автордың кітабынан сөз тіркестері  Страсти революции: эмоциональная стихия 1917 года

Владимир Булдаков

В сущности, Троцкий довел до логического конца ораторскую манеру Керенского, заменив надоевшие абстракции, вроде «республики» и «демократии», доступными понятиями «земля, хлеб, мир».

Историю мы «потребляем», выкрасив ее в цвета нашего сегодняшнего бытия

вновь, как в Феврале, ускорился процесс распада старой власти, потерявшей и без того слабые рычаги управления страной.

События октября 1917 года показывают, что большевистский переворот собственно и не был переворотом: скорее на волне взвинченных людских эмоций сделалась возможной, почти безболезненной смена политических декораций. Другое дело, что случившееся нельзя было назвать чем-то другим, нежели революция, переворот или захват власти.

Психика населения была возбуждена до крайности. Люди, конечно, «подзуживались» извне. Об этом свидетельствует кровавое столкновение солдат с петергофскими юнкерами, выступившими 21 июня 1917 года с лозунгами: «Да здравствуют Керенский и Брусилов!», «Долой шпионаж!», «Честь свободной России дороже жизни!», «Да здравствует Временное правительство и съезд!» (Советов. — В. Б.). Солдаты запасного батальона объясняли свой поступок тем, что им «надоело ждать» (вероятно, они устали от неопределенности: то ли война, то ли мир), их раздражало то, что «партии между собой борются, а дела никакого не видно»

Россия стала дурацкой… Россия сможет вздохнуть только тогда, когда будет уничтожен Петроградский Совет…» — такое мнение высказывали в начале апреля некоторые представители уездной интеллигенции.

революционные восторги, — эмоции, даже массовые, асинхронны по отношению к времени и пространствам. Уже в марте 1917 года зазвучали скептические ноты: «Перед нами сверкает не свобода, а смерть и конец жизни», а потому «домой пойдем с оружием, пока все, что полагается, не дадут».

Революция несла с собой своего рода протестную семиотику. В Петрограде «сжигали „всю птицу“ — романовские гербы». Кое-кто возражал: «сжигая всю птицу, мы отрекаемся от всей России». Таких не слушали: важно было избавиться от всех символических напоминаний о прошлом — от гербов до офицерских погон.

Революционеры самоутверждались в соответствии с символикой времени; боязливым обывателям оставалось только демонизировать происходящее.
Революциям, чтобы распалить себя, нужен сильный, коварный и вездесущий враг — его образ создавали слухи. В дни революции среди демонстрантов распространилось поверье, что полиция стреляла по ним из пулеметов, да еще и с крыш и чердаков домов.

Как известно, слово «совет» в любых своих смыслах не несет собственно государственного звучания. В России любили совещаться вокруг государственной власти. Теперь слово «совет» почему-то приобрело иное — почти магическое значение. Оно стало своего рода гарантом веры в «светлое будущее».