автордың кітабынан сөз тіркестері  Персоналии: среди современников

Александр Генис

Характерные для Мамлеева абзацы выглядят так: “Теперь можно спокойно запить, лечь в гроб или в сумасшедший дом – все равно – или устроиться на работу учителем

Тяжело, если жизнь прожита
с одними, а оправдываться приходится
перед другими.
Катон старший

Идут по лесу двое – самоскопец Михей и убийца-маньяк Фёдор. Михей говорит про своих приятелей: “Ну, эти всё же лучше, чем которые в школах учатся”. – “Ну, об этих мы и не говорим. Это просто грибы”, – соглашается Фёдор.

Из этой цивилизованной эпохи пришло и главное в моих глазах достоинство лосевской поэзии – остроумие, позволяющее вскрыть как слово, так и дело. Этим тонким инструментом может пользоваться лишь специалист, знающий, что литература – еще и профессия, секретное ремесло, с помощью которого мастер изготовляет затейливые вещи из языка. В книжках Лосева читатель любуется ими, неторопливо прогуливаясь по саду изящной словесности.

Матюкаюсь же я потому, что мат, русский мат, спасителен для меня лично в той зловонной камере, в которую попал наш могучий, свободный, великий и прочая, и прочая язык.
Мат Алешковского – поток сложно организованной поэтической материи, с искусной инструментовкой. Именно это позволяет ему найти себе место и на англоязычной полке, где существует давняя традиция “карнавализации дна”.

Меня упрекали во всем, окромя погоды,

и сам я грозил себе часто суровой мздой.

Но скоро, как говорят, я сниму погоны

и стану просто одной звездой.

Море у Бродского – нирвана, кладбище форм, где заканчивает свою жизнь все твердое, все имеющее судьбу и историю.

Море – прореха в бытии, дырка, пустота, где ничего нет, но откуда все пришло.

Столь же изменчива и столь же неизменна сущность другой стихии, которую Бродский предпочитает трем остальным: воды. То рекой, то дождем, но чаще – морем, она омывает его стихи.

Летящей птице нельзя остановиться. Выхваченная – взглядом или слухом – из своей среды, она застывает в той немыслимой неподвижности, которая намекает на иные, более причудливые и более динамичные отношения между двумя непременными героями поэзии Бродского: между временем и вечностью.

Деля с вещами одно жилое пространство, мы катастрофически не совпадаем во времени. Нам оно “тикает”, им – нет. Поэтому через вещь смертный может заглянуть к бессмертным.