Оглавление

1. Тихий
2. «Тихий»

«Тихий»

Башкирия, 1985 год.

Этим летом ему исполнилось пять лет, и он очень любил ходить с дедом на сенокос.

Их небольшая делянка, выделенная совхозом для покоса вдоль узкой мелкой речушки, извивавшейся меж поросших берёзками широких холмов, находилась в трёх километрах от деревни.

Ранним утром, обутый в полуразвалившиеся синие сандалии Ильфат, в коротких облинялых штанишках и застиранной футболке, обычно бежал по тропинке впереди деда. Мелкими шажками, а иногда — вприпрыжку. То и дело слетая с натоптанной землицы в высокую, влажную от росы траву. Но мальчишку это нисколько не печалило: он выполнял важнейшую миссию — нёс в холщовой сумке обед — и полностью был на ней сосредоточен.

Деду весной стукнуло 70. Он никогда не употреблял спиртного и не курил, всю жизнь занимался физическим трудом, крайне редко болел и выглядел значительно моложе своих лет. В калошах, обутых на обвёрнутые дряхлыми портянками ноги, дед увесистой рабочей поступью шёл позади внука. Коса — на плече, точильный камень и нож — на поясе, за спиной — рюкзачок с трёхлитровой банкой кислого молочного продукта — катыка. На лысой голове — выцветшая и пожелтевшая от старости и пота кепка. Бесцветные широкие шаровары из тонкой мягкой ткани и безразмерная майка завершали его суровый деревенский вид.

Дойдя до делянки, дед осторожно вынимал банку из рюкзака и пристраивал её в воде — на камнях в речке. Так напиток до конца рабочего дня оставался прохладным и приятным на вкус. После, убедившись, что банка не упадёт и не разобьётся, дед проворно и деловито затачивал косу точильным камнем. А Ильфат швырял в воду камешки.

Пока дед косил, часа два-три, мальчишка скакал вдоль речки в попытках поймать стрекозу или, примостившись под старой елью, рассматривал высокий рыжий муравейник, построенный его обитателями из обломков веточек, комочков земли, еловых иголок, мельчайших камешков, кусочков листьев и хвои. Ильфату нравились муравьи, эти вечные и неустанные трудяги леса.

Иногда Ильфат ловил мух или других летающих тварей и опускал их на муравейник, с любопытством наблюдая, как муравьи дружной командой хватают добычу и организованно несут к себе в дом. Бывало, мальчишка подкладывал веточки или травинки на пути муравьиной ватаги, но насекомые безбоязненно преодолевали любые барьеры, передвигаясь по своей сложной системе ходов. Озадаченные общей целью, они всегда достигали желаемого и скоро скрывались из виду, утаскивая жертву внутрь своего многоуровневого гнезда.

Самым лучшим и приятным моментом дня, конечно, становился обед. Как правило, продуктовый набор для своих косарей готовила бабушка. На самом рассвете, Она заворачивала в махровое полотенце два варёных вкрутую яйца, два куска хлеба, пучок зелёного лука и укропа, головку чеснока, два варёных клубня картофеля. И это была самая вкусная еда на свете!

Даже процесс извлечения продуктов из сумки и разворачивания полотенца доставлял Ильфату радость. Он торопился, суетился, крутился, ронял в траву то картошку, то хлеб, но всё равно — радовался. А макая картошку в спичечный коробок с солью, смеялся.

Скоро и сытно отобедав, мальчишка впадал в приятную полудрёму. Медленно, с ленцой, он организовывал себе подстилку из подручных материалов. Подложив под голову сумку, засыпал. Час-полтора сна на свежем воздухе, в тени дерева, пролетали, как семь секунд.

Проснувшись, Ильфат потягивался, посапывал, переворачивал с боку на бок, мялся, оттягивая момент подъёма. Как раз дед, закончив свою работу, присаживался рядом и допивал катык. Но последний, самый вкусный глоток, конечно, оставлял внуку. Ильфат, глотнув волшебного напитка, пробуждался окончательно.

Каждый вечер дед с внуком возвращались домой тем же путём, что и пришли. Но в один чудесный день дед решил сделать незначительный крюк и провести Ильфата по заброшенным, но незабытым им местам своего собственного детства.

Перейдя речку вброд, пара углубилась в редкий лесок. Среди россыпи берёз и осин попадались дикие поросли яблони, ранетки, рябины, вишни. Плодовые деревья были старыми, изогнутыми, иссохшими.

— Раньше, давно, до революции, тут рос прекрасный сад. Под деревьями стояли ульи с пчёлами: была шикарная пасека. Речка была глубже, вода текла быстрее. В подходящем месте был вырыт пруд и поставлена водяная мельница. За садом, между лесом и речкой, — негромко сказал дед по-татарски, остановившись и всматриваясь в лесную чащу, — стоял двухэтажный дом. За домом — баня, сарай, конюшня, зернохранилище, погреба для хранения продуктовых заготовок зимой. И мечеть. Всё принадлежало местному баю. На этого бая, богача, работали все, кто жил поблизости. И в нашей деревеньке тоже. Я почти ничего о тех днях не помню, я был младенцем. Но мой отец иногда рассказывал мне о жизни нашей семьи в те времена. Говорил, что бай был хорошим человеком и не обижал своих крестьян.

— И где те дом и конюшня? — покрутил головой Ильфат, потряхивая деда за руку. — Там есть лошадки? И где бай живёт теперь?

— Нет, ни дома, ни бая сейчас нет. Когда началась гражданская война и люди, словно охваченные страшной болезнью, стали злыми и дикими, баю пришлось убежать, — дед нежно погладил внука по голове. — Страшные и непонятные годы обрушились на нашу страну. Безграмотные крестьяне ничего не понимали и не знали. Пришлые революционеры разграбили и разломали все постройки. Что-то подпалили и сожгли дотла. Батраки, работавшие у бая, разошлись по соседним деревням и сёлам. Потом их определили в колхозы.

— Я ничего не понял, — пожал внук плечами. — Что такое «гражданская война» и кто такие «революциерры»? Почему они сожгли дома? Это же плохо!

Дед, впав в раздумья и изменившись в лице, застыл. Он не расслышал вопросов внука. Он витал в облаках воспоминаний и думал о своём детстве.

— Ау, я — тут, — Ильфат энергично потопал ногам. — Дедушка, ты меня слышишь?

— Да, слышу, — дед крепче сжал ладонь внука. Так, как гуляя в этом саду шестьдесят лет назад, сжимал его детскую пятерню его отец. — Ты вырастешь, узнаешь, и поймёшь.

— Почему сад зарос и яблоки такие малюсенькие? — мальчишка показал на мелкие съёжившиеся плоды ближайшей яблони.

— Лес поглотил его. И пруд исчез. Берега оползли, изменились. От мельницы не осталось и следа. Не разрушили только мечеть. Может, не захотели, может, испугались гнева Всевышнего. А, может, её отстоял мулла. Мечеть работала, сначала явно, потом, как бы, тайно, аж до конца войны. Потом мулла умер, и сюда приходили всё реже и реже.

— Какая ещё мечеть? — удивился внук. — Я никогда не видел мечеть. А что это значит? Какой ещё войны? Ты что, был на войне?

— Мечеть была главным зданием в селе. Это место поклонения Аллаху, центр нашей, исламской культуры и образования. В мечетях учили читать и писать на татарском и арабском языках, и не только молитвы. Мечеть была школой и для молодёжи, и для стариков, — голос деда отливал уважительным тоном. — Я помню, мы приходили сюда по пятницам. Мой отец говорил, что в мечети можно просить у Всевышнего прощения за проступки прошлого и просить о помощи в делах будущих.

— Значит, это хорошее место? — не унимался Ильфат. — Да?

— Однозначно, хорошее, — утве