Я остановился на берегу Березины и пешком пошел вдоль реки. Она струилась спокойная и глубокая. Ее пустынные воды сверкали инеем ломкого льда. Слезился ржавый кустарник, нога скользила в мокрой траве, и Голубка, мягко ступая, тыкалась мне мордой в плечо. Я слышал ее дыхание, и мне казалось, что и она, и нависшее небо, и Березина, и шуршащий тростник, и я – одно неразделимое целое, единый замкнутый и непознаваемый мир… И мне вспомнилась Ольга.
Пальнули. И, раненая, бьется Россия. Пальнули не только они, пальнули и мы. Пальнули все, у кого была винтовка в руках. Кто за Россию? Кто против?… Мы?… Они?… И мы и они?…
Ольга… Я сказал, что я ее не люблю. Да, мир опустел для меня. Россия – Ольга, Ольга – Россия. Неправда. А Груша?… Нет Груши, нет и мечты об Ольге.
Ольга взволнованно говорит:
– Жорж… Ведь ты боролся для революции. Скажи правду, разве вы совершили ее? Ведь мы низвергли царя. Ведь мы завоевали свободу…
– Ольга, не говори о свободе.
– Ведь мы восстановили Россию…
– Не говори о России.
– Почему?
– Потому что свободы нет. Потому что России нет.
– Свободы нет?… А вы? Не вешаете? Не расстреливаете? Не жжете? России нет? А вы? Не ходите по чужим передним?
– Ольга, молчи.
Она встала. Ее глаза потемнели. Она рукой стучит по столу:
– Что для вас народные слезы и кровь? Что для вас справедливость? Вы родину любите для себя. Вы свободу цените только вашу… И вы не видите, что рушится старый мир… Нет… Вы предали революцию… Вы изменили России… Вы враги… Слышишь, Жорж, ты мой враг…
– Я – коммунистка.
Я сел. Я только теперь заметил, что в комнате нет ничего: стол, кровать и два стула. На стене портрет Маркса.
– Ты – бандит?
– Да, я бандит.
– Белогвардеец?
– Белогвардеец.
– Наемник Антанты?
Зачем казенные, заученные слова? Я холодно говорю:
– Меня нельзя купить, Ольга.
– Так для чего?… Почему?…
Она всплеснула руками. Она силится и не может понять… Я тоже.
– В чем грех, Егоров?
– Как в чем? Цельный день промежду бесов. Бесовские речи слышишь. Бесам угождаешь. Того и гляди и сам в бесы угодишь…
Федя – не Мошенкин, а Ковалев. Он состоит сотрудником Вечека. Егоров – не Егоров, а Ларионов. Он служит сторожем в Наркомздраве. Вреде – не Вреде, а Лазо. Он в красной армии, командует эскадроном. У всех троих фальшивые, точнее, «мертвые» документы – документы убитых. Все трое в партии – «убежденные коммунисты». Иван Лукич – «спекулянт», живет под своей фамилией и держит связь с «Комитетом». Я – без имени, невидимкой, скрываюсь у разных людей. Эти люди, конечно, рискуют жизнью.
Я верхом ухожу из Ржева. Чего я достиг?… Вот опять знакомое, столетнее, утомление. Нет, хуже. Позади – опустелый лагерь, впереди… На что надеяться впереди? Запылали деревни вокруг, свищет плеть, трещат пулеметы. Нет конца самоубийственной бойне. Изошла слезами Россия, и исчах великий народ.
Вечереет. Красным заревом разгорелась заря и погасла. На прозрачном бледно-зеленом небе девять черных столбов. Девять повисших тел. Все без шапок, в нижнем белье. Все с открытыми, слепыми глазами. И все качаются на ветру.
За Москву. За Столбцы. За Грушу.
Один конь – белый, и всаднику даны лук и венец. Другой конь – рыжий, и у всадника меч. Третий конь – бледный, и всаднику имя смерть. А четвертый конь – вороной, и у всадника мера в руке.
Мы были барами, народолюбцами из дворян. Нас сменили новые люди. Они «мечтают» единственно о себе.
