Мне уже давно казалось, что жизнь моя обернулась абсолютной беспросветной бессмыслицей. Вся моя память – сплошь хроника помыслов и поступков, чью абсурдность сложно подвергнуть сомнению. Под каким углом ни посмотри – под интимно-личным, бесконечно отдаленным или любым другим между ними, – бытие мое предстает жутко затянутой фантасмагорической катастрофой.
Давным-давно Люциан понял, что легкий приступ паники скрашивает скучные моменты жизни, прибавляет им остроты, поэтому и не стал подавлять это, возможно иллюзорное, ощущение. Но, так или иначе, как оно часто бывает с состояниями души, зависящими от игры тонких и необъяснимых сил, настроение Дреглера, или интуиция, претерпели неожиданные метаморфозы.
Если ты в здравом уме, считал Люциан, ты либо меланхолически подавлен, либо истерически оживлен – вот две реакции, которые «всегда и в равной мере подтверждали разумное состояние духа».