Василий Мазанюк

Мама, я хочу убивать

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Василий Мазанюк, 2018

Иногда злые мысли обретают форму. Что будет, если ты просверлишь череп соседу его же дрелью? Виктор Манилов один из тех, кто дал волю собственной ненависти и стал символом протеста, и олицетворением жестокости и безумного насилия. Что будет, если герой пойдёт дорогой злодея? Что будет, если добро станет агрессивным и жестоким? Можно ли построить мир через войну?

18+

ISBN 978-5-4490-5487-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Мама, я хочу убивать
2. Я убил себя
3. ПРОЛОГ
4. ГЛАВА 1
5. ГЛАВА 2
6. ГЛАВА 3
7. ГЛАВА 4
8. ГЛАВА 5
9. ГЛАВА 6
10. ГЛАВА 7
11. ГЛАВА 8
12. ГЛАВА 9
13. ГЛАВА 10
14. ГЛАВА 11
15. ГЛАВА 12
16. ГЛАВА 13
17. ГЛАВА 14
18. ГЛАВА 15
19. ГЛАВА 16
20. ГЛАВА 17
21. ГЛАВА 18
22. Глава 19
23. Глава 20
24. Глава 21.

Я убил себя

Горячая кровь и холодный кафель образуют прекрасный спектакль, полный чувств и эмоций. Они виртуозно дополняют друг друга. Работа в паре — вот залог их успеха. Сначала кипяток свежей красной жидкости намочил моё тело, а потом холод начал проникать сначала в кожу, затем, пробиваясь через куски мяса, он вгрызался в кости и буквально выламывал их.

ПРОЛОГ

Мама всегда учила меня: «никогда не бей первым». Я с пелёнок усвоил это правило, потому зачастую мне прилетало по роже и ответить я уже не мог. К слову, всё детство я рос спокойным и добрым мальчиком. Девочки любили меня, парни уважали. Во мне была искра, искра, которая в будущем должна была разжечь во мне огонь. Огромное пламя. Взрослые видели это во мне. Многие сулили мне хорошее будущее, возможно, из-за моей открытости и многогранности. Я умел всё: и быстро бегать, и красиво говорить, и сочинять стихи, и вам ли не похуй? Все мы в детстве кажемся талантливыми для взрослых, вот только всех нас в итоге ждёт могила. Холодная и сырая могила, сотканная из несбывшихся грёз и рухнувший мечтаний. Впрочем, это в будущем, а пока я золотоволосый мальчишка лет шести. С прекрасной белоснежной улыбкой и открытой душой.

Вскоре я пошёл в первый класс. В школе мне не нравилось, ибо я был сторонником сна до обеда, а не подъёма на рассвете. Но в целом я всегда встречал утро с улыбкой. И в школе старался со всеми поддерживать дружеские отношения. Бывали, конечно и драки, и ссоры, но редко. Помню одна из моих одноклассниц говорила, что лишь я способен подружить кого-угодно. Золотоволосый мальчишка семи лет. Лишь я мог подружить их всех.

ГЛАВА 1

Дрр… Дрр… Дрр…

Будильник зазвенел как обычно — раньше времени. И тут проблема не в самой технике, а в том, что я идиот. Я всегда ставил будильник раньше положенного, дабы просыпаться постепенно. Но всегда просыпался с трудом, как и в этот раз.

Хруст всех костей стал гимном моего утра. Наравне с ним олицетворять утро стал мой лысый приятель. Поначалу это вызывало моральный дискомфорт: вдруг кто-то зайдёт и увидит моего друга в боевой готовности. Впрочем, в этот раз, как и во все прошлые, никого не было. Я был один в холодной комнате. Будильник, как новые песни Жанны Фриски, я больше не слышал.

Я жил в двухэтажном доме. Он был относительно большим, некоторые знакомые в шутку называли его «особняк», но отнюдь, до особняка ему было также далеко, как и Егору Криду до философских размышлений в песнях. Моя комната сильно отличалась от всего дома. Окружение за пределами моей территории было жёлтым и ярким, в то время как в моем склепе преобладал тускло-синий цвет. К слову, я долгое время старался привести своё помещение в идеальный для меня вид. Любой эстет вырвал бы себе глаза собственным пальцами, ведь я безвкусен в выборе дизайна интерьера. Небрежное сочетание постмодернизма и барокко — вот что есть моя комната.

Неоновые лампы, которые освещают ветхое дубовое зеркало, вызывают когнитивный диссонанс. Старая и прекрасная картина, на которой изображён распятый Иисус на руках его творца и мощный компьютер с навороченным микрофоном и веб камерой. Сочетание несочетаемого. Ковёр, который по завету предков должен висеть на стене, у меня украшает пол. А место, где должна стоять огромная плазма — забито книгами. Что я любил в своей комнате, так это маленькую кофеварку, расположившуюся в тёмном и пыльном углу. И две гитары, которые я пригвоздил к стене. А ещё моя двуспальная кровать. На ней могли легко расположится две сексуальные фотомодели и моё тощее тело. Но, увы, там располагались только две сексуальные фотомодели. Спасибо за такое постельное бельё, мам.

Самая муторная процедура утром — чистка зубов. С ранних лет жизни я относился с неприязнью к этому процессу. С ранних лет жизни я относился с неприязнью ко всему: парикмахерская, ванна, обед в школьной столовой, ваше мнение — я презирал многое, но не так явно, как сейчас.

Застёгивая пуговицы на рубашке, я попутно дискутировал с самим собой. Вот я не люблю общепринятую форму. Я не хочу подчинятся их правилам и устоям, носить белый верх и тёмный низ. Но, с другой стороны, если бы всех этих правил и устоев не было, я бы всё равно носил белый верх и тёмный низ. И тут мы переходим к тому, что я люблю — я люблю рубашки и вообще классическую одежду и, если бы не мои диссидентские взгляды на нынешний перечень правил, я бы и не возмущался. Выйдя на улицу я сразу почувствовал порыв ледяного дыхания Перуна, вы не подумайте, я разбираюсь в славянской мифологии также отвратительно, как и вы в своей жизни. Просто в детстве я много времени проводил за книгами, оттуда-то и растут ноги у выкидышей моего мозга.

Утром больше всего меня раздражали знакомые, которые просто обязаны поздороваться с тобой и прервать прекрасную красоту тишины твоих мыслей. Их я ненавидел больше всего, конечно, были и те, кто мог меня понять, они проходили мимо и не обращали на меня внимания, как и я на них. Мои единомышленники. Жертвы утра. Мученики рассвета. На учёбе я в основном проводил время, направив тоскливый взгляд в окно. На площади города, как дети в магазине игрушек, копошатся взрослые и состоятельные люди. Они все бегут куда-то, что-то рассматривают и с кемто вечно говорят. Были среди них и вечно ворчливые старые бабки, я бы мог провести параллель между ними и мной, но, в отличии от этих беззубых фурий, я умею скрывать свой гнев.

По пути в столовую я думал о том, почему за последний год я так сильно отгородился от социума. Мой нигилизм всегда питал мою душу (хотя парадоксально говорить о душе, считая себя нигилистом). В отрицании я видел свободу — свободу мысли и действия, отсутствие принуждения. И покуда старшие мне твердили, что я гоню себя в могилу, я цинично отвечал: «Заставить себя смеяться я не могу, но ваши потуги быть правильным вызывают улыбку».

Меня недолюбливали, но уважали. За последний год я превратил свой язык в смертельное оружие, которое меткими выстрелами разило оппонента. Конечно, среди них всех никто и не слышал о диалектике, потому спорить с ними было проще простого. Они упорно стояли на своём, но доказать ничего не могли. Только истинный глупец будет упорно стоять на своём, отвергая все аргументы и факты.

Пока я размусоливал то, что творилось в моей черепной коробке, моё тощее тело уже спустилось в общепит и прихватило миску с едой. Всё это было доведено до автоматизма. Иной раз я сам не замечал, как проходил сотни метров и, когда приходил в себя, оказывался в совершенно неизвестном мне месте.

Остаток рабочего дня я провёл в прострации. Вернувшись домой, я выпил антидепрессанты, которые забыл выпить утром. Согласен, в 17 лет сидеть на таблетках не круто, но ещё хуже умереть в 17. У меня было много планов… раньше. Сейчас юношеский максимализм выебал мою рефлексирующую натуру и заставил меня на всё это смотреть. Хуже только ваше отражение в зеркале. Но суицид был слишком неприятен для меня. Я не хотел умирать от собственных рук, я выше этого. Смерть — это протест обществу. Я бы хотел, чтобы моя смерть принесла пользу человечеству.

Основное моё развлечение дома — чтение книг и просмотр кино. К слову, любовь книгам у меня проснулась два года назад, до этого я считал это занятие скучным и читал, и то редко, различные энциклопедии по биологии и мифологии. Ныне я часы провожу за книгами. Потому мой день пролетает незаметно. В перерывах между отдыхом я ем. Еда — это прекрасно. Если бы у вас был выбор — 5 кг мяса или женщина, берите женщину: в ней больше мяса, а следовательно, больше еды.

Я, будто аскет, уходил от социума, запиравшись в комнате. Но интровертом я называть себя не могу. Я любил внимание ещё с пелёнок. Когда мной восхищались, когда меня обсуждали — это было великолепно. Внимание — вот мой наркотик. Я должен быть в центре внимания. Моё эго превыше других. Я и только я прав. Я закон. Я власть. Я бог. Я идиот, блять. Внимание людей — это чушь. Если вы ставите для себя целью жизни славу, то вы идиот. Конченый и ****утый идиот (Привет, я в прошлом). Впрочем, сейчас у меня и вовсе нет цели в жизни. Как у вас нет второй половинки, а если есть, то эта книга не для вас — идите к чёрту, тут только грусть и гнев.

Уснул я быстро. Сладкий аромат пучины сознания манил меня и я был готов вкусить прекрасный нектар, дарованный моим подсознанием — сон.

Напоследок. Если вы читаете это произведение, значит оно закончено. Сейчас я пишу его и я даже не знаю, чем всё кончится. Я даже не знаю, что ждёт вас в следующей главе. Нет ни плана, ни структуры сюжета. В эту книгу я просто выплёскиваю свои эмоции. Но если вы это читаете, то я вам завидую, ведь на руках вы имеете законченный материал, в то время как я ещё в поисках эпилога.

ГЛАВА 2

Это было бы обычное утро. Классическая рутина. Треклятая обывательщина.

За одним исключением.

Мои родители любили уезжать отдыхать в Финляндию. Чтобы вы поняли, насколько сильно они любили отдыхать в Финляндии, я внесу одну деталь — они купили там дом. Но сегодня они решили туда переехать. Наш дом переходил в мои руки, как и полная свобода. Они бы регулярно высылали мне деньги, а я бы регулярно говорил «Спасибо» — идеальный расклад событий.

К слову о моих родителях. Это идеал СССР (хотя родились они значительно позже). Хорошо сложенный отец и не менее хорошо сложенная мать. Не глупые, но и не высокоинтеллектуальные люди. Настоящие трудяги, место их работы опустим. Они были верующими, из-за чего часто случались полемики между мной и родителями, но они были очень лояльны к моим взглядам и рассчитывали на то, что «с возрастом поймёшь». Вообще я рос в семье православных патриотов и из этого следует интересный тезис:

Ярая пропаганда со стороны социума действует на индивида двояко.

С одной стороны он может примкнуть к ним и начать разделять их взгляды.

С другой — он возненавидит этот самый социум.

К несчастию моих родителей, я выбрал второй вариант. И я уверен, что, если бы я рос в окружении космополитов и атеистов, из меня бы вышел отличный православный патриот.

Так вот, мои «старички» уже сегодня уезжали из страны. Документы были готовы и теперь я находился в курсе их планов. Меня всё устраивало.

В очередной раз направляясь в школу, я заметил, что на каменном бордюре близ моего дома расположилась какая-то женщина и торговала различными гелями и лаками для волос. Она была неухоженная и меньше всего смахивала на продавца. Спортивный костюм. Заплывшие глаза и ехидная улыбка, не знаю, как именно Ксения Собчак скатилась до такого, но по внешним данным эта особь напоминала именно эту женщину.

Казалось бы, ничего такого в этой самке не было. Но мне словно камнем по голове прилетело, начали появляться грязные и злые мысли. Я отчётливо видел, как при помощи канистры с бензином поджигаю весь её товар у неё на глазах. Она исступленно вопит и кидается на меня с кулаками. Но я поджигаю и её. Её тонкий стан, подобно спичке, моментально вспыхивает. И её кожа, как сыр в микроволновке, начинает облазить и лопаться. Горит всё: глаза, которые уже вытекли, нос, руки, ноги. Всё. От жирных волос остался только факел. Она падает на землю и теряет сознание. Я смеюсь. Смеюсь настолько сильно, что моей смех отвлекает меня от моей рефлексии и я опять вижу эту женщину, торгующую паленными лаками и гелями.

Такие видения для меня норма. Как только меня что-то выводит из себя — я убиваю это что-то в своей голове.

Преподаватель сегодня вырядилась слишком вычурно. Кроваво-красная блузка и тёмная юбка создают из этой серой крысы попугая. Её волосы до плеч — покрашены. На макушке виднеется седина. Ей бы пошла седина. Ей бы подошёл дубовый гроб.

В помещении стоит жуткая вонь. Сочетание карябающего аромата плесени и тошнотворного привкуса пота вкупе создают нечто, не поддающееся описанию. Бледно-бежевые стены вгоняют в тоску, а маленькие стулья вызывают дискомфорт.

Всё чертовски неудобно.

Всё чертовски мерзко.

Окружающие переполнены позитивом. Одни бурно что-то обсуждают, другие с энтузиазмом дискутируют с учителем. Я завидую им. То время, когда я мог так же, как они, открыто выражать эмоции — прошло. Остался сладкий привкус былого.

— Ты для приличия, может, тетрадь откроешь? — скрипящий голос привёл меня в чувства. — Я могу простить многое, но не хамство, — она продолжает резать мой слух. — Я с кем разговариваю?

Забавно, что подобные ей узколобы привыкли правду принимать за хамство.

Я вижу. Вижу окровавленный молоток в моих руках. Я вижу её тело, в меховой жилетке она лежит на спине. Все зубы выбиты. Один глаз вытек, второй опух от ушиба. Кончик носа отрезан, а одна щека порвана. Я стою над ней. Я смотрю ей в глаза, вернее в то, что от них осталось. Я бью. Громкий хлопок, подобно звуку взорванной тыквы, разносится в кабинете.

Как только меня что-то выводит из себя — я убиваю это что-то в своей голове.

— Я тебя не допущу к экзаменам, — повышая голос говорит она. Блефует.

Но эта женщина далеко не тиран, просто не вышла умом. Её многие ненавидят за лицедейство. Но открыто ненависть проявляю только я. Вот потому ко мне такое отношение. Я открываю тетрадь. Она закрывает рот. Ненадолго.

Мои туфли испачканы. Всему виной мой цинизм к внешнему виду. Мать прочла бы мне нотацию о том, что нужно следить за собой. Но её здесь нет.

После учёбы я возвращаюсь домой. Родители уже собрали чемодан и через час улетают. Прощаться всегда непросто, но куда сложнее приветствовать других. Приветствовать искренне, без фальшивых улыбок.

— …девочек можешь приводить, но не забывай о презервативах! — монолог мамы окончен. Она всегда беспокоится о том, что я подхвачу какую-нибудь болезнь или стану отцом.

Прощание недолгое. Они уезжают. Дом наполняет тишина. Обожаю подобные моменты. Быть наедине со своими мыслями, без посторонних звуков — это прекрасно. Но внезапно мою гармонию прерывает музыка, громкая. Когда живешь в центре города, к этому быстро привыкаешь, но не в моём случае. Это очередные животные, которые решили «потусить» в столь поздний час.

Я вижу, как я просверливаю их барабанные перепонки. Вбиваю гвозди в уши. Как они выглядят, я не знаю, поэтому образ абстрактный.

Как только меня что-то выводит из себя — я убиваю это что-то в своей голове.

Я подхожу к зеркалу.

В отражении вижу плацебо. Человека бесполезного и ненужного. Мои мешки под глазами гармонируют с щетиной. Внешне я ничем не отличаюсь от других. Не красавец, не урод — никто. Даже цвет моих

...