А престарелый король сидел, серьезный и величественный, в высокой тронной зале. Вокруг него стояли во всем блеске старейшие паладины королевства. Он ждал чужеземного героя, ждал избавителя.
Но тот был уже далеко-далеко, и над ним было небо, полное жаворонков. Если бы кто-нибудь напомнил ему о награде за подвиг, он, может быть, рассмеялся бы и повернул назад: он просто об этом забыл.
Линза его сильно преломляющего сердца еще раз объединяет их спараллеленные сердечные лучи, и они, кого ангелы уже надеялись заполучить для Бога, воспламеняются в иссушенности своей страсти.
Полая сцена, под которой располагался ад, а над ним пристроенный к столбу безземельный настил балкона обозначал уровень рая и способствовал лишь тому, чтобы уменьшить обман[154].
Может быть, ты, мой Бог, имеешь в виду, что я должен все оставить и полюбить их. Иначе почему мне становится так тяжело не пойти за ними, когда они меня обгоняют? Почему вдруг придумываю самые сладкие, самые ночные слова, но мой голос кротко стоит во мне между горлом и сердцем. Почему представляю себе, как несказанно осторожно держал бы их возле моего дыхания, эти куклы, зная, что с ними играла жизнь и весну за весной из-за ничего и снова из-за ничего отбивала им руки, пока они не становились рыхлыми в плечах. Они никогда высоко не падали с какой-нибудь надежды, потому и не разбились, но они надтреснуты, а самой их жизни уже слишком плохо.
(Я даже не представляю, как это возможно, что школьники по утрам просыпаются в каморках, полных жуткого зловонного холода; кто их так укрепляет, эти слишком торопливые скелетики, что они выбегают во взрослый город, в мрачный осадок ночи, в вечный школьный день, всегда все еще маленькие, всегда полные предчувствий, всегда опаздывающие.
Нет, это вовсе не значит, что хочу от них отличаться; но я надорвался бы, захоти я сравняться с ними. Не смогу. У меня нет ни их силы, ни их меры терпения. Я питаюсь и от еды до еды совершенно открыт и не таинствен; но они сохраняются, почти как вечные.
Святой, отклоняя судьбу, выбирает именно их перед Богом. Но то, что и женщина, следуя своей природе, должна делать такой же выбор, когда речь идет о мужчине, приводит к роковой развязке все любовные отношения: безоглядная и отрекшаяся от своей судьбы, как вечность, стоит она рядом с ним, мужчиной, постоянно меняющимся. Любящая всегда превосходит возлюбленного, потому что жизнь больше, чем судьба. Ее, любящей, самоотверженность хочет быть неизмеримой: в этом ее счастье. И это же – безымянное страдание ее любви: знать, что от нее требуется ограничить эту самоотверженность.
