У. Блейка «Антей, опускающий Данте и Вергилия в последний круг ада»
Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840‐х до 1940‐х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама.
Сам Надеждин даже сравнил его с библейским Хамом, «открывшим наготу отца своего»19. Но вскоре акценты меняются — «нагота» немецкого романтизма, кощунственно открытая Гейне, на время пригодилась ему для его эстетической программы.
В определенном смысле Лермонтов подытожил и судьбу всего русского романтизма
На деле Лермонтов просто еще не созрел для романа и заменил его сборником разномастных новелл, восходящих к разным традициям, но нанизанных на личность одного и того же героя
Книга буксует на переходе от романтизма к реализму, и то, что мы принимаем за новаторскую многопланность изложения
Гениальная книга пришлась на стадию стагнации и агонии русского романтизма, которому теперь полагалось пренебрежительно отрекаться от самого себя.
Эта двойственность хорошо видна уже в довольно жеманном предисловии к «Герою нашего времени»
Действительно, его мучит сознание своей невостребованности, ненужности; драма незаконного рождения окрашивает все его житейские метания, постоянную раздвоенность между стремлением к признанию и аффектированным презрением к толпе, между оппозиционной ангажированностью и декларативным отказом от любой социальной роли.
у Лермонтова же они разведены по двум текстам, причем пророческая миссия остается принципиально невостребованной.
