Да мы, вашескородие, коли ежели нас допустить — всех произойдем! Сейчас умереть, коли не произойдем!
Сначала с этих хересов тошнило, но потом привычка и патриотизм делали свое дело.
Кшепшицюльский перешел в православие и служит приспешником в клубе Взволнованных Лоботрясов.
Вся наша жизнь есть наука, сударь, с тою лишь разницей, что обыкновенные, настоящие науки проникать учат, а жизнь, напротив того, устраняться от проникновения внушает. И только тогда, когда человек вот эту, жизненную-то, науку себе усвоит, только тогда он и может с некоторою уверенностью воскликнуть: да, быть может, и мне господь бог пошлет собственною смертью умереть!
Книги — что в них! Был бы человек здоров да жил бы в свое удовольствие — чего лучше! Безграмотные-то и никогда книг не читают, а разве не живут?
ежели человек необразован — он работать обьязан, а ежели человек образован — он имеет гулять и кушать!
Какое мне дело до того, кто муку производит, как производит и пр.! Я ем калачи — и больше ничего! мне кажется, теперь — хоть озолоти меня, я в другой раз этакой глупости не скажу!
Спите! Бог не спит за вас!
Двойственное чувство овладело толпою: с одной стороны — радость, что через нашу поимку государство избавилось от угрожавшей ему опасности, с другой — свойственное русскому человеку чувство сострадания к «узнику», который почему-то всегда предполагается страдающим «занапрасно».
златоперстая Аврора брызнула на крайнем востоке первыми снопами пламени
