Элла Нестерик

Прощание с Эгой

Моя путевая да непутёвая сага :)

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Элла Нестерик, 2018

Прощание с Эгой — рассказ о путешествии по Земле, погружении внутрь себя и восхождении на Небеса. Это история из жизни, о жизни и за жизнь.

12+

ISBN 978-5-4490-1922-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Прощание с Эгой
2. Глава I. Рубеж
3. Глава II. Дух Чои
4. Глава III. Телецкий шабаш
5. Глава IV. Дорога в Небеса
6. Глава V. Слияние
7. Глава VI. «Открылась бездна звёзд полна…»
8. Глава VII. Русалочий Аше
9. Глава VIII. Возвращение
10. Послесловие

Прощание в Эгой — рассказ о путешествии по Земле, погружении внутрь себя и восхождении на Небеса. Это история из жизни, о жизни и за жизнь.

Глава I. Рубеж

Опять этот нескончаемый монолог. Как же я ненавижу себя за него…

— Останови машину! Останови, говорю!

— Не дури.

— Я серьёзно! Разворачивайся! Мы никуда не едем!

Не стоило говорить за двоих, разумеется, но я была вне себя. Он ехал дальше, вперёд, вполне себе сохраняя спокойствие. Во всяком случае, таким он казался снаружи. Меня же несло. Не по-детски.

— Разворачивайся! Или я выпрыгну прям на ходу!

— Успокойся. И так дорога хреновая, ещё ты тут под руку орёшь.

Он сказал это без упрека почти. Причём я не уверена, что последнее он именно произнёс, а не подумал. Да и вообще, я в последнее время почти что ни в чем не уверена. Включая и то, что эта давно запланированная и трепетно ожидаемая поездка состоится-таки. Ведь всё под угрозой сорваться! Психический Армагеддон!

Каким-то чудом, которое я склонна называть непротивлением моего мужа (он так и продолжал вести машину, спокойно и сосредоточенно на вид, нисколько не поверив в серьёзность моих выплюнутых слов), точней, его иммунитетом к моим заскокам (хитрец, он знал, как я рвалась в эту поездку, как ей жила), я в этот раз сдалась довольно быстро и перестала митинговать, уставившись всё ещё с недовольным видом в окно на пролетающий пейзаж.

Пейзаж… Должно быть, это громко сказано. Уже изрядно обесцвеченная летним зноем степь, время от времени переходящая в довольно неказистые выпуклости почвы, изображающие собой подобие то сопки, то холма. Ничем непримечательные поселения. Куда-то и откуда-то под видом речки и без участия текущая вода. Расплесканные по обочинам закамышелые болотца и ростом неудавшиеся дерева, бросающиеся в глаза то правильностью насаждений, то их редкостью, а то единоличностью отдельно отстоящих стволов и их ветвей. И это при моей неприхотливости и при моей способности узреть прекрасное там, где для большинства его в помине нет! Я была явно далеко не в лучшем состоянии. Но, тем не менее, гроза прошла.

Кстати о грозах. Не в переносном смысле. Случалось вам когда-нибудь вдруг оказаться под обстрелом молний, под прессом туч, словно бы жаждущих всё потопить? Мы как-то с мужем попали в эдакую переделку. В буквальном смысле продирались пузом по грязи распаханного поля, замирая и вдавливаясь в грунт всем существом в очередной «бомбежке».

— Голову не поднимай!

— Ох, чёрт, как близко. Аж жаром обдало. Тебе не кажется, она охотится за нами?

— Похоже. Но не думаю, что там присутствует какой-то интеллект. Давай вперёд, пока затишье.

Мы с силой выдираемся из грязи. Вода и слякоть, пропитавшие одежду, придают нашим потугам замедленный эффект. Такое чувство, что ты тащишь неподьемный груз. А надо проскочить. Хотя б немного. До следующих раскатов. Ещё пару шагов. К спасительным заборам окраинных домов. Там люди. Там мы в безопасности. По крайней мере, не одни в неравной схватке с разбушевавшейся грозой. Так же, должно быть, рассуждали первобытные наши собратья, спеша укрыться в комфортабельных пещерах от многочисленных превратностей судьбы. Эх, ностальгия))) Однако я серьёзно отвлеклась.

Итак, куда мы едем?

Ближайший и главнейший на момент пункт назначения — Алтай, та его часть, что называют «горный». И я уже предчувствую, что мне там обязательно понравится, хотя бы только потому, что горы — моя слабость и мечта. Я в детстве в них влюбилась во время пребывания у родственников в приветливой деревне на границе Казахстана и Китая и с тех пор неудержимо к ним рвалась. А вот спросите меня прямо почему, и я вот так вот сразу не отвечу. Это из области каких-то ощущений, вибраций, что случаются вблизи подобных мест. Они-то, как мне кажется, и создают ту тягу, которая потом активизируется даже при взгляде на картинку гор. Там высоко, там тесно, там опасно. Но в то же время есть и чувство защищённости, стабильности и «крепкого плеча». Я ОБОЖАЮ горы!

Пока что все идёт по плану, за исключением моего психа, вызванного очередным несущественным замечанием Коли (мужа то бишь) на мой счёт. Что-нибудь о моём поведении — слишком громко сказала (Но ведь я преподаватель! Мне по долгу службы положено громко вещать!), слишком тихо ответила (Ну, так вроде бы рядом сидим. Кто тебе виноват, что музА у тебя так орёт?), слишком долго соображаю (Но ведь я не обязана быть компетентной во всем?), слишком быстро рассказываю, не успевает следить (Потому что не слушаешь, голова другим занята…) и т. п. В его компании мне кажется порой, что я состою целиком из одних недостатков и максимум на что ещё гожусь, так это быть отправленной в утиль. Ох, доля моя, доля…

В экипаже, который претенциозно зовётся Приора, нас двое, прямо как у Джерома, не считая собаки. Позади, всё равно что на ложе, возлежает любимица наша по имени Дашка, спаниэлиха русских кровей. Ей всего-то два года, а она — уже повидавшая мир путешественница. Одного лишь присутствия этой зверюги достаточно, чтобы сгладить волнение и жужжащее ощущение непредвиденности обстоятельств, каковые всегда посещают в начале пути.

Дашка — супер-охранник и надёжный защитник от голода, перегрева и долгой езды с затеканием нижних конечностей, ибо лаем срабатывает на любое движение в радиусе обозрения, а зажарившись и подзамаявшись, выставляет свой фейс между нами, намекая так на побегать, поесть и попить, ну, а ежли свезёт, то и водные процедуры, для чего ей и лужа сойдёт. А ещё эта псинка умеет неплохо развлечь нас, когда, будучи в возбуждённом расположении духа, начинает с отрывистым лаем носиться вокруг и играючи нападать. Я её бесконечно люблю.

Даже трудно представить, что не так уж давно я была совершеннейше против ее появления в нашем доме, а когда таковое случилось-таки, не сразу её приняла. И причина не в том, что я не приемлю домашних животных. В корне наоборот! Сколько помню себя, всю дорогу жила среди них. Но тогда, незадолго, потерялся другой мой любимец, Кузяшка, кобелёк дворянской породы. Он ушёл погулять и пропал. И вся жизнь моя, во всех смыслах, недвусмысленно шла под откос. И кто знает, быть может, как раз этот сгусток энергии, эта лающая «торпеда» помогла мне в значительной мере воспрять. Словом, тут я признательна Коле, что он не послушал меня.

В этот раз на разладе и новых колесах мы практически долетели до места встречи двух государств, то бишь границы. Как же я не люблю такие места! В них себя ощущаешь чуть ли не преступником, сбегающим от наказания в другую страну, или контрабандистом, скрывающим запрещенный товар, а ещё террористом, которым интересуется Интерпол. Персонал их ведёт себя часто неспешно, снисходительно-пренебрежительно, деловито-сурово.

На своей стороне как-то сразу создался напряг, словно внешнее вторило всё ещё раздосадованному нутру. Пока мы ползли в очереди из машин к долгожданному рубежу, нам велели пройти с документами к будке, стоявшей невдалеке, для какой-то первоначальной проверки. Там к окошку лицом и на нем полулежа, встретил нас молодой, но уже жутко важный джигит. Такой важный, что я в порыве сознательности сообщила ему о нашей одушевлённой поклаже:

— У нас собака ещё в машине с собой. Документы все есть. Если надо, я принесу.

Пограничник прищурился:

— Какая порода?

— Спаниель, — отвечаю, предчувствуя некий подвох. Молодой человек смотрит пристально и спокойненько так говорит:

— Спаниеля нельзя.

— Почему? Как нельзя? — начинаю я паниковать.

— Не положено эту породу. Были случаи…

Я на грани истерики. Мозг за долю секунды выдаёт десятки решений, как ответ на мой же вопрос, заданный нарастающим страхом «И что же нам делать теперь?».

— Оставляйте, — всё так же спокойно вещает джигит.

— Как? Куда? Мы не можем!

Слава богу, на этом моменте включается муж:

— Да он шутит. Вы же шутите, молодой человек?

Губы парня змеятся в коварной улыбке. Вот гад!

— Так Вы шутите? Правда?

Служивый молчит, и опять подключается Коля:

— Шутит, шутит. Вон видишь, смеётся.

И словно бы по команде джигит в самом деле начинает почти хохотать. Я выдыхаю.

На паспортном контроле мы зависаем в очереди на целых полчаса из-за забывчивого дальнобойщика. Сперва он долго утверждал, что при пересечении границы в нашу сторону с него не требовали заполнения миграционной карты, затем, почуяв, видимо, все нарастающее недовольство за спиной, стал говорить, что, может, он её и заполнял, но позабыл, и, следовательно, не знает, где она, и, наконец, поняв, что и такое пояснение людей в погонах не удовлетворяет, вдруг побежал куда-то и вскорости вернулся с той самой злополучной и ненавидимой уже всей очередью вкупе с персоналом миграционной картой.

На стороне российской, как будто компенсируя за нашу, прошло всё совершенно скучно-гладко. Лишь проверяющий на паспортном контроле смутил немного Колю вопросом о родстве с небезызвестным Горбачёвым, да паренёк, досматривавший авто, настолько впечатлился нашей спанькой, что даже помахал ей вслед и крикнул «Пока, Дашка!».

И вуаля! Привет, родная Русь!!!

Сразу за Кулундой мы обнаруживаем деревушку с экзотическим названьем Орлеан, к которому на придорожном указателе какой-то весельчак добавил слово New. Коротенькая фотосессия возле него, затем спонтанный перекус из колбасы и овощей у живописненького озерка и гоним дальше бог знает сколько километров по так себе дороге с приятным, но однообразным видом из окна. Леса, поля, леса, леса, леса, поля, поля. И так до ночи с полнокровною луной, которая, помимо фар, была единственным дорожным освещеньем во внешней тьме, что с каждым мигом становилась всё плотней. Благо, что встречка попадалась крайне редко, и мы могли подолгу спокойненько катить на дальнем свете, пока совсем уже не выбились из сил. Ну, а поскольку ничего хоть сколько обитаемого нам так и не попалось до сих пор, решили ночевать среди полей.

Остановившись у ближайшего пролеска и растянувшись на откинутых сиденьях под тёплым одеялком (ночь выдалась прохладная тогда), мы погрузились в долгожданный сон, который, впрочем, был очень скоро прерван каким-то непонятным копошеньем снаружи у моей двери. Странно, что Дашка никак не среагировала на звук и продолжала размеренно сопеть на задней ложе. Ну, с Колей-то понятно — сон от такого марш-броска убойный. Но собака…

— Может, посмотришь уже? — раздалось вдруг снаружи тихо, но внятно. Я села. Голос был женский и не настроенный ждать. Я обернулась на Дашку, затем посмотрела на Колю.

— Не буди их, — словно бы видя меня, сказала она. — Открывай.

Всё ещё не решаясь, я лишь коснулась двери, и она распахнулась, явив мне создание с очень серьезным, но милым лицом.

— Привет! — просияла она лучезарной улыбкой, подавая мне руку из шифоновых волн бирюзы, что служили ей одеяньем. — Ну, давай, выходи.

— Зачем? — наконец, решаюсь я на диалог.

— Полетаем, — смеётся она, демонстрируя крылья, схожие со стрекозиными, нежно-розово-голубых-серебристых оттенков, что играют всполохами чудных отливов в кромешной ночи.

— У меня таких нет, — говорю я и только теперь понимаю, почему так отчётливо вижу её в темноте. И луна здесь совсем не при чём. Яркий диск её, лишь недавно нас сопровождавший, почему-то куда-то исчез, словно бы, насиявшись на славу, закатился вдруг за небосвод. Это все из-за тихого света, что исходит от таинственной гостьи самой, изнутри и как бы исподволь. Да к тому ж ещё греет, так, что даже не ощущаешь прохладную свежесть ночи.

— И не надо, — спешит она успокоить. — Полетим на моих.

— На твоих? Ты серьёзно? Вдвоём?

— А что? Что тебя так смущает?

— Ммм, но ведь это декоративные крылья, а значит, для грузовых, так сказать, перевозок они вряд ли годны, — пытаюсь я пошутить.

— Выходи и проверим. Боишься? — нападает со смехом она.

— Ничуть. Но хотелось бы прежде понять, с кем, куда и зачем я лечу.

— Ах, да, извини. Дурная привычка — не представившись, с места в карьер, — она чуточку отступает назад, приседая в торжественном реверансе, — Разрешите представиться, — здесь явно умышленно медлит и, лишь выпрямившись, наконец, говорит, — Эга.

— Эга? Никогда раньше не слышала это имя. Это краткая форма, наверно? А полная как?

— Нет никакой полной формы. И краткой. Так меня и зовут. Просто Эга.

— Понятно. Что ж, приятно познакомиться. А я…

— Можешь не представляться, — она неожиданно отрывается от земли и лёгким движением крыльев поднимает себя примерно на двухметровую высоту, где свободно парит прелестным таким приведением. — Я знаю.

— Окей, — говорю я, загипнотизированная сим действом. — И куда мы летим?

Эга снова выбрасывает из бирюзовых шифоновых волн руку в моем направлении:

— Хватайся. Я всё покажу.

Я несмело вытряхиваюсь из машины и едва начинаю протягивать руку в ответ, как с паническим ужасом вдруг ощущаю себя сдёрнутой с тверди Земли и летящей на скорости света!

— Ты куда-а-а-а!? Погоди-и-и-и!!! — сердце бьётся в ушах, тело плещет как флаг на ветру. — Не так быстро! Мне страшно!

— Не дрейфь, — повернувшись ко мне, улыбается Эга, — Я крепко держу. И к тому ж мы уже прилетели.

Неожиданно всё затихает, и под ноги ложится услужливо мягкий, но прочный ковер, а глазам предстает невиданной красоты снегопад.

— Зима? — удивленно взываю я к Эге.

— Не совсем, — она сочно вдыхает всей грудью, подставляя снежинкам лицо. — Здесь такого понятия нет. Нет деления, как у вас, на сезоны. Лето, осень, зима и весна здесь бывают, когда захотят, а точней, когда кто-то их сильно захочет.

— Ничего себе! По заказу, выходит? И кто же сие заказал?

— Да никто. Место знает, что ты любишь зиму и в особенности снегопад, и решило тебе угодить.

— Ничего себе! — только и нахожусь я ответить, выставляю ладонь под неспешно струящийся серпантин и затем подношу ее ближе. Вот теперь я действительно понимаю, что имела в виду дочь-малютка одного из наших знакомых, когда говорила:

— Пап, а ты знаешь, почему снег хрустит под ногами?

— Почему?

— Потому что у снежинок ломаются хребты.

Снег был живой совершенно! Он выглядел как живой! Как способный на чувства, эмоции, боль, радость, гнев. Он не таял, а плакал тихонько, когда исчезал у меня на глазах.

Я ловлю на себе насмешливо-изучающий взгляд и немедленно встряхиваюсь от наваждения.

— Что ещё это место обо мне знает?

— Всё, — говорит Эга, делает взмах рукой и движением дворника по лобовому стеклу стирает снежинный пейзаж.

Теперь мы стоим у крыльца симпатичного дома, что по внешнему убранству и раскрасу мог вполне себе претендовать на звание «сказочный терем».

— Это твой дом? — поворачиваюсь я к Эге.

— Не мой, а твой. Точнее, захоти ты, мог бы быть твоим. Ты ведь всегда хотела жить в своём доме?

— Хотела и сейчас хочу. Но разве он необитаем?

Снаружи дом выглядит так, как будто в нём кто-то живёт.

— Это всего лишь фасад. Внутри он пустой. Но стоит тебе шагнуть за порог и пройтись по нему, в том числе своей мыслью, как он сей же час обставится всем тебе нужным.

— Ого, дом-самобранец, — смеюсь я.

— Ну, да, типа того, — подхватывает Эга. — Так что? Начнем обживать?

— Погоди-погоди. Обживать для чего?

— Ну, как для чего? — она хлопает в нетерпении крыльями и порхает вокруг мотыльком. — Чтобы жить!

— В этом месте? — развожу я руками в недоумении. — Но ведь я никого здесь не знаю. И потом, у меня там внизу Коля с Дашкой. Как они без меня?

— Не внизу, а вверху. Но не вижу проблемы. Это место твоё, а значит, ты вправе его заполнять чем и кем пожелаешь.

— Ну, а если они, те, кого я хочу видеть рядом, жить здесь не захотят? Что, тащить их силком?

— Ох, — с досадой взмывает она надо мной. — Ну как же ты не поним