Газинур Хузаирович Дюсимбиев

Движущиеся подземелья

Интеллектуальные рассказы

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Газинур Хузаирович Дюсимбиев, 2018

Рецензия. Рок-живописец: «Очень оригинально получается. Я в восхищении. Но ты сознательный абсурдист или стихийный?!» Рецензия на «Библиотека»: «В первую очередь меня привлекло название — обожаю книги. А еще — так хорошо отражено отношение людей о так ими называемых „мелочах“. Им просто лень познавать такие маленькие, милые, интересные вещи, а они иногда так важны, эти „мелочи“»… Клементина Ширшова

16+

ISBN 978-5-4493-9280-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Движущиеся подземелья
2. Перл-харбор
3. Скотовод
4. Архангел Джабраил
5. Сад расходящихся тропок
6. Семь самураев
7. Слово
8. Лужа
9. Детство
10. Мастер
11. Рыбная ловля
12. Разрушение древности
13. Поездка
14. Ускоритель
15. Кентавр
16. Отступление
17. Караул
18. Суд смерти
19. Вина
20. Старик и собака
21. Отвращение
22. Крот
23. На страже
24. Волк
25. Бессмертный
26. Магазинный
27. Весенние встречи
28. Нашествие на Китай
29. Лабиринт
30. Наполеон
31. Повар
32. Смерть деда
33. Город Мертвых
34. Брюзжание старого мастера воинских искусств
35. Переговорное устройство
36. Цветы
37. Библиотека
38. Мой пес
39. Америка
40. Атомная рыбалка
41. Ракета
42. Пирамида
43. Мамонт
44. Лечение
45. Женщина
46. Министр текстиля
47. Островки НЕСГОРАНИЯ
48. Пистолет с антиагрессантом
49. Борба с броконьерами
50. Богатые дети
51. Установка
52. Вавилонская башня
53. Море любви
54. Пожарные
55. Подводные пугала
56. В коробке
57. Дом Дон Кихота
58. Новое боевое ИСКУССТВО
59. Деревня
60. Сельмаг
61. Техническое обслуживание
62. Лис
63. Беседа
64. Движущиеся подземелья
65. Вокзал
66. Строительство дома
67. Эльф
68. Погреб
69. Лапас
70. Директор
71. Атаман
72. Подземные сооружения
73. Мой приятель
74. Мусор
75. Утро
76. Аттракцион
77. Учеба
78. Бетман
79. Возвращение
80. Бульдозер
81. Наводнение
82. Здание
83. дом
84. Колосс
85. Стена
86. Башня
87. Артист с яйцевидной головой кинематографист
88. Всемирный консорциум
89. Мои собаки
90. Меч
91. Исправительной колонии
92. Долгожитель
93. Чудовище
94. Столовая
95. Извоз
96. Женская футбольная команда
97. Книжная
98. Гостиница
99. Корреспондент
100. Сверхракета
101. Огонь
102. Шпион
103. Бездомные
104. Ветеринарная станция
105. Мотоциклисты
106. Лицеи
107. Комната
108. Зимой
109. Туалеты
110. Ферма
111. Мешок муки
112. Танковый марш
113. Кирпич
114. Базар
115. Сено
116. В глубь тайги
117. Подвал
118. Пикник
119. Призрак
120. Школьные туалеты
121. Зрелая женщина
122. Дом в снегу
123. Эвакуация
124. Великаны
125. Подвал
126. Кость
127. Хип -хоп конкурс
128. Девочка и пустыня
129. Плавучие дома
130. Цех
131. Акваланг
132. Дальняя станция
133. Переправа
134. Ковбой
135. Дальняя станция
136. Старик
137. Ночь в деревне
138. Ферма
139. Странник
140. Библиотекарь
141. Мопед
142. Пустыня
143. Ниагарский водопад
144. Латинская Америка
145. Строительство домика
146. Автобус
147. Испытание паровоза
148. Поезд
149. Отдых
150. Муравьиная матка
151. Питоны
152. Свадьба
153. Рыба
154. Школа
155. Склад стройматериалов
156. Птица рух
157. Злой профессор
158. Луна
159. Архив
160. Мастерская
161. Пятилетка
162. Гормоны
163. Городок
164. Друзья
165. Граница
166. В магазине
167. Голуби
168. Точка
169. Фонтан
170. Стрельбище
171. Великая мадам (змея)
172. Зуб
173. Лион
174. Комбайн
175. Нефть
176. Тайник
177. Политинформация
178. Универмаг
179. Бытовая аппаратура
180. Английский
181. Дождь в пустыне
182. История городка
183. Телефон
184. Скалы
185. Мышь
186. Деревня
187. Старая деревня
188. Путешествие на край
189. Путешествие
190. Весна
191. Ной
192. Древо жизни
193. Волна
194. Городок
195. На луне
196. В другой стране
197. На мосту
198. Зверек
199. Дождь
200. Этнография
201. Фокусник
202. Шулер
203. Пивная
204. Высокий обрыв
205. Колодец
206. Интервью работника загса
207. Строить
208. Путники
209. Танцплощадка
210. Погоня
211. В другом селе
212. Канал
213. Демонтажники
214. Мой кот
215. Пирог
216. Сбор шаров
217. Карта полушарий
218. Время пара
219. Трудоголик
220. Ручка
221. Состав
222. Всадник
223. Памятник Ромулу
224. Отпуск в Сибири
225. Троллейбус
226. Наши машины
227. Погребальный город
228. Продажа дверных замков
229. Проходчик
230. Путешествие в джунгли
231. Зверек
232. Корова
233. Ядерный век
234. Колонна
235. Конвейер

Перл-харбор

Восемь сторон света-это всеобъемлющая вселенная. Флот американцев, защищающий половину земного шара, стоящий на рейде. Перл-Харбор был построен в форме гектограмм. Очевидцы говорят, что количество кораблей было бесконечно. Никто не считал их количество. Но, если приглядеться, оно занимало площадь гавани Перл-Харбор и было бесконечно. Моряки, сходящие на берег на увеселения, по возвращении, то ли от выпитого, то ли от общения с женщинами заблуждались в лабиринте кораблей. Они долго искали свой корабль. Но, потеряв надежду, оседали в судах, где были вакантные места. Между тем как бы ни было бесконечно количество кораблей, оно имело свою конечность. Но это мы можем предположить. Так как
предполагают ученые, что количество вещества во вселенной равно десяти восемьдесят первой степени, никто не верит, что бесконечность можно сосчитать, но предположить, что количество кораблей конечно и, значит, по уходу матросов освобождается вакантное место и что матрос может найти это место, -вполне возможно. Иногда моряки погибали в потасовках в береговых барах и кафе. Это освобождало значительное количество вакантных мест. Америка посылала новых матросов, и они снова исчезали в темных фигурах кораблей лабиринта. Накануне нападения на Перл-Харбор японцы создали воздушную армию. Очевидцы краха американского флота утверждают, что и количество самолетов, участвовавших в налете, было бесконечно. Может, это утверждение неподготовленных к нападению матросов, которые хотят скрыть свою бездейственность и бессилие. Кроме того самолеты делали несколько заходов. Может быть, это связано с тем, что до второй мировой войны американцы воспринимали японцев не иначе, как поваров. И воинственность вторых застала их врасплох. Но то, что количество самолетов было огромно, не поддается сомнению. Значит, армада была другой бесконечностью и другой вселенной. Налагаясь друг на друга, они противоречили идее единости вселенной. Если вселенную принять за единицу, то отняв еще одну, мы получаем ноль. Но и это утверждение не соответствует действительности. Корабли и самолеты ушли под воду. Тут мы подходим к устройству Дантовско- го ада и теорий закона сохранения энергий. никто не знает порядок подводного захоронения. Здесь мы можем только догадываться, воз- можно даже верить утверждению поэта. Но видеть и объять сознанием любую из вселенной нам непосильно. Говорят, один из адмиралов — то ли командующий кораблями Америки — в конце жизни постиг за мгновение до смерти весь объем построения кораблей или количество самолетов в армаде. Но, может быть, это был японский шпион, снимавший флот своим фотоаппаратом.

Скотовод

То, что я богатый скотовод, известно всей округе. Мои стада коров и быков бродят по бесчисленным чекам, каналам, лесам и лугам. Возможно, я не стал бы так богат, если бы не это переселение. Людей переселили из-за вредности газового завода. Раньше скоту негде было пастись, было много людей, держащих скот. Скот выедал пастбища. Теперь нет ни людей, ни дворов. Остались лишь фундаменты от домов, погреба, сады плодовых деревьев и глубокие колодцы для воды, кучи мусора с консервными банками, блестящими на солнце, и ржавым металлом. Мой скот тучнеет изо дня в день. Я не знаю точного количества скота. Но знаю, что его безмерно много. Иногда я бегаю по полям, чтоб поправить свое здоровье, и натыкаюсь на неизвестные стада коров. Я знаю, что они мои, но скот плодится очень быстро, и я не узнаю свой скот. Здесь нет волков и нет воров, и ничего не мешает прогрессивному росту количества. Мне говорят, что лучше я устроился бы на завод и зарабатывал большие деньги. Но зачем мне работать, если деньги мне приносит мой беспризорный скот. Говорят, что выберут нового председателя, и он вспашет брошенные земли, и мой скот выродится. Но это утверждение не имеет под собой почву. Земли давно поросли дикими деревьями, чтоб их выкорчевать, потребуются колоссальные деньги. Их нет у колхоза, так что еще долго бродить по этим чащобам моим диким стадам. Нет, я бы переселился в город: мои стада дики и не требуют ухода, но тогда мои стада потеряют вид на жительство и станут вне закона. А пока они на своей родине. Они даже не знают, что принадлежат мне. Они едят траву, изучают местный ландшафт, пробивают себе дорогу под деревьями, образуя лабиринты дорог, непроходимых для человека. Я ловлю их, когда они выходят на открытые места. Мне говорят, что могут возникнуть воры. Они могут потихоньку обворовывать меня, так что я не замечу. Я вполне соглашусь, что заметить пропажу одного или нескольких десятков скота для меня непосильно. Но разве человек, своровав одного, остановится, он разредит стада, что станет заметно. Да и то, что попавшись, ему придется платить за все украденное. Есть скептики, которые утверждают, что я не так богат, или, если я богат, то можно меня ограбить; но можно ли ограбить меня, если мое имущество доступно всем, чтоб украсть мой скот не нужно сталкиваться со мной. Это спасает мою жизнь. Иногда я не замечаю пропажу: стада так бесчисленны, что падеж-утопленные, заболевшие коровы-для меня незаметен. Иногда пройдя по окрестностям я вижу, как грузят мой скот. Мне бывает немного обидно, но я не рискую приближаться, чтоб увидеть номер машины. Я просто говорю хранителям закона, что воруют и плачу. Это их работа, они и воры уравновешивают работы друг друга. Ничто еще не придумано человечеством, что могло бы быть эффективно. Они иногда убивают друг друга, они имеют право это делать. Странно то, что, зная все свои повадки, у них нет желания что-либо менять. Я плачу хранителям закона, и они включают в свое поле деятельности мои стада. Хранители утверждают, что стада подвижны и охрана их неэффективна и трудоемка. Но я плачу деньги, и гибнут хранители, их смерть вызывает профессиональную месть, и тогда они забывают о неэффективности. Гибнут воры. Воры начинают думать, что на моих стадах лежит проклятие. Они хотят внушить эту мысль мне, просят уничтожить скот. Но я не могу им помочь, возможно, быть богатым въелось в мою кровь, и мне трудно отказаться от этого. Но чаще это лень, эта лень мне когда-то мешала отказаться от бедности. Мне трудно было заставить себя делать попытки разбогатеть. В моем нынешнем процветании, если это можно назвать так, виновна моя лень. Жители собирали документы, ходили в совет, плакали, рыдали, волочили ноги, заползали туда ползком, ходили на руках, утверждая, что ноги покалечены, ползали на спине, утверждая, что ползать на животе не могут, так как кишки оголены. У них действительно оголены кишки. Они помогают руками своему пищеварению. Получил распространение такой способ оздоровления, его назвали переселенческим. Один житель стал народным врачом, к нему приезжали со всего мира, он лечил этим методом. Повсюду стояли палатки. Утром выстраивались очереди, люди уходили со вспоротыми животами..Некоторые утверждали, что этот способ помогает от ожирения, курения, алкоголизма, наркомании, снимает стресс, лечит импотенцию. Но врач уехал за границу, теперь он лечит там. Мне было лень пойти в совет. Я не собирал документы, хотя льготы имел. Мой отец воевал в самой большой войне страны. Он приехал к матери на заре, и мать сказала, почему сквозь тебя видно солнце. отец сказал, должно быть много стреляли..Его раны затянулись, он породил меня и моих братьев. Мой дом стар, и в документах, которые хранятся в совете, срок строительства исчисляется до рождения Адама и Евы. Каркас дома сгнил, но доски, обшитые в те времена, добротны и они держат дом. На стене есть масляное пятно. Оно утверждает предание бросания бутылки подсолнечного масла, которую бросил Адам на Еву после вкушения змеиного яблока. Говорят, что дом строили Адам и Ева после изгнания из рая. Тогда еще не пользовались для утепления камышом. Это придумал Хрушев, это было после; Адам и Ева использовали коноплю и от этого дом получился холодным. Есть утверждение, что после рождения детей Адам зарубил Еву топором в пьяном угаре. Но другие утверждают, что он застрелил из ружья. Третьи утверждают, что они уехали, продав дом Рахиль. Мой отец купил его у Рахиль в те времена, когда она не подкладывала под своего мужа наложниц и могла рожать сама. Древний старый ветхий дом и самая большая война, в которой участвовал мой отец. Лишь одной льготы было бы достаточно, чтоб я получил квартиру. Но я ленился переезжать. Моя корова исчезла в чаще дикой облепихи, и оттуда начали появляться стада. Старая корова появлялась возле дома, я кормил ее яблоками. Ее утроба работала денно и нощно, подходя за яблоками. Везде лежали новорожденные телята. Они вываливались, когда она ела яблоки. Она не обращала на них внимания. Телята образовали за ней след. Они обсыхали, поднимались и принимались есть. Вначале мать пыталась выхаживать телят, но вскоре перестала этим заниматься. Телят становилось больше, даже если не все выживали. Зимой я резал мой скот, дом превращался в склад коровьих туш. Люди приходили, рубили мясо с замороженных туш. Я разжигал на полу костер и варил мясо в большом котле и угощал своих клиентов. Они покупали мясо и бросали деньги в угол. Они ходили, поднимали туши, выбирали подходящие туши, куски мяса. К концу дня я сметал деньги и забивал ими мешки. Иногда забредали скупщики рыбы. Они говорили, что когда-то давно покупали здесь красную рыбу и черную икру. Я пожимал плечами и водил в подземные галереи. Показывал старые, брошенные жителями села подводные лодки для проверки снастей и сеток, бухты ржавых тросов, по которым двигались эти лодки, истлевшие сети, ржавые брошенные мотоциклы, на которых рыбаки носились по подземному лабиринту. Скупщики рыбы уезжали. Их не интересовало мясо. Они говорили, почему они уехали-ведь рыба стоит дорого. Я пожимал плечами. Иногда приезжали циркачи, они раньше давали представления. Я помню их с детства. они давно научили меня глотать мечи. Я научился глотать семиметровые мечи. Нужно было только хорошо расслабиться и меч уходил в полость. Циркачи могли глотать одиннадцати-, четырнадцатиметровые мечи. Но это меня не удивляло. Я знал, что при известной тренировке смогу достичь их уровня. Но я давно не тренируюсь. Да и сейчас при стянутости внутренностей я смог бы без тренировки проглотить четырехметровый меч. я кормил циркачей мясом. Я давал им мяса, сколько они могли унести. Но это их не радовало, они хотели дать представление, жалели о зрителях. В нашей деревне, говорили они, были лучшие зрители. Они говорили правду. Я сам был их зрителем. Мы выходили на улицу, заворачивались в простыни, одеяла, чтоб не кусали комары. Циркачи заводили переносную электростанцию, устанавливали прожекторы. Мы смотрели на них. Они и мы были на освещенной части пространства. Вокруг была темнота, наполненная кваканьем лягушек, стрекотанием кузнечиков и сверчков. Но это была темнота. Бесконечное пространство, темнота неизвестных земель необитаемых. Говорят наши предки пришли оттуда, с необитаемых безжизненных земель. Они пришли как взрыв первородной звезды, они были хаосом. Может ли быть стабильность у хаоса. Хаос расширяющийся, возможно, имел лишь один стабильный параметр-это скорость расширения. Возможно, скорость даже не была постоянной, пульсирующей, сейчас об этом никто не знает. Предки были концом света для света стоячего, оседлого, но сами несли разрушение. Мужчины и женщины прошлись разом, совокупляясь с побежденными. Рождались новые солдаты, это был взрыв генов. Они сталкивались с оседлой силой, чтоб уничтожить часть людей и побудить к взрывной силе размножения. Мужчины и женщины трудились, чтоб принести бесконтрольное ничем, ни пищей, ни моральными, ни этическими, объяснимыми нормами, размножение. Теперь движение прекратилось. Хаос прекратил быть хаосом. Размножение остановилось. Оно определяется способностью прокормить. Переселение-это жалкая попытка возродить былой хаос. Эти земли имеют дорогой ядовитый газ. В той части темноты был построен завод. Он осветил часть пространства. Но это было ненадолго. Хотя и теперь горит свет, но его стало меньше. Говорят, завод заброшен, а в оставшейся части бродят одичавшие пожарники. Они опасны для людей. Их иногда приезжают смотреть туристы..Завод огорожен. Смотреть разрешается лишь из-за бронированного стекла. От села, которое стояло на Бузане, до села, которое стоит на Ахтубе, четыре километра, за ним начинаются барханы. За этими барханами виднеются купола дворцов. Они построены джинами из кувшинов, которые вылавливали из Ахтубы мои сверстники-школьники. Эти дворцы изрядно обветшали. Они неотапливаемы и оттого не могут служить жильем. Дорогой мрамор, гранит, которым он отделан, никого не интересует. В те времена, поняв бесполезность дворцов, в них устроили туалет, заходя куда приходилось долго перепрыгивать через испражнения, чтоб потом оставить свои. Летом от жары запах испражнений менял свой оттенок, прибавляя к своей гамме запах гнилых абрикосов. Сейчас в холодное заброшенное время можно было только увидеть в одном из залов возле белого кирпича засохшее рассыпающееся испражнение полугодовалой давности проступающей кожурой красного помидора. Скоро ветер и его сдует. Хотя испражнение и не эстетично, но в этом холоде и оно несет частицу человеческого тепла. Хотя оно достаточно разложилось, чтоб знать, как это было давно. Если идти дальше по барханам километров двадцать пять, то можно набрести на село Лапас. В том селе давно никто не живет, они давным давно откопали статую великого предка и его сокровища. Вернее пески раздвинулись и стали прозрачными и открыли сокровища. Жители того села, накупив тракторов, гонялись, играли на них. В конце концов пески снова закрылись, и селяне покинули родные места. Лишь один, говорят, бродит в тех местах, дожидаясь возвращения сына. Я с ним солидарен. Хотя мое богатство не золото, а мои коровы. Я не жду сына, хожу потому, что ничего не хочу менять..

Архангел Джабраил

В это утро Мустафа не выходил из дома. Его пугала гроза, длившаяся уже почти полдня. Работы у него не было. Он посмотрел на тощую корову, жующую прошлогоднюю солому. Подумал, что у его скотины дела не лучше, чем у него самого. Можно было пойти ночью на ферму, притащить немного сена. Мустафа махнул рукой: корова молодая, авось и не сдохнет. Вдруг он увидел старика в белом одеянии, ползущего по грязи к навесу. Мустафа сразу узнал в нем архангела Джабраила. Старик был жалок, он весь промок и дрожал. Мустафа взял этого тысячелетнего старца на руки и занес домой, положил на тахту возле горячей печки. Джабраил покряхтывал, грея кости. О том, что у Мустафы появился ангел, стало известно всему селу. Богатые соседи предлагали свои услуги, чтоб вернуть его на небо за их счет. Но Мустафа подумав, что это дело чести, не соглашался. Как стихла гроза, он пошел и продал свою корову. Когда вернулся домой, никак не мог пробиться к двери: толпа паломников обступала его дом. Каждый из них мучил молчаливого, разучившегося говорить старика своими проблемами. Старик лишь испуганно таращил на них глаза. Ему предлагали взятку, чтоб он вымолвил за них наверху слово. В конце концов Джабраил заснул. Начали было его тормошить, но поспел Мустафа, он выпроводил гостей. «В конце концов, что он может, -думал Мустафа, -стареющий рассыльный Аллаха?» Мустафа произнес с почтением: «Ля иляха илля Ллаху. «Нет ведь Бога кроме Аллаха!» А этот трудяга такой же, как и я. Зачем его люди беспокоят? Какое же он получил поручение? Может, Шайтан этот, тоже состарившийся в этом ветхом небе, сделал маленькую пакость, столкнув бывшего могущественного небесного воина?» «В принципе, -он думал, глядя на Джабраила, -Джабраил не держит зла за эту шалость Шайтану. Они устали играть эту бесконечную войну, они уже состарились. Тысячелетняя вражда выработала у них привязанность, а усталость еще больше усиливала эту привязанность.» «В конце концов я лишь выполнял свои обязанности,» -говорит безразличное лицо старца. …Сейчас на небе, может, ходит Шайтан, очень сожалея о своей прихоти, из-за которого надолго лишился общества своего стареющего противника и приятеля. Быть может, он, глядя на земную бездну, думает о своей ненужности и одиночестве. Словно вихрь прошла буйная жизнь, в которой все страсти и ненависти были достоянием их двоих. И, потеряв объекта своей ненависти, он вдруг понял, что они никого не интересуют. Шайтан понял, что Джабраил ему необходим, он очень глубоко сожалел о своей победе. Быть может, Шайтан посылает на землю письма в надежде, что их найдет Джабраил. А в письмах лишь несколько слов: «Мы нужны друг другу. Скорей возвращайся в это ветхое небо. Я не могу жить без тебя.«А, найдя их, Джабраил будет озираться, ища корреспондента. Тогда в его памяти всплывет то, что их господин давно не пользуется услугами. Поймет, что весь мир его замкнулся в этом отвергнутом ангеле. Таком же жалком, как и он сам. Он, может, поймет, как он хочет видеть своего врага. Ведь он единственный помнит его молодость, доблесть, он еще с ним может сохранить видимость жизни. И тогда он взглянет на небо и увидит за облаком прячущегося, немощного, с дрожащими ногами, как и он сам старца, испуганно ожидающего, с глазами, полными ожидания и мольбы о бесконечной привязанности и тоски… Думая так, Мустафа смотрел в лицо старцу. Он ожидал, что в уголках глаз Джабраила покажутся слезы. Но слез не было. Спящее лицо по-прежнему выглядело усталым. Мустафа погасил свет и вышел на улицу. Небо было чистым и прозрачным, усыпанным бесконечными звездами. Мустафе дышалось легко. Надо будет посадить картошку, картошка должна хорошо уродиться. Утром он отвез старика в аэропорт и дал летчику «на лапу», чтоб он занес старика на небо. Он немного пожалел корову, она была чем-то похожей на него. Но вскоре он нашел работу и женился, и зажил зажиточно. Только иногда он останавливался и, глядя на небо, задумывался, как он там без его помощи.

Сад расходящихся тропок

Подобно одному из китайских императоров, который как ни был даровит в государственном управлении, но все ж отдалился от дел, чтоб создать гигантский, бесконечный рассказ, называемый «Садом расходящихся тропок», хотя мои литературные способности и притязания более скромны, но я позаимствую у него это желание унифицировать один рассказ в бесконечность. Мой хаос будет представлять всего два варианта одного события. Вариант 1. Некий Кронов, среднестатистический житель будущего, уже успевший состариться, проживал в густонаселенном городке. У него помимо всех увлечений, привязанностей и привычек была неразрешенная юношеская мечта. Как житель огромного города, где всегда легко разбогатеть, он обрел некоторую, едва заметную уверенность, что удача к нему более благосклонна. Хотя он уже состарился, обрюзг, но он лелеял надежду, что изменился в лучшую сторону. В юности, когда Кронов был еще молод и любил одну девушку в своем поселке, ему пришлось уступить ее удачливому сопернику. И теперь этот эпизод с годами не стирался из памяти, а прокручивался каждый раз все отчетливее, ему казалось, что это видение все более детализировалось, нанося все более сильное страдание Кронову. Тогда, в ранней юности, он хотел убежать, бросил родную деревню, в надежде забыть женился, заимел детей, построил огромный дом, сколотил состояние, дающее право называться богачом, он думал, что то поражение оставит его в покое. Кронов даже пытался убить это страдание, овладев своей мечтой сейчас. Вернулся в деревню, увидел своих сельчан, без труда нашел ту девушку. Девушка была уже вдовой, едва передвигающейся на толстых ногах. Овладеть ею ему не составило труда, но и это не принесло ему облегчения. Пытался ее убить, но потом он понял, что это ничего не даст, а лишь окажется за решеткой и даже не за решеткой, скорее всего дети позаботятся об имени своей семьи и поместят его в психиатрическую больницу. Страдание, доставляемое этим эпизодом, все раскручивалось, и Кронов подумывал-не кончить ли с этим с помощью оружия. Но на это не хватало духа, он слишком любил себя, чтоб легко так расстаться с жизнью. Однажды он прочитал объявление в газете, в которой привык рыться по деловой привычке, что создана машина времени и желающие могут воспользоваться ею за деньги. Желающих совсем не было, изобретатель уже собирался ее разобрать и кинуть на чердак. И тогда у него появился Кронов. Изобретатель обомлел: первый богач мог кинуть любую сумму для себя незначительную, но для него являющуюся целым состоянием. Кронов выписав деньги, отправился в свою молодость. Вначале он чувствовал себя неуютно, будучи старым человеком в своей деревне. Он так был похож на своего отца, что его было приняли за дядю Кронова, которого не существовало. Он отправился в трактир, выпил вина, разглядывая сельчан, он знал каждого из них. Потом вышел на улицу и увидел идущего парня, в нем он узнал себя. В принципе он был красив, но была какая-то робость. Проходя рядом с ним, он поздоровался, тот смутился от его пристального взгляда. Кронов подумал, как ему помочь. У него не было четкого плана, он думал, что ринется в пространство, где сближались его девушка и его соперник. Девушка сначала забавлялась этим старичком, ей нравилось, что деньги сыпались к ее ногам с интенсивностью дождя. Потом она вдруг начала ощущать, что помимо этого старичка существует еще другой человек, богатый внутренним миром, переживаниями. Этот старик с легкостью воплощал любой художественный образ. И этот образ был текуч в отличие от образов кино и книг. Этот вечный герой открывал новый мир и легко с ним расставался, создавая новые непостижимые перевоплощения. Иногда ее охватывала тоска, что этот старичок умрет и будет принадлежать не ей, а смерти, и развлекать и служить ей, она ревновала его к смерти. Его внешний облик, быть может, вызывавший отвращение вначале своей дряхлостью, вдруг улетучился. Она оправдывала его в себе, говорила, ведь самое чистое-это не живое, а живое имеет природу стареть, дурно пахнуть, тем более, что неживое за счет его денег в самых изысканных качествах появлялось перед ней. Соперник давно уже ушел, он был побежден. Кронов уже подумывал вручить ее своему прошлому и вернуться домой, и заполучить ее там, в своем настоящем. Ему это прошлое надоело. Любовь девушки ему ничего не добавляла. Кронов любил ее всегда всегда, а заполученный любовью он мог наслаждаться и там, если вручит ее своему прошлому. В один из тихих уединенных вечеров он признался ей, кто он такой и вручил ее своему прошлому. Его прошлое было счастливо. Кронов возвращался и чувствовал себя благодетелем этого юноши, хотя знал, что заботился о себе. Когда он открыл машину, которая должна была перенести его в будущее, он увидел, что она отсырела, но не придал этому значения, а нажал на кнопку. Машина взорвалась, отбросив его метра на три. Кронов, очнувшись, понял это. Теперь он не мог вернуться в свое будущее, значит в настоящем их было двое, значит, тот другой был не им, а был чужой, соперник, обольститель, любовник, спящий с чужой женой. Он испытал кратковременное счастье и вот новое страдание, он опять отвержен, покинут. Его девушка легко перекинула свою любовь к Кронову, его прошлому, а прошлое было ему ненавистно. Что делать, снова отобрать ее, он этого не сделает, в его природе была робость, которая не позволяла ему перейти на подлость. Даже делая деньги, он позволял остатки своего коммерческого таланта подбирать другим. Он опять, как много лет назад, уехал в тот город и стал доживать свои дни. Вариант 2. Некий Кронов, среднестатистический житель будущего, уже успевший состариться, проживал в густонаселенном городке. У него помимо всех увлечений, привязанностей и привычек была неразрешенная юношеская мечта. Как житель огромного города, где всегда легко разбогатеть, он обрел некоторую, едва заметную уверенность, что удача к нему более благосклонна. Хотя он уже состарился, обрюзг, но он лелеял надежду, что изменился в лучшую сторону. В юности, когда Кронов был еще молод и любил одну девушку в своем поселке, ему пришлось ее уступить удачливому сопернику. И теперь этот эпизод с годами не стирался из памяти, а прокручивался каждый раз все отчетливее, ему казалось, что это видение все более детализировалось, нанося все более сильное страдание Кронову. Тогда, в ранней юности, он хотел убежать, бросил родную деревню, в надежде забыть женился, заимел детей, построил огромный дом, сколотил состояние, дающее право называться богачом, он думал, что то поражение оставит его в покое. Кронов даже пытался убить это страдание, овладев своей мечтой сейчас. Вернулся в деревню, увидел своих односельчан, без труда нашел ту девушку. Девушка была уже вдовой, едва передвигающейся на толстых ногах. Овладеть ею ему не составило труда, но и это не принесло ему облегчения. Пытался ее убить, но потом он понял, что это ничего не даст, а лишь окажется за решеткой и даже не за решеткой, скорее всего дети позаботятся об имени своей семьи и поместят его в психиатрическую больницу. Страдание, доставляемое этим эпизодом, все раскручивалось. И Кронов подумывал, не кончить ли с этим с помощью оружия. Но на это не хватало духа, он слишком любил себя, чтоб легко так расстаться с жизнью. Однажды он прочитал объявление в газете, в которой привык рыться по деловой привычке, что создана машина времени и желающие могут воспользоваться ею за деньги. Желающих совсем не было и изобретатель уже собирался ее разобрать и кинуть на чердак. И тогда у него появился Кронов. Изобретатель обомлел: первый богач мог кинуть любую сумму для себя незначительную, но для него являющуюся целым состоянием. Кронов выписав деньги, отправился в свою молодость. Вначале он чувствовал себя неуютно, будучи старым человеком в своей деревне. Он так был похож на своего отца, что его было приняли на дядю Кронова, которого не существовало. Он отправился в трактир, выпил вина, поел, разглядывая сельчан, он знал каждого из них. Потом вышел на улицу и увидел парня, в нем он узнал себя. В принципе он был красив, но была какая-то робость. Проходя рядом с ним, он поздоровался, тот смутился от его пристального взгляда. Кронов подумал, как ему помочь. У него не было четкого плана, он думал, что ринется в пространство, где сближались его девушка и его противник. Что он и сделал. Девушка сначала забавлялась этим старичком, ей нравилось, что деньги сыпались к ее ногам с интенсивностью дождя. Потом она вдруг начала ощущать, что помимо этого старика существует еще другой человек, богатый внутренним миром, переживаниями. Этот старик с легкостью воплощал любой художественный образ. И этот образ был текуч в отличие от образов кино и книг. Этот вечный герой открывал новый мир и легко с ним расставался, создавая новые непостижимые перевоплощения. Иногда ее охватывала тоска, что этот старичок умрет и будет принадлежать не ей, а смерти, и развлекать и служить ей, она ревновала его к смерти. Его внешний облик, быть может, вызывающий отвращение вначале своей дряхлостью, вдруг улетучился. Она оправдывала его в себе, говорила, ведь самое чистое-это не живое, а живое имеет природу стареть, дурно пахнуть, тем более, что неживое за счет его денег в самых изысканных качествах появлялось перед ней. Соперник давно уже ушел, он был побежден. Кронов уже подумывал вручить ее своему прошлому и вернуться домой, и заполучить ее там, в своем настоящем. Ему это прошлое надоело. Любовь девушки ему ничего не добавляла. Кронов любил ее всегда, а заполученной ее любовью он мог наслаждаться и там, а главное он сделал. В один из тихих уединенных вечеров, он признался ей, кто он такой и вручил ее своему прошлому. Его прошлое было счастливо. Кронов возвращался и чувствовал себя благодетелем этого юноши, хотя он знал, что заботится о себе. Когда Кронов приближался к машине, он почувствовал некоторое внутреннее сопротивление. Он остановился, прислушался к себе. В его памяти всплыла девушка. Сознание того, что в будущем будет обладать ею, ему не приносила уже той радости. Он понимал, что вернувшись к себе, в свое время, он теперь не будет испытывать того страдания, что мучило его всю жизнь. Но было здесь что-то, что до ужаса отталкивало. Он начинал вспоминать все эпизоды своей недавней победы. Девушка была очаровательна, сколько сладостного, почти до сумасшествия, наслаждения она подарила ему. Его пожизненная тоска и фантазии, казавшиеся нереальными, прорвались, неслись с той высоты невозможного и оттого дарили такое упоение. Каждый шаг, милый шелест ее платья, нежная, чуть отдающая молоком кожа, ее нервная дрожь невинности, ее девичьи фантазии обретения сказочного принца, и тихий волшебный вечер, с полным отсутствием насилия со стороны нравов деревни, дающий отрешенность и обретение, другой материальный мир. Все это, прокрученное в памяти Кронова, позволяло смаковать удовольствие, он высасывал наслаждение из воспоминаний. И когда он понял, что все, что можно выжать, выжато, эта любовь иссякла. И та любовь, что была в его памяти, уже не вернется, а эта реальная девушка была ему не нужна, даже противна своей податливостью. Кронов понял, что ему не нужно его будущее. Он разыскал лом, метнул его в машину времени и пошел в сторону города, как много лет назад.

Семь самураев

Как хорошо, что я не убежал от этих фанатиков в первый же день. Хотя, куда я мог убежать, у меня нет вассалов, как у того, кого мы должны убить. Меня эти фанатики застали бы где-нибудь в роще сакуры и перерезали бы горло. Сегодня мы пьем саке, развлекаемся, одежды наши поношены, лишь только мечи выдают нас в том, что мы принадлежим сословию самураев. Нам достают самых дешевых женщин, хотя малышка Секо могла бы, если ее приодеть, понравиться и сегуну. Я-вольный ронин сегуна, Медзу, служил у разных сюзеренов. Мне тридцать лет, когда-то наш род был одним из состоятельных бумажных мастеров в Киото. Меня отдали в школу, основанную некогда одним из учеников известного Яго. В воинских искусствах я не преуспел, виновны в этом мои наставники. Они давно уже отчаялись преподавать подлинное искусство. На него не было спроса. Сам я к тридцати годам понял это, но было уже поздно. У меня небольшой рост, я не научил себя «внутреннему», так что меч мой подобен мечу простолюдина. После окончания школы я получил сертификат Яго и двинулся искать сюзерена. Богатые могущественные сегуны отказывались от меня. Мой малый рост и низкая квалификация отталкивали меня. И вот тогда я начал служить незначительным сегунам. Они имели древнюю родословную, но были или менее даровиты или менее богаты, чтоб нанять хорошее войско. В общем, мои сюзерены бывали захвачены в своих крепостях и умирали делая «сэппуку». Меня, жалкого ронина, захватчики освобождали и отпускали на четыре стороны. Они меня презирали, хотя еще надеялись, что я сделаю «сэппуку». А, может, и потому и отпускали. Но я был не дурак, а подтягивал свою рваную хакаму и свой большой меч. И пускался в путь. Иногда на меня нападали разбойники, надеясь отобрать мой «кусок хлеба» -мой меч. Но кое-чему я все-таки научился в школе Яго. Но в этот раз мне действительно не повезло. Позарились не на крепость моего сюзерена-на его жену. И все события потекли иначе. Я уже не могу надеяться на то, что без ущерба для себя потеряю сюзерена. Богатый красавчик изнасиловал мою госпожу. Жаль, конечно, но зачем из этого делать трагедию. Ведь хозяин наш беден и бездарен. Что в нем нашла наша госпожа, в этом плешивом человеке. Он не молод и не красив, потомок одного рода, воспетого в поэмах, он не обладает никакими достоинствами. А госпожа принадлежит к могущественному дому Ацуку, брат ее богат и гениален в военном деле. Вои и похоронили мы сюзерена и госпожу. Нас осталось семь самураев, и мы вышли за ворота мрачной крепости. Я хотел было пойти искать себе нового сюзерена, но могучий ронин Мияги объявил, что честь требует, чтоб мы отомстили. Я для себя уяснил, при чем тут честь. И что такое честь. Честь может быть только у слуги, у хорошего слуги. Человеку низшего порядка, у которого нет никаких способностей, вдруг впадет в голову горячка быть высоконравственным слугою. В этом да есть что-то возвышенное. Но эта возвышенность от недостатка извилин. А у меня, ронина Медзу, они есть, я пишу стихи и баллады, зачем мне другая возвышенность. Сегодня уже год прошел со времени, как мы ведем эту разгульную жизнь. Не знаю, откуда ронин Мияги достает деньги. Может быть, он грабит разбойников..Мы пьем, веселимся, проводим время у гейш. Я посвящаю им стихи и пользуюсь у них успехом. Хотя, кто знает, может, эти девочки относятся ко мне, как к отцу. Я знаю искусство врачевания и лечу девочек от болезней их профессии. Насильник нашей госпожи уже давно махнул на нас рукой и считает нас пропащими людьми. Но я смотрю, как мрачнеет Мияги, и вижу, что это не так. Что-то холодное есть в этом человеке. За свою жизнь я видел летающих воинов, видел я воинов, которые рубят рукой мечи, и видел воинов, которые поднимают скалы. Но Мияги мне внушает больший ужас. Эта его запрограммированность убить. Это-пружина, которую завели убивать, и она обязательно сработает. Я начинаю понимать, как уязвим человек, пока есть такие люди. Наш враг простой человек, и он, не получив наказания в срок, забыл о нем. Но Мияги взведен. В это утро Мияги повел нас на развалины старого замка, где мы, подобно монахам
Ямобуси, лазаем по стенам. Это надоедает многим. Мияги говорит о чести и «бусидо». И ронины лазают, обхватывая пальцами кирпичи. Еще день, и ночью мы режем нашего врага в его же замке. Я удивляюсь, как нас пропустили в замок сегуна, у которого три тысячи воинов. Быть может, в этом талант Мияги. Но мы проникли и победили, а победителей не берут в плен. Я упустил опять возможность сдаться. Как хорошо я умел сдаваться в плен! В этом искусстве мне нет, наверно, равных во всем Ямото. Я даже не испытываю страха перед врагами. Но мы убили сегуна. Сегодня мы в Эдо. На улице праздник. Наконец-то «бусидо» приобретет самый большой наглядный пример. Нас одели в праздничные одежды. Я несколько раз подходил к советнику императора и говорил ему, что я не собирался убивать сегуна и никого не убил, и сказал, что меня принудили под страхом смерти находиться в этом предприятии. Сановник что-то сказал о чести, о большой чести, сказал, что живое солнце растрогано, вся страна гордится героями. Я сказал, что хватит и шести. Сановник ответил, что не имеет права разбивать «единое целое», то бишь, пачку ронинов, он говорил, что нас будут славить на века. Я ответил, что не хочу иметь ничего общего с этой шайкой разбойников. Сановник вознес меч, потом с презрением опустил. Я ушел от него. Мы сели на дорогие ковры. Народ веселился вовсю. Я со злостью посмотрел на Мияги. Мияги ухмыльнулся. Лицо его раздобрело и оттого стало мне противным. Я взял бумагу и написал стих. Пошел за идиотом В прекрасное Эдо. Мышеловка захлопнулась. Цветет сакура. Я выбрал сильного самурая ассистировать. Мне не хотелось, чтоб это было больно. Рядом лежали скрученные тела моих соратников. Вначале я медлил. Мозг не подчинялся. Мозг искал выхода из этой красивой казни. Он видел меня, маленького, худого, кривоногого, в рваной хакаме с большим мечом, уходящего под презирающими взглядами самураев… Потом мозг снова возвращался к началу, я извивался, кланялся, целовал ноги самураев, они снова меня отпускали, я снова шел, маленький с большим мечом… Потом я снова возвращался, на этот раз хитрил, очень остроумно шутил, самураи хохотали-и я снова шел, маленький с большим мечом… Я услышал хруст внизу. Потом стало темно, ударил гром… Я подходил к самураям, с ними хохотал, они смеялись моим остротам, они валились от хохота-и я опять шел, маленький, с кривыми ногами и большим мечом…

Слово

Воистину не было на земле более совершенного мастера меча, чем Миомото Муцаси. Слава его далеко шагнула за пределы страны Ямото, она затмила славу величайших мастеров Поднебесной. Будь жив даже Будхирхарма, даже он признал бы, что практика духовного и физического в этом мастере достигла непостижимых вершин. Сотни именитых самураев, изощренных в бесчисленных войнах, с легкостью сорванного листка лишались своих жизней под порханием его клинка. А открытия в области духа ознаменовали вершину рассвета «дзен». Вот к этому мастеру явился молодой самурай-поэт. После ритуального приветствия он обратился: «О, сенсей, в восьми частях света не найдется человека более сведущего в познании воинских искусств и в познании великого предела человеческого духа. Муцаси-сан, скажите, где вершина того искусства, которому я посвятил свою жизнь.«Просветленный мастер слегка улыбнулся, после его охватила легкая печаль, он попросил поэта прочесть что-нибудь. Молодой самурай, единственный сын могущественного сегуна, смутился, с дрожью овладев собой, прочитал самую удачную танка, от которой теряли головы в Эдо принцессы и гейши. Сенсей молча послушал и покачал головой. И глядя на молодого ученика, сказал: «Твой стих прекрасен, как родниковый ручеек, но ты не познал моря, огромного и бесконечного.«Поэт ответил, что понял его. Десять лет он потратил на то, чтоб изучить формы стихосложения у поэтов страны Ямото и Поднебесной и у Великих греков. Он изучил также поэмы Фердоуси и Низами и, собрав все свои знания, создал огромную поэму. Эта поэма включала в себя и героические путешествия, любовь и ненависть, жизнь и смерть, войну и мир, рай и ад, отца и сына, преступление и наказание, вершину и бездну. И, когда он появился перед Миомото и дал свой труд, мастер нахмурился и сказал, что он выполнил его повеление. Но для того, чтоб это было совершенным, он должен его укоротить. И опять ушел на несколько лет поэт. Он сохранил насколько можно смысл поэмы, и даже сделал ее еще краше. В ней сильнее звучала бездна распирающих чувств поэта. Поэт отнес все это мастеру. Миомото лишь слегка взглянул и сказал: «Еще короче.» Поэт принес одну строчку, желая поддеть мастера. А Миомото, ничуть не смутившись, сказал, чтоб он написал еще короче. И тогда поэт вдруг задумался, не водит ли его за нос мастер. Не выражает ли ему презрение. И в последний раз напряг свое поэтическое воображение. Он силился пробить бесконечность искусства, ища воплощение изящества в малом. Вначале он не обретал движения. Но вдруг он заметил, что его наполняет восторг, предчувствие чего-то необыкновенного. Он понимал, что Дао снизошло до него. Слово, которое он так искал, обретало формы. Он уже чувствовал во рту его вкус, уши слушали его музыку, а глаза видели его краски. Он побежал к Мастеру. Мастер улыбнулся, снял с подставки свой боевой меч, верного друга и соратника в беде и славе, и, повернувшись на восток, сел на колени. Сверкающий клинок медленно вошел в его живот, и еще легкое движение, и страна Ямото получила нового мастера.

Лужа

Он шел по рынку. Это был стадион «Лужники», в простонародье-Лужа. В проходе он дал билет охраннику. Потом шел по узким проходам. Два парня-великана почесали пластмассовой чесалкой его спину. Мужчина с серебристой фольгой, усталый и оглушенный своим голосом, увидев внимание В.,продекламировал: « И купил «Саяны», и друг и брат.«В. пошел быстрее, девушка, продающая лотерею, крикнула: «Мужчина с усами подойдите к нам, нам нужен еще один игрок.«В. пошел быстрее. Подошла румынка. Она спросила В.: «Пан не хочет купить кожаный куртка, мы есть интурист, уезжаем сегодня.» В. сказал ей: «Иди.«Появились две женщины, они обняли его и поздоровались, сказали, что им нужен товар, но нет денег, они его знают, не одолжит ли им денег, а товар они потом перекупят. В. не знал этих женщин. Устало побрел дальше. Появился парень. Он говорил, что из канала НТВ, и пытался всучить кофеварку, В. сказал, что у него мало времени. Цена кофеварки была большая. В. остановился-он почувствовал резь в груди. Посмотрел: деньги были вырезаны. Что теперь, делать, подумал В. Впереди шли два милиционера. Человек без денег в чужом городе-это явная жертва для милиционера. В. ринулся в толпу. Он вытащил из сумки свой свитер, почти новый, и продал его за одну пятую его цены. Купил мороженое и начал им торговать на рынке. Его поймала милиция и обобрала, тогда он пошел на вокзал. Он думал о доме. Дом был далеко, и дома не было никого. Он застрял в этом городе. Утром он пошел в Лужу. Купил газеты и начал торговать. Торговля пошла. Он познакомился с молодой женщиной, она торговала парфюмерией. Когда он с ней разговаривал, подошел милиционер, спросил документы. Документов, увы, не было, их у него забрали в прошлый раз. В. подумал, сейчас меня арестуют окончательно. Пришли два человека и показали на него и на женщину, и милиционер ушел. Потом один из них подошел к В. и сказал, что, если он не будет жить с этой женщиной, милиция его арестует. В. молчал. Женщина. Он только что с ней разговаривал. Зачем он с ней разговаривал? Значит, хотел понравиться. Но хотел ли он, чтоб она была его женой. Женщина была чуть старше его, но и он не был молод. В. подошел к ней, она ему виновато улыбнулась. В. стал рядом с ней и начал ей помогать. Товар уходил быстро. В. постоянно приходилось бегать к контейнеру и притаскивать проданный ассортимент. К вечеру женщина выручила значительную сумму, она часть отсчитала милиционерам, часть накачанным парням с бритой головой. Так что сумма чуть превышала сумму, бывшую у нее до продажи. Она взяла тележку и пошла с В..Толпа хлынула в метро. Стадион опустел. Появились рабочие в сервисных робах. Они убирали помятые упаковки и мусор. Потом прошлись поливомоечные машины. Они смыли грязь. В. с женщиной в это время сновал по фирмам, покупал товары. Фирмы были разбросаны по всей Москве. В некоторых поднималась отпускная цена, в других требовали документы, в третьих не было сертификатов. Они шли, набирали товары, бегали по метро, наполняли камеры хранения и снова пускались в путь. К вечеру они, уставшие, пришли на вокзал. В. сел на скамейку. Женщина достала беляши, купленные за три тысячи у трех вокзалов, потом сардельки, воду и сыр. Она еще купила горячий чай в буфете. В. начал осторожно есть. Женщина тоже ела и украдкой нежно на него поглядывала. После женщина убрала остатки еды в сумку, купила несколько эротических газет и разложила на скамейке, В. взял одну. Эти газеты во время путешествий позволяли ему ненадолго забыть неуютность обстановки в вокзалах. Женщина осторожно взяла газету и, кусая булочку, вскоре увлеклась чтением. В. быстро прочитал все газеты и поглядел на табло, там появился номер поезда, идущего к его дому. В. опять стало тоскливо, как будто он и не читал этих газет. Женщина заметила это и убрала газеты. Она показала на дверь. Это была дверь вокзальной гостиницы. В. подумал, да, она имеет на это право, он должен платить. Хорошо, что еще можно платить тем, что имеешь. Они встали и пошли. Их приняла гостиничная работница. Женщина заплатила ей деньги за два часа. Они закрыли дверь, легли на чистую белую постель. На столе был графин с водой. В. машинально выпил. Женщина пахла приятно, хотя не мылась давно. Вскоре он почувствовал себя женатым мужчиной, и все получилось хорошо. Женщина благодарно прижалась к нему. Она рассказала В.,что ее первый муж был убит рэкетирами. В. спросил, он дрался с ними. Женщина ответила, что нет. Он просто спешил за товаром и хотел протиснуться, когда шла разборка между бандитами, и его случайно закололи. В. спросил, не хочет ли она отсюда уехать. Женщина испуганно на него посмотрела и спросила, куда. В. сказал, что просто спросил, а куда не знает. Женщина успокоилась и играла с единственным волосом на его груди. В. сказал, что она может оторвать, если хочет. Женщина сказала, что нет. Что волос ему идет. В. зевнул, и они начали одеваться. Спали они на скамейках. Утром рядом появлялись нищие и клялись, что охраняли их. В. гнал их прочь, женщина улыбалась и давала им мелочь. Нищие договаривались, что будут охранять еще. В. на них кричал «Иди», и они уходили. Потом они волочились на метро «Спортивная», по дороге иногда милиция останавливала В. Некоторые из них умудрялись выкачать хорошую сумму из кошелька женщины. В. негодовал, его угнетала нарастающая зависимость от женщины. А ее это радовало. Она говорила, что жить здесь в центре страны, в столице, очень хорошо, она скоро заработает деньги, купит квартиру. В. молчал. Иногда В не шел на работу, а слонялся по вокзалу, в город было опасно выходить без денег, хватали милиционеры. Он говорил, что проснулись травмы, полученные в детстве, и таскать баулы сегодня не сможет. Женщина уходила одна и ничего не говорила. Однажды В. ждал так ее на вокзале. Женщина ко времени не появилась. В. начал думать, не убили ли ее, или закрыли милиционеры. Но она появилась через два часа. В. ее не узнал, она походила на экранную диву. Но это ощущение быстро прошло. Если бы она застыла, то ощущение сохранилось бы. Но она двигалась и чувствовала себя виноватой. В. узнал, что она сходила в баню и в салон красоты. Она сказала В.,что может и его отвести в баню. В. согласился, что ему надо сходить в баню. Но сказал, что такая красота натруженным женщинам не идет. Он сказал, что ее сильное тело красиво с гладкой прической. Пошли в гостиницу. Там она достала маленький портативный телевизор, и они смотрели его. Она сказала, что завтра продаст его и купит другой, на батарейках. В. решил упрочить свое финансовое положение, спросил у женщины денег и пошел к кавказцам. Они варили в котлах жаркое, плов, пельмени. В. купил котел, рис, баллон и начал варить плов. Пришли бандиты, избили В. и забрали котел и баллон. Женщина сказала что-то мужчинам. Вскоре они, насмехаясь над В.,притащили котел. Они объяснили В.,что этот бизнес очень доходный и стоит столько, сколько квартира. В. лечился целую неделю. В. решил бежать. Купил билет, когда женщина ушла. Он взял билет на дневной поезд, так как в это время женщина была на рынке. Билет взял на чужой паспорт. Оставил деньги на взятку проводнице. Когда на следующее утро подали на посадку его поезд, В. вскочил на поезд, дал проводнице билет и деньги. Проводница закрыла на время В. в своем купе. Когда до отправления поезда оставалось пять минут, дверь открылась и вошли милиционеры. Они вышвырнули В. из поезда. А рядом стоял торговец. Он говорил, что чудом увидел В.,что если бы не он, то В. уехал бы. Он сидел до самого вечера. Вечером торговец передал В. женщине. Женщина молчала. Она не разговаривала с В.В. молчал. В конце концов отсюда нетрудно выбраться, думал он. Женщина ушла на работу. Но пришли мужчины, они погнали В на рынок. В. больше не оставался на вокзале. В. трудился, не покладая рук. В. надеялся, что они купят квартиру, а так он бы не убежал. Но ударила инфляция. Деньги, накопленные женщиной, потеряли силу. И В. с новым упорством работал, чтоб купить квартиру и вырваться от бдительного ока торговцев, там он свободно покинул бы Лужу.

Детство

Детство, каким бы оно ни было несправедливым иногда, запоминается яркой солнечной дымкой. Возможно, виновно в этом ожидание жизни, большой и неизвестной впереди. Я не понимал, что мой мир глазами взрослого тотализирован и есть железный занавес. Я смотрел на летающие в небе самолеты и представлял себя красивым летчиком, от которого будут без ума девушки. В крайнем случае я представлял себя средним инженером. Меня распирало от сознания того, что девочки вокруг не оценивают меня по достоинству. Наш лагерь труда и отдыха. Сколько сил отдано на возделывание колхозных полей. После обеда мы спали. После сна были игры. Мы переодевались в ярко-синие тужурки и шорты. Шорты и тужурки цвета «хаки» клали себе под матрас. Многие играли в волейбол. Некоторые шли в дальний сад, где в отличие от окружающих везде яблок росли груши, сливы, вишни. По ним стрелял старый сторож, участник второй мировой войны. Он брал сигареты от мальчишек и медленно заряжал ружье. Мальчики бросались врассыпную, а сторож стрелял поверх голов. Если посмотреть за холмы, можно было увидеть нагромождение старых восточных дворцов. Они стояли, один отличный от другого, вокруг валялись сундуки с золотом и драгоценностями, старинные кинжалы, воткнутые в землю, кривые мечи, инкрустированные бриллиантами и изумрудами. Я шел туда. Я читал надписи на стенах дворцов, которые принадлежали старшеклассникам и выпускникам школы. На золотых табличках были высечены надписи, что дворец принадлежит «Рустаму ибн Кумару». На других надпись гласила, что принадлежит достопочтимому ученику Сеитовской школы Нурулле ибн Юсупу. Я находил древние масляные лампы, которые валялись вокруг и тер их. Выходил белесый джинн, он поднимался медленно вверх. Вокруг были тоже белесые джинны, их поднимали трением другие мальчики. Они терли часами и поднимали своих джиннов до самых перистых облаков, некоторые доставали до кучевых, а я- до слоистых. Я тер и натирал мозоли на ладонях. Иногда появлялись альпинисты, они лезли на наших джиннов, вбивая гвозди. Потом они летели вниз на своих крылатых парашютах. Я сшил варежку из войлока и тер им две недели лампу, мой джинн поднялся высоко, он уходил куда-то в стратосферу. Помню мрачное лицо старца, раздутое до неимоверных размеров. Мы перестали видеть военные самолеты. Мой джинн рос. Я тер большей частью ночью. Мои друзья тоже терли свои лампы, но они уходили из игры. Директор, возможно, получил замечание сверху, и было приказано убрать джиннов, они мешают истребителям. Я помню, как плющили бульдозером лампы. Они гнулись и стреляли маслом, пачкая нашу одежду. Трактористы безразлично курили «беломор». В тот сезон я хорошо заработал на прополке помидоров и купил переносной транзистор «Океан». Он ловил четыре диапазона коротких волн УКВ и СВ и ДВ. У меня было очень удачное лето.

Мастер

Прежде это искусство имело цену. Тысячи людей хотели понять феномен китайской культуры-ушу. Сейчас это мало кого интересует, кроме кучки специалистов и любителей. Тогда появился он- мастер. Он был низкорослым, как и следовало быть мастеру. Это подчеркивало, что сила его не в грубой физической, а в сфере мастерства. Хотя, кто знает, может быть, он блефовал. Мастер должен убить человека. Может, он убил человека и сумел это замять. Но благоразумные люди рассуждали, что убив человека, он непременно должен быть посажен. Но никто его не сажал, мы знали это точно. Когда открыли ресторан, взяли его вышибалой. Мы с любопытством ждали трупа. Мы устремились к окнам ресторана и повисли на его решетках. Пьяные посетители вначале не буянили. Но через некоторое количество времени они осмелели. Один из посетителей оскорбил мастера. Мастер взял два кирпича, привязал их к рукам посетителя. Потом было два молниеносных удара, и кирпичи рассыпались в порошок. Мы пришли в восторг. Мастер не убил посетителя и с честью сохранил свое достоинство. Мы восхищались: именно так должен поступить китайский мастер. На следующий раз желающих было больше, посетители сами обвязывались кирпичами. Мастер крушил камни, но не убил посетителя. Восторг наш не утихал. Мы гордились своим мастером. Когда мы говорили, что из такого-то села, нам говорили, не это ли то село, где живет мастер, мы с гордостью кивали. А спрашивающий пытался вспомнить, видел ли он мастера когда-нибудь. Он хотел тоже немного погордиться. Ресторан был забит до отказа: был праздник. Люди были пьяны, они забыли о мастере. Но мастер был. Это был единственный случай, когда никто с благоговением не ждал от него действий. Была пьянка, была драка. Мы услышали его крики, потом бегущего по потолку человека. Ресторан рухнул. А имел ли право мастер ломать стены ресторана. Ведь он не должен убивать. Ведь, рухнув, здание могло убить людей. Возможно, оно и убило людей. Кто позволил ему убивать нас, законопослушных людей. Может быть, в восточных философиях есть ошибка. Ведь, хотя он не ударил никого, но расколов каменные стены, он убил людей. Я думаю, все же где-то здесь ошибка. Древние пили саке. Я найду это место. Они не могли не пить саке. Ведь, играя в го, Миомото Муцаси и Яго не могли не пить саке. Я хочу найти то место, где пьяный человек и чистый одухотворенный мастер. Я найду это место, если даже придется изучить китайский и японский.

Рыбная ловля

Наше село рыбацкое. Мы ловим рыбу, которая, говорят, исчезает с лица земли. Странно, этот ровесник динозавров-единственный источник нашего дохода. Мы существуем, пока есть эта рыба. Возможно, дело не только в этом. Их ловили с давних пор. Но с какого момента они стали запретными? И тогда-то возник наш подводный, подземный лабиринт. Этот лабиринт был удобен тем, что выясняет отношения с соседней деревней. С подземелий уходили самодельные субмарины для установки снастей на осетра. Они никогда не были совершенны. Эти колоколы, движущиеся по тросам, часто всплывали при обрыве троса. Но и самое простое может со временем стать надежным, и эти субмарины, доведенные до ума, уже служат не один век. Некоторые из этих субмарин ныряют в противоположные пещеры, а эти пещеры ведут в другие русла. Помню, в детстве мой брат повез меня на мотоцикле по этим пещерам. Мы мчались; должно быть, мы дошли до края пещер, но я видел, что было еще много темных коридоров. Я не знаю, зачем повез меня мой брат. Может, он хотел показать, что он очень хорошо ориентируется в этих ходах. Он остановил машину и посмотрел в коридоры. Потом мы вернулись-он сжег почти ведро бензина. Запах паленого масла остался висеть в темноте. Иногда я думаю, возможно, когда-нибудь я смогу достичь крайних пределов подземелья. Меня особенно пугают ходы под рекой. Они сыры, пахнут рыбой. Говорят, по весне некоторые открывают задвижки, оттуда сыплется сухая плотва. Но иногда задвижки заедает, рыба кончается, и вода заливает нижние ходы. Говорят, что с виновными борются, что их могут и убить. Должно быть, убивают в других селах, у нас редко убивают. Это не из-за недостатка злости, просто в нашей деревне не очень много людей, и все они знают, что, сделав плохо, обеспечат себя тяжелой работой на несколько лет вперед. Наши заржавленные задвижки под рекой ни разу не открывались, хотя с виду бесхозны. Старые рыбаки говорят, что, если долго идти по коридорам, можно набрести на другой народ, который рыбачит по-другому. Там один человек обслуживает десятки снастей. Снасти крутятся постоянно, рыба сама слезает с кручьев и засаливается. Раз в неделю они обходят территорию, чтоб узнать наполнены ли бочки. Но никто этих людей не видел. Вернее, представители этого народа живут и среди нас, но ловят они, как мы. Когда мы говорим о том способе ловли, они улыбаются. Им приятно, что их соотечественники умнее нас. Но о том способе ловли они понятия не имеют. Иногда рыбаки, возможно, из того народа появляются и в наших краях; они говорят, что ездят на мотоциклах и смотрят за снастями. Но мы никак не можем добиться объяснения этого способа ловли осетра. Тогда я думаю, что, может быть, этого способа ловли вообще не существует, что это выдумка. Ведь по коридорам снует куча людей, которые могут украсть незаполненные бочки. Но, может быть, что те пещеры менее обитаемы. Хотя рыбная ловля-основная причина возникновения лабиринта, со временем возникли другие причины, по которым нам трудно отказаться от лабиринта. Наш лабиринт защищает нас в минуты уныния. Та бесконечность, заключенная в ней, дает скрыться людям. Они скрываются, их никто не находит, возможно, поэтому так мало наше кладбище. Есть утверждение, что часть людей, чтобы умереть, уходит, как уходили святые. Это метафизическое утверждение породило бы много привидений, но было вовремя отвергнуто жителями. Все было списано на скупость родственников исчезнувших. В подземных ходах есть места, которые успели обзавестись некоторым мистицизмом, там желания исполняются, там возможно движение мягкого грунта, ходы теряют свою пространственную ориентацию. Но редко кто спешит туда. Желания рыбака более прагматичны: потеряв жизни из-за желания иметь водку, они потеряли интерес к этим местам. Эти желания имеют в своей природе желание уверенности в завтрашнем дне, откровенное желание не умереть, оно не умещается в гонке за успехом. Но, если спросить у нищего попрошайки, то и у него окажется больше желания к успеху, нежели выживать. Эти пещеры когда-нибудь зальет водой, об этом говорят древние сказания нашего народа. Пока живем, мы тратим кучу своего времени, бродя по прохладным коридорам. Иногда мы натыкаемся на настенные надписи. Нам говорят, что они имеют происхождение более древнее, чем сам лабиринт.

Разрушение древности

Во времена династии Сунь, в дремучей древности Золотого Китая, что восхвалял Конфуций, было не так благополучно. Древние постигали законы хаоса. Это было время, когда даосский монах создал основы боевого искусства тайцзицюань. Это было время, когда Алеф открывал свои прочерки и пустоты своего пространства. Мясники резали мясо в течение ста лет одним не заточенным ножом. Древние мудрецы появлялись во времени и исчезали. Это не удивляло никого. По телам людей текла энергия, по каналам и коллатариям, и их разглядывали ясновидящие врачеватели. Легендарный желтый император Хуанди услаждал миллионы женщин, не извергнув семени, и писал о внутреннем. Тогда было понятно все. Дети почитали старших, императоры были мудры, подданные-вежливы и учтивы. Мудрецы создали книгу перемен. Она отражала настоящее и будущее, в ней мужское и женское размножалось до бесконечности, она изображала устройство мира Багуа, пентаграммы. Она была и картой мира. Тем, что его модель была построена в древности, мало кого удивить. Да, она была построена молодым человеком того времени. Нравы в те времена были не испорчены, женщины выходили один раз замуж, проституток не было. Люди женились по любви. Любовь была таинством, которое было лишь достоянием провидения. Этот молодой человек решил взять судьбу в свои руки. Этот вселенский порядок возможно было нарушить лишь вмешательством в порядок хаоса вселенной. И он построил лабиринт из пентаграмм. Он женился на девушке. И решил проверить силу ее любви. Появившись через двадцать лет, он совратил свою жену. Так как был молодым человеком, переодетым. Жена постарела. Но она узнала его и допустила к себе. Это было то первое, что сокрушило старый Китай. С того времени хаос, открытый всем, исчез. Древность разрушена. И представляет археологическую ценность. Но та древность, написанная в трактатах Конфуция, исчезла. Утверждают, что глиняные воины, захороненные вместе с императором, -это скорее всего блуждающие в пространстве войска, застывшие в походе из-за нарушения работы механизма пространства в результате вмешательства молодого человека. Воины обглининялись при прохождении земли. Возможно, земля не была землей, и это пространство было воздухом. Никто не возьмется утверждать, куда они шли, насколько нарушен механизм устройства вселенной из-за вмешательства молодого человека. Официальная история-насколько она первична? Это обрывки летописи, написанные историками. Но и историки не отрицают существование Конфуция. Но, если был Конфуций, была и та древность, которой он оперировал. История конца этой древности похожа на историю конца Трои. Все из-за женщины. Китайцы более прагматичны, они воруют женщину у себя. Мировая добродетель не позволяет им опуститься до подлости европейской культуры.

Поездка

Как славно мы возвращались с работы. Наш караул, сдав смену, садился на поезд. Мы ехали в составе. Мы весело шли из вагона в вагон. Проходили через вагоны-конюшни, вдыхали запах навоза и сена, встряхивали ноги в тамбуре. Потом шли в вагон-столовую. За глухими стенами, в тишине, мы заказывали жаркое из картофеля и плов, и, помня любимое лакомство с детства, заказывали сварочные электроды. Я заказал больше всех электроды. я ел их с большим аппетитом. Должно быть, я переел электроды. Как приятно сперва обивать электроды об стенку, чтоб ослабить приклеившуюся к стальной проволоке окалину, потом с хрустом грызть эту окалину. Но я, должно быть, переел, у меня возникла изжога.
Как странно, что мы перестали осознавать, что окалина сварочного электрода не имеет пищевой ценности. Это просто дань детской слабости. Как хорошо на нашей слабости зарабатывают повара и продавцы продуктовых магазинов. Ведь, даже если электрод пищевой, как уверяют нас рекламы, сделан из экологичных материалов и нетоксичен для нашего организма, все равно он сделан для промышленного использования. Как трудно было нам во времена сухого закона, когда мы потребляли контрабандную китайскую продукцию. Ведь никто не проверял качество электродов из Китая, возможно, они использовали канцерогенные компоненты, и мы могли заболеть раком. Но никто не отказывался от паленых электродов. Мы с жадностью смотрели на сварщиков, которые варили на большой высоте, и ели драгоценную окалину вместе с каплями металла. Но сейчас другие времена. Все знают, что запретом ничего невозможно достичь. Сейчас прилавки забиты сотнями сортов электродов, они экологически чисты, их можно есть с пельменями, с восточным бешбармаком. Есть с французскими лягушками и трюфелями. Грызть с черной икрой, с омарами и любой экзотической пищей. Уже не надо есть промышленный электрод, так как в некоторых технологических сварках трудно отказаться от токсичных материалов. Но есть любители естества, которые утверждают, что настоящий электрод-это тот, который может быть использован по прямому назначению. Эти дикари не понимают, какой удар могут нанести обществу. Ведь они заражают своей идеей детей, которые в силу своей детской неустойчивости особенно податливы влиянию дурных примеров. Я призываю с такими людьми вести бескомпромиссную борьбу. Они могут погубить наше будущее. Наше общество давно научилось приспосабливаться к прихотям своих членов. Но некоторые упрямцы наносят очень много вреда. Грузины считают, что электрод-это блюдо. которое несет свое начало от их национального блюда шашлыка. Но это утверждение не имеет под собой реальной основы. Шашлык изготавливается из съедобного мяса. А электрод, даже самый изощренный и самый новомодный, не имеет пищевой ценности. Эта пищевая бесполезность-необходимый деликатесный шарм любого электрода. Электрод не может принадлежать ни к одной национальной кухне, это просто последствие технического прогресса. Оно больше связано с изобретением бетона. Сварка арматуры и строительство панельных домов. Как трудно сейчас представить, бродя по чистым стерильным супермаркетам, имея возможность выбрать электроды на любой вкус, что мы в детстве ели окалины уже с заржавевших, полуразложившихся электродов. Сейчас этому никто не поверит, наше трудное детство ушло в прошлое. Молодежь смеется, им не верится, что мы проявляли недюжинные силы, чтобы выжить в своем детстве. Им кажется, что трудности, которые могут угрожать жизни, были только в первобытное время. Они смеются, и нам не хочется говорить о своем прошлом. Нам хочется иногда сказать, что было время, когда не ели электроды. Но кто этому поверит. Сказав это, я сам не буду уверен, что говорю правду. Возможно, электроды начали есть на поколение раньше, чем мы. Я боюсь что-либо утверждать. Но я скажу точно и не буду врать, в наше время его не производили в таком количестве и в таком ассортименте.

Ускоритель

Произошло убийство. Следователь К. сидел и разглядывал схему убийства. Его помощник склонял дело к случайности происшествия. Убили ученого Федорова. Это был физик-ядерщик, который занимался проблемами сверхвысоких взаимодействий в ядерной физике. Следователь К. принялся изучать его работы. Эти работы частично или полностью связаны с работами Черенкова, Франка и Эйнштейна-явления сверхсветовых скоростей. Следователь К. пытался найти ключ к разгадке убийства в формулах физиков. То, что физические законы и законы философии и социальные законы находятся во взаимодействии, К. понимал хотя бы потому, что здравый смысл исходил из законов физики. Убийство было совершено первого января этого года. Убийца мог быть случайным человеком. Вором, забравшимся в чужую квартиру. В этом случае, если он проделал все профессионально, то найти его шансы сведены к нулю, но, если это преднамеренное убийство, то стоит изучить мотивы в окружении профессора. Но и здесь есть опасность посадить ни в чем неповинного человека, имеющего твердые мотивы убить ученого. Ученый был достаточно крупным, чтоб закрывать дорогу к карьере молодым. Но убить могли и старшие сотрудники. Следователь К. имел большой опыт работы и считался лучшим. Однажды, прогуливаясь по туннелям ускорителя элементарных частиц, он нашел записку. В ней была нарисована схема и формула. Схема указывала один их поворотов ускорителя, где частицы при выключенных угловых электромагнитах могли прошить человека. Формула была взята из работ Эйнштейна, она говорила о том, что при увеличении скорости выше света время течет в обратном направлении. Дело продвигалось очень трудно. Следователь потерял больше девяти месяцев. Успехи были незначительны. Кроме найденных ранее сведений он узнал, что явления в ядерной физике почти что метафизичны. Элементарные частицы узнают о полярности других частиц со скоростью намного превышающей скорость света. Это есть нарушение законов физики, утверждения, что ничто на свете не выше скорости света. Да, еще следователь прочитал дату-31 декабря-на записке, которой не придавал значения. Сопоставляя скудные факты, следователь понял, что это не последнее убийство. Что произойдет еще одно. И оно произойдет 31 декабря. На одном из углов ускорителя. Изучая место происшествия и телесные повреждения, следователь понял, что убийцей был сам убитый. Значит. убийца убил непреднамеренно. Вот она закономерность сверхсветовых скоростей. Убиваемый, изменив полярность, на сверхсветовой скорости убил своего убийцу. Вдруг следователя осенило: он понял, что поймать убийцу можно лишь превзойдя скорость света и вернувшись по времени до начала убийства.,это время было отмечено на записке:31 декабря-раньше 1 января. Значит, следующее убийство будет 31 декабря. 31 декабря следователь оделся. Он понимал, что убийца совершил непреднамеренное убийство, он думал, что, увидев его, он сообщит ему об этом. Суд ему зачтет незначительный срок или вовсе оправдает. Он долго сидел в темном коридоре ускорителя. Когда включился свет, в дальней стороне коридора он увидел ученого, руководителя работ, профессора Федорова. Ученый громко заговорил, хотя коридоры легко доносили его слова. Он сказал, что ему наконец-то удалось следователя заманить в ловушку. Ведь следователь-единственный, кто мог бы найти убийцу. И он мог бы сам отказаться найти убийцу. Но, если он не мог перебороть это желание, то его ждет смерть. Его пистолет бесполезен-расстояние большое. Выйти из зоны действия ускорителя невозможно за короткое время. Так что следователь обречен. Следователь сказал, что возможно его не посадят. Ученый ответил, что ему не хочется вообще подвергать свою свободу опасности. Ведь было же у следователя время отказаться от намерения найти убийцу. Следователь К. сказал, что это его работа. Ученый ответил «понимаю» и нажал на кнопку.

Кентавр

«Говорят, что Геракл получил смерть от рубашки, пропитанной его женой кровью Кентавра. А Кентавр был колдун
и посмертно отомстил Гераклу, нашептав жене его, что кровь Кентавра придает верность. То был не Хирон.» Что за странность моя отшельническая жизнь. Кто-то сказал, что отшельничество сближает с богом, только в нем «я» человека может создать то блаженное, отрешенное от мира состояние, когда бог, видя чистоту помыслов, нисходит до тебя и одаривает истиной, истиной бесконечной, непередаваемой, но я не знаю, кто это сказал. Возможно, я вырвал эти воспоминания из будущего во время моих ученых занятий. Но то верно, что я
вовсе не одинок, люди, блуждающие где-то далеко темны. Мне иногда хочется понять тот смысл, который они придают своему скоплению воздвижением гигантских сооружений. Меня тяготит желание каждого из них пройтись по головам других. Возможно, в этом есть
какой-то тайный смысл, но я чувствую, что они в чем-то беспомощны. Иногда они воюют, и тогда я начинаю понимать, до чего несправедливы их противники, что бываю неспособен стать на чью-либо сторону.
В детстве я очень много бегал и казалось обежал все части света. Сейчас порядком
утомлен. Мне кажется, что усталость ко мне забралась, когда я нашел кусок телячьей кожи
с загадочными знаками, я разгадал эти знаки и с тех пор стал облачать свои мысли в эти
знаки. Мне нравилось вначале появляться в тех местах, где люди убивали себе подобных, и все я заносил на эти шкуры. Но после понял, что в этих убийствах есть некоторая закономерность, и почувствовал, что подо мной может открыться пропасть скуки. И тогда я был
волен временами разглядывать людей и искать едва различимые движения в их облике, отношениях между собой. Мне открывалась та тайна, которую они придают отношениям, что
у животных происходит безболезненно. Я понял те бесчисленные вариации простого. Для
начала я объясню вам, что эта масса имела два разных существа, они иногда так привязывались друг к другу, что даже были склонны отталкивать ту массу, которой принадлежали. Разобравшись в их несколько сотен вариациях, я научился сам составлять эти отношения в 
телячьей шкуре. Я заносил туда и начал им объяснять. Они удивились и с тех пор начали
еще больше усложнять и без того неразборчивые отношения. Чаще всего в них два чело- века, очень молодых, кончали собой. Однажды они меня пригласили на одно из многочисленных пиршеств, устроенных в 
честь одного из своих идолов. Было там очень много чаш возлияний, торжественных
треножников, благовоний и заклания быков. Но в конце, когда люди, усевшись за стол, поглощали дорогие вина, ели мясо, политое оливковым маслом, появился высокий сухой старик. В руке он держал лиру. Ему дали вина, он выпил, поблагодарил служителей и запел, аккомпанируя себе, неведомые мне гекатомбы. Мне сказали, что этот слепой бард знает поведанную богами знание о великой войне. Вокруг него были его ученики. Никогда я ничего
подобного не слышал. В минуту своего поэтического экстаза он поведал мне, что боги
хотят, чтобы я своей смертью убил героя. В другом откровении он поведал, что моя кровь
дарует верность. Я не придал этому значения: мало ли что может говорить безумный, странствующий бард. С тех пор прошло много времени. Меня эти люди почитают за мыслителя, врачевателя. Я несколько раз участвовал в их походах на варварские племена. Всегда я приносил удачу. Иногда я гадал-предсказания сбывались. Люди меня стали почитать за ученого, за колдуна
и за воина. Я не чувствовал уже скуки, мне нравилось то, что эти двуногие, слабые существа
частью живут моей жизнью и подражают мне. Иногда все ж мне для изучения их анатомии
приходилось умертвлять отдельные экземпляры, но делал это не часто: настолько, насколько
требовала наука. Но сейчас мне надо идти к людям. Они меня пригласили на праздник
владыки моря. Но что это такое? Почему-то пространство начало кружиться, предметы, дома взмывали
ввысь и бесшумно падали в пропасть. Кружение все увеличивало свою скорость, постепенно
теряя свою предметность. Воздух сгущался. Вдруг все рассыпалось. Люди, вызванные из 
памяти удлинялись, делились надвое в своих утончениях и исчезали. Кружение ускорялось, так что уже невозможно было различить предметы. И тогда он увидел свое тело, оно уходило
от него. Он мчался по бесконечно длинному коридору, конец которого светил. Он понимал, что
там есть нечто, что было постижением всей жизни. — Возьми, Геракл, вскрой вон ту жилу, мне нужна его кровь. — Но зачем тебе? — Я сама знаю.

Отступление

На нашу страну нагрянула война. Война хотя и не частое явление, но все же иногда происходящее событие. Виной войны могут быть разные события. Но они большей частью для нас, мелких обывателей, непонятны и независящий от нас. Наши руководители страны находят объяснение войне. Они объясняют нам в начале или после войны насколько справедлива и несправедлива эта война. Это объяснение нас устраивает, более того мы ожидаем этого объяснения. Это объяснение дает нам возможность понять насколько велики наши шансы победить в войне. Большей частью эти объяснения сводятся к тому, что война справедлива с нашей стороны и вероломна со стороны врага. И все существующие научные законы войны да и другие научные законы на стороне нашей победы. Это позволяет нам идти на войну будучи уверенными, что мир снова вернется к спокойствию. Наши страхи и мелкие удовольствия, хотя считаются мелкими удовольствиями обывателя, для нас ценны. Ведь всякое стремление наших руководителей столкнуть на великие деяния кончаются тем, что нам вернут наше обывательское спокойствие, мы совершаем великие деяния наших кормчих. Нам устраивают на наших площадях красивые демонстрации. Наши руководители уверены в неистощимой энергии и восторге, который охватывает нас. Нас этот восторг охватывает, мы искренне верим в наш восторг. Возвращаясь домой мы хотим передать этот восторг нашим домашним, нашим женам и детям. Но их тупость и бестолковость нас удручает. Они не в состоянии разделить наш восторг. Или они разделяют наш восторг, когда мы устаем объяснять позиции и политику наших великих вождей. Наша монолитность, которой добиваются наши руководители, действительно существует, хотя она не имеет ту природу, которой добиваются наши руководители. То, что в природе нашего порыва нет порыва, заставляет опускать руки наших руководителей. Природа одарила наших руководителей тем, чем обделила нас. Но кто скажет или упрекнет нас в том, что мы мало отдаем сил, чтоб понять наших руководителей. Свидетельство тому измененные русла рек, вспаханные пустыни, утепленные полюса. Но мы никак не можем в себе победить нашу первобытную потребность к комфорту. Нас тянет к теплому домику с женой и детьми, к горячему чаю. Хотя наши руководители утверждают первобытность этого совершенства, но должно быть какая-то ошибка, иначе они бы знали, что хорошо. Но они чувствуют непорядок. Возможно даже, что это не первобытность. Мы понимаем заботу наших руководителей. Им приходится нелегко, в постоянной заботе о нас. Нельзя сказать, что нам не доставляет удовольствие, когда мы совершаем что-то правильно, ошибка происходит в расчетах наших руководителей. Но мы не испытываем радости, мы знаем, что их научные изыскания продиктованы заботой о нас. В конце концов они находят ошибки. И кто другой, как не мы испытываем большей радости плоду их колоссального труда. Мы с огромным энтузиазмом изучаем свои прошлые ошибки, уверенные, что наша озабоченность непонятностью прошлого прошла. Теперь мы вооруженны самыми последними научными разработками. Совершенство первобытного совершенно в низшем уровне, совершенство нашего общества совершенно в высшем уровне. Хотя это несовершенно в мелких деталях большей частью от нашей обывательской природы. хотя в будущем, когда будет побеждена наша обывательская природа, это общество будет совершенно первобытной, хотя моделью будет схожа с древней и, значит, это идеально совершенно. Мы в восторге, если мы теряем наши книжки по самообразованию. В любой лавке можно приобрести дубликат. Сегодня началась война. Я помню, помню схожие войны, и хотя их было немного, но в моем обывательском сознании есть опыт. Хотя понимаю, что этот опыт низменный, не отражающий идеалов нашего общества. Этот опыт продиктован чувством самосохранения. Я понимаю, наши большие руководители будут говорить о спокойствии, о могучей нашей армии, которая непобедима, о наших руководителях, которые никогда не бросят свой народ в беде и все делают, чтоб народ не испытывал никаких трудностей в войне. Мой страх перед могучими нашими врагами гонит меня на станцию. Ходят слухи, что до вечера враги оккупируют нашу местность. Наши войска отступают. Единственный способ покинуть-это железная дорога, но и она ненадежна, так как некоторые участки железных дорог захвачены нашими врагами. Они целы или из-за неразберихи, тот ли из-за того, что сами надеются использовать железные дороги для перевозки войск и военной техники. Я залезаю в состав, идущий вглубь нашей страны. Я прячусь под лавку. Вагон забит вещами, с которыми мои сограждане не смогли расстаться. Это тюки с одеждой, одеялы, матрасы. Мы знаем, что скоро начнется территория, захваченная нашим врагом. Он будет пользоваться вагоном, и нам нельзя быть обнаруженными. Но коварный враг неподвижно путешествующего человека-это газы. Они возникают в глубине утробы от неподвижности, от плохой работы кишечника, от дисбактериоза, от плохой несвежей еды, добытой путешественником, купленной за две-три цены в дороге. Я не знаю, как остановить эти газы, они выдают мое присутствие в вагоне, хотя я спрятался основательно и обнаружить визуально меня невозможно. Но запах газов выдает присутствие человека. Но это еще полбеды. Вагон набит прячущимися моими соотечественницами. Их количество и запах их газов не оставляет шансов не быть обнаруженными. Обнаружив их из-за запаха наши враги начнут тщательнейшим образом обыскивать вагоны и обнаружат меня, как хорошо я бы не укрылся. Иногда я смею раздражаться нашими вождями, их стремлением не делать наших женщин сексуальными. Женщина, равная мужчине, -не предмет потребления мужчин, скорее приходится предметом, потребляющим мужчин. Мужчине трудно быть предметом потребления, у него есть независимый орган, живущий своей жизнью и своими желаниями и потребностью, и полностью освобожденный от авторитарности хозяина. Он вряд ли послушается хозяина, если даже он продал его за хорошую цену. Он сам вынюхивает, присматривается. Наши руководители сделали наших женщин толстыми, обладающими не меньшей физической силой, чем мы сами. Они выделяют газов намного больше нас. Как бы хотел сейчас я, прячась в своем укрытии, чтоб наша женщина, лежащая в соседнем купе, перебивающая своими газами меня, была худой, изящной, сексуальной женщиной. Она могла бы соблазнить врага. Враг, предаваясь сексуальным утехам, и не думал бы искать меня по моим газам. Он бы даже не заметил меня. Он бы занимался моей соотечественницей на всей вражеской территории, этим она спасла бы меня и совершила благородное дело. Но вместо этого она, укрывшись, незаметная, источает такие газы, что может привести врага в такое ожесточение, что пощады не будет. Не знаю насколько мы приблизились к вражеской территории. С каждым стуком колес я мчусь навстречу смерти, источая газы. Возможно, провидение меня спасет, но я не верю. С такими женщинами мы беззащитны против свирепого злого врага, врага, которого я не видел, но которого ощущаю всем существом живого органического белкового существа.

Караул

«Вольно,» -скомандовал сержант. Солдаты уселись на землю. Некоторые стали разглядывать облупившееся наставление штыкового боя, некоторые ушли вовнутрь караульного здания. Верба подошел к одному из плакатов. В нем солдат прокалывал штыком чучело. Верба пытался вспомнить, делал ли он когда-нибудь что-то подобное. Он вынул свой штык-нож. Лезвие ножа было толстым и грубым, от этого ему стало грустно. Он перестал верить этому плакату. Сержант позвал вовнутрь караульного помещения. Солдаты выбирали, кто будет ответственным за помещение. Верба шел за всеми. Сперва они зашли в туалет-он был ослепительно чист, в центре стоял один-единственный унитаз, который не работал. Сержант объяснил, что им нельзя пользоваться. Потом они зашли в унылое помещение отдыхающей смены; в комнате бодрствующей смены столы были заполнены шахматами и оружейной пирамидой. Эта комната казалась созданной для шахматистов. Почему шахматистов, почему кому-то показалось, что безмозглые солдаты будут тяготеть к шахматам? Верба пошел дальше. Они прошли в столовую комнату, где все было тоскливее, чем в других комнатах. Наличие одного стола в маленькой комнате напоминало о тесной дружеской интимности, обжитой домашности обстановки. Это было издевательством над чувствами, ведь каждый, кто сидел здесь, знал, что он-зверь в зверинце, и каждый напрягал последние свои способности, чтобы выжить. Потом сержант провел в комнату для перезарядки оружия. В стене сидела пуля. Большой стол с углублениями по краям. Здесь Верба почувствовал запах смерти. Он вдруг неосознанно звериным чутьем ощутил толщину стен. Сержант пошел дальше, а Верба остался. Он гладил стены. Приложившись губами, полизал их. Он пытался познать вкус смерти. Его сознание давно оставило понимание, что здание строили люди. Он забыл о гигиене. Верба посмотрел в дуло своего автомата. До чего он хлипок по сравнению с этими стенами. После он зашел в комнату временного задержания. Это была маленькая комнатка с кованой дверью и окошечком со спичечный коробок. Он вошел туда и посидел. Он опять прижался щекой к стене. Он пытался представить себя нарушившим закон и заточенным. Верба содрогался простоте мира. Вот он заточен, а что же дальше, почему же этот страх? Ведь в начале все было заманчиво-небольшой пикничок свободы в обустроенном доме людей, способных убивать. Верба думал, если я неправильно убью, то меня посадят. Но мы же явились сюда с правом убивать и весело отдохнуть: от нарядов, от побоев, от бесконечных драк между собой. Мы ведь подобрели от того, что получили право убивать. Мы-веселая компания с автоматами. Мы весело покушаем в столовой, сыграем в шахматы, как самые заядлые гроссмейстеры. А что потом… Верба думал. У него было оружие, он мог примкнуть магазин здесь. Верба заслал патрон в патронник. Теперь я-узник с оружием. Он хотел испытать смешанное чувство: чувство убийцы, не утратившего способности убивать, и чувство наказанного, подавленного государством узника. Но скоро он об этом пожалел. Это был стирающий прием, он медленно стирал оба чувства. Сержант открыл дверь и сказал, что ему рано примыкать магазин. Верба отстегнул магазин, передернул затвор, патрон со звоном упал на пол. Они пошли в комнату с шахматами. Сержант обнял огромный стальной сундук и ласково сказал, что здесь на случай нападения патронов надолго хватит. После пришел капитан. Этот человек с внешностью Юрия Гагарина был очень интеллигентен, но жесток, если это было в его привычке, против привычки он, кажется, никогда не шел. Например, в его привычку не входило быть жестоким по отношению к Вербе и он его не трогал, иногда требовал жестокости от Вербы, но обычно Верба по приказу никогда не был жесток. Поэтому капитан и Верба друг друга не понимали, но уважали интеллигентность друг друга. Когда стемнело, наступила очередь Вербы идти на пост. Он по-домашнему зарядил автомат и отправился с сержантом на пост. Место было отличное. Пара ядерных колодца по углам, несколько наземных, несколько подземных хранилища, начиненных всевозможными боеприпасами. Сержант ушел, заперев ограду. На земле валялись в ящиках ручные гранаты-Верба взял одну-они были ржавыми и, наверно, к ним не закручиваются капсулы, подумал Верба. Лежали также противотанковые мины и стокилограммовые дымовые шашки. Вербе стало скучно. Это игрушки детей, подумал Верба, они ему не нравились, он уже повзрослел. Он пошел по периметру поста, мимо радиационных колодцев, позвонил по телефону под грибком в караульное помещение. Потом пошел под куст и лег. Это был, вернее, не куст, а бурьян из высоких трав. Вот туда и лег Верба. Он подумал, что хорошо, наверно, тем караульным, к которым приходила девушка. Его воображение рисовало толпу молодых солдат и девушку, отдающуюся, скажем, в комнате бодрствующей смены. Она будет разложена на шахматных столах, а потом он подумал, она, возможно, чья-нибудь сестра. Верба загнал патрон в патронник, спустил предохранитель, положил палец на курок и заснул. Проснулся он от грохота. Перед ним лежал человек, у него не было половины головы. Верба встал, подошел к грибку, позвонил и крикнул: «Нападение на пост!» и, три раза выстрелил в воздух и лег на траву. Убитый лежал рядом. Пришел сержант. Убитого унесли. Через неделю Верба снова лежал в бурьяне с пальцев на курке.

Суд смерти

В комнате, возможно, бывшей во флигеле старого провинциального дома, построенного в готическом стиле, и, вероятно, окруженного такими же домами, стояла кромешная тьма. Несмотря на это постепенно привыкающий глаз мог различить почти полное отсутствие предметов, дверей, окон, лишь только пара стульев и стол. Такая обстановка внушала ощущение некоторого безвременья. Воздух, наполняющий комнату, не менялся столетиями и потому, может быть, комната изначально создана своей правильностью линий человеком, но не для человека. Однажды в нее замуровали колдунью, и с тех пор комната наполнялась существами, которых человеческое сознание не могло объяснить, но которые порождены воображением каждого нового человека. А затхлость, неподвижность придавали некоторый таинственный аромат, чуждый новоявленным темпераментным чудовищам и монстрам. Некий вечный дух Кентервильского привидения, связанный неразрывно с глубоким детством человечества, витал над этой комнатой. Глядя на эти стены, невольный путешественник, созерцая всю красоту наружных стен этого прекрасного дома, разве обязательно видит снаружи, когда достаточно взглянуть вовнутрь, а воображение построит остальное. Говорят, когда Платон говорил «атом», он не имел в виду то, что мы знаем сейчас, отягощенные знаниями науки, он просто видел максимально малую точку, которую был способен наполнить своими ощущениями. На одном стуле сидит женщина в черном. Вуаль скрывала лицо.«Как мне страшно, -томно произнесла она, выходя из оцепенения.-Это ужасно, темнота меня угнетает. Как я могу сидеть в этой комнате.«И она повернула голову, на фоне чуть фосфоресцирующей стены можно было увидеть прекрасный профиль тридцатилетней женщины.«Я, право, не знаю, наверное, я сойду с ума,» -занимала она разговорами себя. И опять вдруг затихла. Ее поза была величественна. Она была частью таинственной темноты. Приподняв часть стены, как полог, появилась голова.«Мадам, я вам не помешал?» -льстиво приветствовал сей кавалер.«Нисколько,» -ответила женщина.«Я шел тут мимо, услышал разговор и подумал, что вы меня зовете,» -сказал мужчина. Он был в широкополой шляпе, сух, высок, тело его было полно жизненной силы, лицо худое, вытянутое, с крупным носом и иссушенными глазами. Внешность, присущая почти старикам, еще умеющим влюблять молоденьких, наивных барышень. «Мадам, я знаю способ развеять вашу скуку,» -говорил он.«О, разве, в твоих забавах есть что-нибудь занимательное, ведь смерть-нечто остановочное, в ней нет движения,» -возражала женщина.«Поверьте, я-смерть, но это лишь моя профессия. Иногда я добавляю немного шарма и это делает мою профессию немного увлекательной, хотя печать таинства сквозит всегда в моей возне. Мой один китайский коллега говаривал, что у них Даосы позволяют себе очень почтительно ужинать с ним, со смертью, даже зная, что в еде ожидает их кончина,» -минуту помолчав мужчина добавил, -давайте пройдемтесь.«Дама встала. Они прошли через несколько стен, через женщину, укладывающую ребенка спать, пока не вышли на улицу, освещенную ночным звездным небом. Говорят, города бывают новые и старые, и есть города вечные. Мне приходилось бывать в новых, они малы, опрятны, имеют обыкновение быстро кончаться, когда проезжаешь через них, и даже не замечаешь, что это был город, возникает жалость к их отдаленности, к их квартирам-признакам города. Было бы гораздо приятнее, если бы люди жили в домах и принадлежали к вселенской деревне. А в этих еще очень боятся нищих, их еще считают за людей. Старые города, так, знаю. А вечные обладают той неизменностью, тем стремлением к постоянству и каждый горожанин, живущий сейчас, чувствует себя гостем в бесконечном потоке времени, архитектура древности затмевает потребность модно одеваться. Постоянство рождает консерватизм в политике, во всем управлении и серость массы горожан, устойчиво и неотвратимо. Этот город принадлежал к маленьким вечным городам. Он имел обыкновение не расти с течением столетий. Он также был огражден городским валом как и тысячу лет назад. Этот вал зарос плотным дернем и зеленел, местами росли одинокие дубы. Чуть далее был небольшой пруд с целым оркестром лягушек, которым в сумерки подпевали кузнечики. Старые городские ворота и стены напоминали о государственности этого города. Говорят, что некогда были тут рыцари и были благородные разбойники, было много крови, но спокойствие всегда возвращалось сюда; войны пытались несколько раз разрушить его стены, но каждый раз за стенами оказывался великий философ иль художник, так что гений войны отдавал почести гению искусства или ума и оставлял этот город. Готическая церковь с огромными витражами, с фамильными склепами правителей, герцогов, возвышалась над городом, в его пилонах были установлены часы с боем, с движущимися фигурками святых. «Знаете, мой милый друг, -говорила попутчица, -мне кажется, что моя скука связана с этим городом, но не хочу отсюда уходить, скука обжитого дома не очень скверна..»«Мадам, я с вами полностью согласен, но посмотрите вон туда, что-то там замышляют братцы-студенты,» -отвечал кавалер. -Чем они могут заняться, как не напиться и мотать свои стипендии на этих девиц? -Возможно, мадам. Но именно эти студенты могли бы немного нас развлечь. -Но как? -спрашивала женщина в черном. -Сейчас зайдем в тот кабак, что стоит в углу университетской улицы. Ты, царица-ночь, потушишь все фонари, а я войду в сердце какому-нибудь юноше, хотя бы вон к тому, он как раз направляется туда, а потом я обещаю, что вечер мы проведем удачно, -сказал кавалер.
Они медленно приблизились. Кавалер со своей дамой спустились вниз, лестницы были крутые, так что мужчине пришлось слегка поддерживать. Но когда они открыли двери, были вознаграждены за неудобства: теплый свет фонарей танцы девиц и музыка притягивали необузданным весельем. Мрачный кавалер искал свою жертву. Он увидел его, обнимавшего одну из девиц и сыплющего ей пошлые остроты, от которых они приходили в неистовый восторженный хохот. -Вот и наш красавчик. За дело, мадам, -молвил кавалер. Ночь погасила лампы, а смерть, вверенным ей магнетизмом, совершила то странное действие в мозгу молодого человека, и тот посредством ножа начал сеять вокруг смерть, проткнув полтора десятка человек, он остановился, аккуратно положил нож на стол и стал ждать.
Жандармы явились сразу, их удивило безразличие, с которым убийца протянул обе руки. Глаза убийцы были пусты, казалось, человеческая слабость постоянно проигрывать дальнейший ход событий чужда этому человеку. Смерть улыбнулась, обнажив почти все зубы. Ночь смотрела несколько возбужденно, ее радовало, что скука начинала развеиваться, ее волновала судьба этого молодого человека, подобно бальзаковским женщинам ее терзал дух покровительства молодым людям, ей казалось, что сумасбродство бедного юноши заставит ее сделать не меньше сумасбродства, которые приведут ее к падению в светском обществе. Но она была только ночью, чем-то неодушевленным, хотя одухотворенность была не чужда. -Ну как? -Спросила смерть, когда захлопнулась дверь за жандармами. -Не кажется ли вам, что это жестоко, -ответила та. -Нисколько, если учесть то, что люди издревле находят, что человеческая жизнь без духа не стоит и гроша. В природе человека лежит нечто тщеславное, что требует от них казаться выше остального животного мира. Им мало того, что они проживут полную физиологическую жизнь с полным износом всего жизненного ресурса, им подавай некоторое событие, пусть даже оно послужит возвышению одного, а остальные могут ему служить технологическим мясом, чем-то похожим на индейцев, которых так результативно убивают ковбойцы. -Вы правы, мой кавалер, но кто нам дал право вмешиваться в их дело, -корила подруга. -Не думаете ли вы, что мы боги, очнитесь, дорогая, мы не боги, наше дело грязное и темное, а эта затея намного чище, чем позволяют себе люди, так что, дорогая, не обращайте внимания на это начало, скоро вы о нем забудете. Мне кажется, что я знаю, чем вся эта история кончится, но я был бы очень рад, если бы так не было. Мое знание людей велико, ошибиться-значило бы найти что-то новое. Я не бог, я-смерть и любой вам ответит, что я люблю импровизации, а то бы не рождались люди в рубашках. Наступило утро. Ночные гуляки растаскивались последними предрассветными сумерками. Уже появлялись люди дневные с присущим им порядочным видом. Город укутывал туман и оттого древние стены, казалось, всплывали из недр земли. Ночь и смерть давно убрались в свои квартиры. Спали и жандармы, их новый подопечный ничуть не волновал их. Они давно привыкли к убийствам в этом городе. И, если учесть возраст города, не было разницы, когда умрет человек. Студент проснулся утром в камере, его отвели к следователю. -Как имя? -задал первый вопрос следователь. -Ганс Фишер, -безразлично ответил студент, глядя в угол, где мирно лежали совок и метелка. -Где родились? -Франкфурт. -Что же вас толкнуло на убийство? -Спросил следователь. -Не знаю, -ответил студент. -Можете идти, -сказал следователь и вызвал стражника. Затем аккуратно надписал на деле: «В суд». Студента отвели опять в камеру, окрашенную в неопределенный цвет, но отдающим запахом школьного класса. Студент лег на кровать, укрылся одеялом, в дверях, откуда смотрела пара глаз жандарма, были к этим глазам пририсованы голова и голое тело пышной женщины. Это могло немного развеселить узника. Но он не реагировал. Надзиратель докладывал начальнику тюрьмы о смирности новичка. Его кормили хорошо и даже надзиратель, огромный добряк, пытался разговорить его. Заседание суда было назначено на четверг. По этому случаю были развешаны на театральных афишах приглашения, где, к удивлению, преступник был изображен огромным монстром в шляпе, в плаще, с маской на глазах и большим топором за пазухой. Люди молча вглядывались в эту афишу, открывали блокноты и сверялись: не заняты ли они в день представления. Директор театра, исхлопотавший разрешение перенести суд на сцену по причине денежных затруднений, надеялся привлечь таким способом внимание публики. Он даже собирался возвести эшафот, но переубедили, сказав, что сцена еще нужна для любви. Кровь и любовь в понимании публики малосовместимы. К студенту приехала сестра. Она пробыла всего несколько минут. Они сидели с Гансом, смотря перед собой. А после она вышла. Ее спросили, что она думает о брате. Она сказала: ничего. Вечером в среду надзиратель принес воду и мыло. Ганс, раздевшись, молча и монотонно смывал грязь, а после оделся и лег. Надзиратель убрал в камере. Утром пятеро стражников зашли в камеру, надели студенту на голову мешок и повели. Утро было пасмурное. Тучи, несмотря на такую рань, неслись резво. Ганс шел медленно, и стражники то и дело подталкивали, старались придать процессии поспешность. Преодолев несколько переулков и улиц наконец они очутились перед зданием театра. Обычные для такого рода зданий могучие колонны с фронтоном, украшенным античными барельефами, представляли фасад театра. Уже собрались отдельные зеваки и приличные пары, которые прогуливались, проявляя для приличия безразличие к конвою. В восемь начался суд, своей поспешностью претендующий быстро закончиться. Заседатели-очень почтенные старые горожане, прокурор, облаченный в мантию да молодой адвокат. Студент признал в адвокате своего друга детства. Хотя адвокат выполнял в своей работе ту благотворительную часть, от которой он не получал денег, эта защита, в которую входила защита нищих, воров, проституток, иногда приносила удовольствие или просто служила для адвокатских экспериментов. Странное дело, молодой адвокат Гофман с болезненным лицом и высоким ростом не думал встретить своего друга здесь, на суде. И поэтому его лень и пренебрежительная свобода начали рассеиваться. Он думал, как построить свою защиту. По всем правилам искусства-нет. Это его не устраивало, он не знал ни одной основательной причины, от которой можно оттолкнуться. Защита обречена… Присяжный задал вопрос подсудимому: -Знали вы на что идете, когда убивали людей? -Да. -Что вас на это толкнуло? -Не знаю. -Знали ли вы этих людей? -Нет, -ответил подсудимый небрежно, его удивляло, что от него что-то хотят. -Знаете, недавно умер ваш брат. Вам, наверно, было тяжело это видеть? -Спросил присяжный. -Нет, -снова полное безразличие. -Что вы почувствовали, когда увидели его тело? -Не унимался присяжный. -Мне сказали, что он умер, я пошел и увидел его тело, потом вышел, вот и все, -отвечал студент. События мало волновали студента. Он был за стеклом, слова, сказанные судьей до него не доходили через маленькое окошко, которое он волен был закрыть. -У вас, прежде чем что-то сделать, должны быть мотивы, скажите о них, не морочьте людям головы, -сказал судья. -У меня нет мотивов, -отвечал убийца, -убивал просто так. -Но почему ты не скажешь, что они тебе досаждали, -просили его. -Нет, они мне не досаждали, -отвечал студент. Присяжный объявил, что дает слово защите. Худой, с воспаленными глазами, длинный и слегка сгорбленный, с внешностью Совроноллы и оттого обладающий неким магическим влиянием на слушателя, с дрожащей кистью, возможно, похожий на нашего современника Гитлера, ведь дрожащая кисть в нашем понимании была верным признаком приближающегося поражения. А меж тем это было отличительным признаком экзальтированной натуры. Пройдясь немного перед присяжными, Гофман начал: -Дамы и господа, сегодня я защищаю человека, который совершил тяжкое преступление. Я долго думал, как защитить, и понял, что нет ему прощения, так позвольте мне впасть в меланхолию, отнять у вас кучу вашего драгоценного времени, чтоб объяснить свое понимание природы этого преступления. Пусть мое выступление будет длинным, но не надо пугаться, ведь мы-дети человечества, а не животных, нас увлекает любое познание, тем более познание в потемках души человека. Я постараюсь объяснить этого человека. Я знаю его детство. Но я ничуть не посягну на устройство человека, который стоит перед вами. Наше детство шло в одной из деревень. Деревня пастушья. Люди держали скот в общих загонах и пасли их за 3—4 мили от дома, на пастбищах. Жили во временных домиках, а вернее, в одной огромной хижине с бесчисленными комнатами. Лето в этой провинции отличалось исключительной жарой. Степь, где в древности жили мавры, была обширной. И эта обширность создавала в характере одиночество. Войны, требующие коллективизма, определяющие характер воюющего народа, ничего не могли поделать с одиночеством степняка. То, что нас разобщал свой единоличный скот, возможно, не самое главное. Палящее солнце, бескрайняя степь, чистая небесная синь с картинными облаками. Детские сказки о хитрых лисах, бесчисленные заброшенные кладбища, затерявшиеся в песках древние наконечники стрел. И то огромное время, предоставленное самому себе, разве оно не создает в человеке превосходство воображения над словом и делом. Бесчисленные войны, проносимые в мозгу этого мальчика. Когда он был ребенком, мать оставила его брата с отцом в деревне, а его волочила с собой или забрасывала, где заблагорассудится. Всем этим поселением командовал староста, отставной солдат, который требовал порядка. Он также умудрялся иногда таскать своего сына, а больше всего любил играть с детьми поселян, увлекая их за собой и делая подножки. Женщины, основная часть поселян, уважали его и чуть побаивались. Так же здесь жила многочисленная семья, мать в которой женщина маленькая, плотного сложения, большая любительница стряпни, не умеющая считать. Ее многочисленные дети, дочери и сыновья, обладали добротой-нередкой для крестьян-сопровождающейся желанием встревать в чужие дела. Жили тут и пастухи, временами падающие с лошадей и оттого калечащиеся, они жили без семьи, всегда с ружьем при себе. Они часто рассказывали о волках. К обеду в поселении стояла такая жара, что никого из поселян не бывало на улице, они или спали в жилище или были в степи. Мы с Гансом отправлялись бить мальков окуней на мелководье. Залезая по колено в чистейшую прозрачную воду, дно которой было устлано добрейшим ковром ссохшейся тины, с многочисленными колючими водорослями, по виду напоминавшими корон, мы весело разглядывали пестрых с яркими плавниками рыбок. Нам доставляло огромное удовольствие, что этот хрустальный, крошечный, залитый счастливым солнцем мир рыбок, имел к нам отношение. Они теребили наши босые ноги, мы совали им крючки, иногда вылавливали пару из них, но покинувшие свой мир рыбки теряли привлекательность, они тускнели без солнца, воды. И тогда мы бросали их обратно. Нам хотелось самим окунуться, возможно, когда в юности я видел сны, ощущая себя под водой, мой мозг тайно реализовывал мечту детства. Потом мы в заброшенных пастушьих загонах, домах, с какой-то лихорадочностью искали древность в только что покинутом поколении. Какое-нибудь десятилетие отделяло нас от живущего полнокровной жизнью дома. Нас удивляло, что обувь они носили почти такую же, как и у нас. А после, смастерив стрелы, ходили по этой безжизненной степи. Хотя, почему безжизненной? Здесь была своя жизнь, в этой жизни больше всего процветали медлительные муравьи, колючки с яркими красивыми цветами и змеи. Особенно змей было полно в древних кладбищах, где два столетия уже не хоронили, а камни сохранили первозданный облик, делая в детском сознании сплетение надгробий в красивый сказочный городок. Тогда мы не знали, что это кладбище людей и оттого заняты были убоем змей. Мы не видели тогда больших городов эти маленькие города, найденные нами среди песка, заменяли нам все познания. Мы, подобно герцогам, делили меж собой каменные скопления и приписывали их названия к своим именам. Был еще один товарищ в наших походах, правда ненадолго. Это был крупный рыжий мальчик лет десяти. Он отличался веселостью нрава, всегда смеялся, когда представлял нам свои затеи. Но вскоре он навсегда исчез из наших краев: отец зарубил его мать. Но все ж до сих пор вижу его скачущим. Он вписывался в мой детский ландшафт. Его волосы отдавали песком. Иногда мы ссорились с Гансом, и тогда наши матери нас оттаскивали и примирение казалось несбыточным. Но снова сходились, наше обоюдное одиночество не мешало индивидуальному одиночеству. Странно, как мы тосковали на восточном пределе поселения, глядя в даль, там не было видно ничего кроме песка. И все же мы видели свою мучительную жизнь, ожидавшую нас, нет мы не видели свою старость, мы тосковали о прожитой жизни, хоронили себя в этой дали. Нам казалось, что этой беспредельности достаточно заполнить нашу рассчитанную на большее жизнь. Он молчал, вперившись глазами, мне казалось, что иногда он думал не так, как я, но боялся спросить, нарушить личное одиночество. Тогда его «я» зарождалось, но и тогда оно страдало той наполненностью, от которой человек не ценит свою жизнь. Помню он кого-то спас, рискуя жизнью. Он закрыл мальчика своим телом и, прикрывая, прошел на головокружительной высоте пропасть. Вечерами пели лягушки, стрекотали кузнечики, мы катались по блестящему скошенному лугу. Трава, выгорая желтела и делалась скользкой как лед. Мы огибали единственный пруд, расположенный сзади поселения. В конце лета в том пруду расцвели цветы, похожие на зонтики, и еще мы находили дикий лук, чем и объедались до тошноты. Ганс мало говорил, мы больше смеялись, достаток не позволял иметь обувь, ко второй половине лета мы передвигались как канатоходцы, стараясь не наступить на колючки. Уважаемые дамы и господа. У нас было огромное детство, зрелости его я не помню. Если его «я» тогда было наполнено, может ли он ценить жизнь? Конечно, нет. Он умер тогда, когда спасал того ребенка. И что хорошего в том, что мы убьем его сейчас мертвого. Не лучше ли, если его тело послужит во благо людей. Я на этом все. Суд ушел на совещание. Через несколько минут он возобновил свое заседание. Приговор: пожизненное заключение на исправительных работах. Никто не заметил, как вышли черный господин с дамой в вуали. Они вышли последними из зала суда. На улице дул холодный ветер. Город жил, как работают старые куранты. Он имеет свой ритм, уходящий в тысячелетия. и никто его не менял.

Вина

(интерпретация пьесы Софокла «Царь Эдип»). Для начала этого я склонен думать, что произведение, несклонное хотя бы звучанию, все ж должно подчиниться одному из непреложных законов вечного искусства, его устремленности в начале пути. Когда-то на заре, когда обыденность пронизывала все сферы бытия и человек, склонный создать нечто изящное, вынужден был искать контраст между возвышенным,«тем, что он должен создать» и обыденностью. С течением времени эта граница истончилась, освоены многие поля, но вдохновенное ретро детства человеческой поэзии все ж сладостно мне как бальзам своей немного наивной, немного принужденной контрастностью. Скажем жил некто В..Он шел своей дорогой, это был прекрасный молодой человек, этакое дитя пролетария и акула буржуазии. Сперва сын рабочих, вырастая становившийся октябренком, пионером, а после и самим комсомольцем. С партией он не успел. Страна, склонная к изменчивости, сделало одно из больших своих изменений. Она стала демократической. Работая на одном из фабрик, В. скоро лишился работы в связи с банкротством предприятия. Но и это пошло ему на пользу. Он с легкостью освоил искусство спекуляции и преуспел в нем. Была прекрасная погода. Автобус мчался по дороге, о которой говорят, что она соответствует стандартам. Двигатели новенького автобуса надрывно гудели, им явно не хватало сил на то пространство, которое оно преодолевало. Вдоль дороги автобус разрезал прямоугольники деревьев. Он наезжал на черное тело асфальта. На западе светилась сфера, образованная заходящим солнцем. Вдруг в глубине тела машины что-то содрогнулось, оно взвыло, потом все затихло. В. вышел из автобуса и закурил. Два шофера лежали под автобусом. Кубическая толстота одного оттенялась сучковатой худобой другого. Машина застыла, застыли шоферы. Застыли и пассажиры, сплотясь в безликую массу. В. отошел к дереву, к нему из толпы отделилась еще одна точка. И все опять застыло. Над дорогой летел орел, его взгляд подобно конусу обхватывал землю. Он увидел автобус, сверил его съедобность. Его «я» сказало «нет», и он улетел. Точка приближалась, она выросла перед В в женщину средних лет. В. посмотрел на нее, это была красивая женщина, немного полноватая. В. отвернулся, он подумал «до чего хочется пить…",но «пить» не было, и он снова повернулся к женщине. Женщина попросила курить. В. дал ей. Она начала что-то говорить о своих делах, о торговле, о милиционерах. В. разглядывал ее и думал «она красива», только и всего. Потом шофера вылезли из-под машины. В. двинулся к толпе, слился с ней и оказался в автобусе. Машина ехала еще два часа. Остановилась, женщина слезла. В. посмотрел на хутор. Чуть поодаль стояли два симметрично расположенных дома, параллельные дороге. Остальные дома хутора были одноэтажными и разбросаны беспорядочно. Женщина пошла к одному из домов. Призма, светящаяся из-за внутреннего освещения, поглощала женщину. В. ощутил потребность остановить пространство и заставить течь время в этой точке. Он вышел из автобуса. Шофер вытащил его вещи. В. попросил его отнести вещи в дом. Шофер исчез. В. стоял у дома. Женщина вышла из дома, взяла вещи В. и унесла в дом. В. зашел в квартиру. В ней были три комнаты и кухня. Она проводила его на кухню. Спала дочь, и поэтому она включила торшер. Свет освещал стол. Женщина исчезла. В. стал разглядывать руку, она держала вилку и смотрела вверх, разглядывая «я» В.,спрятанное в темноте. В. это надоело, и он закрыл ладони. Свет падал еще на край стены. И это было той точкой и центром сферы, которая везде, а окружность нигде. Появилась женщина, налила вино и пожарила котлеты. Она сказала, что живет одна, и если ему здесь нравится, может остаться сколько угодно. Муж ее наркоман, исчез лет 25 назад. Потом она отвела его в одну комнату и легла рядом с ним. Утром В встал поздно. Встал, оделся. Ему сказали, что здесь есть минеральный источник. Он целый день был занят тем, что направлял свои деньги к себе. Появились деньги, машины, люди. Вода пошла в бутылки и потекла в пространство. В. отдыхал. Он перевел крупную сумму домой, невесте, уже беременной от него. Он рвал с ней, но не хотел оставить без средств. После всего, уставший, он возвращался домой. Из-за большого ряда кустарников, соединяющих два дома, вышел отвратительный бомж. От него пахло мочой, он смеялся и говорил с омерзительной хрипотой. Он сказал В.,что пришел за ним и ударил клюкой. Сознание В. помутилось, он увидел свою невесту, она лежала мертвая. И какой-то отдаленный голос ему говорил, что виноват он. Он покинул невесту с ребенком, чтоб жениться на своей матери.«Что я мог поделать, я же не знал,» -отвечал В.,но голос не унимался.«Если обещаешь, что бросишь свою мать и женишься на невесте, то останешься жить.»«Как я могу обещать? Если мне приятно сознавать, что я обрел мать, которую я никогда не имел, а всю жизнь мечтал. Пусть даже в качестве жены. Но нельзя ли остаться живым, ведь так же просто, если это в твоей власти.»«Нет, если ты делаешь выбор в одном, то отказываешься от другого.» Утром В. нашли мертвым в десяти шагах от дома. Через несколько дней женщина с дочерью узнала о смерти сына и его невесты. Неудавшиеся роды… Дочь поехала туда, где умерла невеста. Там она узнала, что сына ее отчима похоронили не на кладбище, а за сараем. Она ночью, вооружившись лопатой и фонарем, пошла выкапывать своего братца. Ее заметили братья невесты В.,изнасиловали и, убив, зарыли рядом с ребенком.

Старик и собака

Стоял душный горячий зной. Дорога, притягивающая еще по привычке, напоминая собой существование более шумного скопища людей и их загадочного непонятного веселья в Селе, откуда появлялось фермерское начальство, сейчас пугала своим раскаленным изборожденным песком, вверх от которого во весь рост шестилетнего мальчугана воздух искажался, извивался, заставляя плавать единственное кирпичное здание-баню, оплот стабильности этого мира. Вправо дорога упиралась в небольшой поселок, левее же уходила в горизонт, весь утопающий в озерах, образованных знойным воздухом, а ухабы дороги были полны тех же самых несуществующих луж. Старик и старуха лежали в глинобитной побеленной квартире, наполовину проглоченной уже землей; сзади от квартиры громоздился бесконечно разросшийся сарай, полный скотины и птицы. Сам домик был прямым продолжением таких же глинобитных коровников с одним отличием: он служил жилищем для людей. Их маленький шестилетний сын, несмотря на все свое послушание, никак не мог спать с родителями и вскоре вышел на улицу. Его брат учился в большом Селе. Когда-то возили его туда и в памяти осталось много людей, больших домов и зелени, а брат там учился, и мальчик этим очень гордился перед единственным на ферме соседским мальчиком на год младшим его. Сейчас растопленное солнце, бросающее в уныние взрослых, ничуть не сказывалось на его энергии и настроении. Он со свойственным этому возрасту непоседливостью пошел искать себе занятие. Побродив немного он нашел кучу использованных или испорченных сроком годности ветеринарных медикаментов. Сопя начал открывать и нюхать флаконы и склянки, то разбивая их, то смешивая жидкости; найдя несколько шприцев, положил их в карман и взглянул на дорогу-по ней мчалась машина. Машина по-хозяйски раскачивалась на неровной дороге словно упитанный утенок, хлопая расшатавшимися бортами. Мальчик стоял и думал, что, если машина будет стоять долго, то можно будет сесть на подножку, а, может, даже на бампер и гладить фары-это редко ему удавалось: он не мог туда запрыгнуть и всегда просил кого-нибудь поднять. Дождавшись, когда машина приблизится, мальчик побежал на место обычной ее остановки: мазанки, служившей Красным уголком. Из кабины вылезал его брат, стаскивая оттуда собаку. Несмотря на маленькие размеры, собака была крепкой и довольно тяжелой. Брат, который был на два года старше мальчика, в конце концов свалился вместе с ней. Черная сверху, с большим, как веер, хвостом, с желтым низом и желтыми точками бровей, словно искусственная заводская игрушка, собака не имела ни одной несимметричной точки. При приближении к ней собака виляла хвостом, ласкалась к ногам, падала на землю, подставляя свой беззащитный живот. Она не умела идти с ними, лишь заваливалась, тогда мальчик с братом взяли ее за лапы, приподняли и понесли к дому. Старик был недоволен собакой, она могла таскать кур или овец. Ему хотелось отделаться от нее, но слезы детей смирили с этим обстоятельством. В скором времени старик и собака стали неразлучными, дети стали подрастать, все более отдаляясь интересами от собаки. Людям казалось, что черты характера старика отдаются в лице его собаки. Когда старик курил, устав от работы, и отдыхал в тени, сев на старое толстое бревно, собака с каким-то вниманием и любовью смотрела на старика. А старик курил и сплевывал мелкими плевками, частыми и бесперебойными, словно автоматная очередь. В его взгляде было что-то отстраненное, но вместе с тем что-то связывало, это был молчаливый союз двух существ, представить одно без другого было невозможно. Некая гармония и целостность объединяли их. Человек жил всю жизнь вдали от городов, для него было чуждо содержание собаки в тепличных квартирных условиях. Его среда говорила, что собака ничтожна, что жизнь ее не стоит и ломаного гроша, ее можно побить, убить. Зная это и испытывая некоторое душевное неудобство, он мог давать мясо собаке, в то же время жуя другой кусок сам, это была совместная трапеза, где второй был необходим для первого. Шло время, дети росли. Брат мальчика поступил в институт в другом городе, а сам мальчик кончал школу. Собака жила под лестницей. В один день она с трудом вылезла оттуда, уже больше никогда не зашла обратно. Старик, привязав к хвосту ее проволоку, взял в руку лопату и потащил ее. Пройдя метров пятьдесят, поволок собаку на дно траншеи и закопал. Принес из дому кружку муки и тридцать копеек. Рассыпал муку сверху небольшого холмика, бросил две монеты по пятнадцать копеек. И вернулся домой. Через три месяца старик умер. Он просил после смерти не вызывать с учебы старшего сына, боялся, что ему будет тяжело видеть мертвого отца и испугается. Старик сначала болел и его увезли в больницу. Мальчик на следующий день пошел копать червей. Идти пришлось недолго-пройдя два ерика, он дошел до большого котлована, оставшегося от высохшего ерика. Накопав банку, решил поискать еще какую-нибудь посудину под червей, их было много и ему хотелось набрать еще. Подъехала машина и ему сказали, что его отец умер. Мальчику хотелось покопать еще червей, но его повезли домой. Там дали работу: рубить дрова и таскать воду. Есть не давали-не до него было. К вечеру привезли тело отца из больницы, сняли стекла с окон, поставили полог, позвали муллу и близких родственников, соседей. Ночью сын спал недалеко от отца, ничуть не испытывая страха, ему казалось, что отец сейчас встанет и скажет, чтоб ему дали есть. К утру мальчику сказали идти таскать воду и рубить дрова. Потом он зашел домой, мужчины и мулла совершали церемонию, распевая что-то и водя синхронно головой. Потом один из них с чувством удовлетворения проговорил, что теперь-то никуда не денется он (покойник) и никогда не встанет. После обеда тело старика погрузили в машину, положив на середину кузова, по краям расселись мужчины и сыну сказали, чтоб ехал с ними. Машина тронулась. Мужчины начали смеяться, шутить, вспоминая веселые истории, ища среди друг друга козла отпущения. Один из них положил ноги на тело старика и под общий хохот сказал, что ему теперь все равно. Доехав до кладбища, мужчины вылезли из машины, расселись, достали закуску и несколько бутылок водки. Выпили, развеселились. Встали и взяли тело старика. Положили на дно ниши, прикрыли доской и зарыли, оставив холм. Подошел мулла, прочитал молитву. Кто-то раздал носовые платки с завернутыми в узелок рублями. После все разбрелись по кладбищу, ища могилы родственников. Мулла читал им молитвы для помина родственников. Мальчик остался один. Его душили из глубины прорывающиеся слезы. Он с трудом их сдерживал. Вытащил из кармана носовой платок, долго его мял, и слезы катились по щекам, развязал узелок, взял рубль. Он подумал, для чего это может служить… Вспомнил отца, хоронившего собаку, взял горсть земли, насыпал на носовой платок и им рассыпал землю на холмик могилы. Пустой платок бросил туда же, далее он добавил еще один рубль из своего кармана, и два бумажных рубля легли поверх могилы. Слезы перестали идти, ему стало легче. Он встал, подошел к машине. Люди уже сидели там, и он поехал домой. собака

Отвращение

Подобно всем тем маленьким торговцам, я был вынужден работать в городе. Вначале-это город, взорвавшийся в моем сознании чем-то огромным и вечно копошащимся. Потом он сник, я начал разбирать в нем тихие часы, когда толпа редела и значит обнажала ее границы. Тогда я стал обнаруживать в себе то умиление, которое так хотели навязать нам писатели-горожане, находящие в казенном муравейнике спокойствие и тихую тоску, словно созерцающие деревенский пейзаж. В моем сознании все ж оставалось место для здравого смысла, что в городе быть убитым бандитами более вероятно, чем в деревне. Но как справедливо стараются нам доказать китайцы, сознание умеет опустошаться и там, где оно битком забито. Вот так, сидя в трамвае, разглядывая окно, и находя удовольствие в медленном продвижении всего города перед собой, случайно обернулся. Сзади сидела девушка. Ее красота при всей ее совершенности, возможно, не была так уникальна, сотни красавиц мелькают между нами по улицам, ничуть не причиняя беспокойства. Но то ли ее неожиданная близость, то ли моя мимолетная расслабленность и размягченное душевное настроение, или просто случай, так или иначе они включили во мне такие сверхчувствительные, почти ясновидящие, механизмы, которые включаются у нормальных людей лишь раз в жизни-в порыве юношеской влюбленности. И как литератор, я не стал выключать их, мне захотелось понаблюдать течение этой субстанции, которая находится в неподвижном теле и называется движением духа. Сначала, как обычно, почти банально, конечности ее прекрасной природы, проецируясь на мою спину, жгли меня в нескольких точках, словно моя спина была негативом. После все это переливалось в некоторую перспективу возможности обладать ею, потом это с некоторым сомнением как-то оспаривалось «я», вторым сознанием, воспринимая это как рисунки ребенка. Но почти реальная раздвоенность себя мне нравилась, тот юноша, который мечтал во мне, совершенно не видел второго моего «я», его едва сдерживаемой иронии. Но все же, когда юноша вознамерился обладать ею, наблюдатель остановил кадр. Я обернулся. Стал вглядываться в тонкую прозрачную кожу, яркие алые губы, в ее блестящие живые глаза, которые, казалось, могли существовать без лица, в волосы блестящие, словно они были созданы вчера. Ее фигура отражала некоторую легкость, по-видимому она была воплощением французского отношения к красоте. Тонкие лодыжки, не очень мускулистые ноги… «Все же… все же… -рассуждал мой мозг, -если бы я хотел влюбиться или хотя бы не умел сдерживать чувства, по какому пути пошло бы все? Ах, да я решил ее обнять, прижаться губами к ее губам и даже обнажить… А здесь, мне кажется, что-то есть. Но что? Ах, боже, она могла принадлежать другому мужчине. Да она же и сама другой человек!» Почему-то вспомнилось грязное нижнее белье, лежащее на земле.«Что же тут такого? Ведь это же город, в нем люди загружают своими выделениями очистные сооружения. Почему только она? Ведь в деревне всякая девушка уходит корнями в древность, постепенно открывая многолюдность своих предков. Ах, эти предки, сколько же они изгадили! Где же мне обрести ту чистоту женщины, которая так крутится в моем юношеском сознании? Почему это отвращение и ужас, куда я ушел? Попробую вернуться, ведь я сделал это искусственно. Я вызвал в себе отвращение к женщине. Но почему, я же возвращаюсь обратно, где этот стык, через который я проник сюда? Почему я не вижу этой дороги, почему этот ужас все сильнее? Мой многоопытный, я же так тебе верил, почему ты, запустив меня сюда, не возвращаешь обратно? Этот ужас и отвращение сгущаются, я боюсь этих чужих и грязных людей! Почему мне страшно, может пойти выйти из города? Но почему кто-нибудь не тронет меня, ведь это же большой город, здесь должны быть бандиты. Мне нужна боль, чтоб вырваться. Венок… А почему венок? Здесь задавили девочку… Как ужасно: недавно родиться и быть задавленным… Как это страшно… Когда это было? Вчера… совсем недавно… Как хочется жить!«Эта смерть девочки сумела задеть мой инстинкт самосохранения, а надолго? Я боюсь смерти. Как приятно это ощущать. Но с каждой смертью я чувствую отвращение к красоте, я понял ее зыбкость, красота-это начало смерти. Родившийся ребенок некрасив, но он не гадил, а после становился красивым и начинается ужас. Что мне остается: с утра до вечера сидеть в родильном доме или умереть, ощущая окружение чужими людьми? Где найти ту точку, где можно приблизиться к другому человеку, чтоб сделать его близким? Заставить застыть время или прыгать по бесчисленным точкам двух людей? Ужас.

Крот

Это было в жаркое лето восьмидесятого года. Наша танковая колонна вошла в проветренный Афганистан. Танки были свежепокрашены. Танкисты сидели в новеньких обмундированиях. Песок Кандагара еще не въелся в наши комбинезоны. Но чем дальше мы погружались вглубь страны, тем темнее, сумрачнее становилось вокруг нас. Мы не предавались унынию. Этот мрак, в который мы входили, вызывал в нас, молодых, некоторый протест. Мы весело шутили, мы смеялись, наша молодая жизненная сила старалась не замечать этот мрак. Верите, мы были искренни и не боялись, потому что стыдно бояться в восемнадцать лет. Мы были детьми могучей неповторимой цивилизации, теперь исчезнувшей навсегда. Наша броня лишь слегка покрылась пылью, когда мы подъехали к ущелью. Там была всего одна дорога. Она шла вдоль отвесной стены, а с другой стороны была река. Но река текла в ущелье километровой глубины. А скалы справа и слева уходили в небо. Наши танки ползли медленно. Вокруг становилось темнее. И вдруг такой ураган огня озарил ущелье. Новые комбинезоны моих товарищей, еще не испачканные маслом, напитались их кровью. Башни выпрыгивали из танков и падали в ущелье. В несколько секунд от танковой колонны остались лишь разбросанные в разных положениях корпуса. Танкисты погибли мирно, они не успели отстреляться. Мой танк стоял на предпоследней позиции. Отступить мы не могли-сзади стоял прижатый к стене подбитый танк. Дорога была узкой, столкнуть мы его не смогли. Но скоро мы поняли, что это ни к чему. По дороге спустился верблюд. Он крикнул, чтоб я следовал за ним. Его высокомерие меня смутило, я поплелся за ним. Меня уже начал пугать этот край, где все было чужим и опасным. На спине верблюда висел гранатомет. Он мог сжечь мой танк вместе со мной, но почему он этого не сделал, а ведет куда неизвестно? Подойдя к отвесной стене, он нажал на кнопку, стена раздвинулась. Там были вооруженные люди. Они повели меня вниз по лестнице. Лестница была скользкой, она опускалась по кругу в виде гигантской спирали. Вдоль стен были проделаны решетки, в них были видны комнаты, в которых пытали, обрезали языки, конечности, сажали в кандалы, жарили на костре. В некоторых комнатах лежали слитки золота и украшения, бриллианты. Лишь к вечеру я добрался до основания этой, возможно, бывшей алмазной трубки. Глубина ее была около двух-трех километров, диаметр в километр. На узкой площадке сидел гигантский крот. Он медленно говорил. Он говорил о лабиринте и об игре. Я могу играть, у меня есть танк. Танк-не дорогое имущество, но он может послужить лотерейным билетом. Он открывал пасть, как бы стараясь отрыгнуться, извлекая звуки. Скоро я перестал обращать внимание на его рот. -По условию игры ты-воин из соседней страны получаешь высшую привилегию: стать сказочно богатым, лишиться конечностей, умереть, быть подвергнутым пыткам. По условию игры у тебя нет выхода. Не играя, ты можешь только умереть, как проходимец. Кстати, это дань уважения к вашему народу. У нас этой чести удостаиваются только состоятельные. А ты можешь быть беден, но представитель высокой цивилизации имеет технику, которую мы ценим дороже золота. Значит, ты-игрок. Я сказал, подождите. Я очень бедный человек. У нас в стране нет богатых людей. Крот сказал, что этот вопрос спорный, но это к делу не относится. Крот вытащил огромными лапами из своей груди золотые часы. Он сказал, что у него мало времени. Я сказал, если это судопроизводство, то это должно занимать столько времени, сколько нужно для нахождения истины. Крот ответил, что это всего лишь игра, а в игре необходимо лишь соблюдение условия игры. Крот взял ворох листьев и сунул их в барабан и начал вращать его. Листья были разных деревьев. Каждый из них что-то означал, имел свой символ. Клен имел символ золота. Дуб отпускали с миром. А каждый остальной лист был наказанием. Вот один из листьев выпал мне. Это лист дуба. Я должен был идти. Крот пожалел меня. Он смотрел на меня с тоской. Я по его мнению невезуч. Ибо игра оставила меня в стороне, как последнего нищего. Меня вывели наверх и отпустили. Дома я получил медаль.

На страже

В. стоял на страже. Ходили люди. Среди них его знакомые. Каждый раз В. забывал о своих обязанностях: уходил с входной будки. Приходили начальники, и В. с трудом успевал выразить почтение. Потом В. подошел к своей машине. Заметив, что его не окликают, подумал, что на страже стоять не обязательно. Сел в кабину машины. Подошел злой младший чин. Он кричал на В..В. спросил, кто он такой. Ему сказали, старший служащий. В. не знал такого старшего служащего, должно быть, в его выходные назначили нового. Он спросил, есть ли старый служащий. Ему сказали, да. А нового назначили дополнительно. Он кричал, что возле машины открыт новый склад, и В. ему мешает. В конце концов, младший чин написал бумагу на В.,отправил в канцелярию. В. отвернул ему голову и поставил синяк под глазом. Его увезла скорая. Врач была женщина, она сказала, что пришьет голову, что нужна только кожа для замены кожи на синяке. Иначе все будет заметно. В. дал свою кожу. Она сказала В.,что знает его родственников, что они-очень почтенные люди. Что и он, В.,очень достойный человек, и ее долг помочь ему. В. вышел на улицу. Через некоторое время врач вернула голову младшего чина и сказала, что она мертвая, а пришила другую. В. сказал, что ему будет, она сказала, ничего. Младший чин вышел и злой ушел. Голова была вся та же, синяк прошел. В. сидел в приемной, там сидел начальник канцелярии, очень молодой. Он говорил своим соседям, пришедшим к зубному врачу и стоявшим в очереди, что сейчас в канцелярии очень много работы. И он торчит тут на выходные, что раньше в здании больницы была его канцелярия, и он там был всего лишь старшим служащим.

Волк

По лесу шел Волк, под ногами хрустел валежник, ботфорта блестели от воды, которой обдавал мокрый папоротник. На голове Волка была большая шляпа, на плечах торчало дуло чугунной пушки. Он поднимался по отвесному склону, заросшему лесом. Вверху его ждали звери. -Как? -Спросил Ежик. -Ничего, -ответил Волк. -Их много? -Спросил Заяц. -Прилично, -ответил Волк. -Мы можем их победить? -Спросил Лось. -Возможно, -ответил Волк. -Ну что-нибудь известно тебе, Волк? -Спросили звери.-Ведь ты один охотишься на границе с Африкой. Волк сказал: -Я иногда с ними дрался, у них звери крупнее и многочисленнее, но я большей частью дрался за себя, и мой опыт вряд ли вам будет полезен. -Но у нас нет никакого опыта, -ответили звери.-Мы их видели только на картинках. -Воевать придется, -ответил Волк. -Мы сможем их победить, Волк? -Спросили звери. -Никто этого не знает, -ответил Волк.-Но нам некуда деться. -Да, -согласились звери. -Кто наш будет предводитель, -сказали звери.«Пусть будет Волк», -решили. -Волк, скажи есть ли шанс победить, -спросили звери. -Попробуем, -ответил Волк. -Насколько звери в Африке крупнее нас, -спросили звери. -Намного, -ответил Волк. -Насколько многочисленнее? -Их очень много, -ответил Волк. -Как можно их убить? -Это не будет важно, когда начнем воевать, -ответил Волк. -Но если мы не будем знать, как их убивать, то не сможем уменьшить их количество, -сказали звери. -Это не важно, потому что их количество бесконечно, -ответил Волк. -Тогда зачем нам не сдаться? -Спросили звери. -Но кто знает, что они принимают пленных, -ответил Волк. -Они не берут пленных? -Спросили звери. -Это неизвестно и поэтому нельзя на это надеяться, -ответил Волк. -Тогда что делать, -спросили звери. -Не знаю, -ответил Волк. Лес зашевелился, завертелся. Кабаны поехали на грузовике, они сидели на кузове, на головах были каски, держали минометы. Грузовик тащил пушку. Зайцы несли автоматы. Отовсюду шли вооруженные звери: крупнокалиберные пулеметы, гранатометы, снайперские винтовки. -Какая сила, -сказал Ежик.-Должно быть, мы их победим. -Должно быть, победим, -ответил Заяц.-Какая сила-мы не можем не победить.

Бессмертный

Вдали темнел огромный сосновый лес. Его вершины упирались в небо. Машины у основания деревьев казались маленькими букашками. Преуспевающий коммерсант В. Повернул машину вглубь леса. Дорога была разбитой. Он ехал по этой дороге долго и, наконец, заехал так далеко, что испугался. Но дом он все- таки нашел. Это была деревянная изба. В том доме жил бородатый отшельник. В. вышел из машины. Машина пискнула и моргнула фарами, прощаясь с хозяином.. В. подошел к дому. Окно отсвечивало тонким желтым светом. В. вошел в дом. Он про- Шел вглубь комнаты, там на самодельном кресле сидел отшельник. -Послушай, приятель, зачем ты купил этот лес? Он ведь гроша ломаного не стоит. Ты же уже искушенный коммерсант, а попался на самый простой афере. Извини, друг, я не хотел тебя обманывать, но не мог мешать рекламной кампании. Ты сам знаешь, коммерция есть коммерция. Протянешь руку другу-невзначай сам утонешь. Эти деньги мы могли получить от любого другого. Помнишь, я тебя отговаривал. А ты уперся. А в принципе была такая легенда: человеку, ожидающему в этом лесу, приходят трое бессмертных, они уводят его куда-то в сторону Индо-Китая, где обучают знанию обретения бессмертия. Красивый блеф. Вот это и есть «клад» этого леса. Конечно, ты, Георгий, отличный коммерсант. Веришь мне, я всегда завидовал твоему нюху. Ты всегда чувствовал запах денег. Они шли к тебе даже из-под семи замков. А помнишь, как ты купил того упрямого политика, который обладал репутацией неподкупного. Поймал его на том, что ты-любимец его патрона, когда слетишь тартарары, ничем не зацепишь его. И он поверил, позволил оседлать мощный государственный ручей денег. Ты здорово стриг эти деньги. Но патрон скинул этого политика раньше, чем ты слетел. Как тебе это удалось, я до сих пор не пойму. Взятками тут не пахло, ты был беднее того миллиардера-политика. Хотя эта афера принесла тебе неменьшее состояние. Но выложить все свое состояние за нестоящий лес?..Ты меня извини, Георгий. Здесь тебя подвел твой коммерческий инстинкт. Георгий молчал. Он смотрел в одну точку. Нет, он не просил денег. Он не просил ничего.
Он сидел. Он понимал свое положение жалкого человека. К. не хотелось кольнуть лишний раз. Он просил его взять у него денег столько, сколько ему надо. Георгий улыбнулся. Улыбка вышла жалкой. К. молчал, он был благороден, чтоб что-нибудь сказать.
Они молча сидели… Они сидели в бревенчатом доме. Дом стоял в середине огромного леса. Все пространство и воздух были наполнены ночью, ее темнотой. В окно было видно два освещенных желтым светом неподвижных силуэта. К. думал, какая досада, что это случилось с моим другом. Как помочь, не оскорбив его. Любое его благородство больно ранило бы друга. Единственное, что он мог себе позволить-это вот так сидеть. Потом К. встал и тихо вышел. Посмотрел в окно, Георгий все сидел. К. заметил, что на лице его есть даже какая-то заинтересованность. Он прошел к машине, завел и исчез в ночи. Георгий все сидел… Открылась дверь и вошли три седых китайских старца. Георгий потушил лампу, осторожно прикрыл дверь и ушел. Дом в центре леса опустел.

Магазинный

У каждого из нас, мужчин, бывает время, когда мы отходим от правил, доктрин, философий, учений, которых мы большей частью не знаем, но следуем им, вынужденные жить в человеческом сообществе. Это время, когда нам суждено служить отечеству своим оружием. Переступая «Не убий Христа, и Магомеда и Будды» и в то же время не нарушая закона, мы на время становимся убийцами, не неся за это ответственности. В сущности это справедливо-ведь есть риск жизни. Историю обвиняют, говорят о гармонии без войн, но, если приглядеться в историю более детально, то в ней желание мира сменяется для славы, для расширения пределов. Войной движет не корысть, не алчность, ею движет нечто благородное, называемое государственным интересом. И оно справедливо, ибо государство-это объединение людей в сообщество, без резни, без вендетты, разбоя. Для этого использовались религия и оружие. Для этого мифологизировано отечество, некоторый божественный Эдем наших предков. Толпа, называемая народом, не должна много думать, ей нужно кидать готовые истины, вызывать ностальгию, образы, которые не были и не будут. Вся мировая история говорит о том, что власть, дарованная толпе, стоит еще большего насилия и смерти, чем власть избранных людей. Жалеть народ или правителей не стоит, временами каждый из них наслаждается властью, каждый из них требует уважения: Спартак и Рим, Парижская коммуна и Король. Я все это пишу для того, чтоб меня не упрекнули в том, что я ненавижу государственность или презираю толпу. Я просто хочу сказать, чято мир несовершенен, и некоторая гармония достигается с некоторым обманом для толпы, искусственным разделением истин и более практичными действиями правительства, и это похвально, в этом мудрость правителей. Но каждому своя участь, и ваш покорный слуга находится в толпе, он знает неистовую жестокость ее в свободе, и неумолимость решения своего государя. Дан приказ, набит магазин патронами, мешок-харчами, накинута броня, и я иду на город, город, в котором Парис похитил нашу Елену и который, возможно, защищает Шлемоблещущий Гектор. И я сознаю, что я более Ахилл, ибо по сценарию я иду от Великого государства, и город падет раньше Трои, но все ж я маленький человек из толпы, и за святую Елену-отчизну легендарную-готов пасть. Случилось так, что сидя за полуразрушенной стеной, вдоволь настрелявшись, решил я дать отдых оружию и себе, и для пущей безопасности сел на землю. Бросил автомат и отстегнутый магазин: все равно набивать патронами. Посмотрел на небо, измазанное грязью дымов, на отвоеванные стены разрушенных зданий, хаос, нарушавший порядок вещей, не притягивал взор и глаза сами опустились на землю. Гляжу, из моего опустошенного магазина кряхтя вылез старичок с ноготок с маленькой лопатой. Потом он прошелся вокруг маленькой воронки от минометного разрыва и запричитал: «Ох, сынки, полегли вы мои родные… ох, ничего, ничего, похороню я вас в земле-матушке.«Некоторая тупость, внушенная, возможно, во время артобстрелов, когда грохот близких разрывов надолго прерывает какую-либо связь между глазами и мозгом, и не происходит никакого между ними обмена информациями, и человек способен подолгу разглядывать чудо и не видеть его вообще. Эта тупость выключилась вскоре, и в тот момент я заметил старика и недоумению не было предела. А меж тем старик спустился в воронку и закапывал гильзы. Я спросил дедушку, зачем он это делает. -Сынок, я всю жизнь с ними живу, они все равно, что мне мои дети. Я их всех благословлял на дела бранные и теперь они лежат на сырой земле. Нельзя, сынок, надо предать их тела земле, честно они послужили отечеству, по чести и похоронить надобно. -Что, отец, ведь они всего лишь патроны, -ответил я. -Грех тебе говорить, сам ведь солдат! -Прости, отец, -сказал я и помогая осторожно ладонью, -но кто ты такой, откуда взялся? -Похлопай вон там, хорошо, давай присядем, -он вытащил кисет, скрутил ножку и закурил.-Ты спрашиваешь, кто я такой, а знаешь ли ты номер своего автомата? Я ответил: -Полностью не знаю, но последние цифры 410. -Так вот, магазин от этого автомата мой дом с тех пор, как старый автомат раздулся и его списали. А этот хорош, уже полтора десятка лет в нем живу. Предлагали пластмассовые, они теплее, удобнее, но не могу я терпеть удобства, ведь гляди я тоже солдат. Можно сказать потомственный. Ты, может, слышал о Домовых, Вагонных, так вот я-Магазинный. Все мы-Леший нас подери-темные силы или нежить, хотя, кто его знает. Кикимора мне бабкой приходится, а Кот-баюн-родной племянник, а Кощей с Горынычем-злодеем -совсем старые дряхлые дядюшки. В общем, нечисть я нечистью, а державу люблю, ратник я нечестивый. Дед мой был Дубинным у Адама, когда его из-за глупости бабы спихнули с рая. Ох, туго деду пришлось на сучках, не то что мой магазин, того и гляди размажут об оленью башку, но бог с ним. Он и Колчанным побыл под Троей, со всем Олимпом за так знался, сам Кронион говорил: «Молодец, Васька, правильно стрелу подогнал. Давно надо было того героя укокошить, я третий день знамения посылаю, всю серу израсходовал», а Марс свой колчан золоченый для жилья ему предлагал. Он еще кое-что посущественнее предложил да потом я тебе расскажу. Тут разговор особенный. А отец мой, царство ему небесное, все в тряпке мотался, Кисейным он был, в войну Отечественную в мешочке из-под пуль болтался, и с Суворовым мотался через Альпы. Не любил отец его за предпочтение генералиссимуса к штыку.«Пуля-дура, а штык-молодец» -чушь какая», -повторял он, пуль уж очень уважал, ведь мы пуле ровня, как говорится что одного роду племени. Он их напутствовал, как я сейчас весь магазин духом поднял, все они на цели лежат, то-то и оно. Я вот в магазинах живу, презираю пулеметные, там вроде как в тылу, а автомат-вот мой пост ратника. -А дети у вас есть, дедушка? Небось в милицейских обоймах сидят, -поддел я его. -Есть, конечно, сынок, в обоймах не сидят, не любят они это дело. Хотят комфорта, денег положения, все они женились на знатных ведьмах, которые аж с нимф и муз берут начало. Сам Сатана на свадьбе сидел, тестем он приходится моему старшему. Честолюбивый он, мой старшой-то, все учился, от патрон его воротит, вот живут они, где бы ты думал? Все равно не угадаешь. В портфеле у президента-Портфельный. А младший в коммерцию ударился, Карманный. У барыг-миллионеров живет. Как ни приезжает, то в новом кармане, в золоте купается.«Короче, -говорит, -батя, ты на меня не обижайся. Не хочу я в магазине трястись и газы нюхать-неэкологично это и немодно, один раз живем. Э-эх, гуляй, Петруха, пока молодой!«Все с привидениями водится, до добра они его не доведут, что ни приезжает-с новенькой. Собрал он их, потаскух, зарятся они на его золото. Вот что я скажу, сынок. Нынче мне сон приснился, недолго мне осталось ни белый свет глазеть, Марс меня зовет. Помнишь, я говорил тебе, деду моему Марс еще одну награду пожаловал.«Дарю, -говорит, -Васька, за службу мне бессмертие, пускай ратник выстрелит тебя из лука в небо, а там я позабочусь.«Так и сделали, деда моего выстрелили после смерти, теперь он-небожитель, и отца из ружья пальнули. А ныне, сынок, время темное, самолеты летают или, как еще его, спутники. А боги-то по планетам разъехались. Так вот, сынок, хочу я, чтоб ты знал. Сделал я в казарме… -В Волгограде что ли, -спросил я. -Да, да, ты только не перебивай, так вот слушай. Там на крыше никто не лазает. При желании мы, нежить, можем вырастать в рост с человека, так вот, я там собрал из трех старых пулеметов пушку. Из него ты меня по смерти пульни на Марс. А я по твою душу буду молиться. -Хорошо, отец, я сделаю, -ответил. -Знай, там есть патрон, в который вложишь мое тело и направишь в звездное небо. В каждом из стволов холостые заряды разгонят пулю до необходимой для отрыва от земли скорости. -Не рано ли ты собрался умирать, ты все крепок еще, -упорствовал я. Мне не хотелось, чтоб бессмертный бес умирал. -Сынок, Бог и над Дьяволом командир, он дал знать, значит будет так. Наш начальник Сатана-верховный министр потустороннего мира, заключенный в ад-признал силу Бога. Хотя сейчас он свободен и волен давать бессмертие, я не буду его просить, ведь каждый воин знает, что когда-нибудь да умрет. Я долго думал, потом зарядил обойму: надо стрелять, идет работа войны, жатва жизней, где мысль, так восхваляющаяся своей устремленностью, ничего не стоит перед банальностью и непонятностью блуждающей смерти. Магазин за магазином, укрытие за укрытием, лей-ка по дыму, свист из неоткуда. Хаос частиц, дырявящих живую материю. Промелькнули белые колготки девушки, взволновали сердце. Захотелось нравиться, и тело вскинуло автомат, чтоб встать по всей красе перед дамой. Вдруг-выстрел, разорванный магазин, девушка-снайпер. Вытряхнул магазин, обгоревшее тело старика. Это же смерть, надо что-то делать, бежать от смерти. Бросить труп. Ведь труп-это возня, необходимая куча условностей, людей-гроб, кресты, попы, могильники. А зачем все нужно, труп мал, вокруг война, можно носить в кармане, залив камфарным маслом в баночке. Странно, что я забыл, ведь он и сам просил не хоронить. Надо выстрелить в небо. Пришел срок, обтрепанные полки стягивают назад, суют новых в пекло. Вот и чердак и пулемет. Я засовываю в приготовленный патрон тело старика, заливаю свинцом стыки. Ночь, выстрел в звезду. И тоска по ничтожной жизни человека, перед вечным. Не знаю, долетит пуля, куда я ее послал. Но все-таки щемит сердце, что я-простой смертный, как слуга, совершаю участие в делах бессмертных. Трудно отделаться от рабского чувства, что тебя заметят, бросят, как ничтожеству, часть чего-нибудь бессмертного. Но дело сделано. И на этом конец.

Весенние встречи

Весна. Жарко. Солнце, так желанное в лютые морозы, вдруг такую нагоняет лень и сонливость, что готов его проклясть. Особенно тогда, когда начальник, делая выразительные взгляды, объясняет тебе, что ты должен делать, а слова его, не долетая до тебя и половины пути, застывают в воздухе, а ты, так и не смогший их услышать, силишься прочесть этот фонтан человеческой мысли. Начальник выходит из терпения от твоей непонятливости, а ты готов провалиться в землю от неловкости. Весна радует утром своей прохладой, обновлением природы; к обеду все надоедает, хочется только спать, приткнуться к какому-нибудь углу или упасть. Тополя с набухшими почками расточают свой смолистый запах по еще голой земле. Ивы уже напушили свои сережки, которые к тому же еще падают, обременяя ленивого садовода новой работой мести тротуары. Птицам не очень-то нравился парк с голыми деревьями и быстро мчащимися машинами, поэтому их вовсе тут нет. Но вот проходит час, наступает обед. Весной время летит быстро, часы кажутся уже переведенными на летнее время. Кончается обед и снова подлая сонливость; снова бы начальник не застал меня в этом состоянии. Возлежа у самого забора, я включаю все мыслительные процессы, задавая интеллекту проблему, как победить сон. Но видимо в моем мозгу все подкуплено сном, ну что ж-мафия бессмертна-и я засыпаю. В какой-то момент чувствую необычайный прилив бодрости, что я даже представляю, как буду давать советы другим, как одолеть дремоту. Но это недолго меня занимало: что-то блестящее, переливающееся металлическим блеском и разноцветным перламутром, при этом вращающееся с бешеной скоростью, появлялось на середине лужайки, которую я как ни старался не смог засадить тополями; оно появлялось из небытия, и поэтому это нечто обретало резкость кинематографическую, это было изображение плоскостное в пространственном или пространственное в плоскости. Природа его была другая, чем внешний мир и глаз это примечал. Приняв окончательную резкость, оно замерло, и мерное жужжание сменилось тишиной. Аппарат представлял некоторое подобие грузовой машины, кабина которой была специфична и изобиловала всевозможными трубками, прозрачными плафонами, мелкими непонятными приборчиками, датчиками, а сзади вместо кузова грузовика был контейнер правильной формы, соразмерный с кабиной и довольно таки большой, видно груз интересовал путешественников не менее, чем собственно свой комфорт. Над кабиной замелькал глазик-маячок, и на десятый блеск дверца кабины раскрылась, и оттуда вышел бородатый джентльмен в цилиндре и фраке. Внешность его сродни зрелому Моисею, густые брови делали тяжелым его проницательный взгляд. Решение интеллектуальных задач, требующих длительного созерцания и работы, придали лицу некоторое постоянство, сей ученый муж, подобно Канту, не обременял свою мимику земными радостями и унижениями, и лицо его давно позабыло и стерло со своих морщин борозды лести, заискивания и других несовершенств человеческой природы. Он подошел ко мне и сел рядом. Мы сидели недолго, я не был настолько глуп, чтоб считать эту технику доступной нашей технологии, и спросил: -Откуда прилетели? -Из неоткуда, мы здесь стояли, только намного позже, чем ты сейчас. -Значит, из будущего? -Презрев притворство, равнодушно спросил. -Да, из будущего, -ответил он.-А чьи это сады? -Казенные, автомобильного предприятия. -А можно ли отсюда кое-что взять? -Осведомился он. -К начальству обращайтесь, -отослал его. Он ничуть не обиделся, знать, поведение садовника было предусмотрено инструкцией. -Знаешь, нам нужно немного сока и немного биологических веществ с растений. Растениям это ничуть не повредит, ведь каждое растение имеет процентов на 40 запаса прочности, а мне хватит и половины с твоего сада. -Тогда забирай, -ответил я. И это его не удивило: мое социалистическое сознание тоже ему было известно. Он спросил, далее следуя инструкции, не нуждаюсь ли я в «пузырьке» или в литре. -Давай, -ответил я. -Вот закуска, -заботился он. Я все сложил в пакет, мне нравилось играть «алкаша», но от водки я все равно имел пользу: если что-то привезти домой и расплатиться. Совершив такого рода обряд со мной, бородач уверенно раскрыл контейнер, вытащил кубические канистры с гибкими трубками и прибором. Оказалось, достаточно прижать этот прибор к дереву, как с бешеной скоростью потекла жидкость по прозрачным трубкам в канистры. Так он пошел доить мои деревца. В течение какого-то часа он обошел все мои деревца и пришел поблагодарить. -Спасибо тебе, ты здорово выручил нас, -начал он. Я чувствовал, что он глубоко образован и воспитан; но принято вести разговоры, и он у нас не не выходил за рамки обычной болтовни. Я посмотрел на солнце, и мне вдруг страстно захотелось, чтоб оно было на закате. Сколько себя я помню, провожал брата в пионерский лагерь, в институт, в другие места всегда на закате. Это в какой-то степени развивало мечтательность и придавало эмоциональное чувственное переживание события. Всякий раз, когда брат уезжал, постепенно наращивая свою удаленность, я чувствовал раздел всего огромного мира на две части, в одну из которых уходил он. И вот теперь почувствовал, что мир разделен во времени и я теряю человека из другой его части, и это вызвало чувства, рожденные тогда провожанием брата. Все шло в обратном порядке, чувства делили мир, а теперь разделенный мир порождал чувства. Я знал, что расставание неизбежно, этот человек канет в никуда, и я его никогда больше не увижу; и это сознание толкало меня к открытости, мне захотелось узнать очень много из его мира, думаю, желание вечного присутствовало, но не это самое главное. Просто моя привязанность к постоянству не допускала потери обретенного. -Знаешь, ты распростился со мной и волен идти, когда хочешь и куда хочешь; но все ж скажи мне, объясни, будь великодушен, зачем и что толкнуло вас окунуться в недра времени; я не знаю, представляет ли это научный интерес, но знаю по себе, что для натур тонких, чувствительных, а ты им являешься (он мне кивнул), перемещение во времени приносит страдание; ведь писатель, создавший толпы героев и разбросавший по времени, просто боится их снова собрать вокруг себя, чтоб потом их снова разбросать, и потому не читает своих книг. Я думаю, только нужда и притом огромная побудила вас пуститься в столь неприятное путешествие, -закончил я. Он задумался, чтоб обхватить разом свой ответ, назревший в его мозгу. Я понимал, что разговор будет долгим и это было мне на руку, это отгоняло тяготившие меня мысли. -Знаешь ли, молодой человек, -начал он, -государственное устройство, его эволюция, начиная с Египта и до наших дней, несмотря на хаос, присущий любому предмету, который ученый муж собирается рассматривать через свой умственный микроскоп, оно имеет закономерности и направления своего течения, это можно сопоставить, если своим внутренним взором охватить большой промежуток времени. В этом отношении, друг мой, я в более выгодном положении. Я-твой потомок, и мне посчастливилось увидеть более длинный исторический промежуток. Так вот, помнишь ли ты Рим и то, что было до него? Во-первых, давай, исходя из философских воззрений, определим, что нужно нам в идеале от государства. Конечно же, в первую очередь, максимальная забота о каждом члене общества. Его комфорт, освобождение от рутинного тяжелого физического труда или сведения его к минимуму, чтоб все свои душевные и телесные силы он направлял к возвышенному, к славе, к подвигам, искусству. Чтоб создавалась возможность к самосовершенствованию и раскрытию своих внутренних возможностей. Идеи Христа пока что отложим, они не честолюбивы, в них есть высокий духовный смысл, но там бедность и страдания во благо, а во-вторых, он дарит бессмертие направо-налево, его бессмертие отрицает честолюбие и ввергает в реальности в безвестность. Но вернемся в древность. После общинного строя появилось рабовладельческое, и расцвело оно в Риме. Что представляет собой раб в понимании того времени? Он не член общества, он робот, скот, имущество, но не человек, его бедствия-это не бедствия общества. А меж тем общество имеет самые совершенные законы, заботится о старых, инвалидах, о неимущих; государство платить пособия своим безработным и даже последний неимущий член общества пользуется услугами раба. Люди тратят время на приносящие славу войны, жестокие, как и все, но все ж, имеющие схожесть с развлечением или с искусством с той лишь разницей, что жизнь все же имеется риск; толпа развлекается в стадионах; ученые мужи изучают мир; художники создают великие произведения. В-общем, общество достигло небывалого удовлетворения своих потребностей. А рабы остались имуществом, но наделенным руками и интеллектом человека. Значит, раб, будучи человеком имеет проницательность, чтоб угадывать желания члена общества и, обладая человеческой ловкой пятерней, мог сделать любую работу лучше лошади или ваших бытовых роботов. Но совершенству пришел конец, когда люди потихоньку начинали видеть в этом имуществе людей себе подобных. Так исчез один из механизмов, обеспечивающих комфорт гражданина. Раб стал гражданином, а кто же заменит несовершенно. Но я продолжу дальше историю, которую тебе не придется прожить. Идеальные автоматы, обладающие полупроводниковым интеллектом и гидро-,пневмоконечностями, достигнут совершенства в обслуживании граждан государства, а затем, подняв революцию, добьются признания своих прав, как граждан, а что потом? Потом опять нищета для удовлетворения потребностей новоявленных граждан. Мы приспособили для этого зоороботов; тысячи волков, медведей, лисиц наловчились услуживать гражданам земли. Как стало у них что-то получаться-снова восстание и бездна лишений. А теперь мы канули во времени, чтоб собрать ботанический материал для новых роботов. Теперь растения попробуют угодить нашим прихотям. -Неужели, не будет этому конца? -Спросил я. -Нет, и еще раз нет, мой друг, а человечество, отягощенное в своем развитии высшим сознанием, не успокоится, пока не заразит этим недугом всю окружающую материю. А когда нечего будет превращать в сознательное существо, равное ему самому, оно погрузится в бездну страданий и лишений; начнется поиск истины, духовное выразится в некий субстрат, из-за которого люди позабудут материальное, то, что было в средневековье, будет концом человечества, и учение Христа успокоит неистовство сознательных существ, вызволенных к жизни потребностью к комфорту человеком. Прав и Будда, наделявший сознанием любое существо, только оно было не изначально, а разум-следствие неуемных потребностей человека. Ну, вот и все, что я могу сказать, и мне пора. Я простился с ним. Аппарат исчез, автобус уехал, и я пошел пешком домой, не давая волю своим низменным потребностям, зная их обратную сторону. Солнце закатывалось, огромное, багровое, воистину кровавое, как некогда в детстве я видел солнце разных размеров, а размер на закате принимал за Марса. Мне казалось, что через это солнце, я вижу грядущее время и жалел его, что он, будучи моим посланником, увидит страдания людей и то состояние их, когда остановится их мысль, ищущая совершенство; нет лучше умереть в цепи, чем на ее обрывках. Я ушел далеко от этой опушки, там остались мои новые знания о мире, я знаю и не тревожу мир этими знаниями. Зачем? Чтоб ввергать его в унижение? Нет, мне больше нравится его движение, и я все сделаю, чтоб его движение озаряло всю мою жизнь. Потоп я оставлю своим потомкам, но без злого умысла, а потому, что он от меня не зависит.

Нашествие на Китай

Мы-варвары, в наших глазах написана ярость, у нас тяжелая челюсть с острыми зубами. Наши занятия, когда мы не воюем, ограничиваются заточкой мечей. Едим мы только мясо, мы делимся этим мясом со своими конями. Мы усаживаемся на площадях завоеванных городов и поедаем мясо. Мы мало говорим, зачем нам говорить. Мы достигли в искусстве войны совершенства, разговоры излишни, они мешают войне. Нам не нужно понимать своих врагов. Скоро нам в поход. Южане построили Великую крепостную стену. Эта стена построена южанами, чтоб защититься от нас. Но насколько она сможет нас удержать. Наши кони едят волчье мясо. Они ждут, и мы должны сделать набег. Страх, коренящийся у южан, требует нашего нашествия. Стена. В защиту ее они не верят, они хотят в нее поверить. Природа наделила нас потребностью в мясе. Быки южан, парное мясо в их лавках, оно нас ожидает. Нам необходимо преодолеть эту бесконечную стену. Мы молча точим мечи. Мы сами ожидаем своего нашествия. Наше нашествие неминуемо. Его начала не знаем ни мы, ни южане. Возможно, построив стену, они сами расстроили сроки нашествия. Их лавки полны мяса, они гниют и издают зловоние. Они ссорятся между собой, они теряют представление о взаимопомощи и с нетерпением ожидают нашествия. Нашествие откладывается. Оно откладывается не из-за укрепленности стены. Стена для нас, варваров, не является непреодолимым препятствием. Знают об этом и южане, и мы. Но она нарушила порядок. Наши кони начинают есть траву. Старейшины уверяют, что это дурной признак. Глядя в зеркала, мы смотрим, не уменьшилась ли ярость в наших узких глазах. Хотя наши зубы с легкостью раскалывают баранью кость, но ходят слухи, что появились люди с больными зубами. Дальнейшее откладывание нашествия небезопасно ни для нас, ни для южан. Но что-то удерживает нашествие. Южане присылают делегации, они просят начать нашествие. Их стены разрушаются от времени, во многих местах очень огромные бреши. Некоторые жители разбирают участки стен и строят из них дома. Император южан, вынужденный есть много мяса, неизлечимо болен. Наши кони, обладающие огромной силой, жиреют. Мы сами становимся тщедушными: чтоб зарезать одного быка собирается пол деревни худых, полупрозрачных мужчин с гнилыми зубами и неприятным запахом изо рта; да и быков мы режем редко, больше питаемся мелкой редкой рыбой или вообще едим одни лепешки. Нашествие необходимо. Оно стало преданием, оно уходит в фольклор и эпос южан. Их сказки полны сказаний о защитниках и богатырях, храбро сражавшихся с нами, варварами. Их мирная империя делится на мелкие провинции, которая решает свои проблемы сама. Наводнения, неурожай, стихийные бедствия косят жизни в целых провинциях, другие провинции не спешат с помощью. Но есть люди, которые предсказывают нашествие. Они нам рассказывают о нашествии, но мы показываем им ржавые мечи и свои руки, руки сморщенные, почерневшие, тонкие, изборожденные вздутыми венами и сосудами, суставы наших пальцев вздуты и воспалены. Эти люди утверждают, что не это главное, главное идея нашествия. Империя готова платить, если варвары начнут нашествие. Нас это удивляет, мы подводим их к нашим лошадям. Эти кони давно нам не соратники. Мы помним, как в былые времена, увидев на площади быка, конь скидывал нас на полном скаку, и мы накидывались на быка. Причем оба, конь и всадник, садились на землю и начинали есть быка с двух концов. Тогда нам иногда приходилось искать своих коней, они пускались на охоту на волков. Раздирали их и ели их мясо. Мы дрались со своими конями за добычу. Нам лишь силой приходилось доказывать своим коням право на половину добычи. Но те времена прошли, теперь эти клячи жуют солому трехлетней давности, их брюхо раздуто, колени слабы. Их глаза не замечают нас. Раньше это были хитрые глаза. Они прятали мясо, найденное в городе, в ящиках, сундуках, мешках и ели, пряча мясо от своего всадника. Всадник, обнаружив эту хитрость коня по глазам, бросался в рукопашную с конем. Эта драка была недолгой, больше повреждались окружающие предметы. Потом всадник и конь с синяками и шишками садились на пол и ели мясо, хитро спрятанное конем. Кони тогда были свободными. Если бывала ссора со всадником, то он сбрасывал всадника, и они дрались в бою в разных местах, каждый сам по себе. И так до тех пор, пока не приходили к согласию. Кони боялись наших острых зубов. Искусив коня за ляжку, мы могли вырвать у них большой кусок мяса. Хотя у коней раны зарастали быстро, но все же они остерегались наших зубов. Возможно, это было единственной причиной, по которой мы еще управляли своими вольными лошадьми. В нашем стане появился слух, хотя я этому не верю. Я не большой охотник до этих слухов. Слухи большей частью ложны, они имеют какую-нибудь причину появиться. Большей частью они обязаны своим появлением недобрым людям. Слух о том, что в дальнем стане появился на свет ребенок с округлыми пологими зубами. Некоторые смягчают этот слух тем, что ребенок женского пола. Но так или иначе, и это нас настораживает. Если мы потеряем наши острые зубы, если они переродятся в пологие, то нашествие из разряда отложенного переместится в разряд неосуществимых. Эмиссары империи агитируют нас к нашествию, они утверждают, что их цивилизации, которой десять тысяч лет, придет конец, если не будет нашествия. Мы разводим руками. Империя обязалась организовать ударную трудовую армию по разборке Великой стены. Сейчас шпионы империи ходят среди нас с накладными зубными протезами. Нам трудно их отличить от своих соплеменников. Их острые зубы, хотя и синтетические, но все же правдоподобны, они научились даже имитировать гнилые зубы. Цель их узнать, не готовимся ли мы к нашествию на запад. По всем правилам они имеют на преимущественное право на нашествие на их территорию. Хотя запад более привлекателен тем, что их технология производства мяса выше, но все же южане имеют на это право по традиции и по близости границ. Эмиссары утверждают, что не благородно и неблагодарно со стороны варваров менять и изменять соседям. Наши старейшины пытаются возразить, что наша природа была свободна. Нашествие всегда было следствием нашей природы. Нашествие не подразумевало удержание или захват власти, оно было нашествием во все стороны и было движением расширяющейся материи. Если причина расширения мясо, почему мы должны исключать запад, у которого технология позволяет производить много мяса, чем южане. Обязательства нас делает цивилизованным, мы перестаем быть варварами, и тогда само существование нашествия становится под угрозой. Но как доказать это южанам, ожидающим нашествие несколько столетий. Они убрали уже стену. Они откармливают наших коней мясом. Наши кони относятся к ним, как своим хозяевам. Мы ночами воруем у своих коней мясо. Если захотят наши кони нашествие, то- против нас. Но это нашествие неполноценно. Как организовать полноценность желаний, чувств, устремлений аппетита, чтоб наша природа, природа с нашими конями повернула на юг. Империя начала кормить и нас мясом. Наши зубы окрепли, мы прокусываем одним щелчком корабельные канаты. Но есть ли желание идти на юг? Если сыты мы и тут. Технология и деньги южан растут, они становятся безграничными, их компьютеры по мощности соизмеримы с западными. Они пытаются смоделировать ситуации преднашественного положения. Но все это бесполезно, возможно, упущено время.

Лабиринт

Не знаю, почему мне хочется рассказать то, что произошло в то утро. Сейчас прошло столько времени, что я даже сомневаюсь, что сумею во всех подробностях рассказать о том событии. Но надежда, что память умеет разматываться, вселила мне уверенность. Было это в мае, между пятнадцатым и восемнадцатым… Я спал утренним сладким сном. Сон, своей беспорядочностью мало чем отличавшийся от предыдущих, вдруг обрел стройность реалии. Эта стройность происходила от того, что событие при всей своей некоторой отвлеченности имело четкую связь с моим прошлым. Эта связь была такая явная, что жалел, что в прошлой предметности не прикасался к вещам, которые теперь обещали чудеснейшее, прекрасное наслаждение, а иногда хранили тайну, которую я сейчас только разгадал. Но однажды в прошлом пренебрежение этими предметами заставляли вновь и вновь течь события одним и тем же ходом. Мое нестерпимое желание заставить себя (в прошлом) заинтересовать, не увенчались успехом. Мое «я» -прошлое обладало такой тупостью и не любознательностью, что меня бесило. Я готов был отшлепать того самодовольного, пухлого, думающего только о еде, мальчика. И удивлялся, неужели желание чуда, свойственное детству, полностью отсутствовало в прошлом моем «я». Я сыпал без конца проклятия, крутил заново события (удивительно, хоть это было в моей власти).Но в один из своих проходов в прошлое я заметил, что завернул в один из уголков, что раньше для меня было покрыто темной завесой. Эта завеса вдруг растворилась, открыв прекрасную перспективу. В ней мое прошлое шагало маленьким пятилетним ребенком. Он шел с полным сознанием любимого, обожаемого мальчика, -к моему удивлению, никто за ним не присматривал-но шел уверенно, далеко от дома, направляясь в огромные луга вдоль зеркального затона, обрамленного мелким камышом. Луга почти ослепляли своей сочной зеленостью, а солнце наполняло воздух, горизонт бесконечным светом радости и счастьем. Меня-прошлого манила эта даль, но все же я знал, что этот малыш шел не за этим. Он всматривался, запоминал, набирался впечатлений, которым будет наслаждаться я-теперешнее. Но его влекло одно место, где летом держали коров. Там была мать. Она неизменно давала молоко, каждое утро. И я-прошлое, движимый жаждой напиться, преодолевал это огромное пространство. Вот она наливает молока в белую фарфоровую пиалу. Вот подносит он ее к губам. Пьет не жадно, но с пристрастием, с видом человека, выполняющего важную работу. Взгляд его упирается в светящуюся точку. Вначале он не сосредотачивается на точке, видит его исподволь. Мое желание, заставить его смотреть в глубину этого света, увенчалось успехом. Я уже забываю наше временное различие, отталкиваю этого чревоугодливого ребенка, и сам всецело предаюсь созерцанию. Точка растет, приближается к моим мысленным нервам, и я замечаю в центре света глаз с ресницами и с зрачком, нитками расходящимся от центра. Глаз увеличивается до неимоверных размеров и проходит сквозь меня. Далее я мчусь по бесконечно длинному коридору. Он идет с изгибами, и всякий раз я замечаю боковые ходы. И вдруг мелькнула тень. Я стараюсь ее поймать. Как ни была огромна скорость моего перемещения, но изучить все ходы этого не могу. Тогда я кричу. Крик мой неслышен, он молчалив. Но стены ходов приходят в колебание, и тень предстает предо мною. Я спрашиваю его, кто он. Он молча смотрит на меня. После, помолчав, отвечает: «Агасфер.«Я спрашиваю тогда, что это за глаза на входе. Он смеется, что просто взгляд Нострадамуса, он вбил себе в голову подглядывать. После он повел меня в залу, где стены были прозрачными, в ней переливались события прошлого и настоящего и будущего. Мчались вельможи, короли, герои, правители, солдаты, женщины, небесные звездные машины, люди в набедренных повязках, в серебристых одеяниях. Меня затошнило, и он увел меня из зала. Он сказал, что волен быть участником любого исторического события.«Я знаю, -говорит он, -ты-ученый и тебе не нравится Варфоломеева ночь. Уничтожь ее.»«Зачем,» -подумал я.Я просил его отпустить домой-я только в мыслях здесь. Он согласился и предложил вернуться с телом.«Найди, -говорит, -то место, где был ты в детстве, там есть один из ходов вселенной, и сможешь так блуждать, как я. Если хочешь, я встречу тебя там. Посмотри, разве это не приятно. Человеку принадлежит время всей его жизни. А мне-вечность. Я говорил это Нострадамусу, а он не пошел, а вечно подглядывает. Пойдем я провожу тебя, как мысль, и встречу, как человека.» Я проснулся и испугался, кругом не было никого. Быстро оделся, взошел на вал, с собой прихватил бинокль. Всмотрелся в то злосчастное место. Там сидел голый человек, он был смугл. Глаза были печальны, но какой-то внутренний огонь говорил, что он все ж не инфантилен. Его ожидание было сопряжено с грустью. Я узнал в нем странника времени. Вид его у меня вызывал жалость. Я хотел кинуться к нему, он вызывал жажду самопожертвования, но не увлечение, перспективой его карьеры. Я ждал, ждал и он. Мы стояли в нерешительности. Никто не уходил, а время шло. Но нам было безразлично. Мы оба знали слабость времени и ее уязвимость. Но никто не хотел пользоваться своей властью над временем.

Наполеон

Рекламное сообщение одного центра по лечению урологических заболеваний. В нем утверждение, что Наполеон проиграл Ватерлоу из-за геморроя. Является ли это истиной или просто ложью, к которой прибегает центр, чтоб прокормить горстку своих сотрудников. С одной стороны, разве не голод толкает к поиску истины? Тогда это утверждение верно. Наполеон, брошенный своими маршалами, обложенный подушками и окруженный войсками трех держав, мог ли показать свою гениальную маневренность, выработанную коммунами в Париже. И чем отличаются эти боли от боли головы. Головы угнетенной, загруженной неразрешимыми задачами. Но современники Наполеона утверждают, что у него голова не болела. Он был человек деятельный. Но тогда, скорее всего, возможно утверждение, данное медицинским центром. Историки утверждают, все как один, что войска Наполеона шли грязные, с разбитыми пушками, которые, к тому же, плохо двигались по распутице. Значит, и погода не благоприятствовала полководцу. Ведь, известный факт, что в ненастье все болячки склонны прогрессировать. Быть может, врачи центра, пытаясь найти болячку в этом благородном человеке, разрешили историческую задачу. Наполеон, утверждавший: для римского императора не существует перевеса в численности… Это красивая древняя сказка, описанная в трудах Плутарха, всеми видимая, но никем уже в течение столетий не проверяемая в реальности. Наполеон со своей корсиканской дикостью и прочитанное стало вдруг аксиомой. Все шло хорошо: на все случайности поражения у его гения находились заплатки. Но Наполеона погубил геморрой, с лечением которого лечебный центр связывает свои надежды. Сийес, просидевший все реформации французской революции, избежал этой коварной болезни. Но это утверждение злого языка. Молчание Сийеса в парламенте и его живучесть в физиологическом плане, так в плане этой болезни, вызвано оттоком крови к голове, так как в это время головы летели не хуже кочанной капусты. А Наполеон, раздававший царства своим братьям, не мог уделить внимание своей болезни. Эта болезнь, возможно, сбила его с коня. Обследованные волосы с острова Святой Елены показали мышьяк. Возможно, Наполеон лечил свой геморрой мышьяком, как анальгетиком. Жаль последнего римского императора, оставившего убитыми 20 миллионов французов во имя прогресса и гуманизма. Геморрой-это еще одна из версий заката. Заката самоотверженности и самоотречения.

Повар

Было это давно. Молодой полководец шел по дороге войны. Ему не везло, он проигрывал город за городом из своего наследства. Ему не светила его звезда. Иногда ночью он вглядывался в небо. Он искал в ярких проблесках звезд объяснение своих неудач. Открывал старые пыльные книги, облачался в колпак астролога. Одни древние говорили, что сила планет может выбрать своим объектом его оболочку, и тогда он всесилен. Но нужно быть на той местности, которая ему не принадлежит. Тогда он уходил в беседку ученого, расположенного на склоне горы возле живописной речки, где лишь изредка мог побеспокоить отдаленная повозка, движущаяся по бесконечной дороге и запряженная неторопливым быком. Он бывал там в дождь. Ненастье и капли дождя помогали его раздумьям, что он и заносил в свитки, которые доставал из яркой шелковой сумки. А ненастье продолжалось, ему было тепло в одеяниях ученого. Река уходила куда-то вниз с достоинством и почтением к горе. А гора благодарно грела свои подножия в водах реки..Когда ему становилось грустно, он уходил в павильон, устроенный в пруду. Здесь все было наполнено светом; красивый, живописный пруд был началом и концом этой маленькой вселенной. Пруд был наполнен лягушками, черепахами, ужами, карасями. Сидел он долго и мрачно и у себя в шатре. Это был очень молодой правитель, и его старалась развеселить его свита. Ничто не могло его вывести из мрачного оцепенения. Народ очень любил своего господина. Но ничто не спасало от поражений. В одно утро он сидел у своего шатра, наслаждаясь прохладой и стараясь рассеять мрачное настроение. Тогда он увидел старца, сидящего верхом на буйволе. Старик ехал на буйволе по всей Поднебесной. Он ехал как тот учитель, проповедовавший бессмертие. Правитель спросил у своих слуг, кто этот человек. Ему ответили, что это повар, который не точит свой нож. Молодой правитель спросил, не тот ли повар, что постиг тайну пустот. Ему ответили, что да. Он послал своих слуг, чтоб они подарками просили стать его учителем. Пришел повар. Правитель показал ему одну из своих прекрасных комнат, где был сад камней и павильон для созерцаний. Повар поблагодарил его и ушел в свою комнату. На следующий день правитель явился к повару. Повар велел принести животное. Когда присели животное, повар вытащил нож, незатачиваемый уже тридцать лет. Нож был остр, как если бы его точили сейчас. Повар медленно, закрыв глаза, разделывал животное. Правитель смотрел. Повар говорил, вселенная состоит из хаоса. а хаос это ни что иное, как собрание твердости и пустот. Пустоты соединены невидимыми каналами, и я вожу свой нож по этим пустотам и потому мой нож не тупится никогда. В каждой деятельности человек сталкивается со вселенной, но лишь только мастер постигает сущность хаоса. «Но, уважаемый учитель, -сказал правитель, -где те пустоты в моем деле? У меня мало солдат, чем у моих врагов, а земли моего отца тают с каждым днем.» Повар спросил его, сколько лет он воюет. Правитель ответил, что пять. Повар пожал плечами. Он сказал-закрыть глаза и перестать думать. Вначале все было просто. Он видел свои войска, потерянные города и села. Весь хаос потерянной им страны. Но потом он испытал радость. Повар спросил его, что он увидел. Правитель, не сказав ничего, ушел. Он ушел на войну. На войне он одержал ряд важнейших побед и вернул свои потомственные земли. Его спросили, что он увидел: пустоты ли повара или пустоту воина. Правитель сказал, я увидел удачу. Она сновала между войсками неприятеля. Я поспешил на войну, чтоб ее поймать. Я боялся ее упустить. Его спросили, как она выглядела. Он ответил, что не знает. Он ответил, что во всяком случае она быстрее его и знает куда идти. У него спросили, были ли пустоты. Пустот не было, сказал он. Но как же он тогда победил. Он сказал, что не знает. Пришел повар, он снова разделал тушу. Правитель спросил, почему на войне не было пустот. Повар ответил, что никто не знает, где находятся эти пустоты. Ты победил-значит, следовал по этим пустотам.

Смерть деда

Сегодня умер дедушка. Он уже в саванном мешке. Его положили на тахту. Мешок небольшой, видятся очертания скрюченного тела. Завтра придут люди. Надо привести дом в порядок. Мать убирает тахту, кладет тело на стул. Детям приказано помогать убирать дом, но не мешаться. Отец смотрит на тахту, где лежало тело, нет ли жидкостей. Жидкостей нет, хорошо зашили тело после вскрытия-жидкостей нет. Мать говорит отцу класть тело обратно на тахту, она будет мыть пол. Детям приказано мыть подоконники. Сегодня никто не приходит. Еще не все знают о смерти деда. Дети серьезны и не шалят, они понимают. Отец веником убирает паутину с углов. Тело деда убирает обратно на стул. На тахту кладется скатерть. Вся семья садится за обед. Сделано много работы. Надо еще вынести в сарай много лишних вещей, вымыть окна. Детей одевают празднично. К вечеру отец вдруг спохватывается и не находит тела. Он спрашивает у всех. Тело быстро находят, оно было на тахте. Отец читает детям нотацию о том, как неприлично в глазах окружающих вдруг потерять тело деда. Это огромный стыд. Дети внимательно слушают. Скоро укладываться спать-завтра еще тяжелый день. Завтра будут другие люди. Будет много организационных работ. Осилит ли семья, у нее нет опыта. В любом случае надо хорошо выспаться. Отец спрашивает, куда бы положить тело. В коридоре его могут изъесть кошки. Если поставить на стул, то туда могут добраться крысы. Положили на тахту, к стене. Но кто будет спать, отец спрашивает у детей. Никто не говорит «нет». Но отец понимает, что детям будет неприятно чувствовать спиной мертвого деда. Отец объявляет: спиной к деду будет спать он. Он щупает тело, оно холодное. Он делает между собой и телом прослойку из сложенных одеял. Радикулит может проснуться. Все укладываются спать, завтра тяжелый день.

может унести, вооружившись компьютером и джинсами.

Город Мертвых

Я работаю в «городе Мертвых», охраняю Мавзолей. Мой вес-та упрямая штука, он поднимается от моего прожорливого аппетита, который привили мне в армии. Я бы еще как-то смирился с этим, но лишний вес поднимает давление. Работа в «городе Мертвых» -высокооплачиваемая работа, и работодатель требует от своих работников идеального здоровья. Поэтому мне приходится пить чаи для похудения. Они имеют слабительный эффект, и я вынужден часто сидеть на унитазе. В каждую смену у нас замеряют давление, мне с трудом удается держать давление идеальным:80/120. Я слышу выстрелы. Но мой кишечник меня не пускает, я вынужден ждать. Слабительное свойство чаев воздействует на весь кишечный тракт. И движение того, что я съел, вряд ли остановится, пока не выйдет все, что я за сегодня проглотил. Это очень хороший эффект, он аннулирует мою прожорливость. Но что это за выстрелы, как неудачно началось движение, но я не могу прекратить, возможно, это какое-нибудь нападение. Наш караул многочислен и начальник караула опытен, может, справятся без меня. Наконец, я полностью опорожнен и пуст, я пуст как раздавленная личинка майского червя, все неорганическое из меня выдавлено, и я сейчас представляю чистую белковую массу. Посмотрим в замочную скважину, нельзя терять осторожность. Возможно, это просто инструкция, а может быть, моя пунктуальность. Я смотрю в щель. Здесь другие вооруженные люди и с ними женщина. Они, должно быть, вырезали весь мой караул. У них автоматы. Это не вина нашего караула, наш караул не находится в состоянии войны. Он ограничен постоянной проверкой, чтоб не было случайного выстрела, непреднамеренного убийства посторонних людей. Будь мы на войне, мы бы знали, что за стенами нашего Мавзолея враг и стреляли бы без предупреждения, тогда, возможно, не было такого резкого захвата нашего Мавзолея. Мне придется с ними сражаться, иначе они меня найдут, достаточно им освоиться и они захотят в туалет. Мне нужно бесшумное оружие. Я сливаю хлорный раствор из пластиковой бутылки в унитаз, надеваю бутылку на пистолет и обматываю сверху майкой. Достаточно бесшумное оружие. Нападавшие разбрелись по Мавзолею. Я с достаточной легкостью отстреливаю их в бесчисленных комнатах и усыпальницах. Но я не нахожу женщины. Где эта женщина, я должен ее найти.
Начальство знает о моих писательских наклонностях и многое мне прощает. Но здесь в мавзолее саркофаги сделаны из золота и платины, урны изготовлены из бриллиантов, изумрудов, покрыты жемчугами, рубинами. Металл, из которого сделаны погребальные капсулы, изготовлен из оружейного урана, плутония, калифорния; некоторые сделаны из редкого и дорогого индия, бериллия. Капсулы изготавливают из монокварца, из нанотрубок, из метеоритов, из кометного материала, из лунного грунта. Эти капсулы стоят десятки миллионов долларов. Если одна из них пропадет, меня даже не спасет, что я-писатель. Меня уволят. Уволят из «города Мертвых». Что такое «город Мертвых» в нашем регионе знает каждый. Президент считает, что наш регион самодостаточен и не требует федеральных вливаний. Он говорит, что мы можем быть даже донорами для других регионов. Но это большей частью неправда. Средний уровень зарплаты, вычисленной статистиками, взят из того, что средняя зарплата работника «города Мертвых» десять тысяч рублей. А в среднем в нашем регионе зарплата меньше трех тысяч. А в деревне вообще нет работы. Земли брошены, реки, где было много рыбы, опустошены безработными-браконьерами. Теперь реки пусты. Издавна рыбные районы голодают: нет рыбы. Но зато есть работники «города Мертвых». Каждая женщина, каждая школьница в нашем регионе мечтает выйти замуж за работника «города Мертвых». Девочки двенадцати-четырнадцати лет, школьницы, соблазняют работников «города Мертвых». Жены боятся своих дочерей, школьниц, чтоб они не увели мужей, работников «города Мертвых». работники «города Мертвых» почти все имеют высшее образование, это требование руководства.«Город Мертвых» строит дома в нашем городе для своих работников. Да и деньги, которые зарабатывает человек с «города Мертвых», позволяют покупать новые машины последней модели и многое другое. Я оказался работником «города Мертвых» случайно. Руководство «города Мертвых» приобрело нашу охранную организацию совсем недавно. Я еще не привык к роли работника «города Мертвых». Но где же женщина, куда она могла подеваться? Ну, выходи, дорогая, ну, сделай мне милость, ну, пожалей меня, я не убью. Я раздену тебя и убежусь, что ты ничего не унесла. Здесь столько богатства, что я не обнаружу пропажу. Но пропажу найдут, потому что вы убили мой караул. Потому сделают обязательную ревизию. Ну хоть стреляй в меня. Я иду спокойно с опушенным оружием. Да, я знаю, что женщина меня не сможет убить. Меня, которого в возрасте года, посадили на коня. Который с трех лет стрелял с ружья верхом с седла и был телохранителем коров от волков. Я был телохранителем в этих степях, когда не было «города Мертвых». Этих трехсотметровых труб крематориев, этих бесконечных мавзолеев, чьими услугами пользуется весь мир и чьи доходы еще долго будут основными в экономике страны, пока мы не научимся производить продаваемые машины и электронику. Меня, которого отец вернулся с большой войны, с востока, просвечиваемый восходящим солнцем. Меня, чьи предки пришли из темноты, повинуясь инстинкту расширения. Ну, стреляй же в меня, дай себя обнаружить. Я привык к благополучию, у меня квартира, за которую надо платить много денег, у меня жена-безработная, у меня много детей, у меня больная мать. Ну, пощади меня, ну, выстрели, дай о себе знать. Скоро рассвет. Если я не найду тебя, меня уволят. Ну, хоть попытайся убить. Возможно, даже это будет лучше, я не хочу воспринимать мир не иначе как работником «города Мертвых»

Брюзжание старого мастера воинских искусств

Я не против воровства. В воровстве общепринятом есть размеренность. Некоторое мещанское постоянство. Человек обогащает свой дом за счет безликого государства. Меня угнетает другое: страх быть пойманным. Меня угнетает даже не то, что меня поймают и тогда я потеряю кусок хлеба. Это может произойти однажды. После меня уволят. Но меня угнетает сам страх, который я буду испытывать ежедневно. Оно будет наполнять все мое существо. Мое творческое начало будет совершенствовать это воровство. Оно будет следить за другими-насколько они делают эффективнее меня. В конце концов уже сейчас люди воруют эффективнее меня. Я уже опоздал. Мне остались лишь жалкие крохи воровства. Они говорят, что я могу еще успеть на пиршество воровства и преуспеть: было бы желание. Я больше боюсь этого, у меня иссякло желание воровать. Меня угнетает близость моей смерти. Мне мало той жизни, которую осталось прожить. Мне жаль вообще жизни, отведенной одному человеку. Мне хочется навязаться этому организму под названием человечество. Хочется быть его генетической болезнью. Его предрассудком, пороком, скорее не пороком-от порока быстро выздоравливают. Нужно быть его болезнью вроде вредной привычки, но которая оправдывалась бы, скажем, национальным характером. Пусть человечество не захочет излечиться от меня. Я и сам похож на болезнь. Тучный и обрюзгший, желающий вызывать приятные впечатления, а вызывающий плохо скрываемое раздражение и отвращение, имеющий желание постоянно держать себя в узде и сгораемый желанием сокрушать всех подряд. Мои суставы взбунтовались. Они болят и делают меня еще жалким к всеобщему восторгу. Когда-то я был спортивным и умел одним ударом свалить человека. Я кормлю этой байкой окружающих. Хотя давно уже, скорее, смогу ударить человека, боясь потерять работу. Я давно уже сомневаюсь в силе своего удара, она уже не проверена целый век. Желание укрепить свои кости вызывает бунт организма. Болят суставы, и я становлюсь жалким. Старые дряхлые мастера, возможно, мудрели к этому возрасту. Потеряв свои потенции, они создавали религию к воинскому искусству, чтоб как-то уверить себя и окружающих в постоянстве своего мастерства. А ведь суть всякого воинского искусства в его историческом рождении, потом мало от него остается. Лишь в его рождении люди, оказывается, могли заплатить свои жизни для испытания технических характеристик боевого искусства. Я не верю в философию искусств. Я думаю молодым стоит иногда побить старцев, чтоб стряхнуть с них спесь, которую обрели те за всю свою жизнь. Вернуть все к первобытному хаосу. Пусть будет все честно, как хотят молодые. Ведь сила старцев в их умении держать себя. Они знают природу вещей в искусстве. Но сказанное это просто и у молодых вызывает досаду. Им приходится отдаляться от молодых в перспективу и толщиной своих лет маячить где-то вдали. Ведь эти старцы никогда не убили человека. В этой конечной фазе своего искусства они познали то, что потраченные усилия в строго определенном направлении могут дать какой-то результат. Так делали древние, мы ничего не можем изменить. Но древние были молодыми, они за это платили жизнью. Мы, старцы, за это ничем не платили. Мы, старцы, имеем бальзам, который можем лить малорослым, слабосильным молодым. И вызываем удивление у могучих молодых. Они удивляются, когда вдруг узнают, что искусства охотятся за ними. Это у них вызывает самоуважение или страх. У нас, старцев, эти могучие молодые вызывают лишь желание послать их куда-нибудь под автоматные пули, где их сила мало меняет порядок вещей. Для искусства они остаются лишь мишенью, убить которых считается вершиной искусства. Но кто сейчас убивает. Кому охота голодать. У нас, старцев, больные кости, мы никогда уже не сможем крушить камни и вспарывать животы. Желание тряхнуть стариной вызывает боли в суставах, от которых мы скрючиваемся. Создавать новую философию? Но что тогда станет с искусством, к которому мы прилипли телом. Оно развалится по швам. Так что мы, старцы, будем сидеть и смотреть просветленными глазами. Стирать гной со слезящихся глаз. И вспоминать древность. Когда, молодые, с легкостью убивали и не боялись это делать во имя искусства. Кстати, здесь скрывалась не любовь к искусству, а, скорее, борьба за независимость. Грязный некрасивый политический термин. Я не хочу его. Я-старец, от меня должен источаться свет, а не эта грязь. Боевое искусство боится начала далее начала этого искусства. Далее должен стоять священный туман, первобытный хаос. Отсутствие всякой жизни на земле. Этакая протоземля. Но вот появились люди, умеющие убивать голыми руками. Для этого появились люди, которых можно убивать. Они вышли из небытия. До этого они были скопищем теней, желающих материализоваться, чтоб быть убитыми будучи людьми. Их желание жить зародилось одновременно с потребностью умереть.

красотой.

Переговорное устройство

Переговорное устройство в пожарной охране необходимый прибор-никто в этом не сомневается. В переднеедущем автомобиле сидит начальник караула, он раздает команды следуемым пожарным машинам. В них сидят командиры, они принимают команды и выполняют распоряжения. Но не так уж просто с переговорным устройством. Есть мнение, что в отряде есть пульт с записывающим устройством, туда записываются все ведущиеся переговоры. Когда-то они могут быть прослушаны, и нарушения в переговоре могут быть обнаружены. Кроме того переговоры могут быть услышаны в управлении, хотя некоторые утверждают, что управление работает на другой частоте, они контролируемая организация, значит, они прослушивают и эту частоту. Кроме того движущийся на учения или базу караул совершает маневры, в которых возможны некоторые недостатки. Эти недостатки незначительны и, возможно, вполне нормальны как все, что может быть возможно в процессе обучения. Но контролирующая организация, обнаружив недостатки, должна принять меры. Все это заставляет караулы осторожно пользоваться переговорным устройством. Командиры и водители напряженно вспоминают заученные фразы, держа в руках микрофон. Сказать что-либо кроме того, что можно выразить нерегламентированными словами не предоставляется возможным. Есть утверждение, что слова были придуманы взамен азбуки Морзе. Количество слов должно быть ограничено как буквы в алфавите. Переговорщики в радиоэфире должны следовать наставлениям. Эти наставления уходят корнями в организации спецслужб. Эти наставления уходят по времени в прошлое. Насколько оно прошлое никто не знает. Но в том прошлом, возможно, была опасность утечки информации. Когда в пожарную охрану устраивается новичок, все надеются, что он изменит порядок вещей. Что он скажет в эфире такое, что станет новым и изменит регламент наставлений. Потому не спешат к нему на помощь. Злые языки утверждают, что это продиктовано злорадством, к которому склонны пожарники, но это не так. Подтверждение тому взаимовыручка на пожаре. Скорее эфир для пожарного это та область непонятного, где его высокое недостижимое начальство, которого пожарный не может охватить своим сознанием, но в существовании которого не сомневается, вдруг догадается о его существовании. Свое существование каждый пожарный хочет, если не скрыть, то сделать своим делом. Иногда после переговоров в пожарном депо раздается тревожный звонок, вызывающий пожарного к телефону. Другие пожарные расступаются. Пожарный, которого вызвали, смущается, он жалко улыбается, он еще не осознал всю жалость своего положения. Другие пожарные смотрят на него, им не жаль его, они знают, что это может произойти с каждым. Они просто внутренне счастливы, что это произошло не с ними. Пожарный с дрожью движется к телефону. Он слышит по телефону громкий и уверенный мужской голос. Это может быть только голос того самого главного начальника. Этот начальник мог бы обратиться к нему через его прямого начальника. Но он не стал этого делать. Значит тот проступок, который он совершил, имеет неслыханную наглость, он сродни преступлению всех времен и народов. Это начальник лично решил ему сказать главные слова. После этих слов пожарный готов к расстрелу от своих начальников. Он готов выслушать эти главные слова пусть даже ценой своей жизни. Он сможет, он еще успеет сказать другим пожарным, что говорил с самим. Но вдруг оказывается, что это голос с канцелярии и требуют с него незначительную справку. Счастье пожарника омрачено стыдом. Ему нечего сказать своим сослуживцам, проводившим его в последний путь. Ему трудно выйти из диспетчерской. Диспетчер не может скрыть своего презрения. Он видит в нем самозванца, посмевшем подумать, что будет говорить с самим. С самим не говорил и сам диспетчер, который постоянно сидит на телефоне. Но все пожарные допускают мысль, что если это когда-нибудь произойдет, то будет говорить диспетчер. Диспетчер поддерживает эту легенду. И поэтому изображает напускную беспечность, он гордится этой возможностью.

Цветы

Я подарил ей цветы. Мои цветы были куплены тут на углу, где всегда их покупал. Эти цветы были достаточно красивы и свежи. Женщина приняла их с искренним наслаждением. Цветы были странно устроены, я сразу этого не заметил: середины цветков были
горящими углями, и теперь они палили лепестки. Мне было очень досадно и жаль, что
я не сразу заметил. Женщина сказала, что этого и следовало ожидать, так ведь ты знал. Я спросил: «Что?» -Что я не та женщина, которая тебе подходит. Мне было грустно. Я сказал, что я ни о чем не думал, будь ты даже той женщиной, вряд ли мои намерения были серьезны, я в той поре возраста, когда ветрен. Это ее не успокоило. Она с грустью
смотрела на пожухшие скрученные стебли. В конце концов я хочу просто отдохнуть, мне нужна женщина, чтоб посидеть в ресторане. Я не хочу проникать в сущность женщины. Меня раздражает надежда, которую она
питает ко мне. Но я не могу доказать ей, что не знал о ее прошлом, когда дарил цветы. Я
не знал об этом сорте горящих цветов. Я не знал, что такие цветы дарят женщинам с плохим прошлым или плохой репутацией. Но почему, возможно, я купил эти цветы потому, что
они нравились мне. Я всегда любил красные цветы, возможно потому, что красные цветы отличались от растений, которые растут в огороде. Да и сам не привязан к женщинам. Возможно, они предназначены моей нехорошести. Но как доказать этой женщине: цветы это случайность, да и сам я случайность. Да будь она самой порядочной женщиной, это не изменило бы моего поведения. Цветы тут ни при чем. Я устал с работы и хотел ужина в общении с женщиной. Даже более того: мое общение не подразумевало сексуального контакта, а, значит, не должно нанести никаких душевных травм женщине; более того: я намерен потратить бескорыстно некоторую сумму денег на ужин и ей. Причем тут цветы. я готов привести ей всех своих женщин, и они ей объяснят насколько я непостоянен. все это не связано с цветами. Цветы-это случайность, выведенная селекционерами-генетиками, о которой я не знал, поскольку я не цветовод. Мне не хочется сидеть с огорченной женщиной, это портит мне настроение, нарушает
мой церемонный отдых. Но прогнав ее я испорчу себе настроение еще больше. Появятся
нравственные угрызения, а мне хочется себя сознавать благородным и добрым человеком. я хочу сохранить свой душевный покой, который разрушает женщина из-за цветов. Я смотрю на нее. Вечер безнадежно испорчен. Я слушаю музыку, пытаюсь дать ей большую сумму денег, этим еще больше ввергаю ее в уныние. Ей нужен я, мужчина, действующий
строго по какому-то поведению. Я не могу совершить это поведение. Все дело в цветах, действие этих цветов нельзя отменить, сдать обратно в магазин, потому что они сгорели. Сколько это может длиться, сколько я должен глядеть на нее, чтобы понять, что безнадежно, что надо встать и уйти. Вина остается за мной, ее не встряхнуть с себя. Ноги не встают, должно быть, я буду сидеть вечно, по крайней мере до тех пор, пока вселенная расширяется. Когда вселенная начнет сжиматься, я все равно свалюсь на нее, и тогда она получит меня. Ну а пока нарушено мое нравственное совершенство, в котором в какой-то степени я был
уверен. Мне нужен третий, кто взял бы всю вину на себя, иначе мне не подняться из-за этого стола.

Библиотека

В том, что у нас была библиотека, никто не сомневается. Хотя по прошествии лет после большого переселения не все могут точно сказать, какие книги были в той библиотеке.
Я отношусь к тем немногим библиофилам, которые постоянно посещали библиотеку и были в курсе всех книг нашей сельской библиотеки. Мне сейчас даже кажется странным, что многие, которых я видел в библиотеке, пожимали плечами при упоминании о восточном флигеле библиотеки. Хотя я и сам не сразу заметил, что эта часть библиотеки для посетителей. В нее часто удалялись библиотекари пить чай и могло показаться, что это подсобное помещение. Но это была библиотека, в ней хранились книги. Стеллажи этой части были наполнены книгами с двух-трехметрового размера. Они были иллюстрированы и хорошо оформлены, переплет был похож на кожаный, часть матерчата. Мне всегда хотелось взять их домой в надежде их прочитать, но домой их не давали, а прочесть их в библиотеке, хотя бы одну не хватало времени. Большей частью я их перелистывал, вглядываясь в буквы и разглядывая картинки, пытаясь понять, о чем могло тут повествоваться. Я говорил родителям, купить такие же книги мне. Но родители говорили, что в магазинах скорее нет таких книг, а если есть, то они стоят дорого и недоступны нашей семье. Сейчас села нет, мы все переселились, и я показываю на две огромные книги, лежащие в воде образовавшегося от подмочки водоема. Я говорю, что эти книги с библиотеки, что их там было очень много. Они пожимают плечами и говорят, что они достаточно хорошо помнят то время, что книг такого размера тогда не было. Что должно быть я преувеличиваю. Они живут теперь в городах и селах далеко отсюда. Должно быть они забыли о вещах, которые были привычны живи они здесь, в старом селе. Эти книги тогда были привычны. Школьники выписывали с них сведения для школьных докладов. Учителя вглядывались в очках, ища что-то непонятное нам. Я помню эти книги. Я жалею, что тогда не прочитал их содержимое. Теперь я средних лет, мне некуда спешить, прочту содержимое, хотя бы этих двух книг. Из воспоминаний в памяти у меня осталась одна иллюстрация-гравюра-человек в доспехах, стоящий с факелом впереди большой темной толпы. Если это та книга, я узнаю, что это за рыцарь, куда он идет и что хочет толпа. Что он обнаружил, вглядываясь на меня с факелом. Я говорю своим спутникам, что нам следует поднять эти книги. Они не хотят лезть в сточные воды. Я говорю им, что даже если это вода из фекалий человека, то за десятилетия микроорганизмы сделали ее неорганичной и стерильной. Они говорят, вода должно быть холодна. И вообще, если я хочу поднять эту книгу –в другой раз, приехав для этого случая специально. Сегодня я пригласил их только, чтоб поглядеть на эти книги. Я говорю, что появиться в этом безлюдном необитаемом месте очень трудная задача. Они упираются: книги набухли от воды и весят несколько тонн, все равно им не поднять, могут порваться, если не привезти специальные поддоны и подъемный кран и везти их на тягаче. Мы уходим. Мне жаль, что не удалось прочесть их содержимое. Я ищу библиотекарей. Двое из них умерло от старости. Одну я не хочу видеть. Я не скажу вам почему, мне больно об этом говорить. У нас не было с ней конфликтов, и пойди я к ней, у нас произошла бы дружелюбная беседа. Но есть то, что можно сказать моим личным делом, в которое я не хочу никого посвящать. Скажу лишь то, что это принесет мне боль. Но меня мучит желание узнать содержимое этих книг. Я спрашиваю увиденных мною сельчан, не прочитали ли они тех громадных книг. Но вероятность встречи мной сельчан в городе невелика по времени. При том они уходят из жизни, меняется их внешность, я забываю их лица. Я хочу составить формулу, по которой я могу опросить сельчан. Я могу увидеть десять процентов сельчан. Из них шесть процентов могло никогда не быть в библиотеке, процентов два могло уйти в мир иной, один процент лиц могло стереться из моей памяти. и лишь один процент я смогу когда-нибудь увидеть. Да и то этот процент я буду видеть лишь в течении всей оставшейся жизни. Возможно, мне достаточно той гравюры, сохранившейся в моей памяти. Ведь есть сельчане, которые не знают о существовании этих книг. Так что же делает этот рыцарь, совершает революцию, поймал вора, застиг жену с кем-то, может синьор ищет беглого вассала. Мне все равно. Я стал замечать, что в этой истории много болезненных точек. Одна из них необходимость идти к библиотекарю. Я прикажу памяти забыть эти книги. Мне жизненно необходимо забыть. Я превращаюсь в человека, который при встрече-были ли эти книги-скажет книг не было, я их не помню.

Мой пес

Недавно ко мне вернулся мой пес. Вернее его вернули мои соседи. Он жил долгое время у них. Он должно быть жил у них долго, потому что совсем забыл меня. Он вернулся ко мне, вызвал у меня большую радость. Я обрадовался ему. С ним связано многое в моем детстве. Но прошло столько времени, если бы пес помнил все, он бы умер от старости. Возможно то, что он не помнит, удлинило ему жизнь. Мне жаль его. Мне страшно обидеть его. Его память, свойство его природы, недолговечна. Но я должен вернуть ему хоть часть того, что знаю сам. Мне не хочется того превосходства, которым обладаю знанием его прошлого. Я не хочу смеяться над эпизодом его прошлого, которого он не знает. Или может заподозрить мое знание. Мы сидим и молчим, вглядываясь в окно. Знание наше почти одинаково. Собака смотрит, мы поравнялись знанием, теперь нам нечего сказать друг другу. Будущее неизвестно ни мне, ни ему. Он стал моим единственным другом. Наше прошлое соединено. Он мог бы мне рассказать о соседях, но он этого не делает, щадит мои чувства. Мы смотрим в будущее. Я мог бы рассказать и про наше будущее. Но не хочу врать ему. Зачем врать ему, ведь врут же многим. Соврав ему, я буду держаться подальше. Я знаю, у него нет цинизма, он благороден так же, как благороден я сам, когда хочу быть благородным. Я говорю ему, что сварил хороший чай. Я действительно сварил хороший чай. Я умею варить чай. В этом у меня нет сомнений, сказав так я не отхожу от истины. Пес кивает, он знает о моем чае. Я мог бы сказать другому, что я устраивал громадные чаепития с большим тортом. Но я молчу. Он знает мой дом, да я и не прошу его охранять. В нем не так уж много вещей, чтоб бояться ограбления. Что же такое важное мне хочется сказать псу. Я хочу сказать ему, что я не так уж прост. Нет, мое отношение к миру немного отлично от других. Я хочу это сказать не из-за стремления к более высокому статусу. Я просто хочу сказать это, сказать, чтоб объяснить свои странные поступки. Но псу это все равно. Это меня радует. Мой сосед говорил о псе, что он в последнее время безразличен ко всему. Его жизненный опыт огромен. Течение жизни его организма намного быстрее, и потому впечатлений он набрал на десять человеческих жизней. Он соглашается во всем со мной. Не согласись со мной, возможно, я возненавидел его. Но он знает это и поступает, как мудрец. Однажды я хочу ему соврать, простит ли он меня. Я не смогу удержаться и прогоню его, если мое стремление врать окажется сильнее. Я уже строю стратегию своего поведения. Внутри нас зреет конфликт, который нас расколет, но пока мы молчим. Потом собака встает, дает мне книжку и уходит. Он услышал чутьем мои мысли, он уходит. Он говорит мне на прощание, что мне надо много работать и беречь свое здоровье. Я восполняюсь к нему благодарностью, но хватит ли благодарности надолго я не уверен и потому даю ему уйти. Его ошейник остался со мной, на нем алюминиевая бирка с надписью, сделанной мной в младенчестве. Это то, что связывало нас. Теперь мне кажется, что пес древнее, чем я его знаю. Он старше меня, древен, как древний жид. Он пришел, чтоб сделать мне приятное. Почувствовав, что не может сделать приятное, он ушел. Мне жаль себя, мне жаль своей лени, мне жаль свое слабое тело. Мне хочется поддержки его, но он ушел, но почему мне хочется плакать, звать его, а не его. Возможно мне хочется звать бога. Возможно, он знает бога. До свидания, пес. Уйди от меня, я-чудовище, которое хочет иметь весь мир, не принимая и не заботясь о нем.

Америка

Я давно не был в Америке, там живет мой брат. Он живет у одной старушки. Он нуждался в старушке в чужой стране. Он скоро там адаптировался. Он пригласил меня в дом той старушки. Он умел исчезать оттуда, куда меня он приглашал. я не нашел его в том доме, где он жил. Как он меня убеждал в фантастической свободе в этой стране. Он говорил, что Америка-единственная страна, которая все делает правильно. Эта правильность сделает его богачом. Что свобода существует, чтоб разбогатеть. Он знает американскую технологию обретения богатства. Он ругал своих презренных сверстников, которые не устремились в Америку за богатствами. Он говорил, что нам следует искать еще одного братца, о существовании которого мы знали, не знали где он. Он говорил, что сделает и его богачом. То, что он меня сделает богачом, это само собой разумеется. Хорошо, что я приехал в Америку, теперь сделать меня богачом пара пустяков, но не обо мне речь, надо найти еще одного брата и сделать его богачом.
Так он исчез мой брат, он позволил мне осваивать эту страну одному. Он обругал мою большую шляпу, обрил, обстриг, обул, одел, как одеваются американцы. Он спрашивал, много слонов держим мы в хозяйстве. Я говорил, что всего два. Я говорил, что сосед держит 25 слонов, что он считается богачом. Я говорил, что держать слонов очень невыгодно для меня, что они много требуют ухода и кормов. Что никто не покупает в нашей глуши мясо слонов, что часто слоны гибнут от истощения. Что зимы суровы, сараи низки, слоны остаются на улице и простывают. Он говорил, что пасти слонов это уже прошлое, главное сейчас жить в Америке и богатеть. Он скоро меня научит собирать деньги в городах Америки. В Америке полно мелких городов, в них очень много доступных каждому знающему технологию денег. Лишь надо их уметь собирать. Большинство ленивы, и они не собирают их. Я вглядывался в лица американцев, я пытался понять их беспечность. Меня удивляло то, в чем не сомневался мой брат. Неужели у этих американцев нет желания самим заработать. Эти мужчины, женщины, девушки и дети. Они проявляли по мнению брата колоссальную беспечность. Но вот брат исчез, я не заметил когда, он исчез, возможно, чтобы завершить еще одно исследование беспечности американцев. Я появился у дома той старушки. Они пустили меня в дом. Дома небольшие, они мало отличались от наших домов. Я присмотрелся, у них есть тоже трава, которым мы кормим своих слонов. Слонов я не видел, возможно, если они у них есть, то они пасут их вдалеке. Во дворе ко мне подошла внучка старухи. Я спросил у нее, что за овраг за селом. Она ответила, что этот овраг прорыт наводнением, которые часты в Америке. Машины-роботы восстанавливали линии электропередач, поврежденные после торнадо. Я заметил, что это очень удобно придумали американцы. Не ударит током и не убьет электрика. Я жил достаточно долго у этой старушки. Я привез в Америку свою мать. Брат всегда был занят, его все время поглощала беспечность американцев. Он содержал эту старуху. Старуха сделала именины, собрала своих детей. Ее дети терпели мое присутствие и присутствие моей матери. Некоторые дети старухи процветали, но их вполне устраивало, что об их матери заботился мой брат. Говорить плохое о моем брате, было для них запретной темой. Моя мать ругала неудачи каждого из них, они терпели. Меня не интересовала беспечность американцев, меня интересовало устройство их мира, я сравнивал их со своим. Брат жил среди них, он знал их хорошо, но смогу ли я узнать их хорошо, язык их дается мне труднее, чем моей матери, мать умеет жестикулировать, я не люблю жестикулировать. Я хочу быть понятным на безопасном расстоянии. Я хочу доброжелательности с расстояния, когда начинают различать мое лицо. Возможно, мне нужно вернуться на родину и выращивать слонов, они преданны мне, хотя не желают приносить прибыль. У соседа сноха в столовой нефтеразработки. Нефтяники едят слонов. Нефтяников достаточно много, чтоб съесть слона. Возможно, мой сосед поможет мне сдать слона в столовую, ведь мы вместе учились. Я вернулся домой, мой брат женился там. Он говорит, что пригласил меня из жалости, теперь он женился, жалость пропала, ему нужно заботиться о семье. Мои слоны, хорошо, что я не продал вас. Принесете ли вы мне пользу, я не знаю, но пока вы у меня есть. Я обладаю чем-то. Возможно, я съем вас или отдам нефтяникам, чтоб стать нефтяником.

Атомная рыбалка

В моей деревне не осталось жителей. Я последний браконьер. Не то, чтобы я имею страсть к нарушению закона. Мое стремление к ловле рыбы запрограммировано традицией жителей моей деревни, свидетельство тому-подземные лабиринты с разбросанными субмаринами разных эпох и конструкций. Но сейчас я нахожусь над землей. Жители ушли, остался я один. Ночью я выхожу проверять снасти, тогда на меня обрушивается вой сирен, свет прожекторов, бомбы с фугасом, химией и бактериологией, случается взрываются тактические ядерные заряды. Я давно уже не продаю черную икру, я изолирован в своей деревне. Я готовлю рыбу, засовывая ее в жерло пушки и разводя под ним огонь. Я знаю, что рыба заражена радиацией или какой-нибудь другой заразой. Но у меня нет выбора. Суша опушена ниже воды, я мочусь в унитаз, находясь по колено в воде. Иногда я удивляюсь своей культуре пользоваться унитазом. Государство считает, что браконьерство достигло катастрофических размеров, но борьба с ним подходит к завершающей фазе. Мне стыдно перед государством, я чувствую перед ним вину. Я ловлю реликтовую рыбу. Но ничего не могу поделать. Государство борется со мной эффективно. Кругом копоть и обгоревшая земля. Земля радиоактивна. Здесь погибло все живое. Я удивляюсь своему иммунитету. Но я буду жить, потому что жизнестойкость рыбы, живущей миллиарды лет, передается мне. Иногда скурмачи приплывают ко мне. Они знают, что я буду ловить рыбу. Возможно, они хотят придумать способ, который помешает мне ловить рыбу. Они приветливы, им платят большую зарплату. Используется авиация, корабли, они не могут меня убить, но они должны мне мешать. Каждую ночь спускаю шлюпку и проверяю снасти, делаю я это нехотя, мне не нравятся взрывы, которые меня окружают. Но я должен это делать, хотя бы потому, что один. Никто не принесет мне рыбы. Иногда я думаю, что создаю экологическую катастрофу вселенной. Не будь меня во вселенной воцарилась бы гармония, и потому все человечество борется со мной. Если посмотреть с космоса, только одна точка во всей земле, да и в солнечной системе, вспыхивает иногда пучками ядерных зарядов. Мне приятно, что человечество уважает мое право на свободу. Я волен жить здесь, но не волен ловить исчезающую рыбу. Лови я ее, она исчезнет с лица земли, и прогрессивные люди мешают этому. Я их понимаю. но меня забыли перепрограммировать. Мой отец мне говорил, вернее, он мне ничего не говорил, он научил меня ловить эту реликтовую рыбу, его учил мой дед. Всегда были люди, которые охраняли от нас рыб. Но сейчас защитников рыбы стало больше. Браконьер-я один. Я останусь им до конца. Я открываю затворный замок гаубицы и достаю печеную рыбу. Она пахнет вкусно, так же как и в моем детстве, когда ел ее в подземельях. Сейчас подземелья затоплены, и этот клочок земли я почти не вижу, а ощущаю ступнями. Говорят на спутнике Юпитера есть вода, много воды, возможно, в той воде есть рыба, может не такая как здесь. Может мне следует перебраться туда, не оттого, что я расхотел ловить рыбу, и оттого, что меня оставят тогда в покое, скорее, будут бомбить меня и там. Просто мне как браконьеру тоже нужна смена обстановки. Я-единственный из всего человечества, который сохранил хищническое сознание. Я-исчезающий вид людей. Я подлежу генетической выбраковке. Возможно, человечество достигло того момента, когда череп увеличит еще больше угол осадки задней части и продвинется вперед в своем развитии. Оно еще больше станет слабее и цивилизованнее. Хотя я совершенен на данный момент, но я несу много животного. А людям надо видоизмениться, им надо это сделать, им надо стать правильными по отношению к данному времени. Я уничтожаю рыбу, ровесницу вселенной. Эта рыба помнит взрыв протозвезды. Она первая конденсировалась из газов. И я не могу ее не есть. Хищник, который более высокоорганизован, чем эта рыба, но еще не совершенный, как образующиеся новые люди. Люди давно заселили планеты. Они могли бы меня отправить в межзвездное пространство. Но они не могут позволить совершить насилие над себе подобным. Я еще им подобен, но на сколько это продлится. Когда они выработают гены, которые будут их от меня отличать. Но пока они забрасывают меня ядерными зарядами, я ловлю рыбу, как десятки тысяч лет назад.

Ракета

Мы обслуживаем туристическую трассу, которая проходит на орбите над нами. Мы- пожарная служба, наши ракеты безнадежно стары, но их бесконечное множество. Их привозят военные в конце срока эксплуатации. Тушение туристических пассажирских спутников-дело простое и безнадежное, если такое происходит. Но оно происходит редко. Иногда нам удается спасти богатых погорельцев и облачить их в скафандры. Возможно то, что существуем мы, придает туристам уверенность в безопасности. Наши технологии просты, они созданы в прошлом веке с помощью бесконечных количеств линз на объективах и микроскопах. В технологиях отсутствуют компьютеры и их возможности, потому они просты и надежны. Неисправности мы до сих пор обнаруживаем с помощью линз. Они работают на надежных релейных системах и механических приборах. Технологии туристических спутников нам непонятны, но мы и не пытаемся их понять, мы просто вскрываем, чтоб вытащить туристов. Наша часть относится к МВД. Потом она была проглочена землей с несколькими оставшимися одичавшими пожарниками. Теперь новое ведомство нас собрало, вернулся старый начальник, нам платят больше денег. Теперь мы глядим в небо. Степь завалена неиспользованными ракетами. Стенды в коридорах усеяны фотографиями обожженных спасенных миллионеров. Эти богачи испытывают удовольствие в смертельной опасности. Иногда нам кажется, они отправляются на самоубийство. Но почему-то создали нас. Возможно, для отвода глаз. Но мы научились их извлекать из стальных кованых цилиндров и сфер. Мы это делаем осторожно и быстро, наши насосы качают такое количество азота, что можно было бы потушить солнце. Но извлекаем мы не всех. Раз пошел дождь, он длился долго, степь покрылась водой. Мы не могли влетать в небо. В коридорах плавали рыбы. По стенам лазали осьминоги. Воздух отсырел, влажность поднялась до предела и рыбы поплыли по воздуху. Скоро опять полеты, нам надо дождаться конца дождя. Но дождь длится. Мы должны установить свои ракеты на спинах китов. Эти животные очень глупы. Они не любят жар двигателей. Говорят, что где-то на севере есть старые подлодки, но до них далеко. Как нам остаться пожарниками. Ведь это единственное, что мы можем делать, как нам тушить, если нигде нет огня, мы остались без естественного своего врага. как мы нуждаемся в нем. В огне смысл нашего существования. Что нам делать в этом водном мире. До нас доходят слухи, что горит гигантская орбитальная станция. Она будет гореть сто лет, так много в ней конструкций и секций. Мы потушим этот спутник, она не сгорит до конца, только бы дождаться конца дождя. Нет, киты безнадежны, они едят с наших рук, но не переносят запаха наших ракет.

Пирамида

Хоронили отца, я опоздал. Я шел по просеке, напрямую. Процессия исчезла на кладбище. Я пришел слишком поздно. Должно быть, я не был тут давно и заблудился. Я никогда не заходил в эту пирамиду. О существовании ее я догадывался всегда. В малолетстве мне нельзя было туда заходить. Сейчас я увидел ее. Я не подозревал, что мой народ сохранил ритуалы, относящиеся к этой пирамиде. Зайдя туда, я натолкнулся на священнослужителей. Они сказали мне, что путь моего отца долог. И я могу подождать его тут. Меня одолевала усталость, и я присел на пол. Возможно, священнослужители работали с прибывшими, отца не было. Я переспросил, я опоздал, должно быть, отца ведут через другой вход, насколько долго будут вести моего отца, кроме того мне надо увидеть моих родственников и принять соболезнования. Священник махнул рукой, твой отец двинулся в путь, его сопровождают твои родственники, когда они придут сюда неизвестно, возможно, они не подойдут сюда никогда. -Следует ли мне понимать, что отец останется среди живых. -Это никому неизвестно, мы ждем его давно, он может прийти сейчас, и может не прийти никогда. Все зависит от его пути. -Но я видел, как они шли сюда, я лишь немного опоздал. -Ты никогда не смотрел, что за пирамидой? -Я не обращал внимания. И он показал через окно огромную степь с движущимися караванами. Он сказал, что эти караваны движутся несколько тысяч лет. Он показал на группу всадников, идущих за двумя скульптурами с золотым конем. Он сказал, что они иногда заходят в пирамиду. Но могут и уйти. Никто не властен их задерживать. Я тихо встал и вышел.

Мамонт

Возможно, мы не слишком правы, позволяя строить газовый завод в нашей пустыне. Но кто прислушивается к нашим доводам. Наши отцы не верят таким возможностям. Наши братья утверждают, что завод будет иметь стотысячный обслуживающий персонал. Но теперь, когда началось строительство, мы вынуждены считаться с этим фактом. И когда мы узнаем, что вблизи разработок завода обнаружен участок нетронутой экосистемы, которому несколько сот миллионов лет, мы не очень-то надеялись, что правительство остановит стройку. Но в ученых кругах произошло брожение. Появились инициативные группы в студенческих кругах. Они заговорили об уникальности и важности открытия для науки. Не скрою, мы знали и догадывались о существовании этого уголка в нашей степи. О нем было много поверий и преданий. Сами мы редко подходили к этой местности. Возможно, тому виной табу, которое говорило о наличии большого количества лис и зайцев и сайгаков в этой местности. Эти животные приносили несчастье, как и наличие растительности из тополя. Ни один из этих факторов не мог служить причиной тому, что мы не приближались к этой местности. Но наличие больших факторов делало для нас недоступной эту местность. Большое строительство приводит большое количество людей, которым неизвестно наше табу. Кроме того большая часть строителей-заключенные. Они меньше всего привержены выполнять законы, тем более людские предрассудки. Теперь, когда обнаружен этот участок земли, на который за миллионы лет не упало ни грамма космической, земной и биогенной пыли… Участок, сохранивший свой радиоизотопный фон возрастом в сто миллионов лет. Возможно, пыль была. Ведь падение гигантского метеорита, упавшего в Америке и приведшего к ледниковому периоду с уничтожением динозавров, не могло не привести осадку пыли на этом участке суши. Эта пыль, заслонившая всю атмосферу на тысячи лет, должна была осесть. Или извержение громадного вулкана в Полинезии, приведшее к популяционной катастрофе современного человека, когда осталось на всей земле тысяча человек и приведшее шестьдесят тысяч лет назад к интеллектуальному скачку с появлением речи и искусств. Тоже не обошлось без оледенения планеты и осадки многометровой пыли. Но всего этого нет на нетронутом участке земли. Кроме того существует мамонт, живой мамонт, вернее, популяция мамонтов. Они безмятежно пасутся на этой местности. Ученые кроме того нашли очень мягкий и целебный вид камня, который можно откусывать. Ученые утверждают, что он очень полезный, может служить для лечения, например, желудка. Со временем возможна постройка курорта. Стройка остановлена. Существуют неразрешимые вопросы, которые должны решить ученые. Хотя люди уже едят камни. Но большей частью это строители. Есть опасения, что при нынешнем темпе, с которым съедает человек древний камень, его не намного хватит. Кроме того наши ученые опасаются, что они потеряют доказательства времени происхождения участка. Изотопный фон большей частью определяется на этом камне. Будь съеден он весь, исчезнет доказательство древности. Будь курорт-этот процесс намного убыстрится. Кроме того курорт не совместим с вредными выбросами газового завода. Ученых также пугает наличие заключенных со страшными болезнями, которыми они могут заразить мамонтов. Да и сами мамонты являются скрытой угрозой для Земли, если они покинут границы этой территории. Не имея естественного врага, они могут нанести вред всей планете. Наши рыжие степные волки не являются для них тормозящими рост их популяций фактором. Обладая шерстью в отличие от слонов, они могут охватить своим проживанием всю Землю и привести к уничтожению многих видов животных и растений на Земле. Лишь пустыня сдерживала рост их популяции.

Появляются инициативные группы и среди местного населения, они требуют не трогать местность, на котором стоит табу. Они говорят о поверьях, в которых говорится о катастрофах, которым может подвергнуться вся Планета. Ученые согласны с ними: толщина земной коры в этой местности очень тонка, и любое вмешательство может привести к нестабильности земной магмы, и нам тогда не избежать большого вулкана, который был в Полинезии. Возможно, мы должны что-то делать, возможно, дешевый газ стоит того, чтоб мы разрабатывали эту местность. Возможно, мамонты не так опасны, возможно, опасность заключенных преувеличена, и наши древние предания ложны, возможно, те два нашествия на весь мир наших предков продиктованы побегом от громадной катастрофы, обрушившейся на их дикие стада, возможно, они, убегая от конца света, для себя явились дважды катастрофой для всего оседлого мира. Стоит ли нам пренебрегать преданиями наших предков. А возможно, и не стоит придавать им значения, ведь ржавеет дорогое оборудование, не получен дешевый газ. Так что же нам предпринять, куда деть заключенных. В этом есть наша вина, вина знания, не знай мы, не совершили бы того, что находится сейчас. Нам приходится смотреть, как стареют заключенные в своих рваных палатках. Возможно, многие их них освободились, но мы этого не знаем, да и не можем знать по причине их большого количества. Они стоят и смотрят на ржавеющий завод. Говорят, есть возможность дать им амнистию, возможно, так и сделали. Говорят, вопрос о пуске завода решается где-то в верхах государства. Возможно, там идут дискуссии, но здесь все умолкло. Мы не знаем, хотим ли мы постройки завода. Завод дал бы многим работу. Но мы чтим и наши предания. Мы так же хотим знать мнение ученых и уважаем решения государства. Нас немного пугают распрямленные строителями наши барханы. Мы испытывали удовольствие взбираться на них на верблюдах. Нам неуютно от покинутых зданий и конструкций. Мы ждем решения у земли, власти, ученых, наших преданий. Мы ждем, и наши глаза устали. Наши глаза перестали видеть скот у горизонта. Перестали видеть и людей, кроме заключенных, стоящих возле палаток на двух последних барханах. Мы ждем.

Лечение

Наша работа на орбите-вредная работа. Покидая пределы стратосферы, мы теряем защиту атмосферы. Единственной защитой остается магнитное поле земли. Но и оно защищает незначительно. Мы получаем солнечную радиацию. На Земле магнитное поле за сто лет ослабло, радиация атакует нас и здесь В нашей части умер наш ровесник. Начальник-наш ровесник, да ровесников в нашей части много. Возможно, это политика нашего начальника. Должно быть, он хочет знать насколько запас прочности наших организмов. Он хочет предчувствовать беду раньше, чем придет она к нему. Будучи нашим шефом, он все равно по роду службы бывает на орбите. Он не тушит пожары, но вынужден наблюдать и подвергаться бомбардировке Солнца. Гибель нашего ровесника испугала нас. Мне необходимо лечение. Необходимо полное понижение радиации на Земле хотя бы в течение десяти месяцев. Чтоб поднять магнитное поле Земли, необходимо разогнать внутреннее ядро Земли, плавающее в жидком железе внешнего ядра. Этот ядерный реактор должен вращаться, чтоб создавать более сильное магнитное поле. Нужны ракеты, чтоб пустить их по касательной к ядру. Я прошу их у начальника. Ракеты, созданные, чтоб противостоять одной шестой части планеты, против остального мира, лежат в степи. Они устлали пески до самого горизонта. На орбите не хватит пожаров, чтоб использовать эти ракеты до конца их срока годности. Многие ракеты с проеденными баками с окислителями источают острый запах кислоты. Начальник разрешает. Я отправляю ракеты в недра Земли. Я делаю это ежедневно в течение десяти месяцев. Возможно, мне следовало бросить работу и уйти на инвалидность, но как прокормить семью на эти крохи. Мое лечение заключено в лечении Земли. Я должен ночью перед работой отправлять эти ракеты в недра. Возможно, я не остановлюсь и через десять месяцев. Мое исцеление приходит с исцелением Земли. Ядро крутится как в период зарождения. От меня требуется самодисциплина. Многие из моих товарищей строят дома, покупают дорогие машины. Мое свободное время поглощено моим лечением, я ищу старые ракеты, перетаскиваю их, это занимает много времени. Сколько это может продолжаться, не знаю я сам. Моя навязчивая идея: ядро Земли. Я устаю от этого лечения. Говорят на полюсах исчезло сияние. Это хороший признак-я усилил поле. Мне страшно, что однажды я потеряю интерес и энергию методично раскручивать ядро. Мне снится иногда первобытная Земля, где ядро идеально, оно раскручено и стабильно, я просыпаюсь и понимаю, что это сон. Что ядро Старой Земли требует моих методичных усилий. Люди бросаются в сумасбродства, заводят любовниц, я вынужден крутить ядро. Я еще не стар, что буду делать я в девяносто лет. Я надеюсь, что ядро научится крутиться стабильно, без чужой помощи. Может и сейчас оно может обходиться без моей помощи, ведь крутилось оно в первобытной Земле само по себе. Как остановить себя. Мой страх велик. Нет, я буду крутить ядро. Возможно, сейчас у меня организм как у ребенка. Но по каким критериям это узнать. Все верят, что я исцелен. Начальник удивлен, что через десять месяцев я не перестал отправлять ракеты в недра. Но он ничего не имеет против. Он думает, что я знаю больше. Его устраивает, что я излечен, значит, ему можно работать уверенно. Запас прочности нашего возраста не исчерпан. Я стал могуч, как атлант, но это от лени, мне лень пользоваться техникой при переноске ракет. Мне это приносит неудобства. Я боюсь ходить в гости. При дискомфорте я могу случайно повредить конструкцию домов. Я стал необходим нашей планете, как необходима мне она.

Женщина

Я-поэт. Я не знаю насколько убедительны и высокохудожественны мои произведения. Возможно в них не соблюдены все тенденции современной поэзии. Я отдаю себе отчет в том, что наша поэзия не менялась со времен великого поэта. Он-то имел доступ за пределы страны. В том, что мы не делаем поэзию современной, виновны не мы, а виновна скудость информации о современных методах стихосложения. Но я надеюсь, что все же поэзия нами, мной видоизменяется. Придается какая-то самобытность. Происходит хотя бы мизерное движение со времен великого поэта. Но в том, что неизменно со времен великого поэта, это то что мы стоим рядом с хозяином страны. Я читаю стихи с кафедры главного вуза страны. Я собираю толпы слушателей на площадях страны. В этих выступлениях у меня достаточно времени, чтоб разглядывать толпу. Мой глаз остр, я вижу десятки тысяч лиц. Но меня привлекает одно. Мне хочется вести его. Это лицо женщины. Хотя я-поэт, в сущности мое положение ребенка: отойти от хозяина страны я боюсь. Я боюсь быть нечаянно уроненным с самолета, с машины, поезда. Хозяин изучает поэтов, ему нужны настоящие поэты. Поэты, которые бы славили его на века. Но делая это даже с самой деликатностью мы можем подложить под него бомбу. И поэтому стараемся отделаться обещаниями и не отходить далеко от него, чтоб он нас не уронил. Ронять нас, когда мы находимся близко, он не может, возможно это всего лишь наша догадка. Но хозяин разрешает нам свободу. Эту свободу можно разместить в пределах одного процента. Эта свобода позволяет нам экзальтировать толпу слушателей. Но сейчас меня интересует женщина. Мне не трудно ее найти, перерыв бумаги в аккуратных шкафчиках, в которых хранятся документы на тех, кто родился или должен родиться. Она родилась такого-то такого, не представляет угрозу государству, это не важно, ее адрес, это уже интересно, состоит здесь-то, здесь-то, это тоже неважно, любит то-то, это может пригодиться. Чего же я хочу. Я не определился. Я звоню ей. Представляюсь тем, что произвольно набрал номер. Что я дозвонился до нее-это случайность. один из миллионов вариантов. Почему я ей звоню. Потому что мне грустно. Мне хочется найти искреннего общения. Возможно мне нужна уверенность в том, что меня никто не знает, чтоб говорить, что меня беспокоит. Я хочу быть неопределимым. Странно, ей этого тоже хочется. Наш уговор: наши жизненные пути не должны пересекаться. Иначе должно быть стыдно. Стыдно, потому что она открывает мне женское, я говорю ей о мужском. Мы искренни в отображениях наших восприятий. Она говорит о своей жизни, о работе. Но я начинаю лгать. Я не могу не лгать, на свете не так уж много поэтов, стоящих рядом с хозяином страны. Я говорю о жизни среднего, среднего инженера, рабочего, учителя, не важно. Я среден во всем, мне уютно и стабильно. Но имею душевную потребность, она нарастает от моего спокойствия. Странно, она мне верит. Попутно я встречаюсь. Я встречаюсь с ней, будучи уже другим человеком. Я встречаюсь с ней и корректирую ее отношение к себе по телефону. Я подталкиваю ее к себе, будучи другим человеком. Я становлюсь ее голосом, голосом в ее сознании. В какой-то момент я отстраняюсь. Я желаю ей счастья. Она счастлива, она отказывается от моего голоса в телефоне, чтоб быть счастливой в жизни. Но в этой истории далеко от счастья. Я женат и стар. Она молода. Меня не оставляет чувство, что где-то я ее уже видел. До чего же она молода. Я ее люблю. Ее узенькие туфли-лодочки. Их форму я запомню навсегда, две полосочки кожи-единственное украшение совершенных форм ее туфлей. Она уйдет и никогда не вернется, она берет с меня клятву, что я буду любить ее вечно на всю жизнь. Как это тягостно ее терять. Возможно можно что-то сделать. Ничего. Я хочу вспомнить в определенной степени, я могу превратиться в могущего много. Да стоит ли, не лучше наслаждаться сладостным страданием теряемой любви. Возвращаюсь домой, скоро приедет жена. Заняться уборкой. Откуда эти туфли в шкафу. Они же ее. Значит она была моей женой. Как она могла не доверять мне. Она, связанная мной всей жизнью. Мы вместе пройдем и нашу осень. Я люблю и буду ждать ее до ночи. Много ли мне нужно, старому поэту. Я обниму ее, как свою жизнь. Нельзя сомневаться во мне. Не надо подвергать меня испытанию. Я люблю ее, как саму жизнь. Мне ничего не надо от молоденьких красавиц. Лишь тихий красивый закат вместе с близким человеком.

Министр текстиля

Наш новый министр очень трудолюбив. Он очень много работает. Это и понятно, ведь ему приходится одевать всю нашу страну. А страна наша большая, границы ее находятся на двенадцати часовых поясах. И климат от экваториально-африканских до арктических. Это требует от него поистине титанического труда. Решение назначить его министром у нашего народа возникло не спонтанно. Он представитель маленького ростом народа, который прибыл в нашу страну, чтоб получить образование. Тогда наша страна находила удовольствие в обучении далеких стран. Сейчас эта программа забыта давно. Но этот маленького роста народ, прибыв в нашу страну учиться, обнаружил талант одевать нас. После закрытия программы этот народ повалил в нашу страну, чтоб одевать нас. Мы представляем, каково этому народу одевать нас, в представлении которого мы не иначе как великаны. Хотя они незначительны в своих размерах, но очень проворны. Они очень сметливы по части, сколько материала уходит на то, чтобы одеть одного из нас. То, что мы стали беспомощны, когда возникает необходимость сшить одежду, мы знаем давно. Когда это возникло это чувство, теперь уже не помнит никто. Наше уважение к этому народу безмерно. Их работа с ножницами, машинками и иглой нам кажется священнодействием. То, что человек из этого народа стал нашим министром текстиля, это вполне заслуженное назначение. Теперь мы можем не сомневаться, что одеты мы будем всегда. Миллионы метров ткани одежд на нас, на наших женщинах и детей шьют их руки.
Сегодня наш новый министр выступал по телевизору. Его доклад был длинным, он сильно потел, обтирался платком, было видно, каких трудов и размышлений он потратил, чтоб сделать этот доклад. Эта сфера скоро потребует удвоения расходов на текстиль. Ведь захотят наши дети и женщины не просто одеваться, но и одеваться по моде. Кроме всего этого потребуется еще большего напряжения от его народа. Мы понимаем его устремления. Теперь, когда мы его назначили своим министром, его народ, исполненный гордости, возложил на себя еще больше обязательства. Иногда нам становится страшно, не окажутся ли эти обязательства им непосильными. Не принуждаем ли мы этот народ. Министр заверяет нас, что это не так. Что для его народа это, хотя очень серьезная работа, но непосильной не является. Его народ очень трудолюбив. Трудолюбие они впитывают с молоком матери. Программа одеть нас по последней моде- реальная программа. Мы верим нашему министру, скоро мы будем красоваться в новых красивых одеждах. Мы всматриваемся в копошение мелкого народа. Их движение заметно увеличилось. Их мастерские начали поглощать больше материала. Наши молодые девушки стали намного красивее, когда возвращаются вечерами с танцев. Скоро они оденут красиво наших детей и доберутся до нас, зрелых мужчин. Как хорошо, что мы выбрали нашего министра. Нам трудно выразить нашу признательность новому министру.

Островки НЕСГОРАНИЯ

Кто тушил огонь, знает: во всяком огне существуют островки несгорания. В этих островках несгорания мы толпимся. Возможно, мы должны тушить и продвигаться вперед, но огонь достаточно охватил пространство спереди, что двигаться нам не стоит. Кроме того островок несгорания достаточно зыбок, мы качаемся на нем. Двигаясь вперед, мы погрузились бы в жидкий огонь, глубину которого нам трудно представить. Но наш командир неуёмен. Он хочет переместиться на другой островок несгорания. Мы этому не противимся, кроме того мы и сами согласны туда переместиться. Но нам хочется узнать, насколько глубок жидкий огонь. Этого нельзя узнать, не погрузившись в него. Командир наш неуемен, у нас есть надежда, что он погрузится в жидкий огонь, и мы тогда узнаем, насколько глубок огонь. Но командир не погружается в огонь, возможно, он хочет, чтоб мы проделали это все вместе. Он пускает свое красноречие в необходимости нашего перемещения вперед. Островок несгорания-это субстанция, которая может со временем сгореть. Если не сгореть, то поплавиться, в природе не существует материала, который бы не поддавался воздействию огня, значит, существование островка лишь вопрос времени. Нам необходимо принять меры к тушению, а это можно осуществить лишь продвигаясь вперед. Мы, находящиеся на островке, верим ему. Но нас смущает глубина жидкого огня, нам хочется найти предмет, которым могли бы измерить глубину огня. Наш командир бесконечно убеждает нас, его красноречие неиссякаемо, но мы до сих пор не продвинулись ни на метр. Возможно, нам стоит продвинуться, ведь мы пришли тушить пожар. Но почему мы не могли предположить, что огонь будет глубок и не взяли железной палки для измерения глубины огня. Неужели нам придется ждать, пока не выгорит жидкий огонь. Наш командир красноречив и неугомонен.

Пистолет с антиагрессантом

Не знаю, как мы раньше обходились без него. Теперь это оружие стало привычным. Не то чтоб количество применения нами оружия изменилось. Хотя нет утверждения, что статистика говорит в пользу увеличения или уменьшения преступлений. Но это всего лишь созданные колебания преступлений. Преступления увеличиваются от занятости, от увеличения или уменьшения благосостояния, от солнечной активности. Все говорят, что в целом это оружие принесло для общества ценную пользу. Больше всего благодарны этому оружию мы, сотрудники. Раньше мы держали свои семьи в дальних деревнях, сами ходили в масках. Месть родственников косила наши ряды. Теперь применять оружие очень комфортно. Родственники погибшего преступника застывают. Их лица выражают полное безразличие. Возможно, это обусловлено действием нашего оружия. Нет, мы все же вынуждены стрелять в преступников. Они не потеряли присущей им преступной предприимчивости. Главное воздействие оружия распространяется на их родственников. По роду службы мне часто приходилось бывать в деревне, в которой погиб преступник. В доме, в котором не стало злоумышленника, полно удивления. Их удивление кончается не перерастая ни во что. Они видят, как сотрудник расстреливает их родственника. Вся семья смотрит на это; спереди стоят отец с матерью, дальше жена и дети. Дальние родственники стоят за их спинами, они вытягивают шеи, что-то бурно обсуждают, пытаясь доказать. Бывает, что рядом с родственниками могут оказаться чужаки. Их никто не выгоняет. Напротив-им дают место, откуда возможен лучший обзор. Семья видит, что их родич протаскивает большую сумку с деньгами. Они видят, что ему никуда не уйти. Ему не приходит в голову вернуть деньги. он бросается, зная, что будет подстрелен. Получив пулю, он не обижается. Он умирает на глазах разглядывающих его родственников. Все понимают, что он старается для семьи. Они не осуждают его, но и не проникаются ненавистью к человеку, подстрелившего его. Все это обусловлено воздействием нового оружия. Это оружия дает нам, сотрудникам, шанс дожить до старости.

Борба с броконьерами

Всякий знает, что браконьеры-это бедствие нашего края. Что бороться с ними просто необходимо. Но они заполонили все пространство наших рек. Бесчисленные ерики и озера соединены воедино и образуют нескончаемые переходы водной глади, разделенные сушей зарослями камыша или другой растительности. Браконьеры знают эти водные маршруты. Утверждаетя, что каждая водяная дорога известна браконьеру с детства, так как большей частью браконьеры-местные жители. Есть конечно пришлые, но их количество незначительно. Борьба с браконьерами затрудняется еще тем, что они имеют быстроходные лодки. Все это делает борьбу с браконьерами неэффективной. Правительство озабочено этим.
Ходят слухи, что в одной из столиц закладывается быстроходный катер, могущий двигаться со скоростью света. На него возлагаются большие надежды. Он позволит ловить браконьеров до того, пока они сбросят сети и вылов. Ведь не секрет, что будучи не пойманным с рыбой, браконьер не является браконьером. Да, этот катер решил бы наши проблемы. Никто никогда не задумывался, насколько протяжены наши водные дороги, если их вытянут в одну ниточку. Кроме того эти дороги своей переплетенностью повторяются. Достаточно лишь один раз совершить ошибку в этих путях, и ты вынужден пускаться в новый путь. Это делает полный обход водного пространства бесконечным. Конечно, катер со световой скоростью намного увеличит прохождение этих дорог. Доходят слухи, что и браконьеры не дремлют, они имеют разработки катеров намного превосходящие скорость военного катера. Хотя эти слухи могут быть не верны, они немного омрачают наше радостное ожидание. Говорят, что браконьеры строят два катера-близнеца. Поведение этих катеров странно: заведенный один заставляет глохнуть другой. Человек, находящийся на одной лодке, мгновенно перемещается в другую лодку. Причем мгновенность намного превышает скорость света. Нам хочется верить, что все лишь выдумки. Что военный катер будет решением. Нас удручает и другое: поведение магнитных компасов в нашем водном лабиринте другое, чем в другой местности. Это затрудняет составление карт местности. Возможно, лишь чутье браконьеров надежно в этом пространстве. Бесконечность наших водных пространств невозможно решить механическим путем. Количество рыб, выловленных в этом пространстве, должно быть ограничено. Гоняющаяся за браконьерами рыбная охрана делает его безграничным. Ведь тогда движущиеся браконьеры для стороннего наблюдателя увеличиваются в количестве. Мчащиеся со скоростью света увеличивают это количество в миллионы раз, а мгновенность браконьера делает количество бесконечным. Эти Ахиллесы, мчащиеся за черепахой, населят наше водное пространство не меньше мегаполиса. Рыба, водящаяся в наших водоемах, вырастет в неимоверном объеме. Нас это должно радовать. Но почему нас пугает ожидаемая перенаселенность нашего водоема?

Богатые дети

Страшные игры у этих богатых детей: строить замки из строительного материала. Ведь этот строительный материал дорог и почти невозможен для покупки для нас, взрослых. Возможно, дети богатых покупают строительный материал сообща, кооперируясь. Кроме того не может не восхищать умение детей, с каким они строят архитектурные украшения в средневековом стиле. Кроме того нас беспокоит, хотя крепости построены изящно и красиво, их надежность. Нам хочется сказать их богатым родителям, не обнаружат ли своих детей они под развалинами крепости. Кто рассчитывал устойчивость этих конструкций. Скорее всего родители даже не знают об увлечениях своих детей. Они даже не замечают пропаж сотовых телефонов, которых забывают на строительной площадке юные богатые. Возможно, общество должно обратить внимание, ведь это дети, хотя и богатые. Их существование нужно обществу. Их трудолюбие фантастично даже для взрослого человека. Я был в администрации, я прислушивался к разговорам. Они знают, что богатые дети теряют дорогие сотовые телефоны. Зная это, должны они знать и то, что они теряют их на стройке. Меня удивляет и другое, как не воруют строительные материалы у этих детей. Ведь воровство строительных материалов-обычное дело в нашем крае. Возможно, дети организовали дежурство и по очереди охраняют строительный объект. Возможно, они наняли бандитов на охрану. Или они имеют достаточно средств, чтоб восполнять своевременно пропажу материалов. Кроме всего прочего дети успевают играть в этой крепости. Играют они в одиночестве, так как мы, небогатые, не позволяем играть своим детям с ними, боясь обрушения конструкций. Возможно, родители богатых детей дают больше свобод своим детям. Неужели они не подозревают, что лишиться своих детей могут так же реально, как мы, бедные. Есть утверждение, что наши дети добывают дорогие сотовые телефоны, находя их в крепости. Значит, пребывание наших детей в крепости значительно, только мы не знаем об этом. Нам хочется верить, что мы надежно защищаем своих детей, чем богатые. Но это не так. Значит нам нужно бороться с увлечением богатых или хотя бы с их привычкой терять дорогие телефоны. Но пока мы ничего не можем поделать. Мы даже не видим родителей тех детей. Их привозят на машинах лишь взрослые слуги, телохранители, которые не вступают в разговор. Строительство разрастается, никому неизвестно, насколько увеличится строительство крепости. Детей богатых строго ограничено, нам не стоит бояться, что количество увеличится. Гораздо сложнее скорость застройки, мастерство их растет. Растет и количество красивых зданий с сомнительной устойчивостью конструкций. Нам, взрослым, иногда трудно удержаться, чтоб не зайти в какой-нибудь палаццо в флорентийском стиле. Насколько мы подвергаем свою жизнь опасности. Возможно, нам, бедным, стоить нанять инженера, чтоб он рассчитал устойчивость этих конструкций и развеял наши сомнения. Ведь прошло столько времени, и никто не препятствует строительству богатых детей.

Установка

Сегодня я забыл подпитать установку газом. У установки есть много средств защиты, и она выключится, когда закончится газ. Я еду на последнем автобусе. Мне трудно протиснуться в этот автобус. Не попади я туда, останусь в степи. Но почему мне страшно за эту громадину, которая работает, потеряв пищу-перестанет работать. Она выработала суточную норму, я не боюсь за недостаток конечного продукта. Но меня пугает остановленная установка. Мне трудно осознать неработающим этого монстра. Нет, я должен вернуться, чтоб открыть пищу установке. Это утомительно-возвращаться пешком в степь. Но я чувствую начало моего страха. Этот страх будет усиливаться по мере удаления от установки. Мне необходимо приблизиться к ней. Возможно, мой страх питается тем, что я никогда не видел неработающим эту установку. Возможно, причина в том, что один из рабочих удивился, когда я выключал установку. Это вселило в меня сомнение. Но почему я должен непрерывно бодрствовать, чтоб видеть жизнь этой установки. Ведь мне для здоровья необходим опыт. Почему я не доверяю системам защиты установки. Зачем я думаю, что продукты горения создадут взрывоопасную смесь. Ведь система все свентилирует. Почему во мне недоверие.

Вавилонская башня

Строительство этого здания всегда у нас вызывало любопытство. Вначале архитектура представляла собой архитектуру Фаросского маяка. Мы не сомневались, что это удачное решение, если считать его каланчой. Но по мере строительства она изменилась и приняла контуры вавилонской башни. Назначение и внутреннее устройство нам было неизвестно. Но не по причине охраны, скорее от отсутствия достоверных слухов и по причине нашей принадлежности к оперативной службе. Я не смог удержаться, чтоб зайти в это здание. Я не знал, что в здании отсутствует громкоговорящая связь. И сигналы тревоги. Я не смог изучить внутреннее устройство здания. Я потратил на изучение менее 5 минут. Но почему, выйдя, я не увидел боевого расчета караула. Караул уехал по тревоге, ожидается приезд комиссии. Это страшное сочетание-не видеть своего хода, выпасть из обоймы механизма. Зачем я здесь, зачем мне нужно здание, уходящее острием в небо. Не узнает никто, ни даже я. Как долго нам терпеть недоступную стоящую рядом тайну. Возможно судьба и бог пощадят меня на этот раз. Здание администрации не раздавит меня, но от тайны, от здания я откажусь. Я клянусь не приближаться к ней. Возможно, до тех пор, пока к ней не проведут тревожную сигнализацию. Когда это произойдет. Здание бесконечно в своей высоте, сколько потребуется селекторов и проводов, чтоб сделать для нас доступным. Мы стараемся не говорить об этом здании, чтоб не потерять сон, мы не замечаем это здание. Говорят, что когда-нибудь это здание будет эксплуатироваться по прямому назначению. Но, чтоб не возникало ложных слухов, надо меньше говорить об этом здании. Чтоб не создавать лишнюю нервозность. Никому даже неизвестно, будет ли это здание принадлежать нам. Возможно, большая администрация строит его для себя или для других целей. Нас это пугает, как пугает все, что не понятно, нам хочется шнырять в этом здании, затаскивать на него рукава, плевать на его пол и мыть его перед сдачей. Это нас бы утомляло, но и успокоило бы.

Море любви

Она любила его. Он не принимал ее любовь, он даже не знал об ее существовании. Ведь он известен достаточно, чтоб иметь поклонниц. Я не могу на это смотреть спокойно. Я-чиновник высокого ранга. Меня ее любовь трогает до сентиментальности. Я плачу, когда вижу такое красивое чувство. Оно должно развиться, не зря потратил я столько лет, чтоб заслужить такую карьеру. Теперь я-чиновник высокого ранга, это очень много в нашей стране, эта должность всемогуща. Я хочу красивый конец. Ее чувства красивы, поклонницы ничтожны. Они пойдут мыть ложе моря, которое вычерпали, чтоб очистить от осадков. Я пошлю их на самолетах, которые прилетают из самого отдаленного края, чтоб исправлять часы на главной башне страны. Эта история красиво кончится. Она должна красиво кончится потому, что мне нравится любовь этой девушки. Это красивая любовь. Она красива, они поженятся. Этот известный человек, он знает мой чин, мое желание, они устроят мне красивый конец. Он сделает так, чтоб я счастливо плакал. И каждая его поклонница будет знать, что у нас много морей, которые осушаются для мойки их дна. Их много, внутренних, их полно и внешних. Мы регулярно их чистим и моем, чтоб был порядок в нашей стране. У нас есть порядок, у нас самая красивая и чистая любовь. Эта любовь заставит плакать любого. Я лежу на коленях и рыдаю, я рыдаю от красивой любви, которую сотворил. Это любовь чистая, невинная. Я старик, чтоб познать эту любовь, но я могу осуществить эту любовь другим. Пусть всякая любовь будет осуществлена. Я-та справедливость, которая охраняет чистую любовь. Пусть хоть кто посмеет осквернить чистую любовь. Он познает, как безграничны наши моря.

Пожарные

Наши бескрайние нефтяные и газовые факелы. Они горят, и их видно с космоса, они отодвигают ночь. Трудно утверждать, что никто не борется с ними. Развитие новых материалов позволяет создавать новые боевые одежды для пожарников, в которых пожарники в одиночку могут бороться с крупными возгораниями нефти и газа.
Просматривая хроники освоения нефти и газа, мы не видим или не хотим вспоминать, что видим в огне факела одинокую фигуру пожарника. Он неприметен, он не хочет быть приметным. Иногда он действительно невидим, облизываемый пламенем в роскошной боевой одежде. Тушение длится очень долго, иногда он занимает годы. Вначале пожарный получает новую боевку. Он долго привыкает к ней. Он принюхивается к синтетическому запаху. Он залезает вовнутрь боевки, с помощью суперклея приклеивает к ее задней стенке вешалки, ставит электрический чайник. В задней части имеется достаточно большая полость, где хранится посуда, имеется миниатюрный телевизор и холодильник. Передвижению помогает гидравлика. Хотя любой пожарный может вернуться к обычной жизни, еще не было случая, чтоб пожарный сделал это. Предыдущая жизнь приходила к забвению. Отныне это медленно движущаяся в огне фигура. Иногда эти фигуры встречаются в одном большом пламени. Это не приводит к бурному общению, пожарные не замечают друг друга, они приходят на огонь, с исчезновением огня исчезают и они. Полная автономность и многофункциональность боевой одежды устраняют какую-либо потребность в общении и координации.

Подводные пугала

Наши сети охраняемы трупами, привязанными к столбам под водой. Это должно отпугнуть иноплеменников. Так будет с каждым, кто попытается поставить сети на этой территории или посягнуть на рыбу в наших сетях. Это не то чтобы мы не уважали наших покойников. Мы даже не имеем представления, откуда появились эти трупы. Нам гораздо важнее их воздействие на наших потенциальных врагов. Кроме того это очень практично. Труп, подвешенный на воздухе, был бы больше подвержен гниению и воздействию солнца, птиц и насекомых. Кроме того воздействие трупа под водой мне кажется выше. Труп появляется неожиданно и мгновенно, он находится в другой среде, в отсутствии воздуха. Это прибавляет удушение. Нашу рыбу должен беречь страх. Наше племя должно казаться жестоким, это необходимо для нашего пропитания. Мы едим рыбу, она-единственная наша пища, мы охраняем ее. Но почему эти трупы пугают и нас. Возможно нас пугает их участь. Хотя мы никогда не видели процедуры установки трупов. Мы не исключаем, что могут быть установлены и наши соплеменники, умершие от болезней, случайной травмы. Нас пугает оказаться в другой среде и разглядывать проплывающих рядом на лодке людей. Наши враги обходят нас стороной, они считают нас дикими. но это лишь способ выживания и охранения ограниченных пищевых ресурсов. Говорят, что при должных военных успехах мы заселим трупами все существующие водоемы. Может быть, и так нужно искать другую возможность пропитания, более эффективную, чем рыба в водоеме.

В коробке

Хранение родственников в коробке подразумевает необходимость иметь родственников рядом. Хотя наши родственники давно преодолели двухсотлетний рубеж, все равно они продолжают жить. Наука достигла такого уровня развития, что позволяет доживать до столь преклонного возраста. Но все же она не всесильна, при столь продолжительности эти старости должны находиться в коробке в относительной неподвижности. Но это не умаляет нашей любви к ним. Мы очень любим своих родственников. Наша привязанность к ним столь велика, что нас не пугают финансовые издержки от хранения большого количества родственников. Некоторые скептики утверждают, что наша привязанность к старшим своим родственникам не стимулирует у нас рождение потомства. Забота о предках занимает у нас все свободное время и на нее тратится основная заложенная в нас любовь. Но это утверждение неверно. Рождение потомства-основная наша задача, в ней сокрыт смысл, который поможет нам потом остаться в заботе и в любви наших детей. Мы учим наших детей заботиться о старых родственниках. Скептики не унимаются, они говорят, что члены общества могли бы более полноценно отдохнуть, пользуясь достижениями цивилизации. Тратя время на просмотр фильмов и книг. Но эта критика не имеет основания. Мы пользуемся новейшими бытовыми приборами, они высвобождают столько времени, которое нам некуда девать. Некоторые ученые предполагают, что старение общества ведет к вырождению. Они ничем не обосновывают свои предположения. Они понимают, что всякое обоснование будет разбито нашей любовью к родственникам. Нельзя не заметить, что уход очень трудоемок, содержать беспомощных людей в чистоте в коробке очень утомительно. Но мы знаем, что нами движет любовь к ним. Мы не можем обходиться без наших предков. Мы выполняем любые капризы наших родственников. Это иногда утомляет, возможно сказывается на качестве нашей работы. Но общество процветает, значит, влияние незначительно. Коробки мы храним в ячейках, над ячейками ставим фотографии. Я горжусь, я храню самого древнего предка, он предок в седьмом колене, не каждая семья может этим похвастаться. Моя привязанность к этому предку безгранична, уход за ним доставляет удовлетворение. Сегодня пришел родственник. Он утверждает, что наконец вышел закон, запрещающий хранить родственников дольше пятого колена. Нарушение наказывается. Но он знает некоторое подпольное хранилище родственников, в котором можно за очень хорошую оплату хранить древних родственников. Мой древний родственник соглашается с уговорами родственника, он убеждает меня в том же. Кроме того портрет можно оставить. Я просыпаюсь утром, вижу портрет и родственника. я спрашиваю у него, где мой древний родственник. Я ожидаю услышать тайный адрес. Он говорит, что он умер. Какая боль. Мне трудно справиться с такой утратой. Но что же сделать с моею любовью, чем ее заменить. Как пережить мне это мгновение. Как переждать время, когда боль начнет стихать. Ведь это должно длиться месяцы. Неужели нужно было этому случиться.

Дом Дон Кихота

Наша деревня лежит далеко от столицы. У нас мало знают о литературе. И приезд иностранца-событие. Иностранец обнаружил, что дом одного крестьянина похож на дом Дон Кихота. Это могло быть просто догадкой, никто не видел настоящего дома Дон Кихота. Это могло быть частное мнение этого иностранца. Но все, кто взглянул на дом, после убеждались, что это так. Нахождение дома относительно сараев, курятников и заборов не оставляло сомнений, что это дом Дон Кихота. Поток иностранцев увеличился. Объявили дом национальной святыней Испании. Крестьянин имел многочисленное потомство и был вынужден браконьерничать и приворовывать. Внимание к дому ему мешало. Он жил и удивлялся, как так могло оказаться, что его дом-это Дом Дон Кихота. Переселение коснулось и его. Он продал дом на слом. Покупатели не тронули дворы и сараи. Сейчас, глядя на двор без дома, удивляешься, куда исчез энтузиазм Испании, ведь она признала дом своей национальной святыней. Дом игрой случайных совпадений в форме не вызывал сомнений у большей части планеты, что это дом Дон Кихота. Возможно, этот дом оказался неожиданной обузой для Испании. Охрана его была сопряжена юридическими сложностями, что дом находился на территории другой страны. Что касается до его жильцов, он не представлял для них ценности-они продали и уехали с санитарно-защитной зоны. Приезд иностранцев сейчас редок, в большинстве своем это неосведомленные люди, но есть и те, кто знает об исчезновении дома. Они разглядывают остатки дворов. Они пытаются воссоздать в памяти отсутствующий дом. Глупо положение Испании. Ее смущало навязывание этого дома, она предвидела ожидающие осложнения, не хотела принимать положение вещей. Лишь мировое давление поклонников Дон Кихота заставило признать дом Дон Кихота. Теперь, когда дом разрушен, возникло давление на Испанию восстановить дом. Но вдруг обнаружилось, что нет ни единой фотографии дома. Если даже удастся пробить все разрешения и получить все документы на восстановление дома, никто не помнит, как выглядел дом Дон Кихота. Все обрушились на правительство Испании за нерасторопность. Ведь разрушения можно было избежать, если вовремя купили бы дом. Правительство Испании утверждает, что государство было тогда тоталитарно, значит, покупка дома была недоступна. Но это не соответствует действительности. Тогда уже начались демократические преобразования, и этот вопрос можно было уладить. Все кинематографические попытки воссоздать дом Дон Кихота не встречали такого всеобщего принятия образа. Любой человек, увидев дом, не сомневался, что это именно тот Дом.

Новое боевое ИСКУССТВО

Рождение мастера в боевых искусствах-явление редкое. Несмотря на большое количество искусств и направлений, они известны специалистам и занесены в реестры по боевым искусствам. То, что его появление было ожидаемо, было бы неправдой. Большинство поклонников боевых искусств и в него в надежде обрести защищенность. Но, став адептами, они вдруг понимают, что знают о боевых искусствах все. Да, они когда-то находили наслаждения от карате, от айкидо, кендзюцу, ияюдзюцу. Но теперь сознают, что никогда не испытать повторения чувств, когда они постигли сущность этих искусств, его устройство, взаимосвязанность в методике. И никогда не испытать тех чувств, которое они испытали от постижений тайны этих искусств. Давно уже не рождалось великих мастеров, которые могли бы создать еще одно совершенное искусство, чтоб оно повторило бы восхищение у адептов. Появления этого мастера ждали давно. Многие надеялись, что искусство родится у них. Они выстраивали хитроумные приемы в системы. Но искусство не рождалось. Рождалась эффективная система для подготовки для спецназа. Но это не являлось новым искусством. Мастера ждали, глядели, в принципе, они знали по каким критериям оценить появление нового искусства. Но сделать они его не смогли. В определенный промежуток времени в произвольной части планеты искусство должно появиться. Это знали точно все. Но кого оно выберет, каким оно будет, насколько оно будет эффективно. Ведь появление нового искусства подхлестнуло бы интерес к затухающим попыткам популяризировать существующие. Искусство появилось в Бразилии. Мастер был неуклюж, огромен и медлителен. Мы, адепты, увидели, что искусство не такое, какое было прежде. Оно построено по всем законам искусств. Оно имеет новую философию, новую культуру движений, системность методик. Это искусство другое, его эффективность почти свелась к нулю. Но важна ли эффективность сейчас, когда нет интереса к боевому искусству вообще и возможно исчезновение боевых искусств полностью. Это искусство вывело боевые искусства из кризиса, значит, искусство будет жить. Никто не знает, кто принял это искусство, возможно, принятие произошло глобально по всей планете. Нам трудно судить, хотя цитируемые высказывания выдающихся мастеров критичны, но это не помешало всеобщему принятию нового искусства. Это искусство подстегнуло бешеный интерес к боевым искусствам, который был перед первой мировой войной, после второй мировой в восьмидесятых. Миллионы людей ринулись в боевые искусства. Они изучают новое боевое искусство, они постигают его эстетику, его глубокий духовный смысл. Им трудно возвращаться в эстетику традиционных классических искусств, эффективность которых несомненна. Это искусство назвали купейро-анголо. Люди передвигаются словно пауки в медленном темпе в узком пространстве под звуки лука с тыквенным резонатором. Два бойца на четырех конечностях ведут хитроумную комбинацию, похожую на игру в шахматы, отвоевывая за счет конечностей и тела пространство у друг друга. Мастер гениален, он угодил всем требованиям боевых искусств, он угодил требованиям времени. Тысячи выдающихся мастеров со всего света кусают локти. Как же так, как же они не смогли создать нечто подобное. Почему искусство выбрало его. Ведь трудно узнать эту комбинацию в создании искусства. Этот неуклюжий мастер, боящийся обидеть муху, выводит из кризиса боевые искусства планеты. Нам трудно сознавать, что этот медлительный мастер-гений. Его искусство совершенно. Это искусство принято, оно элитарно и неэффективно. Но мы смеемся над программой подготовки спецназа, мы всегда смеялись над наборами приемов для каких-нибудь целей. Приемы для женщин, приемы для инкассаторов, приемы для солдат. Мы признавали только системы, которые преобразованы в искусства. Мы всегда признавали элитарные боевые искусства. Но почему нам трудно осознать новую эстетику боевого искусства купейро-анголы. Почему его практичность, равная нулю, приносит в боевые искусства миллионы. Возможно, старые искусства будут существовать. Но мы не хотим выглядеть старомодными. Мы постигаем сущность купейро-анголы. Интеллектуального боевого искусства. Поражение в этом искусстве незаметно для окружающих. О поражении знает лишь только сам боец. Сила в этом искусстве растет, но нет смертоносности классических боевых искусств. Мы сознаем, что движения боевого искусства намерены, это искусство соответствует развитию современного уровня всех искусств. Это искусство не совершеннее классических, оно просто другое, оно соответствует новой эстетике.

Деревня

Наша деревня находится далеко. Доехать до нее можно только автобусом. Все мы проворные, несмотря на различие возраста и пола. Мы бегом преодолеваем расстояние до автобуса, пожилые не уступают нам в скорости. Наша деревня находится далеко и метеоритный дождь-нередкость. От нее мы укрываемся на автостанции. Каменное здание-не весть какая защита от каменного дождя. Но есть ли другое укрытие от разогнанного до больших скоростей камня. Домой мы можем попасть, когда кончится метеоритный дождь. Хотя наши дома рядом, скорее их можно даже увидеть, но расходиться мы не спешим. Мой сын рядом со мной, возможно, я даже являюсь для него примером по части уворачивания от метеоритов. Остальная часть семьи дома вместе с женой. Почему мы не покидаем нашу деревню. Метеоритный дождь-часть нашей погоды. Возможно, наше проворство-следствие нашего проживания. Но мы ничего не хотим менять. Так мы сознаем наше единство. Наши старики нам близки. Мы дышим в затылок друг друга, когда видим метеорит, упавший мимо. Появление постороннего в нашем автобусе невозможно. На станции нас воспринимают за ненормальных проныр. И каждый пассажир, едущий по другому маршруту с этой станции, отговорит путешественника ехать в нашу деревню. Кроме того каждый другой, не относящийся к деревне, не обладает проворством, чтоб занять место в автобусе.

Сельмаг

Мои занятия литературой требуют от меня долгого непрерывного письма. Мне необходима пишущая ручка с достаточным количеством чернил. Лежащие на полках нашего сельмага ручки не все могут подойти для моих занятий. Большей частью ручки имеют длину до запястья. Эти ручки имеют мало чернил. Они подходят школьникам, праздным людям, но не людям с моим увлечением. Есть ручки длиною с руку. Эти ручки имеют большой запас чернил, они почти вечны. Ими пользуются чиновники, сидящие в сельсовете, бухгалтера колхозов. Я видел несколько раз эти ручки, когда ходил получать справки. Эти ручки истерты и не имеют почти узоров, они куплены чиновниками в незапамятные времена. Ими исписаны толстые регистрационные и бухгалтерские журналы, они еще послужат целую вечность. Мне в моих занятиях нужны ручки, нечто среднее. Мне нужно, чтоб ручка писала очень долго, чтоб, когда я имел желание писать, у меня была способная к письму ручка с достаточным запасом чернил. Но мысль о том, что когда-то у меня кончатся чернила, меня греет. Мне хочется обновить свою ручку. Для этого мне все же нужна ручка с ограниченным запасом чернил. Я вижу эти ручки в сельмаге, их достаточно много, они имеют длину до локтя. Моему желанию мешают покупатели, покупающие галантерею. Доходит моя очередь, отключается свет, объявлена гражданская оборона. Покупателей выводят на улицу. Сегодня больше не откроют. Я остался без ручки. Мы выходим, перед магазином пустующее здание, туда заходят мужчины. Я знаю, что там можно помочиться. Но со мной жена. В пустующем здании мочатся только мужчины. Зайти с женой туда нельзя. Досада на жену: мочиться в пустующем здании не заменило бы мне покупку ручки, но как-то компенсировало бы эту неудачу. Я бреду домой с женой.

Техническое обслуживание

Никто из пожарных не знает, насколько огромен резерв пожарной техники. Пожарные существуют по эту сторону. Они двигаются на боевой пожарной технике. По табелю положенности количество резервной равно боевой и соответствует единице. Но лишь пожарный, оставшийся на техническое обслуживание во время пожара, понимает насколько огромно это число единица. Автоцистерны движутся одна за другой, они уходят на пожар, количество автоцистерн становится бесконечным, их движение может быть прекращено лишь после прекращения горения. Пожарный, проводящий техническое обслуживание, удивлен. Он никогда не представлял, какой потенциал резервной техники он имеет. Но сев на боевой он забывает, он снова становится по эту сторону. То, что единица может означать единицу вселенной, а вселенная бесконечна, -это условность, чтоб соизмерить непостижимое. Установлено, что пожарные, проводящие техническое обслуживание, малоконтактны, иногда они пытаются очень энергично что-то объяснить. Потом они снова впадают в инертность. Лишь только сев на боевой, они становятся теми, которых мы привыкли видеть. Каждый из пожарных, проводящий техническое обслуживание, уходит по ту сторону резервной, где становится частью бесконечности, где силы и средства пожарных пропорциональны силе огня.

Лис

Она ждала прихода лиса, уведшего ее сына в пустыню. Она жила в освобожденных от овечьего навоза кошарах. Раньше сюда приплывал на лодке киномеханик, привозил кино. Было много мужчин и женщин. Она занимала комнату в середине двенадцатикомнатной кошары. С улицы шел желтовато слабый свет керосиновой лампы. Женщина не знала, что дети, ровесники ее сына, стали мужчинами. Она ждала барханного лиса. Лиса, который увел ее сына. Она не знала, что исчезли барханы, их выровнял гигантский завод. Она ждала. Мужчины и женщины давно исчезли. Исчезло село, из которого она приехала на эту границу пустыни. Она ждала лиса. Лис должен был вернуть ее сына. Однажды вернулся мужчина, друг ее сына. Он послал своего сына к кошаре. Сын коснулся кошары. Женщина встала, потушила лампу и вышла к мальчику. Ветер подхватил превратившуюся в труху кошару и унес в небо. Женщина смотрела на мужчину. Она знала, что его к ней прислал барханный лис.

Беседа

Наука достигла невиданных высот в лечении болезней. В той семье заболела дочь. Лечение этой болезни невозможно. Лишь есть один способ остановить болезнь: внедрить ДНК растений. Но тогда она не сможет разговаривать. Но я видел фильм японского режиссера о профессоре, который разговаривал с этими больными. Он говорил, что эти люди сохраняют сознание людей. Но это требует общения с этими больными. Они не могут ответить, они понимают отношения родственников. Профессор утверждает, это доказано им, он замеряет электрическую активность импульсов. Они отвечают на общение активностью импульсов. Это единственная возможность сохранить родственников. Наука не стоит на месте. Скоро будут придуманы технологии, которые позволят общаться больным очень привычно. Я думаю, стоит верить профессору. Ведь есть опыты по лечению больных церебральным параличом с помощью езды на лошади. Родственникам, которым хочется сохранить своих членов, надо набраться терпения. Им надо общаться. Пусть нет обратного контакта. Но они должны знать, что внутри неподвижных больных идет полноценная сознательная жизнь.

Движущиеся подземелья

Наши племена издавна считались подземными. Мы находим свое пропитание под землей. Мы роем ходы, живем под землей. Здесь достаточно сухо и тепло. Питаемся корнями и корнеплодами, которые находим в близких к поверхности ходах. Это достаточно безопасно. Так считали и наши предки. Но злобные соседние племена нашли способ и захватили наших предков и обратили в рабство. Наши предки делали то же самое, но должны были кормить еще своих господ. Возможно, это длилось достаточно долго. Предания страдают одним недостатком: они не хроникальны. Но одному из наших предков удалось спасти племя от рабства-он оснастил каменную плиту парусом. Плита пришла в движение, под плитой убежало наше племя от своих хозяев. Теперь наше племя постоянно движется под землей. Мы всегда укрыты от неприятелей плитой. Кроме того, движение позволяет нам находить новые плодородные, если так сказать, места. Мы стали лучше питаться и не истощаем места. Наши предания окружают святостью нашего предка, приведшего в движение каменную плиту с помощью паруса. Мы следим за парусом, меняем его волокна, он служит нам века.

Вокзал

Провожая брата, я не претендую, что наши отношения сохраняются в том уровне, какие были в детстве. Но все же многое осталось как прежде. Мы очень привязаны друг к другу. Мы болтаем, сидя на скамьях в зале вокзале. Наша беседа мало значит, она отвлеченна. Разговор служит только для того, чтоб подчеркнуть нашу братскую привязанность друг другу. Я знаю, что ему кроме меня надо прощаться со своей тещей. Эта область ко мне не относится. Эти его привязанности возникли позднее. Я понимаю, что они так же необходимы ему. Я отстраняюсь и смотрю на пол. Там глина, смешанная с человеческими экскрементами. Возможно, в больших городах вокзалы выглядят по-другому. Но здесь вокзал устроен очень удобно. Это комната, вмурованная в земляную насыпь с одной дверью, окон в ней нет. Вокзал не требует обслуживания. Он сохраняет тепло за счет тепла земли. Посторонние-непассажиры-пользуются им, как туалетом. Хотя вокзал находится в безлюдном месте, он не пользуется мрачной репутацией. Пассажиры никогда не подвергались нападению бандитов и хулиганов. Возможно, это обусловлено тем, что количество преступников на такой ничтожный поток пассажиров ничтожно мало или равно нулю. В любом случае это очень удобный вокзал. Он не требует человеческого ухода. Из таких вокзалов состоят маленькие станции. Подходит поезд, я беру чемоданы брата, аккуратно переступаю между фекалиями и закрываю дверь. Здесь очень темно. Любому путешественнику может показаться это опасным местом. Но я местный, я знаю, что эти ощущения ошибочны. Здесь безопасно. Возможно, безопасно оттого, что оно так и есть.

Строительство дома

Я получил разрешение на строительство дома. Строительство дома –очень ответственная задача. Я получил разрешение на строительство в маленькой деревне. Здесь очень мало жителей. Мой дом будет на окраине. При нападении грабителей мой дом подвергнется первый штурму. Жители здесь пугливы и малочисленны, рассчитывать на коллективную защиту не придется. Мне не нравится эта деревня, стоит подыскать другую деревню. Чуть дальше есть деревня побольше этой. Там жителей поболее, да и дома в деревне добротней. Если построю дом в этой деревне, будет надежней. Мы с братом вряд ли сможем построить одни, нам нужен работник. Мы находим его в этой деревне. Он знает обычаи и традиции этой деревни, он неспешен. Нам необходимо строить достаточно быстро, того и гляди нагрянут грабители. Но он не спешит. Он утверждает, что репутация деревни достаточно сильна. Грабители уважают жителей этой деревни. Они не раз получали отпор. В деревне давно не боятся грабителей. Нас с братом это радует. Радует нас и то, что имеем опытного работника, который знает о повадках грабителей. Но мы не хотим быть беспечными. Мы знаем насколько жестокими могут быть грабители. Кроме того, мы еще недостаточно жители этой деревни. Грабители могут не признать в нас жителей этой деревни. Ведь за долгое противостояние грабители могут знать жителей в лицо. Нам трудно будет утверждать в своем жительстве. Поэтому мы спешим построить крепкие высокие заборы. Мы требуем убрать длинные толстые бруски вокруг дома. Они могут быть использованы грабителями в качестве тарана. Работник нас отговаривает. Он знает их, всех грабителей. Пока он здесь, они не сунутся. Ведь он много раз сталкивался с ними в схватках, они его помнят. Встреча с ним им ничего хорошего не сулит. Но все же я убираю похожие на оглобли бруски. Они очень крепкие, они пробьют любую деревянную дверь. Теперь, когда дом построен, нам следует поискать контакта с жителями, чтоб добиться, чтоб они включили нас в коллективную защиту. Брат кричит и машет руками. Он видит повозку, приближающуюся к деревне. Мы бежим, бросая дом, к оврагу. Повозка подъехала к дому. Там чиновник, он нас видел и кричит, чтоб мы выходили. Я говорю брату, что я не имею достаточно душевных сил для разговора с чиновником. Прошу брата идти. Он идет, но чиновник видит меня, он говорит со мной, а не с братом. Он говорит, я же говорил тебе, что это случится. Говорил ли я тебе. Ты же не хотел слушаться. Говорил. Ведь теперь все вылезло. Теперь я тебя поймал. Ты должен был строиться в той деревне. Теперь не жди от меня пощады. Теперь это твой конец. Мне трудно вылезти. Я понимаю, насколько мучительно я погряз в нарушении о строительстве. Все мои оправдания бесполезны. Я знаю этого чиновника давно, низкорослого, смуглого с большими усами и крепким телосложением. Он всегда охотился за ошибками, на этот раз мне не увернуться.

Эльф

Работа эльфа-не самая приятная на свете. Но мы не жалуемся. В принципе, я еще не до конца понял смысл нашей работы. С нами работают солдаты. Я понимаю, что от них требуется: они стоят сзади кареты и охраняют путешественника. Не знаю почему я не стал солдатом. Возможно, меня не спрашивали о моем желании. Ведь у солдата много преимуществ, он держится на малой высоте чем мы, эльфы. Хотя при нападении они должны рисковать жизнью. но на этой дороге я не слышал чтоб появлялись разбойники. Скорее, солдаты-дань какой-то традиции или украшение кареты, как и то, что наши кареты имеют невообразимую высоту. вершина кареты уходит на высоту десяти метров, хотя колея и длина кареты очень малы.. Вообще, кареты очень неустойчивы и вероятность опрокидывания очень велика. Лишь только искусство кучера не позволяет этому произойти. За мою работу карета ни разу не опрокидывалась, но это не умаляет моих страхов. Мы, эльфы, можем летать, имеем крылья. Одно это должно нас оберегать от страха опрокидывания. Я не спрашивал у других эльфов, боятся ли они возможности упасть во время качки и опрокидывания. Мой страх велик, он даже настолько велик, что я даже ни разу не взлетал с кареты. Возможно, способность взлететь у меня есть и при возможности надо проверить эту способность с земли. С другими эльфами я борюсь, дурачусь на крыше кареты, где устроено наше гнездо с мягкими сидениями и диванами. Иногда я спихиваю своих коллег с кареты, они взлетают и возвращаются на карету. Меня эта возня беспокоит, ведь они могут сделать то же самое со мной. Меня это пугает, я не уверен, что могу воспользоваться крыльями. Будь моя воля-я спустился бы вниз. Но и этого я не могу сделать. Кареты не имеют поручней, выступов и лестниц. Я даже не уверен, что когда-нибудь был внизу. Карета движется постоянно. Мне хочется найти своих работодателей и сказать им, что я плохой эльф, но из меня получился бы хороший солдат. Но думаю это бесполезно, ведь солдат хватает, и вряд ли солдаты захотят поменяться со мной местами. Им внизу комфортно. Мне бы пожаловаться путешественнику. Ведь путешественники-очень важные господа, и среди них может оказаться очень влиятельный господин, который сможет решить мой вопрос. Но мы не видим путешественника с этой высоты,.Не имеем возможности крикнуть и быть услышанным не возможна. Меня лишь успокаивает то, что другие эльфы чувствуют себя комфортно. Возможно, мои страхи субъективны и не имеют оснований, и при падении заработают мои крылья и я не упаду и не разобьюсь. Возможно, я имею слишком малый опыт работы быть эльфом и из-за этого имею много необоснованных страхов.

Погреб

Солнце, как много солнца. Раскаленная поверхность земли, извивающаяся даль, блестящие отражения, солнца на бесчисленных осколках битого стекла, расплавленный, кипящий на солнце битум. Мне где-то надо спрятаться, проспать это полуденное пекло. Я нахожу люк погреба, открываю. Спускаюсь лишь настолько, чтоб закрыть люк и засыпаю на лестнице. Проспав немного я просыпаюсь от включенного света. Люк открыт, спускается мой старый знакомый. Он говорит, почему я не спускаюсь до конца. Мы спускаемся на пол. Пол застелен войлочными коврами и степным пестрым паласом. Он говорит, что я могу спать на коврах. Что это будет мне удобней, чем на лестнице. Что касается его, ему надо идти на собрание. Этот погреб был музеем революции. Здесь были экспонаты революции. Сейчас их убрали. Говорят, что этот музей станет музеем этнографии. Но пока здесь нет экспонатов. Мой знакомый, он младше меня. Ведь когда-то устроил на эту работу его я. Он вернулся из армии. Должно быть я имел тогда знакомство среди музейных работников. Сейчас я не помню. Но меня удивляло не то. Рабочие на газовом заводе тогда зарабатывали больше чиновников в администрации. Почему он не пошел работать рабочим, а захотел стать директором музея. У нас до сих пор дружеские отношения. Он помнит, что чем-то обязан мне. Он говорит, что ему надо идти на важное собрание. На нем прекрасный черный костюм, белая рубашка и хороший галстук. Из люка сыплется на его пышную шевелюру и за шиворот приличная струйка песка. Он приседает и раскачивает элегантно туловищем. Должно быть это выработанная привычка. Действительно внешний вид его не страдает от того, что он находится под действием сыплющегося песка. Он уходит, я засыпаю в прохладном погребе.

Лапас

Есть утверждение, что в кургане Давлет-хана захоронен Золотой конь. Трудно это признать, ведь даже во времена, когда пески были прозрачны, жители не могли его отыскать на дне кургана. Хотя прочего золота хватало. Но есть и другая версия, что Золотой конь был вынут из песков Давлет-хана и теперь движется в караване по пескам. Караван появляется раз в семь лет. Вначале, когда караван заходит в какое-нибудь пустынное селение, вносят Золотого коня. Потом вносят мертвое тело последнего землекопа, который зарыл могилу Чингис-хана. То, что эта процессия никогда надолго не останавливается ни в одном селении, знают все. Караван движется по пустыне. Верблюды, желтые по рождению, уже выцвели, стали белыми. Погонщики обветшали, но они не могут остановиться, их движет какая-то сила. Старые люди утверждают, что землекоп не может быть захоронен, потому как знал место захоронения Золотого коня и остался жить, тогда как должен был быть убит. Тогда смерть миновала его. Теперь он застрял между жизнью и смертью. Зная тайну мертвых, он оставался жить. А теперь, став мертвым, он не принимается в стране мертвых. И теперь странствует по пустыне со своей золотой добычей.

Директор

Увлечения нашего директора школы вполне обычны для нашей страны, где каждый может иметь такую ракету. Он собирает ракеты. Это были тонкие некрасивые ракеты в дни его молодости. Но технологии не стоят на месте, он собрал множество ракет, по которым можно отследить развитие ракетостроения. Все эти ракеты, начиная от допотопных способны довести человека до Луны. Нашего директора одолевает надежда вечной жизни. Он создал физиологическую схему заморозки человека, при котором человек не умирает сам, а вводится в полумертвое состояние с помощью практики йоги. В этом сне нужно заморозить человека, тогда появляется возможность оживить его после отморозки. Эта идея поглощает нашего директора. В школе проходят олимпиады по знанию йоги и проходят соревнования на скорость укладывания в холодильные саркофаги. Эти саркофаги установлены в кабинете физики. Холодильные машины на этих соревнованиях включены. Мы, дети, очень увлечены этой игрой, мы с азартом на время укладываемся в саркофаги. Эти соревнования проходят уже давно, сменилось уже целое поколение учеников. Они стали традицией нашей школы. Кроме того все ученики мальчишки и девчонки владеют техникой летаргического транса. Мы все прошли процедуру закапывания под землю на несколько дней. Это очень простая техника: нужно засунуть язык за нёбо и закрыть дыхательные пути. В этом нет никакой опасности, в школе не было ни одного случая, где бы потребовалась медицинская помощь учащимся. Наш директор стал стар, ему очень много лет. Его мечта-впасть в летаргический сон, заморозить себя и отправить свое тело на Луну. Он хочет сделать это до наступления естественной смерти. Он хочет оставить некоторый ресурс жизни после своего оживления. Но время летит, он стареет. В одном из соревнований, уложившись в саркофаг, я вдруг ощутил желание завести язык за нёбо. Этот соблазн был огромен. Мне пришлось засунуть свою руку в рот и держать язык руками. Я вдруг полностью ощутил весь ужас, что задохнув себя, я не смогу проснуться: ведь подо мной работают холодильные машины. Они заморозят меня до окончания соревнований. Я понял директора, он не доверяет своей теории. Он хотел, чтоб один из учеников не удержался от соблазна. Непоседливость учеников до сих пор исключала это. Но мое воображение заклинило. Я понял, что знание техники йоги сделает меня замороженным. Возможно, это лишь плод моего воображения и ужаса. Никто ни разу не сказал об этой проблеме. Дети в нашей школе за счет занятий йогой очень здоровы и почти не болеют. Это большая заслуга директора. Усвоение знаний и успеваемость высокая. Классы целиком становятся студентами престижных вузов. Я не сказал никому о своей догадке. Директор умер. Его заморозили, отправили на Луну. Но не так, как он хотел. Он умер, не оставив ресурса, он выбрал всю жизнь без остатка. И никто в нашей школе не заморозился.

Атаман

Я проснулся в этом пограничном городе. Я не нахожу документов, с которыми я должен работать. Пропажа документов не самая большая беда для меня. Эти документы придуманы и составлены мной. Меня берет досада, что мне придется потратить очень много времени, чтобы их восстановить. Вчера ночью я очень много работал, и все документы были оставлены на столе. Я отлично помню, что их не убирал. Отсутствует и старуха, хозяйка дома. Я хотел бы у нее спросить о документах. Вот вваливаются огромные мрачные разбойники, их атаман небольшого роста и довольно стар. Разбойники неуправляемы. Интересно, имеет ли над ними какую-нибудь власть атаман. Разбойники ведут себя развязано, роются в моих вещах. Я кричу старухе, которая зашла с ними: «Кто их пустил?«Я требую от нее отчет. Атаман говорит, что старуха его человек. Она сообщила о секретных документах их города, которые валялись на столе. Атаман не позволит всяким шпионам свободно разгуливать в их городе. Атаман кричит, разбойники остановились, они присмирели. Должно быть их маленький атаман имеет над ними большую власть, чем я предполагал. Я говорю им, что я чиновник, присланный из далеких краев. Я нанят их городом, чтоб работать с этими документами. Будь они даже сверхсекретными на земле, я должен с ними работать. И даже я их создатель. Они говорят, хотя город кажется не охраняемым, но они начеку, каждый житель докладывает о появлении и передвижении шпионов. Я говорю им, что городом я занимался до прибытия сюда. Многое из того, что построено здесь и то что им кажется секретным, возведено по моему плану. Моя работа-это обычная работа с секретными документами. Их город дал мне эту квартиру. И за что-либо должен отвечать их город. Кроме того я должен обладать личной свободой. Я работаю, я составил документы и теперь должен покинуть город. Разбойники непреклонны. Они закрыли дом. Должно быть мое пребывание в этом городе неопределенно долго.

Подземные сооружения

Строительство этого сооружения это всего лишь моя затея. Будучи чиновником высокого ранга я имею возможность к строительству того рода сооружений. Мне необходимо многое объяснить потомкам. Ведь никому не секрет: эпоха расцвета нашей сверхцивилизации приходит к концу. Наша цивилизация изолирована от внешнего мира границей. Она самодостаточна во всех отношениях и изоляция полная. При разрушении нашей цивилизации произойдет полное отрицание прошлого. Голод и несчастья заставят забыть об этой цивилизации все. Оно обрастет по времени изоляционной мозолью. Я-последний поклонник и ценитель нашей цивилизации. Многое из подземных сооружений нашей цивилизации не будет понятно. Эти сооружения строились довольно продолжительное время. В разное время они отвечали разным требованиям. В разные эпохи они по-разному оснащались. Эпохи требовали разное устройство и технологию рытья сооружений. Вначале требовалась защита от бомбежек неприятеля. Эти противоядерные сооружения были наиболее просты, они имели жилые помещения, вентиляционные камеры, предбанники. Более поздние сооружения имели защиты от ядерных ракет неприятеля. В них добавлялись огромные туннели со складами продовольствия. Последняя самая совершенная система сооружений требовала захоронения правительства с семьями, школами, институтами, техники и подводных лодок. Но как дать понять остальному миру, что мы подразумевали при строительстве того или подземного сооружения. Как определят исследователи нашей цивилизации для чего и какому времени относится это сооружение. Я просвещен, я примерно знаю, каким должен быть ум исследователя нашей цивилизации. Цивилизация разваливается, люди теряют память о нашей прошлой жизни. Приближается голод и хаос. Я единственный храню еще память. От дальних границ приходят слухи об устройстве жизни во внешнем мире. Я согнал рабочих на земляные работы. Я построю модель сооружения меньшего размера. Но она обхватит все эпохи, она вберет в себя все достижения, стили сооружений нашей цивилизации. Рабочие иногда становятся неуправляемыми, они слышали о другом устройстве взаимоотношении с руководителями. Мне трудно заставлять их работать. Их понятия об мироустройстве меняются. Иногда пройдя по туннелям и громадным помещениям, я ловлю себя на мысли, что могу не успеть. Виной тому не мой возраст, он хотя и немолодой, но еще достаточно крепкий. Меня пугает стремительность разрушения цивилизации. В этом зале я строю каналы наполненные водой, макеты подводных лодок деревянные. Потомки поймут меня. Это все лишь ключи к разгадке нашей цивилизации, которые я разбрасываю тут и там. На стенах лозунги и призывы, макеты танков, ракет, бомб. В складах ящики одежды и текстиля, все они отчасти настоящие. Я построил даже маленький мавзолей нашего вождя, он не должен достаться врагу-это часть нашего мышления. Макеты людей в разных формах одежды. Вынуто огромное количество земли. Скоро я закончу работу. Рабочие сделали многое. Но они теряют память прошлого. Они стали другими. Хотя внешние границы существуют, неприятель далеко, но мозги рабочих стали мозгами будущего и почти ничем не отличаются от мозгов неприятеля. Теперь я остался один в этих сооружениях. Я брожу по прохладным помещениям. Мне так надо расставить ключи, чтоб они объясняли исследователям язык нашей цивилизации. Язык людей погружающих под землю. Даже не смог бы понять язык нашей цивилизации, не знай его с самого детства. Как мне разложить письмена и предметы и изображения, чтоб любая человеческая логика могла разгадать. Мне приходится подолгу представлять себя иностранцем, человеком будущего, ничего не имеющего с нашей цивилизацией. Я понимаю, что мне не надо давать полной информации, а лишь немного, но очень понятно. Ключи к разгадке. Но это так сложно. Мне хочется, чтоб в будущем родился гений, который совладает с этим. Неужели я неспособен достичь того, чтоб передать это. Неужели я не смогу пробиться через отсутствие преемственности поколений и передать знаки нашей цивилизации. Людям будет интересно рыться в земле, они найдут гигантские сооружения. Они не будут знать о них ничего. Не будут знать об эпохах их постройки. Тогда они натолкнутся на мое сооружение. И тогда найдется тот, кто разгадает оставленные мной ключи. По моим сооружениям они определят возраст тех сооружений, которые нашли до меня. Они узнают авторов этих сооружений, их назначения и будут разбираться в стилях сооружений. Но он должен быть гениальным даже несмотря на то, как доступно я расставлю ключи к разгадке нашей цивилизации. Мое значение тут не важно. если захотят, могут и найти мой скелет. Но это не имеет значение. Я не строю себе памятник. Я лишь хочу быть проводником нашей цивилизации. Я частное лицо и не правитель. И мое сооружение частное. Но оно имеет черты сооружений могущественных правителей нашей цивилизации.

Мой приятель

Мой приятель детства-миллионер. Это кажется неправдоподобным. Но думаю, что это всего лишь мои ощущения. Я привык его воспринимать равным. Он собрал журналистов, он хорошо держится, скромно улыбается. Живет он в скромной квартире. Эта квартира не может быть квартирой миллионера. Он ездит на дорогой машине с четырьмя телохранителями и секретарем. Секретарь постоянно что-то записывает и вызывает уважение. Он организовал работу в степи. Рабочих возит специальный транспорт. Мы, односельчане, довольны моим приятелем. Он дал работу. Но сегодня мы опоздали на 5 минут, автобус уехал. Дорога до работы очень долгая. Мы могли бы добраться другим транспортом, но нам трудно сориентироваться. Транспорт движется в разные точки. И вероятность, что мы остановим именно тот транспорт, мала, кроме того транспорт движется через определенное время. Пропуская один транспорт, мы теряям часть рабочего времени. Пропуск большого количества транспорта делает бессмысленным добираться до рабочего места. Сейчас загорелась степь. Степь горит участками, часть рабочих работает на негорящих участках. Та часть рабочих, чьи рабочие места горят, покинули рабочие места. Есть вероятность того, что наши рабочие места сгорели. Хотя это трудно предположить, потому что оно очень далеко, горит степь только на выезде. Хотя огонь распространился довольно далеко. Огонь горит вдоль дороги. Дороги задымлены, возможно, передвижение на машине невозможно, можно задохнуться. Не отразился ли пожар на денежном состоянии моего приятеля. Не является ли пожар следствием его неплатежеспособности. Мы никогда не верили, что он-миллионер. Нам хочется в этом разубедиться.

Мусор

Обилие наших ракет вызывает у нас уныние. Мы не можем как-то навести порядок в их местонахождении. Но мы привыкли к ним, они часть нашего пейзажа. Никто не говорит о полном их уничтожении. Но в необходимости в наведении порядка не сомневается никто. Отдыхающие, выезжающие за город, вполне могли бы в установленных и отведенных для этого местах жечь ракеты. Но ракеты валяются там и тут, иногда они становятся причиной порезов на ногах маленьких детей. Им трудно отличить боевые ракеты класса «воздух-воздух» от валяющегося валежника. Ракеты занимают важное место в нашем обществе. Есть технологии, которые позволяют использовать ракеты в качестве строительного материала в строительстве жилья, в безлесовых местностях их можно было бы использовать в качестве искусственного леса. Но все это требует денег и инвестиций. Больше всего в использовании преуспели жители деревень. Срубы колодцев, охотничьи сторожки-это часть деревенского пейзажа. Но строить дома из ракет в деревне считается признаком бедности. Несущие плоскости ракет придают безобразность домам. Возможно, нам следует придумать новое употребление нашим ракетам. Возможно, следует вернуть первозданный облик природе. Но не потеряем ли мы очарование, которое досталось нам от предыдущего поколения.

Утро

Что-то не заладилось с утра. Эта кошка. Она вылезла из отверстия в стене и съела полиэтиленовый пакет. Должно быть пакет был с запахом вкусной еды. Меня беспокоит ее пищеварение. Сможет ли она его переварить. Хотя это неважно. Сейчас животные научились поглощать пластиковые пакеты. Из отверстия появилась голова таксы. Она не вылезла, но уже глотала пластиковый пакет. Кошка вернулась к отверстию. Она не заметила собаки и влезла ему в пасть. Собака проглотила кошку и исчезла. Это должно быть нормально. Но ненормален сегодняшний день. Мы заскакивали в автобус. Я сажусь с передней двери. Вдруг женщина, сидящая рядом, кричит, что отвратительный запах. Мужчины показывают на пакет, стараясь обратить на него мое внимание. Я смотрю на пакет, пытаюсь вспомнить, какое отношение могу иметь к нему. Потом думаю, должно быть я забыл, что к этому пакету я мог иметь отношение. Надо просто выбросить пакет с гниющим мясом. Я выхожу из автобуса, чтоб выбросить пакет. Женщина выходит со мной, она говорит, что зайдет через задние двери. Она не может вынести этого запаха. Выпрыгивают двое молодых людей. Они быстро заскакивают через заднюю дверь. Женщина зацепляется за что-то в двери и незначительно рвет себе брюки. Она начинает пререкаться с водителем. Водитель напряженно хранит молчание. Но видно, что ему все это надоело. Когда мы хотим зайти через заднюю дверь, двери захлопываются и машина мчится. Меня немного смущает, что женщина из-за меня осталась без автобуса. Хотя не совсем чувствую вину. Ведь вполне может быть, я не имею отношения к этому мясу. Я вынес только из деликатности. Автобус разгоняется и мчится на предельной скорости, не сворачивая на эстакаду. Врезается в нее. Загорается, на такой скорости вряд ли кто в нем выжил. Гигантская эстакада медленно падает на огромное здание. Происходит взрыв, и здание загорается. Это здание внутри имеет огромную энергию, я это чувствую. Женщина проклинает водителя. Я говорю женщине, что провидение пощадило нас. Теперь нам надо по возможности уйти подальше отсюда. Надо торопиться. Я не знаю насколько мощная энергия находится внутри этого здания. Но лучше не искушать судьбу, надо воспользоваться тем, что провидение нас пощадило. Мы почти бежим от здания. Ведь провидение не может быть бесконечно на нашей стороне.

Аттракцион

Строительство этих сооружений имеет какой-то смысл. Наши технологии по компьютерному моделированию достигли своего предела, теперь этим никого не удивишь. Теперь мы вернулись к старым балаганным представлениям. Новые машины требуют огромных энергий. Но можем ли мы мелочиться, если вопрос стоит об эволюционной атрофии. Способности человеческих цивилизаций выживать в трудных суровых условиях. Эти цивилизации исчезают, унося с собой культуру. В культуре способ выживания не единое напряжение всех возможностей человека, а комфортная продолжительная жизнь в условиях непригодной для современной универсальной цивилизации. Нам надо найти последних людей из этих цивилизаций и воссоздать по их памяти сели, горные обвалы, арктический мороз и выжженную пустыню, надо сделать так, чтоб не было лжи. Чтоб реальность соответствовала их воспоминаниям. Лет с пяти до десяти я жил в своей культуре. Это очень мало, но это то, что осталось. Потребуется огромная пустыня, стада животных. Но смогу ли я вспомнить то представление жизни. Вернуть страх перед барханными лисами, преклонение перед могилами предков. Сейчас это может выглядеть сентиментальностью. Но в той жизни это было грубой правдой устройства мира. Пустыня имела разум. Она гарантировала жизнь, если не оскорбляли ее правил. Кони, скот, выживая сами, знали свои приемы выживания, они прикрывали людей. Надо было лишь знать язык животных. Природа, убивая, в последний момент дарила жизнь. Ландшафт меняла после стихии. Ориентиры терялись. Животные сами выводили людей. Мы ведь не испытывали страха и дискомфорта, мы знали: пустыня нам покровительствует. Почему умирали другие, им помешали другие злобные духи. Но как из этого сделать аттракцион. Нанести пески, установить вентиляторы, калориферы, для создания горячего песка и много света, потом кондиционеры, для создания холодного ветра. Но ученым все кажется реальным. Они навезли земли, металл, бетон и механизмов. Мы не можем точно сказать насколько реальны животные. Живые ли они или они механические куклы или электронные игрушки. Пески движутся, огромные барханы перетасовываются, двигается, меняется ландшафт. Строительство прошло очень быстро.,большое пространство земли превращено в аттракцион. Первых посетителей аттракцион привел в восторг. Но насколько реальна опасность в аттракционе. Мы не можем знать, устроители держат это в секрете. Ходят слухи, что аттракцион более реален, чем действительность и есть случаи пропажи людей. Но могут ли по современным законам опасность быть реальной. Может это выдумка, придуманная, чтоб завлечь туристов. Я с некоторых пор испытываю страх и не хочу проверять аттракцион. Каждый эпизод работы аттракциона в моей жизни мог принести мне смерть. Я думаю аттракцион удался, устроителям удалось вдохнуть сомнение в разумность механизмов. Теперь у посетителей возникла потребность в вере. Во что будут верить они. Сможет ли механизм смоделировать веру, существующую столетиями. Администрация аттракциона хранит молчание, как хранят молчание пески. Меж тем популярность аттракциона растет. Строятся новые участки в аттракционе.

Учеба

Необходимость учиться в городе К..Автобусы отходят от станции, мне трудно найти автобус, на котором я мог бы добраться до города К..
Я спрашиваю у лысого худого человека в очках, как мне доехать до города К..Он очень спешит, ему надо сесть на свой автобус. Он показывает на маленький автобус. Он говорит, что этот автобус доезжает до города в высокой широте, оттуда я могу ехать на восток до города К.. Я вспоминаю, что до города К. я ездил раньше с городов средней широты. Он говорит, что возможно это было раньше, но теперь туда точно отправляют с городов высокой широты. В этом не может быть сомнений. Он впихивает меня в легкий автобус, который уже отправляется. Я сажусь на сиденье, автобус едет, кругом сидят жители с городов высоких северных широт. Они и раньше приезжали рыбачить в наши края. Но тогда они ездили в поездах, сколько их замерзло в вокзалах, взорвалось и обуглилось в котельных и осталось замерзшими в прибрежных камышах. Им сейчас выделили автобусы, они их довозят прямо в северные города. Я думал, что эти автобусы будут большими. Эти маршруты очень много рекламировались. Автобусы оказались маленькими и теплыми. Но тот холод, который начинается при приближении к городам средних широт, сводит на нет это достоинство. Жители северных широт одеты в теплые ватные штаны, валенки, дубленки и меховые варежки и непрерывно пьют водку. Я знаю, как им тепло и уютно сейчас. Я носил когда-то в армии такую одежду при холодах близких к минус семидесяти градусам. Необходимость учиться не позволила мне так одеться. Я одет в куртку, брюки, ботинки. Вся одежда моя зимняя. Но она не спасает меня в этих холодах. Автобус останавливается, пассажиры выходят мочиться. Но почему я не вышел сразу. Ведь мне нужнее, чем им. Я выхожу, мне холоднее и кроме того, когда еще автобус остановится. Не будет же автобус останавливаться специально для меня. Как хорошо было бы сейчас лежать в теплой одежде и пить водку, согревая себя изнутри. Но водка без теплой одежды не прибавит уюта. Через некоторое расстояние от города средней широты начинается полоса ледника. Северные города лежат в ледниках. Я не представляю, как они живут там. Меня пугает, что будет, если этот маленький автобус сломается. Как выжить мне в легкой одежде. Я все больше убеждаюсь, что мое желание учиться-авантюра. В северных городах, я думаю, что их жизнь сосредоточена внутри их домов. Еда их это рыба, которую ловят они в наших краях и потом возвращаются в свои дома и запираются в них, чтоб спастись от холода. Но если в город К. надо добираться, пустившись на восток на уровне города высокой широты, значит город К. находится на той же широте. Ледник идет параллельно широте на восток, он мне кажется ближе к востоку, идет даже южнее, ведь там находится третий полюс Тибет. Значит город К. находится на леднике. Значит холод в городе К. значительней, чем холод, который я испытываю сейчас. Как я буду учиться, если мне придется бороться с холодом. Как я представляю свою жизнь в городе К. Учеба и место моего жительства, преодоление этого расстояния.,безжизненного от жуткого холода. Мое образование будет недолгим: месяца полтора. Но думаю в жутком морозе месяц будет идти за год.

Бетман

Я помогаю этой девушке, она учительница в школе, перетаскивать парты. Я работаю в другом месте. Бетман-просто хобби. Трата времени для удовольствия. Я знаю, что девушку должны убить или похитить, это не важно, не важно и то откуда я это знаю. Это детали моего хобби. Мое хобби не подразумевает флирта. Да и девушка не красива. Директриса давно привыкла ко мне, я помогаю уже несколько лет. Это мое первое задание, которое я хочу решить как бетман. Зло непременно свершится. Мои способности супергероя были отточены давно, с тех пор я их не проверял. Мне лень это делать. Работа, которая меня кормит, и помощь школе, которую я вынужден делать, чтоб охранять жертву, меня утомляют. Я начинаю подозревать, что я обрюзг и вряд ли меня выдержит веревка, с которой я мчался по небоскребам. Да были небоскребы я уже не помню. Я уже давно начал вникать в свары учителей. Мое старание избегать их уже не дает успеха. Оскорблениями они заставляют принять чью-либо сторону. Да сама жертва уже не церемонится со мной. Она, занимающая низшую иерархию в учительской среде, хочет образовать еще одну лестницу и поместить меня туда. Я думаю, что когда на нее нападут, я не стану ее спасать. Больше я получу удовольствия от этой расправы. Но зло дремлет. Может его нет вообще. Мое хобби мне уже в тягость. Но я уже стар, мне трудно придумать другое увлечение. Я помню, что давно как-то представлял, что это увлечение доставит мне удовольствие. Я пытаюсь это вспомнить. Но ничего. Все истекло. Иногда я вижу людей, которые узнают меня на улице. Тогда кто-нибудь крикнет: «Да ведь это же Бетман!«Толпа зевак собирается, они разглядывают меня, тараща глаза. Потом они смотрят наверх. Я качаю головой. Они расходятся. Тогда я начинаю думать, потребность во мне не иссякла. Виной того, что я не занимался, является. потеря абсолютного зла. Абсолютное зло усмирено законом и сидит в тюрьмах. Зло мне не доступно. Закон работает. А ведь были времена. Когда пули летели тучами. Я добавлял в эту стаю свои. Хотя думаю, что дело не в отсутствии законов. А в том. чтобы их принимали. В определенных условиях массе людей смерть становится меньшей неприятностью, чем жизнь. Зло раздает смерть, сама не ценя свою жизнь. Мое призвание бетмана вернуть злу смерть. Это не решает проблемы, но смотрится красиво. Я думаю, что учительница умрет своей смертью, да и я, уставший, уйду на пенсию.

Возвращение

Я вернулся в свое село. Оно безлюдно. Дома большие, сделаны в кубической форме из белого речного песка. Пройдя половину села, я увидел выходящего старика. Он узнал меня. После приветствия взял за руку. Я сказал ему, что село безлюдно. Дома большие. Он сказал, что это так. Я сказал, что нынче песок дорогой; он сказал, что это действительно так, и повел меня на вершину песчаных хранилищ. Мы сели на холм. Он говорил, что непонятно откуда нынче молодежь берет деньги. Ведь песок очень дорогой. Они строят дома из песка почти с дворец. Я спросил, не добавляют ли они в песок какой-либо связывающее вещество. Он говорит, что нет, просто песок утрамбовывается. Я говорю, что ведь песок сдувается и летит. Он говорит, что песок -не лучший материал. Он летит отсюда с хранилища. Я говорю, что не понимаю логики этого строительства. Дед говорит, что и сам не понимает логики. Но молодежь строит. Моя мимолетная мысль: построить такой дом. Нет, мне не осилить, у этой молодежи столько энергии, важно больше энергии разрушения ветра. Я не смогу.

Бульдозер

Его просьба меня пугает. Стремление к совершенству в достижении телесной прочности. Он говорил, что это так просто. Он приморозит себя к сиденью тяжелого сорокатонного бульдозера. Я столкну его ковшом. Он почти так уже делал. Его, примороженного к бульдозеру, волокли по сыпучему грузу вверх тормашками. Ничего не случилось-он живой. Сейчас ничего не случится, для него это важно. Как поведет себя его тело при разморозке, если произойдет скол или небольшое вспучивание, которое мы наблюдаем на льду, когда давим на него ножом. Ведь такое вспучивание может произойти на месте контакта ножа ковша моего трактора. В любом случае это опасно. Мне страшно согласиться. Я откажу ему даже видя, как это делает его несчастным. Он бегает по бугру сыпучего груза, активно машет руками, он уговаривает всех. Он надоел всем. Неужели нельзя без этого обойтись.

Наводнение

Вода прибыла неожиданно. Один из наших домов давно уже уплыл. Уплывал и этот, но я успел выпрыгнуть из дома и прибил его к возвышенности. Дети выпрыгнули из дома. Брат построил времянку из древесностружечных плит. Теперь мы можем лежать и говорить обо всем, как в детстве. Это так легко и просто. Как трудно понять, что нет забот о других людях, которые зависят от тебя. Брат говорит о природе наводнений и их последствиях. Все это увлекательно. Но где-то ведь есть жена и дети и уплывший дом. Но это сейчас не важно, важно сейчас понять, от чего возникает это красивое природное явление. Возможно я сам еще ребенок. Еще одна глупость, которую я не могу в себе победить это неспособность планировать будущее. Ведь надо плыть в низовья ловить свои дома. Наша времянка удобна нам с братом хорошо. Мне надо заметить своих своих детей. Но заметив их, нужно вернуть им уплывший дом. Я не способен на это напряжение. Я лежу и слушаю разговор брата об устройстве наводнений. Он сделал хорошую времянку. И нам в нем хорошо как в детстве. Но детям нужен дом и все равно придется плыть за ним.

Здание

Наш опыт знания этой комнаты ничтожен. Это порождает догадки, легенды об этой комнате. Мы блуждаем по зданию, зная о притягательной силе этой комнаты. Вернее, мы знаем о содержимом этой комнаты. Мы даже приближаем содержимое к этой комнате. Но все же то, что происходит с тем, что мы преподносим к этой комнате, выше нашего понимания. Я даже имел опыт и знания того, что в этой комнате, когда еще не был жителем этого здания. Но тот опыт был опытом постороннего. Этот опыт мне трудно представить, находясь внутри здания. Сдерживание воспоминаний мне стоит огромных усилий. Эти воспоминания губительны для меня и постояльцев здания. Есть и обслуживающие этого здания, они бесстрашны, а их страхи постояльцев не касаются, они никогда не превратятся в предметов этой комнаты, вернее, это не произойдет скоро. Мои прогулки по коридору вдали от этой комнаты. Я знаю, что при приближении растет вероятность обзавестись предметом, который я должен приблизить к этой комнате. Я не раз это делал. Холод этих предметов и подозрения делают наши страхи сильнее даже, если бы мы открыли покрытия и увидели предмет. Особенно смелые постояльцы утверждают, что эти предметы в той комнате подвергаются разборке. Но никто не хочет это представить. Даже тот, кто говорит, он не представляет. Он кидает эти слова, они превращаются в снег и опадают на пол. Никто не смотрит на пол и не наступает на этот снег, лишь уборщицы убирают их потом.
Я знаю эти здания, я выходил из них, но никак не могу гордиться этим. Каждый раз я уверен, мне хочется быть такими, как служители этого здания или опять стать посторонним. Здание имеет над нами власть и мы инстинктивно сбиваемся в кучи, чтоб противостоять тяжести стен.

дом

— Что это за шум на улице? -Это дом дает музыку на улицу. Это очень удобно, если устраивать свадьбу или вечеринку. Там, на улице, развлекается молодежь. Но ты можешь выключить музыку. Выключатель в углу. -Нет, пусть развлекаются. -А это твои гости. Многие-твои сослуживцы, знакомые. Они знают о твоем новоселье и приехали сюда. -Но почему они умирают? -Очень просто: кто-нибудь из них пожелал что-то плохое, захотел тебя побить. Дом их начал убивать-удар током, яд в бокал с вином или напитком. -Но это же преступление. Надо сказать, что я к этому не имею отношения. -Теперь тебе не выйти из этого дома, ты нарушил чувство справедливости дома. -Вы уверены, что я купил этот дом, я что-то не помню. -Теперь это не имеет значения. Как и твое желание иметь дом. Мне надо идти, вы не единственный клиент, которого я знакомлю с домом. -Вы уверены, что у меня было желание. -Теперь и это не имеет значения.

Колосс

Когда надоели знакомые лица, хочется уехать в автобусе в сторону соседских деревень. Находиться среди незнакомых людей. Смотреть из окна автобуса в населенные пункты, в которых никого не знаешь, думать об их существовании. Думать на сколько они удалены от столицы. Ведь близость столицы делает намного понятным их жизнь, чем дальше от столицы, тем непонятнее их жизнь. Автобус проезжает деревни, названия которых я еще смутно знал. Он едет в северные районы нашего края. Автобус выезжает в гористую местность. Наш край не имеет гор, но я слышал, что в верхних районах есть местность, которая имеет скалы, они выходят из степи, но я там не был. Теперь я вижу, что горы больше плоские, но перед въездом в деревню имеют высокий утес. На утесе полуразрушенное древнее здание-колосс. Внутри развалин здание такой же архитектуры, построенное веками позже. Оно цело, хотя и обветшало за века. На краю утеса стоит туалет. То что туалет я догадался по круглому отверстию на выступе платформы, на котором установлен туалет. Оно мне видно отсюда, с автобусной остановки, находящейся внизу. Нечистоты летят в пропасть с утеса. Дома деревни построены из камней древнего здания. На одном из домов видно круглое отверстие. Видно, что этот камень служил отверстием для туалета несколько веков назад в здании. Мне хочется спросить у местных, что это за древнее здание. Но думаю, что они не знают. Они живут как и мы, они не помнят, когда появились они здесь, им привычен этот скальный грунт, им привычно каменистое дно в их реках, как привычно нам илистое или песчаное дно. Спросив о здании я удивлю их любопытством, покажу свою непрактичность. Кого могут занимать эти развалины. Одна из стен здания-колосса цела полностью, остальные полуразрушены, об устройстве можно судить по зданию, которое раз в пять-семь меньше его и является его копией. Это здание не маленько. Оно монументально, но привычно своими размерами, по крайней мере соизмеримо с представлениями о таких зданиях. Должно быть в последнее время оно использовалось в качестве зернохранилища или колхозных складов. Стены древнего здания не представляются возможными построенными человеком. Но даже если его построили люди, то должно быть оно было центром древней империи, которая имела материальные и людские ресурсы для такого масштабного строительства. Количество людей, живущих сейчас в деревне, мало, хотя нет тут других грандиозных зданий, но можно предположить, что здесь было население в легко разрушенных домах. Их дома стерла толща времени. Высота стены огромна, кажется стороили его великаны, какие технологии использовали древние. Я не стану ни о чем спрашивать деревенских, я знаю, что здание это всего лишь часть их естественного ландшафта. Я знаю о них почти все лишь с той разницей, что топчут они каменистый грунт.

Стена

Моя память, ее возвращение. Я сижу дома. На востоке стена. Стена китайская, причем изготовленная по поздним и по ранним технологиям. Эта стена имеет ворота, за ней светит взрыв. Да, взрыв, застывший взрыв. Говорят, что природа застывшего взрыва это сверхмалая черная дыра. Размером меньшим атома и весом с Эверест. То, что древние стены обеспечивают вакуум в лабиринте. Воздух застоялся за стенами и от долгого неиспользования вдруг разрядился и исчез, обеспечив стабильность взрыва сверхмалой черной дыры. Материя, возникающая попарно вблизи черной дыры, одна из которой тело или антитело падает в черную дыру, а другая излучается в пространство. И потому свет этого взрыва. Он мне не мешает. Мне нужно вернуть память. Мне надо что-то писать в тетради. Я открыл ее много лет назад, может быть десятилетие назад. Мы все вдруг потеряли память. Окружающее живет так же как всегда. Нужда в памяти у него относительная. Хотя и бывают сбои. Строится здание, по ходу строительства забывается его назначение, хотя постройку можно приспособить. Мой текст немного продвинулся. Я забыл к чему имел отношение текст. Может быть, это не важно, вернее я не помню. Этот взрыв. Люди сидят вдоль стены у ворот. Ворот много, некоторые говорят, что ворота иногда открывает стража и запускает. Хотя неизвестно когда и какие открываются. Некоторые сидят всю жизнь так и не попав внутрь стены. Я знаю, что мне совсем не важно попасть внутрь стены. Я знаю, что моя память лежит за пределами стены, в глубинах лабиринта стены. Я понимаю, что стены созданы от природы моей памяти. Но мне нужна она. Прежде чем попасть за стену я должен быть внутри лабиринта стен. Там где застыл взрыв. Лабиринт стен подвижен, каждый закоулок отражает часть жизни попавшего в него. Эти закоулки подвижны. Они возвращают утраченную память и дают возможность дописать текст. Но ждать у одних из ворот, зная что откроют другие, или не откроют никакие и никогда. Меня успокаивает то, что взрыв мне родственник. Я помню, что имею отношение к этому взрыву. Это смутная память. Как и смутно помню, что стены-защита от взрыва. Стены не родственны, но и они часть моей природы. Ведь написав текст, я дам прочитать окружающим. И верну им память. Я не уверен, что ожидающие у стен смогут сделать то же самое. Моя неуверенность зиждется на том, что они не принадлежат к людям, создающим тексты. И думаю, что моя родственность к взрыву повышает мои шансы. Я беру палатку и сижу у стен. С каким восторгом строилась эта стена. Она до сих пор защищает от меня по эту сторону как моих предков по ту сторону в прошлом. Но мне нужно нутро. Нутро, которое откроет мое нутро. Насколько жива черная дыра. Может мне ее подозвать, открыть ворота. Но думаю, что этого нет в регламенте. Открывает ворота страж. Эти стены хранят память этого мира. У меня бумага, чистая бумага. Она ждет текста, чтоб вернуть память. Я жду. Стены до сих пор строятся. сносятся обветшанные. Под звуки оркестра и под речи руководителей возводят новые стены. Они увеличивают память стены. Но здесь нет никакого времени, оно застыло в отсутствии памяти. Хотя я не понимая старею, я не помню как стал уже немолодым. Я даже думаю, что не запомню свою смерть. Мой родственник, первородный взрыв, смотрит мне в глаза и не может мне помочь. Его как и тогда сдерживает стена.

Башня

Моя затея построить Вавилонскую башню во сне зародилась в дни моей юности. Потребовалось очень много исследовательской работы, которую я провел в библиотеке. Нужно было возродить технологию строительства, соответствующую этому периоду истории. Об использовании сна я тогда мало знал. Маги прошлого, которые достигли в этом выдающихся успехов, мало что говорили о самой технике. Людям больше известны плоды их постройки. Попытки узнать от очевидцев, не говорили маги что-нибудь о самой технике, ничего не давали, Сведения скудные и малозначительные. Скоро я понял, что необходима лишь практика и со временем рождается искусность. В моих первых снах я расчистил главную площадь старого исчезнувшего города. То, что город заброшен и безлюден, мне ничуть не мешало. Башня строилась из самана. Изготовление кирпичей требовало очень большого напряжения моего сознания. Находясь на расстоянии я не мог видеть плоды своего труда. Кирпич за кирпичом в течение десятилетий я складывал эту башню, на это ушла почти вся жизнь. В своих снах я трудился до изнеможения, ведь это единственная постройка на месте разрушенного города. Я пил воду из соленых озер, утоляя жажду. Кожа слезала от палящего солнца. Сейчас я немощен, уже стар и включая телевизор я слышу, что люди видели в районе старого города проступающие черты призрачной огромной доходящей до неба башни. Сейчас меня это не удивляет, уже десять лет видят люди эту башню и почти к ней привыкли. Но как утверждают люди, бывшие в старом городе, воздух при прохождении призрачной башни плотнее, становится трудно идти и трудно дышать. Сегодня у меня праздник, я кладу в своем сне последний камень башни. Утром включаю новости. Башня стала реальностью. Стены плотны, люди поднимались на ее вершину. Я вышел на улицу, прохожие прошли сквозь меня.

Артист с яйцевидной головой кинематографист

Будь я кинематографистом, у меня возникла бы необходимость в яйцеголовом артисте. Возможно, через какое-то время, после потраченных усилий я заполучил бы того артиста. Но съемки не продвинулись ни на чуть. Всему виной моя поспешность, с которой я отправился на поиски такого артиста. Любой, кто снимает фильмы, знает, что вначале нужен добротный сценарий. Сценария нет. Ведь вначале, когда задумывался мной фильм, я увидел персонажа с яйцевидной головой, я подумал, что фильм невозможен по причине невозможности заиметь такого артиста. Я легкомысленно бросился на поиски артиста. Теперь я имею артиста, он нервно ждет, он думает о том, как теряет свое время. Пытаюсь вспомнить действия персонажа. Ведь я видел краски, я видел движения персонажа, почему я не подождал и не разглядел его. В наше время можно достать, что угодно. Почему я поверил в безнадежность поиска артиста с яйцевидной головой. Вся красивая картина исчезла. Красив был не персонаж с яйцевидной головой, а было красиво в целом. Почему меня смутила невозможность такого артиста. Он существует, он передо мной, он знает себе цену, он снялся в немногих любительских фильмах. Он профессионален, но откуда мое убеждение в его невозможности. Возможно я разглядел красивую картину с той стороны, где был этот персонаж. Интересно какой процент занимал этот персонаж. Возможно он хорошо смотрелся бы на фоне всех моих созданных картин. Я держу его у себя на киностудии целый год. Мы почти не разговариваем, хотя часто пьем чай за одним столом. Я оплачиваю ему дни съемок. Хотя съемок нет. Я жду картину, которая появится. И тогда артист с яйцевидной головой у меня будет под рукой. Иногда он говорит, что не будь связан с моими съемками, то снялся бы во многих фильмах. И может был бы знаменитостью. И имел бы большой успех у женщин. Его возили бы на лимузинах, участвовал бы на фестивалях, ходил по красным дорожкам и получал бы призы. Всему помеха я.Я связал его обязательствами и держу его здесь как пленника. Я говорю, что не держу его. Он говорит, конечно, вы кинематографист опытный и знаете, как сделать меня знаменитым, но хотелось бы увидеть сценарий. Я говорю, сценария нет. Что для начала мне нужны были вы. Нет, не вы, а возможность вашего существования. Я отпихнулся от наплывающей картины. Я не стал ее запоминать, не стал ее обрабатывать, вообще делать все то, что потом воплотилось бы в сценарии в картину. Теперь я имею его, но не вижу картину. Я надеялся ее дождаться, но она не приходит. Теперь надежды кончились. Вы свободно можете идти. Я вас не держу. Но почему он не уходит, он живет на мои деньги, он молча пьет со мной чай. Уходит, когда ему заблагорассудится. Ведь я освободил этого артиста. Почему он не исчезает в невозможность. Почему он вызывает у меня сожаление о невозможности поймать пропавшую картину. Картина стоила того, чтобы быть продолжением моих прошлых картин и быть прошлым для моих будущих. Она была в стиле моих работ. От нее остался лишь этот яйцеголовый артист, полный обид и претензий ко мне. Насколько долго моя неудача будет материальной. Он сказал, что будет ждать появления картины. Он говорит, что вам, успешным кинематографистам, может быть, это пустяк. Но для него этот фильм шанс выйти из безвестности. и не его вина, что я потерял картину. Она нужна ему. Я говорю ему, что даже если фильм будет успешным, на него не сразу посыпятся приглашения от крупных киностудий. Даже, если принять, что фильм был успешным, маловероятно, что кинематографисты решат, что он будет успешен в их фильмах. Кроме того, фильм может быть неудачным. Такое тоже возможно. Но даже, если решат, что фильм был успешным, но могут решить, что успех был чисто от внешних его данных, а не от его хорошей игры. Возможно, все сложится удачно и вас будут приглашать в самые известные киностудии и будут давать незначительные роли и платить стабильные гонорары. Но все равно вас не возьмут на роль героев-любовников, которые посулили бы вам большие деньги и славу, о которых вы так ярко представляли. Он молчит, он ходит по киностудии. Он больше молчит. Возможно, он вспомнит картину, которую мне никогда не вспомнить.

Всемирный консорциум

Строительство газопровода всемирным консорциумом. Газопровод решено было построить по схеме пентограмм. Устройство газопровода должно олицетворять вселенную. В центре должна находиться главная задвижка. В пентаграмме она соответствует вращению мужского и женского начал. Дальше трубы лучами отходят от центра. Лучи соединяются между собой по принципу точек и палочек, соответствуя мужским и женским началам в пентаграмме. Мужское начало-это течение газа с правого луча трубопровода в левый луч. Женское наоборот. Бесчисленные лучи и трубопроводы соединены задвижками, которые обеспечивают перекрытие задвижек в случае непреодолимой силы, возникающей на том или этом участке трубопровода. Революции, войны, терроризм делают участок трубопровода бесполезным и неработоспособным. Мужские и женские трубопроводы путем перекрытия задвижек доставят газ за пределы участка, подвергнутой непреодолимой силе. Кроме того с течением времени трубы ржавеют, приходят в негодность, возникает необходимость в замене. Бесчисленные рабочие непрерывно ремонтируют участки газопровода. Сварщики рождаются, взрослеют и однажды сев на трубу никогда с него не слезают. Лишь, достигнув конца жизни, они соскальзывают с трубы и летят к центру земли к главной задвижке и рассыпаются так и не долетев. Одна из проблем консорциума-это остаток газа в трубопроводах во время возникновения непреодолимой силы или аварии в трубопроводах. Эти потери вызывают потери давления на значительных участках пентаграммы. На это было придумано консорциумом решение. Мощные перекачивающие насосы скачивали или докачивали газ в этих участках. Вселенная газа существует стабильной уже много лет. Нашлись школы, которые утверждают, что главной задвижки не существует. Газ в системе не пополняется. Система работает на однажды закачанном газе. И скоро он исчерпается. На что консорциум отвечает, что за последние сто лет не замечено значительного падения давления. Нашлись экстремальные парашютисты, готовые падать к центру земли и доказать существование главной задвижки. Один из скептиков и приверженцев конца света утверждает, что возможен взрыв всей системы. Но это утверждение ложно, цепь задвижек делает это невозможным, доказательство тому нахождение многих участков в зоне боевых действий. Рождаются школы, которые хотят построить арифметическую схему системы. Но это бесполезное занятие. Никто не знает, сколько ремонтов производилось в системе, сколько ярусов имеет система. Ведь многие ремонты производились без удаления старых труб. Верно лишь то, что при строительстве учитывался принцип мужского и женского начал. Один ученый утверждает, что консорциум ошибся, построив систему по принципу пентаграмм, она нерациональна, потому что невозможно объять ее разумом. Она стала бесконечной как сама вселенная. Значит, мы не управляем системой, а система управляет нами. Это утверждение нас пугает, мы привыкли доверять системе. Один из древних старцев говорит, что он первостроевец, утверждает, что вполне может объять систему. Ведь он строил ее часть, зная хорошо часть, достаточно умножить на много. Но войны и революции превратили часть труб в свои жилища и подземные ходы. Одно это делает бессмысленным утверждение первопроходца. Недавно возникшее течение «Айда к главной задвижке!» перевернул все общество. Дети во главе со своей учительницей, прихватив утренний завтрак, бродят по лабиринту труб. Занятие бесполезное. Многие трубы уходят вниз, смешно было бы утверждать, что они берут начало у главной задвижки. Тогда главных задвижек было бы много. А это разрушает само понятие главной задвижки. Официально консорциум не опровергает и не утверждает существование главной задвижки. Безусловно она есть. В древних газетах в нескольких местах пишется об ударном монтаже главной задвижки. Но это могла быть главной для какого-нибудь участка. Кроме того в строительстве участвовали много заключенных. Они могли вполне подшутить в духе своих зоновских законов и притвориться молодыми ударниками и утверждать, что они установили главную задвижку. Проверить это очень трудно. Заключенные очень скрытные и живут своим сообществом и редко выдают подробности. Один из экономистов выдвинул гипотезу, что подходящий к главной задвижке газ бесконечен и представил свои выкладки. Он утверждает, что нам беспокоиться не о чем. Его расчеты говорят, что при строительстве системы было принято обоснованное решение, что газ будет бесконечным. В противном случае строительство было бы экономически нецелесобразно. Астрологи и маги утверждают, что могут гадать и предсказывать судьбу по схеме системы. Для этого они отправили целые экспедиции для изучения центральных схем. Открыты маршруты путешествий вдоль труб системы. Говорят, что это помогает расслабиться и освободиться от стрессов. Эти туры очень популярны. Но мы гуляем по трубам и без туристических гидов. Мы верим, что система бесконечна и бесконечен закачанный в нее газ. Мы привыкли к лабиринту, потерявшую свою рациональность и превратившуюся в бесконечность.

Мои собаки

Я много путешествую, мои возвращения редки и не продолжительны. Сегодня со мной спутник и гость. Я в своем доме, в котором, должно быть, отсутствовал. Мои собаки, их трое. Я говорю гостю и ем сливы. Срываю их с дерева. Мои собаки говорят мне, что они не созрели. Они кусают сливы и сплевывают. Они говорят, что каждый день пробуют сливы и что они не созрели. Мне неудобно перед гостем. Есть сливы, испачканные слюной своих собак одно дело. но предложить гостю я их не смогу. Я говорю собакам, чтоб они вытирали платком свою челюсть прежде чем дегустировать сливы. Я веду гостя домой. Хочу заварить чай. В ведре с водой выросло растение или водоросль, похожая на дерево. Вода зеленая и пахнет тиной. Должно быть, я долго отсутствовал. Я представляю гостя матери. Мне трудно сказать гостю, что моя мать стара, что она не готовит. Мать приветлива и рада гостю. Но я не уверен, что она что-либо весит. Я сомневаюсь, что есть она. Я долго путешествовал, что мать могла исчезать. Мой сад имеет много тропинок, в нем много тропинок, их сделали бродячие коровы. Дома в деревне необитаемы. Я снова уеду, мне надо путешествовать, я не могу зарыть себя в необитаемой деревне. Каждый раз мне трудно возвращаться домой. Уезжая я сожалею, что надо удостовериться в существовании матери. Но каждый раз не решаюсь. Я боюсь спросить своих собак, боясь их обвинения в сыновьей черствости. Мне снова надо в путь. Мир огромен и мне надо очень спешить, чтоб успеть увидеть его всего.

Меч

Я появился в минуту, когда завхоз разглядывал самурайский меч. Меч был не настоящий, а сделанный на каком-нибудь заводе и был явным ширпотребом, рассчитанным на массового покупателя. Стоило мне сказать о своей осведомленности. Я сказал, что меч самурайский, возможно, что он не совсем настоящий. Завхоз спросил, что делает меч настоящим. Я сказал, что металл хороший, хотя вряд ли изготовлен по старинным технологиям, но это не совсем важно. Он спросил, что важно. Я сказал, что важна медитация мастера с мечом, тогда он наполняется смыслом и становится настоящим. Он спросил, умею ли я медитировать. Я сказал, что немного, но я не один на улице-меня ждет мой спутник. Завхоз сказал, позови. Не гоже держать в школе бесполезную вещь. Он запер нас в комнате. Мы медитируем над мечом. Меч давно летает по комнате, иногда он висит просто в комнате. Мы много раз порезались об его лезвие. Теперь меч-совершенный. Но должно быть завхоз забыл про нас. Прошло много лет. Стены обветшали. Нам нет нужды стучаться, чтобы выйти наружу. То, что нам нужно, внутри нас.

Исправительной колонии

Мы слезли здесь. Мой спутник, он все лишь один выживший из своего рода. Дядя когда-то убил змею и не вырвал язык у змеи, хотя мать его предупреждала, что надо это делать. Змеи пустыни убили весь их род. Моего спутника спасло, что он еще раньше уснул в пустыне с открытым ртом и змея заползла к нему в рот. Когда он спит, змея выходит, но стоит ему проснуться, она снова заползает обратно. То, что он служил жилищем змеи, спасло его тогда от мести змей. Впрочем мы вылезли случайно. Нам нужно было выходить дальше. Но нам хотелось очень пить. Кроме того поток пассажиров вынес нас наружу. Мы не стали забираться обратно. Здесь когда-то были магазины. Я это помню. Но прошло столько времени, что магазины на улице закрылись, лишь остались те, что находятся внутри исправительного заведения. Мы заходим в магазин. Мы находимся на освещенной лестничной площадке. Лестницы широки и идут в три торговых зала, стоящих на высоте с полэтажа, и за стеклянной стеной в залах темнее, чем на площадке. Я не вижу женщин-продавцов. Но видны мрачные очереди зеков. Не похоже, что идет торговля. Возможно им выдают. В одном зале, должно быть, — продукты, в другом-одежду, а третий-хозяйственный. Но я не вижу товаров. Рядом проходит зек в новом плаще. Он довольно его щупает. Не нарушим ли мы режим, если зайдем туда, в зал. Мы выходим, не зайдя в зал. Но дорогу преграждают нам зеки. Мне страшно: ведь необходимо выжить в среде, которую я не знаю. Но вспоминаю, что когда-то служба в армии была схожей ситуацией. Мне тогда удалось преуспеть. Я жестоко избиваю главаря и даю ему уйти. Уходим от молчаливо стоящих зеков. Надо создать впечатление у напавшего, что ему чудом удалось вырваться, объясняю я спутнику.

Долгожитель

Она спросила, не учусь ли я. Учиться, когда осталась незначительная часть жизни, которую буду работать. Возможно, я смогу прожить еще десять лет. Когда перестану работать, может мне удастся прожить еще десяток. Это еще с десяток и жить, как почтенные танцоры, музыканты и артисты. Дожить до ста лет. Жить больше ста могли жить лишь долгожители народов с первобытным сознанием. Но трудно сейчас вернуть то сознание. Оно уже испорчено. Но если верить китайским мудрецам, первобытное сознание-это лишь сознание ребенка. Достаточно побыть рядом с детьми и изучить устройство движения их мысли то можно вернуть первобытность. Этот школьник очень шумен и деятелен, такой мне нужен. Он говорит громко всем, должно быть, хвастается своими злоключениями. Остальные дети слушают его. Прижавшись к стене, я не привлекаю внимания. Он говорит, что один мальчик попросил у него сотовый телефон, чтоб позвонить и сказал, что его потерял. Мальчик уверен, что он у него. Но ничего не может поделать. Зато он попросил телефон у другой девочки, и она оказалась доброй, сказала, что уезжает с семьей на север, что телефон ей надоел, что он может оставить телефон у себя. Должно быть у нее богатые родители, но ведь эта мысль могла появиться только у взрослого человека. я должен суметь остановить свое сознание на уровне ребенка, если хочу прожить полтораста лет. Интересно достаточно ли мыслей у детей, чтоб занимать сознание целый день, неделю, месяцы, годы. Как оттолкнуть нанос взрослой жизни.

Чудовище

То, что под кроватями спальни завелось чудовище, это вполне нормально в наше время. В принципе чудовища встречались всегда. Это чудовище было мрачным, природа этого чудовища не оставляла сомнения в его существовании. В той спальне, где я отдыхал раньше, я приклеил записку, что занимаюсь литературой. Это не отпугнуло чудовище. Теперь я перебрался в эту спальню.
Мой сосед, кровать которого находится через небольшой проход, пытался поймать меня, когда я сделав сальто летел себе на кровать. Так я сокращал расстояние, которое нужно пройти к кровати, оставляя уязвимым ноги. Но сосед просчитался. В моей молодости я уделял очень много внимания физическим занятиям, в том числе акробатике. Полет мой был устойчив, так что чудовище схватило руку соседа, которой он пытался меня сбить, затащил под кровать и съел.
Зона, в которой обитало чудовище, было под кроватями, но никто не мог гарантировать от нападения в больших проходах, а также в проходах между кроватями. Его не останавливала значительность съедаемого. Между тем мы почти привыкли к чудовищу. Исчезновение соседей нас не занимало.
Страх перед чудовищем огромен. Исследовать чудовище разумом не представлялось возможным, оно оттекало в дальние пространства под кроватями. Между тем спящих на кроватях оно не трогало. С наступлением темноты чудовище росло и занимало все пространство под кроватями. Но чаще оно не трогало нас. Как будто его устраивал сам страх перед ним.

Столовая

Сегодня сдан важный экзамен. Восторг от сдачи нас всех равняет, мы все, начальники и подчиненные, идем в столовую. Часть еще сдает.
Мы идем по бесконечному лабиринту за вокзалом, здесь есть столовые, расположенные в старых зданиях. Некоторые столовые расположены в чердаках, некоторые в подвалах. Мы почти не покидаем зданий. Мы движемся в бесконечных коридорах.
Здесь очень жарко и душно, много посетителей. Толстые поварихи снуют с подносами. Наконец, мы, двигаясь на разных уровнях, достигли столовой, которая могла бы отвечать нашим вкусам и сегодняшнему настроению. Никто точно не мог бы сказать, на каком бы этаже находится столовая, возможно даже, это подвал. Но я предполагаю, что среди моих спутников есть тот, который знает это. Потому как некоторые проявили восторженное узнавание столовой. Они сказали, что это та столовая, которую искали. Мне столовые безразличны, будь моя воля, я остановился бы на первой столовой, на которую мы напоролись, когда вошли в первое здание. Большинство зданий соединены или имеют тесные дворы.
Но я надеюсь, что мы вернемся вместе и мои спутники выведут меня. Хотя это требует, чтоб я ел быстро, чтоб не отстать от них. Я увидел некоторых своих знакомых. Они пришли сюда раньше.
Очередь на мне останавливается. Нет хлеба, надо подождать. Мои спутники ушли. Есть ли гарантия, что они вернутся старым путем, может быть, они вернутся по другой знакомой им дороге. У меня есть хлеб. Я говорю, поварихи показывают на свой хлеб. Поварихи говорят, смотри какой умный. Они показывают на мой полуголый торс. Как же я вышел без рубашки. Они не пустят меня без верхней одежды. Почему я пустился в авантюру. Ведь мне надо вернуться.
Я понадеялся на спутников. Я не вижу их среди кушающих. Возможно, они пустились дальше по лабиринту в поисках новой столовой. Я так беспомощен без них.

Извоз

Мое желание заняться извозом наконец-то оправдалось. Я купил мопед и теперь стою на стоянке. Тут развозят автобусы. Но ведь есть маршруты, в которые ездят лишь одинокие пассажиры. Они и есть мои пассажиры. Я обязался их развозить.
Сейчас садятся на автобусы. Усталые работники, пока их стоит очень много. Они наполняют прибывающие автобусы. Но пассажиры еще подходят, мои пассажиры подойдут позже. Они не спешат, они допоздна задерживаются на работе.
Мои пассажиры отличаются усердием. Они всего себя отдают работе, они буквально сгорают на работе. Я горжусь своими пассажирами. Меня не пугают ни ночь, ни холод зимой. Мне доставляет радость развозить своих пассажиров. Ведь они очень ценные работники общества. Я иногда подозреваю, что среди них могут быть и начальники, и очень ответственные люди. Хотя понимаю, что начальники могут быть младшего звена. Но это для меня не значительно. Я не смотрю с завистью на водителей автобусов. Меня распирает от гордости за своих пассажиров.
Но сегодня ко мне подошел мальчишка. Он уговаривает меня идти к нему. Он говорит, что мопед я могу оставить на остановке. Что никто его не тронет. У него дома висит на стене велосипед. Его повесил его отец. Ему хочется кататься, ему самому его не достать. Я иду за ним, конечно, кто тронет мой мопед. Все знают, что мопед — служебный, он очень ценен, он служит важному делу. Мальчик открывает дверь, на стене висит велосипед без колес. Я говорю мальчику, как же он собирался на нем ездить, ведь он же без колес. Мальчик говорит, что он не придал этому значения.
Я возвращаюсь к мопеду, о ужас, его нет. Мальчик говорит, что виноват он, возьми мой. Но у него нет колес. Где найти колеса. Кто продаст в сумерках колеса, даже если я захочу развезти своих пассажиров на велосипеде.
Что делать, ведь я так хорошо относился к своим обязанностям.

Женская футбольная команда

Наш город мал и далек от больших городов. Единственное украшение нашего это женская футбольная команда. Не то что бы мужчины нашего города менее способны в спорте скорее всего может быть конкуренция в этом спорте у мужчин более жесткая и требует невообразимых высот мастерства. Тогда как женщины освоили этот спорт совсем недавно. Так или иначе но это не унимает нашей любви к нашей женской команде Мы следим за успехами нашей команды. Ее достижения становятся нашими достижениями. Мы бурно обсуждаем сидя в кафе и парках нашего города прогнозируем будущие победы. Каждая из членов команды становится в наших глазах личностью. Нам хочется узнать многое из личной жизни футболисток. Сплетни распространяются в нашем городе и хоть как то удовлетворяют наше любопытство. Но большей частью это вымыслы. Члены женской команды прилежные спортсменки они всего себя отдают футболу даже можно сказать горят в тренировках и подготовке к соревнованиям. Они не разочаровывают наши ожидания. Под бурный восторг всего города они приносят очередную победу. Наш город очень благодарен команде футболисток. Иначе чем мы могли выплеснуть свои эмоции. Все мы добросовестные труженики мы работаем и создаем материальные ценности. Наше спокойствие заведено давно и связано долгой жизнью нашего города. Мы не можем нарушать покой нашего города срамить его добропорядочность. Женская футбольная команда то единственное что будоражит нас. Сидя в стадионе мы впадаем в кратковременное сумасшествие. Мы забываем о том что в течение столетий чистим и моем наш город и ходим по набережной в праздничной одежде всей семьей по вечерам. На нас нападает некоторое помутнение. Мы кричим и свистим издаем много шума становимся непохожими на самих себя. Команда знает о нашей к ней привязанности и не разочаровывает нас. Она устраивает спектакль на поле. И они подают мячи небрежно как бы нехотя показывая свое превосходство над командой гостей. И когда счет идет равный или проигрывают они проявляют самоотверженность и даже я бы сказал героизм и выигрывают в последний момент. Город облетела новость члены женской команды вышли все разом замуж. Это насторожило жителей города. Мало того как только мы начали привыкать к новости мы узнали что все они беременны Можем ли мы позволить себе потерять такой символ города. Мы могли бы потерпеть небольшой перерыв в судьбе команды Но беременность прерывает тренировки и возможность вернуться в форму. Поэтому мы решили создать стадион в котором могли бы тренироваться беременные футболистки нашей любимой команды. Мы разместили внутри поля накачанные легким газом фигуры людей. Они рассыпаны по всему полю. Беременная спортсменка может в случае падения ухватиться за фигуру и удержаться. Она даже может упасть на фигуру фигура смягчит падение. Так тренируясь они не потеряют формы и после благополучно разрешившись от бремени с легкостью будут радовать нас новыми победами. Мы вечерами собираемся в стадион чтобы смотреть на тренировки любимой команды Нас не смущает то что спортсменки сталкиваются с фигурами чаще чем нам того бы хотелось. Более того кажется что фигуры мешают им играть. Но мы знаем что безопасность важнее. Хотя сейчас нет громких помпезных побед. Мы научились извлекать удовольствие от созерцания бегущих беременных женщин. Хотя я думаю что в это удовольствие примешано ожидание будущих побед. Но мы говорим что наши чувства бескорыстны и даже верим в это. Мы ждем скорейшего разрешения.

Книжная

Наша поездка в дальнюю деревню похожа на необходимость. Хотя здравом разумении в этом необходимости нет. Деревня та не крупнее нашей. Даже можно сказать той деревни мы в наших многочисленных поездках не видели. Хотя несомненно она существует.
Мы набиваемся с раннего утра в маленький автобус. Мужчины, женщины, старики и дети насколько можно уютно устраиваемся в битком набитом автобусе и трогаемся в путь. Автобус идет куда-то в сторону от больших дорог. Мы доезжаем до места назначения. Но места в здании бывают уже заняты жителями других деревень. Это нас очень расстраивает. Мы видим их многочисленную обувь на улице перед дверьми здания. Должно быть, они давно отдыхают внутри здания. Мы стучим в двери, бегаем вокруг здания и пытаемся к себе привлечь внимание. Это довольно обыденно и постоянно. Двери нам никто и никогда не открывает. Мы даже не знаем, как проводят время наши конкуренты из других деревень. Возможно, они стоят и даже не могут присесть. Я отделяюсь от толпы. Меня интересует книжная, находящаяся в маленькой комнате этого здания. Продавец разрешает мне выбирать книги. Я выбираю книги. Он просит оплатить, я готов оплатить. Но меня смущает то, что книги я потерял. Я говорю продавцу, что я потерял и потерял их в магазине. Он говорит, что этого не может быть. Я объясняю ему какие книги меня интересуют. Вряд ли эти книги могут заинтересовать другого. Мой интерес специфичен и кроме меня эти книги никто не берет. Я возвращаюсь в книжную и нахожу книги, которые покупал в прежние поездки. Вот они, а я ведь заплатил за них. Продавец соглашается, его смущает такое недоразумение. Я беру книги и возвращаюсь к своим односельчанам. Мы носимся всю ночь вокруг здания. Потом утром набьемся в автобус и возвращаемся в свою деревню.

Гостиница

Мы вошли в комнату, там несколько кроватей. Одна слева от входа занята. Справа кровати пусты, а на дальней разложен хлеб и молоко в открытых пакетах. Я догадался: это для того чтоб крысы не беспокоили постояльцев, лежащих на ближних кроватях, а шли есть сразу в дальнюю кровать. Я занял среднюю кровать справа. За окном молодая женщина раздевается, она, должно быть, видит нас и поэтому демонстрирует себя. У нас в комнате тоже женщина, она видит наше возбуждение, но и она одета вызывающе. Она не прочь погасить нашу энергию на себе. Но мы оказались сдержанней, это ее разочаровало, она ушла. Я ищу сумку. Мне надо уезжать домой. В этих широтах достаточно холодно. Я не купил билет на поезд. Возможно, придется долго быть на вокзале. За время моего пребывания сменились постояльцы. Я ищу сумку под кроватями. Натыкаюсь на старый трансформатор. Его заменили новым, более бесшумным. Он ограждает телевизор от скачков напряжения. Один из постояльцев говорил, что ее могли взять гастролирующие строители. Сумка не имеет для меня значения, мне нужны свитера. На вокзале будет холодно. Я говорю, что вряд ли, может ее выкинули как мусор. Здесь очень трудно отличить нужную вещь от мусора. Но мне пора ехать.

Корреспондент

Война ведется внутри многоэтажных домов. Дома еще не достроены, они не имеют отделку. Некоторые комнаты используются для жилья, некоторые используются как туалеты. Инструктор военного подразделения объяснил, что передвигаться надо очень быстро. Если ты выходишь из туалета, надо почти бежать. Это меня озадачило. Я хотел понять логику. Ведь будь неприятель, он может меня пристрелить, как бы я быстро не передвигался. В конце концов, я решил, что при быстром передвижении трудно определить свой-чужой. А не определив, вряд ли будут стрелять. В подразделении демонстрировали фильм. По версии фильма дом оборудован, видно, мониторами и снаружи контролируется так, что неприятель не может появиться незамеченным на площади перед домом. Меж тем никто не гарантирует твоего возвращения живым с туалета. Мне надо заснять несколько фильмов с изображением неприятеля. Я спрашиваю, как это сделать. Командир этого подразделения говорит, надо включить камеру и быстро двигаться по коридорам из комнаты в комнату и снимать все подряд. Он сказал, что я могу заснять своих и чужих. Причем убить меня могут и те и другие. Я говорю, может, мне взять автомат. Он говорит, что могу взять. Но он мне не поможет. Он может помочь, если я буду сидеть в комнате и отстреливаться. Но для съемки мне нужно передвижение. Так что могут убить из-за опаски, что ты будешь стрелять в них. А так же чтобы овладеть лишним оружием. Но могут убить тебя и без оружия. Но тебе надо быстро передвигаться, остальное от тебя не зависит. Ты заснимешь всех, а потом мы разберем материалы, я покажу в кадрах своих, ты их выбросишь, остальные — это неприятель. Так что за работу.

Сверхракета

Мы, молодые ученые, очень горды собой. Мы участвовали в строительстве этой сверхракеты. Ее устанавливают в пусковую шахту. Установка происходит торжественно, чиновники читают доклады, играет оркестр, женщины и дети машут флажками. Эта ракета очень важна для нашей страны. Наши дипломаты ведут переговоры о присоединении одной небольшой спорной страны. Эта ракета будет весомым аргументом для присоединения к нашей отчизне этой территории. Ракета- огромна и мощна. Мы радуемся увеличению, хотя наша страна безмерно огромна, скорее мы даже не заметим ее увеличения, до того огромна и необъятна наша отчизна. Но мы радуемся торжеству и правильности нашего государства. Если она растет, мы на верном пути.
Но что за взрыв. Мы разбегаемся. Должно быть, наш враг оказался более решительным, чем мы предполагали. Я бегу к выходу из пещеры. Сзади мне кричат: «Беги быстрее, — подгоняемые огнем и волной взрыва научная сотрудница и сотрудник, — беги быстрее, ты самый молодой, ты должен выжить!» Я в ответ кричу, что толку, что я — молодой, без женщины я не могу завести потомство, и популяция человека исчезнет. Я хватаю женщину за руку и говорю ей, что надо спасти ее. Она говорит, что для меня уже стара, кроме того зачем другой мужчина. Я тяну за руку женщину, женщина, сгибаясь, семенит на шпильках. Я говорю, что в плане продолжения рода мужчины более уязвимы. Один из нас может оказаться стерильным или не совпасть резус. Мы вдвоем с другим сотрудником тянем сотрудницу. Она уже бежит, не сопротивляясь и приговаривая: я еще не совсем старая, мне тридцать шесть лет.
Мы выходим на площадку перед пещерой. Я вижу девушку, она принадлежит к стану наших врагов, но теперь это уже не важно. Она стоит, прислонившись к камню. Мне бы ей говорить о любви, но я ей разъясняю о стратегии, по которой мы, четверо, наиболее безопасно восстановим популяцию людей. Нам надо создать несколько несмешивающихся линий потомства, чтобы мутации увеличили генофонд, лишь потом их смешивать и то не полностью. Этим мы сохраним и убережем от редких генетических болезней. Девушка слушает молча. Я не говорю ей о любви, потому что любовь подразумевает выбор. У нас выбора нет. Она бы хотела слушать другое, но я долго говорю это, жестикулируя руками. Я убеждаю девушку. Мужчина и женщина кивают мне. Девушка молча смотрит на меня. Она хочет услышать другое, я это знаю, но я не могу сказать другого и у меня нет выбора.

Огонь

Я внутри горящего дома. Рядом со мной, должно быть, соратники. Должно быть, мы из одного сообщества людей. Мы должны посылать из своего автоматического оружия светящиеся нити в темноту. При этом вставать так, чтоб быть защищенными горящими толстыми досками дома. Я не самоубийца, но трудно удержать себя от соблазна выйти из-за прикрытия досок. Тогда тысячи светящихся пуль повредят мне внутренности, они растащат их часть, сделают непригодными для пищеварения. Но мое сознание имеет чувство самосохранения. Я не знаю своих соратников, должно быть, это очень убежденные люди. Возможно, я убежден не меньше их, но я этого не помню. Я думаю, смени противники угол атаки, надо будет искать другие доски, этим уже будут иметь другую проекцию, не способную меня защитить.
Я исправно посылаю светящие пули в темноту, это часть работы, я делаю это, скорее, для соратников, боюсь нарушить общность. Нарушив эту общность, мне трудно будет предугадать реакцию моих соратников.

Шпион

Мы- семья разведчиков. Сегодня я видел агента, который подложил в наш дом подслушивающий диктофон. Я сказал. Она не могла проверить всю запись, у нас было мало времени, скоро агент придет за записью. Я смотрю в окно в задней части дома с выходом на набережную. Там прогуливаются горожане. Идиллия, они не знают, что идет тайная война или они изображают идиллию. Пойти прогуляться с ними. Но для нас это не имеет значения. Надо записать звуки полового акта. Это подтвердит нашу лояльность. Мы заняты, мы устанавливаем поближе прослушку. Должно быть, контрразведчик отвлечется…

Бездомные

Сегодня я лишился документов. Я их потерял. Поскольку восстановление документов в этой стране длится бесконечно долго, я потерял работу, дом. Теперь я выживаю на улице. В молодости я проявлял чудеса выживаемости. Но на улице жизнь даже при максимальной выживаемости течет очень быстро. Обыватель не заметит, что с легкостью переживает несколько поколений уличных долгожителей. Но надо жить, ведь мыши находят удовольствие в двухлетней жизни.

Ветеринарная станция

Это здание заброшено и одиноко в большом пространстве. Кроме него нет ни одного строения. Не думаю, что лучшая затея, что я решил спрятаться в нем. Меня умиляет мысль, что кому-то захочется рыться в черт зачем построенном здании и когда построенном. Здание могло служить строительным складом ветеринарной станции. В нем можно нанюхаться сушеной шкурой скота, испачкаться цементом и пылью. Я видел, что в этом здании я не одинок в своем желании спрятаться. Человек вдвое толще меня накрывает себя пергаментной бумагой. При лунном свете с окна он кажется огромной глыбой застывшего цемента. Кроме того он лег у стены. Так что стреляющий в окно лучше попадет в центр комнаты. Заходить сюда вряд ли будут. Ведь с окна все видно. Я думаю, что расположусь так же. Мне надо выбрать другую комнату. Так я понижу вероятность попадания пули в себя.

Мотоциклисты

Мы возвращаемся. У нас, четырех друзей, новые большие мотоциклы, какие были большим шиком, когда мы уезжали с деревни. У нас бредень, возможно, мы хотим наловить рыбу, как в старые добрые времена. Мы подъехали со стороны берега. Чуть дальше мост. По нему постоянно движутся машины. Ни одна из них за последние два десятка лет не заворачивала в деревню, хотя мост разделяет деревню надвое. Мы стоим на берегу с большей части деревни. На берегу лодки, может, нам стоит дождаться, когда появится рыбак, проверяющий ночью сети. Но мои спутники решительны, они не станут дожидаться рыбака. Мои уговоры: нам не стоит заходить в деревню. Хотя мы долго жили в деревне и конечно к ней привязаны. Но мы отсутствовали слишком долго. Мы не знаем, что могло за это время произойти. Хотя берег и относится к деревне. И за время нашего присутствия ничего не произошло. Но все же мы еще не в деревне. Я помню, что проезжая на автобусе по мосту видел на берегу приезжих рыбаков. Так что можно принять берег довольно обжитым местом. Берег еще не деревня, заходить в деревню не стоит. Я ни разу не видел деревню в солнечном свете. Насколько я помню там была всегда ночь лучшем случае сумрак. Хотя деревня сохранила свою целостность, туда лучше не заходить. Первый спутник въезжает на полной мощности мотора по крутой дороге деревни. Второй мотоцикл с бреднем сваливается. Но спутник сверху помогает затащить волоком мотоцикл наверх. Моя очередь, я знаю, что даже если свалюсь меня затащат. Вот мы и в деревне. Она такая же как была. Нам не стоило сюда заходить. Нам не стоит идти вглубь. Но мои спутники решительны. Мы внутри деревни. Возможно ли нам вернуться. Я не знаю даже этого. Мои спутники не дадут мне это проверить. Улицы безлюдны, хотя я не уверен, что деревня необитаема. Я знаю, что нам не стоило сюда заходить, остальное я не знаю.

Лицеи

Лицеи примыкали к храму Аполлона и были пристройкой, построенной значительно позднее. Я узнал об этом относительно недавно. Меня всегда удивляло нахождение моего курятника рядом с величественными развалинами. Не то чтобы я захотел освободить курятник. Мне необходимо каждый день иметь яйца к столу со своего хозяйства. Быть может только из-за того, что лицеи стали курятником, они хорошо сохранились. Кроме того сейчас все земли в округе имеют хозяина. Не то что раньше, когда можно было строить где угодно. Нет, я не откажусь от курятника, но хотел бы восстановить образ лицея.
Мне нужно несколько собеседников, с которыми я бы совершал прогулки, разговаривая об устройстве мира. Мне нужно именно несколько. Ведь один собеседник ставил бы меня в ранг с Платоном и с его диалогами. Диалоги это промежуточно. Они похожи на общение через книгу. Один собеседник это проводник похожий на книгу. Общение со многими учениками в прогулке это более традиционно. Когда знание переходит без элемента консервации в книгах.
Я предполагаю маршруты, по которым бродил Аристотель. Каких хороших строителей он нанимал. Хотя пристройка значительно поздна, но прошло немало лет. Это сейчас среди строителей полно халтурщиков. Должно быть ему все равно повезло. Ведь строители храма Аполлона прогадали. Мне все труднее становится придумывать темы для философских рассуждений, чтоб удерживать собеседников. Темы не должны опираться на достижения науки, иначе они быстро кончаются. Ведь хотя мощности компьютеров удваиваются за каждые восемнадцать месяцев, но все же это очень мало, чтоб говорить об этом каждый день. Мои исследования заходят туда, где нет привязанности к реальности. Реальность ограничивает количество объектов исследований. Мне интересны темы до появления электричества. Когда мир был в темноте, день был короток, ночь больше, и производные ночи-сказки, сны, предрассудки-были также реальны, как и производные дня. Мои куры меня кормят, прогулки все больше меня занимают. Я начинаю понимать, что уже нуждаюсь в них.

Комната

В одной из комнат дома жил он, теперь его нет. Там слышна его речь. Откликаясь, ты попадаешь в комнату, которая принадлежала ему. То что он жил в ней от рождения и то что он должен быть там и сейчас. Ведь он совсем не был стар, и даже был бы сейчас молодым. Возможно, он вырабатывает свой возрастной ресурс. Эта комната не жилая и до сих пор принадлежит ему. Он там живет. Никто не обращает внимания в доме на его речь. Давно уже никто его не ищет в его комнате. Всем искренне его жаль. Возможно, его речь переживет их самих. Ведь все они намного старше его. Да и он сам был единственным наследником этого дома. Когда все умрут, дом перейдет, как положено, ему.

Зимой

Мы с матерью вышли со двора дома. Наши бараны, очень большие, черные и очень проворные, вышли из сарая и убежали в ночь. Я должен их вернуть. Хотя мать мне не говорит этого, я понимаю, что это самое необходимое, что я должен сейчас делать. Темно и стыло, сугробы и холодный ветер. Бараны ушли в сторону реки. Я ищу вдоль яра.
Незамерзшая прорубь, отражение луны в ней. Луна имеет человеческое лицо. Она даже мне мигнула. Надо уйти домой. Дома, я знаю, холодно. Поиски баранов отвлекли нас с матерью от топки печи. Луна могла мне дать знак, что я могу утонуть. Мы слишком увлеклись баранами. Нам надо вернуться домой.

Туалеты

Наши туалеты разбросаны в разных местах. Они сколочены из грубых досок, имеют щели. Эти щели малозаметны снаружи, но очень удобны для наблюдения за внешним миром изнутри. В местах скопления людей их количество увеличивается. Обычные двухкабинные заменяются четырех и более кабинными.
Создатели туалетов во избежание быстрого заполнения поднимают, устанавливая их на емкости из железных баков или бетонных колец. Приходится обходить их все, чтобы найти то, что могло бы подойти твоему настроению. Но особенно хороши туалеты, заброшенные в местах, где кипела некогда жизнь, а ныне обезлюжены. Они не столь далеки от обитания людей, но только остались где-то в стороне. С них очень удобно наблюдать за городком. Они высоко подняты, щели увеличены чуть больше, чем обычно, городок виден даже с щелей на полу.
Но чего-то сегодня кружится голова. Хотя я не боюсь высоты. Но меня пугает устойчивость туалета. В меня проникает сомнение, что не может быть устойчивым туалет, если город виден с него с высоты птичьего полета. Я спускаюсь с него, он воздвигнут на колодецных кольцах и очень неустойчив. Спрыгивать с этой высоты опасно. Я спускаюсь медленно и спрыгиваю у основания. Туалет летит вниз. Мне жаль, я не хотел разрушений. Но кто заметит разрушенный туалет.

Ферма

Того села уже нет. Я всегда знал, что на окраине справа находилась старая дубовая роща. Дубы были старые. Возможно, их стоило охранять, но они и так целы и никто не нанесет им вреда. Сохранилась каменная галерея. Она защищала от волков пеших путников, направлявшихся в соседнюю деревню. Стены галереи были добротные, они и тогда, когда была деревня, были старыми и непонятно кем построенными, может, были постройками еще старой деревни. Тому подтверждение мусор от исчезнувших строений, черепицы с глазурью. Да на стенах эта глазурь. Галерея тянется на километров шесть-семь.
Выйдя из галереи, попадаешь на деревянную длинную скотную ферму, за ней другая деревня. Мой интерес, осталось ли что-нибудь из той деревни. Дойдя до конца галереи, я открыл дверь и вышел. Неподалеку стояла деревянная ферма. Дерево почернело от дождя и солнца и от отсутствия касания коров. Запах стал несвежим, тусклым и стерильным. Но ферма не имела следов разрушения. Я начал приближаться к кормушкам. На меня бежала стая собак одинаковой расцветки. Я понял, что это волки. Они раньше были в пустыне. Сейчас они оказались в деревне. В пустыне у меня всегда было оружие. Мне надо добраться до галереи. Я нахожу кнут и бью им, создавая хлопки выстрелов. Это дает мне время уйти в галерею.
Я не дошел до другой деревни. Как хорошо сохранилась галерея и ферма. Возможно потому, что тут волки. Но мне пора возвращаться. Я здесь слишком задержался.

Мешок муки

Мне с женой надо ехать в эту деревню и везти мешок муки. Нам это очень нужно. Мы заходим в двухэтажный магазин на второй этаж на лифте. Лифт тесен. Я оставляю жену, поднимаюсь один. Это вполне оправдано. Я обладаю достаточной силой, чтобы поднять мешок. Лифт тесен даже мне одному, я с трудом влезаю. Спускаюсь по лестнице. Мы с женой стоим на остановке. Автобуса еще нет, тут много пассажиров. Хватит ли места. Мне следует быть расторопным. Но почему я оказываюсь в автобусе один без жены и мешка. Автобус едет. Он едет до следующей остановки «моста», до него не имеет смысла его останавливать. Все равно ни один автобус не остановится на середине пути. Я достаю телефон, надо позвонить жене. Но достаю чужой телефон. Этот телефон мне дал подержать водитель другого автобуса и забыл взять. Водитель этого автобуса предлагает взять у меня этот телефон и вернуть водителю другого автобуса. Я благодарю его, но говорю, я испытаю некоторые неудобства, если в результате непредвиденных обстоятельств телефон вдруг потеряется.
Доехав до моста я схожу. Едет другой автобус. С него сходит водитель, он просит телефон, я возвращаю, он осторожно упрекает, что не мог ли я ему позвонить. Я говорю ему, что звонить ему я никак не мог. Так как все это время пытаюсь дозвониться до жены. А это для меня сейчас важнее. Если он не верит, может спросить у другого водителя. Я достаю стилус из телефона, он от темно-синего телефона, он не мой. Отдаю его водителю. Свой нахожу в кармане.
Водитель говорит, что может подвезти меня обратно в село, где осталась жена. Мы идем к автобусу. По пути я понимаю, что количество ошибок очень много. Поездка в деревню, в которой я давно не живу, оставленная на остановке жена, чужой телефон. У меня хватило бы благоразумия не совершить и половины. Значит, это сон. Я говорю это водителю автобуса. Он говорит, что это вполне возможно. Но он спешит, ему надо еще развезти пассажиров. Я говорю, что могу проснуться, находясь здесь возле моста, сидя при ярком свете весеннего солнца и дремля. Неизвестно еще стоя в переполненном автобусе, изрядно устав, я доехав найду жену на остановке. Жена может не оказаться там необъяснимой логикой образом. Кроме того я могу увидеть ее, когда проснусь дома.
Мне надо просто отдохнуть, ведь трудно вспомнить во сне где я засыпал. Возможно, проснувшись мне потребуется много сил. Если проснусь на месте, где возникнут экстремальные обстоятельства.

Танковый марш

Нам надо попасть в большую деревню. Сейчас ночь. Мы движемся на танках. Надо преодолеть поле, где очень много рвов и каналов. Здесь очень большая растительность. Я надеюсь последовать за каким-нибудь танком. Хотя наша деревня очень мала, очень много сорви-голов. Кто-нибудь да ринется в ров и найдет место, где можно пройти, хотя думаю, многие застрянут или повредят стволы. Стволы- это беда на танках. Надо постоянно следить, чтобы они не уперлись при проходе рва или не задели деревья и столбы. В фильмах я часто видел, как их поворачивали назад. Но думаю, что это не выход- ствол может также задеть землю при переходе рва и повредиться. Кроме того сзади он не виден- момент повреждения трудно заметить.
Я смотрю вперед. Хотя невдалеке видны прожекторы движущих танков, очень трудно определить, где они опускаются в каналы. Мешает высокая растительность. Кроме того они движутся вдоль каналов, исчезновение в каналах мало заметно. Приблизившись к каналам, я вряд ли определю места схода танков, кроме тех, где будут застрявшие танки. Надо будет все равно рисковать. Танки, дошедшие до большой деревни, я слышал, отправляются направо. Говорят, что колесная техника продвинулась на три расстояния, на которое продвинулся самый продвинутый в марше танк. Я доехал до большой деревни, хотя не последним, но все же где-то позднее; командование отнеслось ровно, должно быть, мы не очень спешим. Мне приказана полная заправка. Марш будет максимальным. Кроме того мне кажется, что танки не создают кулака, они идут веером. Думаю задачи у нас скромные, нам надо попасть из пункта А в пункт В. То, что колесная техника впереди, она доедет до места докуда должно хватить топлива в наших баках

Кирпич

Мне нужен кирпич. Прежде чем его купить, мне нужно увидеть дорогу, по которой я приведу машину. Я иду внутри села. Раньше я видел проезд между домами. Но прошло столько лет, что проход могли закрыть. Но я надеюсь его найти.
Я иду от окраины села, здесь стоят дворы сплошными закрытыми заборами из высокого тростника. Я помню, как строились эти дворы, заборы высоки, они тянутся ровно, высотой около пяти-шести метров. Их поднимали так высоко от того, что за ними была железнодорожная насыпь. Жители не хотели, чтобы прохожие, идущие по насыпи, видели, что творится внутри двора. Дальше был магазин, некогда деревянный, сейчас обшитый кирпичом. В моем детстве это была окраина села. Но сейчас окраина сдвинулась. За магазином были дома, эти дома принадлежали к многочисленным родственникам одной семьи, самой большой в деревне. Возле дома за магазином стояли каталки с больными с язвами на лицах и санитарами. Иногда мне кажется, что мое занятие литературой материализует. В том, что здесь появилась клиника для прокаженных, думаю следствие моих рассказов о больницах. Сейчас я вспоминаю, что я где-то слышал о появлении этой клиники в деревне. Кто-то из моих знакомых машет мне рукой, чтобы я остерегся заражения. Я иду назад.
Возвращаться, чтоб обойти деревню, мне не хочется, я хочу пройти через дворы с камышитовыми заборами. Я должен их знать, хотя давно я здесь не был. Но я должен знать их хозяев. Я прохожу через палисадник. Между домами кричу хозяев. Они не выходят из дома. Я упираюсь в забор высокий и глухой без ворот. Решаю вскарабкаться. Это удается с трудом, хлипкая лестница. Она мнется под моим весом. Спускаться я не решаюсь по ней. Я смотрю с забора, никого нет. Лишь строители, строящие за насыпью небольшое кирпичное здание. Они с интересом меня разглядывают. Я решаюсь спуститься по стене без лестницы. Стена имеет небольшой уклон во внешнюю сторону. Спустившись до трех четвертей, я чувствую, что часть стены вместе со мной падает. Оказавшись на земле, я ощущаю, что легко отделался. Строители кричат, смотрите пожарный сломал забор. Меня удивляет осведомленность строителей. Строители не местные.
Прибегает женщина, она кричит, кто мог сломать забор. Я подхожу к ней и говорю ей, что я хотел перейти на эту сторону и забор не выдержал. Я говорю ей, что где хозяин дома, даже называю его имя. И радуюсь своей памяти. Она говорит, что не знаю ли я, что он умер месяц назад, что теперь она одна. Сломанный забор для нее большое несчастье. Я говорю ей, что, если она принесет гвозди и молоток, я легко восстановлю забор. Она говорит, не хочу ли чаю, прежде чем приступить к работе. Я говорю, что нет. Она может принести конфет и сушеных фиников, и слив. Я говорю ей, что нет, что я спешу.
Приходят к ней моя сноха и соседка. Я здороваюсь с ними. Хозяйка принимает их в гости. Мою сноху не удивляет моя работа у сломанного забора. Они уходят в дом.

Базар

Я наследник богатой, влиятельной фамилии. Ни один горожанин не захотел бы связаться с моей семьей.
Я хожу по центральной площади города. У меня на поясе сабля и кинжалы. Бандиты опрокидывают лотки и лавки и бегло перебирают товары и бросают их на землю. Они ищут нож. Но нож ни чем не примечательный, плоский и он у меня.
Я вижу как их атаман приближается ко мне. Он оборачивается и кричит, чтоб проверяли тщательней, и наклоняется к коробке с товарам, лежащим на земле. Я вытаскиваю саблю и бью его, но он защищается и выбивает мою саблю. Я бью его ножнами. Но он опрокидывает и бросает меня на землю. Они обыскивают меня и забирают нож. Рукоятки моих кинжалов и сабли они разбирают и бросают передо мной, чтоб я от огорчения не воспользовался ими.
Я лежу перед сложенным передо мной моим оружием. Мне хочется вспомнить, какую ценность несет моей семье этот нож.

Сено

Мы скирдуем сено, должно быть, это очень важное занятие. Важное не только для нас, но и для общества.
С нами женщина. Она дает интервью журналистам. Те не иначе чем подвиг ее поступок в определенных условиях не оценивают. Хотя не совсем знаю, что она совершила, но имею представление, что она делала. Она завела открытый без верха джип и поехала. Мы бежали впереди, она ехала сзади.
Был ураган, мы скирдовали сено. Мы ставили лестницы, скидывали веревки и что-то делали с граблями и вилами. Мы работали самоотверженно. Некоторые лестницы потеряли свою ступени. Дул сильный ветер.
Женщина ехала за нами, мы снова бежали. Должно быть, наш бег был обязательным для нас. А женщина совершала что-то, что могла только делать по собственной воле. Помню ее полное лицо и самоотверженно держащие руль руки.
Да она заслужила награду. Она заслужила внимание. Она делала все на свой риск. Она могла ничего не делать, она была посторонней. Она шла откуда-то куда-то. Мы, длинные как тени, работали на скирдовании всегда, мы даже не заметили ураган. Ураган мог унести все сено в воздух. Кроме всего мы не заметили урагана, постольку так сосредоточены на своей работе. Нам некогда было видеть изменение погоды. Наш профессионализм с нами сыграл злую шутку. А она увидела и поехала за нами.
Нам и сейчас не понятно, насколько мы изменили свое поведение из-за урагана. Возможно, мы не бежали бы от скирды к скирде. А шли с достоинством и медленно. Возможно, побежав, мы значительно увеличили свою производительность.
Женщина буквально купается в лучах всеобщего внимания. Она заслужила это, она заметила ураган.

В глубь тайги

Ему здесь не выжить. Строительство этой дороги должно было вдохновляться энтузиазмом. Мороз и вечная мерзлота, здания побеленные известью так же, как белились они в пустыне в его детстве. В пустыне было много света и жара. Здесь был холод, стремящийся к абсолютному нулю. Холод обострял жестокость. Ему здесь не выжить.
Сегодня он увидел человека, который знает средство выжить. Человек говорил, что этот пустяк его спасет. Он лег лицом вниз на стол. Острая боль между лопаток. Теперь все, он абсолютно свободен. Гвоздь в миллиметре от сердца. Отсроченная смерть. Это единственное, что может дать выжить здесь. Теперь ему не кажется эта дорога адом. Он правит дорогой.
Человек пришел к нему, он сказал, что есть еще другая дорога, она строилась до войны. Она идет в царство смерти. Гвоздь добирается до сердца, надо готовиться.
Они нашли эту дорогу. Старая дрезина. Много народу, ждущих в большом бараке. Многих он видел, когда отправлялся на запад. Он проходил через их владения. Теперь и они здесь. Ему хотелось спросить, почему тогда они не нападали на него, считали ли они его Самым. Но подумал, что теперь это не важно.
Перевозчик вынимал гвоздь. В бараке было жарко. Человек, который привел, ушел. Надо было как-то убивать время. Его очередь только через две недели. Прибывали и новые. Люди спали на корточках, другие лежали на полу. Перевозчик находил человека и они отправлялись. Наступил и его день. Удивительно, он думал, что все будет происходить иначе. Перевозчик говорил лежать на маленькой платформе перед локомотивом. Когда поезд разгонялся, платформу отсоединяли. И он мчался, укутанный в морозный день. Лицо еще теплое мокло от падающего снега. Он был запеленут, как младенец. Двигаться он не мог, и так сердце, поврежденное гвоздем, не обеспечивало движение кровью.
Перевозчик на прощание сказал, что это его последняя дорога. Платформа уходила вглубь снова становящейся девственной тайги в страну смерти

Подвал

Мое возвращение к старому дому. Здесь наступила постоянная ночь. От дня остался кусок неба синим, почти фиолетовым окошком в черных тучах с полумесяцем в центре. Я давно уже не был здесь и предполагал, что это должно было случиться. Ночь в какой-то степени консервировал мой старый дом.
Я пошел к дому моего дяди, вернее к его подвалу, дом давно разобран и свезен. Четыре человека в шляпе и в галстуках. Дядя, срочно приехавший на несколько минут, чтоб отдать мне ключи от своего подвала, и еще несколько человек. Они когда-то просили дядю закрыть золотого коня в подвале. Тогда он закрыл его в подвале, он мог его охранять. Теперь он съехал.
Я беру ключи и спускаюсь в подвал, здесь очень тесно и душно. Двери и окна маленькие, они сделаны для кукол. Я останавливаюсь и жду. Стены и двери начинают расти до нормальных размеров, я открываю двери в комнату и нахожу коня и выкатываю его. Коня передают официальным людям в шляпах.
Сейчас не лучшие времена. Наступят хорошие времена, они вернут коня и землекоп может снова блуждать в пустыне с караваном и золотым конем. Пока караван движется без золотого коня. Это очень скверно. Но скоро наступят хорошие времена и конь вернется к каравану. Что до землекопа и его каравана, они не заметили пропажи. Они движутся по метафизическим законам. Возвращение золотого коня- лишь наш интерес. Конь привлек бы больше туристов. Но времена плохие. Людям трудно удержаться в нужде смотреть на движение огромного бесхозного золота.
Но золото вернется. Худшие времена быстро проходят. Так было не раз. Мы снова увидим как караван будет входить в предпустынные села. И лис будет сообщать главе села, чтоб он встретил караван как подобает.

Пикник

Мы поехали всей семьей в старый дом. К нашему удивлению, он совсем не подвергся грабежу мародеров: дом, заборы были целы. Сколько раз я думал, что от него не осталось и следа. Мы собрали фрукты и овощи с огорода. Мы разложили привезенную с собой посуду. Пришли некоторые наши соседи. Мы кушали, потом убрали грязную посуду.
Я отправил жену с детьми домой. Сам остался до вечера. Я намеревался вернуться вечерним автобусом. Я зашел в дом и лег спать, поставив будильник на телефоне. Спал я не долго, только два-три часа. Мне надо уходить, закрыть дверь.
Но открыв дверь, я вижу, что началась ядерная война. На улице уже холодно от наступающей ядерной зимы. Кругом валяются обугленные балки, поленья, тлеющие предметы обихода. Дом уцелел, это меня удивило, он еще меня защищал от вредного холода и радиации. Моя семья уже, наверное, в квартире. Мне туда не доехать, надо переехать через большую реку, уцелел ли мост. Кроме того все кругом остывает. Мне не преодолеть в легкой одежде дорогу в пятьдесят километров уже при существующем холоде. Кроме того трудно предположить, как на меня воздействует радиация. Жаль, за все это надо бы кого-то поругать. Но нет и государства. Умирающие люди, где-то, наверно, забились. Если они еще есть. Пожары выжгли строения. Дров у меня нет, да и печь слегка разрушена, я вынул чугунные дверцы, они у меня в квартире. Они память о моем детстве. Я в своем бессознательном детстве всматривался в чугунные рисунки и буквы.
Через какое-то время я умру от холода или от чего-то другого, понять которое у меня нет опыта. Жена далеко, мне очень жаль, мы всегда что-то решали вместе. Хотя решение у умирания всегда конечный результат — смерть. Мы могли бы этому придать вид решения какой-то проблемы, наполнить последовательностью, оттого какое-то время совершать плодотворную деятельность. Я даже не знаю, насколько далеко находилась квартира от эпицентра взрывов. В любом случае я тут один в остывающем доме.
Может, стоит ускорить процесс. Может, не стоит. Может, есть способы выжить. В фильмах это происходит и бывает благоприятный исход. Но это происходит со мной и сейчас. В некотором роде я могу влиять на эти события. Я могу, например, не выходить из дому, это продлит мою жизнь, на этом мое влияние на события кончаются. И еще я могу выключить себя, воспринимающего события, может, последнего человека, воспринимающего события. В том, что я без семьи, есть и преимущества, мне не надо что-то предпринимать, чтоб оправдать надежды от меня зависящих людей. Мое сознание уже понимает, что происходит процесс умирания. Оно еще не решило, бороться или укоротить время жизни, да и у произошедшего нет обратного хода.

Призрак

В силу каких-то неведомых мне обстоятельств я должен вечно путешествовать по всей земле. Бывал я в Африке, бывал в Америке, в Европе и в Азии. Мое присутствие всегда незаметно. Иногда мне кажется, что я невидим. Но это не так, скорее на меня не обращают внимания. Сегодня банкир открывая банк, в котором я переночевал, спросил, как я здесь появился. Я сказал, что плохо выспался, и вышел. Он ничего не стал предпринимать, может быть, он осведомлен, что мое пребывание для банка безопасно, никаких наличностей я не унесу. Я ночую в супермаркетах, аптеках, ресторанах. Никому не приходит в голову меня преследовать. Я набираюсь впечатлений о местности, о нравах территории, где нахожусь. Меня беспокоят племена, находящиеся на раннем развитии. В силу каких-то одному им известных причин, они не отпускают меня без последствий, устраивают за мной погони, стреляют стрелами. Но я искушен в воинских искусствах, и мне удается уйти невредимым. Однажды я видел, как они обстреливали стрелами туриста в машине. Я посчитал вынужденным вмешаться. Я спас бедолагу. Но лучник, не попав в меня из лука, обхватил мою руку сломанной расщепленной бамбуковой стрелой и начал растирать. Стрела резала мне руку, было больно, шла кровь. С тех пор на моей руке глубокий шрам.

Школьные туалеты

Наша школа растет. Необходимость дополнительных туалетов для детей- это необходимость, с которой сталкивается дирекция. Туалеты находятся в отапливаемом помещении. Причем само помещение непрерывно достраивается новыми пристроями. Со временем некоторые кабинки приходят в негодность. Рабочие их меняют. Женщины, школьные повара, сидят за окном, о чем-то болтают. Рабочие начали пристраивать новые кабинки. Нам трудно предположить, что все кабинки используются учениками. Скорей они блуждают, чтобы найти наиболее новые и чистые кабинки. Это довольно сложно. Ремонт и замена не всегда идет в строго определенном месте. По каким критериям рабочие определяют, что возникла необходимость в замене или постройке нового, это одним лишь им ведомо. Мы склонны предполагать лишь однажды посмев ремонтировать, рабочие уже не могут знать, что где менять. Они меняют там, где взбредется, устав от поисков испорченных учениками разрисованных или поломанных дверей кабинок. Но кабинки в хорошем состоянии. Я никогда не видел сколь значительных повреждений. Рабочие, несмотря на бесконечность кабинок, содержат их в отличном состоянии. Может быть, число кабинок так велико, что разрушительная сила учеников как бы ни была велика, не в состоянии привести сколь либо значительный вред кабинкам. Но мы не думаем, что наши ученики так заражены желанием портить школьное имущество. Они очень даже добросердечны, но допускаю, что однажды в них каждого на короткий миг, вселяется дух разрушения. Мы все же можем быть уверены, что число кабинок так велико, что вид туалета не меняется. Нельзя не считаться и с созидательной работой рабочих. Ведь они кроме обеденного перерыва всю свою трудовую деятельность посвящают созданию новых кабинок и ремонту старых. Мы очень довольны санитарной составляющей нашей школы. Ученики, покинувшие стены школы, которые уже сами стали родителями, отправляющими своих детей, не могут точно вспомнить, знают ли они количество и расположение кабинок. В их воспоминаниях они помнят лишь фрагменты, но ни один из них не помнит случая, чтобы он заблудился. Освоение пространства туалета, возможно, происходит одновременно со знанием маршрута. И полное освоение не наступает никогда. Чтобы знать точную карту туалета, необходимо обрабатывать память всех учеников, кто когда-либо учился в школе. Это невозможно, кроме того нельзя забывать рабочих и их созидательный труд. Они ведь кроме увеличения пространства туалета меняют и расположение кабинок. Это создает путаницу в воспоминаниях учеников, знают ли они точное. Думаю, что нет. Процесс освоения пространства у них мало чем отличаются от учеников. Кроме того они могут быть теми повзрослевшими учениками, пораженными сомнениями. Нам стоит гордиться своим туалетом. Это единственное, что не может быть познано никогда.

Зрелая женщина

Водитель у богатой женщины. У нее дорогой автомобиль. Ее машина стоит поперек дороги, ее водитель, должно быть, ушел, бросив машину. Она беспомощно сидит за рулем. Я быстро сажусь за руль и отгоняю машину на безопасную обочину. Что мне делать дальше. Если останусь, у меня будет хорошая зарплата. Но стоит ли мне заводить близкие отношения. Будет ли иметься ввиду, когда она меня наймет. Пробовать ли пытаться ее соблазнить или это будет хамством. Возможно, не прояви я энергию, она откажется от меня как водителя. Как понять, что надо делать. Надо искать что-то другое. Здесь все сложно.

Дом в снегу

Мое возвращение домой не может быть реализовано сейчас. У меня очень много дел. Мы с братом решили, если не могу я, то он может вернуться. Он откладывает все дела. И едет домой. Я говорил ему о прошлом пребывании. О ядерной зиме. Он учел все. Он говорит, что хорошо приготовился. Если я закончу все дела, я пойду к нему. Но мы не можем оставить дом без присмотра в этом холоде. Брат жертвует своим временем. Я ищу брата. Кругом все покрыто снегом. Жуткий холод, нет строений. Я нахожу сферический купол. Он сделан из деревянного каркаса, обшит пластиковой тканью и заполнен тизеком (сущеной коровьей лепешкой). Внутри неменьший холод. Бадья с водой. Я думал, что он обоснуется с большим комфортом. Он говорит, что его старание сделать теплее не получилось. Сюда не привезешь современные материалы. Кроме того это очень дорого. Я придумал использовать тизек. Его здесь достаточно. Но он сваливается и уплотняется со временем и не держит тепло. Я уже махнул на это рукой. Можешь здесь пожить сколько считаешь нужным. Но холод жуткий. И он ушел. Я проведу дня два. Но больше я не могу остаться.

Эвакуация

Эвакуация- вещь необходимая. Должно быть война приблизилась достаточно близко, это можно понять по тишине, которая образовалась вокруг многоэтажных домов. Немного поразмыслив, понимаешь, что шум создавали дети и гастарбайтеры. Детей, в основном, отправили в глубокий тыл, гастарбайтеры уехали, их эта война не интересует. Инструкции жены, которые она посылает с работы, надо поехать в глубокий тыл, отвезти детей. Ее работа требует ее безотлучного нахождения. Но ведь и у меня есть работа. Отравить детей самих- они могут исчезнуть в различных этапах распределителей. Это надо сделать самому. Но никто не уходит с работы, несмотря на отсутствие детей вокруг дома, взрослые продолжают прилежно отправляться на работу. Когда они успели отправить детей и как. Люди всегда находят способы опередить меня. Но мне не узнать как они проделали это. Надо бы узнать, можно ли получить кратковременный отпуск для отправки детей. Но с работой было трудно до войны, сейчас еще трудней. Кроме того можно было что-то списать на хаос войны, но война не начинается. И поездка с детьми может оказаться прогулом. Сегодня ходим по вокзалу. Нас было четверо. Должно быть мы имеем какие-то общие обязанности. Мой приятель справа потянул за рукав. Мы начали выходить. Приятель слева пошел было с нами, но вернулся и ушел вглубь вокзала. Я хотел его уговорить. Должно быть я знал, как важно ему этого не делать. Но мой другой приятель потянул меня сильней и сказал, что это его выбор, времени мало. Мы выходим, садимся на автобус. Автобус мчится вниз по крутому склону с выключенными скоростями. Это очень быстро. Но должно быть это оправданно. Вокзал взрывается. Война докатилась до нас.

Великаны

На нашем заводе завелись великаны. Их количество не так велико, но должно быть достаточно. Один великан мог принести много хлопот, но если их много удручает. Кроме того они принялись крушить все, чтобы достать нас. Но мы изворотливы и прячемся во всевозможных механизмах, которые великаны тут же разрушают. Добраться до нас им сложно. Мы изворотливы. В конце концов ближе к обеду все великаны так или иначе остаются под обломками придавленными механизмами. Так искусно наше проворство. К нам пригнали автобус, который повезет нас на обед. Наш мастер ничуть не удивляется, должно быть, это не первое посещение великанов, и проворство наше безупречно. У великанов не было шансов. Мастер оценивает, как скоро можно восстановить механизмы, работа не ждет.

Подвал

Наш отряд — остаток регулярной части. Наш командир решил зайти в деревню, в которой я жил до войны. Противник не имел значительных сил. Бой был равный. Я бросал обратно брошенные в нас гранаты. Командир сказал, что это не совсем разумно. На что я ответил, что у нас-то этих гранат нет, что делать. Командир отстал. В бою полегли все с обеих сторон. Так или иначе противник займет деревню. Оставшись один, я побрел к своему дому. На крыльце я помылся, вокруг сновали мои малолетние дети. Смотрели на меня соседи. Я решил спрятаться в подвале. Это последнее, что я делаю при дневном свете. Затем для меня наступит темнота. Я спрячусь в подвале. Еду будут мне носить жена и дети. Я перестану осязать время, смену дня и ночи и время года. Я перестану видеть свое тело и буду осязать себя чистым сознанием. Все это будет потом, пока я стою в тазике и намыливаю и обливаюсь водой. Сельчане наблюдают

Кость

То, что я не овладел грамотой, не помеха мне создать себе памятник. Я человек богатый, мои бесчисленные стада коров пасутся на склонах Альп. Я занимался археологией, и я заметил, что самым долговечным в тканях живого существа является кость. Причем чем крупнее, тем дольше она сохраняется. Тогда я задумал укрепить свои кости. Для этого потребляю много молока, сыров. Мои кости крепки, они даже звенят. За десятилетия заметил, что кости стали крупнее. Подтверждение тому мои рентгеновские снимки. Они крупнее чем кость любого живущего на земле человека. Значат ли наши знания, наши символы и знаки, письма что-то для живых существ с других звезд, когда земля будет испепелена истощенным водородом солнцем. Они найдут кости динозавров, слонов и китов. Из разумных существ лишь я смог вырастить выдающиеся кости, которые не сгорят в истлевшей коре земли. Шестьдесят лет молочной диеты сделали свое дело. Мучимый артрозами я передвигаю свое тело со спрятанными внутри огромными костями. Я ощущаю их физически. Эти кости выдержат слона. Это радует.

Хип -хоп конкурс

В нашей школе событие. Объявили конкурс хип-хопа. Это культура американская, но мы в ней достаточно сведущи ибо смотрим телевизор. Это очень нас всех обрадовало. Не прошло и минуты со времени объявления, как вся школа пустилась в акробатический танец. Дети разных классов и разных возрастов танцевали, бегая по стенам, прыгая на руках, катаясь по полу, и растянув ноги в шпагате по земле. Нас трое друзей. Мои друзья тщедушные и худые, им легче найти большую одежду. Вот я только обернулся, и они уже в огромных штанах и куртках. И они уже вовсю хотят пуститься в танец, их ноги сами пускаются в танец. Не пускают только руки, их руки держатся за мои. Это дружеский жест, иначе почему бы им быть моими друзьями. Я толком их не знаю, но знаю, что они мои друзья и они это знают. Иначе зачем нам вместе держаться. Я толст, и мне трудно найти большую одежду. В этом танце это очень важно. Это важно до того что без большой одежды не может быть этого танца в принципе. Мне не хочется обременять своих друзей, они бы давно бы танцевали, но они вынуждены держаться меня. Я смотрю и вижу толстую девочку в толстовке и брюках. Девочки у нас не участвуют в конкурсах. Может быть, они участвуют, но только в качестве зрителей, а не исполнителей. Она для меня находка. Мои ноги толсты, хотя брюки в обтяжку. Но они большие и вполне могут казаться в большой одежде. Но толстовка девочки мне нужна. Она очень мне нужна. Я представляю как её одену, она мне будет немного великовата и я буду выглядеть в большой одежде. Я даже сделал сальто от одной этой мысли. Я попросил у этой девочки толстовку. Она отдала даже с большим удовольствием. Возможно, я ей нравлюсь. Но толстовка оказалась мне в пору. Я надеялся, что она будет великовата. Со стороны мне казалось, что толстая девочка огромна. Оказалась она не больше меня. Досада. Но ничего, я толст, если ноги мои могут выглядеть от полноты в большой одежде, почему бы верху не выглядеть так ведь я толст и потому могу выглядеть великоватым.

Девочка и пустыня

Пустыня была благосклонна к ней. Она хорошо стреляла из ружья и пасла скот. Ее братца проглотила пустыня, а мать сидела 30 лет, ожидая его возвращения. Пока не вернулся мужчина с мальчиком и барак из двенадцати комнат не разлетелся в прах и был унесен внезапно возникшим ветром.
Жители пустыни ждали от нее чего-то. Она знала это. Говорили, что она может поднимать песчаные бури. И это было именно так. Пустыня с ее бескрайностью, обхватывающей большие пространства, имела ограниченное количество своих жителей. Это обусловлено тем, что не каждый захочет и способен жить в этих условиях. А те, что жили, боготворили девочку. Верили, что она способна вернуть проглоченных пустыней людей.
Но своего братца она не вернула. Других возвращала.
Наша вера, жителей пустыни, была полной. Иногда она понимала это и принимала поклонения. Иногда ее посещали сомнения в нашей вере, тогда она дулась, грозилась, что поднимет песчаную бурю. Она это делала, свидетели тому мы и те немногочисленные посетившие пустыню. Нам, жителям пустыни, это привычно. Мы никогда не сомневаемся в ее власти над пустыней. Ее сомнения и обиды на нас, жителей пустыни, беспочвенны. Мы всегда относились хорошо к ней.
Мы иногда ждем от нее даже, чтоб она поднимала пески и меняла ландшафт, когда нас угнетает однообразие нашей пустыни. Тогда она просто счастлива. Она дает себя уговаривать. Видно, что это ей доставляет удовольствие. После чего она немного сосредотачивается, наступает мрак, потом ветер, после чего становится трудно дышать. Мы поднимаем за ворот наши рубашки, поворачиваем внутри наши головы, иначе можно задохнуться и ослепнуть, так сильны удары песка. Мы заранее садимся на наших коней, иначе пески могут нас занести и похоронить заживо. Топчущиеся кони спасают от этого.
Чуть ниже ее колен рубцы на месте отверстий, которые остались от лечения муравьями. Она не любит эти рубцы. Они напоминают ей о братце. Она не любит говорить о братце. Это вызвало бы сомнения в ее способностях. Она действительно способна. Братца забрал барханный лис. Она тут бессильна. Она никогда не говорила, что сильнее лиса. Но жители пустыни это знают, они знают, что она спасет всегда. Лис тут ни при чем, он пришел лишь однажды.
Она всегда с жителями пустыни. Она часто устраивает представления, в которых дает уговаривать себя поднять пески. То, что поднимает пески по нашему уговору, вселяет в нас уверенность, что пустыня не так страшна. Но пустыня иногда проглатывает людей без возвратно. Но мы тогда об этом не вспоминаем. Мы не хотим обидеть девочку пустыни. На не хочется сомневаться в ее даре.

Плавучие дома

Она живёт на плавучем доме, стоящем на рейде на том берегу. Дом многоквартирный. Мы на этом, наш дом плавуч и моя квартира где-то здесь, я туда не заходил. Одна женщина гладит платье, она узнала, что женщина с другого дома с другого берега имеет отношение с её мужем. Та пришла и уверяет, что это ошибка. Женщина, выслушав, говорит, что надо жить в Ницце. Там будет жить проще. Они завтра же уезжают. В доме на том берегу с километровой шириной реки умерла старушка. Женщина уронила платок, он упал в лужу, оставшуюся от обмываний покойной. Платок впитал грязную воду. Платок женщине дорог, потому что дорогой. Она подумала, что крупная купюра денег пришла в негодность.

Цех

Я иду в столовую, в этой части очень много столовых. Большая часть их расположена на улице, я расплачиваюсь 25 рублевыми купюрами. Есть столовые в зданиях, но они дальше. Мне не хочется туда идти. Мастерская ремонтируется. Полы бетонные, выдолбленные до грунта. Мой знакомый сидит в цехе, где тоже ремонт, нет полов, смотровые ямы.

Акваланг

Мне надо принести акваланг, охлаждаемый в воде на мосту через реку. Река примерно 300 метров шириной, мост узкий. Я прошел чуть дальше середины, мост начал погружаться. Это должно быть обычно для моста, но я этого не знал. Тот, кто послал, должен это знать и возможно поймет, если я вернусь без акваланга. Я думал, мост погрузится до уровня воды по пояс, но он ушел целиком. Я плыву к тому берегу. Я выплыл, несмотря на позднюю осень. Вода холодная, это делает непредсказуемым мои мышцы. Но они не подвели.

Дальняя станция

Мы слезли на дальней станции. Здесь сходит очень много людей. Должно быть даже те, которых я не видел больше тридцати лет. Думаю, у других тоже есть такие знакомые. И потому они сосредоточенно носятся по перрону и ищут. Скоро это кончится. Нас организованно соберут и мы уедем.

Переправа

Переправа через паром, я сижу на бочке водовозки. На ней облупленная краска, скрученная крупными стружками. Водовозка заезжает на паром, мне надо поставить трап, паром движется, трап соскакивает в реку. Паром отчаливает. Потом паром переворачивается, клюнув носом воду. Я успеваю залезть на сваю, торчащую из воды. Меня уговаривают плыть к берегу. К счастью вода должна быть теплой. На берегу полно купающихся, но у меня документы. Они могут испортиться. Но сколько мне висеть, прежде чем меня снимут. Ночные воры. Мое положение безнадежно. Один из нас должно быть бывал в таких переделках. Он сказал, что надежно закрыл дверь. Обстреливающие дом сюда не войдут. Дом наш сделан из щитов, они не удерживают пуль. Пули летают беспрепятственно. Мы обложились тюфяками и подушками. Кроме того обстреливающие не знают, в какой части дома мы находимся. Несмотря на близость пролетающих пуль, я не чувствую боли от попавших. Надо еще лучше укрыться. Как хорошо, что они не могут сломать дверь. Наводнение. Нам давно уже привычно жить на крыше. Мы выловили наши телевизоры, очистили от ила. Наши дети починили их, сейчас мы смотрим телевизор. Комнаты нас интересуют лишь тогда, когда нам надо что-нибудь найти. Мы разобрали часть кровли, чтобы выйти на пологие скаты и загорать там. Никогда не думал, что здесь так удобно жить.

Ковбой

Я ковбой с дикого запада. Я широкоплеч и хожу бесшумной походкой индейца. У меня два кольта. Много раз я, заходя в салун, разряжал в животы посетителей- ковбойцев. Таковы наши правила. Выхватывать быстрее кольт. Я отправил на тот свет немало, но и сам оттуда не раз возвращался в этот мир. В нашем мире это нормально. Мы находим в этом размеренность и умиротворение. Поскольку нам неизвестно другое. Мне надо ехать в Европу. Эта необходимость заставляет меня ехать вначале на средний запад, потом на побережье, оттуда кораблем в Европу. В среднем западе я не убил двоих, которые имели желание меня оскорбить. Я попросил их шерифа оградить меня от них. Это была осторожность. Добравшись до Европы, я узнал, что произошла революция. И теперь каждый гражданин должен уважать жизнь другого. Это хорошо. Но что будет, если они узнают, что в своем мире я этого не делал. Мне надо отсюда убираться.
Возвратившись на побережье Америки, я выпил с приятелем. Раньше я его не знал. Я рассказал о новых законах Европы. Тот не удивился. Он сказал, что тут закончилась война и правила такие же. Я рассказал ему о двух проходимцах, которых не застрелил. Он сказал, что это страшно и очень опасно, не думай, что ты предатель и трус, тебе повезло, что ты не совершил этого. Мы давно так не поступаем. Но я не рассказал ему о тех, которых отправил в лучший мир, значит побережье не для меня. Мое прошлое на диком западе может меня здесь накрыть. Но и дикий запад мне страшен. Слухи не стоят на месте, они имеют свойство двигаться. Эти два проходимца и шериф сделают невозможным жизнь на диком западе навсегда. Увеличат количество врагов, сделают невозможной защиту. В мире так сладком для моего сердца следует поступать достойно. Не зря мой дед за свою жизнь не покидал своей деревни ни разу. Теперь мне нет места на побережье и нет места на диком западе.

Дальняя станция

Нас погрузили в машины на дальнюю станцию. Это не наша территория, дела там нас не касаются. Но мы поехали. Это место, где граница между пустыней и оазисом отчетлива. Железная дорога разделяет пустыню от заливного луга, перрон со стороны пустыни. Пустыню сравняли на расстояние 50 метров.
Сюда приехал курьерский поезд. С него вышло много народа. Мы растерялись в толпе. Я с приятелем шли вместе. Люди разошлись по всей полосе выровненной пустыни. Дюны, барханы были дальше. Движение пассажиров имело смысл, они расхаживали, разминая ноги. Торговцев не было. Пассажиры шли по несколько человек и о чем-то беседовали.
Я пошел в сторону туристов, но увидел одноклассника, с которым учился в школе. Я не видел его тридцать пять лет. Разговориться я не успел. Но заметил, что мой приятель увидел такого же знакомого, которого не встречал много лет. Потом до меня дошло, что люди видели здесь тех, которых не видели давно, и тех, что жили в далеких краях.
Потом нас организованно погрузили и повезли обратно. Эту станцию я знал и раньше. В какой-то момент станция исчезла из-за ненадобности. Остановка курьерского поезда была странной. Многолюдной она никогда не была. И наш приезд организованный имел для нас туманный смысл. Мы не решали никакой задачи, хотя люди организованные и дисциплинированные. Когда еще нам предстоит вернуться. Возможно, последний приезд на станцию будет тогда, когда будем людьми немощными и когда не будем решать задачи. Мы приедем, и наши знакомые будут не все. Или будут их призраки. И возможно мы приедем не все, а отправим своих призраков, так как к тому времени нас не будет. И это будет продолжаться.
Но теперь мы едем обратно уверенные и с чувством исполненного долга. Никто не сомневается в этом. Приезд сюда необходим, иначе зачем мы охраняем. Если в том будет нужда, если в этом наша задача- мы обязательно это выполним.

Старик

Он охотник на волков. Он охотник, который стоит доброй сотни охотников. Он сыскал себе славу великого охотника. Я не видел его давно, не знал, что он еще жив. Встретил в автобусе.
Он говорил, что путешествует по миру, теперь он стар, он бросил ружье: не позволяет здоровье и глаза. Я знал, что за охоту ему щедро платили.
Он говорил, что его потомство разъехалось по всему миру. Он может в любом месте остановиться, зайти к сыновьям, внукам, правнукам, попить чаю и пойти порыбачить. Это так важно, что нужно еще в старости.
Насколько тучна была наша пустыня, сколько скота в ней водилось, что волки создали такое благополучие охотнику. Ведь я давно не возвращался в пустыню. Я забыл ее. Должно быть великий охотник все это время создавал свое благополучие. Теперь и он вышел из пустыни и может путешествовать, навещая свое разбросанное потомство по всему миру.

Ночь в деревне

Ф. зашел в дом ночью. Низкие потолки, приходится пригибаться, керосиновая лампа подвешена на гвоздь балки. Освещена старуха с открытыми глазами, видящая на кровати. Ф. задел фонарь плечом. Фонарь потух, на пол пролился керосин. Крик, и Ф., убегая, выскочил на улицу. Утро. Два милиционера перед входом в деревню изучают на земле следы. Один из них пожилой, другой достаточно молод. Деревня- это лабиринт низких без крыш маленьких домиков с покрашенными ставнями. Кровля земляная. Милиционеры изучают ночное происшествие.
Ф. стоит рядом. Пожилой милиционер чертит на земле палочкой. Что мы имеем. Он мог идти по этой улице или по той. Он пролил керосин на пол у пенсионерки Т. Пятно желтое, диаметром 10 на 15 сантиметров. Ты пойдёшь по улице, которая ближе к берегу, а я пойду по той, что ближе к крайней улице. Ф. пошел посередине. Он ускорил шаг. Он подумал, что они могут его подозревать. Хотя милиционеры ничего не говорили о нем. Они давно уже знали, что он не отсюда. Да и старуха могла бы его узнать, если бы он был с этой деревни. Пройдя несколько улиц, он оказался на центральной. Здесь были магазины. Он заходил в продуктовый магазин. Он подумал, будь он бандитом он вытащил бы нож. И сказал бы толстой продавщице: деньги. Хотя у той на большом куске маргарина торчал почти метровый нож. Но он не был бандитом. В магазине полы были промаслены и покрыты жирным песком. Нельзя было догадаться, что они были бетонными. Ф. знал, что они бетонные. Недалеко от входа стояли широкие столы, заставленные почерневшим мясом, эмалированными овальными емкостями с соленой сельдью, с сорокалитровыми алюминиевыми кастрюлями с квашеной капустой. Летали мухи, был смешанный запах от капусты, сельди и портящегося мяса. Стеллажи с широкими полками и редкими товарами: консервы, банки с огурцами, пачки с сахаром. Ф. посмотрел. Нет. Этот магазин им не нужен. Надо пойти в промтоварный и книжный. Там будет лучше, там он получит удовольствие от разглядывания.

Ферма

Я редко хожу на ферму. За последние годы там появлялись и исчезали много людей. Они приходили, они не имели жилья. Проходило время, они почти становились старожилами и исчезали. Даже я выглядел чужаком на ферме, хотя она появилась на моих глазах. Я увидел этого человека. Он был одет по-домашнему, в шерстяных носках, галошах, меховой жакетке. Он узнал меня, как старого жителя, которого он, пришлый, должен знать. Но он обжился и знал больше, чем я. Он повел меня по берегу. Не доходя до фермы, огороженной земляным валом, он сказал, что я не знаю, какие лихие были тут времена. Ты их пропустил. Это очень интересно. Здесь были такие люди. И он повел меня в сторону, к воде. Берег здесь широкий, поросший мягкой пушистой травой, на той, которую так любят гуси. Он показал могилы. Их было несколько. Он сказал, что это насильники и убийцы. Мне хотелось этого. Я думал быстро осмотреть ферму. Если он одет по-домашнему, то на ферме должен быть свет и тепло. Попить с ним чаю, немного посмотреть телевизор и уйти. При приближении я понял, насколько ужасны были эти преступники. Что даже сейчас их тела, проткнутые большим количеством торчащими ножами, медленно поднимались на глазах из земли на поверхность. Мне этого не вынести. Я бежал. Мне не надо осматривать ферму. К черту все. Я помню эту ферму в деталях. Я не получу удовольствия от возвращения. Мой спутник что-то кричал. Он хотел внушить, что осмотр только начинается и сулит массу удовольствий.
Все только начинается.

Странник

Этому музыканту приписывали убийство друга из зависти. Он этого не делал. Он просто развивал рациональное. Изгнанный, он провел время в странствиях и разгадывал тайну одной партитуры. Эта партитура была набором бессмысленных звуков и не отвечала никакой традиции. Маэстро, создавший его, назвал его своей неудачей. И партитура была частым беспокойством молодых творцов от музыки. Вскоре те делали свое и умирали в известности и в почете.
В конце концов странник-музыкант пришел к музыканту-священнику. Это семейство музыкантов в какой-то степени имело монополию на музыкальные места в церковных службах. Священник-музыкант был юношей. И неудачная партитура его занимала. Странник-музыкант, выпив вина и поев у священника-музыканта, завел разговор о приписанном ему убийстве и изгнании. В конце он показал хлопок одной рукой. Послышался звук. Музыкант-монах позабавился, попробовал сам, не получилось. Пьяный странник шепнул священнику в ухо: сыграй партитуру. Тот сыграл на органе. В нужном месте он хлопнул одной рукой. Партитура заработала. Получилась музыка. Возможно, она не самая лучшая на свете, но одна из тех, что остается в вечности. Священник музыкант просил его дать ему хлопок. Странник сказал, что этот хлопок в музыке он вычислил математическим способом. И давать его никому не намерен. Он у него в руке. И он поднес пустую руку к носу священника. Потом икнул и уснул, свалившись со стула. Музыкант ударил странника по голове. Разжал его пальцы и сгреб с его ладони. Пару раз хлопнул по воздуху. Звук получился. Тело он зарыл в пустыре. Складывая лопату в пристройке, он услышал звук, похожий на звон упавшей монеты об каменный пол. Посветив фонарем, монеты на полу не обнаружил. Попробовал хлопок одной рукой. Звука не было. Он еще долго искал. Он выкопал странника. Вывернул его карманы. Звук исчез.

Библиотекарь

Он сидел, обернув ногу в бинты. Ногу жгло. Пришел читатель с выбранными книгами. Библиотекарь с трудом поднялся, чтобы дотянуться до картотеки. Он достал карточку читателя.
-Кого сегодня можно читать? — спросил читатель.
-Прочти тех, которых можно было прочесть вчера, или лучше прочти тех, когда меня не будет.
-А что с ногой? — спросил читатель. -Я взбирался по лестнице. Этот зверек больно меня ужалил своими стрекательными клетками. Он оживился на вершине, принял свой цвет и тело и серьезно меня покалечил. Смотри вот, — он показал свои ноги. Полосы и пятна были до самого мяса. -Сущее мучение. -Я так и говорю. -Значит, с сегодняшнего дня надо читать твои книги. Такова воля богов. -Выходит так. Но мне от этого не легче. -Да, сущая правда.

Мопед

Я выезжаю в большое село. Вперёд, мой мопед! Он мчится, как гепард, его маленький мотор поёт. Ветер обдувает мое лицо. Я поворачиваю направо, там продуктовый магазин, где я выгружаю сумки и ёмкости, чтоб заполнить их тем, что будет обеспечивать жизнедеятельность определенное время.
Жизнь в большом селе кипит. Оно находится на оживленной трассе. Полно народа, кажется, идет какой-то праздник в большом селе и на трассе. Этот праздник распространяется и на дорогу, которая уходит влево. Хотя я ту дорогу не знаю, но предчувствие мне говорит, что это так, да и само большое село находится с левой стороны, если ехать в сторону моего дома, который находится в исчезнувшей деревне.
Загруженный продуктами, я еду домой. Мой мопед загружен, но он еще едет хорошо, держит хорошую скорость. Причина тому хорошая трасса, ухоженная, рядом по обе стороны непрестанно мчатся большие и маленькие автомобили. Они мчатся радостно, гудят, обгоняя друг друга, и беспрестанно сигналя.
Но вот я доезжаю до своей дороги. Она уходит направо и выложена она бетонными плитами, из-за которыми проступает высокая трава, по бокам плотно растут деревья и кустарники. Растут кустарники и на дороге, их приходится объезжать. Потом надо будет повернуть под острым углом еще раз направо, мой дом в ту сторону.
А эта дорога постепенно исчезает. Я давно уже не помню, куда она уходила. Первое время, когда дорога не так заросла, я делал по несколько поездок в большую деревню. Я уставал, но то была радостная усталость. С каким блаженством я растягивался на тахте и был горд, запросто могу попасть в большую деревню и привезти свежайшего хлеба. Того, что горяч и имеет очень сильный вкусный запах. Теперь дорога занимает много времени. Я стараюсь без нужды не ехать. Высокая трава глядит своими верхушками, мой мопед с маленьким мотором, это увеличивает расход топлива, кроме того бесконечные повороты и объезды из-за деревьев и кустарников.
Сейчас я еду домой, тоненькая струйка бензина, текущая к маленькому мотору, связывает меня с домом. Я слышу его тонкий голосок.
Мчись, мой мопед. Вперед. Ты- единственное, что связывает меня с домом. Тебе нельзя заглохнуть. Ни при каких обстоятельствах не сдавайся. Если кончится бензин, двигайся на честном слове. Нам нельзя остановиться ни при каких обстоятельствах.
Возможно я сегодня доеду в последний раз. Я перестану появляться в большой деревне. Никто этого не заметит. Праздник в ней и на трассе будет продолжаться. Никто не повернет направо, где дорога, деревья и кустарники сомкнутся, похоронив бетонку. А пока мчись, мой мопед. Не думай ни о чем. Мы доберемся до дома, тогда ты отдохнешь навсегда. Твои усталые металлические части больше никогда не будут терзать друг друга трением и издавать неприятные звуки.

Пустыня

Он прикатил в шаре перекати-поле. В тот день ветер дул со стороны пустыни. Пастухи не вернулись еще и не пригнали стадо из пустыни. Их жены смотрели за телятами. До вечерней дойки было еще далеко. На керосиновой машинке готовилась каша. Временные печи, стоящие вдали от барака, сделанные из кирпичей и с перевернутыми ведрами без дна вместо дымохода. Варить там было в зной не принято. Стояла жара и семья была неполной. Для детей хватало еды, приготовленной на керосиновой машинке. Мужчин не было. Они были в пустыне вместе со скотом.
Погода испортилась внезапно, подул ветер, стало пасмурно. Жары и духоты это не убавило. Жар пустыни принес горячий ветер с убавлением освещенности. Маленькая узкая река вспенилась. За ней были зеленые луга. А здесь был вездесущий песок. Он проникал во все щели. Здесь были пустынные змеи, скарабеи, катающие бесчисленные шарики, муравьи, жующие траву. Огромные тарантулы. Зелень на том берегу успокаивала. Лодок у жителей не было. Тот берег не относился к их жизни и не интересовал.
Не останови они перекати-поле, оно бы утонуло в реке или покатилось бы по лугам на той стороне реки. Женщины и дети остановили перекати-поле. Они обнаружили покойника. Видно было, что покойник катился по всем пустыням. Он катился по Сахаре, он катился по пустыне Гоби, пустыням Чили, Америки. Одежда была изодрана, тело облеплено змеями, пауками, скорпионами. Теми, что имеют яд, который сильнее того яда, что может изобрести человек и хватает его больше чем взрыв атомной бомбы. Вечером пришли мужчины. Они сказали, что его надо похоронить. Кладбище было с правой стороны, за грейдерным валом, который возвели не до конца и никогда не пользовались. Кладбище отсюда выглядело, как блестящие оцинкованные ведра. Иногда дети играя находили кости лопаток. И в играх вдруг пугались, когда их матери говорили, что они принадлежат людям. За кладбищем высился главный бархан высотой более четырех метров. Он исчез для строительства. Самые старые пастухи позвали старого чабана, того, кто пас овец. Того, который по следу ботинка узнал, кто украл барана-производителя, купленного за границей. Который может узнавать все обо всех, который читает следы, который, смотря на человека, знает уже все о нем. Этот старик умрет в сто лет, выпив уксус, приняв его за водку. Даже уксус быстрее убьет его молодых сотрапезников. Он проживет еще три года со сгоревшими внутренностями.
Старик, посмотрев на покойника, скажет, что этот покойник самый богатый человек, его род идет от неба, от воды, песка. Он бродил на восток, он бродил на запад. Он из тех, которые были, он из тех, которые когда-нибудь еще будут. Его знают даже снежные люди. Хоронили его в одном из трех кладбищ, одно из которых имело название песка, другое имело глины, третье имело название «огороженного». В тех, в которых похоронены самые достойные жители пустыни. Одели его в белоснежный саван, три дня держали в белоснежном пологе. Привезли самого старого муллу. Того, который одевал меховой чулок, потому что был так стар, что ревматизм скручивал его ноги, даже в самый знойный день. Который имел священную книгу, полученную от своего отца, а не от кого-нибудь. Да, да, именно от отца, уважаемые, да прожить тебе сто пятьдесят лет. Книгу, которая отражала все, что думали, знали или будут знать и делать. Все женщины и дети плакали, как будто в этот день умер их родственник. Мужчины оставили скот в загонах. До сих пор порошок из тертого кирпича с его могилы используют от живота и головной боли или еще от какой-нибудь болезни.

Ниагарский водопад

Смотрите на этот водопад. За ним построены смотровые площадки. Их частично восстанавливают каждый год. Ничего не поделаешь: издержки природы. Бурные потоки подмывают сваи и некоторые площадки рушатся. Приходится их восстанавливать. Их придумали инженеры. Это должно повысить количество туристов, хотя я никогда не видел там никого кроме рабочих.
Один из учеников: 
— Я знаю. Мы с родителями и сестренкой и братиком отдыхали чуть ниже отсюда. Там очень сыро, постоянно туман. Много высокой травы, залитой водой. И полно крыс, плавающих по воде. -Водяных крыс, крыс плавающих по воде называют водяными крысами. -Да, сэр, водяных крыс, сэр. До чего хорошо знают они природу этого края. Они везде его облазили. Они американцы. Они его освоили. А мне учителю, чужестранцу, знающему достопримечательности Америки лишь по туристическим проспектам, где мне увидеть то место, где отдыхал мой ученик. Я никогда его не увижу и не захочу искать. Должно быть промозгло в том месте, где они отдыхали. Ученик говорит, что сухого места там нет. Меж тем они хорошо отдохнули. Но, довольно, надо вернуть детей их родителям. Экскурсия закончена.

Латинская Америка

Он работает здесь давно, обстоятельства заставили покинуть отчизну. По правде говоря, здесь совсем неплохо. С вагонов вываливают породу на землю. Местные подвели узкоколейки для вагонеток, которые перпендикулярны рельсам составов. Они оттаскивают в своих вагонетках породу в сторону и перебирают, находят изумруды. Совсем незначительно. -Я купил трактор беларусь-50. Была возможность купить восьмидесятую модель. Но она сырая. Пятидесятая, хотя и слабее, но надежнее. При недостатке запчастей это очень важно. Он в очках и крупный. -Здесь можно жить, поверь. Но я, кажется, вспомнил. Надо бы посмотреть что-то дальше отсюда. И увидеть что-то, которое никогда не видел, но точно знаю. Ведь здесь тот. Надо бы сверить пространство

Строительство домика

На меня нашло одно из увлечений моего старого отца. Я начал строить миниатюрное жилище. Мои комнаты крошечны. Отец их строил, чтоб экономить на них топливо, живя до глубокой осени в домике. Теперь увлечение перешло ко мне. Некоторые пристройки так тесны, что возводя их, я не был уверен, что смогу выбраться из него. Настолько тесны были они. Мой брат приехал издалека. Он сейчас рядом. Моя идея ему нравится, он ходит рядом, рассуждает о плюсах и минусах такого строительства. Я рад этому, да и сам знаю, насколько хорош дом. Сколько экономии, сколько экономии, подумать только. Я готов слушать суждения брата до бесконечности. Я говорю жене, насколько сейчас приятен брат. Жена согласна. Надо бы брату остаться надолго. Но брат собрался уезжать. Я провожаю его до станции. Он говорит о родной природе. Он радуется знакомым местам, строениям. Как все изменилось, как все сохранилось. Но я думаю о домике. Теперь я понял отца. Насколько рационален он был. Сейчас уедет поезд, мелькнет в окне брат.

Автобус

Мы- пассажиры автобуса. Путь наш долог. Наш автобус мал. Некоторые из нас сидят, частью висят на поручнях. Дорога плохая, автобус качает на ухабах. В салоне рядом с водителем на внутреннем капоте справа, где установлен двигатель, лежит подыхающая собака. Мы все с деревни и имеем большое уважение к этой собаке. Должно быть мы хорошо знаем ее. Даже больше, мы сильно привязаны к ней, то, что она умирает, для нас настоящее несчастье. Мы знаем, что она должна умирать так на теплом капоте. Должно быть даже не желание водителя, а наше желание, чтобы она умирала именно так, а не иначе. Хотя может быть по-другому, но мы уже этого не помним. Должно быть водитель тоже к этому имеет отношение, мы не против. Пусть будет даже так, чем больше, тем лучше. Чем больше приближается смерть небольшой собаки, тем площе становится морда собаки. Она уже почти походит на лицо маленького ребенка. Над глазами летает зеленая муха, веки становятся толще, глаза мутнеют. Тут при проезде пролеска на дорогу бежит торговец игрушками, один из тех бедолаг, которые стараются делать это без уплаты налога. Автобус останавливается, выходит несколько мужчин. Торговец готов бежать, в одном из нас он подозревает фискала. Но фискала среди нас нет, это всего лишь его страхи. До чего пугливы эти торговцы. Он раскрывает плащ, здесь прикреплены игрушки. Мы покупаем все. Мы покупаем зеленых крокодильчиков в оранжевых свитерах. Мы покупаем белых пластиковых зайцев, розовых поросят, красных ежей, коричневых медвежат и мало ли еще чего. Зайдя в автобус, мы раздаем пассажирам, они заслужили это. Смерть собаки для них большая трагедия. Они этого могут не вынести. Они в своих дальних поездках всегда видели эту собаку, теперь она сдохла. Маленькие пластиковые игрушки их немного успокоят. Но, водитель, собаку стоит убрать из салона, она уже наполовину разложилась, можешь ее похоронить или унести в грузовой отсек. Она отравляет воздух. Это ни к чему. А теперь вперед, нам надо дорогу. Мы пассажиры этого автобуса, автобус должен двигаться, чтобы мы оставались пассажирами

Испытание паровоза

Ангар. Дым, видны отблески огня, сверху капает копченной древесной смолой. Липкое тело, тошнотворный запах смолы. Нечем дышать, задыхаюсь. В. выбегает. Он идет в сторону рынка, пригибаясь, чтобы никто не видел грязный пропитанный смолой фрак. Но почему прятаться. Смола на солнце быстро высыхает и образует блестящий сероватый лак. Почему он не может быть блеском моды. Он рекламирует свой фрак, он вельможа, денди. Эта затея его успешна. Все спрашивают рецепт лака. Выходящие из ангара царственные особы со свитой. Их укоризны к В.. Почему он их оставил. Их одежды чисты и им не нравится его предприятие с лакированными фраками. Не пристало вельможе покидать испытания паровоза.

Поезд

Мы сдали экзамены на машиниста локомотива. Мои однокашники получили свои поезда. Я тоже получу, но чуть позже, чуть позже. Но я хочу гнать поезда сейчас. Меня распирает, я ходил в старое депо, где стоят готовые в путь поезда. Да они со старых времен, но и что же. Я выбрал один. Он безопасен. Я все облазил. В других, если открыть вагоны, стоит пелена. А нем нет. Он чистый. Хоть сейчас в путь. Мы открываем ворота старого депо. Я выкатываю свой состав. На повороте останавливаюсь, надо перевести стрелки. Но что за черт. Движется другой состав, он не должен выходить, быстрее переводите стрелку. Но состав уже переехал прогон. Он ушел на вокзал. Вот идет нквдшник. Он идет к пулемету. Офицер полиции, стреляйте в него. Вы же видите, что он уже давно считает окружающих врагами народа. Слишком долго менять идеологию, надо стрелять. Но офицер идет своей дорогой. Я стреляю в нквдшника, я стреляю в другого и третьего. Когда кончаются нквдшники, подходит гражданка в одежде прошлого. Должно быть она с идеологией прошлого в башке. Я стреляю в нее. Но все раскручивается. Бой равный переходит на улицу. Стреляют из прошлого и стреляют в прошлое. В бой идет здание. Мой товарищ из гранатомета стреляет в лестничную шахту. Ему это все надоело. Взрыв в верхних этажах. Здание выдержало. Лишь вылетели стекла и вспышка огня. Мне это тоже надоело, я иду мочиться

Отдых

Отдых необходим человеку. Нам трудно представить, как огромно число людей, идущих отдыхать. Их потоки движутся разнонаправленно. Пересечение потоков людей чем-то смахивает на водоворот в бурных реках. Мне трудно предположить, к какому потоку я имею отношение. Возможно я потерял направление. Возможно уже направление движения не имеет значения. Возможно пункта назначения не существует. Все время отдыха мы должны провести в пути. Справа и слева есть огромные пещеры с высокими сводами, вмещающими сотни тысяч людей. Ходят слухи, что появились инициативные группы, которые утверждают, что нам лучше никуда не идти, а организовывать отдых здесь. Эти пещеры огромны, и их тут бесчисленное множество. Хотя они набиты людьми. Но есть заводи, в которых людской поток остановлен или движется совсем медленно. Что внушает надежду закрепиться для отдыха. Да и много ли надо человеку, чтобы отдохнуть. Можно даже пропускать некоторую часть движущихся людей вокруг себя. Рассредоточившись наподобие неподвижно стоящих зубцов гребенки вокруг движущихся волос. А в тех местах, где движение остановлено, проделать отдых более качественно. Нам трудно предположить, что это возможно. Мы даже не видели этих людей из инициативной группы. Встреть их, мы даже не смогли бы им объяснить, чего же мы хотим. Нам легче думать, что появятся люди, которые угадают наши желания. Желания, о которых мы сами не имеем представления. Возможно нам стоит продолжить путь дойти до пункта назначения нашего отдыха. Возможно и он существует, и обратное движение будет легким. И мы уложимся во временные отрезки нашего отдыха. Но и желание организовать отдых здесь тоже заманчиво. И эта огромная масса людей, частицей которого я являюсь, мне стала надоедать. Как материя этого всеобъемлющего я не представляю, куда меня занесет этот поток. Кроме основного течения есть внутреннее течение. Этих течений может и не быть. Они предполагаются. Они где-то внутри, и они вызывают и заставляют возмущаться, когда основные потоки несут нас уверенно. Мы ведь так надеялись, что мелкие течения обрели организацию. Мы надеялись на людей, которых не видели. Мы надеялись, что они противостоят стихии потоков. Но возможно они не существуют, они лишь плод воображения. Истинно только поток. Это поток имеет истинную власть над нами. Мы несемся на отдых. Мы миллионами лет будем стачивать скалы и прорезать каньоны не хуже тех, что есть. Но маленькая мысль точит нас. Возможно ли при мощи этого великого тихое маленькое завихрение, где скорость мала или стремится к нулю, где мы отдохнем, не подтачивая сверхпрочную материю, не сокрушая незыблемого. Создав турбуленцию между этим движением и прочностью. Прослойку инертности. И мы назовем его отдыхом. Отдыхом, все для чего пришли в движение эти потоки.

Муравьиная матка

Она моя подруга, в советах которой я очень нуждаюсь. Несмотря на наличие ее собственной жизни, она проявляет полное участие в моей. Сколько раз я выходил из трудных положений благодаря ее советам. Мудрость ее не имеет пределов. Кажется она больше разбирается в человеческой жизни, и ее увлекает моя жизнь больше, чем ее собственная. Она матка и должна заботиться о муравейнике и муравьях. Но ее рассказы о муравьях на уровне познаний. Она говорит, что ее муравьи ориентируются по запаху, когда ищут добычу, нападающего на муравейник агрессора, когда служат своей матке. То, что быть маткой это ее обязанность. И только из-за которой она не может посвятить все свое внимание моей жизни. Мои неудачи, жизненные препятствия происходят постоянно. Нужда в ее советах во мне постоянна. Она всегда идет навстречу, выполняя свои обязанности в муравейнике почти автоматически. Муравьи не подозревают в нашей дружбе ничего плохого. Вернее может быть в силу своего коллективного мышления, она меня просто не замечают. Да и она не делает сбоя в своих обязанностях. Но сегодня муравьи заметили меня. Они ринулись за мной. Они пошли коробками, такими коробками, в каких участвуют солдаты на параде. Я отходил, я хотел сказать, что их друг. Матка сказала, чтоб передовые оставили запах войны и они идут на этот запах. Тут ничем не поможешь. Они все покинули муравейник и ушли в другой. Который был раньше или был отбит у других муравьев или вырыт заново. Моя подружка сказала. Теперь ее муравьи подчиняются запаху другой матки. Но это же очень хорошо, теперь можешь посвятить всю себя мне. Ты ведь не нарушала правила муравейника. Она сказала, что нет. У ней нет вины перед муравьями. Все естественно. Теперь она свободна. Ее мышление больше полезно людям, чем муравьям. Теперь целиком в моем распоряжении. Но почему я чувствую себя немного виноватым. Не нарушил ли я ее счастья, присвоив ее мышление для своего душевного комфорта.

Питоны

Мы выращиваем питонов. Это наше занятие. Оно сложное так как пионов мы выращиваем с самого рождения. И они имеют некоторые родовые уродства. Кроме того они в процессе жизни получают травмы. Это очень печально, если учесть, что мы хотим вырастить полноценных гладких блестящих особей. Еще одно обстоятельство беспокоит нас чаще всего. Питоны обладают большим обжорством, иногда это приводит к их переламыванию. Кормим мы их в зависимости от размера. Начинаем с мышей, крыс, кроликов, овец и даже ослов. Объевшегося питона надо занести в помещение. Это очень сложно. Большие питоны глотают несколько овец и ослов, становятся тяжелыми и хрупкими. Мы, дружная, исполнительная команда во главе с предводителем, затаскиваем разбухшего питона в помещение, выделенное для него только сейчас. Помещение намного больше, чем было раньше. Раньше нам пришлось бы загибать питона. Это увеличило бы вероятность его обламывания. Но теперь и помещение недостаточно большое. Питон поел плотно: от семи до десяти овец. И ровно загнуть можно лишь хвост и голову. Наш предводитель строг. Ему надо отчитаться перед большим предводителем. Он чувствует большую ответственность. Мы понимаем его. Ведь мы маленькие люди. Наши слова не могут значить так как, если бы их сказал наш предводитель. Он больше всех видит всё: обстоятельства и вину каждого из нас при поломке тела питона. Скажи кто-нибудь из нас что-либо об обстоятельствах, высокие предводители просто удивятся, они даже не смогут нас понять, так как наше простое наречие не может быть понято высоким людям, которые думают об всех обстоятельствах дальше и глубже чем мы. Кроме того наша речь могла стать для них совсем непонятной. Наши предводители другое дело. Они знают их язык и знают нас и наши возможности. Мы заносим удава. Когда удав уложен, мне показалось, что хвост отломлен. Но оказалось, что это или родовое уродство, или малолетняя травма. Мы вышли из помещения. Помещение оказалось впору удаву.

Свадьба

Нас трое. Наша миссия везти зеркала. Должно быть они ценные и требуется их доставить срочно. Но сейчас никто этого не помнит. Мы лишь помним что сильно связаны с зеркалами. Кроме всего прочего мы предусмотрительны, до чего предусмотрительны, что предупредили нашего хорошего знакомого на нашем пути погостить у него. Вот мы остановились. Наша машина легковая, небольшая. Зеркала, их три, они от трельяжа, и они наверху на навесном багажнике. Народу тут много. Это удивляет. Хозяин приветлив и счастлив. У него свадьба сына. Мы проходим в его дом, становясь гостями и неся зеркала в дом. Надо бы спросить хозяина, куда положить зеркала. Но мой спутник расторопен. Он заползает на мебельную стенку, скидывает с нее плюшевого мишку и пакет с одеждой. Он затаскивает туда зеркала. На следующий день хозяин говорит, что в этой комнате будет жить его сын с невестой. Он говорит, что нам надо искать другое место. Нам повезло. Через три дома женщина. Я узнал ее, она сестра хозяина. Она рада нам. Но что же делать дальше. Мы помним, что зеркала нам ценны, и что-то нас привязывает к зеркалам, но никто из нас не вспомнит, куда их везти. Должно быть, их где-то ждут. Кроме того нам следовало бы приехать туда, где наша повседневность. Мы устали от шума свадьбы. Даже больше, если бы эта свадьба имела к нам отношение, и мы ее организовывали. Надо спросить у хозяина. Возможно, он знает. Возможно, не мы просили его о ночевке, а просил тот, кто нас послал. Мои спутники бестолковые, я не спрашиваю их, они могут исчезнуть.

Рыба

Рыбная ловля меня давно не интересует. Мне утомительно идти и возвращаться с водоема. Но сегодня я поймал в реке рыбу, похожего на ерша с перьями и плавниками и большими круглыми глазами и выпуклыми большими губами. Это моя попытка освоить этот водоем и такая удача. Рыба круглая с размером с футбольный мяч. Это меня удивило. Но рыбак, который сидел рядом, сказал, что эта рыба ловится здесь часто. Я спросил его, как же ее чистить. Ведь для чистки нужна рыба плоская, похожая на доску. Иногда даже может закреплена за хвост. Соседний рыбак объяснил, все очень просто, надо дать проглотить рыбе мяч размером с волейбольный. Причем мяч может быть не волейбольный. Подойдут любые дешевые варианты. Рыба достаточно долго сохраняется живой и сохраняет аппетит. Он бросил мяч и моя рыба заглотила его. Он показал движением руки будто держащий нож, как очистить от чешуи. Все очень просто. Потом нажав где-то сзади рыбы заставил выкинуть мяч. Мне этой рыбы хватит. Разделанная она займет сковородку. Больше не надо.

Школа

Он сел в автобус. Автобус вез определенных людей. Он взял его. На повороте он увидел школу. Часть ее была освещена и покрашена желтой сталинского цвета краской. Он помнил, по телевизору говорили о безликой архитектуре общественных зданий. Здесь точно с этим боролись. Внешне бетонная стена галереи опускалась к центру, и даже имела какое-то украшение в виде выступа. Все это искрилось от изморози, потому что мороз стоял жуткий. Он подумал, что скоро ему выходить, хотя точно не помнил как далеко, он собрался к выходу. Остановка. Хорошо, что женщина зашла за мной предупредить, что автобус отходит. Она даже не видела меня, открыв дверь. При открытии двери я оказался за ней. Все равно спасибо. Я увлекся и мог бы пропустить автобус. Сейчас я быстро спустился. Пассажиры стояли на остановке. Дорога шла по высокой насыпи. Часть пассажиров была внизу. Но кое-кто мне из толпы посоветовал забраться на насыпь. Даже показал, как проделывать. Насыпь заканчивалась металлическим трапом, на краю торчали скрученные арматуры, куда можно было забросить кусок арматуры и забраться подтягиваясь. У меня это не получилось. Я попросил стоящих наверху людей подать руку, что и было сделано. Я оказался наверху. Я подумал, что они могут быть и бандитами. На что тот здоровяк, что помог мне забраться, подошел с битой. Должно быть он убил бы меня битой, ударив по голове. Но я подумал, что мог бы и оказаться богом. Тогда убить меня в принципе невозможно. В силу вечности божественной материи. Кроме того тот с битой мог иметь поклонение перед богом. Это обстоятельство добавило бы мне хлопот в виде досаждения лишним вниманием. Единственное от этого спасение это черная повязка на глаза (которая используется для сна), я бы мог высыпаться в автобусе, оставаясь богом, незамеченным богом. Залп. Мне сказали ехать в ту страну на задание. В сущности это даже не задание. Была направлена группа для выполнения какой-то задачи. Приказано быстро с этим покончить. Поставили автоматическую скорострельную пушку и несколько секунд десятки, сотни тысяч снарядов летят к цели, чтобы уничтожить группу на территории той страны. Потом мой шеф решил, что пока летят снаряды, можно вернуть группу. Благо я тоже нахожусь в той же группе. Мне надо туда ехать, пока не долетели снаряды. Я сказал, что учусь в той стране. Осталось лишь немного его закончить. Ведь диплом той страны очень ценится. Шеф согласился, только побыстрее. Главное выведи группу до прилета снарядов. Конечно это главное. Мне надо спешить. Столько дел. Столько дел.

Склад стройматериалов

Фараон сложил строительные материалы. Он собирался что-то строить. Но все материалы оставил и ушел. Он ушел вчера. Материалы остались и лежат сложенные. Что нам делать. Мы жители деревни ждали, что здесь будет что-то новое и будущее. Но мы обманулись. Нам не стоило верить этому событию. Это была единственная возможность нашей деревни быть больше, чем деревня. Возможно, эта стройка привлекла бы правительственные делегации. Возможно, мы увидели бы иностранные делегации, например, гексосов. Они приплывут на кораблях. Посыплют на наши ладони, маленьких карапузов, значки своей страны. Вот как мы представляем строительство. Это будет самое современнейшее здание, которое возможно. Мы ходили по складированным материалам. Тут был шлифованный гранит. Мы его не видели. Это наисовременнейший материал, который могут сделать только гексосы. У нас только песчаник. А этот материал разжиревших иностранцев –гексосов. Какой он скользкий и гладкий. Как хорошо чувствовать, что самый современный, изобретенный современным миром материал, доступен нам. Возможно, наш фараон отвалил за него много золота. Нашим египтянам не сделать этого. Это чудеса хитрых гексосов. Они грозят нам войной, но живут они богато и жирно. У них столько вещей, сделанных для обихода человека. Но им никогда не одолеть нас, потому что у нас есть колесницы. Это важнейший сдерживающий фактор. В области пирамид и колесниц мы впереди всех. Строительные материалы лежат тут. Он признак надежды. Надежды оставшихся в прошлом. Благородный дорогой камень покрыт зеленой плесенью. Плесень не портит со временем камень. Он его укрывает. Он укрыл и наши надежды. Десятки веков проходят легко возле нашей деревни. Никто не тронул материалы. Они сложены, как и полста веков назад. Проходя, мы показываем пальцами на них и объясняем нашим маленьким детям. Как были возбуждены, когда узнали, что фараон затеял здесь стройку. В принципе, нам эта стройка не нужна. Нас устраивала прекрасная жизнь без него. Наши коровы паслись на берегу. Мы наблюдали за ними лениво, купаясь. Мы смотрели на тот берег Нила, там тоже паслись коровы. Нам не верилось, что и там живут так же, как мы. Но, когда повзрослели и переплыли на лодке на тот берег, увидели тех коров вблизи и удивились, что они такие же. Нас устраивала наша природа, ее красота, беспечность нашей жизни. Отчасти эти камни нам мешают, они правильной формы и торчат над первозданной красотой дикой и по крайней мере не сильно измененной природы. Многие смекалистые из деревни, которые приспосабливали все для своего хозяйства, никогда не притрагивались к этим камням. Так они бесполезны. Они у наших самых бесцеремонных жителей, у которых нет тормозов, не вызывают желания их трогать. Жители осуждают этих бесцеремонных. Но и они не нашли смысла трогать их. Природа имеет достаточно силы и средств, чтоб терпеть и не чувствовать для себя урона от нескольких таких жителей. У нее хватает леса и рыб, которые они используют в неимоверных количествах, по крайней мере больше, чем другие. Но камни они не трогали. Их волы даже вытащили фараоновские затопленные корабли, на которых были привезены материалы. Иногда наши дети играют среди них, когда хотят сделать что-то непотребное: изготавливать оружие, которое может нанести вред их здоровью, и оттого прячут от взрослых. Но только тогда, но чаще играют в других местах.

Птица рух

Этот дождь был сильным. Во дворе лужа, в которой плавают мелкие доски, старая посуда. Мусор, который обычно лежал в недоступных и невидных местах, теперь он выплыл и здесь. Надо бы всю воду откачать или выносить и выливать будет долго. Где ж насос, который был куплен у соседа для полива. Он выглядит мощным, но качает слабо. Надо бы его поставить. Местность от дождя разрослась с лесом. Дороги развезло. Собаки мелкие и легкая добыча для птицы Рух. Она их своим клювом располовинивает одним укусом и заглатывает. Их раньше не было. Они появились вместе с дождем. Коров они не трогают. Мелкой скотины у нас давно нет. Они исчезли, когда у нас пропала возможность отпрашиваться для выпаса овец, когда подходила очередь. Но собак эти птицы любят очень. У них длинные клювы наподобие туканов. Ростом они выше всадника. Боятся они именно их. Всадник, увидев птицу Руха, спрятавшуюся за деревьями и готовящуюся схватить собаку, настигает птицу и бьет плетью с несколькими хвостами из веревок, с привязанными к концам круглыми камнями. Причем он это делает, привставая на стременах, так как достать до клюва очень высоко. При этом получается вроде барабанной дроби по клюву Руха. Должно быть это больно для птицы. К примеру это так, как если бы дантист стучал инструментом по вашему больному зубу. Очень эффективно. Птица Рух бежит и снова прячется за деревьями. На улице тоже вода, спасает возвышение местности. Но грязь налипает на сапоги. Они становятся тяжелыми, ходить очень трудно. Людей птица не трогает, но и не боится. Единственное средство от них- это всадник. Никто не знает, когда кончится дождь. Но определенно птица Рух исчезнет вместе с ним. Не то чтобы кто-то это сказал. Но мы поняли это сразу. Птица Рух уйдет вместе с дождем. Мусор и доски не помешают откачать двор. Но навоз со скотного сарая поднялся и плавает по всему двору. Если я оставлю насос без присмотра, навоз может забиться в крыльчатку и тогда сгорит электродвигатель. Сидеть и смотреть, как убывает вода, утомительно. Да и количество приплывающих к насосу предметов увеличивается. Все равно надо качать.

Злой профессор

Я возвращался из старого дома. Все это грустно. Я проходил по дороге вдоль фермы, огороженной земляным валом. Посмотрел на небо. Над землей летел злобный профессор. По сюжету я должен его остановить. Желания нет, но хотя бы для виду сделать попытку взлететь. Как там делали. Подпрыгнуть и войти в горизонтальную плоскость. Кулак создаст тягу и вытянет в полет. Получилось. Пошел на один заход по кругу, прежде чем оказаться с пролетающим профессором на одной высоте. Прежде чем выполнить свою миссию, я должен как –то отвлечь и войти в доверие. Я знаю, что тема строительства ему интересна, да и мне она известна. Подлетаю к профессору. -Послушайте, профессор. У меня там дом, есть вопрос, который надо решить. На лету это не сделать. Приземлимся хотя бы на том строящемся здании.
Недостроенный дом-башня. Верхние стены тонкие, толщиной бетонного блока. Я закидываю обе руки до подмышек на стену. Очень неприятно и боль от шершавого бетона. Головокружительная высота. Подножие башни со спичечный коробок. Профессор зависает в воздухе, придерживаясь кистью одной руки за стену. Мои объяснения. Профессор: -Далеко ли дом отсюда? -Там, — я показываю ему пальцем направление. -Зачем же дело стало, полетели.
Но смогу ли я перейти отсюда в горизонтальную плоскость. Хватит ли тяги моего кулака вывести в полет. Надеясь, что природа сделает свое, я отпускаю руки и лечу камнем вниз.

Луна

Как трудно объяснить внезапно ворвавшимся гостям. Что луна в открытом окне и ночь в комнате, когда на улице полдень все лишь не пришедший в сон ночь. Объяснять высовывающимся из окна и смотрящим на землю из второго этажа. Что при первом же сне я верну луну в ночь.

Архив

Архив, к которому я имею прямое отношение. Возможно, я даже архивариус. Он не имеет крыши. Осадки для него просто беда. Верхние газеты стопок намокают, гниют и приходят в негодность. Мой архив из газет и состоит. Все свое свободное время я трачу как раз на заучивание содержания верхних газет стопки. обнаружив превратившиеся труху газеты, я восстанавливаю их по памяти. Я пишу содержание газет в большие листы бумаг, отмечая даты выпуска. В начале я боялся, что не смогу соотнести даты с событиями. Но глядя в окно я обнаружил, что мои ошибки становятся реальностью. Теперь на это я не обращаю внимания. Главное здесь в архиве, чтоб количество соответствовало датам времени. Иногда сгнивают и листы написанные мной. так долги мои занятия в этом архиве. Я меняю и их. Помнить, что я написал на этих листах мне не представляется возможности. Глядя в окно, я вижу что события, созданные на предыдущих листах изменены или заменены новыми. Это если представить, что памятник возле городской ратуши, который был записан на предыдущем листе, заменился стелой. Сказать, что это я сделал сознательно, я не могу. Но и без моего сознания не обошлось. Мне всегда казалось, что стела подходит больше. Я, кажется, собирался кому-то это сказать. Но забыл. Теперь стела появилась, она на своем месте. При долгом пребывании в архиве я понял, что суть моей работы, чтоб число газет соответствовало количеству дней года. Годы столетиям. С этим я справляюсь. Справляюсь.

Мастерская

Я собираю командную машину. Наша мастерская собирает не для того, чтоб ее эксплуатировать. Для этого как раз она не нужна. Эти машины списаны. Есть тут и грузовые машины. Они не все в помещении. Есть оставленные в парке. К одной из них я подходил и брал корпус радиостанции и корпус микрофона. Я очистил их внутренности и положил туда мешочек с песком. Для экспоната музея они не нужны. Наш мастер будучи молодым был за границей в дружественной стране. Он там тоже занимался автомобилями. Он сказал, что в той стране с нашими товарищами мы пели эту песню. Он имел ввиду, чтобы мы его подхватили. Он запел сам. В ней говорилось о содружестве стран, его целях. Пел он красивым голосом. Должно быть это было его в партийной молодости большим козырем. Остальным казалось что-то неестественным в этой песне. Его должны петь партийные. Они должны излучать идейную инициативу. Остальным верить в это совсем не обязательно. Можно было бы его представить в молодости и поверить, что он мог быть партийным лидером в некотором сообществе дружественной страны. Внешне он подходил. В машине лежали банки с болтиками и гайками. Их стоило потом убрать. Ведь кроме этой командной машины мы ничего не соберем. Остальную техник разберем на запчасти и утилизируем. Техника сейчас новая.

Пятилетка

Наше сельхозпредприятие по случаю сбора урожая решило сделать подарок сельчанам. Оно устроило праздник в новом, построенном недавно, поселке и даже пригласило певцов. Поселок находится на берегах рукава отделившейся от реки. Рукав находится слева, тогда как большое село остается справа, как раз напротив мастерской. Этот район называется пятилеткой и примыкает к пустыне. В большое наводнение, когда полсела ушло под воду, жители выгнали туда скот. Кроме того там сохранились посевы овощей. Рукав заглубили так, что своевременно уехавшие в Америку, теперь могли заплывать на яхтах. Провели дорогу. Мы трое друзей и мы должны покинуть этот праздник. На нас миссия: мы дружинники с красными повязками на руках. Мы едем на мотоцикле в большое село. Не весть приятное занятие, когда праздник только разгорается. Мимо нас проезжает автобус с гостями. С окна женщина положила обертку от печенья на проезжающий мимо мотоцикл без людей. Ей показалось, что это очень удобно. Но с мотоцикла слышится брань. Внизу под длинным бензобаком лежат три мотоциклиста. Они лежали горизонтально вдоль мотоцикла. Мой товарищ говорит, что очень удобно при столкновении. Длинный бак хорошо гасит энергию удара, если конечно передняя часть не будет иметь топлива. Мы приезжаем к большому селу. У меня белая рубашка и брюки. Нижняя часть брюк до колена определенно запылилась. Милиционер приписанный к нам показал на это. Он сказал, придется поменять. У меня есть запасные, я не против. Я не против. В поселке большой праздник. Нам придется гулять в пустом селе. Это не радует.

Гормоны

Солнце. Освещенная ферма. Отсутствие теней, как будто это не солнечный свет, а лунный. Золотистая солома. Сложенные из спрессованных тюков идеальной геометрической формы стога. На земле такая же золотистая стерня. Эти стога образуют лабиринт. Где-то в глубине у самого берега дом. Тоже золотистый от солнца. Это ее дом. Мне не хотелось ее видеть. Но не пересечь ферму, я не могу, такой у меня маршрут. Я иду в сторону заливных лугов. Странная затея, если учесть, что сейчас половодье и вместо лугов там бушующее безбрежное море. Я пересекаю пространства, в которых не могу не попасть в поле ее зрения. Она идет от своего дома. Я пересекаю это на том расстоянии, при котором нет необходимости ее приветствовать, но оставаться незамеченным не получается. Хотя я пересекал пространства насколько можно поспешно. Мы в возрасте, когда не можем играть, как раньше, так как сознаем разность нашего устройства. Но и складывать новые отношения мучительно трудно. Я иду дальше. Мне нравится, что я становлюсь сильным, я делаю сальто, хожу на руках, играю мускулами. От этого я тоже не могу удержаться, это происходит без моей воли. Я иду к валу. К валу, которая защищает от наводнения наши села и деревни. Скоро и его прорвет, и наши дома окажутся в воде. И мы будем плыть по улицам на лодках. Пока вал цел. Он уложен со стороны воды такой же золотистыми соломенными тюками той же геометрической правильностью. Я кружусь на узких боках выложенных тюков, вставая то на ноги, то на руки. Она идет за мной с двумя подружками. Подружек узнать я не могу, так как вижу их с большого расстояния. Они вовсе не хотели идти за мной. Просто так получилось. Им меня не догнать, иначе мне придется начинать то, что позднее будет проще простого. А сейчас мучительно невозможно и требует душевного напряжения

Городок

Наш городок небольшой. Он имеет летнюю эстраду, она крытая. Люди стоят или сидят на редких сиденьях. Сама сцена далека. У нее свой козырек. Насколько он спасает от непогоды, нам неизвестно. Городок новый. Сколь долго я здесь нахожусь, мне неизвестно. Только то, что известно другим мне остается в неведении. Иногда я угадываю то, что мне говорят и то, что само собой разумеется для городка, значит, я не такой чужой для городка. Идет дождь. Сильный дождь. Все жители городка под навесом. Должно было состояться представление или показ фильма. Но понятно, что должно было представление, которое доставило бы большое коллективное удовольствие горожанам. Но скорее всего это кино. Так как стоит ночь. Кроме дождя сильный ветер. Это делает невозможным спрятаться от дождя. Я менял места в толпе, ища места, где дождь лил бы вертикально и навес бы меня укрывал. Уходить я тоже не спешу. Меня не покидает ощущение, что несмотря на дождь, представление вот-вот начнется. Я иду в толпу, к концу навеса, который примыкает к многоэтажному дому. Но скоро удостоверяюсь, что защиты от косого дождя тут нет. Дом не создает затишья для того, чтобы лило вертикально. Я иду к другому концу, который имеет какое-то касание к другому многоэтажному дому. Но и тут все также мокнут. Но старики в возрасте семидесяти, восьмидесяти лет выносят труп в саване и ложат на скамейку. Все это ужасно, но что поделаешь, все мы смертны, кто-нибудь недавно умер, не уходить же из-за этого из представления. Я иду к другому концу навеса. Там я смогу смотреть представление без жуткого трупа. Но и здесь зрелые пенсионеры вытаскивают трупы, в саванах, деревянных гробах из горбыля, узких гробах из дранки, гробах из коры дерева. Я наблюдаю. Мне бы уйти отсюда. Представления наверно не будет, если оно и будет, оно не стоит того, чтобы я это видел. Вечер испорчен. Но как пройти домой, если из дома вытаскивают трупы. Я ведь могу столкнуться с ними на лестнице. Никогда не думал, что можно столько вытаскивать из одного дома. Может случиться, что если поднимусь по лестнице, меня попросят помочь вынести и тогда стоило ли пытаться идти домой. Я спросил пенсионера, вытаскивающего очередной труп. Что это? Он сказал, это же пушки (пух). У нас институт. Он весело моргнул. Это гордость возникающего городка. Я припомнил, что создается институт, по принадлежности трупа должно быть -медицинское. Это еще одно доказательство, что я знаю этот городок, хотя этого не представлял. Я понял радость старика, институт уже обеспечен учебным лабораторным материалом.

Друзья

По проезду остановки я встретил своего старого товарища. -Ты проезжаешь мимо нас и не зайдешь? -Я спешу. -Ты зазнался, брат, мы обижены. Мы всегда говорили, что среди нас есть ты. И ты никогда не будешь проезжать мимо нашей остановки. Обязательно задержишься и зайдешь к нам. Как хорошо, что я тебя увидел. Теперь тебе не отвертеться. Или ты сейчас меня ударишь или пошлешь подальше. Но раз я оказался здесь, что же я теряю. Я отвяжусь от этой старой дани дружбы. Я зайду и выйду. Скажу, здравствуйте, друзья. Но я занят, очень занят, попрошу прошения и уйду. Это займет немного времени, совсем немного. Мы поднимаемся по наружной лестнице наверх в верхние этажи высотного здания. Я никогда не думал, что они так высоко живут. Мне становится тяжело. Тут наверно целая сотня этажей. Мой друг поднимается легко, ему становится веселее. Он говорит, как обрадуются друзья, увидев меня. Мы ведь не один пуд съели и вместе травились, такое тоже было. В верхних этажах лестница становится ненадежной, ее крепления к зданию отломлены и она шатается. Кажется вот-вот оторвется. Но мой спутник целеустремленно идет вверх. Но все равно отказ будет трудным. Ведь он же идет, он же не боится. Наконец, мы добрались до окна комнаты, где сидят друзья. Почему-то до окна, не до двери. Спутник открывает окно и влезает туда. Что хочу сделать и я, хотя это трудно. Часть перил ломается, закидывать ногу приходится за счет равновесия. Опоры уже нет. Но друзья кричат: так нельзя, увидит завхоз. Но при чем тут завхоз. Мы же друзья и вольны заходить как угодно, дружба обязывает. -Нет-нет что ты, у нас с этим строго. Надо спуститься и зайти по внутренней лестнице через дверь. Теперь, когда ты знаешь, где находится комната, это будет несложно. Я спускаюсь. Лестница разрушается по мере того как я спускаюсь.

Граница

Я иду по местности, имеющей бетонную дорожку. По сторонам бугры, с щепками старой древесины, торчащие трубы, обрывки теплоизоляционных ват. Здесь были казармы. Блеск на земле в сумерках. Трудно разглядеть нож, покрытый сгустком засохшей застарелой крови. Или это ржавчина. Нож сделан из нержавейки. Иногда нержавейка ржавеет странно. Она выталкивает ржавчину, похожую на кровь как будто к ней не имеет отношения. Рукоятка с грубо обработанной перочинным ножом круглой древесины со следами сточки. Рукоятка длиннее чем того требует пропорция для такого ножа. Лезвие с одной стороны плоское с другой с желобом. Я выдергиваю рукоятку, она засунута как ручка стамески.
Пропускной пункт, колючая проволока, ворота. За воротами пограничник с собакой. Я открываю калитку и глажу собаку по губам открытой ладонью. Небольшие бульдоги с челюстями-замками. Пограничник: — Они тебя не трогают. — У меня опыт. Были две овчарки. Я знаю их повадки. Раньше для охраны пользовались сторожевыми овчарками. Почему сейчас бульдоги? Да я знаю: веяние моды. Их челюсти- страшное оружие. — Да. Да. Они меньше сторожевых, но челюсти смертельны. Удивительно, что они тебя не трогают. Но я заговорился с тобой. Заходи сюда и проходи. До чего жутки границы на этой стороне. Возможно на той лучше.
Помню, я бывал здесь лет десяток-другой, тогда пропускной был из самана, да и все здесь было из самана. Были бесконечные сараи, вооруженные люди. Кажется пограничники кого-то искали. Своего, который что-то сделал не так. Нашли его в дальнем сарае, которых здесь много, они идут рядами. В некоторых держат кур, но чаще там были овцы. Виновный оказался в дальнем, он сидел в переходящем в более маленькую комнату. Он застрял в нем, за этой комнатой находились еще меньшие комнаты, куда разве что могли поместиться мелкие животные. До чего же летит время. Я многое пропустил. Я не помню деревянных казарм. Но они были, о чем свидетельствуют эти щепки. Они появились и исчезли. Что же появится потом. Но неизменен пропускной пункт и то что за ним. Возможно я перейду за него и потом скажу что увижу там. Но этого опыта у меня пока нет. Возможно, переход будет вечным, как переход фотона света из центра солнца к его поверхности, занимающий миллионы лет. Или его не будет никогда. Я не смогу представить свое продвижение в воспоминаниях. Но определенно что здесь жутко и сумрачно. Стоит попробовать.

В магазине

Мой знакомый с детства в супермаркете респектабельный продавец. Может он и не продавец вовсе, а хозяин. Мне это неизвестно. Он не видит меня или делает вид, что не видит меня. При его положении делать этого нельзя ни в коем случае. Я не спешу с ним поздороваться. Я не хочу ставить его в неловкое положение. Выхожу из магазина. Возле вокзала. Я вижу того, с кем я работал и не видел лет двадцать. Рядом знакомый, которого я не видел лет семь и знаю его с детства. Я присел на корточки возле двери. Тот, которого не видел двадцать лет, выходит сзади меня из здания. Я встаю и толкаю его. Он отлетает метра на два и возвращается, чтобы сделать претензии, узнает меня, и мы поздоровались рукопожатием одной рукой, другой обнялись. Со вторым я обмениваюсь рукопожатием. Я говорю, видели вы того, кто в магазине. Тот, которого я не видел двадцать лет, его не знает. Но именно его реакцию мне хочется увидеть. Тот, второй, знает его, он кивает сдержанно. Нет. Жалко, пропадает такая новость. Тот, кто своей реакцией может больше всего меня обрадовать, его не знает. Реакция второго для меня не имеет значения. Жаль, что моими воспоминаниями не обладают в равной мере, все. Тогда было бы больше радости для меня.

Голуби

Дождь. Лес. Нас двое. Я и доктор. Мы входим в заброшенное здание. Это очень удобно, если считать, что мы перестанем мокнуть. Свежий птичий помет на моем рукаве на уровне локтя от скрывающегося в стропилах голубя. Соскабливаю плоской щепой на мокрой одежде. Шутка: — Если бы помет содержал бы тяжелые металлы или радиацию, это было бы губительно для организма. Доктор. -Все это относительно. Действие вещества или фактора идет снаружи к центру организма. Это нежелательно влияние. А вот если бы тело обладало направленной регенерацией. И ее центр был внутри организма. То если поставить маленький какой-нибудь токсин, чуть далее центра.
Он взял одной рукой голубя, а другой скатал шарик грязи с шеи потом и сунул в клюв голубя. -То регенерирующая волна, включенная в центре, отторгнула бы этот токсин далее к поверхности тела проникшую радиацию и действующие тяжелые металлы. Вот так, примерно так Переезд. Я в своей комнате. Комната маленькая, в ней можно поместиться лишь, свернувшись клубком. Стыки стены с полом, с потолком округлы. Дверь и окно округлые. Дом двухэтажный. Поднимаясь на второй этаж по узкой лестнице, понимаешь, что если тут упадешь, ничего не повредишь. Настолько тут узко, что обязательно упрешься в стены, да и лестница не совсем прямолинейная, а стены с двух сторон на всем протяжении лестницы. Здесь очень много света. На улице темно. Свет желтого цвета, вечернего домашнего, как от настольной лампы с желтым абажуром, но намного ярче. Стены глиняные, коридоры узкие, стыки также округлы в стыках стен с полом и потолком. Моя комната напротив лестницы, туда дальше по коридору вглубь я не ходил. Зачем мне, мне нравится и тут. Меня очень это устраивает. То что на втором этажу, будучи высоко над землей (второй этаж не первый этаж). Тут все так, что любое падение не причиняет вреда. С улицы крик моего родственника. Он слышен в отверстие окна. Он кричит, чтоб я вышел. -Тише, тише, здесь люди. Родственник теряет терпение и появляется здесь.
-Да чего же здесь бояться, мы все из одной старой местности. Я их всех знаю. Там зять нашего такого-то такого-то. Там дядя нашего такого-то.
Он уходит на самый край по коридору, он что-то говорит напротив крайней комнаты, махая руками. Собеседника не видно. Он здесь уже давно, ему хочется поговорить с новоприбывшим. Но стоит ли так. Я не знаю я не знаю.

Точка

Мы в квартире- это немыслимо. Как можно в одном доме жить больше одной семьи. Там есть комнаты. Наши соседи, наши знакомые из прежней местности. Мы их увидели. Или вернее мы ощущали их присутствие. Дальняя комната, она должно быть имела отношение к санузлу, но не стала им. Там темно. Одна стена скошена. Открыв дверь комнаты, я увидел соседей. Они построились всей семьей и помахали рукой, словно стояли на палубе подводной лодки. Эта комната была маленькой и не имела хлама, вроде сундука с коврами-самолетами. Меж тем, открыв дверь, я мог увидеть всех своих соседей из прежней местности, причем они не все они жили в доступной близости. Предлагать им в гости я не стал. Может потому, что рядом не было родителей, я был не совсем взрослый, а приглашать могли только они. Не помню, но кажется контактов не было, в виде рукопожатия. Наши соседи появлялись всей семьей, говорили, что все у них в порядке и радовались, если слышали то же самое от нас. Сейчас я не хочу в ту комнату. Открытые границы. Может быть часть людей той местности переехала в другие страны. Зайдя в комнату, я окажусь с соседями, живущими в другой стране. То есть я пересеку границу, не имея на то разрешения. Моя законопослушность мне этого не позволит. Эта точка вездесущего радовала меня в первое время, когда переезд был для меня болезненным, и когда люди с прежней местности охраняли мой душевный покой. Теперь я понял, что есть изменения. Окружающие стали однообразной массой и необходимость точки вездесущего отпала. Я захламил эту комнату ненужными вещами. Отчасти потому, что я не захотел бы увидеть кого-нибудь случайно или быть увиденным. Лишь недавно я встретил на улице старого знакомого. Он говорил, что его мать умерла. Он говорил так, что как будто жалеет о том, что я не пользовался точкой вездесущего. Иначе давно бы уже об этом знал. Мне очень жаль. Я хотел сказать, что закрыл не из-за них, а из-за другого. Но подумал, что это будет неубедительно. А печально помахал головой. Как быстро летит время.

Фонтан

Фонтан на площади этого города. Фонтан имеет водоем круглой формы диаметром метров десять. Четыре античные фигуры, расположенные симметрично на стенках бассейна фонтана. Одна из них в позе падающего со стенки фонтана. Стенка высотой до пояса. Эта фигура сползла с нее двумя руками снова пытается взобраться. Фонтан в духе времени. Если пойти направо, то начнется кованый забор. Кованая решетка на невысокой кирпичной основе. Сама площадка, на которой находится забор, примерно на человеческий рост выше по отношению к площадке, на которой установлен фонтан. Сейчас горожане развлекаются, кидая кафель на каменную площадку близ фонтана. Должно быть это какая-то игра, имеющая свои правила не известные путешественнику. Но звук получается непрерывный и приятный, который имеет некоторую переливчатость, но все же имеющий определенную частоту. Некоторые горожане должно быть из соображения экономии половинят половины плиток кафеля, для этого всегда здесь лежат инструменты. Скоро горожане исчезают, внезапно, как и появились. Плитки остались сложенными между прутьями кованой решетки. Так что любой турист может попробовать. Но, думаю, им никогда не извлечь мелодию из падающих плиток. Здесь нужна сноровка и согласованность горожан. Мне кажется горожан я видел в родных краях. Но эту игру они играют только в своем городе. Должно быть она доставляет большое удовольствие. И делать это занятие далеко от своего города они не хотят. Ведь только тут это занятие может доставить им удовольствие. Их нельзя заподозрить в не гостеприимстве. Но я не видел ни одного горожанина, объясняющего заезжему туристу правила игры. Нет, это не большой секрет, просто их об этом никто не спрашивал. А плитки они оставляют и любой может попробовать. Они не навязывают свою игру. Игра может когда угодно закончиться так же как и началась. Мы, туристы, только можем услышать удовлетворенные возгласы горожан на непонятном нам языке. Причем никогда нельзя понять имеют ли они отношение к победе или проигрышу. И все же единственное удовольствие, которое мы можем извлечь из этой игры, это щелкающий звук. Возможно потому что мы в своих смутных воспоминаниях связываем с первобытной щелкающей речью, доставляющей нашим чувствам защищенность.

Стрельбище

Он стоит в папахе с косой красной лентой, в шинели без пуговиц,
перевязанной на поясе веревкой. У него окладистая борода и пулемет
«Максим». Он просит пострелять из него. Но можем ли мы ему это
позволить. На нашем стрельбище нельзя стрелять очередями. Очереди приводят в негодность торцы шпал, на которых крепятся мишени. Очистив от пуль волокна древесины мы находим, что образовалась выемка,
на которую никак не прикрепить бумажную мишень. Он говорит, что только
сейчас он созрел для такой стрельбы. Он хотел быть партизаном не просто партизаном, а старым партизаном с окладистой бородой и стреляющим очередями из пулемета «Максим». Он хотел об этом, когда сидел за школьной
партой. Он хотел быть им в юности. Он хотел быть им в зрелом возрасте. Он понимал, что еще рано и будет выглядеть фальшиво. Теперь- самый раз. Он достиг такого возраста. Чуть больше- он превратится в седого божьего
одуванчика. Это уже не будет- старый партизан. Кто может дать ему разрешение. Возможно, самого выстрела и не надо. Достаточно сказать «да». Он встанет,
взглянет на мишень поверх бронелиста. Он взглянет как старый партизан. Стрельба по существу работа. Вряд ли он об этом мечтал. Его мечта «могущем» (может) партизане. Это может длиться несколько секунд. Мы сбережем свои шпалы, не обидим человека-партизана. Кроме того можно объяснить ему, что
по партизану мог попасть снаряд и он мог не сделать ни одного выстрела.
Нам надо только поставить зеркала по правую и левую стороны от стрелка
в сторону мишени. И человека, умеющего читать по лицу, в момент, когда
он станет партизаном. И остановить нужный момент. Как сложно на стрельбище.

Великая мадам (змея)

Да. Для нее мы прокладываем дорогу в холоде, близком к абсолютному нулю. Вечная мерзлота, доходящая в этом месте до самого ядра земли. Тут застыла и мантия. Мы стелили кубометры земли на самосвалах, несущихся со скоростью света. От столкновения мы уходили переворачивая машины. Возможно, нам смутно не хотелось искать Бозон Хиггса, хотя в те времена вряд ли мы о нем знали. Для этой дороги мы создавали и сметали империи. Теперь эта змея ползет по проложенной нами дороге. Мы чувствуем легкую вибрацию грунта. Ее тело длиннее самого длинного состава. Она настолько длинна, что, если бы вытянуть все составы, которые проехали на станции, с которой мы добирались до города, то потребовалось бы еще столько же. Настолько длинно было ее тело. Мы стояли молча. Если бы мадам захотела бы подняться, то она бы достала до неба. Фундаментом служила бы вечная мерзлота.

Зуб

Жена принесла несколько пакетиков с семечками. На улице машина с открытыми
отсеками и горящими плафонами освещения. Все это нормально. Я грызу семечки, съедая
одну пачку за другой. Не садится аккумулятор машины, не стираются мои зубы. Но это не похоже на действительность. Жена не купила бы больше одной пачки, боясь
за мои зубы. И машины с горящими плафонами давно бы посадила аккумулятор. Все понятно. Наблюдатель находится до горизонта событий. Он смотрит сверху в сторону
черной дыры. Это всего лишь двухмерное изображение на конце вселенной. Это примерно так, такой же экран, большой и синий, что я видел когда-то, когда что-то горело. Внутри горизонта событие: сточенный зуб от большего чем одна пачек семечек и посаженный аккумулятор. Идиллия не кончается от приближения к горизонту событий, когда приближаешься снаружи. При котором время
бесконечно в своем приближении и недостижимо к горизонту событий ни по времени
ни по расстоянию. Это бесконечно твердый зуб и аккумулятор неограниченной емкости.

Лион

Зал почты. Сижу в кресле. Мой дантист. Он подходит ко мне. -Ваш визит ко мне не стоит откладывать. У меня все готово. Я жду вас. Можете даже идти сейчас со мной. Я как раз туда направляюсь. -Сейчас это невозможно. Может быть, если это так необходимо, я смогу зайти к дантисту пореже. Там у меня будет немного свободного времени. Но думаю будет лучше, если я зайду с зубами в следующий приезд. Путь мой долог. Я не задержусь на родине. Проеду мимо в Китай. Потом вернусь тем же
маршрутом. Понимаете-брат. Он не то что торопит. Эта поездка ему интересна. я не могу
его подвести. Единственное временное окно появится у меня в Париже, но я не думаю,
что оно потребуется. После поездки я сразу же к вам.

Комбайн

Сегодня у меня выходные. Есть возможность работать на комбайне. Чего же ждать, вперед. Комбайн в ангаре зарыт соломой. Она сказала, что нет механизатора. Прежний ушел. Теперь я тут. Я когда-то на них работал или думаю, что работал. Но учился точно. Солома может попасть на ремни- это его слабое место. Я отрываю комбайн. Нужно брать шпагаты, намотанные на шкивы ременных передач. На земле валяются ножи, можно найти и острые и срезать тугие, спутанные комки шпагата. Управляющий: -Он пришел, пусть. Я думал, придет другой завтра. Но послезавтра мне надо в другое место, сказала ли она ему. Скорее нет. Может быть, я работаю только сегодня. Надо будет получить деньги за этот день.

Нефть

Наводнение. Спасательный вертолет. Внизу затопленные бурной мутной водой поля. Или то что было полями. Вертолет завис над постройкой. Спасатели смотрят на воду. Должно быть, людей тут нет. Вода становится махровой от воздушных потоков лопастей, постоянно меняя направление ряби, но и бурля, видимо, вода еще не заполнила все неровности окрестных полей. Один из спасателей видит под водой короткую линию. Черточка под желтой мутной взъерошенной водой. Он направляет лазер со спектрометром. Это крупное месторождение нефти. Другие спасатели: как же ему повезло. Зачем мы не увидели, надо было обратить внимание. Для спасателя- нашедшего большая удача. Это удача, которая не умещается в нашем сознании, находившихся с ним в вертолете. Почему мы проглядели палочку. Кто бы мог представить, что она значила. Мы летели спасать людей. А тут такое. Кто знает, когда еще будет и подвернется такой случай. Каждый раз, когда мы летим над поверхностью воды, мы вглядываемся, чтобы увидеть заветную черточку. Теперь мы знаем: у нас есть опыт обнаружения нефти. Мы знаем толк в наших спектрометрах, но вода перестала показывать заветную черточку.

Тайник

Он прятал его в своем сне, закрыв в кованый сундук и зарыв на глубине двух метров на самой высокой точке местности. Временами он возвращался в свой сон. Он брал длинный щуп, наподобие тех, которыми ищут людей после снежного обвала. Он стучал им сквозь землю по сундуку. Он будил узника, чтоб тот не уснул и тем не уменьшил свои страдания. Он сделал это, когда понял, что не сможет убить его даже спрятанным в своем сне. Дойдя до конца своей жизни он решил его отпустить. Вырыл, открыл сундук…

Политинформация

Мы поднялись на этаж. Зашли в зал. Нас тут много. Сцена трибуны ярко освещена. Столик с едой и водкой. На сцене за столом Сталин. Он ест и пьет, также как мы. Мы смотрим, что достаточно в дорогую водку в литровых бутылках он добавляет водку из пятидесятиграммовой бутылочки. Он это делает должно быть оттого, что в привычной жизни употребляет более качественную водку. Но здесь из-за ее отсутствия вынужден добавлять немного высококачественного водочного продукта. Наподобие того, как мы добавляем присадки в сомнительное автомобильное масло. В коридоре в буфете продают точно такую же как у Сталина пятидесятиграммовую бутылочку. Вскоре все обзаводятся ею. Сталин ушел. Молодые официанты. Старший товарищ делает им замечание. Официанты спешат. Один из них протестует, должно быть говорит что-то крамольное. Товарищи его удерживают, показывают на людей в черных костюмах. Им это удается. Официант успокаивается. Спускаемся вниз. Там внизу тоже люди в черном. Такие, в каких показывал официант. Всем в актовый зал. Люди стекаются в актовый зал, который находится этажом ниже. Должно быть будет занятие по политической информации. Люди вытаскивают конспекты.

Универмаг

Он гулял со старшим братом вдоль старых домов и больших деревьев. Это место в городе правее вокзала. Они проходили мимо дома. Младший брат узнал крыльцо. Это было крыльцо универмага самого суперсовременного, открытого в последнем году шестидесятых. Он и его брата-погодка старший брат привел недавно в открывшийся магазин. Магазин с большими на всю стену витринами, лениво дружелюбными продавцами. В магазине было много товаров, разных, спортивных, еще там было много света, он полностью был залит светом. Младшие ели мороженое. Было безмерное счастье. Младший брат сказал старшему, не помнит ли брат, как он водил их сюда. Вот крыльцо, вот дорожка. Ведь это же он. Витрин нет. Но дверь все та же. Старший: -Постой, постой. Я припоминаю, пошли-ка сюда. У меня тут дело.
Они зашли внутрь. Внутреннее пространство было уменьшено до размеров подъезда. Лестница шла наверх на второй этаж. Ее раньше не было. Они прошли на второй этаж. Там была контора. В комнате сидел пожилой мужчина и женщины с испуганными глазами. Брат пошел к мужчине и сказал мужчине на ухо: -А помнишь, я сделал большую покупку больше сорока лет назад. Ты тогда не вернул мне сдачи.
Мужчина встал очень возбужденно, он просил отойти и поговорить в сторонке. Испуганные конторские женщины привстали. Он сказал им, что вы, сидите, все нормально, эти люди ко мне, мне с ними переговорить, это очень важно. Но ничего страшного, сидите, я вас прошу. Дойдя до двери комнаты, бывший продавец начал быстро нервно говорить: -Заберите меня отсюда, я застрял в этом времени. Как можно быстрее заберите меня. Я больше не могу. Ну что же вы. Куда вы. Мы вышли, спускаясь по лестнице, мы услышали, что что-то шелохнулось у самого потолка, мы не повернулись. Мы и так видели своими затылками, как продавец повесился. Мы вышли на улицу, дошли до большого тяжелого мотоцикла с люлькой. Брат надел кожаную курку, краги и шлем. Он сел на мотоцикл и крикнул, чтоб я шел за мост, оттуда он меня заберет. Перед мостом стояла легковая машина. Он ловко ее объехал. Сзади за мотоциклом ехала пожарная машина с экипажем. Один из пожарных хотел что-то спросить или крикнуть. Но увидев, как брат наклонил голову ниже бака, не стал. Брат прислушался к работе двигателя. Должно быть что-то его заинтересовало. В этой экипировке он выглядел как в броне. Нет ничего, что бы говорило о том, что мы вышли из этого времени.

Бытовая аппаратура

Удивительно, что я раньше не возвращался в этот дом. Ведь хотя прошло столько времени. Этими вещами вполне можно пользоваться. Век очень стремителен. Все быстро устаревает. Что когда-то казалось верхом прогресса, сегодня можно лишь с тоской пользоваться. Но и это делают не все. Когда-то я возвращался по полю параллельно шоссейной дороге, увидел кабину грузовой машины, лежащей на обочине. В ней еще были приборы. Они стояли на своих местах, меня это очень удивило. Это давало ощущения, что эта машина может ожить. Сколько еще техники я видел нетронутой и заброшенной. Трактора, комбайны. Теперь этот дом. Мне трудно решиться перетащить все это в жилой дом. Как я объясню людям, что эти приборы-мониторы существуют в моем доме. Тут старые видеомагнитофоны, размером уступающие лишь сундукам, видео-проигрыватели похожие на ноутбуки, малопроизводительные компьютеры, которые вселяют надежду, но никуда не годятся, огромные бобинные магнитофоны-все это великолепие определенного времени. Может мне не стоит идти за временем, подстраиваться под его темп. Эта техника может дать мне все: звук, видеоизображения, какие-то определенные технологии компьютерного плана. Я включу их все, будет литься информация на меня отовсюду. Я знаю, что мой мозг за последнее время привык потреблять большие потоки информации. Вся эта техника вся вместе взятая не утолит моего голода. Современные быстрее, занимают меньше места, и справляются с информационным голодом. Но как отказаться от предметности. Отказаться от ощущения, которые давала старая техника. Ведь мы запомнили их кончиками пальцев, касавшихся этой техники когда-то. Каждое из них событие. Однажды я соберу их все в одну комнату и включу и буду собирать приятные ощущения, которые они давали в свое время. И мне надо, чтоб в этот момент ко мне никто не заходил и не напоминал, что это хлам. Должно быть это никогда не произойдет. Они останутся техникой, которая изображалась в ранних карикатурах «как идущий за школьником робот с его ранцем на спине». Никто никогда не видел этих роботов, но столько о них говорилось, что, повзрослев, мы отчетливо помним, что его ранец нес его личный робот. Этот робот так отчетливо отпечатался в нашей памяти.

Английский

Написание текста, в котором бы я бросил бы писать. Облегчение, отдых на некоторое время. Не то, чтобы не хотелось заниматься литературой, просто освободилось бы много времени, например, для изучения английского. Этот текст выглядел бы так. Я пишу, что бросаю заниматься литературой и вижу пишущего себя, что бросает заниматься литературой и думающего, что видит бросающего заниматься литературой. И так до бесконечности. Происходит долгое занятие, потребовавшего сна для отдыха, чтобы восстановить работоспособность мозга. Моя ленивая голова, которую я с трудом заставляю работать. Ведь каждый момент времени я буду проделывать заново не видя себя в целом. Существенной выгоды для английского не получится.

Дождь в пустыне

Желтая глина, размоченная водой в яме, где ее доставали. Палящее солнце и духота. Ежегодная обмазка дома глиной. Семья родители и двое малолетних детей. Закончили обмазку. Вечер, дождь, лужи. Круглые косые капли, льющие в сумерках. Мутная желтая от желтой глины вода. Единственный дом в пустыне, окруженный непрерывной плоской водой из луж до самого горизонта. Сырость и сильная прохлада, становящаяся холодом в летнем доме с непредусмотренной печью. Лужи, смывающие налепленную обмазку. Отсутствие воды только внутри дома. Но ощущение ее задней стены снаружи дома. Ливень прекратился утром. Сейчас лишь все наполняющая желтая вода в желтой пустыне.
Инструктор по выживанию в урагане. Крепость со стеной на водяной ров. Стена косая, она нависает над рвом. Узкий ряд горизонтальных маленьких окон в глубокой нише стены. Стекла обычные. Должно быть сейчас в реальном средневековье они существуют. Даже если скажут историки, что это не так, неважно. Важно, что это средневековье и я в ней существую. Но точно помню, что бронированных стекол не было. Тем временем ураган начался. Он начался в ущелье, образованном над водяным рвом. Стекла дрожат, но выдерживают плюсовое или минусовое давление. Над рвом летают вековые вырванные деревья, что росли по берегам. Ураган сносит дома и строения. Пусть меня не считают тепличным инструктором. Я вам покажу, что могу выживать не только за толстыми стенами замка. Я выпрыгиваю в ущелье и бегу по крутому спуску в самый низ рва. Ураган рвет все, что остается позади меня: бревна, растительность. Я успеваю достичь воды и нырнуть. Смотрите на меня. Я под водой- это надежное средство. Представьте, что вы взяли карандаш со стола, а попробуйте взять воду с блюдца- намного труднее. Видите: я так же спрятался в воде, где урагану трудно за него ухватиться. Выныриваю, когда ураган уходит и снова ныряю, когда он возвращается- верное средство. И так просто.

История городка

Этот городок очень хорош. Сон здесь спокойный. За всю ночь я проснулся лишь однажды. Где-то в два часа. Посмотрев на часы, я уснул безмятежно. В пять я проснулся, меня что-то беспокоило. За долгое время странствий, как путешественник, я предчувствовал, что не все так гладко. Уснуть мне так и не удалось. Хотя ни сигналов, ни причин для этого не было. Я все же предполагаю, что сигнал все же был. Я мог просто его не заметить. Или могло быть, что я был разбужен ожиданием сигнала. Сейчас это трудно проверить. Изучая историю этого города, я нахожу, что самый интересный период- средневековье- не имеет ничего интересного для этого города. Пара летописцев оставили короткие записи. При чем противоречащие одно другому. Но римский период, который, как кажется, не должен сильно интересовать, имеет записи очень привлекающие. Запись скудная: в таком-то таком-то году большая часть города вымерла в результате эпидемии. Я перерыл всю библиотеку, кроме этой записи ничего нет. Возможно мое ночное пробуждение связано с этим сигналом.

Телефон

Объявление чиновникам, что перестанут выдавать лежачей матери пенсию. Надо бы что-то предпринять, куда-то звонить. Где же мой телефон. Возьми мой из жидкого металла, сказал брат, от которого в комнате остался лишь голос, его самого нигде не было. Почему же из жидкого металла, да я теперь вижу. Угол телефона растекался в металлическую жижу. Я нажал пальцами на корпус телефона, он начал раздавливаться в жижу вперемешку с небольшими гранулами. Он не до конца заряжен, снова послышался голос брата. Но почему же даже очень хорошо. Я давил гранулы, и, должно быть, доведу его до однообразной массы.

Скалы

Теплая ярко освещенная комната на вершине скалы. Ночь. В комнате двое отдыхающих. Один из них берет лыжи и направляется к двери. За дверью пропасть. Ему не стоит открывать дверь, подумал второй. Ветер дует со скоростью сто пятьдесят километров, как раз в сторону той двери. Возможно, он даже не сможет выйти. Так силен ветер, а если выйдет, то разобьется о скалы. Кромка за стеной над пропастью всего шириной со ступню. Надо быть благоразумным. Когда ушел первый за дверь, второй взял лыжную доску и спустился с другой двери, где пропасть была более отлогая, и благополучно вернулся. Надо было это сделать заранее, тогда бы он смог посоветовать первому, как безопасную альтернативу. Пикник на острове. Надо было жене хорошо спрятать тарелки. Из целой дюжины тарелок осталось целой только одна. И то ее целой не назовешь. Края обглоданы и сколоты, обгажены пометом птицы, эмаль поклоцана мощными клювами альбатросов. Хорошо, что до супа они не добрались. Я наливаю суп, хочу раздавить ложкой гущу супа, ловлю себя на мысли, что сделал это зря. Птицы заложили в тарелку трещину. Она не выдержала давления ложкой, чтоб раздавить картошку. Я побрел в одно из строений, которое побольше. Должно быть это спальня. Здесь кровати, заправленные темными спальными принадлежностями, то ли темно-синими, то ли черными одеялами и подушками, которые выгорели местами не от солнца, солнца как раз тут нет, сюда оно не заходит, а от горячего пляжного воздуха. Пошел в соседнее строение поменьше, должно быть, служащее кухней. В руках у меня оказалось много щебня, которым я расстреливал птиц, зашедших в брошенное помещение. Я кидал камни со скоростью пулемета, не заботясь о силе броска, а максимально заполняя пространство летящими камнями. Ни один из них не достиг цели. Больше всего я кидал в яркую с зеленым отливом утку. Утка благополучно от всего увернулась и вылетела. Я подумал, что можно назвать утку чемпионом уворачивания. Представил, как в популярной телевизионной передаче про животных говорили о суперспособностях утки. Смоделировали видеоролик восприятия и работы нервной системы утки. Распадающееся на пиксели изображение меня, кидающего камни. И нервная система птицы, которая не теряет времени на размышление, а сразу же делает действие. Отсутствие одной стадии в нервной системе дает преимущество в скорости передо мною. Птицы улетели. В одном из ящиков я нашел кусок хлеба и съел его, но пожалел, так как выйдя на улицу я обнаружил, что на стоящем буфете лежит соль, удивительным образом не тронутая птицами. Мог бы посыпать хлеб солью прежде чем съесть. Под буфетом лежала свернутая при засыхании заклеванная птицами хлебная корка. Я взял ее и дал огромной собаке, которая должно быть все это охраняла, сидя на цепи. Когда еще удастся сходить домой и принести что-нибудь собаке.

Мышь

Женщина держит на руках мышь. Нам трудно понять, почему нравится некоторым женщинам в качестве питомца мышь. Мы склонны думать, что перейдя из дикого состояния в домашнее, они не потеряли некоторые привычки: исчезать в норе, лазить в грязных простынях. Женщина отдает мышь мне. Мышь находится в стеклянной банке из-под майонеза. Мышь серая. Она не пытается выйти из банки. Должно быть, это достижение селекционеров. Вот сейчас потух свет. Я теряю равновесие и падая опрокидываю банку. При отсутствии освещения мне трудно будет найти мышь. Кроме того, должно быть, следуя своей природе, она исчезла в какой-нибудь норе. Но мышь, упав на пол, создает дрожь такой силы, что я, даже не видя мышь, следуя своему осязанию, определяю эпицентр вибрации и нахожу мышь. Мышь не пытается покинуть место, где потерял его хозяин. Я кладу ее в банку, все больше сознавая, что следую предназначению заботиться о ней.

Деревня

Я иду из нашей деревни. Она находится ниже на тридцать метров от дороги. Грунт у нас всегда покрыт мелкой растительностью и водой по щиколотку. Нет, она не заболочена, по ней с легкостью можно проехать на автомобиле. Чтобы взобраться на дорогу, потребуется альпинист