Мудрость жизни
Поэзия в наши дни почти что невесома, невидима. И совсем не из-за утраты смыслового пространства. Оно-то, пространство, как раз расширяется, обретает почти экзистенциальную, мистическую, волшебную глубину и манящую таинственность. А вот формы поэтические, «одежды слова», становятся всё более и более лаконичными, простыми.
У всех на слуху монорифмы, одностишия, двустишия, верлибры, палиндромы, афоризмы в стихах, эпиграммы, кальки, слепки… Усердные новые рифмотворцы за свои «необычно огранённые слова», в необычном порядке выстроенные, ожидаемо получают литературные премии, престижные поэтические награды, становятся известными — пусть на час или на неделю. Авторы упорно стараются привлечь внимание необычностью звука, смысла, строфы, образа.
Современные поэты будто бы всячески убегают от муз и от поэтической традиции: поспешно изменяют ей, насмешничают с нею, открыто дразнят, не признают, изыскивая всё новые падежи, строфы, коннотации, звукопись и светотени. Упорно ищут новую траекторию полёта, простора, дыхания, движения.
Андрей С. Иванов — петербургский поэт, писатель и переводчик — никуда стремглав не бежит. Он просто и строго, честно и вдохновенно наследует традицию, которой уже более десяти веков.
Рубаи — четверостишия с чётко очерченным смыслом — начали писать на Среднем Востоке в IX веке. Именно эти четверостишия прославили великих персидских поэтов Абу Рудаки́ и Омара Хайя́ма. Рубаи подобны совершенному хрустальному кубу, сверкающему гранями сокровенных мыслей и горестных сердечных замет.
Увы, в наше время молодые авторы почти не используют форму рубаи. При всей её видимой простоте она слишком сложна. Эта форма, — усечённая, алмазно-твёрдая, с постоянной рифмовкой (ААБА), — требует от автора тщательно выверить композицию. Это позволяет раскрыть заключённый в четверостишии высокий поэтический потенциал, ярко и смело показать читателю опыт философского поиска, рождения Духа.
Рубаи — острая поэтическая форма, пригодная, прежде всего, для поэта, полностью осознающего и принимающего свой дар. Эти четверостишия предназначены для строгой, взыскательной и тонкой публики. И что ещё важнее, — публики неравнодушной, привыкшей всегда думать над прочитанным и быть собеседником поэта-творца. В противном случае рубаи просто не сможет оказать своё духовное воздействие.
Дорогие читатели, не сомневайтесь, вы как раз держите в руках именно такой сборник строф — рубайат — молодого петербургского поэта: творение необычное, дерзкое и по духу, и по форме. Написанная в характерной классической манере суфийских поэтических загадок, эта книга категорична, свежа и молода, созвучна духу времени и проблемам нашего стремительного века, его образам и символам.
Стихотворения-рубаи автора посвящены нескольким темам: любовь, дружба, лирические и глубокие философские размышления о времени и месте в нём Творца и человека. И ещё есть в рубаи Андрея С. Иванова яркая сатира на грани пародии.
На страницах сборника непринуждённо блещет юмор, господствует ироничный, непредвзятый, горько-насмешливый взгляд на ситуацию, обрисованную гранями четверостишия — характерного, запоминающегося, привлекающего внимание. Такого, например, как вот это:
Сегодня видел я певца
В слезах у барского крыльца.
Есть воздаянье в этом мире:
Подлец обидел подлеца.
Или же вот ещё более меткие строчки, штрихи портрета, узнаваемого и актуального во все столетия и времена:
Святоша, хочешь стать святым?
Зря пляшешь с именем своим:
Кто носит туфли золотые,
Не может выглядеть босым!
Строф, подобных этим, в книге очень много: они остры, словно улыбка мудреца; они похожи на искры костра, а порою кажутся высеченными искусным резцом. В них нет ничего лишнего, они, повторюсь, мгновенно запоминаются, даже против воли, и их тотчас же хочется сохранить на память. Достоинство этих стихов — в дерзновенной современности и алмазном, одухотворённом, совершенном соприкосновении с вечностью. Качество, довольно редкое для современной поэзии. Думаю, читатель непременно оценит это.
Светлана Макаренко-Астрикова,
член Международного Союза писателей «Новый Современник»
1
Я слышу с самого утра
Поленьев спор среди двора:
Кто более из них достоин
Войти последним в жар костра?
2
Звезде падучей мы подстать:
Летим, дымим, хотим сиять.
Но вмиг промчимся и погаснем,
И миг наш нам не наверстать.
3
Пустынный житель, не сердись
На то, что так сурова жизнь.
Ведь в городах ещё суровей
Тем, чьи надежды не сбылись.
4
О личной славе властелин
Сложил под сотню уж былин.
Напрасный труд, ведь невозможно
Прославить склад гнилых холстин.
5
Святоша, хочешь слыть святым?
Зря пляшешь с именем своим:
Кто носит туфли золотые,
Не может выглядеть босым.
6
Сегодня видел я певца
В слезах у барского крыльца.
Есть воздаянье в этом мире:
Подлец обидел подлеца.
7
«Источник благостных начал
Во мне, как помнится, журчал.
Где ж он теперь?» — спросил сановник.
— Всё там же, только измельчал.
8
Так честь деви́ца берегла
От тех, кого «срамны дела»,
Что в гроб сошла совсем невинной
Старухой, чьи черны дела.
9
Смотри, хранящий миллион:
Начался день — и вышел он.
И коль его ты зря потратил,
Тяжёлый ты понёс урон.
10
Нам жизни горестный чертог
Вместо небес назначил Бог.
Благодарю! Ведь это лучше,
Чем смерти горестный чертог.
11
Мне хвалят старое вино:
Оно мне жизнь продлить должно.
Но чем пью больше за здоровье,
Тем жизни мне виднее дно.
12
Уйди, прошу тебя, уйди
И рану вновь не береди!
Глаза в надежде протираю,
Но ты всё также впереди.
13
Зову вперёд, зову назад —
Святоши надо мной сидят.
Ушёл в религию другую —
Святоши надо мной сидят.
14
Зачем ты, всадник, так спешишь,
Коня нисколько не щадишь?
Узнай: на казнь свою ты мчишься.
Она за то, что ты творишь.
15
«Как можно путать свет и мрак?» —
Спросил, с улыбкою, простак.
— Ответь мне сам, ведь смело пляшешь
Ты на костях. То свет иль мрак?
16
Толпой во храм вали́т народ,
Ведь из руин храм восстаёт.
Но, помнится, народ всё тот же
Ходил смотреть, как храм взорвёт.
17
«Что встал ты? Продолжай грести!
Нам долго быть ещё в пути!»
— Я рад бы продолжать, мудрейший,
Да под веслом песок хрустит.
18
«Смотри, как мой хорош ишак,
Его так мягок каждый шаг!»
— Друг, небольшое в этом чудо,
Ведь так не мягок твой кулак.
19
Чтоб в жизни больше повезло,
Творишь ты понемножку зло.
«Совсем чуть-чуть!» Да только помни:
Зло порождает только зло.
20
— Я так изнежил свой народ,
А мне грозит переворот!
— Ты, хан, побольше б дело делал,
Поменьше б затыкал всем рот.
21
Приду к тебе — а ты не ждёшь.
Зову к себе — ты не идёшь.
Давно ли стали мы врагами?
Давно ль ты — истина, я — ложь?
22
«Беда ль сварливая жена?
Бери себе!» — Нет, сатана.
Жена такая в моём доме
Нужна не больше, чем сосна.
23
«Мечтаю в дальних я садах
Длить поцелуи на устах».
— Коль ты из дому не выходишь,
Что пользы, друг, в таких мечтах?
24
С усердием за годом год
Копает корни старый крот:
Постиг земли он основанье,
Но мудрость солнца не поймёт.
25
Ханжа на празднике святом
Унылым хвастает лицом.
Вот только он ни нас, ни Бога
Не проведёт своим постом.
26
«Чудил я в стае непосед,
Теперь же стал ленив и сед».
— Не обвиняй свой возраст в этом,
Ты стал душой ленив и сед.
27
Ты говоришь, что выгнал зло,
Что навсегда оно ушло.
Но присмотрелся я и вижу:
Зло там же, лишь в тебя вошло.
28
Не говори, что ты хорош,
Что ценишь правду, а не ложь.
Твои враги проверят это,
Твоим врагам уж невтерпёж.
29
Пусть жизнь меня пребольно бьёт, —
Не буду клясть её полёт.
Ведь с каждым днём ко мне всё ближе
Безжалостный её исход.
30
«Призна́юсь, в жизни часто врал,
Но никого не убивал!»
— Ты всё равно достоин кары:
Ты в людях веру растлевал.
31
«На всяк приказ отвечу: «Есть!»
В том преданность моя и честь».
— Мне жаль тебя, убийца слабых,
Ты спутал преданность и честь.
32
Блестят цветные витражи
Из хитро закреплённой лжи,
Но зря, — ведь правды острый камень
Уже в руке моей лежит.
33
«В моём дому везде запоры,
Но всё равно пробрались воры!»
— Утешься, друг, ведь мы с судьбою
Не заключали договоры.
34
Я раньше знал: ты крепко дружишь.
Потом слыхал: ты верно служишь.
Понять твой шёпот мудрено:
Шепча, ты дружишь или служишь?
35
Темно, пол крив и низок потолок,
Но обжил я и этот уголок.
Мне видится, когда глаза закрою,
Что светел он, просторен и высок.
36
Не искушай напрасно Небеса, —
Ты промелькнёшь, как на заре роса.
Когда придёт пора очистить поле,
И рожь, и плевелы сразит судеб коса.
37
«Я выше всех!» — проговорил утёс.
«Не задирай так высоко свой нос! —
Ему сказали камни в основанье. —
Без нас внизу, ты б вовсе не возрос».
38
Ты плут и лжец, — за это не виню;
Твои дворцы в вину я не вменю;
Но ты кричишь, что родине ты предан!
Вот почему я так тебя браню.
39
Традиций тьма, законов череда
Придуманы, чтоб избежать вреда.
Но стоит присмотреться непредвзято, —
Почти во всём такая ерунда…
40
Живут певцы, чья сладкозвучна лира,
Стоят дворцы хозяев полумира.
А мне с годами видно всё яснее,
Как преходящи лира и порфира.
41
Не выдержал войны дворец надежды, —
В нём правят бал бесчестные невежды.
Оделись в золото лжецы, да только зря:
На них смердят и чистые одежды.
42
Ты молишься, когда в разгаре битва.
Ты молишься, когда идёт ловитва.
Но вспомни, что изрёк святой Пророк:
«Творить добро — вот лучшая молитва».
43
«Вновь обо мне идёт молва худая,
Что мучу я людей, их чуть ли не съедая».
— Худа молва, но правду говорит,
И потому не вижу в ней вреда я.
44
«Раз ты мудрец, изволь-ка мне признаться:
Приятней созерцать или касаться?» —
Спросил юнец. В ответ мудрец сказал:
«Приятнее с глупцами не встречаться».
45
Не потому ли, друг, ты в затруднении
И не постиг ни мудрое вступленье,
Ни книги превосходный эпилог,
Что не по чину взял произведенье?
46
Бездарного ханжу на царствие венчали.
В конце он был убит, хоть славен был вначале.
«Нам расскажи подробности!» — О нет,
Слепому всё равно, что свечи вздорожали.
47
— За что учёного отставил славный хан?
«Он говорил, что власть — самообман».
— Кто прав кто нет, не знаю, но замечу:
С баранами живёшь, так сам будь, как баран.
48
Свечами тусклыми не победить нам ночь,
И факелы бессильны тут помочь.
Давай дождёмся, друг, могучего рассвета.
А до тех пор, прошу, меня ты не морочь.
49
«О сгинувшем царе мой труд, — сказал писец, —
Чтоб новый царь узнал, как мудр был царь-отец».
— Твой труд он не прочтёт, — писца предупредил я, —
Но точно взглянет он как выписан конец.
50
В печурке огонёк таинственно шуршит.
Снаружи глушь и тьма, — он, знай себе, горит.
Вот так и сердце в нас, как ни было бы тяжко,
И в счастье, и в беде — стучит, стучит, стучит.
51
Кто мечтает исправить минувшие дни,
Тот ловящему звёзды безумцу сродни.
Заглянул он в мешок, на богатство надеясь, —
Звёзд на дне не найдя, шепчет: «Где же они?»
52
Торопливо Творцу я молитву пою,
И спеша каждый день я хвалу воздаю.
Ведь Бог вечен, а я в этой жизни ничтожной
Каждый день у врат смерти смиренно стою.
53
«Не перечь!» — я ей часто в сердцах говорил.
«Не перечь!» — дни за днями в безумье твердил.
И теперь, на погосте пустынном скитаясь,
«Не перечь» — слышу шёпот забытых могил.
54
Ты от скуки все капли в морях сосчитал.
Ты познал сокровенность великих начал.
Но коль ты не любил и любимым ты не был,
Свои дни на земле ты вотще проживал.
55
Есть пути, по которым тебе не идти.
Есть сады, средь которых тебе не цвести.
Но запомни: тропой, что идёшь ты по жизни,
Никому из людей никогда не пройти.
56
Не печалься о тех, кто тебя позабыл.
Возникает в нас пыл, — угасает в нас пыл.
Есть очаг — и ты в силах раздуть пламя снова.
Не совсем он потух, не совсем ты остыл.
57
В небесах среди звёзд гул сомнений возрос:
«Для кого мы горим?» — их терзает вопрос.
«Для того, — милосердный Господь отвечает, —
Чтобы детям земным слаще был мир их грёз».
58
«К изобилью придём!» — хан спешит обещать.
Но народ глуховат — продолжает нищать.
«Снизим цены мы вдвое!» — визирь нам клянётся.
«Значит, — чует народ, — будет всё дорожать».
59
Прихотливо певец царский двор величал:
«В нём не сыщешь, — он пел, — повреждённых начал!»
Он, конечно же, прав: во дворце не отыщешь
Старый рваный халат меж златых покрывал.
60
Бережливый султан сократил дни пиров,
И на пятую часть стал брать меньше даров.
Но вот сотую часть из казны своей щедрой
Он потратить на нищих пока не готов.
61
Не завидуй богатым, в стяжанье горя́.
Их богатство, как снег на полях января.
Стоит выглянуть солнцу весенней порою,
Станет ясно: невежды копили снег зря.
62
Не спеши ворошить дней минувшего боль:
Непригоден наряд, что изгложила моль.
Если не с кем тужить, не тужи о потерях:
Коль нет хлеба, одну не пытайся съесть соль.
63
Чтоб я нищих любил и не жил, словно рвач,
Чтоб молитвы твердил я среди неудач,
И чтоб был о властях я высокого мненья
Снова просит меня проповедник-богач.
64
Хорошеет твой лик и твой дом вознесён.
В нём всё шире балкон и всё больше окон,
В нём всё краше ковры и дороже посуда:
Есть в нём всё, кроме совести, изгнанной вон.
65
Лёгкой юности конь закусил удила,
А ослу моему и роса тяжела.
Но поверь, гордый всадник, летящий к успеху,
Скоро ты пересядешь с коня на осла.
66
То рассвета лучи, улыбаясь, горят,
То, пророча нам ночь, догорает закат.
И меж этих огней, как меж вечных жаровен,
Наши дни, прогорая, летят невпопад.
67
Пусть великим и мудрым зовёт себя хан,
Пусть высо́ко возносит свой яркий тюрбан, —
Он никто перед славой и мудростью Бога,
Как пред солнцем — стоящий в песках истукан.
68
Замечаю в глазах проповедников я,
Что их алчности гложет златая змея,
И дороже им блеск золотых побрякушек,
Чем секрет их спасенья от небытия.
69
«Что за подлый злодей! Что за грязный вандал!» —
Осуждают того, кто лепёшку украл,
Правосудные судьи великого хана.
Хоть из них всяк воруя добыл капитал.
70
Пригорюнился ты, зло не в силах забыть?
Посмотри на привольно растущую сныть:
Расцветает она, позабыв о гоняньях.
Так и людям полезнее жить и не ныть.
71
Коль в суме своей носишь всё время печаль
И себя самого, что ни день, тебе жаль,
Даже если полмира пешком прошагаешь,
От уныния, друг, ты спасёшься едва ль.
72
Прославляют в церквах и мечетях Творца.
Восхвалять Его любят под сводом дворца.
Но уместней под звёздами в поле молитва, —
Вот, где Господа храм, что не знает конца.
73
Коль поносят тебя и желают вреда, —
Видеть гнев твой и слёзы желают всегда.
Обмани их надежды: будь лёгок и весел.
И врагов твоих плач ожидает тогда.
74
«Будь приветлив и кроток! — нас учит мулла. —
Да не трогает гнев правоверных чела!
Да не будет…» — Постой, о мудрейший, заныли
Синяки, что мне палка твоя нанесла.
75
На пиру у вельможи любой есть иску́с,
Но ни яства, ни ви́на не радуют вкус…
Он не жаждал в песках, чтоб водой наслаждаться.
Не испытывал голод, чтоб чтить хлеба кус.
76
Богомольцу в виденье явился Пророк.
Богомолец вскричал: «Наконец-то, итог!
Награди же меня!» Но Пророк лишь промолвил:
«Я нашёл вместо рощи засохший листок».
77
«Ты велик!» — тебе скажут — и ты уж расцвёл.
Скажут: «Плох ты!» — и гнева костёр ты развёл.
Так не лучше ль ответить льстецам и хулящим:
«Человек я — и солнцем по небу не шёл».
78
Если полон ты тьмою, во гневе горя́,
Посмотри как пылает рассвета заря.
Как смиряются тени и свет побеждает, —
Так и гнев твой растает, прощенье даря.
79
Недоволен всегда занятой человек.
Коль есть час, хочет день. Коль есть год, хочет век.
И течёт его жизнь в круговерти без смысла, —
Чтоб бесследно исчезнуть, как тающий снег.
80
«Соблюдаю я пост!» — всем святоша твердит,
Позабыв, что об этом Пророк говорит:
«Кто трубит о посте, как павлин, хорохорясь, —
Хуже тех, кто в наш пост от скоро́много сыт».
81
Ты, боясь осужденья, со вздохом, подал
Бедным людям лишь грош, сохранив капитал.
Но пред Богом представ, ты в раскаянье скажешь:
«Взял я злато, не святость, и вот — прогадал».
82
Беззаботный пастух сладко песни поёт,
Но овец в своём стаде всё меньше пасёт.
А спроси ты его: «Что не так с твоим стадом?»
Он ответит, что овцы — ленивый народ.
83
Уважаем и славен наш новый пророк:
Добродушен, румян, белозуб и высок.
Только вот лишь о прошлом он правду пророчит,
А что завтра случится — ему невдомёк.
84
Хоть я часто и долго, бывает, грешу,
Принародно молитвы свои не вершу.
Мне совсем не нужны показные молитвы:
Не у толп, а у Бога прощенья прошу.
85
Всех друзей своих в гости вельможа созвал.
Пир горой закатил: снедью полнился зал.
Но на этом пиру не друзей я увидел,
А лишь рой поглощавших еду приживал.
86
У скитальца, согбенного тяжестью лет
Я спросил почему в нём уныния нет?
Он сказал: «Я смотрю как костёр догорает, —
Дым становится небом. Вот весь мой секрет».
87
Каждый день примечаю я множество лиц:
То оскалы волков, то ухмылки лисиц.
Как же трудно средь них отыскать человечье,
В многолюдье нолей повстречав единиц.
88
Правоверным себя называет глупец:
Весь в крестах и веригах, суров, как свинец.
А напомнишь ему: «Бог любить заповедал», —
Убежит от тебя, как от стражи — шельмец.
89
Осуждает ханжа дикарей: «Стыд и срам!
Бьют поклоны они даже скалам и пням!»
Невдомёк ему только, что сам он при этом
Бить поклоны готов «чудотворным мощам».
90
Нам поют, что «владыки всеславного лик
Всех вокруг превзошёл, стал безмерно велик».
Он и вправду велик, весь обрюзг и лоснится,
Как и тело, что носит «всеславный» старик.
91
Ходят странники в даль, где сияет звезда,
Чтоб изведать хоть раз вкус чужого плода.
Я ж труда своего наслаждаюсь плодами,
А заморские фрукты, по мне, — ерунда.
92
«Бейте ваших врагов, их не смейте жалеть!» —
Ты учил всех вокруг, продолжая кипеть.
Но вдруг сам во враги угодил ненароком.
Что ж не рад ты побои послушно терпеть?
93
Если ты некрасив, сколоти капитал —
И пленишь почти всех, кто тебя отвергал.
Как бы ни был ты крив, кособок и нескладен,
Будешь долго купаться в реке из похвал.
94
Посмотри в небеса: величав звёздный свет,
Хоть самих этих звёзд в мирозданье уж нет.
Но для нас они живы, мечту окрыляя.
Проживи, как они, свои несколько лет.
95
«Знать полезнее в жизни, — мудрец нас учил, —
Не породы коней и движенья светил,
А порывы души — и свои, и чужие.
Вот, чему на земле я всю жизнь посвятил».
96
Коль убьёшь, человек, человека — беда,
Прослывёшь ты убийцей везде навсегда.
А убьёшь сотню тысяч людей — не волнуйся,
Скажут: «Так было нужно в лихие года».
97
Преступления тех, кто в толпе знаменит,
Оглашает мой друг и ночами не спит.
«Брось, поспи!» — говорю я. Но он отвечает:
«На том свете посплю, когда буду убит».
98
«Тот проигранный бой ничего не решал». —
Полководец отрезал, и правду сказал.
Ведь не слышен ему вдовий плач неумолчный
Среди криков победных и громких похвал.
99
О факире пустынном в толпе говорят:
«За служение Богу у райских он врат!»
Но достойнее тот, кто средь моря людского
Помощь людям в нужде оказать всегда рад.
100
Я смотрю на Совет, где сидят мудрецы.
Их высокие званья блестят, как венцы.
А посмотришь получше: сидят предо мною
Закоснелые в догмах своих хитрецы.
101
Отвратительно в рабстве жестоком страдать,
Но ещё отвратительней в нём ликовать:
Защищать его рьяно и в полном восторге
Кандалы свои страстно взасос целовать.
102
Ходит слух: старый грешник вдруг праведным стал.
Он в мечеть стал ходить, а в бордель — перестал.
Что ж, от старости телом грешить он не в силах,
Так что ханжеством грешный свой путь наверстал.
103
«Ты на бедных подай благодатнейший взнос!» —
Мне сурово священник один произнёс.
Я подам, но ответь: «Беднякам тем не ты ли
Нищету на серебряном блюде принёс?»
104
Если жар поцелуев в награду мне дан,
Если крепко сжимаю трепещущий стан,
Сколько б я ни терял в своей жизни, останусь
Я богаче, чем хан, падишах и султан.
105
Осаждённый владыка спесив и речист,
Но уж слышится стрел угрожающий свист.
Близок час пораженья — и старый владыка
Перед новым падёт, как засохнувший лист.
106
Кто безверья твердит непроглядную ложь,
Говорит: «Доказательства вынь да полож!»
Я такого спрошу: «Ты имеешь ли душу?
Поскорей доказательства вынь да полож!»
107
Коль зерно ты не сеял, — не сыщешь ростков.
Не отведаешь хлеба, не сжав колосков.
Так и правду о царстве ты, царь, не узнаешь,
Коль со ртов несогласных не снимешь оков.
108
Ко дворцам и наградам направив свой путь,
Час найди, чтоб на склепы седые взглянуть.
Древний шёпот услышь их: «Одёрни мечтанья.
«Вечность славы» забудь. «Море страсти» забудь».
109
Укоряют меня: «Ты лишь Господа раб!»
Но я с верой могуч, а без веры я слаб.
Ведь свободен в мирах — и земном, и небесном —
Только тот, кто воистину Господа раб.
110
«Он был добр, но несдержан, желая похвал,
И при жизни великим себя называл», —
Эту надпись на камне могильном я видел,
И был рад, что не я под тем камнем лежал.
111
По пескам сквозь пустыню идёт караван, —
Окружён миражами неведомых стран.
Так и мы сквозь постылые будни проходим,
Всё надеясь добраться в мечты нашей стан.
112
Я на камень большой придорожный гляжу:
Он на месте лежит, я на месте сижу.
Но он стоек и холоден, и безучастен.
А вот я неустойчив, горяч и тужу.
113
Вопрошают друзья: «Нам понять тебя как?
На словах ты мудрец, а в поступках — простак».
Отвечаю я им, что слова слышит вечность,
А земные поступки — всего лишь пустяк.
114
Если скрылась мечта между горестных туч,
Посмотри на рассвета сияющий луч:
Он, возникнув, всё ярче, смелее и крепче.
Посмотри же, как он одинок, но могуч.
115
Вновь сбежали потоки с изломов вершин
И влились в величавые реки долин.
Не страшись же и ты, что исчезнешь бесследно:
Будет полон тобою Небес Властелин.
116
Древний царь в свою честь ввысь вознёс мавзолей,
Чтоб тот гордо стоял до скончания дней.
Но промчались века, поучая смиренью:
Мавзолея руины — приют для мышей.
117
Восклицает вельможа в шелках: «Я богат!»
И мудрец говорит: «Я взрастил знаний сад».
Но богаче обоих тот юноша скромный,
Что в объятьях сжимает трепещущий клад…
118
Раз — и брошена книга в горящую печь.
Раз — и сняли «изменнику» голову с плеч.
Раз… и бунта пожар вмиг в стране разгорелся,
И сумеет ли хан свою жизнь уберечь?
119
Духовни́к, ты в дома превосходные вхож.
Ты пиров завсегдатай и праздничных лож.
Но запомни: грехам без конца подпевая,
Не святым, а святошей ты всюду слывёшь.
120
Я к визирю в смирении с просьбой пришёл,
Но в приёмной лишь слуг полусонных нашёл.
«Будет позже визирь», — мне ответили слуги.
Через час мне сказали: «Уже он ушёл».
121
Горожанка в восторге, доволен и сват.
— Но позвольте, жених староват, лысоват…
«Пустяки, — отвечает на это невеста, —
Ведь красив он душою своей и богат!»
122
Пышет гневом на козни заморских держав
Обличитель, в руках знамя родины сжав.
Но известно давно, что живут его дети
В тех враждебных державах, ничуть не дрожа.
123
Век за веком воюет любой страна,
Говоря: «Воевать нам велит старина».
Сколько крови прольём, чтоб понять наконец-то,
Что привычка старинная эта вредна?
124
«Как же славен наш хан, его силы растут,
И в столице его — красота и уют.
Он разрушил препоны могучих соседей!»
Жаль, народ его «вольный» в тисках рабских пут.
125
Ты слепому поможешь подальше пройти,
Ведь он слеп, а ты видишь земные пути.
Отчего же к тому, кто духовно незрячий,
Ты лишь злобу в душе своей можешь найти?
126
Мне мулла повествует про Рая красу:
«Там прелестниц не счесть, как деревьев в лесу».
Но не к ним я хочу, а к Тебе приобщиться,
Мой Господь. Вот о чём я мольбы вознесу.
127
Отовсюду кричат: «Торопись, торопись!
Посмотри, как уходит стремительно жизнь!»
— Что поделать, друзья, — отвечаю спокойно, —
Неужель вы от смерти сбежать собрались?
128
Что кичишься ты, лучник, уменьем сражать?
Издалече нетрудно врагов поражать.
Ты готов ли сразиться в бою рукопашном,
Чтоб там смерти шайтана за у́ши держать?
129
Зная жизнь, я всё чаще мечтаю о том,
Чтоб злодей был лентяем, глупец — молчуном,
Чтобы нищим скупец был, а жаждущий власти
Управлял бы лишь только своим животом.
130
«Как ты смело противу властей говоришь! —
Замечают, — К потомственной славе бежишь?»
Отвечаю: «К словесной халве вы привыкли.
А потомки мне скажут: «Пищал ты, как мышь»».
131
Присмотревшись, хвалю я семью обезьян.
Но один у неё несомненный изъян:
Дара речи она лишена, к сожаленью.
А не то при дворе ей бы пост был бы дан.
132
«Человек, ты всесилен!» — разносится клич.
Это дьявол сзывает двуногую дичь.
Ведь мы все, как малыш, что собою гордится,
Лишь слепив из песка кривоватый кулич.
133
«Берегись! — мне однажды прохожий сказал, —
Ведь у площади нашей суровый оскал.
Там детина людей обирает до нитки».
— Что, разбойник? — Нет, хуже — там стражник-фискал.
134
Говорил мне начальник над стражей градской:
«В этом городе люди с прогнившей душой!»
Возражал я ему: «Друг, о доме не судят,
Только в яму помойную глядя порой».
135
Не печалься от ханского гнёта в стране.
Ты детей заведи, власть оставь в стороне.
Бескорыстно ребёнок тебе улыбнётся
Даже если отечество будет в огне.
136
«Для чего твой Господь столь ничтожных людей
Произвёл в проповедники светлых идей?» —
Вопрошает надменный. Ему я отвечу:
«Не суди о царе, коль бездарен лакей».
137
Во дворец ты желаешь войти напрямик,
Чтоб увидеть султана сияющий лик?
Не советую, друг: пред тобою предстанет
Лишь уставший пресыщенный чёрствый старик.
138
Хочешь мудрым прослыть? Что ж, нетруден твой путь.
Всюду с книгой броди. А захочешь вздремнуть, —
Не гаси свой светильник до утренней зорьки.
Так, глядишь, и притянешь награду на грудь.
139
Коль обиду ты долго не можешь забыть, —
Не надейся дружить, не надейся любить.
Ведь отравленный ядом не сможет подняться,
Если и́зо дня в день будет яд снова пить.
140
Угодить лучше в бедствий зловещую клеть,
Чтоб там боли изведать жестокую плеть,
Чем, погрязнув в болоте вседневной рутины,
Скуку сном чередуя, бесславно истлеть.
141
Я тобою, красотка, плениться не смог, —
Не хочу свою душу упрятать в острог.
Ты желаешь не в сердце мужское проникнуть,
А забраться скорее в мужской кошелёк.
142
Ты поймал соловья, чтобы сладко он пел,
Но без дома родного он вмиг онемел.
Не пытайся ж, владыка, певца приневолить,
Чтобы в песнях тебя он прославить сумел.
143
Как фонтана струя, начинается жизнь.
Бодро брызги её поднимаются ввысь.
Но стареет фонтан, иссякает и молкнет.
Ты ко дням, брызгам жизни, прошу, присмотрись.
144
«Есть ли место, где людям я буду пригож?
Где не ценят, как золото, пёструю ложь?» —
Вновь стенает страдалец. Ему я отвечу:
«Только в Царстве Небесном такое найдёшь».
