страдал. Тут Ивана-царевича взяли за белые руки, ввели в шатёр. Синеглазка его умыла и причесала, одежду на нём сменила и спать уложила. А голи кабацкой по стаканчику поднесла, и они домой отправились. На другой день Синеглазка и Иван-царевич приехали во дворец. Тут начался пир на весь мир – честны́м пирком да за свадебку. Фёдору-царевичу и Василию-царевичу мало было чести, прогнали их со двора – ночевать где ночь, где две, а третью
царь и залился слезами. А в ту пору Иван-царевич сам идёт к Синеглазке, и с ним идёт голь кабацкая. Они под ногами сукна рвут и в стороны мечут. Подходит он к белополотняному шатру. Выбегают два мальчика: – Матушка, матушка, к нам какой-то пьяница идёт с голью кабацкой! А Синеглазка им: – Возьмите
кормить, она поднялась и летит в вышину. Она летит, а он ей подаёт да подаёт… Долго ли, коротко ли так летели, скормил Иван-царевич оба чана. А птица Нагай опять оборачивается. Он взял нож, отрезал у себя кусок с ноги и Нагай-птице подал. Она летит, летит и опять оборачивается. Он с другой ноги срезал мясо и подал. Вот уже недалеко лететь осталось. Нагай-птица опять оборачивается. Он с груди
царевич отвечает: – Давай Ивана-царевича в пропасть спустим, а эти вещи возьмём и отцу в руки отдадим. Вот они у него из-за пазухи вынули молодильные яблоки и кувшин с живой водой, а его взяли и бросили в пропасть. Иван-царевич летел туда три дня и три ночи. Упал Иван-царевич на самое взморье, опа́мятовался и видит: только небо и вода и под старым дубом у моря птенцы пищат – бьёт
Они растут не по дням, а по часам. Скоро сказка сказывается, не скоро дело делается – прошло три года. Синеглазка взяла сыновей, собрала войско и пошла искать Ивана-царевича. Пришла она в его царство и в чистом поле, в широком раздолье, на зелёных лугах раскинула шатёр белополотня́ный. От шатра дорогу устелила сукнами[8] цветными. И посылает в столицу царю сказать: – Царь, отдай царевича. Не отдашь – всё царство потопчу, пожгу, тебя в поло́н[9] возьму
разъехались… Долго ли, коротко ли, – не скоро дело делается, скоро сказка сказывается, – доезжает Иван-царевич до росстаней, до трёх дорог, где плита-камень, и думает: «Вот хорошо! Домой еду, а братья мои пропадают без вести». И не послушал он девицы Синеглазки, своротил на ту дорогу, где женатому быть… И наезжает на терем под золотой крышей. Тут под Иваном-царевичем конь заржал, и братьёвы кони откликнулись. Кони-то были одностадные… Иван-царевич взошёл
попарилась, обкатилась и опять погнала. Конь её с горки на горку поскакивает, реки, озёра хвостом заметает. Стала она Ивана-царевича настигать. Он видит за собой погоню: двенадцать богатырок с тринадцатой – девицей Синеглазкой – ладят на него наехать, с плеч голову снять. Стал он коня приостанавливать, девица Синеглазка наскакивает и кричит ему: – Что ж ты, вор, без спросу из моего колодца пил да колодец не прикрыл! А он ей: – Что ж, давай разъедемся на три прыска лошадиных, давай силу пробовать. Тут Иван-царевич и девица Синеглазка заскакивали на три прыска лошадиных, брали па́лицы[4] боевые
оседлать своего богатырского коня и кинулась с двенадцатью поленицами в погоню за Иваном-царевичем. Гонит Иван-царевич во всю прыть лошадиную, а девица Синеглазка гонит за ним. Доезжает он до старшей Бабы Яги, а у неё уж конь выведенный, готовый. Он – со своего коня да на этого и опять вперёд поскакал. Иван-то царевич за дверь, а девица Синеглазка – в дверь и спрашивает у Бабы Яги: – Бабушка, здесь зверь не прорыскивал ли? – Нет, дитятко. – Бабушка, здесь молодец не проезживал ли? – Нет, дитятко. А ты с пути-дороги поешь молочка. – Поела бы я, бабушка, да долго корову доить. – Что ты, дитятко, живо справлю… Пошла Баба Яга доить корову – доит, не торопится
сорвал три яблока, а больше не стал брать да зачерпнул из колодца живой воды кувшинец о двенадцати рылец. И захотелось ему самому увидать сильную, могучую богатырку
Синеглазка, спит, как сильный речной порог шумит. Не стерпел Иван-царевич, приложился, поцеловал её и вышел… Сел на доброго коня, а конь говорит ему человеческим голосом: – Не послушался ты, Иван-царевич, вошёл в терем к девице Синеглазке! Теперь мне стены не перескочить. – Ах ты, конь, волчья сыть, травяной мешок, нам здесь не ночевать, а голову потерять! Осерчал конь пуще прежнего и перемахнул через стену, да задел об неё одной подковой – на стене струны запели и колокола зазвонили. Девица Синеглазка проснулась и увидала пропажу: – Вставайте, у нас покража большая! Велела
