Оглавление

Растрёпанный снег

«Пока ходишь — надо ездить», — говорит один мой эпатажный друг.

А чем я лучше?

В выходные взял лыжи охотничьи, сел в автобус на автовокзале, через полтора часа вышел у нужного поворота и полетел.

Настоящее счастье почти никогда не имеет в своей составляющей энергии денег. Деньги — средство добраться до условий, при которых это счастье может возникнуть или нет.

Запомнить, запомнить, чтоб впоследствии использовать как лекарство. Через время всё равно запорошится бытовым хламом. И надо будет ехать добывать снова.

Как хорошо, что всё не наше и временное. Хорошо, что всё не навсегда. Стужа подчёркивает ценность жилища и тепла. И ничто так не подчёркивает жизнь, как зима, хотя годы принято измерять летом.

«Страна у нас не визуальная, — говорит один режиссёр, — но зачастую настоящее творчество и возникает там, где вроде бы и снимать нечего».

И правда — здравствуй, русское поле, я твой вообще не колосок… пылинка с просёлочной дороги. Фона никакого. Смотришь — небо, а через неуверенное тире горизонта — такого же цвета земля. Ну, сосны справа. Ну, заброшенный домик лесника с сараем для сушки шишек.

И глупо думать, что ощущения даются извне.

«Вне» может быть любое. Вопрос в том, есть ли что-то внутри тебя? Хотя и не вопрос это…

Если не пусто, то какая-нибудь внешняя мелочь, нелепость могут вытащить что-то незнакомое, удивительное, рождённое вот прямо «здесь и сейчас».

А ты думаешь, что всё дело в море. Море — внутри. Просто, когда ты до него доехал, ты создал условия. Ничего не отвлекает, на работу не надо, по телефону только приятные звонки от друзей. Хотя зрительный контакт, да и осязательный, тоже, конечно, важен.

Впрочем, я-то море вообще терпеть не могу. Какие-то жирные или силиконовые тюленьи тела. Да и шумно там, гамно.

Мне нравится вот это бесконечное ничто. Я старомодно полагаю, что жизнь — это большое приключение. А география и менталитет сюда всегда добавят наипрекраснейшего абсурда.

В рюкзаке — пупырчатая курица, нога свиньи и водка. Несколько бутылок водки. Консервы и колбасу товарищ запрещает привозить.

Мы выпиваем, чтобы (не признаваясь в этом, конечно, себе) обманчиво и хотя бы на время приблизить ощущения детства. Ощущения приближаются, а детство (чего врать) нет.

Мы ходим за водой по узенькой тропке в ручей, варим щи в печи, и видим через окно, как лохмотьями валит, пахнущий мамой, пришедшей с мороза, снег. Если запрокинуть лицо — он залепит-закроет «ладонями» глаза: угадай, кто это? Такой снег бывает раза два за зиму, и то весной, когда у подъезда прощаться так не хочется. Снег — всегда добро, если ты, конечно, не дворник и не коммунальщик на грейдере. Снег умягчает сердца и предметы, он кружит фонарям головы.

В дыре из-под печки торчит компьютерная мышь. Глаза нарисованы маркером. Для большей убедительности по пластмассовой спине написано «мыш», для мягкого знака места не хватило. И кошачья миска перед ней.

Мы сидим, и пытаемся преобразовать опьянение в некие кривляния, в поиск радости. Мы не судим и не толкуем этот мир. Во-первых, потому, что лень. И зачем портить такой день? А во-вторых, потому, что мир всегда больше, чем все твои мотивировки и логические связи о нём. Как только тебе кажется, что ты какой-то его кусок объяснил, ты тут же попадаешь в тюрьму собственной концепции. Всё на свете одновременно становится и хуже, и лучше. Просто «хуже» всегда очевиднее, оно заявляет о себе громче.

Поздним вечером мы победоносно выходим попИсать с крыльца. Это экзистенциональное, мужское. А в небе приветственный салют из звезд.

Ночью в кухонных часах ломается кукушка. Она просто вылетает и застывает посреди своей дороги.

***

Утром я отправляюсь на тех же лыжах в районный город Краснослободск. Фотограф и единственный житель деревни, выходят со мной за околицу дорогу показать.

— Вон, видишь, — показывает пальцем абориген, — справа лесной язык, внутрь не суйся, там валежника дофига, обогнёшь лес и увидишь на горе город. Километров тут двадцать всего.

Река Рябка, которая встречается на пути, в месте брода — голая, холодная вода. Снимаю ботинки, заворачиваю штаны, лыжи на плечах, как у прыгунов с трамплина.

У торфяного болота — две чёрные норки. Они сплетаются и катаются кубарем. То ли любятся, то ли дерутся.

Огибаю указанный лес, а там ещё один выступ, а за ним второй, третий.

И тут до меня доходит, что впереди-то ещё большая река. Мокша. В переводе с санскрита «катарсис». А вдруг и она незамёрзшая?

Лёд вперемешку со снегом, впрочем, стоит. Проталины с водой виднеются только посередине. Шагаю одной лыжей, второй. Держит. Добредаю до середины, вдруг на телефон во внутреннем кармане куртки приходит смс-ка. Она настолько громка и ошеломительна в той тишине и высоких берегах, что катится эхом по руслу. Я машинально присаживаюсь, растопыриваю в стороны руки, как идиот…

…Когда выбрался сквозь кусты ивняка, райцентр уже проступал вдалеке. Сел на лыжи, как на доски, закурил. И придумал рекламный ролик для сотовой компании.

Идёт рыбак по реке. На плече ремень, на ремне, соответственно, ящик. В руке бур. И тут ему на телефон приходит сообщение. Рыбак кладёт ящик с буром на лёд, лезет во внутренний карман пухлой куртки. В этот момент лёд под ним проваливается, куртка быстро напитывается. Что тут говорить, тонет он.

Дальше — крупно, планирующий ко дну телефон, с сообщением от абонента «Жена»: «Купи корм рыбкам».

И слоган какой-нибудь «Мы здесь и по всей России!»

…До города оставалось километра четыре. Туда за мной на машине должна была приехать жена.

Снова, растрепанный, пошёл снег. Два раза я оглядывался, и ни разу не увидел следов.

Рофл

Школа после уроков. Дети в раздевалке. Пухлый мальчик Сергеев, доедая булку: 
— Пора письмо Дед Морозу писать. А то не пробьешься потом.
Другой мальчик: 
— Я попрошу умную колонку, с помощью которой можно всем управлять.

Еще один мальчик:
А я виртуальные очки себе закажу. Егорова, а ты че?
Девочка Лена Егорова:

— А я беруши, чтоб не слышать вас всех. Какие-то скучные, стадные вы. Сергеев: 
— А ты прям вся такая индивидуальная.

Егорова, не обращая внимания. 
— Все мы большие уже, понимаем, что никакого Деда Мороз не существует. Это обыкновенный злой маркетинг или тупой развод. Егорова идет по школьной территории. В этот момент ей в ватсап приходит оповещение. Дед Мороз (соответствующее фото) предлагает вам дружбу. Лена пожимает плечом: 
— Хм. Ладно.

Принимает в друзья. Кладет телефон в карман.
Вздыхает: 
— Эх, папа, папа. Думает, я не знаю, что у него вторая симка есть.

Папа (Дед Мороз) пишет: «Здравствуй, Лена! Я настоящий Дед Мороз из Великого Устюга. Я следил за твоими успехами весь год, и теперь ты можешь смело (в пределах разумного) попросить у меня новогодний подарок.

Лена идет по предновогоднему городу домой, читает сообщение, улыбается, прячет телефон в карман. Уже перед подъездом пишет. «Ок. Собаку хочу».

Поднимается в лифте.

Папа сидит в машине, кусает губу.

Сначала пишет: «Совесть-то имей». Потом стирает, набирает другое. «К сожалению, с животными мы не работаем, это живая душа, хозяин должен выбрать себе питомца лично. И питомец его должен выбрать сам». Через три дня, после звонка в классе.
Лена: 
— Ребята!.. Электорат!

Ее не слушают.

Лена: 
— Мордва!

Все затихают. 
— Кто собирался написать настоящему Деду Морозу? Делаю рассылку номера, ловите. Вы можете туда все свои «хотелки» написать. Самые дикие и безумные. Хотя откуда у вас безумные, вы все стандартные… А вообще это моего папы номер.

Один из мальчиков: 
— О, классный рофл.

Папин телефон разрывается от сообщений.

Папа звонит маме. 
— Ань, че делать-то? Я не настолько Дед Мороз.

Мама: 
— Не причитай, Егоров, сделай рассылку, пусть обозначатся, кто они. Типа, ты не можешь же по телефону определить имя.

Папа: 
— Точно. Ты