Оглавление

Глава 1. Мечта

Мечта! Мечта — сколько философского и житейского смысла содержит это слово. Говорят, без мечты и надежды жизнь человека теряет истинный смысл! помните, как в притче про узника и бабочку? Коренное отличие мечты от фантазии — её реальность, пускай твоя цель далека, кажется несбыточной, чем-то за гранью сладких сновидений, тем не менее существует мизерный шанс, что передовая идея осуществится — это придаёт сил, наполняет организм жизненным соком, боевым духом. Но-о, если мечта, вчера казавшаяся астрономически протяженной, как соседние галактики, внезапно рухнула бесповоротно? Она ходила, смеялась, обнималась… пускай и с другим… зато жила! А сегодня её и тебя разделяет несколько кубов земли? Подобное убивает, смешивает с грязью…

Так произошло с Николаем Николаевичем Серебрянцевым, молодым человеком, которому недавно исполнилось двадцать три года. Он с песочницы мечтал о соседке! Они никогда не дружили, хотя жили рядом, ходили в один садик, после и школу, только учились в разных классах, Коля постарше. Ольга казалась Серебрянцеву ангелом с тех пор, как они с мамой и папой переехали жить в их двор, Николаю тогда исполнилось пять, он не осознавал, что с ним стряслось? Увидел девочку и открыл рот, сердце странно забилось, в висках давит, забыл, как дышать… до конца не понимал себя: хотелось смотреть и смотреть беспрерывно на ту девочку! Потом, годам к шести — семи, осознал, что с ним сотворилось, отчего, кстати, сильно удивился в школе, когда классе в третьем учительница рассказывала о Лермонтове, мол, тот в очень юном возрасте постиг любовь, да настоящую! Коля поразился, — «Чего здесь необычного? Я её познал, будучи на два года младше великого поэта».

Да, ситуация милая, только каким смелым и сильным не по годам был мальчик, подойти к девочке во дворе и сказать ей банально, — «Привет», — не говоря о знакомстве или предложении погулять, речи не шло. Коля каменел при виде Ольги и точка! Однажды он спас из лап кота воробья, птичка была ранена, Серебрянцев её держал в руках и вдруг, из ниоткуда, словно через телепортацию появилась она — Оля Гонаровская. Девочку заинтересовал птенец, погладила (прямо на ладони Коли), что-то спросила у Серебрянцева, а тот… стоит, рот открыт, растерял навыки речи! Случается такое… не знаю, радость оно или несчастье, настолько привязываться к человеку в раннем возрасте?

Конечно, с годами у Николая появлялись девушки, с которыми сперва гулял, потом целовался, потом… снова гулял и т. д. Но… Ольгу не забывал, даже в армии. Впрочем, как забудешь, когда появились соцсети, в которых, получив телефон в выходной день (служил на спецобъекте), Николай первым делом не звонил родным или друзьям, а спешил зайти на её страницу и помониторить через «Нокиа»: не выложила Гонаровская, чего нового? Хах, а написать, добавить в друзья или обозначить себя путём «класса», не посмел… пробовал не раз! Уже и после службы старался, выпивал для храбрости… не вышло! Нет, выпить то вышло, ещё и как! Написать смелости не хватило. Тем более с годами Оля становилась неприступнее, популярнее, красивее, а буквально год назад, в 2009-ом, заделалась местной легендой небольшого городка! К сожалению, через криминальные хроники. Связалась с лихими ребятами, чуть ли не стала участницей (может и стала) местного ОПГ. Гонарвоскую и её парня считали новыми «Бонни и Клайд», но, кто встал на кривую дорожку, редко заканчивает хорошо: впереди тюрьма либо земля… Ольге, к сожалению, досталось последнее.

Доподлинной причины смерти возлюбленной Серебрянцев не знал, ходило много слухов: то ли Гонаровскую отравила ревнивая соперница, то ли пала в бандитских разборках; про сведение счётов с собой сплетни водились. Ай, есть ли разница убитому горем Николаю, какой повод указан в «свидетельстве о смерти», если её, его мечты, отныне нет в живых?

Открыто заявиться на похороны Коля не решился. Он заранее прибыл на кладбище, спрятался в кустах метров за сто от предстоящей, траурной церемонии возле запущенной могилки и ждал, когда привезут гроб в сопровождении людей, скорбящих по безвременно ушедшей.

Погода портилась: весенняя пора, что даровала утром лучи солнца, безоблачное небо и штиль, менялась, казалось, сама мать природа тоскует по умершей! Вот-вот ударит ливень. Нет, дождь срывался, но «терпел», не иначе нарочно, давая возможность живым проститься с Ольгой.

Серебрянцев видел, тем более слышал, что творилось возле свежевырытой могилы! Слёзы и безумные вопли матери, попытки прыгнуть следом за дочерью в яму, крики, — «Она жива! Зачем вы хороните живую, изверги?!»

Николай закрывал уши руками, чтобы меньше слышать, старался залить разум алкоголем; вытирая слёзы с лица, вставлял в рот очередную сигарету… не курил никогда и не умел, дымил так, не в затяг, думал, полегчает… нет, куда там. Имелось желание подойти, попрощаться с мечтой навсегда… не решился! Дело не в стыде перед людьми — в страхе, что сам, подобно матери Гонаровской, начнёт открывать Ольге глаза и утверждать, — «Она живая! Подождите немного, не закапывайте, сейчас встанет! Сейчас, сейчас… сейча-а-ас! Да подождите вы, успеете закопать! Вдруг живая?!»

Николай, терзаемый изнутри душевными муками, а снаружи характерной аурой прощания на кладбище, в бессчётный раз наполнил рюмку водкой, выпил, рассчитывая, что попустит… нет, только хуже делалось. Вообще, Коля редко пил, не уважал это дело, сам спортсмен, крепкий, здоровый парень, ничего и никого не боялся… ну, кроме Ольги, впрочем, теперь и её, единственной причины робости богатыря, не стало. Из-за вышеописанного, Серебрянцева тоже нередко вербовали в местные банды, отказывался: ему служба в органах льстила, хотел в «СОБР» или «ОМОН», не брали, по причине отсутствия высшего образования, а в рядовые/постовые сам не рвался.

Погребение Гонаровской завершилось: экскаватор уехал, следом автобусы со скорбящими; работяги с лопатами помянули усопшую, повздыхали на тему, — «Жалко! Такая молодая, красивая, жить да жить… эх!» — и поспешили убраться, ибо небо прекратило сдерживать огромные, холодные капли скопившегося в них конденсата.

Николай, выпивший достаточно много, но не захмелевший, осмелился покинуть убежище и приблизиться к могильному холму, укрытому многочисленными цветами, венками, детскими игрушками, лампадками. Тяжко давались шаги к могиле самой дорогой девушки на свете. Шаг, шаг, ещё шаг… рука дотронулась до деревянного креста, вдруг всё поплыло, вдохнуть или выдохнуть не получается, глаза режет, левая рука немеет. Дошло осознание, — «Вот оно как, на самом деле прихватывает сердце!» — раньше Серебрянцев понимал под словами, — «мотор барахлит» — это когда покалывает в груди с левой стороны, теперь уяснил — нет! Настоящие симптомы совершенно иные. К счастью, до серьёзного удара дело не дошло: устоял, преодолел последние метры пути и взглянул сквозь залитые дождём и слезами глаза на фотографию Гонаровской, её годы жизни, — «6.08.1989 — 17.05.2010». Снимков девушки было два, один в середине креста — круглая фотокарточка в железе, другая стояла внизу, большой портрет. Николай поднял его: Оля красивая на снимке, смеётся, такая живая… не верится, что её отныне нет. Серебрянцев хотел забрать портрет с собой, на вечную память… передумал вовремя! Нет, он не суеверен, порчи или гнева мертвецов не боялся, подумал, — «Это явное неуважение к умершей и её близким», — и вернул на место. Решил, достаточно будет сделать фотографию на телефон.

Странно, когда мужчина подошёл к могиле, крупные капли дождя прекратились, ветер не стихал, нагоняя более грозные тучи, но дождь не шёл! Будто правда давал возможность проститься с Гонаровской.

Серебрянцев, посмотрев по сторонам, удостоверился, что из живых поблизости кроме него нет, тяжело выдохнул и уселся прямо на землю, на мокрую, глинистую грязь, не думая, что холодно, сыро, выпачкается. Налил стопку, задержал её у рта и заговорил, как водится у христиан, с фотографией на кресте:

— Здравствуй, Оля! Пока жива была, так и не осмелился я с тобой заговорить! Может, в этом и беда? Может, я виноват, — застучал Николай себя с силой по груди левой рукой, расплёскивая водку из правой, — виноват, что ты умерла? Может, осмелился бы ухаживать за тобой, получилось у нас чего? Не связалась бы с этими треклятыми бандюками?! Жили бы себе спокойно, не будь я таким трусом и признайся тебе в чувствах?! Возможно, жили дружной семьёй, да жили! Долгие годы, с полным домом детишек! Да, я во всём виноват! Я должен там лежать, не ты! Прости меня, прости.

В сердцах он отшвырнул рюмку в кусты и, опустив голову на колени, зарыдал.

Неизвестно, как бы закончил Серебрянцев поминальный вечер, вряд ли чем-то хорошим, не раздайся глухой стук.

— Что это?! — Насторожился Коля и снова посмотрел по сторонам, — кто здесь?! Эй!

Стук повторился, более сильный, Коля понял откуда исходит шум… снизу! Скорбящий, кажется, чувствует пятой точкой вибрацию…

— Не может быть! — Без рук вскочил Николай, — неужели?! Сейчас, потерпи, я выкопаю быстро!

Доля секунды потребовалась Серебрянцеву, чтобы мгновенно, окончательно протрезветь и собраться с мыслями: «Так, крест в ногах, значит, голова там!» — кинулся он голыми руками раскидывать могильную землю, благо, дождь не успел её сильно промочить, да и засыпали всего час назад, давалось легко, вот и камень плоский попался под руку, большой, им выкидывать землю сподручнее и быстрее.

Рыл Коля с завидной скоростью, боялся опоздать. Хотя мысль приходила, — «Вдруг я с ума схожу и мне всё мерещится? Сейчас раскопаю, а она как лежала, так и лежит, а я вандал!» — но стук становился громче, отчётливее! Когда раскидал более куба, смог расслышать и крик, всего один: та, что стучала снизу, явно не поддалась истерике: действовала разумно, экономила воздух.

Наконец, вырыв половину могилы, так, чтобы можно открыть крышку, но с другой стороны (в ногах) земли оставалось много, докопался до замочка сбоку гроба. Не помня себя, с нечеловеческой силой Николай дёрнул её, раз, другой, снизу ему пытались помогать, на пятый раз дубовая преграда поддалась.

— Аа-ах, — «восстала» из гроба Ольга: реакция землекопа не подвела, успел отскочить назад, на ту сторону могилы, которая не разрыта полностью, на насыпь, — чуть не задохнулась! Чего ты долго так?! Чуть взаправду не откинулась… баллон не нащупала с кислородом, хорошо тренировала дыхание, ты ещё смеялся, зачем я это делаю! Стоп… ты кто?!

Серебрянцев находился в прострации, сказать, — «Он удивился», — неправильно, сложно подобрать термин, дабы полностью описать его состояние, эффект испытывал такой, будто контузило его, как граната в руках взорвалась, не убив при этом. Наконец сумел (частично) совладать с собой и заговорить, начал с глупого в текущей ситуации вопроса:

— Ты почему в свадебном платье?

— Традиция такая, — закатила Гонаровская глаза: она не могла надышаться, это не отдышка, именно желание впустить в себя побольше свежего, «живого» воздуха, — замужем ведь не была. Ты не ответил: ты кто?

— Я? Я Коля…

Девушка, выражая недоверие, прищурилась:

— А Вадик, где?

— Не знаю…

Раскопанная «невеста» запустила руки в гроб и принялась что-то искать.

— Нету, — тоскливо констатировала Оля факт, — но тебя Вадик послал, да?

В глазах Гонаровской отражалось столько надежды на положительный ответ, будто Серебрянцева действительно послал некий Вадик, что мужчина с трудом сдержался, дабы не соврать:

— Не знаю я никакого Вадика! Нет здесь никого кроме меня… теперь и тебя…

— Ты уверен?

— Да! Ты живая?

Ради сохранения здравого рассудка, Ольга постаралась шутить:

— Нет, я — зомби! Щас мозги твои съем, хотя работают они туго, наверняка невкусные… ты откуда здесь, если не Вадик послал? И лицо твоё мне знакомо…

— Пришёл проститься с тобой… я подождал пока все уедут, приблизился к могиле, потом стук услышал и копать начал, — продемонстрировал Серебрянцев «воскресшей» свои стёсанные в кровь руки.

— Да ты прям сержант Бертран[1]… стоп, стоп, — развела Оля руками, — давно меня закопали?

— Меньше часа назад…

Не получалось у Гонаровской установить бойкого настроения и смелости: слёзы пошли из глаз, причём такие, как в кино показывают, прям из середины.

— Ясно, — взяла она себя в руки и утёрла лицо, — может, что-то случилось? Может, ты его спугнул? Помоги мне вылезти… ты на машине?

— Да, она чуть подальше.

— Веди… невесту. — Содрала раскопанная с себя ненавистную фату и втоптала её в грязь.

Мужчина посадил спасённую на задние кресла своей бежевой (и битой) «Шестёрки», запустил двигатель, хоть и весна, да к вечеру прохладно, плюс сырость.

— Дай выпить. — Попросила девушка.

Николай понял Олю буквально и налил в алюминиевую кружку водки. Гонаровская, осознав, что спасть её никто не собирался и живая она по воле случая и благодаря этому странному гражданину, впала в состояние шока, потому махом поглотила содержимое.

— Фу! — закашлялась она, — это что, водяра?

— Ну да, — пожал Серебрянцев плечами, — сама просила…

— Я против вредных привычек! Воды дай… фу, чуть не отравил! ну-у… зато в себя пришла окончательно. Нет, стой! не уезжай, пожалуйста, ещё подождём полчасика, вдруг Вадик приедет?

Никто не появился, на улице стемнело.

— Погода скоро вконец испортится, — осмелился подать голос Коля, — надо ехать, иначе утонем на здешних дорогах, глину размоет, тогда тут и танк не проедет, про нас и говорить нечего.

— Да, поехали… стоп. А куда? Я умерла, — не сводя глаз с кладбища, безразлично отозвалась Ольга, — надо мне где-то пересидеть, в себя прийти, мыслями собраться, отмыться, всё-таки в гробу лежала… и платье это снять хочу, мерзко в нём!

— Ко мне можно, — дрожащим голосом предложил Серебрянцев: его робость перед Гонаровской тоже «воскресла».

— Хорошо, ты где живёшь?

— Мы с одного дома! — удивился мужчина.

— Аа, — наконец, повернулась Ольга к спасителю, — то-то лицо твоё знакомо, ты со второго этажа моего подъезда? — кивок вместо ответа, — вспомнила. Нет, сдурел? Туда точно нельзя… места тайного нет? Домик в деревне, дача, гараж на худой конец?

— Пока имеется домик охотничий у реки и озера, в наследство от дяди достался…

— Там людно?

— Нет, буржуй один все дома скупил под турбазу, вот и я скоро должен вещи вывезти, но пока моё по документам… там ни души! Особенно в такую погоду.

— Погнали. Только… могу я тебя попросить? не знаю, как с тобой рассчитаться смогу потом, но-о… могилу надо в порядок привести, будто я там и осталась. Не смотри на меня так, я тебе всё расскажу, как успокоюсь, без утайки, обещаю…

— Ладно, — согласился Коля, — постараюсь присыпать яму, у меня малая сапёрная лопата есть в багажнике. Если ливень вдарит, придётся бросать, — и, не своим голосом добавил, — не обессудь, Оля.

— Договор! Я здесь подожду, у меня слишком приметный наряд, и замёрзла я. Ключи оставь, пусть греет, не боись — не угоню, некуда мне ехать больше на белом свете.

Гонаровская не сомневалась — её просьбу спаситель исполнит! У Оли редкий дар от рождения: в экстренной ситуации, сколь она ни была шокирована, не теряется, напротив (!), — её мозг работает словно компьютер или чётко отлаженный механизм, реакция мыслей увеличивается, просыпаются гипераналитические способности. Девушка всегда думала — её сосед с придурью, а чего? вечно растерянный, слова связать не может, теперь осознала, сложила дважды два: Коля пришёл на могилу, когда все разошлись, потом бросился раскапывать её руками, едва уловив шум, который при сильном ветре запросто мог являться иллюзией; ведёт себя сейчас более-менее адекватно, следовательно, не дурачок он, а терялся просто из-за неё! Вывод? Вывод прост — влюблён по уши и давно! Гонаровская решила бессовестно этим воспользоваться, впрочем, иного выхода не имелось, ей больше не на кого положиться. А помощь в её новом желании очень потребуется… в каком? Девушка захотела отомстить тому, кто её настолько коварно предал, не просто предал, а оставил умирать чудовищной смертью — погребённой заживо. Хотя, что Серебрянцев вовремя появился и спас её, Гонаровская благодарна, она этого не забудет.

Николай, возвращаясь к вырытой могиле, окончательно поверил — это не сон: она — жива! И спас её — он! Потому прилив сил ощущал неимоверный! Как бы сложно ни было закапывать тяжёлую от влаги глинистую землю, сделал это Коля быстро. Мотивация у него сильная, не то что яму зарыть в таком состоянии мог, целую шахту! Правда, ветер дул сильнее и сильнее, оттого венки разлетались по погосту и вернуть могиле былой облик не получилось… ай, кто там заметит с утра? Ночью явно придёт ураган, который сломит ни одно дерево и немало мусора разнесёт.

Управившись, Серебрянцев вернулся в машину, где Оля по-прежнему смотрела в тёмную даль, хотя поняла — кинули её, по сути — убили, но надежда умирает последней.

— Поехали скорее в твой домик, — попросила она водителя, — не могу больше здесь находиться и терпеть это проклятое платье.

 Сержант французской армии (19 — й век), некрофил, разрывал могилы голыми руками, был осужден, отбыл наказание полностью и вернулся к «нормальной» жизни, в суеверных кругах считался настоящим вампиром.

Глава 2. Изба охотника

Едва «Шестёрка» покинула кладбище, погодка разыгралась! Крайний раз аналогичный ураган Коля наблюдал ребёнком в конце 90-ых. Ветер едва машину не сносит с грунтовой дороги в поросший акацией овраг, ливень, воды полно: в салон сквозь подгнившие двери пробиваются волны луж; радио дало помехи, зашипело, сигнал пропал. К счастью, Серебрянцев водитель от бога, без шуток, он справился. Но, когда спускались к охотничьему домику, руки у Николая задрожали, всерьёз опасался, что их сейчас вместе с автомобилем смоет в Северский Донец… пронесло! Добрались до цели. В дом Коля нёс Ольгу на руках: её туфельки не годились к передвижению, уже не по грязи, по откровенному болоту.

Гонаровская ожидала увидеть большой, роскошный дом с огромными окнами, шикарной верандой, кованными воротами, камином внутри и далее по списку, привыкла с бандюками к роскоши за год. А здесь обычная избушка с одной комнатой! Зато крепкая: решётка на единственном окне, дверь добротная, чтобы её вскрыть воришкам, надо постараться, — всё лучше, чем однокомнатная, деревянная хата под землёй на два метра, верно?

— Холодно! — пожаловалась Оля, оказавшись в помещении.

— Сейчас, обогреватель включу! — бросился спаситель доставать «козла»[1].

Не получилось! Из-за непогоды пропало электричество, мужчина не растерялся:

— Здесь печка на солярке, аккурат для таких случаев, потерпи, мигом заправлю и запущу!

Гостья осмотрелась: уютно, чисто, мебелью домик небогат — два топчана, стол посередине, стулья, пара сундуков, советские картины и трофеи охотничьи в виде чучел (голов) на стенах, разломанная буржуйка в углу.

— Переодеться есть? — спросила девушка, пока хозяин управлялся с обогревом, — ненавижу это платье!

— Ох, — задумался Серебрянцев, — а! материны вещи здесь были, — бросился он к сундуку и начал там рыться, попутно оправдываясь, — шмотки староватые, зато чистые, не бойся, у меня мама эта… ну-у, как его? Забыл, как называется это… короче, когда человек грязи сильно боится?

— Аа, поняла! — Кивнула Ольга и усмехнулась, — ты серьёзно думаешь, что меня сейчас напугают испачканные вещи? — она указала на своё одеяние: сплошь вымазанное, измятое и рваное платье.

— Прости, туплю. Держи.

— Пасибки. Помоги снять, а?

Серебрянцев «завис», рот раскрыл, стоит, смотрит на «мечту» и не знает, — «Что делать?!» Ольга догадалась в чём проблема:

— Темно всё равно, лампу керосиновую прикрути. Та не бойся, лишнего не увидишь! Ах, если хочешь, можешь отворачиваться… собственно, после того, что ты сделала со мной, вообще, обязан жениться! — засмеялась она, точнее, старалась это сделать искренне, чтобы стресс снять. — Помогай скорее.

С похоронным нарядом пришлось повозиться, сняли с трудом. Лишнего, к счастью или досаде, Николай не увидел. Гонаровская облачилась в предоставленные спасителем вещи, возмущаясь:

— Блин, половину детства представляла, какое у меня будет роскошное платье, когда замуж соберусь выходить… теперь чувствую, я эти наряды возненавижу навеки! Если замуж пойду или женюсь, то никакого платья, лучше в купальнике или голой!

— Девушка не может жениться, — на автомате, без цели поумничать, обронил Серебрянцев.

— Это у нас! Я отныне «умершая», в бега надо подаваться, может, в Европу уеду? А там, там возможно и жениться мне.

— Не понял?

— Забей-ка! подрастёшь, поймёшь. Где умыться? Что за макияж мне сделали?! Фу! И тебе надо руки обработать, смотреть страшно. Аптечка имеется?

— В машине… аккурат на улицу идти, за водой, здесь мало осталось.

— Жду. Я чайку пока согрею, можно чайник на твою «чудо-печь» ставить?

— Конечно.

Коля сбегал к автомобилю, он оставил «Ваз» далековато от избы, учитывая погодные условия, триста метров — это неблизко. Взял аптечку, набрал воды из колодца и бегом в хату! На улице пробыл несколько минут, а промок настолько, словно заплыв через Донец на другой берег делал в одежде. Ольга без дела не осталась, хозяйничала: отыскала продовольственные запасы в сундуке, протёрла кружки; чайник сопел на печке, долго ли ему надо, чтобы закипеть на раскалённой плите? Николай по привычке хотел тщательно вытереть ноги о половичок, постеленный на входе, но, посмотрев на пол, передумал: смысла нет, грязи натаскали столько, что сердце щемит от одного взгляда вниз.

— Я без тебя начала собирать на стол, — принялась оправдываться Гонаровская, — нельзя мне сейчас в пучину мыслей окунаться, в депресняк уйду.

— Правильно, — поставил Николай ведро на стул возле единственного окна, печь ведь занята чайником, до поры «душ» не согреть, — я только — «За!»

Ольга долго вымывала лицо, шею, руки; за ней процедуру повторил Коля, после девушка обработала израненные руки спасителя средствами из автомобильной аптечки. Гонаровская уточнила: принесёт ли позднее хозяин корыто и побольше воды, дабы обмыться полностью, и, получив утвердительный ответ, устроилась за столом, проголодалась.

Перекусывали тушёнкой — «Армейский спецрезерв», с хлебцами из сухпайка. Знаете, иной раз аппетитные попадаются хлебцы, а бывает, как бумага, только твёрдые? Вот, последние выпали Коле с Ольгой… всё равно, после приключений, с голодухи показалось неимоверно вкусно.

— Где ты крестик успел надеть? — поинтересовалась девушка, заметив на шее мужчины православную символику, — когда уходил из избы, его не было, точно помню, внимательная я.

— Да я… нет. Он был… ты… ну был, — вошёл в краски Серебрянцев.

— Не было! — засмеялась Оля, она правда весьма внимательна, — ты что? Меня боишься, реально думаешь, я зомби? — отложив вилку и протерев полотенцем рот, Гонаровская угрожающе развела руки и прошипела, — у-у-у, мозги! — и засмеялась, — шучу! Забей-ка! чтобы тебя успокоить, начну предысторию. Я не умирала по-настоящему, как несложно догадаться.

— Зачем тогда? Нет, я понял, что ты живая была, за баллон же с кислородом говорила, что выкопать тебя кто-то должен был, только зачем?

Ольга задумалась: стоит ли раскрывать карты соседу? Который, с одной стороны, — жил столько лет рядом, оставаясь почти незнакомым; с другой, — спас её, сюда привёз, явно испытывает очень тёплые чувства и довериться кроме него ей сейчас в мире больше некому. Решила, — «Да, стоит быть честной! Надеюсь, этот не предаст? Вдруг тоже „гнилой“? Мужикам верить больше нельзя, как поступить?» — Причины сомневаться у Гонаровской имелись: она доверилась ранее «любимому», всё готова была для него сделать, даже умереть, лечь живой в гроб, а он… оставил её задыхаться. — «Боже, дай мне знак, стоит ли верить Коле? Ну, пожалуйста! Миллион раз просила о знаке, ни разу не посылал, хоть сейчас, если ты есть!»

Молния ударила недалеко от дома, да так, что стёкла в единственном окне избы дали трещину, но не вылетели. Гонаровская вздрогнула от неожиданности, однако восприняла небесный выпад положительным знаком свыше и начала историю.

Поведав околокриминальную биографию с нуля, Оля подводила итоги:

— Так что, я больше имидж делала себе и ему, а тёмными делами: вымогательство, контрабанда, «вещества», оружие немного — это Вадик творил! Я чисто картинка красивая была и тылы поддерживала, он мне верил, я ему. Вляпался «родной» по самые уши с дружками своими, и как всегда: на показуху все братья до гроба — никто не выдаст, каждый защитит и вину на себя возьмёт! Как зоной запахло, кореша нашли тысячи причин, почему они не могут присесть. Тут я! «Героиня», красавица и комсомолка вызвалась помочь, мне-то много не дадут? Пожалеют, судимостей/приводов нет, у отца связи обширные, максимум — условка! Вот и взяла на себя, дурочка с переулочка, многое! Вадик любезно просветил, что следачке надо говорить, дабы поверили мне. Дело начало обретать скверный оборот, мне грозила реальная колония и надолго! Вот и придумали тогда… инсценировать мою смерть. Мент свой был и в морге работник, я прям на допросе незаметно проглотила кое-что и-и… приступ с «летальным исходом». Вадик постарался сделать, чтобы побыстрее меня похоронили. Родители, — Оля всхлипнула, — я одна у них, любят меня очень-очень, потому им не до организации похорон. Конечно, они винили Вадика, ну, я так думаю… не удивлюсь, если отец избил его. Короче! План такой выстроили: меня либо хоронят, тогда Вадик старается поскорее закончить с траурной процессией, меня быстро закапывают, все уезжают поминать, а он раскапывает… на всякий случай должен был баллон с воздухом оставить в гробу и телефон. Естественно, связь вряд ли под землёй ловит, это я сейчас только поняла… всё же. Далее мы уезжаем по поддельным документам за границу, живём и горя не знаем. Вообще, в идеале план состоял, чтобы до похорон не доводить — это рискованно! Куклу подложить вместо меня, или неопознанный труп замаскировать… не суть. Но оставался вариант, что не получится и придётся полежать под землёй. Я, кстати, готовилась к этому, план-то не один день и даже месяц зрел: тренировала дыхание, психику; к счастью, клаустрофобией и тафофобией не страдаю. А вышло вон как… хорошо не забальзамировали!

— Может, хотел выкопать всё-таки? Потому и не бальзамировали? — Решил Коля поддержать морально собеседницу, хотя понимал: его вариант маловероятен.

— Сэкономить он хотел, гад! Денег столько заколотил, а всё жалеет их, жадный, не дай бог! Говорила мне мама! Ай, ладно. Возможно, помучить хотел перед смертью, не знаю. Думаю, ему надо от меня избавиться, зачем ему я? Во-первых — свидетель ненужный; во-вторых — обуза для него! Мало девок? Вокруг него столько их всегда вилось, я и дралась пару раз с соперницами. Ну и откопай он меня… опять же, остался бы должен по гроб жизни, по настоящий гроб! У меня бы рычаги давления на него имелись, ведь могла в любой момент с повинной пойти. Это я сейчас осознала, здесь, в избе, тогда не понимала, любовь глаза застилала. Хочу отомстить ему, хочу и сделаю это!

— Если бы вскрытие проводили? — Резонно уточнил Серебрянцев.

— Нет, — отрицательно покачала Оля головой, — за это я не переживала: во-первых — при вскрытии бы обнаружили, что я живая, что для «любимого» обернулось бы катастрофой; во-вторых — родители верующие слишком, не позволили бы «копаться» во мне. Впрочем, учитывая, где я «умерла», то могли бы их разрешения не спрашивать… ну, Вадик заверил, что всё утрясёт. Возможно, правда сперва хотел откопать, а под конец передумал? Или с ним что-то случилось? — загорелась надежда в зелёных глазах девушки, — кого я обманываю? Если его прикрыли, попросил бы кого, чтоб меня выкопали или родителям правду раскрыл. Но-о… можешь всё-таки узнать завтра или когда там, что с ним, ладно? Мало ли? Если правда решил меня убрать, я не прощу — отомщу. А месть, блюдо холодное… надо переждать где-то годик… есть варианты? Здесь, я понимаю, нельзя долго оставаться?

— Нет, дом почти продан, он дядьке принадлежал моему, у него детей не было, так он со мной больше возился, чем отец родной! Папа с матерью больше сестрёнке время уделяли, а дядька со мной воспитанием занимался.

— Не жалко продавать?

— Жалко, до слёз жалко! — признался Коля, — так буржуй, что дома в округе поскупал — блатной, родственник губера, связываться — себе дороже, тем более я поупрямился для вида, он без того очень хорошие деньги предлагал, а я в итоге сумму в три раза увеличил от первоначальной! Вот и согласился. Что меня здесь держит? У родителей сестра на первом месте, да и взрослый я уже, впрочем, Алёне тоже восемнадцать исполнилось, не суть… а после твоей смерт… то есть, я имел в виду… я это… ну…

Коля остановил «пламенную» речь, поняв, что его понесло не туда.

— Что, после моей? А? Забей-ка, не отвечай, поняла я. И-и, куда податься хотел?

— В Полынный, точнее в станицу его районного подчинения, в Бастулозак.

— Куда-а?! — раскрыла девушка рот от удивления.

— Бас-ту-ло-зак, — повторил Николай название населённого пункта по слогам, — сам толком не пойму, что это! Полынный — это городок небольшой, в его районном подчинении есть то ли село, то ли станица, под названием Бастулозак. Я не понял, то ли заповедник у них там, то ли иное? Вроде как закрытая территория: на картах нет ни городка Полынного, ни станицы, туда попасть немного сложно… в этом году, кстати, попроще! Раньше надо было, чтоб тебя ждали там! Я ездил после службы, дружок армейский погиб, он родом оттуда, я родителей его навещал после срочной, так отпускать не хотели, звали к себе навсегда, они ждут меня, если что, помогут проехать, но вряд ли понадобится, теперь вход посвободнее стал.

Ольга перебила:

— Ты воевал, что ли? Ну, друг погиб как?

Серебрянцев терпеть не может, если его перебивают, обычно закипает от злобы, а здесь отреагировал спокойно! Ох-х… эти, трепетные чувства.

— Нет! Несчастный случай, колесо от «Урала» качал, оно лопнуло и убило.

— И так бывает? Ого, сочувствую. Рассказывай дальше, за свой Бастулозак.

— Там домов полно брошенных: «Живите — кто хотите!» Можно раритетов набрать разных, местные, если ты ничего не бьёшь, аккуратно лазишь и разрешения на это у соседей брошенных домов просишь, позволяют. Отвечаю тебе, заработать там реально! — начал, как бы «заманивать» Олю Серебрянцев, — только уехать оттуда сложнее, чем попасть.

— В смысле? — Протянула Гонаровская вторую банку с мясом Коле, чтобы открыл штыком, консервного ножа не нашлось, а без него Оля боится вскрывать, вдруг порежется?

— Не знаю, как объяснить, прозвучит бредово! Я-я, когда Бастулозак покидал, менты выпускать не хотели оттуда, ну те, что на въезде в станицу стоят, вроде не держат прямо, но настойчиво уговаривают остаться, склоняют к этому… уехал, пообещав вернуться. Странное не в этом! Друган рассказывал много за малую Родину, якобы кто родился в Бастулозаке, тот уехать оттуда надолго не может, ни по психологическим причинам, ни по физиологическим — болеть начинают вдали от дома… и реально! Серёга на службе несколько месяцев пробыл и у него ноги подгнивать начали! И с теми, кто в Бастулозаке долго пробыл, аналогичная история: тянет обратно и точка!

Оля снова перебила:

— Я слышала подобное, мол, в Чернобыле похожее творилось с людьми, заболевали, когда уезжали далеко, они потом туда возвращались и всё проходило, может, из-за радиации? В твоём селе никакие испытания при СССР не проходили?

— Нет! Там нечто другое, Серёга рассказывал, в Бастулозаке чертовщина настоящая творится! Уверял, якобы «Трактат о явлении духов», «Молот ведьм», книга Орлова — мелочи, по сравнению с тем, что творилось в их «заповеднике»! Я в деревне несколько дней пробыл, никакой мистики не случилось, конечно… всё равно, странно там. И-и, действительно, как вернулся отт