– А я вообще никогда не торгуюсь, – сказала Тхор. – За все, что выторговал, Бог попросит заплатить дважды.
Она выглядела так, будто выгодно распродала хрусталь и платки, отомстила любовникам, подожгла собес, выкурила сигарету и выпила вина.
Волноваться было не о чем. Бергштейн угомонилась.
Мысль об уникальном даре грела душу, но абсолютно не грела кошелек. Денег у Казаченко по-прежнему не было. В отличие от коллег, которые умудрялись брать конверты у больных до и после операций, ему никто ничего не приносил. То ли всем своим видом он показывал, что «у матросов нет вопросов, у матросов нет проблем», то ли выздоровевшие после операций благодарили исключительно Бога, но, так или иначе, Вадим сидел на одной зарплате. Скромной, ненавязчивой, местами даже декоративной.
Нам всем есть что терять. И порой это несоизмеримо больше, чем наши мечты…
Как можно быть несчастным, если в мире есть мороженое? – звонил он на ходу Мире. – Это же так бомбически вкусно! Это же оргазм! Эйфория!
поле – ветер, в попе – гвоздь.
– И как ты это делаешь?
– Даю возможность исполниться их мечте, но взамен забираю то, что они имеют, – развел руками Азраил.
– Зачем? Почему нельзя просто сбыться мечте? – удивился Вася.
– Только потеряв привычное, они научатся ценить жизнь. Поймут, как многое им было дано, каким богатством они обладали.
Терял ощущение времени, проваливался в кристалл, как в бессмертие.
смерча, зашла Аиша, села у постели
смерча, зашла Аиша, села у пост
