выпотрошили вживую и потом четвертовали.
Первыми взошли на эшафот пять монахов во главе с самим приором Джоном Хотоном. Через месяц наступила очередь ещё троих. Среди них находился брат Себастьян Ньюдигейт, который считался личным другом самого короля. Говорили даже, что Генрих дважды посетил его в тюрьме, однако успеха не добился. Картезианцы твёрдо стояли на своём, утверждая, что действия монарха противозаконны. В общей сложности казнили тогда восемнадцать человек, и всех столь же жестоко. От оставшихся в стенах монастыря монахов потребовали признания верховной власти короля как главы англиканской церкви. Получив отказ и в этом, отправили в тюрьму Ньюгейт ещё двадцать самых упрямых монахов-отшельников. Их сковали цепями в положении стоя, руки привязали к столбам за спиной и оставили умирать без пищи и воды. Остальных просто выгнали на улицу, лишив их привычной крыши над головой.
Таков был страшный конец монахов-картезианцев в Лондоне, а потом и по всей Англии.
В госпитале Святого Варфоломея, куда сэр Сэмюель и Мэт добрались довольно легко, всем заправляли бывшие монахи-августинцы, потерявшие свой монастырь, но сумевшие сохранить лечебницу. И это было большим делом для города, утратившего практически все монастырские лечебницы, где могли получить помощь бедные и обездоленные. Сэр Сэмюель узнал у привратника, что всеми делами здесь заправляет бывший монах-августинец брат Михаэль, ныне мастер Томпсон, который сейчас как раз осматривает больных, поступивших в госпиталь за последние два дня. По просьбе коронера он согласился уделить время неожиданным посетителям.
Когда управитель этого богоугодного заведения оказался перед дознавателями, Мэт сразу понял, что он не только был, но и в душе остался монахом, хотя и вынужден был подчиниться обстоятельствам. Мужчина был высок, до крайности худ, с суровыми чертами лица и проницательными чёрными глазами.
— Чем могу быть полезен городскому коронеру? — спросил спокойным ровным голосом, устремив взгляд на сэра Сэмюеля.
— Не уверен, что вы можете помочь нам, мастер Томпсон, но всё же задам вам вопрос, — в глазах сэра Сэмюеля засветился огонёк надежды. — Не могли бы вы вспомнить бывшего монаха вашего монастыря Дэвида Крайсли?
Старший лекарь ненадолго задумался, потом поднял глаза.
— Да, я помню этого молодого монаха, который частенько приходил помогать нам в госпитале и при этом проявлял большие способности в лекарском деле. Но когда монастырь был закрыт, он, как и другие, покинул эти стены, и я больше ничего не слышал о нём.
— А не могли бы вы вспомнить некоторые подробности его жизни, мастер Томпсон? Откуда он родом? Есть ли у него близкие люди?
— Да, мы как-то говорили с ним об этом, — глаза бывшего монаха задумчиво прищурились. — Брат Дэвид вообще-то не был склонен к затворничеству и молитвам. Его мечтой было исцелять тело человека, а не его душу. Он намеревался пройти обучение и вступить в гильдию лекарей. Но его отец, мелкопоместный провинциальный дворянин, имел совсем другие планы, и слушать не захотел о желаниях своего третьего, младшего сына. Его он, рьяный католик, был намерен отдать церкви. Так Дэвид попал в монастырь, но и тут не отказался от своей мечты, а настоятель пошёл ему навстречу и позволял помогать лекарям как в самом монастыре, так и в госпитале.
На какое-то время в комнате для приёма посетителей установилась тишина. Сэр Сэмюель ожидал продолжения. Это было уже кое-что, но пока что сведений слишком мало.
— Вы спрашивали ещё, сэр, не знаю ли я откуда родом Дэвид? — оживился опять мастер Томпсон, которого скорее хотелось назвать братом Михаэлем. — Припоминаю, что когда-то он говорил мне об этом. Если мне не изменяет память, он говорил мне о графстве Уилтшир. Там у его отца небольшое поместье где-то недалеко от Троубриджа, кажется. Но могу ли я спросить, почему вы задаёте мне все эти вопросы?
— Дело в том, что совсем недавно молодой помощник лекаря с улицы Баклсбери, Дэвид Крайсли, бывший монах, был казнён по обвинению в прелюбодеянии по решению королевского суда.
— Как это могло произойти? — потемнев лицом, хрипло спросил лекарь.
Сэр Сэмюель печально покачал головой.
— Мы сами знаем не слишком много, лишь то, что смогли рассказать соседи. Говорят, что он полюбил дочь своего хозяина, и любовь его была взаимной. Молодые люди даже хотели пожениться, но преградой к их браку стало яростное сопротивление отца девушки. Разъярившись до крайности, когда узнал, что его дочь уже в тягости, лекарь подал иск на своего помощника, обвинив его в прелюбодеянии. А дальше суд очень быстро решил этот вопрос. Как я думаю, охота на бывших монахов ещё не закончилась.
Мастер Томпсон был крайне удручён услышанным, а узнав продолжение истории, обомлел.
— Однако дело на этом не закончилось. Через несколько дней пропала дочь лекаря, а в прошлую пятницу был убит он сам. Причём убит зверски жестоко. Подобно тому, как был казнён Дэвид, упрямому и злобному лекарю убийца тоже распорол живот сверху донизу, разбросав по постели внутренности несчастного. И теперь у нас на руках новая проблема, как вы понимаете.
Бывший монах побледнел как смерть. В глазах его мелькнула какая-то догадка, но озвучивать её он не стал, только сгорбившись сильнее прежнего, попрощался с посетителями, сославшись на неотложные дела.
Сэр Сэмюель поблагодарил его за оказанную помощь, и они с Мэтом отправились в свою контору в Гилдхолле.
Это величественное здание городской ратуши, так сильно впечатлившее Мэта в первый раз, когда он его увидел, не переставало удивлять его и до сих пор. Огромный зал, где проходили обычно заседания магистрата и различных лондонских корпораций, выборы лорд-мэра и даже наиболее шумные судебные процессы, уступал в размерах лишь залу королевского дворца в Вестминстере. И он был просто роскошно украшен. В этом здании сосредоточилась вся городская власть, все службы управления городом.
Однако сегодня Мэт переступил порог огромного сооружения без привычного трепета в душе. Мысли его были заняты происшествием на улице Баклсбери и судьбой несчастного молодого мужчины, бывшего монаха, по чужой злой воле оказавшегося в руках не знающего жалости королевского правосудия.
А на следующий день они с сэром Сэмюелем отправились в Ламбет, чтобы получить совет у архиепископа Кранмера относительного этого крайне неприятного дела. Очень не хотелось поднимать лишнее волнение в городе, тем более что казнённый в Тайберне бывший монах был объявлен собравшейся публике просто как мужчина, совершивший прелюбодеяние и лишивший девушку доброго имени. А на это их король смотрел очень строго.
Лорд Кранмер, выслушав всю эту неприятную историю, глубоко задумался. Потом посмотрел на своих помощников и негромко проговорил:
— Несчастный бывший монах выбрал неудачное время для своих матримониальных игр. Наш король сейчас зол на весь мир, и его судьи, пытаясь угодить его величеству, проявляют невиданную жестокость.
Архиепископ помолчал ещё немного.
— Думаю, вам надо знать об этом, — сказал после некоторого колебания, — король Генрих переживает очередной крах своей семейной жизни. Его милая «роза без шипов» Кэтрин Говард оказалась очень неразумной и легкомысленной особой. И сейчас выплыли на свет божий её грешки юности, но самое главное, она позволила себе завязать любовную интригу при дворе. Это вывело короля из себя больше всего. И он, как вы понимаете, реагирует сейчас на слово «прелюбодеяние» как бык на красную тряпку. И свирепствует во всю.
Оба дознавателя смотрели на архиепископа во все глаза. Такого они даже и представить себе не могли. Только прошлым летом состоялась пышная свадьба короля с его новой избранницей, молодой девушкой, которая стала для него, стареющего и растолстевшего до безобразия, источником радости.
А тут такая трагедия. Это просто ужасно.
— Мне кажется, вам всё же надо разобраться в этом деле до конца, — произнёс, ещё немного подумав, его милость. — Преступление слишком жестоко, чтобы оставить его без внимания. Полагаю, надо попробовать получить сведения ещё и в родном доме погибшего на эшафоте мужчины. Кто знает, что доведётся выяснить?
Сэр Сэмюель и Мэт склонили головы, принимая поручение. Но ни один, ни другой не испытывали обычного подъёма. Это дело, такое мрачное, давило на них как мельничный жернов.
5
Через два дня Мэт, вооружившись сведениями, полученными от всезнающего брата Мориса, вновь разложившего перед ним карты, отправился на запад, в Уилтшир. С ним ехали всё те же три солдата, которые уже принимали участие в его поездках. Отряд получился слаженный, солдаты охотно приняли над собой командование молодого дознавателя, который пользовался полным доверием коронера, хоть и не был ещё официально офицером.
Уилтшир, с его нагорьями и обширными равнинами, встретил их пожелтевшей уже травой и малолюдной тишиной. Где-то здесь, на равнине Солсбери-плейн — Мэт знал это ещё со своего монастырского детства — стоят легендарный доисторический некрополь Стоунхендж и несколько других столь же древних сооружений, старинные хенджи и кромлехи, а ещё огромный меловой курган Силбери-Хилл, созданный человеческими руками. Всё это очень волновало его воображение в детские годы. Но теперь было не до них.
На их пути то там, то тут встречались развалины сооружений, в которых легко было признать бывшие монастыри. Ведь Уилтшир славился их обилием. Где-то здесь находятся развалины прославленного Малсберийского аббатства, простоявшего на этой земле почти девять веков, духовный и научный центр страны. Почти так же давно возник и женский Уилтонский монастырь, основанный ещё первым англосаксонским королём Эгбертом. Позднее Альфред Великий, известный своей набожностью, щедро одарил обитель землями, сделав её одной из самых крупных в Британии. А после норманнского завоевания Англии новые монастыри росли здесь как грибы после летнего дождичка — в Лекоке, Лонглите, Кингсвуде и многих других местах.
Но король Генрих прошёл по этой земле своим тяжёлым молотом разрушения, и весь Уилтшир покрылся мёртвыми мрачными развалинами, оставшимися от некогда процветающих монастырей. От брата Мориса он узнал, что теперь только несколько полуразрушенных стен осталось на месте Малсберийского аббатства, и навсегда утеряна бесценная библиотека, собираемая трудолюбивыми монахами на протяжение шести веков. А Уилтонское аббатство со всеми его зданиями, имуществом и сорока шестью тысячами актов земли король в прошлом году передал своему любимчику, отпрыску знатного валлийского семейства Уильяму Герберту, вскоре получившему титул графа Пембрука.
Грустные мысли навевали на Мэта все эти развалины, казавшиеся ему оставшимися не захороненными трупами, но не людей, а средоточия человеческой мысли, знаний и любви к Богу. Он никак не мог понять, зачем королю было разорять то, что стояло на земле веками, и было построено с великой любовью. Ведь можно было провести реформацию церкви, если он считал её необходимой, менее жестоким, разрушительным и кровопролитным способом.
От печальных размышлений его оторвал голос сержанта Уилсона.
— Мне кажется, мы уже приближаемся к Троубриджу, сэр, — почтительно заметил он.
Вскоре перед путниками встал город, разбогатевший на производстве тканей, которое процветает здесь уже более трёх веков. Бросались в глаза добротные дома горожан, большой рынок, множество торговцев на улицах — все признаки явного богатства города. О его процветании наглядно свидетельствовало и величественное здание городской ратуши с внушительной четырёхугольной башней посередине, увенчанной высокой крышей в виде колпака. Большие окна, балкон с колоннами над входной дверью — всё говорило о стойком достатке.
Здесь, в мэрии, Мэт рассчитывал получить сведения о поместье семейства Крайсли. И не ошибся. Оказалось, что их небольшое поместье под названием Камвоок совсем недалеко от города, немного вниз по течению реки Бисс, сразу за старым деревянным мостиком, в честь которого город и получил своё название.
— Только старый хозяин поместья недавно умер, — продолжил словоохотливый пожилой клерк, — и владение перешло в руки его сына, Кристофера Крайсли, мужчины молодого и деятельного. Он, к слову, совсем недавно снова женился. А невесту себе привёз из самого Лондона.
Мэт насторожился.
— А вы не расскажете мне немного об их семье? — проявил он интерес, который пришёлся по душе разговорчивому мужчине.
— Отчего же не рассказать, — охотно согласился тот.
И в глазах его появилось довольное выражение. Старые люди вообще любят поговорить, но их редко кто слушает. А тут молодой представитель королевской власти сам просит об этом. Такое удовольствие случается не часто, и клерк приготовился к обстоятельному рассказу. А Мэт навострил уши.
— Поместье Камвоок не слишком велико, арендаторов там не больше дюжины, но земли хорошие, и семья никогда не бедствовала. Мистрис Крайсли преставилась лет десять назад, если не больше, и хозяин остался один. Оно и неудивительно. Если сказать по правде, старый Крайсли был препротивный старик.
Тут мужчина быстро перекрестился и пробормотал что-то невнятное, как видно, просил прошения у Господа за вырвавшиеся слова.
— Но что есть, то есть, тут уж ничего не изменишь, — последовало продолжение. — Он спровадил младшего сына в монастырь и был этим очень доволен. Хотя все здесь считали, что Дэвид совсем для такой жизни не годился.
Мужчина недовольно поморщился.
— Однако старик был ужасно упрям, знаете ли. Он силой женил старшего сына, Кристофера, на невзрачной, чтобы не сказать больше, Мэри-Энн, от которой парень открещивался обеими руками. Но за девицей давали хорошее придание, и отец настоял на своём.
Словоохотливый клерк едва сдержался, чтобы не плюнуть на пол, но почтение к величественному зданию ратуши, по-видимому, победило это желание.
— Видели бы вы их рядом, сэр, — продолжил он, — красавец Кристофер, высокий, статный, сильный и рядом эта косоглазая, чуть прихрамывающая Мэри-Энн с визгливым голосом. Все в городе плевались, когда им приходилось приезжать сюда, и на все лады крыли старого Крайсли. А уж бедного Кристофера жалели от всей души, особенно девицы.
Мужчина сморщился, но потом хитро улыбнулся.
— Ну, а Господь рассудил это дело по справедливости. Нескладная Мэри-Энн раз за разом скидывала плод, а потом померла сама. Кристофер предал её тело земле, как положено, но сильно не горевал. Оно и понятно. Освободился от камня на шее, как говорили люди.
Пожилой клерк, спохватившись, оглянулся по сторонам, уж не слышит ли кто, как он тут разговорился, словно старая баба. Но в большой комнате никого кроме них не было, и он успокоился.
— А потом вскоре и старый Крайсли преставился, и Кристофер остался хозяином поместья. А недавно он ездил в Лондон и вернулся оттуда с новой женой. Миленькая такая женщина, ну а он оберегает её от всего, словно она бесценная статуэтка из стекла венецианского.
На мгновенье в комнате повисла тишина.
— Ну и заболтался я с вами, сэр, — прервал сам себя словоохотливы клерк, — в общем, поезжайте вниз по реке, там и найдёте поместье Камвоок. Это совсем недалеко.
Мэт не стал настаивать на продолжении разговора, он узнал достаточно, чтобы сделать собственные выводы. Поблагодарив разговорчивого мужчину, он вышел к своим людям, которые ждали его с лошадьми недалеко от ратуши.
— Это уже недалеко, парни, мы почти у цели, — удовлетворённо проговорил он. — Сейчас немного подкрепимся, и в путь.
Солдаты заулыбались, и маленький отряд отправился на поиски приличной таверны. Они действительно выложились уже крепко, и поддержать силы было просто необходимо. Да и кони нуждались в доброй порции овса.
Подкрепившись и немного передохнув, посланцы лондонского коронера двинулись дальше. День был солнечный и довольно тёплый, хотя приближение осенней непогоды уже отчётливо ощущалось в воздухе. Поместье Камвоок, и правда, оказалось совсем близко. Оно выглядело мирным и спокойным. Где-то вдали виднелись люди, занятые обычными осенними работами на земле, но во дворе усадьбы было тихо и пусто.
Мэт уже собирался кликнуть кого-либо, чтобы узнать о хозяевах, как из двери дома показалась молодая женщина. Она была приятной наружности, а под фартуком едва заметно выделялся маленький животик. Подозрения Мэта перешли в уверенность, интуиция не подвела его.
Женщина замерла на пороге и побледнела как смерть. И тут из дома за её спиной прозвучал мужской голос:
— Погоди, Нэн, не ходи туда сама, милая, я сейчас.
И следом на пороге появился молодой мужчина. Высокий, широкоплечий, светловолосый и голубоглазый. Всё встало на свои места.
Мужчина мгновенно оценил ситуацию и выступил вперёд, задвинув женщину себе за спину и закрыв её своей внушительной фигурой.
— Кристофер Крайсли? — спросил Мэт, хотя в ответе был уверен.
— Да, это я, — ответ прозвучал спокойно, но лицо мужчины напряглось и побледнело. — Что может быть нужно от меня людям короля?
— Мне надо поговорить с вами о вашем брате, мастер Крайсли, — так же спокойно проговорил Мэт.
Мужчина заметно вздрогнул. За его спиной раздался мучительный стон.
— Хорошо, — согласился он, — только не при моей жене. Ей, как видите, вредно волноваться.
И он крикнул, обернувшись к дому:
— Ханна, подите сюда и уведите мистрис Нэнси. Я должен поговорить с людьми короля.
Из дома появилась пожилая женщина со строгим лицом, одетая очень опрятно. Она окинула недоброжелательным взглядом Мэта и прибывших с ним солдат, потом ласково взяла молодую женщину за руку и попыталась увести с собой. Но та вырвалась, цепко ухватилась за руку мужа и впилась в него широко открытыми глазами, в которых плескался не просто страх, но смертельный ужас, и была, казалось, не в силах произнести ни слова.
— Иди, милая, ничего страшного не происходит, — проговорил мужчина необычно мягким, ласковым и успокаивающим голосом, — я только побеседую немного с этим людьми, и всё.
Он сказал это спокойно, но во взгляде, брошенном на жену, отразились тревога и огромная нежность.
После этого Нэнси позволила пожилой женщине увести себя в дом. А хозяин пригласил Мэта в стоящую недалеко от дома беседку. Солдаты устроились во дворе таким образом, чтобы держать под наблюдением всю территорию и не позволить никому скрыться из поместья.
6
— Надеюсь, вы понимаете, мастер Крайсли, что отпираться бесполезно, — спокойно заявил Мэт хозяину поместья, — ваша жена выдаёт вас с головой.
— Согласен, отпираться нет смысла, — так же спокойно согласился Кристофер, — но вы должны дать мне одно обещание, сэр.
— Должен? — удивлённо поднял бровь Мэт?
— Прошу простить, я неверно выразился, — сразу же пошёл на попятный хозяин, и в голосе его прозвучало плохо скрытое волнение. — Я прошу пообещать мне, что с Нэнси не случиться ничего плохого. Она ведь женщина, и она ждёт ребёнка. Проявите человечность, прошу вас, сэр.
— К ней у меня нет никаких претензий, — согласно кивнул Мэт и взглянул на мужчину, который очень быстро превратился в обвиняемого, с вопросом в глазах, — если только она не стояла рядом, когда вы потрошили её отца.
— Упаси Господь, сэр, как вам такое могло прийти в голову, — отшатнулся он. — Ей, бедняжке, и так пришлось пережить страшные дни. А я хочу, чтобы она нормально выносила сына моего брата и спокойно родила его.
— Вы так уверены, что это будет сын, а не девочка? — полюбопытствовал Мэт.
— Мы абсолютно убеждены в этом, сэр, и я, и она, — ответ прозвучал действительно с полной уверенностью. — Даже решили назвать мальчика Дэвидом. Мой несчастный брат погиб страшной смертью по вине этого чудовища на троне, но его сын должен жить. И я готов на всё ради этого.
Будь на месте Мэта кто-либо другой, и мужчина тотчас бы был обвинён в государственной измене и очень скоро поднялся бы на эшафот за одни только эти слова. Но молодой дознаватель предпочёл их не услышать.
— Тогда расскажите мне всю правду о том, что произошло на улице Баклсбери, мастер Крайсли, — согласился он.
— Нет, сперва ваше слово, сэр, — упирался обвиняемый.
— Хорошо, даю вам слово в том, что вашей жене, мистрис Нэнси Крайсли, не будет предъявлено никакого обвинения с нашей стороны.
Мужчина вздохнул с облегчением.
— А со мной можете делать, что хотите. Я знал, на что шёл. И если бы всё повторилось заново, поступил бы точно так же. Тот боров не заслуживал ничего другого за то, что сделал с моим несчастным Дэвидом.
На глазах мужчины появились слёзы, и видно было, что он с большим трудом сдерживает рыдания.
Мэт дал ему некоторое время, чтобы успокоиться.
— И? — спросил тихо.
— Хорошо, я расскажу всё, — согласился обвиняемый и крепко сжал руки.
Он ещё несколько мгновений собирался с мыслями и начал:
— Наш отец был очень властолюбив и упрям к тому же. Он вбил себе в голову, что своего третьего, младшего сына посвятит Господу, и никто не мог переубедить его. Ведь с самого начала было понятно, что Дэвид не создан для монастырской жизни. Он тяготел к лекарской профессии и мечтал помогать людям в их телесных страданиях. Но отец был неумолим, и Дэвиду пришлось смириться.
Кристофер на минуту прикрыл глаза и посидел так, стараясь справиться с волнением. Потом заговорил вновь:
— Отец отправил его в Лондон, в монастырь августинцев. Почему именно туда, этого не знает никто, а он объяснение давать отказался наотрез. «Я так решил», — сказал, и всё.
Что касается августинцев и их монастырей в Лондоне, то Мэт, разумеется, уже получил исчерпывающую информацию у всезнающего Мориса в Ламбете. Их было два. Один — в Саутворке, над Темзой. Там в старой церкви, стоящей на этом месте ещё до норманнского завоевания, два рыцаря во времена Генриха 1 основали августинский монастырь и посвятили его Богоматери-над-водой. Потом церковь ещё несколько раз перестраивалась и превратилась в величественное сооружение. Высокая, вся устремлённая в небо, с башенками-шпилями и эркерными окнами, она была великолепна. И теперь их король Генрих Тюдор, распустив сам монастырь в 1539 году, велел забрать храм в собственность короны и заново освятить его в честь Святого Спасителя.
А вот церковь Святого Варфоломея Великого была поставлена позднее и сразу как монастырь августинцев, в качестве какого и прослужила уже полных четыре столетия. Приземистое строение в чёрно-белых тонах, как видел он сам, и сейчас впечатляет массивными мощными стенами и высокой башней-колокольней.
Оба эти монастыря уже закрыты, и здесь, к счастью, обошлось без кровопролития. Монарх отнёсся к ним более милостиво, чем к другим, и разорять не стал. Во-первых, августинцы со своим более мягким уставом занимались преимущественно спасением человеческих душ, и не вмешивались ни в какие дебаты богословского характера. А во-вторых, некоторые представители ордена даже склонялись к реформации церкви.
Так что с этим юному Дэвиду как раз повезло, хотя королевский гнев, как страшный молот, обрушился на него позднее.
— Несколько раз я порывался поехать в Лондон к брату, но отец не позволял мне этого, — продолжал свою исповедь Кристофер. — А потом случилась эта катастрофа, и я уже просто не знал, где искать Дэвида. Он мог бы, конечно, вернуться домой, но в его душе, видно, была сильна обида на отца, искалечившего ему жизнь. Это я способен был понять. Но всё равно тревога за брата не давала мне покоя.
Молодой хозяин поместья задумался на минуту, потом продолжил.
— А когда отец умер, я сразу же отправился в столицу, чтобы отыскать брата и вернуть его домой. Но найти следы простого монаха среди тысяч таких же, потерявших приют, было очень трудно. Однако я был исключительно настойчив и всё-таки отыскал его след. Но я опоздал, как оказалось, и теперь никогда не прощу себе того, что не кинулся искать брата раньше. Ведь я бы мог его спасти, но не сделал этого, подчинившись воле отца.
Тут Кристофер не выдержал, сорвался с места и принялся нервно ходить по небольшой беседке, пытаясь взять себя в руки. Это удалось ему далеко не сразу. Мэт терпеливо ждал, и в душе его рождалось сочувствие к этому сильному человеку, совершившему ошибку и переживающему её так остро. Немного успокоившись, мужчина продолжил.
— На своё счастье, найдя дом лекаря Бинкса, я первой встретил Нэнси. Она вскрикнула, увидев меня, и едва не лишилась сознания. Я знаю, что мы с братом похожи, хотя и не до такой степени, чтобы нас спутать. Но Нэн была не в себе после всего, что случилось. Она и рассказала мне всё — всю правду до капельки. И эта правда обрушилась на меня, как обвалившаяся гора, она просто раздавил меня.
Мужчина снова вскочил, походил несколько минут, сжимая кулаки и едва удерживая слёзы.
— Несколько дней я околачивался возле Ньюгейта, где содержали моего несчастного брата, и там узнал день казни. Подумать только, моего братишку осудили на смерть за то, что он полюбил. Оказалось, наш король издал указ о том, что бывшие монахи и монахини не имеют права вступать в брак — они, видите ли, должны соблюдать святость принятого единожды обета безбрачия всю жизнь. И это говорит человек, сам пренебрегший обетом, какой обязывает христианина жить в освящённом церковью браке с раз избранной женщиной, своей законной женой, пока смерть не разлучит их! А гнусный лекарь обвинил Дэвида в прелюбодеянии и ни в какую не соглашался отозвать свой иск, как ни умоляла его дочь. Нэнси была согласна навсегда расстаться с любимым, лишь бы только он остался жив. Но этот злобный монстр ничего и слышать не захотел.
Воспоминания обо всём пережитом страшным грузом давили на мужчину и почти что лишили его сил. И Мэт сопереживал ему всё сильней. Но Кристофер подходил к самой жуткой, самой трагической части своего рассказа и из последних сил заставил себя успокоиться и продолжить разговор.
— В день казни я не позволил Нэнси пойти в Тайнбер, она бы просто не вынесла такого зрелища. Но я отправился к Ньюгейту рано утром и там ждал, когда осуждённых повезут на казнь.
Он передёрнулся всем телом и на мгновенье замолчал.
— Представьте себе, моего брата, как настоящего преступника, в открытой повозке, влекомой волами, провезли из Ньюгейтской тюрьмы по улице Холборн, потом по Оксфордской дороге в Тайнбер, где собралась уйма народа — зрелище предстояло для них исключительно интересное. Люди ожидали ярких впечатлений, поскольку было объявлено, что казнь будет по полной программе. И ещё толпа ожидала от приговорённого к такой страшной смерти последнего слова, им было любопытно, что он скажет, и как примет смерть.
Кристофер передохнул, набрал в грудь воздуха и продолжил.
— Всю дорогу телегу стерегли очень строго, но в последний момент, когда вокруг уже собралась большая толпа, мне удалось приблизиться к ней достаточно близко и позвать брата по имени. Он встрепенулся, потом увидел меня, и в глазах его зажглась радость. О Господи! — с тоской и болью вырвалось у него, — он ещё мог находить радость в нашей последней встрече. Но я понимаю, его утешило то, что в свой смертный час он не остался один. «Я с тобой, брат, я люблю тебя», — успел прокричать ему я, и стражники отогнали меня своими огромными алебардами. Но я пробрался к эшафоту как можно ближе, пренебрегая тумаками и руганью толпы. Может быть, он ещё раз увидит меня, и это хоть чуть-чуть согреет ему сердце.
Мужчина помолчал ещё минуту.
— Потом осуждённому, как и положено, дали последнее слово. Брат мой громко сказал, что ни в чём не провинился перед королём и народом. Единственная вина его в том, что он полюбил и надеялся назвать любимую женщину своей женой. Но король, как он узнал слишком поздно, запретил бывшим монахам вступать в брачный союз, поскольку их обет безбрачия — на всю жизнь. И пусть монастыри разогнали и разорили, всё равно нельзя. Нельзя нарушать обет. Среди толпы послышался ропот, но палач уже приступил к своей работе, и люди забыли обо всём, завороженные жутким зрелищем.
Тут Кристофер не сдержался, и короткое рыдание вырвалось из его груди.
— Вы знаете, как нелегко человеку принять смерть на виселице? — хрипло проговорил он, и опасные огоньки зажглись в глубине его глаз.
Мэт кивнул головой, он знал это. Быстрое повешение, при котором ломались шейные позвонки, и смерть наступала мгновенно и безболезненно, было мечтой каждого, кто восходил на эшафот. Но гораздо чаще приговорённого ожидала медленная и мучительная смерть от удушья, и он долго корчился в петле. Иногда случалось, что родственники казнимого прорывались к эшафоту и повисали на его теле, чтобы сократить мучения несчастного.
— Моего брата подвергли медленному повешению, — голос Кристофера превратился в скрежет, он едва держал себя в руках. — Ещё живого его вынули из петли и тут же распотрошили, словно курицу. Он не издал ни звука, мой бедный брат, и умер, как и надлежит настоящему мужчине.
Глаза Кристофера вдруг зажглись яростным огнём.
— И что я должен был, по-вашему, делать? Я не мог даже похоронить брата по-людски. Тогда я вернулся к дому лекаря и забрал оттуда Нэнси. А потом пробрался туда ночью и возвратил этому злобному псу свой долг — разделал его точно так же, как моего брата на эшафоте. И ничуть об этом не сожалею. Я сделал бы это с ним десять раз, если бы это было возможно, и того было бы мало.
Последние слова мужчина почти прокричал в сильнейшем нервном напряжении. Потом поник и проговорил чуть слышно.
— А теперь делайте со мной, что хотите. Мне всё равно. Я не смог спасти брата, но хотя бы отомстил за него.
Исповедь человека, совершившего жестокое убийство, закончилась, а Мэт всё ещё не мог прийти в себя. Всё услышанное было жестоко и бесчеловечно, жутко, но он не смог, просто не смог взять на себя роль палача. Ведь привези он Кристофера в Лондон, и его быстро обвинят в государственной измене и отправят по пути, пройденному младшим братом. И Мэт принял своё решение.
В тот же день он со своими солдатами покинул Камвоок. Но напоследок строго приказал Кристоферу Крайсли ожидать решения своей судьбы и никуда не отлучаться из поместья. Это было сказано не только строго, но и достаточно громко, чтобы слышали все. Люди во дворе перепугались насмерть и притихли. А Мэт со своим отрядом вихрем умчался прочь.
Весь обратный путь проделали молча. Мэт, непривычно хмурый и до крайности мрачный, не произнёс по этому поводу ни слова. Солдаты тоже помалкивали. Они понимали своего молодого командира, но их пугала мысль, что сделает с ним начальство. Ведь это серьёзное нарушение служебных правил, и оно никому ещё не сходило с рук.
7
Вернувшись в Лондон, Мэт всё как есть, ничего не утаивая, доложил своему коронеру. Сэр Сэмюель посмотрел на него с удивлением и даже укоризной.
— И ты оставил преступника на свободе, практически предоставив ему возможность быстренько сбежать и надёжно замести следы? — недоверчиво спросил он.
— Так и есть, сэр. Но он не преступник, на мой взгляд. С его братом поступили страшно жестоко и несправедливо, а он просто ответил ударом на удар.
Сэр Сэмюель покачал головой.
— Я не узнаю тебя, Мэт, — только и сказал он.
— Я тоже сам себя не узнаю, сэр. Но иначе я поступить не мог.
«И я тоже не смог бы», — подумал про себя коронер, но вслух этого, конечно же, не сказал.
— И, надеюсь, ты понимаешь, что заслужил наказание?
— Готов принять его, сэр, — голос Мэта звучал твёрдо, в глазах загорелись знакомые мятежные огоньки.
«Да, — подумалось коронеру, — Мэт твёрдый орешек, как верно заметил в своё время милорд архиепископ, и он будет отстаивать справедливость до конца, как поклялся когда-то в его кабинете. И я, признаться, горжусь этим мальчиком, выросшим под моей рукой в крепкого мужчину».
Но вслух он сказал совсем другое.
— Ты сейчас же отправишься на неделю в карцер, Мэт, на хлеб и воду. За неточное выполнение приказа, — проговорил строгим голосом.
— Готов, сэр, — склонил голову Мэт.
— А я немедля отправлю в Камвоок отряд солдат. Хотя, думаю, птичка давно уже улетела. Так?
— Надеюсь на это, — буркнул себе под нос Мэт, отдавая шпагу вызванному в кабинет дежурному, и твёрдыми шагами последовал за ним.
Но сэр Сэмюель его всё же услышал и усмехнулся. Солдат он, разумеется, послал, и они, как и следовало ожидать, вернулись ни с чем. Немного побушевали там, спалили пару домишек, но в целом существенного ущерба поместью не нанесли, хоть и напугали его обитателей до полусмерти.
Оставшийся в Камвооке за хозяина средний сын старого Крайсли, как доложил коронеру сержант, невзрачный хилый мужчина, совсем не похожий на старшего брата, казалось, был готов выпрыгнуть из собственной шкуры, чтобы помочь следствию. Но он со слезами клялся в том, что не знает, куда отбыл Кристофер. Брат спешно, в тот же вечер, как только уехали представители власти, собрал пожитки, и не глядя на наступающую ночь, уехал вместе с женой неизвестно куда. Даже ему, родному брату, не сказал куда именно. Только попрощался.
— Прощай, брат, — проговорил негромко, — скорей всего, больше не свидимся. Береги поместье. И женись поскорей, чтобы наследников народить.
Вот и всё, что удалось узнать. Никто из домочадцев не смог добавить к этому ни слова, хоть тоже чуть не плакали, проявляя рвение помочь властям.
Однако коронер остался удовлетворён завершением этого мрачного дела… Все требования закона были соблюдены, дознание проведено скрупулёзно и полно, допустивший халатность дознаватель строго наказан, и дело закрыто.
Мэт стоически выдержал назначенный ему срок в холодном и сыром подвале с единственным маленьким зарешёченным окошком под саамым потолком. Но зла на коронера не затаил. Тем более что когда его вывели из заключения, грязного, заросшего и щурящегося от яркого света, в кабинете патрона его ждал накрытый стол с горячей едой и отличным вином. Они обменялись с сэром Сэмюелем понимающими взглядами, и больше на эту тему не было сказано ни слова.
Когда же об этой истории стало известно милорду Кранмеру, он только хитро прищурился.
— Я оказался прав, разве нет? — невинно спросил он у коронера.
Тот только поклонился в ответ. Добавить к этому было нечего.
А события в стране, тем временем, становились всё мрачней. Нашлись доказательства измены королевы, и начался судебный процесс. Сама Кэтрин Говард была препровождена в Тауэр. При этом, как говорили, король отказал своей «розе без шипов» в последней встрече. По-видимому, опасался не устоять перед её слезами и мольбами о прощении.
Слов нет, Генрих любил свою Кэтрин и очень тосковал по её весёлой молодости и нежным ласкам. Он стал мрачным и крайне раздражительным. Тем не менее, монарх не забыл собрать и проверить все драгоценности, которые дарил коварной жене, — из королевской сокровищницы не должно пропасть ничего.
Да, Генрих получил в наследство от отца наполненную казну. Тюдор старший был удивительно скаредным монархом, и лично вёл учёт своим сокровищам, не доверяя ответственным за это придворным. А кровь есть кровь, от неё не уйдёшь. И не знавший финансовых проблем Тюдор младший, сказочно обогатившийся на процессе секуляризации монастырского и церковного имущества, дале
...
