ты обижен на других, скрипке в твоих руках не поётся
Папа уже влез наверх. Он опустился на колени, прямо в пыль, и поднял инструмент на руки.
— Виолончель это, Митька. Я играл на ней в детстве.
— Ты?!.
Вот почему?.. Почему папа никогда ничего не
Раньше он работал в цирке: жонглировал мандаринами, ходил по узкому бревну и пускал хоботом мыльные пузыри
Про кого будет сказка?
— Про слона, — быстро ответила Женя.
— Почему? — удивился Орех.
— Ну, как! Слон же… понимаешь. Он как будто я, — Женя смутилась. — Ну, как объяснить
Потому что в сказке иногда можно рассказать больше, чем в истории «про настоящую жизнь»
Тебе кажется, что тут чужой воздух, чужая земля — твоему стволу холодно, корни никак не желают прорастать в эту почву
— Четвёртый — Серёжа… И этот Серёжа вообще какой-то странный. Он просто молчит, и всё. В окно смотрит. Мне кажется, он вообще ничего не хочет... Только ждёт, пока урок закончится и можно будет идти.
.
— А я пришёл, — прошептал Митя, — пришёл и нашёл тебя...
«У вас ужасный климат», — вдруг услышал он.
Кто это сказал?..
— У нас ещё ничего, — осторожно ответил Митя, — ещё не самый север.
«Неужели бывает ещё холоднее? Даже не знаю, сохранила ли я голос...»
Голос и правда был еле слышен.
«Там, где я родилась, никогда не было таких холодов».
— А вы... а где же вы родились? — спросил Митя.
«Далеко, далеко отсюда. Там бывает жаркое солнце, а бывают и долгие дожди. Бывает сильный ветер с моря, бывает и засуха. Зимой, конечно, иногда выпадает снег. Но таких морозов там не бывает!»
Митя уже понял, кто разговаривает с ним, и почему-то совсем не удивился. Виолончель, наверное, отогрелась, и голос её слышался всё отчётливее.
Он сказал:
— Простите, что вам так долго пришлось ждать.
И виолончель ответила:
— Ну, ждать для меня — дело привычное. Я с самого начала долго ждала.
— Чего ждала? — не понял Митя.
— Пока меня сделают! Дерево для виолончели нужно долго сушить, выдерживать. Много лет. Но этого я, конечно, не помню. Помню только, как я уже была совсем готова — а на меня никак не натягивали струны. Работал совсем молодой мастер, я была первой его виолончелью... Он носил маленькую чёрную шапочку. И пытался отрастить бороду, чтобы выглядеть старше. Не очень-то у него и получалось. И он очень волновался за меня. И я волновалась — как я заговорю? Каким будет мой голос?
— И какой он оказался?
— Конечно же, не такой, как сейчас! Мой голос был звонким и глупым, как у молодого щенка. Инструмент получает свой голос не сразу... И мой мастер вечерами играл на мне, чтобы научить дерево звучать. Он был... он был хороший мастер, но очень плохой виолончелист! А потом он повесил меня на стену, и я принялась ждать.
— Ждать? Чего?
— Когда меня купят! Я стала ждать своего музыканта. А он всё не шёл и не шёл. У моего мастера выросла наконец борода, рыжая. Он успел сделать и продать несколько скрипок и один альт, а моего покупателя всё не было. Приходили, пробовали играть — и откладывали. А я ждала, ждала — и запоминала всё, что вижу и слышу. Наконец в мастерскую пришёл покупатель — он говорил с незнакомым акцентом... Он был из далёкой северной страны, у него были небольшие руки, и он искал виолончель чуть меньше обычного
дупла уже выросла. Можно было, конечно, и без дупла — просто рядом постоять, погладить рукой. Но теперь и до тополя сотни километров. И ему уже никак не расскажешь всё-всё: как она надеялась, что тут, в новом городе, у неё появятся друзья. Не только среди деревьев, но и среди людей. И что в музыкальной школе сразу поймут, что она, Женя, умеет. И сразу же попросят где-то выступить — и
дупла уже выросла. Можно было, конечно, и без дупла — просто рядом постоять, погладить рукой. Но теперь и до тополя сотни километров. И ему уже никак не расскажешь всё-всё: как она надеялась, что тут, в новом городе, у неё появятся друзья. Не только среди деревьев, но и среди людей. И что в музыкальной школе сразу поймут, что она, Женя, умеет. И сразу же попросят где-то выступить — и
