Есть деньги, стало быть, могу делать всё, что угодно; есть деньги - стало быть, не погибну и не пойду просить помощи, а не просить ни у кого помощи есть высшая свобода>. А между тем это в сущности не свобода, а опять-таки рабство, рабство от денег. Напротив, самая высшая свобода - не копить и не обеспечивать себя деньгами, а <разделить всем, что имеешь, и пойти всем служить>.
Кончилось тем, что они прямо обозвали нас врагами и будущими сокрушителями европейской цивилизации. Вот как они поняли нашу страстную цель стать общечеловеками!
И чем больше мы им в угоду презирали нашу национальность, тем более они презирали нас самих.
Ибо безобразие есть несчастье временное, всегда почти зависящее от обстоятельств, предшествовавших и преходящих, от рабства, от векового гнета, от загрубелости, а дар великодушия есть дар вечный, стихийный, дар, родившийся вместе с народом, и тем более чтимый, если и в продолжение веков рабства, тяготы и нищеты он все-таки уцелеет, неповрежденный, в сердце этого народа.
идею о будущем предназначении России в Европе, именно тем докажем, что, освободив славянские земли, не приобретем из них себе ни клочка (как.мечтает уже Австрия для себя), а, напротив, будем надзирать за их же взаимным согласием и оборонять их свободу и самостоятельность, хотя бы от всей Европы. А если так, то идея наша свята, и война наша вовсе не <вековечный и зверский инстинкт неразумных наций>, а именно первый шаг к достижению того вечного мира, в который мы имеем счастье верить, к достижению воистину международного единения и воистину человеколюбивого преуспеяния!
что идут, чтоб Христу послужить и освободить угнетенных братьев, и ни один из них не думает о захвате.
О да, да, конечно - мы не только ничего не захватим у них и не только ничего не отнимем, но именно тем самым обстоятельством, что чрезмерно усилимся
Но совсем другое дело явилось бы мигом на свете, если б каким-нибудь образом, сам собою или от меча России, умер бы наконец <больной человек>. Тотчас же вся Европа возгорелась бы к обновленным народам нежнейшею любовью и тотчас же бросились бы <спасать их от России>.
Европа поймет, что над трупом <больного человека> у освобожденных народов немедленно возгорится смута, распря и соперничество, а ей это и на руку: предлог вмешательства, главное, предлог возбудить их против России, которая наверно не захочет им дать ссориться из-за наследства <больного человека>.
увы, чуть ли не вся интеллигенция восточной райи хоть и зовет Россию на помощь, но боится ее, может быть, столько же, сколько и турок: <Хоть и освободит нас Россия от турок, но поглотит нас как и ?больной человек" и не даст развиться нашим национальностям>-вот их неподвижная идея, отравляющая все их надежды! А сверх того у них и теперь уже всё сильней разгораются и между собою национальные соперничества; начались, они, чуть лишь просиял для них первый луч образования.
