Ведь это же капитан вызвал полковника, а не наоборот, верно? А теперь его сослуживцы просят правосудия?
– Требуют, – поправил его Аластор и нетерпеливо подул на шамьет. – Ни больше, ни меньше! И прямо-таки рвутся следом за ним на виселицу или на плаху!
– Идиотти! – радостно восхитился Лу. – Вот теперь, Лионель, я вас понимаю в полной мере. Синьоры егеря и вправду бешеные! Людям вроде меня лучше держаться от них подальше, вдруг это чрезмерное благородство заразно?
– У меня здесь куча бумаг, – вздохнул Аластор, хлопая свободной ладонью по принесенному документу. – Запись военно-полевого суда, который разбирал дело капитана Гартинга. Суд решил, что дуэль была честной, с соблюдением всех необходимых формальностей и в присутствии секундантов. И что капитан, конечно, злостно пренебрег уставом, но за подобную вину обычных офицеров как раз отправляют служить в егеря, так что…
– Не бросить ли нам эту щуку в воду, пусть утонет! – ехидно подхватил Лу.
Дело ведь не только в решимости. Эти Темные Пути, они… выжирают разум и душу, высасывают, как паук – муху. Так что только пустая оболочка остается! Как она могла пройти ими?
– Да потому что коза упрямая, – бросил Дункан полураздраженно-полувосхищенно, и Аластор не поверил своим ушам.
Лучано, судя по вытаращенным глазам, тоже.
– Ну что вы на меня так смотрите? – усмехнулся разумник. – Я сказал именно то, что хотел. В жизни не встречал такого упрямого, не поддающегося ничьему влиянию, не признающего авторитетов, не понимающего опасностей, лукавого и безнадежно озорного существа.
Это было больно и сладко одновременно, и только сейчас он в полной мере понял слова Лоренцо о том, как кончается юность.
Как она уходит через прыжок в неизвестность, через ужас смерти, которая не страшнее сделанного назло ей выбора, через надежду – глупую и отчаянную. Через понимание, что уходящего не вернуть, но что-то идет ему на смену. Через боль, свою и чужую, через любовь, которая не приносит счастья, но дает что-то более важное и нужное. Через чьи-то вовремя сказанные слова и нанесенный удар, через полынно-лавандовый аромат запредельных троп и тихое сопение мохнатого зверя, через тепло чужих… нет, родных рук и голоса, на звук которых можно вернуться даже из небытия! И если все это у него было и есть, значит, остальное случилось не зря.
Почему человек так устроен, что слова ненависти даются ему легче слов заботы, благодарности, нежности? Никто не боится ненавидеть, но любить так страшно!
Потому что безупречность может быть чрезмерной, – устало подумала Айлин. – От слишком сильной любви хочется сбежать почти как от ненависти. Меня мало кто поймет, если я в этом признаюсь. Таких мужей боготворят! А я… я хочу не идеального мужчину, а любимого. Всего лишь… Как мало и как много я прошу от судьбы! Любви и свободы, от которых сама отказалась… Пожелав когда-то менять чужие судьбы, не справилась с собственной. Смогу ли что-нибудь исправить? Не знаю… Но попытаться должна…»