«Ужас», – отстраненно подумал он. Это был чистый, неотфильтрованный ужас, когда он понял, что сделал этот монах, и, страдая от унижения, сознавал, что монах видит все оттенки этого унижения на его лице.
«Если ты действительно хотел лишить меня способности действовать, следовало отрубить мне все конечности и держать меня в кувшине, как поступала императрица У со своими врагами».
Чжу осознала, что ей хочется сохранить в мире это яростное сочувствие. Не потому, что она его понимает, а потому, что она не понимает, и поэтому оно кажется ей драгоценным. Это нечто такое, что стоит защитить.
