Оглавление

1. Батыр поневоле
2. Батыр поневоле ГЛАВА 1. КОВАРНЫЙ РАРИТЕТ
3. ГЛАВА 2. НАРЕЧЁННАЯ НЕВЕСТА
4. ГЛАВА 3. ГЛАМУРНЫЙ ШАМАН
5. ГЛАВА 4. КАРАВАНЩИКИ
6. ГЛАВА 5. ПОЭТ И КРАСАВИЦА
7. ГЛАВА 6. БИТВА ЗА ЛЮБОВЬ
8. ГЛАВА 7. МУДРЕЙШИЙ ИЗ МУДРЕЙШИХ
9. ГЛАВА 8. ДИВЕРСИОННЫЙ ОТРЯД
10. ГЛАВА 9. В ГОРАХ
11. ГЛАВА 10. ОГНЕПОКЛОННИКИ
12. ГЛАВА 11. ОХОТА НА ЛЕОПАРДА
13. ГЛАВА 12. ЗОЛОТАЯ АНТИЛОПА
14. ГЛАВА 13. ЗАХВАЧЕННЫЕ ГОРОДА
15. ГЛАВА 14. ВЕЛИКИЙ И УЖАСНЫЙ БАБУР
16. ГЛАВА 15. ПОСЛЕДНИЙ ПОДВИГ БАТЫРА

Батыр поневоле
ГЛАВА 1. КОВАРНЫЙ РАРИТЕТ

Мне снился наглый толстый кот. Чёрный как ночь. Он сидел возле мышиной норы и шептал с присвистом: «Мышь, эй, мыыышь, выходи!» Минуту спустя, даже сквозь сон, я понял, что кто-то шепчет на самом деле. Причём шепчет что-то странное, что-то вроде: «Алпамышь, выходи…» Я попытался открыть глаза: что за чепуха, какой-такой мышь-Алпамыш? Это всё Андрюха Батон виноват…..«Пойдём, Костян…. меня дежурным в музее оставили… я вино в кладовке нашёл, раритетное!»

Подвел меня этот раритет…. Кто знал, что после пары рюмок двое здоровенных мужиков будут носиться по музею с кремнёвыми топориками, мерять шлемы и кольчуги и пытаться зажарить чучело мамонта. Последнее, что я помнил, это как заваливаюсь спать в экспонате под названием «Юрта кочевника».

Глаза мне все-таки открыть удалось, но не целиком — две узкие щели. Мама-дорогая, ну и лицо у меня сейчас. Надеюсь, я не проспал в юрте все выходные, и не напугаю посетителей физиономией кочевника, вылезающего поутру из родной юрты.

С превеликим трудом глаза удалось раскрыть шире. Батюшки, это что я на себя нацепил? Полосатый халат, шаровары, сапоги…. какая роскошь…. Я откинулся на подушки, потянулся. Сквозь дымоходное отверстие юрты светило солнце….

Я вскочил на четвереньки.

Полог юрты приоткрылся, и высунулась чумазая морда в тюбитейке:

— Ляббай, Алпамыш-батыр, Хаким-бек, доблестный кайсар, поднимайся, Калдыргач-аим зовет!»

— Кто…?!!! Что..?!!! …Кто ты такой?!!! — вскочил я.

— Кто я? Я ваш преданный махрам Фазыл-кул.

«Мой махрам», — повторил я про себя и закрыл глаза. Тьфу, Андрюха, предупреждать надо, что раритет настолько хорош…

— Алпамыш-бай, вы идёте?!

— Иду, — открыл я глаза и отодвинул полог …. «****» — мысленная нецензурная лексика.

Вокруг стояли другие юрты: просто серые и цветные с узорным шитьем. Около юрт сновал народ: тетки с мелкими-мелкими косичками на головах, все в шапочках, в шароварах, в халатах, мужики с чалмой на голове. Из юрт курился дымок, неподалеку загон с конями, овцами и …. верблюдами…

Я посмотрел на своего махрама, почтительно склонившего передо мной голову. Сейчас он поднимет глаза и поймет, что я никакой не Алпамыш-бай… но Фазыл-кул преданно посмотрел мне в глаза, снова наклонился и сказал почтительно:

— Сестрица ваша, Хаким-бек, уже собрала для вас сбрую, шлем, щит и оружие.

— Что?! — вытаращил я глаза на бедного махрама.

— Как что? — удивился он. — Мы ведь собрались выручать вашу невесту, Барчин-ай! Видимо, посчитав, что я теперь всё понял, Фазыл-кул шустренько двинул вперед.

Я, путаясь в полах халата, поспешил за ним.

— Хаким-джан, тулпар наш быстрокрылый, — прервал мои мысли Фазыл, — быстрее, сестра ждёт!

Я честно попытался засеменить ещё быстрее. Мы подошли к нарядной, ярко-бордовой юрте, возле которой нас ждала смуглая девушка с тучей длинных косиц на голове.

— Хаким-джан!… — заголосила девица, вталкивая меня внутрь юрты, — не подведи нареченную невесту свою, не посрами нашего рода, выручи розу из вражеского плена, пожелтела Барчин-ай как лепестки шафрана, иссохлась от тоски по тебе, прислала она с десятью гонцами записку с просьбой о помощи. Передали гонцы записку нашему отцу, только коварный Байбури не захотел рисковать тобой и спрятал записку в ларец. Вчера в отцовской юрте я нашла записку, поспеши батыр спасти свою честь!

Меня затошнило. «Господи, в чем я провинился перед тобой?!! Я никого не обижал, писал статьи, посещал выставки, даже ходил в театры!!!» — такие горестные думы меня одолевали, пока на меня надевали шелковую рубаху, боевой чапан, перевязывали кушаком и нахлобучивали на голову булатный шишак.

Потом мне в придачу принесли щит из кожи носорога, пику и меч в кожаных ножнах. Сестрица, чье имя мне в жизни не выговорить, оглядела меня с удовлетворением: «Теперь осталось добыть коня!»

В юрту заглянул Фазыл и ахнул, увидев меня в полном облачении:

— Алпамыш-батыр, вы стройны как самаркандский минарет! А лук-то, лук дедовский наследственный забыли…. Хаким-бай, вы ведь ещё семилетним ребенком всех нас удивили, подняли бронзовый лук весом в целых 14 батманов!

Фазыл восхищенно зацокал языком.

— Чтоб у тебя язык отсох, — подумал я. Может, богатырь и поднял лук, но я с трудом держу меч и пику…

— Поберегу лук, — как можно серьезнее сказал я, — мало ли что в дороге случится.

Фазыл спорить не осмелился.

— Идите, Хаким-джан, теперь к табунщику, — проворковала сестра, подталкивая меня к выходу, — пусть Култай поможет выбрать коня.

Ёошкин-кот, — я чуть не заплакал, — только верховой езды мне не хватало, я ни разу даже не сидел на лошади.

Радостный Фазыл поволок меня к табунщику. Я семенил за ним, погромыхивая мечом и пикой, поправляя съезжавший на глаза шишак, и пытался смотреть на все как можно более оптимистично.

Мы зашли за юрты, туда, где пасся конский табун. К нам подбежал сухонький старичок Култай.

— Дай коня Хаким-беку, живо, — прикрикнул Фазыл.

— А папенька разрешил уважаемому Хаким-беку выезжать из дому? — Хитро прищурился старикан. Я тоже взглянул на Фазыла, тот аж надулся от возмущения:

— Да как ты смеешь, раб, перечить самому Алпамыш-батыру, нашему грозному льву, который в ярости перерубает верблюда пополам!!!

Я смущенно закашлялся. Табунщик задумался.

— Курхайт!!! — Вдруг изо всех сил крикнул он, и на клич со всей степи начали сбегаться кони и становиться перед нами в ряд.

— Выбирай любого, — кивнул он мне на коней.

Я глянул на лошадок. Горюшко моё. Это разве лошади? Это слоны… Глаза красные, из ноздрей дым валит, копытами землю роют.

Я медленно, как в магазине, шел вдоль ряда коняшек, их рассматривая. Рядом шел Култай и недоуменно хмурился.

— Хаким-бай, — наконец, сказал он, — разве мои кони плохи? Разве не быстрокрылы они словно тулпары, не стройны? Разве не похожи гривы их на шелк?

— Похожи, похожи, — утешил я старика, продолжая двигаться вперед, к моей радости кони становились все мельче и неказистее… Конец ряда заканчивался совсем уж малорослым рябым коньком, доходившем мне едва до плеч. Конёк понуро смотрел в землю, видно, совсем не ожидая, что знаменитый батыр его выберет.

— Вот этого хочу, — ткнул я пальцем в животину.

Култай только было открыл рот, как на него налетел Фазыл со своим неизменным:

— Как смеешь ты перечить хозяину, подлый раб, шакал без роду и племени. Алпамыш-бай сказал, что хочет этого коня, значит Алпамыш-бек знает, что он делает, может, конь этот волшебный, не дано тебе твоим худым разумом постичь великих помыслов нашего доблестного кайсара.

— Хорошо, ехидно улыбнулся Култай, — пускай Хаким-джан берет чубарого жеребчика, но у слуги конь должен быть не больше, чем у хозяина, поэтому тебе я дам ишака.

После этого вредный дед снова свистнул, коняшки разбежались и остались только мой жеребчик и длинноухий ишак для Фазыла.

— Коня зовут Байчибар, — сказал нам на прощание табунщик и удалился.

Фазыл, поминая шайтана, взгромоздился на ишака и, оттопырив нижнюю губу, иногда прицокивая языком, смотрел, как я пытаюсь взобраться на Байчибара.

Я подходил к нему то с одного бока, то с другого, перекладывал меч с пикой из руки в руку, хватал коня за стремена и подскакивал. Наверняка, мой преданный махрам думал, что я таким образом колдую и сейчас полудохлый конёк превратится в богатырскую лошадь. Но конёк не превращался, даже наоборот, устал стоять и прилёг на землю. Я моментально воспользовался моментом, вспрыгнул ему на спину, обхватил за шею, после чего кольнул бедное животное пикой в круп.

Конек взвился на дыбы и резво поскакал вперед. Фазыл догнал нас на ишаке, и мы поехали бок-о-бок по степи.

— Долго ли нам ехать, Фазыл? — Спросил я у махрама.

— Шесть месяцев, Алпамыш-батыр, — бодро ответил тот, — дорога наша лежит до степи Чилбир-чоль через горные кручи, страшные ущелья, еле-еле заметные тропки и сыпучие пески.

— Ясно, — устало кивнул я, перспектива вдохновляла. Я напомнил себе о том, что надо во всём находить плюсы. Итак, у меня теперь навалом времени, чтобы узнать, кто такой Алпамыш, и зачем он едет в такую даль.

Вспомнив любимую комедию «Джентльмены удачи», я осторожно завел разговор со слугой.

— Послушай, Фазыл, я тут на днях с верблюда свалился и головой ударился, теперь тут помню, а тут совсем не помню, поведай-ка мне, друг любезный, мою биографию. Ну, вернее, кто я таков, родные, близкие, пароли-явки.

Фазыл тотчас же достал из мешка за спиной какую-то балалайку, и с готовностью затянул под неторопливый перебор струн: «Глава конгратского племени бий Дабан-бий, у него сын Алпин-бий, у Алпин-бия два сына, старшего звали Байбури, младшего — Байсары…»

«Короче, Авраам родил Исаака», — подумал я и представил, как мы полгода неторопливо едем на своих клячах по широкой степи под нудное перечисление ста колен предков Алпамыша.

— Стоп! Я вспомнил всю родню, молодец, Фазыл, талант, отдам тебя по приезду в самодеятельность. Спой теперь про меня.

— Хаким-бек в семь лет поднял наследственный лук весом в 14 батманов, — тем же тоном, позвякивая балалайкой, продолжил Фазыл, — стрелой могучий батыр сбил верхушку Аскарских гор и получил за это имя Алпамыш-батыр…. он знаменит и богат, у него сто тысяч верблюдов, двести тысяч овец и девяносто табунов лошадей… Хаким-бек непобедим, у него взгляд как у сокола, а булат в его руке тверже чем алмаз. Фазыл замолчал, чтобы отдышаться.

— В целом, ясно, — остановил я махрама, — информация исчерпывающая, ты забыл, правда, упомянуть, что я верблюда пополам разрубаю.

— Я не забыл! — взвился на своем ишаке Фазыл, — я не успел!

— Ладно, прощаю, — успокоил его я, — сегодня пополам разрубать не стану. Лучше напомни, куда мы едем?

Вдохновленный Фазыл опять забряцал и начал растекаться мыслью по древу:

— Ещё при рождении сговорили Хаким-беку невесту, дочь его дяди, несравненную Барчин-ай. Гуль-Барчин словно юная сайга, зубы у ней — жемчуга, лик подобен луне, полумесяцем серьги, стан стройней кипариса…. Расцвела она словно роза в своем кишлаке, но прознала про нее старуха Сурхаиль, послала за девицей семь своих сыновей-батыров и похитили они нашу пери, увезли в чужие степи…

— Что, говоришь, хороша, невеста, — замечтался я.

— О да! — Привстал на стременах Фазыл, — плечи у неё пятнадцать четвертей каждое. Насилу одолели её похитители. Схватила она старшего батыра одной рукой за ворот, другой за кушак, опрокинула навзничь на землю, колено на грудь поставила, у батыра кровь изо рта хлынула, задавила ай-Барчин богатыря.

— Охренеть, — помрачнел я, — а может богатыри хилые были?

— У ведьмы старухи семь сыновей, каждый носит девяностобатманный железный панцирь, вместо кушака повязывает поводья четырнадцати коней и в день съедает девяносто баранов — продекламировал Фазыл, вонзая нож в моё сердце.

— Батыров тех зовут, — продолжал зараза Фазыл, — Караджан, Кокальдаш, Кошкулак, Кокаман, Байкашка, Тойкашка и младший Коккашка.

— Коккашка?!?!… — я так и загнулся от хохота…

— Коккашка, — невозмутимо повторил махрам, — что значит «звездочка голубого цвета на лбу у лошади».

— Ещё раз охренеть, — подумал я.

— Эй, дружище Фазыл, стемнело уже, и кушать охота, — обратился я к Фазылу спустя часа четыре. — Может, отель какой неподалёку есть?

— Никакой Адели нет, — горестно покачал головой слуга, — есть старый мазар.

— Кто? — переспросил я.

— Мазар старый, курган на кладбище, — пояснил Фазыл, там и переночуем.

— Чудненько, — кисло улыбнулся я, — интерьер винтажный и компания подходящая.

Вскоре мы подъехали к старому заброшенному кладбищу. Спрашивать Фазыла откуда кладбище посередине голой степи не хотелось, в ответ я бы услышал очередную заунывную легенду.

Посередине кладбища одиноко торчал мазар: нечто, похожее на каменный склеп. Я подъехал поближе, кое-как слез с коняги, просунул голову в дверной проем:

— Эй, хозяин, есть кто дома? Местечко найдётся?

— Для тебя места нет, — ответил мне скрипучий голос из глубины, есть только место для твоего коня.

— Нет, так дело не пойдёт, а мне что на улице торчать! — Я обошел мазар кругом и заглянул с другой стороны:

— Место есть?

— Здесь есть место для вас и коня с ишаком, — с готовностью ответили мне.

«Избушка-избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом», — подумал я, и подтолкнул незадачливого жеребчика вперед. Потом зашел сам и кликнул Фазыла, с интересом наблюдавшего за мной на безопасном расстоянии. Я лично ничуть не боялся, потому что, признаться, слабо верил в происходящее… И, вообще, удивить меня, после всего увиденного за день, было очень сложно…

Никаких зомби в мазаре не оказалось, я с наслаждением стянул с головы булатный шишак и прислонил к стене пику. Подоспевший Фазыл расстелил для меня на полу некое подобие спартанского ложа, но мне так хотелось спать, что я заснул сразу же, как только лег, лелея тайную надежду, что проснусь у себя дома.

И приснился мне замечательный сон….

Моя нареченная невеста Барчин-ай протягивала мне чашу вина, обворожительно улыбаясь:

— Алпамыш-джаным, мой яр, знаю, круглый год ты опьянён страстью, так утоли свою жажду, девушки-служанки ушли, мы в юрте одни, склони голову ко мне а грудь…

На обольстительной гурии была одна кружевная шаль на голое тело, она прижалась ко мне и прошептала, чтобы я не робел.

Меня кинуло в жар, я отпил глоток сладкого ярко-красного вина, осторожно приобнял Барчин за талию, и почти коснулся чувственных полуоткрытых губ, как вдруг полог юрты откинулся, и показалась фыркающая лошадиная морда Байчибара. Я вздрогнул и проснулся…

Мазар освещали лучи утреннего солнца, мой слуга дрых на лошадиной попоне. Приключение продолжалось…

ГЛАВА 2. НАРЕЧЁННАЯ НЕВЕСТА

Всё тело ныло и болело после вчерашней верховой езды, неохота было не то что вставать, даже шевелиться. Но неугомонный Фазыл уже суетился. Увязывал поклажу, поил коня и своего ишака. Я подошел к Байчибару: «Эх, ты, коняшко… жуёшь овёс, сказал бы лучше, как нам быстрее доехать, иначе хозяин останется без мягкого места…»

— Иногда лучше не дойти, чем зайти слишком далеко, — глубокомысленно произнёс конь, посмотрев мне прямо в глаза.

— Ты чего это, скотина, раньше не признался, что говоришь?! — возмутился я, после того, как Фазыл привёл меня в чувство.

— А я по жизни вредный, — заметил конь.

— Вай, вай! — всплеснул руками Фазыл, — я ведь говорил, что конь волшебный!!!

— Ну ладно, смягчился я, — раз уж ты говорить умеешь, да к тому же так складно, посоветуй, как нам до недругов добраться?

— Ноу проблем, — подмигнул мне жеребец, — сиддаум плиз.

Я кое-как взгромоздился на своего скакуна. В ту же секунду он распустил два огромных белых крыла и взвился в воздух.

— Рады приветствовать вас на борту нашего авиалайнера, — мелодичным голоском сообщил мне Байчибар, а я с ужасом смотрел на кроохотного Фазыла, который кругами носился вокруг ишака и пинками пытался заставить его взлететь.

— А как же Фазыл?! — ошарашено спросил я.

— Дружба, которая закончилась, — и не начиналась, — философски изрек Байчибар.

— Меня лично, Константин, гораздо больше волнует, как вас угораздило попасть в такой переплёт?

— Так ты..то есть вы..знаете кто я?! — воскликнул я.

— Ну конечно, — невозмутимо подтвердил конь, — конечно, я знаю, кто ты. Я ведь волшебный конь. Племянник Конька-горбунка. Между прочим, с энциклопедическими познаниями. Так что тебе несказанно повезло. Учитывая, что в тебе нет ничего особенного. Ты Костя Савушкин, 25 лет, работаешь журналистом в захудалой газетёнке, вредных привычек и судимостей не имеешь, блестящих способностей и талантов тоже. Вот мне и интересно, как ты здесь оказался?

— Где здесь? — переспросил я, — в прошлом?

— Дурак ты, Константин. Если бы ты оказался в прошлом, тебя бы с твоей рожей давно бы четвертовали, как шайтана. Нет, милый! Можно сказать, что ты попал… ну считай, что в старинную легенду древних кочевников. Только для того, чтобы здесь оказаться, нужно два условия: во-первых, вещь из настоящего прошлого, во-вторых, принятое внутрь зелье из мифического прошлого.

— Юрта и вино….удрученно сказал я, так оно всё и было… значит, если бы я заснул в индейской пироге, то проснулся бы Чингачгуком Большим змеем? Эх, Андрюха, кто бы мог подумать, что ты способен на такую подлость..

— Андрюха тут не причем, — заметил Байчибар, — такое под силу только местному колдуну, и притом весьма могущественному. Но обдумать всё придётся потом, сейчас я иду на посадку.

С этими словами Байчибар плавно спланировал на холм, по склонам которого паслись черные овцы, прыснувшие при виде крылатого коня во все стороны.

К нам подошли удивлённые чабаны:

— Гай, батыр, что за конь чудесный играет под тобой на сто ладов? — спросил один из них, — да и ты, видно не из наших краев, джигит?

«Если бы ты только знал как прав», — подумал я.

— Да, сам я не местный… э, вы тут девчонку случайно не видели, такую полненькую, с родинкой над губой, Барчин-ай её звать?

— Пс, — раздалось у меня за спиной, — так ты ничего не узнаешь, повторяй за мной: Я бек-батыр Алпамыш, грозный пахлаван, мой гнев, как северный буран, орёл могучий, я был глава народу своему и золотой джигой я украшал чалму.

Я старательно повторил, прибавив от себя, что взглядом высушиваю океан и смешиваю с прахом кровь врагов…

— Масштабно, — одобрительно хмыкнул Байчибар, — для репутации важен размах, а не итог. Теперь в том же духе расспроси у них про гуль-Барчин, только прямо про неё не спрашивай, говори иносказаниями.

— Э… замялся я, — и ещё у меня есть один вопрос…, — конь весьма чувствительно кусил меня за зад..

— Иии змею ужалит смертная тоска! — вдохновенно взвыл я, — сокол я, что ищет утицу свою, где верблюдица, что страсть мою зажгла, я самец, ищу верблюдицу свою, разъярен желаньем, грозно я реву, о луку седла я головою бьюсь, никого на свете не боюсь. Если встречу я вражину на пути, лучше враг ко мне не подходи, легким камушком швырну под облака, будет порознь ног, жопь и голова!

Пастухи испуганно зашептались:

— Есть упущенная тобою утица, — потупившись, признался, наконец, один из них. Девяносто коршунов её сторожат день и ночь. Не одолеть таких коршунов даже такому грозному батыру, зря ты приехал сюда, найдешь ты вместо верблюдицы свою погибель.

— Как ни высока гора, не отступай: пойдешь, перейдёшь, — вспомнил я к слову какую-то древнюю поговорку.

— Ну что ж, — развели руками чабаны, — будь тогда сегодня нашим гостем, грейся возле нашего костра, откушай нашей шурпы.

Чабаны заботливо постелили мне свою одежду, бережно распрягли и пустили пастись Байчибара. Под открытым звездным небом, у огня, под мелодичные песни шаиров удивительно хорошо лежалось. Есть всё-таки в моём положении и приятные моменты подумал я и меня тотчас же одолел крепкий сон. И опять мне приснилась юрта прекрасной Барчин-ай.

— Возлюбленный мой джигит, — нежно шептала девушка, — из таких далёких краёв ты примчался, чтобы освободить меня! Ты самой судьбой преподнесён мне в дар, мой хан! Не томи меня, сломи свою робость, подойди и обними меня покрепче!

Глаза Гуль-Барчин манили своей глубиной, от её лукавой улыбки я готов был расцвести словно майская роза..

— Ты сводишь меня с ума, Барчин-ай, — ответил я, подойдя ближе, обнимая девушку и проводя ладонью по её распущенным, черным как смола волнистым волосам. Я пьянею без вина, я сгораю, как тонкая свеча, когда смотрю в твои тёмные волшебные глаза, я смотрю на тебя так, как будто вижу впервые. Я приду к тебе, выручу тебя из плена…

Сладко потянувшись, я поспешил открыть глаза, — уж не вернулся ли я домой? — возвращаться мне вроде пока и не хотелось… Нет, эта знакомая лошадиная морда явно не из Питера..Байчибар расселся на лужайке, держа в одном копыте блокнотик, а в другом авторучку и старательно что-то туда записывал.

— Я ещё и крестиком вышивать умею, — фыркнул он, заметив мой вопросительный взгляд. — Итак, пока вы спали и видели сладкие сны, я успел побывать на разведке в стане нашего врага, а именно в пещерах, где обитают девяносто батыров. Все они состоят на службе у калмыцкого Тайча-хана и все хотят взять в жены пленную. Но Барчин-ай не лыком шита: объявлено о начале грандиозного состязания. В программе: а) скачки б) стрельба из лука в теньгу за тысячу шагов в) борьба со всеми батырами на майдане. Победитель получает девицу. Конь убрал блокнот.

— Скачки назначены на сегодня, на восемь утра, судя по моему хронометру, без пяти минут восемь, чистите зубы и поскакали!

— Наши скачки называются «байга», — поучал меня по дороге Байчибар, — проводиться они будут на Бабахан-горе, ехать до неё около девяти дней, так что приготовьтесь к дальней дороге. Я приуныл. Хотя Чибар и достал для меня где-то штаны с кожаной попой, но натирало седло все равно нещадно, поэтому выглядел я на коне явно не как джигит.

— На скачках будет присутствовать сам шах! — с явным удовольствием продолжал Байчибар, — а всего в забеге примут участие 499 коней. Я пятисотый!

Мы подъехали к степи Чилбир-Чоль. Её заполнял народ: старики и детвора, бедняки, и знатные толстые беки в дорогой расшитой одежде, — степь напоминала галдящий базар. С единственным отличием: очень уж тут много было всадников. Особо отличались семеро батыров-братьев, похитивших мою невесту. По меткому выражению Байчибара, голова каждого размером с юрту, а туловище с небольшой холм.

При виде нас богатыри тут же соскочили с коней, сложили руки на груди и поклонились. Не слез с коня и не поклонился только самый огромный из них.

— Алпамыш, — пробасил он, — глядя куда-то вбок, — сохрани свою жизнь, поверни с пути. Я с тобой не шутки шутить собрался, я тебе башку откручу и в карман положу.

Я сглотнул. Громкие слова про то, как я смешиваю с прахом кровь своих врагов, застряли у меня в горле.

— Сладко пить из чаши популярности? — ехидно прошептал мне Байчибар.

— Что ты как на базаре себя расхваливаешь, — неожиданно громко для себя сказал я, — ты ведь пахлаван, а не баклажан. Друзья богатыря громко заржали. — Выйдем на майдан, я сам тебе все лишнее пооткручиваю, — продолжил я, вдохновлённый успехом.

Превратить немедленно меня в лепешку огромному батыру помешал самый молодой из братьев, который встал перед конем своего брата и промолвил:

— Кокальдаш-батыр, мы все приняли условия, Барчин-ай, никто не возражал. Будь господином своего слова. Если верх в состязании одержит Алпамыш, значит Ай-Барчин будет ему женой.

Кокальдаш на это ничего не ответил, все батыры сели на коней, и мы устремились к месту сбора участников соревнования. Ехать до Бабахан-горы мы были должны все вместе.

— Ты слишком нетерпелив для батыра, — читал мне мораль Байчибар, — мало в тебе смирения, — он весело заржал. Однако сколько здесь скакунов!

Действительно, пятьсот всадников, все на отличных лошадях, это смотрелось внушительно. Мы с Байчибаром хотели незаметно затесаться в толпу, но у нас ничего не вышло. Какой-то батыр на мощном красавце коне остановился перед нами и показал пальцем на моего коняшку:

— Гляньте, братцы, да это же Алпамыш! И на этой вот скотине ты надеешься нас обогнать? Вокруг раздался громкий хохот и нас с Байчибаром обступили. Со всех сторон неслись выкрики:

— Как это умудрился ты, Алпамыш, доехать сюда на этой негодной кляче!

— Да это же совсем нестоящая животина, она и при ходьбе то раскачивается!

— Это же не конь, его давно ждёт живодёр!

Морда Байчибара тут же вытянулась до земли, а бешено вращавшиеся глаза заметали молнии.

— Терпение и смирение, — напомнил я ему и погладил по холке. Чибар только плотнее сжал зубы.

Раздался чей-то громкий свист, вокруг захлопали плетки и всадники тронулись в путь.

Байчибар не торопился в передние ряды, а ехал ровно посередке, однако, ничуть не сбавляя темпа. Мы ехали ровной бесконечной степью, круглыми сутками, только иногда делая короткие привалы. Я привык и спать, и есть в седле и перестал обращать внимание на смешки над моим конем. Однако смешки вскоре стали затихать, потому что, хотя Байчибар и не стремился вперед, но и темпа не сбавлял и скакал с той же скоростью, с какой начал, в то время как многие кони уже выдохлись и отставали. Мой жеребец не знал устали и, казалось, становился бодрее день ото дня. Другие начали посматривать на нас с опаской и говорить, что мой конь хитер, и что у людей не может быть таких лошадей. Вскоре мы подъехали к скале Зиль, неприступной круче, преградившей дорогу. Всадники один за другим потянулись