автордың кітабын онлайн тегін оқу  Прах человеческий

Кристофер Руоккио

Посвящается
Мэттью, Эндрю, Морган, Дилану, Ариэль, Ким и Ральфу.
Моим братьям и сестрам — родным и обретенным

Глава 1

Паруса Харона

Заря.

Заря пробивалась над темными водами. Белое солнце Колхиды золотилось низко у горизонта. Соленый ветер сдувал со лба непослушные волосы, жалил лицо.

Я застыл у могилы Гибсона.

Валка ушла со всеми. Они отправились в старый прибрежный лагерь, а я остался стоять на коленях в грязи перед возведенным нами курганом. Древняя традиция предписывала, что тело лорда должно быть омыто катарами, забальзамировано, а органы удалены и помещены в погребальные урны. После этого наследникам положено провести три дня в бдении возле почившего, поочередно отлучаясь на сон — или вовсе отказываясь от сна. Гибсон как-то рассказывал, что мой отец справился с обрядом в одиночку, преклонив колени в часовне Обители Дьявола перед телом лорда Тимона, моего деда. Сам я помню, как лежала в порфировом гроте моя бабушка леди Фуксия. Нам с братом не позволяли к ней заходить, но мы ослушались. В том пурпурном зале я впервые повстречал Смерть, и ее зловоние с тех пор не покидало меня.

У нас не было ни катаров, ни погребальных урн, ни даже трех дней на бдение — возможно, это и к лучшему. Гибсон хотя и был палатином, но умер схоластом. По канонам его ордена схоласты должны быть кремированы, а их прах развеян по ветру.

Прах.

На кремацию тоже не хватило времени.

Оно вышло, истекло, кончилось.

Кажется, я уснул, сидя на пятках на утрамбованной земле. Или меня посетило очередное видение?

Передо мной раскинулся незнакомый океан, уходящий к го­ризонту вдоль усыпанного костями берега. Рыцари в зеркальных доспехах несли дозор у постели с красным шелковым балдахином, на которой умирал человек. Я лежал в такой же постели. С Селеной. С Селеной и Валкой. С одной лишь Валкой.

Один.

В полном одиночестве.

Напротив села женщина в золотых одеждах, с глазами, похожими на черные солнца. Картина сменилась, и я увидел Дораяику — Шиому Элушу, — идущего среди колонн Вечного Города в сопровождении Вати и Аттаваисы. Затем передо мной возникло улыбчивое лицо императора и, как в калейдоскопе, раздвоилось. Я моргнул и обнаружил, что на меня смотрят двое: я сам и принц Александр, сидящие на золотых тронах. Океан отступил, вода побежала прочь от моих ног, и я узрел мрак. Темный квадрат, обрамленный светом. Он был чернее самой черноты, чернее камней Анитьи, чернее Ревущей Тьмы.

Окно в ночь.

Почему простое окно пробудило во мне такой страх и грусть?

Я прищурился.

Помню, как все это время меня трепал соленый ветер, пригибая к земле высокую траву, росшую вдоль утесов. Белые барашки волн рыжели в полуночном сиянии газового гиганта Ат­ласа, лимб которого низко нависал над горизонтом, затмевая любую луну.

— Адр, пора, — хлопнули меня по плечу.

Отвернувшись от кургана Гибсона, я неожиданно увидел Паллино. Старый мирмидонец улыбнулся. Он был седовласым,­ как в день нашей первой встречи, а один глаз закрывала потер­тая кожаная повязка.

— Ты уже вдоволь насиделся, Адр.

— Старина, как ты подкрался ко мне? — спросил я, привстав на колено.

Лишь тогда я вспомнил, что Паллино погиб, — и его образ растворился в воздухе. Я зажмурился и снова открыл глаза.

Рядом никого не было.

Ноги затекли. Я попытался подняться, но все тело заныло. Болью отозвалось искалеченное плечо, и я оперся о землю левой рукой с полыми костями, чтобы помочь себе встать. Я чувствовал себя измотанным. Наверное, хуже было только в первую ночь на «Ашкелоне», когда мы с Валкой сбежали с Ак­теруму. Я вспомнил Актеруму и Паллино, погибшего там с тысячами других солдат, вспомнил коронацию Дораяики — и это омрачило новый день, как бывает, когда серые тучи погребают бледное солнце.

Я потянулся и положил ладонь — правую, трехпалую — на верхний камень на кургане Гибсона. У меня не нашлось слов для прощальной речи или обещаний. Что вообще я мог сказать­ такого, чего он еще не слышал, не знал?

Ничего.

Я лишь смахнул с камня росу, обнажив едва заметную надпись, сделанную мной рыбацким ножом. Улыбнулся, глядя на нее, и подставил лицо солнцу.

Время пришло.

Первой меня увидела Валка. Возможно, она, как и я у могилы Гибсона, несла дежурство в старом лагере, не прерываясь на сон.

Валка без слов обняла меня и обхватила холодными пальцами мое лицо.

— Как ты? — спросила она, когда мы отпустили друг друга.

Оглянувшись, я увидел Имру — удивительно похожую на Сиран — в дверях жилого модуля, оставленного здесь столетия назад Красным отрядом.

— Призраки совсем замучили, — с улыбкой ответил я.

— Ты сам выглядишь как призрак, — заметила Валка, отвлекая меня от юной хранительницы Фессы.

— Ночь выдалась длинная.

Я обнял ее за плечи и снова постарался улыбнуться.

Валка сделала шаг назад. Ее золотистые глаза внимательно, оценивающе осмотрели меня.

— Тебе бы вымыться. Я уже почти все погрузила в лодку. Имра говорит, можем отправляться, как только будешь готов.

— Я готов. Вымоюсь на «Ашкелоне». Ни к чему задерживаться. В Империи уже знают, что мы здесь?

— Наверняка, — кивнула Валка. — Мне пришлось предста­виться по имени, чтобы вызвать Гибсону врача. Они это точно заметили.

Я бросил взгляд на море, на серую громаду у светлеющего горизонта — остров Раха — и повернулся к Имре:

— Боюсь, я подверг ваш народ опасности.

Севрастийка произнесла на своем языке то ли молитву, то ли проклятие — об этом я мог лишь гадать — и махнула рукой, как будто что-то выбросила.

— Они нас не потревожат. Им нужны вы.

— Тем более уезжаем как можно скорее.

Я бы не простил себя, если бы с островитянами что-то случилось.

— Куда вы теперь? — спросила Имра.

Мы с Валкой молча переглянулись. После визита на Фессу и другие острова я собирался прямиком на Ээю и в атенеум Нов-Белгаэр, но неожиданная встреча с Гибсоном, дожившим до моего возвращения вопреки всем надеждам и логике, поколебала нашу решительность. После стольких лет на «Ашкелоне», после того черного дня на Эуэ и моих долгих мучений на Дхаран-Туне я никак не мог заставить себя вернуться в Империю, отдаться на ее суд и произвол.

Я не хотел покидать Гибсона.

Но твердо знал, что должен.

Не сводя глаз с Валки, я ответил Имре:

— Отправимся в город. Устроим сюрприз. Высадимся прямо в Нов-Белгаэре и поговорим со схоластами...

Я запнулся, вспомнив, что Гибсон бормотал в горячечном бреду. Он говорил о своем сыне — настоящем сыне — и принимал меня за него. Он звал каких-то Алоиса и Ливия и считал, что находится на Белуше, самой страшной имперской планете-тюрьме.

— Атенеумом по-прежнему руководит примат Арриан? — обратился я к Имре.

— Арриан? — переспросила она, сдвинув темные брови.

Это представлялось вполне вероятным. Когда мы в прошлый раз прилетали на Колхиду, Тор Арриан был еще молод; вдобавок он — сам из дома Авентов — приходился родней императору. Безусловно, за столетия примат не мог не состариться, но умирать ему было еще рановато.

— Имя знакомое. Императорский кузен или вроде того? Мы с горожанами мало контактируем, но, кажется, он до сих пор там.

— Хорошо.

Представ перед членом императорской семьи, я бы усложнил задачу для Капеллы и других ведомств, готовых воспользоваться любой возможностью устранить меня.

У генерал-губернатора Ээи был телеграф, напрямую связанный с кораблем императора. Я мог бы, минуя Имперский совет и отдельные министерства, послать сообщение лично кесарю по линии, о которой он сообщил мне, когда мы впервые отправились на Колхиду. Телеграф был и на «Тамерлане», а вот на «Ашкелоне» его не было.

— Мой арест должен получить как можно большую оглас­ку, — заявил я.

— Арест? — недоуменно спросила Имра.

Она, очевидно, думала, что в Империи все на одной стороне и готовы горой стоять друг за друга.

— Задержание, назовем это так, — ответил я.

Нас с Валкой наверняка считали погибшими от рук сьельсинов. Если Дораяика сдержал слово — а у меня не было причин сомневаться в этом, — то Лориан Аристид уже добрался до Форума с новостями об объединении сьельсинов в одну бледную империю, более чем готовую соперничать с нашей, алой.

Я мысленно передвигал шахматные фигуры.

Наше спасение станет большой неожиданностью.

— Может, лучше отправиться к генерал-губернатору? — предложила Валка.

Нов-Белгаэр не входил в наши изначальные планы, которые мы обсуждали всю дорогу.

Она еще не успела договорить, как я помотал головой:

— Мне нужно увидеться с Аррианом. Задать кое-какие вопросы.

— О Гибсоне? — шагнула ко мне Валка.

Я потянулся, чтобы пригладить свои спутанные волосы, но заметил на ладони грязь. Пальцы были покрыты запекшейся кровью: фаланги растрескались от вчерашних трудов. Тонкие царапины на запястьях краснели рядом с бледными старыми шрамами. Все тело ныло.

— Гибсон так и не рассказал мне, кто он такой.

— Какая разница? — нахмурилась Валка. — Важно, кем он был для тебя.

— Но как он заплатил за все это? — спросил я, раскинув руки, словно хотел обнять остров. — Один только медицинский модуль стоит десять миллионов марок! Как его доставили сюда незамеченным? Разве тебе не интересно?

По правде говоря, сейчас я подозреваю, что Валке на самом деле все было известно. Я часто ложился спать рано, а она оставалась наедине со стариком и беседовала с ним порой до утра. Но тогда я об этом не задумывался.

— Имра! — окликнул с берега грубый мужской голос. — Доктор спрашивает, когда мы отправляемся!

Это был Альвар, брат Имры. Он стоял на каменном причале, сооруженном раханцами, и кричал, сложив ладони вокруг рта.

Праправнуки Сиран...

— Что?!

Солнце как будто осенило Имру и Альвара нимбами, и я на миг улыбнулся между его вопросом и ее ответом. Из моих поступков, сколь бы незначительны они ни были, из Красного отряда все-таки зародилось нечто хорошее. Сиран умерла, но умерла счастливой, оставив после себя наследников. Лориан до сих пор где-то жив. А еще был Хлыст — хотя я не сомневался,­ что он-то давным-давно умер. Обрел ли он счастье, несмотря на обиду? Улыбка сползла с моего лица, когда я понял, что, прогнав его, спас от гибели на Актеруму. Мог ли я спасти остальных, если бы прогнал и их тоже?

— Говорю, доктор спрашивает, когда мы возвращаемся! Ей домой пора! — прокричал Альвар.

— Скажи, что скоро! — ответила Имра. — Валка уже все упаковала, а лорд Марло спустился с горы!

Альвар на миг замешкался и, всмотревшись, обнаружил меня рядом с женщинами.

— Милорд, как вы?

Я молча помахал ему, дескать, все в порядке, и спросил Валку:

— Что еще осталось собрать?

— Только твои вещи. Я их более-менее рассортировала, пока ждала тебя. Не трогала лишь то, что может скоро понадобиться. Тебе бы самому на них взглянуть. Это недолго.

Пожалуй, она была права. Я кивнул в ответ и прошел мимо них с Имрой в модуль, который мы делили с Гибсоном. Валка говорила, что это тот же самый, где мы с ней жили в первое прибытие на Фессу, но я не помнил. В отличие от большинства модулей, которые, по сути, были общежитиями на пятьдесят человек, наш предназначался для высших офицерских чинов. В нем было всего четыре спальни, а посередине располагалась общая комната, выходящая на веранду, которую пристроили местные. Таким был наш дом в те быстротечные годы, что мы провели на Колхиде, и, стоя сейчас на пороге, я понял, что больше не увижу его.

Я был здесь, потому что мне нужно было вернуться на Колхиду. Ради Сиран, ради Гибсона, ради того, чтобы вновь почувствовать себя полноценным. Могила Сиран в моем понимании стала монументом Красному отряду. Я возвел курганы по всему острову и похоронил Гибсона. У меня больше не было причин оставаться здесь. Я даже сомневался, что мне хватит сил снова подняться на погребальный холм среди скал.

Пора уходить.

Оказалось, что на самом деле Валка упаковала почти все мои вещи. Рядом со смятой постелью стояли два черных сундука, а на них — открытая сумка. Лишенная привычных элементов нашего быта, комната стала безжизненной, стерильной­ и как будто увеличилась в размерах. На серых простынях меня дожидалась свежая одежда. Не бриджи и льняная туника, кото­рые я носил здесь, подражая местным рыбакам, а старый черный марловский мундир.

Подгоняемый временем, я избавился от грязной одежды, побросав ее прямо на пол, и залез в ванну. Меня встретило мое покрытое шрамами отражение. Челка и виски, когда-то черные, уже покрылись сединой. Но даже потный и грязный после ночного рытья могилы, я все равно выглядел лучше, чем в последние годы. Я больше не напоминал скелет, выползший из «Ашкелона», чтобы порезвиться в соленых брызгах под солнцем. Вместо него был не старый и не молодой мужчина с глубокими, как море, глазами и отстраненным взглядом. На исхудалых руках и ногах вновь наросли мышцы, но шрамов было не счесть, а движения оставались неуклюжими и болезнен­ными. Левую щеку исполосовали следы сьельсинских когтей, и все же в рассветных лучах казалось, что этот мужчина благородно их презрел.

На Колхиде наступал новый день. Для Адриана Марло он был прекрасен, как и любой другой.

Уродство мира никуда не исчезает, а время не лечит ни боль, ни страх. Страдания не забываются.

Но от каждого удара мы становимся сильнее.

Вымывшись и облачившись в черное, с кожаной сумкой на плече я покинул модуль. Валка не пришла меня поторопить, но я и не терял времени зря. Если на Фессу в поисках нас прибыли местные префекты, то мы обгоняли их на шаг: им предстояло найти одежду на полу, смятые постели и невыключенный кондиционер.

— Готов? — спросила Валка, поднимаясь с резной деревян­ной скамьи под круглым окном.

— Где Имра? — ответил я вопросом на вопрос.

— Уже на судне, — сказала Валка, заплетая косу.

— Гино с Альваром могут взять сундуки. Я все собрал, — кивнул я на сумку.

Валка протянула мне татуированную руку, и мы спустились по каменным ступеням к окруженному водой причалу. Благодаря близости Атласа приливы здесь были мощными, и сейчас волны захлестывали пирс со всех сторон. Дойдя до конца причала, мы расцепили руки, и я попросил Альвара, стоявшего у планшира, поторопиться и вместе с братом принести наши сундуки.

Имра вышла из крытой кабины, служившей маленькому траулеру капитанским мостиком. Солнце поднималось, и она надела широкую коническую соломенную шляпу с лентами под подбородком и подвязала пеструю льняную рубаху, чтобы не намочить. За Имрой появилась пожилая седовласая женщина в голубой тунике и шароварах. Врач, которая не успела помочь Гибсону.

— Ну что, едем? — спросила она.

Я смерил ее уничижительным взглядом. Человек умер. Лучший из всех, кого я знал. А эта женщина, видите ли, спешила. Я повернулся к носу корабля и, не удостоив ее ответом, забрал­ся на полубак.

Рядом возникла тень.

— Думаю, твоя работа закончена, — сказал я, глядя на хранительницу Фессы.

Имра поправила пальцем шляпу, не сводя глаз с берега.

— Ничуть, — ответила она. — Мертвым все равно нужен хранитель. На севере острова теперь хоронят родных кое-кто из местных. Те, что побогаче. А когда узнают, что Полусмертный побывал здесь, чтобы возвести памятники павшим товарищам, жители всех островов захотят быть похороненными в этом месте.

Имра с улыбкой повернулась ко мне. Ее миндалевидные глаза и волевой подбородок придавали ей поразительное сходство с Сиран.

— На островах, — добавила она, — многие хвастаются родством с соратниками Марло. Если появится возможность приблизиться к легенде, пусть даже таким образом, они ею воспользуются.

— Легенда... — покачав головой, процедил я, безуспешно пытаясь скрыть презрение.

Имра, кажется, не заметила.

— Хранители будут всегда, — сказала она, облокотившись о бортовой леер. — Подумать только! На мою долю выпало встретить вас.

— Я обязан тебе и твоей семье стольким, что и представить трудно. Вы присматривали за Гибсоном. Я благодарен вам... за все.

— Милорд, вы нам ничем не обязаны, — помотала головой Имра и пожала худыми плечами под льняной рубахой. — Без вас никто из нас не появился бы на свет. Вы оставили здесь Сиран. Отдали ей приказ.

— Это она так сказала? — чуть не рассмеялся я.

— «Живи счастливо и поставь за нас свечку в святилище», — продекламировала Имра тоном священника на проповеди.

Я не сразу узнал свои же слова. Не вспомнил их.

«Нам понадобится помощь свыше».

Ставить свечи пришлось почти за всех...

— Я сказал просто «живи», — поправил я Имру после долгого молчания.

Это были мои последние слова, обращенные к Сиран с Эмеша в тоннеле у стартовой площадки ээйского космопорта.

— А она не говорила, что я ее едва не проклял?..

Имра покачала головой:

— Я ведь не знала ее лично.

Хранительница прекрасно умела контролировать эмоции, и я не понял, что она чувствует.

— Но ты думала, что я ее благословил? Позволил остаться здесь в награду?..

Я поднял взгляд и увидел, как Альвар и Гино тащат первый сундук. Справа от нас чайка спикировала на воду, поймав неосторожную рыбу.

— ...Она не рассказывала твоим бабушкам, что нарушила клятву? Что практически требовала казнить ее за дезертирство?..

Что промелькнуло в глазах девушки? Ужас? Удивление? Замешательство?

Я выпустил воздух сквозь зубы:

— Когда-то у меня был друг. Он предал меня, и я... прогнал его. Сиран понимала, что, если предаст меня, если захочет уйти, я не стану ее останавливать. Я никого из них не остановил.

Отвернувшись от Имры, я уставился на скалы у могилы Гибсона. Отсюда, с воды, она была почти различима.

— ...Теперь я жалею, что не отпустил с Сиран весь отряд. Тогда бы они тоже остались живы.

Я почувствовал, как Валка сверлит взглядом мой затылок. Мы проходили это уже тысячу раз.

— Милорд, никому не дано жить вечно, — пораздумав, сказала Имра.

Гино с Альваром занесли сундук на борт и отправились за вторым.

— Если бы они остались, их могилы все равно появились бы на Фессе, только копали бы их не вы...

Ее теплая ладонь коснулась моей руки.

— ...Боги даже зло обращают в добро. Если, как вы гово­рите, Сиран вас предала, это случилось для того, чтобы мы бы­ли здесь, когда вы вернетесь. И ваш отец. Я верю, что все зло, с которым вам довелось столкнуться, рано или поздно обратит­ся в благо.

На это мне нечего было ответить. Я ведь и сам когда-то декламировал нечто подобное?

— Имра, ты знаешь, что живешь на невероятно красивой планете? — спросил я, оглядывая остров мертвых, прежде чем вновь повернуться к девушке.

— Знаю, — ответила хранительница с улыбкой.

Позади нее заулыбалась Валка.

— У меня никогда не получалось задержаться где-то надолго, чтобы увидеть красоту, — сказал я. — Всю жизнь. Всю жизнь я гнался за мечтой. Эту мечту предала Сиран, предал Хлыст — тот мой друг. Меня коробило, что у них были свои мечты.

Я положил руку на плечо хранительницы:

— Имра, я перед вами в долгу. Перед всем вашим родом. Перед Сиран. Вы напомнили мне, каково быть... человеком.

«Мы так часто не замечаем истины, потому что не смотрим себе под ноги».

Слова Гибсона как будто слетели с его кургана и разнеслись над водой.

— Вершина... у подножия мира, — кивнул я на гору, где он был похоронен.

Когда еще глядеть под ноги, как не стоя у могилы?

— Что?

«Ищи трудности».

— Ничего, — улыбнувшись, ответил я.

Альвар и Гино вскоре вернулись; швартовы были отданы, и лодка отошла от берега. Прилив стихал. Перекликаясь, рыбаки повели судно к Рахе, где ждал «Ашкелон», а дальше — целая вселенная.

Я перешел на корму, чтобы посмотреть, как остров скроется из вида.

Но он не исчезал.

Восходящее солнце озаряло серебристое море неярким светом. Лучи цеплялись за белые камни, венчавшие остров мертвых. Бесчисленные курганы блестели на заре бледно-огненны­ми пальцами. Памятники не смерти, а славе.

Мои друзья погибли. Гибсон умер. Их души отправились в Ревущую Тьму, чтобы, в отличие от меня, никогда не вернуться.

В отличие от меня...

Я был жив и твердо знал, что не плыву в когти смерти, а возвращаюсь к жизни, в мир людей. И я был не один.

Валка взяла меня за руку.

Глава 2

Возвращение в атенеум

— Я хочу знать, кем он был, — повторил я, восседая на краю кресла.

Напротив меня, за океаном лакированного дерева, пергаментными островами и медными скалами письменных принад­лежностей, прищурился постаревший примат Арриан. Когда-то он был принцем, представителем младшей линии правящего рода. Это общеизвестно. Приматы Великой библиотеки почти всегда императорской крови. Тор Арамини, спроектировавший атенеум Нов-Белгаэр и тайные архивы, где хранился мериканский деймон Горизонт, приходился родным братом императору Гавриилу Второму. Однако, выбирая новые имена, схоласты отрекались от прежней жизни и посвящали себя науке, учебе и служению.

Арриан был исключением. Его назначение приматом имперского архива было политическим ходом. Почему бы и нет? Большинство схоластов являлись палатинами, младшими сыновьями и дочерями древних семейств. Каждый когда-то был другим человеком, со своими связями и обузами. Немудрено, что император предпочел видеть начальником крупнейшей библиотеки человека, связанного с ним кровью и долгом, и именно от него получать всю необходимую информацию.

«Только прошлое неизменно», — говорил мне Гибсон.

На Колхиде, где прошлое систематизировалось и сортировалось, это было более чем справедливо. Если на мой вопрос существовал ответ, то искать его следовало здесь.

— Лорд Марло, не приказывайте мне, — заявил примат. — На этот раз вы прибыли не по распоряжению императора.

Он сильно постарел. Прожитые столетия оставили на нем свой след. Рыжие волосы приобрели желтоватый оттенок слоновой кости. Прежде гладкое лицо покрылось морщинами, став похожим на источенный водой известняк. А глаза... эти фамильные изумруды, некогда такие же яркие, как у самого императора, выцвели в дымчатое стекло и спрятались за сложным­ оптическим прибором со множеством линз, благодаря которым Арриан до сих пор еще что-то видел. Однако его характер был выкован из имперского железа и не прогнулся под моим напором.

— А вы не угрожайте мне, примат, — холодно сказал я.

— Я и не угрожаю, — ответил Тор Арриан. — Просто напоминаю, ваша светлость, что пустил вас сюда из любезности, которой есть предел...

Он передвинул стопку бумаг, лежавшую перед ним. В ками­не — единственном источнике тепла в этой холодной каменной­ комнате — потрескивал огонь; пахло торфом.

— Вы весьма помогли нам в свой предыдущий визит, за что мы крайне признательны. В знак благодарности мы вновь открыли перед вами двери.

— Примат, не водите меня за нос.

Мне пришлось почти час простоять снаружи под мелким дождем, кричать и колотить в ворота. Лишь упоминание о смерти Гибсона заставило троих братьев в зеленых мантиях впус­тить меня и отвести к Арриану.

— Но мой прежний визит тут ни при чем, — прищурился я. — Вы впустили меня из любопытства.

— Мы считали, что Гибсон вот уже не одну сотню лет как мертв, — признал примат. — Островитяне даже привозили его прах.

Он положил на стол скрюченные узловатые руки и добавил:

— Да и вас тоже записали в погибшие.

Это удивило меня. Действительно, с моего прибытия на Падмурак прошло почти полсотни лет, но я не ожидал, что вес­ти о моем исчезновении так скоро достигнут атенеума и разнесут­ся по Империи. Я думал, имперская пропаганда сочтет гибель Адриана Полусмертного информацией, недопустимой к распро­странению, а оказалось, что молва летит быстрее света.­

— И все в это поверили? — спросил я, развивая мысль.

— Официального объявления о вашей смерти до сих пор не было, но слухи ходят...

Глаза примата за скоплением линз прищурились еще сильнее.

— Вильгельм попросил меня лично их подтвердить.

Вильгельм. Непривычно было слышать, чтобы императора упоминали так фамильярно.

Арриан откинулся в кресле и подкрутил линзы, чтобы лучше видеть меня на расстоянии. За стеклами его глаза выгля­дели громадными, придавая ему гротескный, почти совиный облик.

— Где вы были?

— Арриан, расскажите мне, кто такой Гибсон, — парировал я, — и я отвечу на все ваши вопросы.

— Скоро вам отвечать перед его величеством.

— Перед его величеством, безусловно, — согласился я. — Но не перед вами.

На этом разговор застопорился. Тор Арриан снял оптический прибор, повернул маленькую латунную ручку и снова водрузил аппарат на голову. Примат весьма ловко скрывал нетер­пение, но я, за долгие годы привыкший к нюансам сьельсинских жестов и выражений, легко читал его обеспокоенность.

— Перед смертью у Тора Гибсона случился удар, — сказал я. — Он забыл, где находится. Считал, что на Белуше.

Услышав название планеты-тюрьмы, Арриан быстро сморг­нул.

— Примат, для схоласта вы чересчур эмоциональны.

Огромные затуманенные глаза снова заморгали.

— Схоластов много, — произнес Арриан. — Я не знаю настоящих имен и биографий каждого.

— Вздор, — без тени сомнения возразил я. — Вы примат Имперской библиотеки. Он был вашим архивариусом.

Схоласты были обучены запоминать колоссальные объемы информации. Мастерски владели мнемоникой. Нелепо было пытаться убедить меня, что он не знал о прошлом Гибсона.

Положив руку на стол, я слегка наклонился:

— Я понимаю, что мой запрос противоречит традициям. Но также знаю, что ответ на него не нарушит правил Пред­писания. Прошу вас, Арриан. Тор Гибсон был мне... как отец. Я хочу узнать его настоящее имя. Только и всего.

Тор Арриан снова перемешал бумаги и, кряхтя, поднялся. Для глубокого старика он был весьма проворен; его ноги в тапочках быстро зашуршали по тавросианскому ковру, расстеленному на гладком каменном полу. Из ниши над столом выглядывал бюст Зенона. Примат молча подошел к высокому сводчатому окну, выходившему на четырехугольный двор, коих в атенеуме было множество.

— Лорд Марло, вы знаете, что собой представляет наш орден? — спросил он, сцепив за спиной узловатые пальцы.

Я не ответил, почувствовав, что не должен мешать стариковской речи.

— Это канава, куда великие дома сливают свои нечистоты, — сказал Тор Арриан, опустив голову.

Я остолбенел. Я готов был услышать от примата что угодно, но не это.

— На одного из нас, наставленного имперскими лордами на вечное служение, приходится десяток бесполезных. В этих стенах заключены сыны и дочери Империи, кого родители со­чли недостойными. Те, кто оказался непригоден править, непригоден служить в легионах, непригоден стать священником... те, кого не смогли выгодно женить или выдать замуж.

— Как это? — спросил я, повернувшись к нему в кресле.

Труд схоласта требовал предельной дисциплины, многолетних занятий и тренировок, чтобы усвоить информацию, объема которой хватило бы на несколько библиотек.

— Спросите совета у кого-нибудь из братьев-кухарей, и они лишь тупо посмотрят на вас в ответ, — сказал Арриан. — Попросите их дать оценку имперским расходам за последнюю тысячу лет или рассчитать, сколько топлива должно производить­ся за определенный период в конкретном галактическом секторе, и они ничего вам не скажут...

Из окна на меня уставилось отражение примата.

— Большинство из нас здесь не по своей воле и не благода­ря нашим талантам, а потому что мы — обуза.

Я был ошеломлен. Не мог поверить своим ушам. Мне в юности так рьяно хотелось стать схоластом, я так об этом мечтал! Откровения о том, что сюда попадают в наказание, были для меня столь же чужды, как грязные ямы Эуэ.

— Меня заставили вступить в орден, — признался главный схоласт. — В императорском роду много отпрысков... которым запрещено иметь детей еще со времен Великой хартии.

Тор Арриан умолк и снова снял свои сложно устроенные очки.

— Вы должны понимать, — вздохнул он, — что к нам приходят люди всех сортов. Изгои. Беглецы. Преступники. Мы обучаем даже крестьян, чтобы те могли вернуться назад в деревни в качестве инструкторов и советников, хотя истинным схоластом плебей, разумеется, стать не может. Они попросту не живут столь долго.

Без причудливого созвездия линз на лице примат снова стал похож на рыжеволосую копию императора, напомнил мне прежнего молодого Арриана, с которым я встречался в тот первый визит, только похудевшего и изможденного.

— Вот и в истории Тора Гибсона нет ничего необычного.

— Расскажите, — попросил я, изводясь из-за того, что старик тянул время.

Внутри меня змеиными кольцами вдруг начала сжиматься тревога.

— Вам известно о восстании сентябристов? — спросил схоласт и повернулся спиной к окну.

Я помотал головой.

Он разочарованно вздохнул и сказал:

— Наша история слишком обширна, даже с учетом сьельсинов. У нас чересчур много планет. Скоро мы не сможем фиксировать абсолютно все. Порой я думаю, что Империя того и гляди развалится под собственной тяжестью.

Я не стал говорить, что она уже разваливается, не стал напоминать о потере Наугольника.

— Это случилось еще до сьельсинского вторжения, — продолжил Тор Арриан. — В начале шестнадцатого тысячелетия, во время правления дедушки нашего сиятельного императора. Принц Шарль Бурбон Пятьдесят Третий лишил своего старшего сына Филиппа наследства в пользу младшего, будущего Шарля Пятьдесят Четвертого, принца Веро.

— Дом Бурбонов? — пробормотал я, припоминая эту историю: принц Филипп Бурбон был отцом лорда Августина.

— Принц Филипп организовал покушение на брата. Оно не удалось, и тогда он переманил на свою сторону часть младших домов, присягнувших на верность Бурбонам. Почти два­дцать лет шла пойна, пока сын Филиппа, ныне покойный лорд Августин, не сдал отца людям принца Шарля в обмен на собственную жизнь и свободу...

Одна линза сложных очков Арриана переместилась выше, вероятно отреагировав на слабую перемену в освещении.

— ...Не удивлен, что вы не знакомы с этой историей. Она случилась за несколько веков до вашего рождения, а Веро весьма далеко от Делоса. Но восстание сентябристов считается одним из худших примеров пойны за последние века.

Мои внутренности точно налились свинцом.

Я уставился в окно над головой примата и, как будто оправдываясь, ответил:

— Кое-что я о нем слышал. Но не название.

— Шарль Бурбон не отважился казнить брата. Принца Филиппа и его сентябристов сослали на Белушу. Насколько мне известно, большинство там и умерли.

— И Гибсон был одним из них, — поспешно сказал я, словно пытаясь отвести от себя тот ответ, который вот-вот должен был услышать. — Одним из сентябристов.

Теперь я решил, что зря приехал в атенеум.

Я знал, что сейчас скажет Тор Арриан.

— Нет, что вы, — произнес старый схоласт, уставившись на меня двумя зелеными лунами глаз в тон мантии. — Гибсон — это сам принц Филипп. Большую часть срока на Белуше­ он отмотал в крионической фуге — привилегии аристократов, знаете ли, — а потом подал прошение перевести его в атенеум Сиракуз. Принц Шарль убедил Имперский совет смягчить приговор, и его брату позволили принять Предписание и вступить в орден.

Я сжал губы и едва расслышал последние два предложения.

«Гибсон — это сам принц Филипп».

Я всегда подозревал, что Гибсон был отщепенцем какого-то знатного рода. Его долголетие подтверждало принадлежность­ к великим домам Империи. В детстве я фантазировал, будто он, как Арриан, был родственником самого императора. Когда отец яростно отчитывал меня или отправлял спать в холодную каморку, я успокаивался, убеждая себя в том, что Гибсон был знатнее лорда Алистера и обладал бо́льшим авторитетом.

Но такого я и представить не мог.

Знала ли Валка? Мог ли Гибсон рассказать ей?

— Гибсон был... — Я с трудом смог произнести имя: — Филиппом Бурбоном?

Я сунул руки в карманы шинели, чтобы Арриан не заметил, как они дрожат, хотя мне вряд ли стоило опасаться полуслепого старика.

— Как я и сказал, — ответил примат. — Мы изгои, беглецы и преступники. Думаете, почему мы отрекаемся от прежних имен? Принцу Филиппу было позволено прикрыться именем Тора Гибсона и доживать свои дни анонимно, занимая должность, на которой он не мог причинить вреда Империи, а Империя, соответственно, не могла причинить вреда ему.

— Вреда Империи? — Я едва не усмехнулся. Едва. — Он ведь обучал меня.

А я убил его сына.

Эта мысль пронеслась сквозь меня, как ветер в открытый шлюз, и я застыл в кресле. Веселое потрескивание в камине причудливым образом аккомпанировало неслышному реву в мо­ей голове. Августин Бурбон пытался меня убить, сговорив­шись с сэром Лорканом Брааноком и самой императрицей. Они подстроили мне дуэль с наемным убийцей Иршаном и подкупили лейтенанта Касдон, чтобы та пронесла на «Тамерлан» нож-ракету. Им почти удалось разделаться со мной, а заодно и с Валкой. Я не должен был чувствовать ни ужаса, ни жалости.­

Но я убил сына Гибсона.

«Зря я сюда прилетел».

Пусть Августин Бурбон был негодяем, пусть даже он предал самого Гибсона в его прежней жизни. Но я убил его, подстроил­ его смерть. И рассказал об этом Гибсону без утайки. Рассказал,­ как позвал Бандита, пока лежал, восстанавливаясь от ран, как велел Кариму любым способом избавиться от лорда военного министра. Мой учитель ни словом не обмолвился о родстве с ним, ни в чем не признался.

«Прости, мой мальчик, — сказал тогда Тор Гибсон, хотя извиняться и молить о прощении должен был я, если бы только знал. — Я хотел для тебя лучшей жизни. Этой жизни».

Он надеялся, что я стану схоластом, и сам я тоже мечтал об этом. В ордене Гибсон обрел новую, прежде неведомую свободу и желал мне той же участи.

Но из меня вышел совсем другой человек, а время невозможно повернуть вспять.

«Только прошлое неизменно».

Все по-прежнему было как в дымке, когда я вышел из главных ворот атенеума и начал долгий спуск с утеса к гостевой стоянке. Помню, в тот день солнце сияло особенно ярко и красиво, почти как на Фессе, и было белым, а не серым. Утренние дожди прошли, и к полудню тонкие облака, которые обычно прикрывали застланную туманом крепость-библиотеку и торфянистые болота вокруг, растаяли. На юге блестели бледные башни Ээи, белесыми и пепельными пальцами возвышаясь над зеленью. Внизу меня дожидался «Ашкелон», чей высоко поднятый задний плавник словно бросал вызов башням, чернея над изумрудными холмами.

Он был не один.

В небе стервятниками кружили три белых флаера, а еще шесть оцепили наш корабль на земле. Я ожидал увидеть их и потому задержался ненадолго, крепко сжав пакет, переданный мне приматом. Я выполнил обещание: рассказал старому Арриану обо всем, что со мной произошло, о том, что Содружество присягнуло сьельсинам, об объединении сьельсинов в де-факто империю, о своем побеге ценой гибели всего моего отряда.

Тор Арриан не пытался меня удержать. Он прекрасно понимал, что наше громкое прибытие к подножию горы не осталось без внимания властей. Мы оба знали, что мой дальнейший­ путь лежал в лапы Империи и ничто не могло это предотвратить. Когда я собирался уходить, Арриан передал мне кожаный конверт, потрескавшийся от времени. На нем не было ни марок, ни штампов, ни каких-либо отметок — лишь одно слово, выведенное поблекшими красными чернилами. Оно было написано очень давно, но почерк Гибсона нельзя было спутать ни с чем.

«Адриану».

— Мы нашли это, когда прибирались в его комнате, — объяснил примат. — После того, как островитяне сообщили о его смерти.

— И вы не стали проверять их слова, — с укоризной сказал я.

— Не было причин, — ответил Арриан. — Островитяне не давали повода подозревать их в нечестности.

Он, кажется, уже в сотый раз снял очки и протер их шелковой тряпицей, аккуратно сложенной на столе.

— ...Мы не рассчитывали, что вы снова нас посетите, но сохранили письмо.

— Вы его вскрывали? — подозрительно посмотрел я на примата.

— Да вы и представить себе не можете, сколько сувениров мы храним на память о наших братьях и сестрах, — сказал схоласт, водрузив очки на орлиный нос. — Включая целую коллекцию нечитаных писем.

— Вы их не отправляете?

— Трудам схоластов — как и самим схоластам — позволено покидать атенеум только по особому распоряжению снаружи, — ответил Арриан. — Повезло, что вы прилетели.

Я собирался вскрыть пакет на «Ашкелоне», но, увидев флае­ры, понял, что возможности не будет — по крайней мере, в ближайшие часы, а то и дни. Остановившись на древних, истоптанных сандалиями ступенях Нов-Белгаэра, я сломал простую сургучную печать и быстро осмотрел содержимое конверта. Внутри было письмо и какой-то предмет, обернутый в прочный долговечный пергамент.

С волнением я достал письмо, сунув пакет под мышку, чтобы удобнее было читать. «Адриану» — было написано на письме, как и на конверте. Присев на крутую ступеньку, я сломал вторую зеленую печать. Мне открылась знакомая паутина гибсоновского почерка, начертанная принятыми у схоластов зелеными чернилами.

Дорогой Адриан.

Не знаю, когда ты прочитаешь это письмо, но в галактике нет места лучше атенеума, чтобы сохранить его. Я не надеюсь, что ты вернешься сюда, когда я еще буду среди живых, но подозреваю,­ что однажды ты здесь объявишься. Мне не позволено отправлять тебе сообщений, поэтому придется просто написать его и ждать твоего возвращения.

Сейчас 27 октября 16607 года ИСД. Завтра я покидаю Нов-Белгаэр и отправляюсь на южные острова. Твоя подруга Сиран попросила коллегию прислать схоласта, чтобы задокументировать историю островов, и я взял эту работу на себя. Насколько мне известно, у нее теперь большая семья. Тебе может быть интересно с ними познакомиться...

Я опустил листок и улыбнулся небесам, игнорируя белые силуэты имперских флаеров, дожидавшихся меня внизу. Письмо было своего рода описательной картой с маршрутом, проложенным отсюда до Фессы и к белому куполу медицинского модуля.

— Вот же старый плут, — тихо произнес я.

Гибсон подробно описывал план путешествия на Раху через Ээю и Эгрис. Он еще немного рассказал о Сиран и ее семье, о том, как она в канун каждого нового года, когда атенеум на две недели открывал ворота для посторонних, приезжала навещать его. Мне было приятно узнать, что в мое отсутствие они подружились. Любопытно — как. Сиран встречалась с Гибсоном лишь мимоходом, когда мы впервые прибыли в Великую библиотеку. Вероятно, она вернулась сюда снова уже после того, как я оставил ее с олдерменом Лемом. Тосковала по своему героическому прошлому? Или просто из любознательности?

Я стал читать дальше.

Хотелось бы мне понимать, что с тобой происходит, но это уже за рамками моих стариковских познаний. Я не завидую твое­му выбору. Часто думаю о тебе и хочу подтвердить то, что я ко­гда-то сказал: ты весь в отца. Но я ни разу не говорил тебе иного, хотя должен был: ты всегда был мне как сын. Сын, о котором я мечтал.

Твой Тор Гибсон

Я тихо заплакал.

У греков существовало понятие катарсиса, процесса высвобождения эмоций через переживание трагедии. Я всегда представлял это так: ты разбиваешься, но не на тысячу осколков, а, наоборот, на один.

Узнав то, что узнал, я разбился.

В письме Гибсона не было признаний, не упоминалось, что он задумал заморозить себя на Фессе с помощью Сиран и что он приходился отцом лорду-министру, которого я погубил. В нем не было упреков и откровений.

Но старик — Тор Гибсон, он же принц Филипп — на этом не закончил.

Внизу был постскриптум.

К письму прилагается замена подарку, что ты так безответственно потерял во время бегства из дома. Будь внимательнее. Сомневаюсь, что мне удастся найти еще один экземпляр, если ты потеряешь и этот. Думаю, тебе пригодится.

Враз онемевшими пальцами я вытащил сверток из кожа­ного конверта и сломал печать. Коричневую обложку узнал мгновенно. Издание было точь-в-точь таким же, с оттиснутым изображением плачущего глаза под названием романа.

«Король с десятью тысячами глаз».

Я открыл книгу, основанную на легендах о Кхарне Сагаре, стараясь не вспоминать встречу с настоящим Кхарном, — и увидел его, вложенное под обложку, как и первое.

Рекомендательное письмо.

На конверте было выведено алым: «Примату». Зеленая сургучная печать была без оттиска, ведь поставивший ее схоласт не имел ни звания, ни титула, ни имени, за исключением того, которое он принял, когда дал клятву Предписанию и ордену.

Я не стал открывать конверт.

В этом не было нужды.

Глава 3

В реальном мире

С подарком Гибсона в руке я пересек дорогу, что вела от Ээи на север в обход библиотеки, спускаясь по пологим склонам к болотам. Значительная часть этой территории была не обжита и не обработана — пышная зеленая пустыня, покрытая мхами­ и чахлой травой, с редкими одинокими деревцами, проросшими из семян, случайно принесенных птицами. Спустя тысячи лет после прибытия сюда людей Колхида до сих пор представляла собой бутон, не готовый расцвести. В космосе было много­ таких планет, экосистема которых, несмотря на все ухищрения,­ веками не превращалась в подобие земной. Голые холмы Колхиды отчасти напоминали влажные пустоши Эуэ, и я, вздрог­нув, приподнял воротник, чтобы защититься от ветра.

Когда я впервые побывал на Колхиде, то полюбил ее и отчасти люблю до сих пор. Но нельзя дважды войти в одну и ту же реку, ступить на одну и ту же планету. Все течет, все изменяется. Высшей целью и добродетелью цивилизации должно быть сохранение прекрасного. Ради этого мы бросаем в землю новые семена. Даже если у нас не получится сберечь деревья, мы можем возродить леса. Если Землю действительно не вернуть, то лучшее, что мы можем сделать, — это вырастить ее детей среди звезд.

Подобные мысли всегда посещали меня на пустошах вроде этих болот. Человек — садовник и эконом мироздания и несет большую ответственность. Быть может, стоит посадить здесь чуть больше деревьев — и это место перестанет напоминать проклятые пустыни и заполненные слизью ямы той холодной, сырой преисподней, что живьем поглотила моих товарищей.

Но деревьев здесь почти не было.

Передо мной возвышался похожий на наконечник стрелы «Ашкелон», высунувший тонкий хвостовой плавник из-за пологих холмов. Он выглядел бы здесь одиноко, если бы не приземистые шаттлы, припаркованные в паре сотен футов от посадочной площадки, и не красно-белые «Пустельги», кружащие в небе. По мере приближения я пересчитал легионеров, выстроившихся между шаттлами и кораблем. Их было почти тридцать.

— Стой, кто идет?! — выкрикнул солдат в безликой красной маске.

По золотым медальонам я узнал в нем центуриона.

Несколько караульных направили на меня станнеры, другие крепче взялись за копья.

— Я безоружен! — ответил я, выронив сверток на мшистую землю, чтобы показать пустые руки.

— Назовитесь! — гаркнул центурион, на ходу расталкивая подчиненных.

— Сами знаете, кто я! Где Валка?

— Здесь! — отозвалась она и вышла из люка в сопровождении двух бритоголовых солдат.

— Я сказал: назовитесь! — повторил центурион, поднимая станнер.

— Какой радушный прием! — огрызнулся я. — Лорд Адриан Анаксандр Марло, Королевский викторианский рыцарь, родом с Делоса. Опусти проклятую пушку, центурион, и прекрати строить из себя дурака!

Я сам удивился тому, что разозлился. Хотел же мирно сдаться легионерам, но страх за Валку пересилил. Много лет я провел вдали от Империи и больше не чувствовал себя здесь в бе­зопасности.

Волнение солдат было столь сильным, что я буквально ощущал пятками их дрожь. Они неуклюже переминались, а кое-кто так опешил, что даже перестал целиться.

— Неужели и правда он? — прошептал один.

— Опустить оружие, — приказал центурион и первым подал пример.

За его красной маской не было видно ни тени эмоций.

Он направился ко мне и, остановившись в пяти шагах, произнес:

— Ушам своим не поверил, когда поступил вызов. Мне еще в детстве рассказывали, что вы погибли.

Мне пришлось напомнить себе, что этот офицер наверняка был настолько молод, что еще не родился во время нашей высадки на Падмурак. Вся его жизнь умещалась в промежуток времени от моего прыжка с фаэтона в Ведатхараде до сего дня, а может, даже от того момента, когда я проснулся во тьме в компании Северин и Сириани.

Я промолчал. Тогда центурион преклонил передо мной колено.

— Милорд, мне приказано доставить вас и госпожу к генерал-губернатору Дорру.

— Она не госпожа, — ответил я, переглянувшись с Валкой, не сдержавшей улыбки. — Она доктор.

Я наклонился и поднял сверток Гибсона с книгой и письмом.

— Центурион, мы арестованы?

Он помедлил с ответом, позволив мне многое понять.

— Милорд, вы будете гостями генерал-губернатора.

— Ясно, — ответил я. — Дайте мне немного времени, чтобы собраться. Не хотелось бы предстать перед вашим начальст­вом в неподобающем виде.

— Конечно, милорд.

Бояться не стоило. Несмотря на напряженную встречу, солдаты были с нами обходительны, хотя и конфисковали у Валки пистолет. Мне сдавать было нечего, меч Олорина теперь покоился на морском дне у Фессы. Удивило, что на нас даже не попытались надеть наручники. Хороший знак. Мы ведь не знали, какой именно империи сдаемся. Теплилась надежда, что генерал-губернатор будет ко мне благосклонен и окажется не связан с императрицей и старыми «Львами» или, хуже того, с Капеллой. На тот момент казалось, что эти надежды оправдываются.

Группа солдат осталась, чтобы отогнать «Ашкелон» в космопорт Ээи, а нас с Валкой усадили на небольшой флаер. Сопровождающие не говорили ничего, что не было предписано протоколом. Нас высадили посреди ограниченного высокими каменными стенами двора, который, насколько я помнил, был частью губернаторского дворца.

На стенах стояли патрули в имперских красно-белых дос­пехах. Такие же солдаты несли караул в коридорах и на крытых колоннадах. Нас проводили внутрь без промедления. Пара попавшихся навстречу логофетов в серой униформе разинули рты, а горничная в черной юбке вытаращила глаза и выронила серебряный поднос.

— Нас считали мертвыми, — прошептала Валка на нордейском.

Я помотал головой. Не важно, считали они так или нет. Дело было в другом: для многих мы являлись персонажами сказок, мифов, легенд. Все равно что Ясон и Медея, вернувшиеся из долгого плавания, или сэр Тристан и Изольда, Кир и Амана.­ Они бы удивились не меньше, предстань перед ними Тор или Сид Артур.

Один старик в черном офицерском мундире отдал мне честь. Я не отсалютовал в ответ. Не хотел, чтобы он увидел мою изуро­дованную руку.

Кабинет генерал-губернатора был там же, где и раньше, на четвертом этаже административного крыла, и выходил на угол Передней и Солнечной улиц, где стояло здание Капеллы с зеленым медным куполом и минаретами, украшенными иконами добродетелей. Над ближайшим минаретом сияла белая статуя Великодушного Милосердия, раскинув за спиной ангельские крылья. Гранитный пол в кабинете и встроенные шкафы не поменялись с моего прошлого визита, как и громадный стол из массива черного дерева.

Сменился только человек за этим столом.

В прошлый раз генерал-губернатором была высокая невозмутимая женщина с золотыми волосами и бледными глазами. Я даже имени ее не помню. Она наверняка уже умерла — еще одна жертва мимолетного времени. Ее место занял широкоплечий мужчина с желтой бородой, одетый в белый костюм с красной перевязью. На пальцах блестело множество колец и перстней, как будто он подражал самому кесарю.

Когда мы с Валкой вошли, он резко вскочил, пораженный не меньше солдат и прислуги.

— Земля и Бог, едрить его, император, — вырвалось у него, и он тут же изобразил рукой знак солнечного диска, как будто эта мелкая набожность могла оправдать его богохульство. — Это и правда вы! Думал, ошибка какая-то. Адриан Марло... — Он потряс головой. — Подумать не мог, что доживу...

Он обошел стол и протянул мне руку:

— Велан Дорр, генерал-губернатор Колхиды.

Теперь мне было не скрыть увечья. Я с улыбкой пожал лапищу генерал-губернатора, но ничего не сказал. Если он и заметил отсутствие пальцев или шрамы на моем лице и кисти, то не выдал этого.

— Милорд, как вы здесь оказались? Зачем? Ходили слухи, что вы... погибли! — воскликнул он и, отстранившись, посмот­рел на Валку и стражу, как будто ожидая от них ответа.

— Я хотел бы воспользоваться вашим телеграфом, — пояснил я. — У меня есть информация, предназначенная только для императора.

— Где вы пропадали? — спросил Дорр, отходя от первоначального шока. — Последний ваш отчет был получен во время стоянки по дороге в Содружество. Я только что перепроверил. Это же почти сто лет назад.

— Генерал-губернатор, мне как можно скорее надо поговорить с императором, — настойчиво произнес я.

Дорр и его люди казались вполне доброжелательными. Я рассчитывал, что напористость позволит мне побыстрее покончить с формальностями и оказаться в безопасном месте. Вернувшись на имперскую территорию, я совершенно не хотел сразу же докладывать о событиях на Падмураке и Дхаран-Туне. Не хотел изливать душу перед этим человеком, зная, что мне предстоят допросы Разведывательной службы легионов, Имперского совета и канцелярии.

— Невозможно, пока я не узнаю, в чем дело! — парировал Велан Дорр. — Присядьте.

Он указал направо, на красные бархатные кресла под высокими окнами с видом на Солнечную улицу. Между окнами было приколочено чучело головы афирасийского ксанарта с оскаленными зубами-кирпичами размером с человеческий кулак. Дорр сделал три шага к креслу, прежде чем понял, что я не следую за ним, и остановился.

Я знал, что выхода нет. Отказаться означало продемонстрировать враждебность, заставить Дорра превратить беседу в допрос. Я перевел дух, оглянулся на стражу и прежде не замеченных слуг, устроившихся в углу у раздвижных дверей.

— Отошлите посторонних, — по-прежнему властно потребовал я.

Велан Дорр не повиновался, и я добавил:

— Милорд, то, что я вам расскажу, не должно покинуть пределы этого кабинета.

Дорр задумался, скрестив руки на груди, и наконец двумя пальцами дал отмашку:

— Оставьте нас. Все до единого.

Повернувшись ко мне спиной, он снова направился к окну и, тронув правое ухо, произнес:

— Ада, будьте добры, пришлите Нуму.

Дождавшись, пока стража и слуги покинут кабинет, он тем же жестом указал на полукруг дорогих кресел:

— Прошу, садитесь.

Как всегда, более благоразумная Валка решила за меня, устроившись на ближайшем сиденье.

Дорр расположился прямо под головой гиганта-ксанарта и обратился к гостье:

— Вы, как я понимаю, доктор Ондерра?

— Она самая, — сказала Валка и криво улыбнулась, что было дурным знаком.

— Желаете что-нибудь выпить? — спросил нас обоих генерал-губернатор, когда я сел рядом с Валкой. — Вина? Бренди? У меня есть афирасийское фенни. — Он ткнул пальцем вверх на ксанарта. — Я жил там в молодости. Люблю погрезить о былых временах.

— А зивания у вас есть? — спросил я, вспомнив самый крепкий напиток из известных мне. Вдруг показалось, что не помешает выпить чего-нибудь этакого.

— Джаддианское пойло? Нет, милорд.

— Тогда давайте фенни.

— А мне вина, если позволите, — добавила Валка.

Секундой спустя двойные двери открылись, и я увидел на пороге худощавого лысого мужчину. На нем была зеленая мантия схоласта, на груди висели тяжелые бронзовые медальоны, демонстрирующие уровень его образования.

— Звали, милорд?

— Нума! — воскликнул Велан Дорр, указывая схоласту на нас с Валкой и одновременно доставая из буфета посуду. — Хорошо. Твое присутствие будет весьма кстати. Лорд Марло, доктор Ондерра, это мой советник Тор Нума. Можете при нем обсудить все, что собирались рассказать мне.

— Я бы предпочел поговорить напрямую с императором, — повторил я, последний раз пытаясь добиться своего.

— Понимаю, — ответил Дорр, предлагая мне стакан с прозрачным напитком, в котором плавал шарик льда. — Но здесь императора представляю я.

Неостановимая сила. Недвижимый объект.

Прекратив спорить, я взял стакан и сказал, срывая словами бинты со старых, полузалеченных ран:

— Красный отряд погиб. Мы попали в плен на Падмураке. Нас предали.

Я залпом проглотил терпкий, вяжущий напиток и скривился, добавив:

— У сьельсинов теперь единый вождь.

Кажется, в первый из сотни раз я пересказал все, что случилось с тех пор, как наш корабль ушел с Колхиды к Падмураку. Поведал о прибытии в Содружество и великий город Ведатхарад, о том, как замаскированные под революционеров гвардейцы конклава напали на меня на мосту. О нашем бегстве через город и о своем ошибочном решении вскочить на фаэтон преследователей, что закончилось заключением в лотрианскую тюрьму.

Но о видениях, посещавших меня в заточении, — а также о прочих фантомах — я упоминать не стал. Однако сообщил, что лотрианцы, вступившие в сговор с черными колдунами МИНОСа, передали меня сьельсинам.

Когда я рассказал об этом союзе, Велан Дорр выругался так, что даже Валка покраснела от смущения.

— Значит, мы окружены, — заметил он. — На востоке, в Наугольнике, — сьельсины, на севере и западе — лотрианцы.

Мне показалось, что он готов сплюнуть прямо на дорогой ковер.

— И запасы продовольствия у них неограниченны, — вставила Валка.

Я вспомнил Смотрока и Перевозчика, Магду и всех рабо­чих-зук, разбросанных на лотрианских планетах. Вспомнил трясущихся от страха изуродованных рабов на Дхаран-Туне, эти легионы страдальцев, трудящихся под коркой омерзительной планеты. По сути, их использовали как скот.

Запинаясь, я продолжил рассказ о Сириани Дораяике, о большом дворце Дхар-Иагон, о «Белой руке» — Иэдир Йема­ни, о МИНОСе и о том, как мне стало известно, что «Тамерлан» захвачен вместе со мной. Об Эуэ, о войсках Дораяики, которые триумфально прошли перед другими его сородичами-князьями. О том, как Дораяика заключил альянс с Пеледану и Аттаваисой. Об аэтаванни.

— Он всех их убил? — ужаснулся Дорр, когда я взял паузу, чтобы опрокинуть вторую порцию фенни.

— Да, — кивнул я, обхватив ладонями холодный стакан, а Валка придержала меня за руку, чтобы я ненароком его не выронил. — Люди-союзники Дораяики выпустили нейротоксин, который убил всех сьельсинов в храме. Я думал, что тоже погибну...

Я дошел до описания торжественного пиршества: как по приказу Дораяики рабы-генералы «Белой руки» раздали тела младших князей на растерзание толпе Бледных... Рассказал и о том, как голова Бастьена Дюрана скакала по зеленым мраморным ступеням, а тело упало, будто поваленное дерево. Я словно наяву услышал последний залп орудий «Тамерлана».

Элара погибла. И Бандит. И Айлекс. Со мной остался только Паллино, но и его ждала смерть среди развалин «Тамерлана». Я не стал упоминать о Тихом и о другом Адриане, вложившем мне в руку свой меч. О Миуданаре обмолвился лишь вскользь, описав черный храм черепа Сновидца как обычное здание. Дорр и Тор Нума все равно бы не поверили, расскажи я правду. За время моего повествования «Тамерлан» как будто разрушился снова, и я в забытьи вернулся на винтовую лестницу и прошел по рукаву к ангару, где пробуждался спящий «Ашкелон».

Из шлюза появилась Валка. Моя любовь и спасение! Она вскинула руку и заклинанием убила моих преследователей. Заревели двигатели; Корво осталась у орудий, чтобы прикрыть наш отлет.

Я умолк, в очередной раз вспомнив, как Отавия Корво провожала нас взглядом с мостика, стоя за защитным стеклом от ударной волны и радиации, выпущенной «Ашкелоном» при прыжке в гиперпространство. Скольких сьельсинов мы уни­чтожили этим прыжком? Мне хотелось думать, что сотни... что они посыпались с остова «Тамерлана» замертво, пораженные таким ярким голубым светом, какой не смогли различить даже их нечеловеческие глаза.

В тишине, последовавшей за моим рассказом, Корво отвернулась от тактической панели под капитанским креслом, за ко­торой обычно сидел Лориан, взяла винтовку... и принялась ждать.

Последний воин в Актеруму — капитан, погибающий со своим кораблем.

На мое воображение как будто опустился занавес, скрыв последние подробности истории.

— И тогда мы взяли курс сюда, — произнесла Валка, подхватывая мой рассказ.

С ближайшего минарета за окном блаженно улыбалось Великодушное Милосердие, которое древние звали Элеос.

— Почему сюда? — поинтересовался Тор Нума.

Безупречный схоласт задал логичный вопрос.

Я посмотрел на него, изучая узкое бледное лицо, изумрудную мантию, которую когда-то так хотел надеть сам, и бронзовые медали. Насколько откровенен я должен с ним быть?

— Потому что мы бывали здесь раньше, — ответил я, преж­де чем мои мысли выдали себя.

— Колхида была ближайшей известной нам планетой, — добавила Валка. — Нам бы вряд ли удалось добраться до Форума или вернуться на Несс, не имея полноценного экипажа.

— У вас не было команды! — воскликнул генерал-губернатор Дорр, лишь сейчас осознав это. — Как же вы справились? Вы ведь пересекли территорию Содружества... на это должен был уйти не один десяток лет.

— Двадцать восемь, — дала точный ответ Валка.

Я молча осушил третий стакан фенни.

— Вдвоем? — изумился Велан Дорр. — Чудо, что вы остались в здравом уме!

— Я почти все время пробыла в фуге, — призналась Валка, поворачиваясь ко мне.

Покосившись на нее, я отвел взгляд.

Серые глаза Дорра уставились на меня.

— В одиночку? — почти благоговейно прошептал он.

Я кивнул и встряхнул изрядно растаявший шарик льда в стакане. Напиток из плодоножки кешью был крепче пальмового вина, любимого севрастийцами, но я всерьез подумывал прикончить бутылку. В воцарившейся тишине я оценивал, насколько рискованным будет сказать, что мы опасались попасть­ в руки Капеллы. Дорр был ставленником императора, но если инквизиция потребует нашей выдачи, он вряд ли сможет возразить.

Генерал-губернатор сидел с отвисшей челюстью. Меня вдруг охватило внезапное предчувствие. Я понял, что в будущем о Пожирателе Солнца наверняка сложат еще одну песню. О том, как Адриан Полусмертный больше десятка лет прождал у хрусталь­ного гроба своей дамы сердца! Я уже слышал баллады о том, как сражался в беззвучной темноте с демонами и самим дьяволом, украшающим отцовские знамена. Существовала даже весьма недурная опера Мартези, в которой я соперничал за душу Валки с правителем экстрасоларианцев.

Лучше бы это было так. Действительность — томительное и снедающее душу одиночество — была лишена романтизма, присущего вымышленным историям. В ней многого не хва­тало.

— Одного не понимаю, — заговорил Тор Нума вместо потерявшего дар речи Дорра, выдернув меня из размышлений, но, как оказалось, обращался он к Валке. — Как вам удалось добраться до этого... Актеруму?..

До сих пор схоласт ни разу не присел, расхаживая вокруг кресла под головой ксанарта, где сидел Дорр.

— ...Марло утверждает, что после вынужденного расставания на Падмураке вы смогли проникнуть на лотрианское судно и на нем долететь до сьельсинского корабля-мира, но нам с Веланом хотелось бы услышать об этом из ваших уст.

Мы с Валкой переглянулись.

— Это нужно для официального рапорта, — пояснил Нума, оказывая на нас аккуратное давление.

Я знал, что в ближайшие дни нам с Валкой — вместе или порознь — придется неоднократно пересказывать одну и ту же историю логофетам и представителям всевозможных учреждений и организаций. Мы уже потратили на это больше часа.

Валка вскинула брови и потерла рукой шею.

— Все было, как вы сказали. Нам удалось скрыться, когда лотрианские гвардейцы захватили Адриана. Но «Тамерлан» уже попал в лапы сьельсинов. По крайней мере, он не отвечал на вызовы...

Она начала свою историю, которую я прежде слышал полностью лишь однажды. О приключениях после черной мессы в Актеруму Валка вкратце рассказала мне, пока врачевала мои раны. А вот полную версию я узнал от нее только к концу первого года пути на Колхиду, когда более-менее успокоился. Теперь мне было суждено выслушать это еще не раз — нас ежедневно допрашивали и требовали мельчайших подробностей для протокола, поэтому я так хорошо запомнил.

Читатель, возможно, вы полагаете, что мне следовало пересказать историю Валки раньше — например, пока она спала по дороге на Колхиду. Но я не мог. Тогда я думал, что это не обяза­тельно, что и моих слов вполне достаточно. Кроме того, я не являлся прямым свидетелем тех событий, а значит, был не впра­ве о них говорить. Да и мысли о Валке и трех ее спутниках, вынужденных прятаться на вражеском корабле, до сих пор терзают меня.

Даже спустя несколько столетий мне по-прежнему больно вспоминать о том, что ей довелось пережить.

Но наступил момент, когда эту историю больше нельзя игнорировать. Она заслуживает быть рассказанной. Валка, Паллино, Корво и Карим — одни против сьельсинов. Одиннадцать­ лет одиночества, пока я, скованный цепями, томился в подземельях Дхаран-Туна.

Я попробую пересказать так, как услышал в тот день под головой ксанарта и бдительным взглядом Элеос. Постараюсь. Только я не Валка. Мои воспоминания всегда были и будут неточны. Даже теперь, когда все изменилось, мой разум редко проясняется настолько, чтобы во всей красе представить те события и уловить их отголоски.

В отличие от Валки, я могу ошибиться, отвлечься или что-то забыть.

Но я проявлю усердие, ведь для этого настал подходящий момент. Другого уже не будет.

Глава 4

Воздух и тьма

— «Помоги Корво проехать, — сказал мне Адриан. — Я скоро вернусь». А сам открыл люк и вылез на крышу фургона.­ Я поняла, что произошло, когда было уже поздно. Он прыгнул на гвардейский фаэтон и перестрелял с него остальные. Прикрыл нас. Потом что-то произошло — я не видела что. Может быть, он развернулся, чтобы разобраться с преследователями, или пропустил поворот на тесных улицах. Я сидела рядом с Отавией и помогала ей вести фургон...

Она не упомянула, что для навигации по улицам Ведатхарада пользовалась эйдетической памятью. Это можно было достаточно легко скрыть, и Валка старалась не привлекать лишнего внимания к своим тавросианским имплантам. В Капелле хватало приоров и инквизиторов, которые не посмотрели бы на ее демархистское гражданство и отношения со мной.

— Мы вовремя успели к воротам, — продолжила она. — Адриан кричал «вперед!» по рации. Я думала, он прямо за нами. Он должен был быть недалеко.

— Не дотянул до ворот всего полсотни локтей, — сказал я и умолк под пристальным взглядом Валки.

— «Адриан! — кричала я. — Адриан! Тави, разворачивайся!»­

Валка наклонила голову, и ее голос прозвучал как-то плоско. Я такое уже слышал. Когда ей приходилось повторять сказанное ранее, она обычно копировала интонацию и выражение. Один в один. Почти как на аудиозаписи — только звук срывался с ее губ, а не шел из динамиков. Но случалось — чаще всего в спешке, — что она просто цитировала слова без присущей им эмоциональной окраски. Еще секунду назад она старалась не выпячивать свое тавросианское происхождение, но теперь все стало очевидно. Нума точно не мог этого упустить. Будучи схоластом, он сам был близок к машинам и наверняка распознал симптомы. Но ни он, ни генерал-губернатор не прервали Валку, в то время как я уже готов был броситься на ее защиту.

— Было поздно, — продолжила Валка. — Ворота закрылись, но впереди дорога к космопорту была чиста. Точнее, так мы думали. Ворота с другой стороны тоннеля оказались закрыты. Отавия и Паллино предложили бросить фургон. Мы так и сделали. В это время в тоннеле появились гвардейцы. Мы с боем прорвались к служебному люку примерно в километре от выезда к порту. Паллино заминировал дверь при отходе, чтобы сорвать погоню.

Я мысленно представил, как Паллино ругается и приказывает остальным поторапливаться.

Как по команде, Валка наклонила голову в другую сторону.

— «Шевелитесь, собаки! Живее!» — кричал он. Но я сказала Отавии: «Мы должны вернуться! Адриан остался в городе! Нужно его спасти!» Отавия положила руку мне на плечо. «Валка, я знаю, — сказала она. — Они не станут его убивать. Он важный заложник. Лучше добраться до „Тамерлана“ и торговаться­ с позиции силы».

Валка приняла аргумент. В одиночку «Тамерлан» не мог тягаться со всей лотрианской армадой, но с орбиты был способен нанести столице Содружества немалый урон — или, по крайней мере, дать лотрианцам это понять.

— Тогда мы еще не знали, что «Тамерлан» захвачен, — объяснила Валка. — Мы прошли по тоннелям до шлюза. Атмосфе­ра Падмурака не подходит для земных форм жизни, а многие из нас, включая меня, были без специальных комбинезонов. Мы украли снаряжение для тех, кому оно требовалось, и разрезали люк, чтобы вылезти наружу. Добрались до космодрома. Лотрианцы как будто не ожидали, что мы проберемся через подземелья. Нам не оказали сопротивления. С воздуха не атаковали. Но наш шаттл угнали...

Валка как будто скукожилась, опустила плечи и воскликнула, не поднимая глаз:

— «Нужно что-то придумать!»

Я вздрогнул, ясно услышав в ее грубом возгласе интонации Паллино.

— И мы придумали, — повторила она уже своим обычным тоном. — Нас оставалось... семнадцать. Мы ворвались в ангар на краю космодрома и захватили военный грузовик. Потеряли восьмерых...

Дешевое стеклянное забрало лотрианского шлема разбилось от удара кулака Корво, и гвардеец начал задыхаться в холодном разреженном воздухе. Другого сразил кинжал Бан­дита, а третьего поджарил Паллино из плазмомета. Валка, об­лачившаяся в лотрианские доспехи, поспешно взбежала по трапу, не обращая внимания на искры и холодный пар охладителей.

— У меня был опыт пилотирования, — продолжила Валка. — Также я... владею базовым лотрианским. У нас получилось взлететь. Двигатели были термоядерными, поэтому взлет вышел резким. Не прошло и нескольких минут, как мы покинули Ведатхарад. Тут-то и наткнулись на сьельсинов. — Она сцепила руки на коленях, поставив бокал на стол. — Это был не oscianduru, не корабль-мир. Я предположила, что это корабль класса «семь». Опустошенный астероид, которому придали классическую веретенообразную форму. Длиной километ­ров триста. «Тамерлан» не выходил на связь...

Пальцы ее левой руки дрогнули и сжались. Ногти впились в правую руку.

— «Тамерлан» не выходил на связь.

Узнав симптомы червя Урбейна, я приподнялся:

— Валка...

Усилием воли она разжала левую руку и схватила ее правой.

— Мы с Отавией поймали сигнал с помощью ее передатчика, — продолжила она, оставив без внимания мое вмешательство. — Сьельсины его не заблокировали. Так мы обнаружили их корабль. Он был на орбите одного из спутников Падмурака. У лотрианцев там военная база. Судя по всему, они... снабжали сьельсинов продовольствием. Там сновали грузовые суда наподобие нашего. Отавия вышла на высокую орбиту над спутником, и мы присоединились к веренице кораблей. Это все, что мы могли сделать. Наш грузовик не имел варпенного двигателя, а возвращаться на Падмурак, чтобы спасти Адриана, было самоубийством. Мы почти целые сутки дискутировали. Спали по очереди. В конце концов решили следовать за «Тамерланом». Сьельсины уже почти погрузили его к себе на корабль. Мы влились в лотрианский конвой, а когда приблизились, то сменили курс и прицепились к палубе.

— И вас не обнаружили? — удивился генерал-губернатор Дорр.

— Я много лет изучала сьельсинскую судовую инженерию, — ответила Валка.

Она имела в виду тысячи часов, проведенных нами над чертежами, отчетами и голограммами, сделанными Разведыватель­ной службой легионов по итогам изучения захваченных за годы войны сьельсинских судов, включая корабли-миры. Первый­ и наиболее крупный, получивший условное название «Ехидна», был взят еще Кассианом Пауэрсом в ходе Второго кресс­гардского сражения в самом начале конфликта. С этого кораб­ля были получены более сорока процентов от всех данных по сьельсинам, доступных Империи. Этот трофей стал ключевым для понимания сьельсинских технологий и тактики.

— У них буквально отсутствуют линии визирования, — пояснила Валка, — а радары ближнего действия неэффективны в зоне полукилометра от корабля. Если нас и засекли, то приняли за мусор. Или помехи.

Ответ, кажется, удовлетворил Дорра.

— Мы подумывали рискнуть и осмотреть поверхность, найти, как пробраться внутрь, но Бандит убедил остальных, что лучше не высовываться и не рисковать быть обнаруженными. Мы с Отавией по очереди караулили у рации, но сигналов не поступало. Основной реактор отключили, надеясь, что это поможет остаться незамеченными. Потом выяснилось, что у нас за груз, — сказала Валка, по-прежнему удерживая левую руку правой.

Мне было больно на нее смотреть, и я отвернулся, притворившись, что фенни сильно защипал язык.

Я, как наяву, видел то, что видела она: покрытые льдом полки, замороженные тела. Знал, что она чувствовала. Я сам пе­режил то же самое, когда меня притащили в зал заседаний Великого конклава на показ Первому пальцу «Белой руки» Пророка.

— Тела, — продолжила Валка. — Человеческие. На борту их было около двух тысяч.

Лотрианцы продавали врагам людей. Скармливали сьельсинам. Угнанный корабль одновременно перевозил рабов и «скот». Груз предназначался для трудовых лагерей и пиршественных залов Дхаран-Туна.

Пока Валка в подробностях рассказывала об обнаружении содержимого трюмов, я подумал о другом похожем грузе. О два­дцати тысячах человек, которых Райне Смайт отдала Кхарну Сагаре. Плата за организацию трагической встречи с Аранатой Отиоло. Что с ними стало? Пополнили ряды СОПов в личной армии Вечного? Стали пищей демонического Братства? Что-то еще?

Мимолетное время, прости нас.

— В конце концов мы решились сделать вылазку на поверхность, — сказала Валка, — но не успели, потому что сьельсины прыгнули в варп.

— Навстречу Дхаран-Туну, — вставил я. — Я уже был на борту.

— Мы об этом не знали, — сказала Валка. — Паллино первым предположил, что тебя передали сьельсинам.

Она наклонила голову и процитировала:

— «Помните Беренику? Этот Бледный гад требовал выдачи Адра. Зачем им „Тамерлан“? Валка, они его захватили, даже не сомневайся. Серолицые ублюдки выдали его. Зуб даю. И даже правый глаз».

Фантом Паллино исчез, и Валка, переведя дух, продолжила:­

— Нам некуда было деваться. В варпе с грузовика не сойдешь. Разумеется, это означало, что и они не могут нас атаковать, пока корабль в пути. Прошло четыре года, прежде чем мы добрались до пункта назначения. Мы выживали на лотрианских пайках и на том, что смогли вырастить с помощью гид­ропоники. Когда прошел год, решили положить четверых из нас в фугу. Выбор пал на мужчин. Мы с Корво не могли уснуть.­ Кроме нас, никто не знал устройства корабля. Когда сьель­сины вышли из варпа, мы принялись будить спящих. Толтен, один наш солдат, не проснулся. Мы прибыли к Дхаран-Туну. Губернатор, я не знаю, хорошо ли вы знакомы со сьельсинскими кораблями-мирами... Сьельсины живут в нескольких километрах под землей; камень защищает их от космического излучения и гиперпространственной радиации. Поверхность ко­раблей-планет покрыта шахтами, каналами и механическими приспособлениями...

Я прекрасно представлял, что она описывала. Бледный, испещренный шрамами лик Дхаран-Туна. Впервые я увидел его с Береники; он выглянул из-за облачной пелены, словно молочно-белый слепой глаз безумного бога. Вблизи он смотрелся­ иначе. Кратеры были обрамлены черным железом. Крепостные башни и укрепления торчали изо льда, как начисто обточенные песком драконьи кости. Повсюду были ледяные равнины, где не росло ничего живого, а в глубоких траншеях полыхало адское пламя. А двигатели! Они поднимались серыми стальными горами, их дюзы были больше иной страны, а топ­ливом служили океаны антиматерии, непрерывно вырабатываемой в цехах — у самой поверхности.

— Перед нами было непростое решение, — сказала Валка так, будто снова оценивала варианты. — Мы могли остаться на корабле, который доставил нас к Дхаран-Туну, а могли переметнуться на планету. В итоге выбирать не пришлось. Сьельсины отбуксировали «Тамерлан» на Дхаран-Тун. Мы последовали за ними. Спрятались в кратере в десяти градусах и двух километрах от долины, где посадили «Тамерлан». Мы не знали, когда корабль-мир уйдет в варп, поэтому должны были спешить. Корво решила оставить двух солдат сторожить грузовик, а остальные отправились к «Тамерлану». Мы решили, что они не начнут подготовку к прыжку прежде, чем «Тамерлан» встанет в док. В нашем распоряжении было несколько часов — столько нужно кораблю-миру, чтобы разогнать двигатели. Мы были уверены, что времени хватит. Но чтобы добраться до дока, понадобился час и сорок минут. Мы рассчитывали разбудить команду и отбить корабль, но поняли, что это невозможно, как только прибыли на место. «Тамерлан» был сконструиро­ван так, чтобы никогда не приземляться, и я ума не приложу, как им вообще удалось сохранить его в целости. Док, куда сьельсины его отбуксировали, представлял собой широкую траншею, проделанную прямо в ледяной рифтовой долине...

Я видел похожие траншеи, когда меня поднимали на поверхность. Они тянулись от воронки, служившей личным космопортом Пророка; темные каналы, пронизывающие ледяную корку, идеально прямые, с высокими стенами, над которыми возвышались краны и лебедки всех мастей, и кишели сьельсины и люди-рабы в неуклюжих скафандрах, кислородные трубки которых в любой момент могли быть разорваны случайным острым камнем или когтями надсмотрщиков.

Так же ясно, как я сейчас вижу на полке бюст древнего Гибсона, я увидел крошечные фигурки Корво, Валки, Паллино, Карима и двух солдат, выживших при бегстве с Падмурака. На фоне гигантских железных машин и каменных возвышенностей они казались муравьями. Какими ничтожными они, должно быть, чувствовали себя, примостившись над пропастью и глядя с высоты в несколько миль на лестницы и платформы, среди которых стоял наш захваченный флагман. Как же велика­ и темна наша Вселенная, как враждебна по отношению к нам! Не безразлична, как утверждали древние маги, а неприязненна­ и сурова. Но над ними — над этими фигурками и над всем миром — раскинулся чернильно-черный ковер, усыпанный бриллиантами молчаливых звезд; и каждая из них, если верить Дораяике, была поставлена на свое место Тихим, чтобы освещать нам путь во Тьме. Каждую аккуратно разукрасили, чтобы их лучи воробушками разлетались повсюду, согласно его пове­лению.

— Мы ничего не могли поделать, — продолжила Валка. — Даже если бы удалось взять корабль штурмом и разбудить экипаж, улететь было невозможно. Даже при наличии девяноста тысяч солдат... нам противостояли бы десятки миллионов сьельсинов, а то и больше. Мы собрались уходить, но не прошли и полкилометра, как попали в засаду. Нас подстерегли больше десятка сьельсинов. Паллино был ранен, один солдат убит. Нам удалось прорваться и захватить одного врага. Отавия дотащила его до грузовика.

Я представил, как Отавия Корво тянет за собой по многомильному льду лишившегося чувств сьельсина, а за ней, сыпля­ отборной руганью, ковыляет раненый Паллино.

— Эти сьельсины были всего-навсего рабочими, — сказала Валка. — У них не было ни раций, ни достойного оружия. То, кого мы захватили, не знало ничего важного. Но кое-что мы все-таки выяснили...

Ее голова снова наклонилась, а голос зазвучал плоско:

— «Mareruni oyumn o-Shiomu siajun ti-tajarin».

— Оно сказало, что слышало, что я в плену у Дораяики, — перевел я, заметив недоумевающие выражения лиц Дорра и Нумы.

— «Marerunu oyumn o-kousum biqu ti-tajarin!»

— Оно сказало, что Дораяика собирается меня убить, — перевел я, гадая, зачем Валка цитирует эти фразы, зная, что слушателям они непонятны. Для драматического эффекта? От меня научилась?

Она заметила мой взгляд и выпрямилась. Кажется, даже самоиронично улыбнулась?

— Мы допросили его. Узнали, куда летим.

На Актеруму!

— Прежде чем мы попытались второй раз проникнуть на «Тамерлан», корабль-мир прыгнул в варп. Нам снова было некуда деваться. Пленника пришлось убить. — Валка опустила голову, как будто стыдилась этого. — После того как Толтен умер от криоожогов, никто не хотел рисковать и ложиться в фугу. Мы залатали раны Паллино и не высовывались. Пока корабль-мир шел в варпе, мы были в относительной безопасности. Сьельсины не могли выходить на поверхность, как и мы, а тела подстерегшей нас группы давно разметало ионными бурями и заволокло льдом. Через три года истощились запасы провизии. Мы с Отавией выжимали все из гидропоники, но этот лотрианский грузовик не был предназначен для длительных перелетов. Если бы все это продолжалось... мы бы погибли.

— Сколько всего времени прошло? — спросил Тор Нума.

— С момента вылета — семь лет, — ответила Валка; ее рассказ подходил к концу. — Как только корабль-мир вынырнул из варпа, мы помчались к «Тамерлану». Мы ждали семь лет на лотрианском работорговом корабле...

Она покачала головой и надолго умолкла. Я часто задумывался, не утаивает ли Валка что-нибудь. Но никогда не спрашивал ее прямо. Не спросил и в тот раз.

— Семь лет. По ощущениям — как семь тысяч. В окружении лиц полумертвых людей на полках. — Она вытерла глаза и жестом остановила меня, когда я захотел подойти. — Мы оставили их там. В морозильнике. Ушли и больше не вернулись. Не могли. Нам некуда было деваться. Либо идти на «Тамерлан», либо погибнуть. Мы долго это обсуждали. Спасти всех было невозможно. Но оставался шанс, что «Ашкелон» все еще в рабочем состоянии на борту. На нем поместилось бы полсотни человек в фуге. Пятьдесят человек из девяноста тысяч — крайне мало, но мы спасли бы хоть кого-нибудь...

Она взяла паузу и прикрыла глаза. Я отчетливо почувст­вовал ее эмоции, наблюдая, как ее голова наклонилась, словно в попытке вытряхнуть горе и сожаление из уха.

— ...В нашем положении это можно было бы назвать победой, как бы ужасно это ни звучало.

Собравшись с духом, Валка выпрямилась и продолжила:

— «Тамерлан» не слишком бдительно охраняли. За годы, прошедшие с нашего прибытия, сьельсины перелопатили корабль. Это сразу стало понятно. Они расписали стены своей мазней, разорили каюты. Одни капсулы для фуги разломали, другие опустошили. В некоторых мы нашли... останки. — Она сглотнула. — Вероятно, они сделали проходы прямо к трюму. Рукава, шлюзы. Мы проникли внутрь через люк на верхней па­лубе и крайне удивились, не встретив сопротивления. Вскоре добрались до каюты охраны. Перевооружились и заменили кра­деную лотрианскую рацию. Затем разделились. Я отправилась искать «Ашкелон», спустилась вниз к ангарам для шаттлов, чтобы оценить их состояние. Остальные пошли на мостик. С тех пор... с тех пор я никого из них не видела живым.

Валка снова взяла долгую паузу, не отнимая руку от лица.

— Я служила в армии, — произнесла она наконец. — В молодости. В Демархии. В силах национальной обороны. Побывала в одном лишь сражении против прачарских сепаратистов. Мы никого не потеряли, но мне хватило. А тут... все. Все погибли.

Я опять поднялся, но Валка остановила меня. Она так долго держала это в себе, и я чувствовал ее боль. Эта боль время от времени прорывалась наружу; ее выдавала дрожь подбородка, подергивание глаз. Выдавали остаточные эффекты червя Урбейна. Валка страдала — иначе, чем я, но все равно страдала, а страдание неисчислимо и неизмеримо. Все страдают в равной степени.

— Адриан, спасибо.

По интонации Валки я понял, что должен сесть на место. Золотые глаза повернулись к генерал-губернатору.

— И тогда на «Тамерлане» появились сьельсины, — сказала­ она. — Я заперлась на «Ашкелоне», надеясь остаться незамеченной. Они начали будить команду. Спящих в фуге. Мы не могли им помешать без риска для собственной безопасности. Отавия с отрядом оказались заблокированы в служебной каюте­ у мостика. Сьельсины уже там побывали, забрав все ценное при помощи своих экстрасоларианских союзников. Нам пришлось отключить рации, чтобы не выдать себя. «Тамерлан» прицепили к нескольким лихтерам. Он сдвинулся с места. Нас собирались посадить на планету.

Валка взяла со стола бокал, обнаружила, что он пуст, и покрутила в руках, глядя в его полую бездну.

— В верхних слоях атмосферы «Тамерлан» начал разва­ливаться. Посадка на Дхаран-Туне уже далась ему с большим трудом, но на... на Эуэ сила притяжения была вдвое выше. Конструкция стала разламываться, и, когда мы сели, почти все нижние палубы смялись в гармошку. Спящие — команда — находились на верхних палубах, и как только корабль сел, сьельсины принялись их вывозить. Я наблюдала за этим по монитору. Их отвозили к экватору и скатывали в пусковые шахты для истребителей, как с горки; на «Тамерлане» этих шахт около десятка. Что было дальше, вы слышали от Адриана. О толпе, о храме, о старом городе он вам рассказал...

Она прервалась и наклонилась к столику, чтобы наполнить бокал.

— ...Примерно в тот момент я и почувствовала Адриана.

— Почувствовали? — в замешательстве моргнул Дорр.

— Обнаружила Адриана, — поправилась Валка, осознав, что допустила оплошность. — Простите. Мой стандартный немного зачерствел. Я засекла его комбинезон. Попыталась связаться с ним. Сначала не получилось. Я сообщила остальным. Паллино с Бандитом собрали кого смогли и отыскали рабочий шаттл. Отавия отправилась на мостик. Там оставалось несколь­ко сьельсинов, но она их перестреляла и взяла управление кора­бельными орудиями. Как только сьельсины покинули «Тамерлан», я завела субсветовой реактор «Ашкелона». Тогда Адриан наконец вышел на связь.

Она посмотрела на меня, выдохнула сквозь натянутую улыбку и прошептала:

— Дальше вы знаете.

Сыграв свою роль, она опустила голову и больше не произнесла ни слова.