Екатерина Ивицкая

Хоккёкусей. Сила стихий

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Дизайнер обложки Татьяна Колесникова

Иллюстратор Татьяна Колесникова

Корректор Владислава Ильичева

Корректор Оксана Щегульная-Дубровская

© Екатерина Ивицкая, 2019

© Татьяна Колесникова, дизайн обложки, 2019

© Татьяна Колесникова, иллюстрации, 2019

Третий роман «Хоккёкусей» обязан своим названием камню, который позволяет творить магию тем, кто потерял эту способность или был лишен ее от рождения. Камень случайно попадает в руки дочери Кагеро и Ооками Саншуо, и размеренной жизни всей семьи приходит конец.

В четвертом романе «Сила стихий» маг Огня, который называет себя Мурого-касай, решает, что имеющаяся на Сейто система управления изжила себя, и пытается взять власть в свои руки.

16+

ISBN 978-5-4496-4048-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Хоккёкусей. Сила стихий
2. Хоккёкусей
   1. Пролог
   2. Глава 1. Таинственный камень
   3. Глава 2. Нападение на Ооками
   4. Глава 3. Томительное ожидание
   5. Глава 4. Странные сны
   6. Глава 5. Нападение на Кагеро
   7. Глава 6. Возвращение Ооками
   8. Глава 7. Тайны приоткрываются
   9. Глава 8. Хоккёкусей — Северная звезда
   10. Глава 9. Поиски детей
   11. Глава 10. В логове Кувабары
   12. Глава 11. Проделки детей
   13. Глава 12. Поиски
   14. Глава 13. Тораппу
   15. Глава 14. В поисках выхода
   16. Глава 15. Освобождение
3. Водоворот
4. Сила стихий
   1. Глава 1. Разговоры
   2. Глава 2. Проблемы начинаются
   3. Глава 3. Разговор с Уши
   4. Глава 4. Поиск решения
   5. Глава 5. Поединок чести
   6. Глава 6. Женихи
   7. Глава 7. Цуго-тень-ши
   8. Глава 8. Касен
   9. Глава 9. Возвращение Итачи
   10. Глава 10. Тайны приоткрываются
   11. Глава 11. Нападение на семью Уши
   12. Глава 12. Допрос Касена
   13. Глава 13. Нападение на Цуго-тень-ши
   14. Глава 14. Затишье перед бурей
   15. Глава 15. Выход Мурого-касая
   16. Глава 16. Спасение Ооками
   17. Глава 17. Подготовка к бою
   18. Глава 18. Сила стихий
   19. Эпилог
5. Рассказ о том, как Итачи ставил пьесу

Хоккёкусей

роман

Пролог

Много лет назад в семье советника из южных земель Хида́ри[1] родилась дочь. Она была единственным ребенком, и мать с отцом души в ней не чаяли, выполняли все желания. Девочка выросла очаровательной, но капризной. Слухи о ее красоте не только быстро разлетелись по Хидари, но и дошли до Сейто́[2]. Многие женихи просили ее руки, а отец, привыкший выполнять требования дочери, отказывал им. Девушка отвергала и богатые подарки, и красивых молодых людей.

Один юноша, сын лекаря, живший на Сейто, прослышал о дочери советника и решил, что именно она станет его женой. «Подумаешь, своенравна! — размышлял он. — Живя с такой красавицей, можно капризы и потерпеть». Он отпросился у отца, собрал свой походный мешок и нанялся юнгой на первый же корабль, отходящий на Хидари.

Дорога была дальней и трудной, но мысли о необыкновенной красавице, которая станет его женой, не давали унывать. Прошел не один месяц, пока юноша добрался до дома, где жила девушка.

Когда красавица увидала, что какой-то чумазый сын лекаря пришел взять ее в жены, она рассмеялась ему в лицо и хотела было прогнать, но потом передумала и высокомерно заявила:

— Я выйду за тебя замуж, если ты принесешь мне с неба звезду.

Юноша обрадовался и подумал: стоит ему взойти на самую высокую гору, что находилась на севере Хидари, и протянуть руку, как та сразу упадет в ладони.

— Будет тебе звезда, красавица! Готовь свадебные платья и угощения! — юноша поклонился надменной девушке и отправился в путь.

Сын лекаря шел много дней, и лето сменилось осенью, когда он дошел до подножия самой высокой горы. Он запрокинул голову и увидел тысячи сверкающих звездочек, покрывающих ночное небо. Захватив побольше еды, юноша начал взбираться вверх. Через несколько дней он достиг вершины и снова взглянул на небо. Звезды были так же далеко, как и в самом начале восхождения. Юноша лег на камни и стал печально рассматривать мерцающие точки. А ведь он был уверен, что с самой высокой горы до звезд рукой подать!

Не зная, что ему делать дальше, опечаленный юноша продолжал любоваться звездами. Как вдруг одна из них на севере мигнула и пронеслась по небу ярким снопом света. «Звезда! Я нашел звезду! Северную звезду!» — воскликнул юноша и поспешил к тому месту, где приземлилась небесная путешественница.

Каково же было его удивление, когда он обнаружил на месте падения не прекраснейший алмаз или иной драгоценный камень, а невзрачный, уродливый, почерневший обломок скалы. Но юноша-то видел, что он упал с неба! Значит, это и есть звезда. Он завернул находку в кусок ткани, положил в мешок и пошел обратно к дому красавицы.

Когда он показал своей возлюбленной звезду, та пришла в ярость и приказала не просто прогнать нерадивого жениха, но и избить палками. Юноша спрятал свою находку и побежал подальше от ворот, но его схватили стражники и принялись колотить. Бедолага тогда в сердцах воскликнул: «Как бы я хотел сейчас оказаться дома!» И… в тот же миг он очутился во дворе дома своего отца.

Юноша растерянно оглядывался вокруг и не понимал, что произошло. К нему с расспросами поспешил удивленный отец.

— Не знаю, как это случилось… — оправдывался он. — Я только подумал, что хорошо бы оказаться дома.

— Подумай еще о чем-нибудь, например, о жилище попросторнее, — предложил старик-лекарь.

Юноша попробовал, но ничего не произошло. «В тот момент я держал в руке Хоккёкусей[3], — так он назвал свою звезду. — Может, это он меня спас от палок?!»

Юноша взял в руки отвергнутый камень и подумал о большом и уютном доме. В тот же миг старый стал точь-в-точь таким, как он представил.

— О чудо! — воскликнул изумленный отец. — Да ты, похоже, волшебник!

— Нет, это не я, — вздохнул юноша. — Мой уродливый камень творит чудеса…

— Зачем ты оскорбляешь эту вещь, которая помогла тебе избавиться от погони и построила нам такой замечательный дом! — упрекнул его отец.

— Потому что он уродлив! Самая красивая на свете девушка не захотела им обладать.

— А может быть, она просто не разглядела его как следует? — спросил отец. — Точно так же, как и ты не заметил черствую душу твоей возлюбленной, которую она прятала за миловидным лицом?

— Не говори так о моей красавице! Я достану звезду, которая достойна ее! — воскликнул юноша. — Хоккёкусей, отнеси меня туда, где находится самый красивый на свете алмаз!

Камень повиновался приказу своего неразумного господина, и в тот же миг юноша оказался в глубокой пещере самой высокой горы Хидари. Там он увидел чудесный яркий камень, который внутренним светом разгонял мрак и сырость. Алмаз находился как раз между полом и потолком и, казалось, поддерживал свод. Но юноша не обратил внимания на это. Он обхватил камень и дернул на себя. В тот же самый миг стены пещеры задрожали и погребли под собой как юношу, так и Хоккёкусей — Северную звезду.

По Хидари распространились легенды о том, как юноша-махоцукай[4] смог исчезнуть прямо из рук стражников, а на Сейто — о том, как бедняк превратил старый и обветшалый дом отца в просторные и светлые покои. И все они упоминали о странном неказистом камне, который юноша хотел подарить невесте. А красавица так и осталась до конца своих дней одна — поняв, что за ценность отвергла, девушка стала требовать от женихов принести именно Северную звезду. Но как камень ни искали, никто найти его не смог…

[1] Хидари — правый. Центральный материк в правом полушарии (все имена и термины — перевод и стилизация под японский язык)

[2] Сейто — левый. Центральный материк в левом полушарии

[3] Хоккёкусей — Северная звезда

[4] Махоцукай — колдун, так на Хидари называют магов с Сейто

Глава 1. Таинственный камень

Маленькая черноволосая девочка лет шести, держа в одной руке тряпичную куклу, а в другой — длинную палку, шла по лесу и искала среди опавших листьев ядрышки каштанов. Она очень любила вечером, при свете магического огонька, перебирать небольшие коричневые шарики, которые пахли теплом и осенью. Складывая каштан за каштаном в привязанный к спине куклы мешочек, девочка все дальше углублялась в лес: она не опасалась гулять одна, без брата или родителей, так как знала — если что-то случится, то мама или папа обязательно придут на помощь.

— Вот видишь, Омотя[1], — разговаривала она со своей куклой. — Сегодня нам с тобой так везет! Столько каштанов я давно не находила! Ой…

Девочка вскрикнула, заметив, что ближайшая куча разноцветных листьев зашевелилась. Она хотела убежать, но любопытство пересилило страх, и, перехватив палку поудобнее, малышка осторожно подошла к источнику шума. Лиса или крыса?

Подобравшись поближе, она закричала от ужаса: из золотых листьев на нее смотрел грязный и израненный мужчина. Окинув ее мутным и тяжелым взглядом, он прохрипел:

— Не шуми, а то они найдут нас. — Девочка испуганно кивнула и замерла, стиснув пальчиками палку покрепче. — Подойди…

Противиться приказу раненого она не могла: будто какая-то сила не давала возможности убежать или позвать на помощь. Девочка стала медленно приближаться, и ее сердечко было готово выпрыгнуть из груди от страха. Раненый со стоном зашевелился и протянул окровавленную руку.

— Теперь он твой…

Она опустилась рядом с мужчиной на колени и взяла из его пальцев грязный невзрачный камень размером чуть больше куриного яйца. Раненый закашлялся, отхаркивая кровь из легких, и забился в судороге.

— Никогда… Никому… О нем… Не говори… — прохрипел он, переводя дыхание между приступами. — А теперь… беги к маме…

Кивнув, девочка спрятала камень среди каштанов и понеслась в сторону дома так, будто за ней гонятся те, о ком говорил раненый. Вбежав во двор, малышка увидела мать, которая что-то обсуждала со стражником, уткнулась ей в бедро и обняла, словно ища защиты. Сразу заметив, в каком виде и состоянии с прогулки по лесу вернулась дочь, та ахнула и присела рядом:

— Саншуо́[2], где ты была? Ты поранилась? — она тревожно осматривала дочку, проверяя ладошки и одежду.

— Нет, мамочка, — прошептала Саншуо, — это там… он лежит.

— Кто лежит? — в голосе матери зазвучал тревожные ноты.

— Мужчина… в лесу.

— Прикажете созвать людей, госпожа Кагеро́[3]? — обратился к княгине стоявший рядом стражник.

— Да, Ринкусу́[4], проверьте окрестности, — ответила она, взяла девочку за руку и повела в дом.

Им навстречу выбежал мальчик, очень похожий на Саншуо, и, увидев перепачканную в крови и грязи сестру, замер от удивления.

— Цу́ру[5], — Кагеро обратилась к сыну, — найди отца и передай, пожалуйста, что я буду ждать его во дворе.

Кивнув, мальчик скорчил сестре веселую рожицу и стремглав бросился на поиски. Кагеро привела дочку в комнату и первым делом сняла с нее косодэ[6], на которое попали капельки крови, затем вымыла ладошки и переодела в чистую одежду.

— Саншуо, расскажи, пожалуйста, что произошло, — она села на кровать, посадила девочку к себе на колени и обняла.

— Все в порядке, мамочка… я просто немного испугалась, когда нашла человека в лесу.

— Он с тобой говорил?

Саншуо кивнула, но ничего больше не произнесла: она помнила слова раненого о том, что о камне никто не должен знать, даже мама.

— Что он сказал? — мягко допытывалась Кагеро.

— Бежать к тебе…

Не обязательно врать — мама всегда могла определить, правду говорят они с братом или нет, — можно было просто утаить ту часть про камень. Камень! Его так хотелось разглядеть, но присутствие матери, которая, казалось, не собиралась оставлять дочь одну, делало это невозможным. Поэтому девочка выскользнула из объятий и решила выпроводить ее из комнаты:

— Но я теперь дома и ничего не боюсь! Так что ты можешь не волноваться за меня и идти к папе, он же ждет тебя во дворе!

Саншуо настойчиво потянула мать за руку по направлению к выходу. Кагеро если и удивилась такому странному перепаду в настроении дочери, то не подала вида, еще раз внимательно осмотрела девочку и, прибавив несколько заклинаний, которые подтвердили, что та в полном порядке, обняла дочь и вышла из комнаты.

Надеясь успеть до возвращения брата, Саншуо живо схватила мешочек и высыпала его содержимое на кровать. Среди красивых маслянистых каштанов лежал перепачканный кровью и грязью неказистый камень. От волнения у нее перехватило дыхание, она осторожно взяла его и опустила в чашу с водой, в которой до этого мыла ладошки.

От купания трофей красивее не стал. Но в нем было что-то такое… притягивающее — ведь не зря же тот человек сказал: камень никому нельзя показывать! Саншуо обтерла его о косодэ и поспешила спрятать обратно в мешочек, прикрепленный к спине куклы, — раздались шаги, а она не собиралась говорить о находке даже брату.

— Давай, сестренка, рассказывай! — Цуру уселся на кровати рядом с каштанами и запустил пальцы в кучу. — В следующий раз я тоже с тобой пойду! Вдруг мы еще кого в лесу найдем!

В его глазах горел восторг, и казалось, он упивается столь опасной ситуацией. Еще бы: не каждый день по лесу у дома ходят чужаки!

— Боюсь, что теперь нас гулять одних не пустят, — вздохнула девочка, забираясь на кровать рядом с братом.

— Тут ты права, — так же невесело ответил Цуру. — Отец как увидал, кого ты нашла, так приказал Ринкусу приставить к нам стражника.

— Того человека уже привели в дом?

— Привели? Нет, сестренка, принесли. Он мертв! — с гордостью, что первый узнал такие страшно интересные вещи, ответил мальчик.

***

— Не понимаю, как он мог оказаться в нашем лесу? — князь Ооками[7] осмотрел тело принесенного мужчины и обернулся к подошедшей жене.

— Где Цуру? — спросила Кагеро, внимательным и острым взглядом, стараясь не пропустить ни малейшей детали, изучая покойника.

Она была уверена, что этого мужчину никогда не видела, и пыталась понять, как он смог подобраться так близко к дому. И где может находится тот человек — или же люди, — забившие этого бедолагу до смерти. Его лохмотья мало походили на одежду, которую носили на Сейто. Они скорее напоминали исподнее белье или — очень отдаленно — то, что надевали на Хидари. Можно было предположить, что это заблудившийся моряк, но от ближайшего порта с такими ранами он не смог бы дойти до ее земель. Ни вещей, ни еды, ни денег у него при себе не было: он словно откуда-то сбежал, оставив все имущество в руках своих истязателей. А о том, что его били, и не раз, говорили многочисленные шрамы на спине, плечах и ногах.

— Убежал к сестре.

Ринкусу подошел к телу и кончиком ножен указал на внутреннюю часть лодыжки мужчины:

— Взгляните на это…

Кожа на ноге была неровной, казалось, что старые зарубцевавшиеся шрамы образуют какую-то фигуру. Ооками призвал валяющуюся у забора палку и попытался на песке повторить порядок линий.

— Одна горизонтальная, несколько почти вертикальных… — комментировал он свои действия.

— Если ты поставишь к каждой вертикальной по небольшой черте, то получится знак смерти, — Кагеро задумчиво следила за кончиком палки.

Ооками провел недостающие линии и кивнул, соглашаясь со словами жены.

— От чего он умер? — спросила Кагеро — ей не хотелось касаться тела, чтобы с помощью заклинаний ответить на этот вопрос.

— Полагаю, от кровопотери и истощения, — произнес начальник охраны, перевернул тело на живот и указал на шрамы и раны, часть которых были свежими. — Похоже, что его постоянно били кнутами… Иначе откуда такие отметины?

— Детей в лес одних пускать пока не будем, — подвела итог Кагеро, вставая и отходя от тела.

— Я уже отдал приказ приставить к ним кого-нибудь из стражников, — ответил Ооками. — Но ты же знаешь, что за нашими детьми уследить нереально.

— В ближайшие дни присмотрю сама, пока не станет ясно, что подобные случаи не повторятся. Саншуо, кажется, что-то недоговаривает, — Кагеро нахмурилась. — Но, может, она просто испугалась, поэтому так странно себя вела. Пойду проведаю их.

Оставив мужа и начальника охраны решать, как избавиться от тела, Кагеро тихо подошла к комнате дочери и осторожно заглянула в приоткрытую дверь. Вид близнецов, сидящих рядышком на кровати и разглядывающих найденные каштаны, немного успокоил ее, но инстинктивно она чувствовала, что что-то упустила. Решив понаблюдать за дочерью в ближайшие дни, княгиня прикрыла за собой дверь и пошла в свои комнаты.

***

Личность таинственно умершего человека так и осталась невыясненной. За несколько лет этот случай изгладился из памяти Цуру и Кагеро с Ооками. Лишь маленькая Саншуо каждый раз, порываясь поговорить о странном камне с братом или родителями, словно слышала наставление умирающего никому не рассказывать о нем. Девочка никогда не расставалась с камнем, он всегда лежал в мешочке куклы, а та была верным спутником во всех играх и проказах.

Проказничать дети любили, особенно когда дом наполнялся гостями или же они сами переносились на Хидари: несколько раз в год или Кагеро и Ооками навещали Тору[8] и Асуна́ро[9] и проводили декаду или две на Хидари, или же тетя и дядя вместе с Юми[10] и малышкой Ясумин[11] приезжали на Сейто. Очень часто к ним присоединялись старшая сестра Кицуне́[12] и Ита́чи[13] с дочкой Шикой[14]. Шика была только на полгода старше близнецов и любила шалости не меньше их. Тора радовалась, что Ясумин еще недостаточно подросла, чтобы играть без присмотра, потому что четверо старших сорванцов с помощью магии творили такие невообразимые вещи, от которых родители часто хватались за сердце. Теперь Асунаро, получивший после первого визита Кагеро и Ооками на Хидари должность в Высшем совете, мог беспрепятственно переносить своих родственников из одного дома в другой, и подобные встречи за несколько лет стали доброй традицией.

Ооками тоже часто навещал соседний материк: он вошел в Совет магов Сейто и отвечал за отношения между странами. То, что его уже знали на Хидари, сыграло большую роль в этом назначении, и теперь он также получил возможность свободно перемещаться между материками в любое время.

Вот и в этот раз он поздно вечером собирался на Хидари — из-за разницы во времени следовало дождаться, когда во дворце Повелителя наступит утро. Кагеро пыталась уложить детей спать, прежде чем идти провожать мужа, но если спрятавшегося в кладовой Цуру она нашла довольно быстро, то Саншуо, похоже, была где-то во дворе.

Ооками не стал ждать, пока Кагеро успокоит расшалившегося сына, и сам отправился на поиски дочери. Девочка нашлась у леса под сосной: она увлеченно играла с куклой при свете трех ярких шариков, которые только недавно научилась создавать.

— Саншуо, разве ты не слышала, как мама звала тебя спать? — Ооками подошел к дочери и присел рядом.

— Слышала, — хмурясь, ответила девочка, сдувая с ладошки маленькие искорки, которые немного пролетали вверх, а затем медленно гасли, опускаясь на землю.

— И почему же ты еще не в постели? — укоризненно спросил отец.

Очередная искорка подпалила край хакама[15], но он не успел и шевельнуть пальцами, как в следующий момент та исчезла, не нанеся большого урона парадному одеянию.

— Потому что я хочу еще немного поиграть с огоньками, — ответил упрямый ребенок.

— Уже поздно играть с огоньками. К тому же мне надо уходить по делам, — со вздохом произнес Ооками и, подхватив дочку на руки, выпрямился. — Не заставляй маму волноваться и бегать за тобой, чтобы уложить спать.

Саншуо надулась, но не протестовала, так как действительно устала. Но тут она заметила, что ее любимый камень остался лежать в окружении почти потухших огоньков.

— Папа! Папа! — вскрикнула она и попыталась вырваться из рук отца. — Там мой камень, я не могу его тут оставить!

— Какой камень? — еще раз вздохнул Ооками и повернулся обратно.

— Ну вон же, видишь? — Саншуо указала пальчиком на свою драгоценность и снова попыталась слезть на землю.

Но Ооками решил, что выпускать дочь может быть чревато, поэтому присел и взял свободной правой рукой указанный предмет. Нахмурившись, он повертел находку в пальцах, а затем протянул дочери, которая моментально выхватила ее и бережно спрятала в мешочке.

— Странные у тебя игрушки… — прокомментировал он, качая головой.

Боясь, что отец заберет и выкинет неказистый камушек, Саншуо притихла и позволила уложить себя в постель. Цуру уже почти заснул, поэтому Кагеро успела выйти на террасу прежде, чем Ооками исчез в портале.

— Когда ждать тебя обратно?

Почему-то именно сегодня ей не хотелось, чтобы он уходил. Как в те первые ночи, когда Кагеро была вынуждена оставаться одна и боялась закрыть глаза до его возвращения. За несколько лет она привыкла и перестала переживать — на советника-чужестранца мог напасть любой, зная, что он махоцукай. А ее бы в этот момент не было рядом, чтобы его защитить. Но почти всегда, когда Кагеро просыпалась, Ооками уже был дома и спал рядом, прижимая ее к груди и своим теплом отгоняя все страхи прочь. К тому же Ооками, зная об опасениях жены за его жизнь, предупреждал, если приходилось оставаться во дворце Повелителя больше, чем на несколько часов.

— В этот раз придется задержаться дня на два, — в голосе Ооками чувствовалось сожаление. — Надо подписать пару договоров, которые выгодны скорее нам, чем им. Поэтому на обсуждение всех условий может уйти время. Переночую у Асунаро…

Он приобнял ее за талию, притянул к себе, нежно коснулся губами щеки и, чуть отстранившись, посмотрел в глаза, ожидая реакции на свои слова.

— Хорошо, я присмотрю за твоими делами, — как ни в чем не бывало, мягко улыбнулась в ответ Кагеро. — И передавай привет Торе, давно она не появлялась у нас в гостях!

Ооками уже сделал шаг назад и поднял руку, чтобы открыть портал, как странное предчувствие закралось в душу. В этот вечер что-то было не так… Но он уже опаздывал на заседание Совета Хидари (Повелитель не терпел, чтобы кто-то приходил в зал после него), поэтому отогнал эти мысли, ободряюще улыбнулся на прощание и исчез в фиолетовой дымке.

***

Несмотря на предупреждение, ближе к вечеру следующего дня в сердце Кагеро поселилась тревога. Вторая ночь прошла беспокойно, а на третью она проснулась в холодном поту, пытаясь изгнать из памяти те кошмары, которые впервые за долгие годы вернулись обратно. Весь последующий день ее терзали дурные предчувствия, а ночью на заднем дворе снова был слышен свист катаны — единственный верный способ успокоить натянутые до предела нервы. Ооками не появился ни на четвертый день, ни на пятый…

А когда на шестой — ближе к вечеру — из портала у ворот поместья вышел бледный и необычно серьезный Асунаро, Кагеро поняла, что все ее худшие страхи и кошмары воплотились в реальность…

[1] Омотя — кукла

[2] Саншуо — саламандра

[3] Кагеро — стрекоза

[4] Ринкусу — рысь

[5] Цуру — журавль

[6] косодэ — женское платье-халат с длинными рукавами и широким поясом «оби»

[7] Ооками — волк

[8] Тора — тигрица

[9] Асунаро — кипарис

[10] Юми — стрела

[11] Ясумин — жасмин

[12] Кицуне — лиса

[13] Итачи — ласка

[14] Шика — олень

[15] Хакама — юбка-брюки, которые носят мужчины или женщины-воины на Сейто

Глава 2. Нападение на Ооками

Предчувствуя беду, Кагеро выбежала из дома навстречу Асунаро — она не сомневалась: появление деверя связано с исчезновением Ооками.

— Что с ним? — выдохнула она и, чувствуя, как от леденящего ужаса подгибаются ноги, вцепилась Асунаро в плечо.

Тот помедлил с ответом, но затем посмотрел ей в глаза и негромко произнес:

— Он жив… Я пришел за вами. Поднимите детей, перенесу вас в Укиту.

Кагеро не шелохнулась, только сильнее сжала сведённые судорогой пальцы. Боль в предплечье вынудила Асунаро перехватить ее запястье и без резких движений взять дрожащую ладонь в свою руку.

— Его пытали. Подкинули около получаса назад под ворота моего поместья. — Он говорил ровно и негромко, видя по стекленеющему взгляду Кагеро, что каждое слово наносит по ее выдержке сильный удар. — Собаки переполошили весь дом, почуяв кровь. Я послал за лекарем во дворец Повелителя — состояние Ооками крайне тяжелое. Потом сразу за вами. Мы теряем время на лишние разговоры, зовите детей.

Кагеро показалось, что жизнь остановилось. Вокруг не было звуков, она больше не различала цвета и предметы. Ледяное отчаяние выжигало сердце и подбиралось к душе, но резкий и жесткий окрик Асунаро — он, видя ее состояние, позвал по имени — вернул способность соображать. Кагеро на мгновение прикрыла глаза и сделала глубокий вдох. С выдохом ушло оцепенение: она, словно ветер, перенеслась в дом и подняла с постелей детей, которые еще не успели даже заснуть. По отчаянию в глазах матери Цуру и Саншуо поняли — случилось что-то серьезное, и сами молча и быстро оделись, но, уже стоя на террасе, девочка дернулась обратно:

— Я забыла Омотю!

— Саншуо! — с надрывом воскликнула Кагеро. — Потом вернешься за куклой!

— Мамочка, я быстро! — она юркнула в свою комнату и нагнала всех уже во дворе.

Вдох. Выдох. Шаг в портал.

Через мгновение они стояли под яркими лучами утреннего солнца Хидари: в центральном парке их ждал Юми, а из дома навстречу спешила Тора, и ее глаза были полны слез. Стражники стояли не только у ворот, но и вдоль стены, словно опасаясь, что и на их господина могут напасть. Один из них засыпал песком бурые пятна и следы, которые были видны по всему двору, и Кагеро, понимая, что это — кровь Ооками, судорожно сглотнула появившийся в горле ком и подтолкнула детей к парку, чтобы они не успели их заметить.

— Лекарь уже пришел? — обратился к жене Асунаро.

Тора стерла слезы, которые при виде семьи брата против воли снова покатились по щекам, покачала головой и обняла подбежавших поздороваться детей.

— Где он? — спросила Кагеро ровным голосом.

Страх за жизнь Ооками сковывал движения и мысли, пришлось сделать усилие, чтобы при детях держать себя в руках.

— Наверху, в комнате… может, не стоит идти туда сейчас… — Тора переживала не меньше и уже видела, в каком состоянии брат.

— Ты не могла бы уложить детей спать? Они как раз собирались… — Кагеро, не обратив на слова подруги никакого внимания, сорвалась в указанном направлении.

Переглянувшись с женой и тяжело вздохнув, Асунаро пошел следом, так как знал, что увидит и без того издерганная Кагеро. Глотая слезы, Тора покачала головой и повела притихших и зевающих Цуру и Саншуо — они ничего не поняли из обрывков разговора взрослых — в комнату, в которой дети останавливались, приезжая в гости. Кагеро же взлетела по ступенькам на второй этаж, оглянулась и вопросительно посмотрела на едва поспевающего за ней Асунаро.

— В первой справа, — мрачно и коротко ответил тот, мысленно готовясь к возможной истерике непредсказуемой родственницы.

Но Кагеро была внешне спокойна и собрана. Она быстро пересекла галерею и вошла в указанную комнату, однако, сделав два шага, застыла от ужаса: тело, лежащее на низкой кровати, с которой были скинуты все подушки, несомненно, принадлежало ее мужу. Но как оно выглядело — этого Кагеро не могла вообразить даже в самых страшных кошмарах: заросшее щетиной лицо было не тронуто, но руки, ноги и торс представляли собой месиво из лоскутов кожи, обрывков одежды и запекшейся крови.

Медленно, на негнущихся ногах, она подошла ближе и, как в трансе, опустилась на колени, не в силах оторвать взгляда от изувеченного тела: ей казалось, что время вокруг замерло. Кагеро мягко коснулась дрожащими пальцами окровавленной руки Ооками, которая свешивалась с края, и переплела его пальцы со своими. Она хотела было поднести ладонь мужа к щеке, но замерла, увидев, что подушечки рассечены и кровоточат. Кагеро так и застыла, наблюдая, как алая капелька крови набухает на кончике израненного пальца: это означало, что сердце Ооками все еще бьется…

На галерее послышались торопливые шаги. В комнату в сопровождении Торы стремительно вошел мужчина, увешанный различными амулетами, коротко поклонился Асунаро и бегло окинул взглядом лежащего на кровати Ооками.

— Женщинам тут не место, — бросил он, материализуя с помощью одного из амулетов какие-то снадобья и травы.

Но Кагеро, казалось, не видела пришедшего лекаря и не слышала его слов. Тяжело вздохнув, Тора подошла к подруге, присела рядом и приобняла за плечи, словно хотела предложить разделить свое горе с ней.

— Кагеро, пойдем… — она пыталась подобрать слова, которые могли бы вернуть подругу к реальности. — Пойдем проведаем, как там Цуру и Саншуо… Они, наверное, ждут, что ты заглянешь к ним перед сном.

Услышав имена детей, Кагеро действительно пришла в себя и огляделась, как будто видела комнату впервые. Затем поднялась, опираясь на руку Торы.

— Да… да, ты права… — пробормотала она и, кинув отчаянный взгляд на почти бездыханного мужа, вышла из комнаты в сопровождении хозяйки дома.

На галерее Кагеро стало легче: она прислонилась спиной к холодному мрамору и прикрыла глаза. Тора внимательно следила за ней, словно опасалась, что подруга лишится чувств от переживаний. Но Кагеро несколько раз мотнула головой, отгоняя видения, и устало потерла виски.

— Цуру и Саншуо уже спят?

Кагеро не осознавала, как долго находилась рядом с Ооками. Ей казалось, прошла целая вечность с момента, как Асунаро появился во дворе ее дома.

— Не думаю, — мягко ответила Тора. — Я их уложила совсем недавно.

— Они не должны знать о том, что произошло с отцом, — ровно и без эмоций сказала она. — Юми видел?..

Асунаро успел перехватить только перепуганную отчаянным воем собак Ясумин: девочка выскочила из своей комнаты и побежала вниз по лестнице следом за родителями. Проворный и стремительный Юми, перепрыгивая через ступеньки, опередил мать, и Тора не успела помешать ему замереть от испуга рядом с изрезанным телом дяди, которое стражники осторожно опустили на песок во внутреннем дворе.

— Да, но я скажу ему не вдаваться в подробности.

— Спасибо, — выдохнула Кагеро и кинула отчаянный взгляд в сторону запертой двери. — Действительно… пока схожу проведать их…

Но не успела она сделать и шага, как Тора коснулась ее плеча и жестко произнесла:

— Тогда надо взять себя в руки. Нельзя, чтобы дети видели тебя в таком состоянии.

Что на самом деле творилось в душе Кагеро, не знал и не мог представить никто. Раньше воспоминания никогда не терзали ее на Хидари — Ооками всегда был рядом, всегда защищал от них.

Теперь же она снова встретилась с ними лицом к лицу.

— Ты права… — закрывая глаза и сжимая пальцы в кулаки, прошептала Кагеро. — Ты права…

Сделав несколько глубоких вдохов, она выпрямилась и заставила себя на время отстраниться от увиденного. У нее еще были силы, чтобы противостоять призракам прошлого: черты лица смягчились, но напряжение чувствовалось в скованности движений и слишком прямой спине. Кивнув Торе, она пошла по галерее в левое крыло поместья, где располагались детские комнаты.

Цуру и Саншуо не спали: как только Кагеро появилась, они вскочили с кроватей и подбежали к матери. Оставшись одни, дети стали вспоминать обрывки услышанных разговоров взрослых, шёпотом делились тем, что успели заметить после того, как попали в дом дяди. И решили, что раз мама так переживает уже не первый день, значит, состояние отца тяжелое.

— Как папа? — обеспокоенно спросила Саншуо и с тревогой взглянула в глаза матери. — Ему очень плохо?

— С ним все будет хорошо, — Кагеро присела и обняла детей. — К нему приехал лекарь, и ваш отец скоро поправится. Вам пока надо немного поспать, хотя бы до обеда.

Кагеро отвечала ровным и тихим голосом, стараясь, чтобы тревога не передалась детям. Ей отчаянно хотелось вернуться обратно — опуститься в сейдза[1] рядом с дверью в комнату, в которой вел борьбу за жизнь Ооками, — но заставляла себя не думать об этом. Сейчас она была нужна детям, а на Хидари мужу никак не могла помочь.

— А потом мы можем пойти поиграть во дворе с Юми? — спросил Цуру.

Раз мама говорила, что все хорошо — значит, так и было. Они тоже недавно тяжело болели, и пришлось звать лекаря — его горькие микстуры поставили их на ноги за пару дней. Поэтому повода для переживаний больше не было.

— После того как поспите — да, можете.

Кагеро приобняла близнецов за плечи и подвела к кроватям.

— Ой, ты поранилась! — воскликнул Цуру, указывая на кровь на рукаве матери.

Вдох. Выдох.

— Ничего страшного, сынок, — после паузы ответила Кагеро: заставить себя не думать о том, почему кровь туда попала, было нелегко. — Эта рана затянется… Ложись спать…

Поцеловав и крепко обняв каждого, Кагеро вышла вслед за Торой в коридор и прикрыла дверь комнаты.

***

Тора и Кагеро уже несколько часов сидели на подушках центральной террасы второго этажа в ожидании Асунаро и лекаря, которые все никак не выходили из комнаты. Кагеро порывалась сесть ближе, на холодный мраморный пол галереи, но Тора не позволила ей сделать это — увлекла на подушки и почти насильно заставила выпить хоть одну чашку чая (в которую предусмотрительно добавила успокоительное зелье). Натянутые до предела нервы могла расслабить лишь катана Нии-ши[2], но выходить из дома Кагеро не решилась, вместо этого погрузилась в подобие транса и сидела без движения, уставившись в одну точку на противоположной стене. Зелья никогда не помогали ей.

За это время Тора была вынуждена несколько раз отлучиться, чтобы отдать приказы слугам об обеде и проведать Ясумин и Юми, который обещал матери присматривать за младшими сестрами и братом. Но все остальное время она внимательно следила за неподвижной подругой и старалась не думать о том, что происходит в соседней комнате.

Скрипнула дверь. Послышались шаги, и Кагеро дернула головой, выходя из транса. Вскочить на ноги она не успела — на террасе появились Асунаро и лекарь, и вместе с ними ворвался вихрь ароматов лечебных трав. Кое-где на их рукавах были заметны пятна крови, но выражение лиц было усталым, а не скорбным, и, несмотря на это, Кагеро поняла, что не может первой задать вопрос, словно ком в горле мешал ей говорить. Пока они усаживались на подушки, Тора позвала слуг, чтобы те принесли чай.

— Ваш муж жив, госпожа Нии-ши, — наконец ответил лекарь, понимая, что его слов ждут с замиранием сердца. — Состояние еще тяжелое, но мы с советником Асунаро сделали все возможное, чтобы не дать ему уйти к Повелителю душ. Он должен оставаться здесь, на Хидари. Любое перемещение на Сейто для него смертельно.

Кагеро облегченно вздохнула и уронила голову на ладони. Тем временем лекарь, приняв пиалу с чаем из рук хозяйки, продолжал:

— Я залечил как внешние раны, так и многочисленные внутренние. Целебные заклинания должны привести его тело в нормальное состояние дней за шесть-восемь. Это время он пробудет без сознания, магия будет подпитывать его, а когда придет в себя, вернет физическую форму за день-другой. Шрамы месяц или два будут видны, но большая часть через полгода исчезнет.

— Физическую? — переспросила Кагеро, почувствовав, что лекарь выделил это слово.

— Мне сложно предположить, как пережитое скажется на его душевном состоянии. Мои заклинания смягчат восприятие в первое время. Ваш муж будет помнить, что с ним происходило, но это не доставит ему сильных страданий. Полагаю, когда вы вернетесь на Сейто, воспоминания могут стать более яркими. С ним работал настоящий мастер, поэтому я не удивлюсь, если его душевное состояние претерпит некоторые изменения.

— Настоящий мастер? Что вы имеете в виду? — Кагеро медленно выпрямила спину, а в глазах появился опасный блеск.

— Вы же не думаете, что его банально стегали хлыстом? — пожав плечами, ответил лекарь. — С ним работал человек, прошедший полное посвящение в искусство пыток! Все раны были нанесены с целью доставить максимальную боль с минимальными повреждениями тела. Это действительно был мастер, я видел немало бедолаг после подобных процедур, и они не шли ни в какое сравнение.

Тора заметно побледнела уже при первых словах о пытках, но Кагеро не изменилась в лице, только сильно сжала кулаки, впиваясь до боли ногтями в ладони.

— И много ли, советник, у вас в стране людей, владеющих таким искусством? — холодно спросила она.

Асунаро задумался, подсчитывая, сколько палачей работало в Подвалах дворца за последние годы:

— По всей стране, наверное, наберется больше сотни. Это из тех, кто активно практикует или уже отошел от дел, но мастерством все равно владеет. Пытки, Кагеро Нии-ши, распространены на Хидари как способ добывания нужной информации.

В комнате воцарилось молчание, которое прервал задумчивый голос лекаря:

— Только одного не могу понять… Зачем он рассек ему подушечки пальцев. Совершенно бесполезные раны с любой точки зрения… К тому же, учитывая, что повреждения были нанесены несколько часов назад, когда советник уже находился в таком состоянии, он даже не почувствовал боли. Это единственные ранки, которые не хотели затягиваться. Предполагаю, что для их нанесения использовали неизвестный мне амулет. Они больше не кровоточат, но все еще открыты. Я бы посоветовал прикладывать к пальцам примочки из ромашки…

— Благодарю вас, — Кагеро поднялась с подушек и поклонилась лекарю.

Больше медлить она не могла: отчаяние снова начинало брать верх, и ей было жизненно необходимо увидеть Ооками, пусть даже лежащего без сознания.

— Помочь Нии-ши — честь для меня, — ответил он с поклоном.

Кагеро коротко кивнула Асунаро и Торе, вышла из комнаты и направилась в спальню мужа. Жив. Самое главное — Ооками жив. А остальное уже не было важным.

***

Тихое появление Асунаро незадолго до восхода солнца в поместье князя Итачи прошло почти незамеченным. Дежуривший ночью стражник разбудил своего господина, и тот вышел во двор навстречу неожиданному гостю. Заходить в дом Асунаро отказался, и встревоженный его измученным видом Итачи предложил пройти в сад. Советник устало опустился на скамью и после небольшой паузы заговорил:

— Я хотел просить тебя и Кицуне погостить в Уките…

— Что случилось?

Итачи не тешил себя надеждой, что это простой визит вежливости.

— Ооками сильно изранен, Кагеро на грани. Мы с Торой не удержим ее, если он не выживет.

Князю не надо больше ничего объяснять, он слишком хорошо знал свою тещу, чтобы понимать, что происходит в ее душе, пока Ооками при смерти.

— Она уже порывается идти мстить?

— Некому, — Асунаро пожал плечами и устало потер виски: — Я не знаю исполнителя. К тому же она пока считает, что опасность позади. Лекарь, по моей просьбе, не сказал ей всей правды. Выживет ли он, будет ясно только через несколько дней.

— После того как Татегами[3] отправился к Повелителю душ, от необдуманных действий ее если и может кто удержать, так это Ооками, — Итачи тяжело вздохнул, переживая за друга. — В любом случае, советник, на Хидари полетят головы с плеч: Кагеро не оставит это безнаказанным.

— Я знаю. И у нее есть полное право мстить… — тщетно пытаясь отогнать воспоминания о последних часах, ответил Асунаро. — То, что сделали с Ооками, ужасно.

Какое-то время они сидели молча, слушая нарастающий птичий гомон в предрассветной тишине и наблюдая, как восходящее солнце начинает окрашивать небо над кромкой леса. Итачи, пытаясь осознать услышанное, первый прервал молчание:

— Но кому это понадобилось?

Асунаро пожал плечами.

— Без понятия. Во дворце отрицают любую причастность к происшедшему. Ооками успешно закончил переговоры и собирался вернуться на Сейто. Но после того, как вышел во внутренний двор, больше его не видели. Стража посчитала, что он воспользовался порталом, и не обратила никакого внимания на то, кто был рядом с ним. Но на Сейто Ооками не появлялся… В любом случае тебе и Кицуне с Шикой лучше перебраться на время к нам, чтобы быть в курсе происходящего. А также… — добавил он после небольшой паузы, — чтобы это никак не могло затронуть дочь Нии-ши…

— Понятно… — протянул Итачи. — Ты думаешь, это может быть связано с Кагеро и ее мечом?

— У меня нет ни одной идеи. Поэтому я лучше позабочусь о вашей безопасности сейчас, чем потом буду жалеть о непредусмотрительности.

Такие доводы показались Итачи весьма разумными, он резко поднялся со скамьи и спросил:

— Мне разбудить Кицуне и Шику? Идем прямо сейчас?

— Нет, пока не стоит. У нас вечер, и я все же хотел бы несколько часов поспать. Спокойно соберитесь и ждите меня ближе к концу дня. Я сообщу, если…

Оборвав себя на полуслове, Асунаро тяжело поднялся, на прощание кивнул и пошел к выходу из поместья, чтобы открыть портал обратно на Хидари.

О том, что будет «если…», думать он себе категорически запрещал.