Понаблюдай за мучениями подвижного, возбудимого ребенка — как разумно он ведет себя, чтобы, не вызывая неудовольствия учителя, дать выход своей энергии в полу- и четвертьдвижениях, сколько стараний прилагает, пока в конце концов не нарывается на «Сиди спокойно!». И до чего же «повезло» апатичному, сонному ребенку!
Однажды я жил у прачки, одинокой старушки. Она заболела и много недель пролежала беспомощная на сеннике в нашем темном подвале. По вечерам, вернувшись с фабрики, я поил ее кофе. Эта старая, никому не нужная женщина умирала не как человек среди людей, а как зверь в лесу.
— Общество ли мы? — спрашивал я с болезненным удивлением. И потом еще долго не мог ни слушать, ни читать о высоких материях. — Когда-то она была молодой, работала, тосковала, любила, в боли рождала детей — и ничего не получила взамен. Ее высосали, выпотрошили — и бросили.
Когда я теперь бродил по школьному городку, в памяти всплыла эта старая, иссохшая женщина с гаснущим и беспомощным взглядом обиженного существа.
Темные люди с подрезанными крыльями, вы не знаете, кто такие эти служители науки и искусства. Это они являются нашими королями и жрецами, пророками и вождями. Все, чем мы богаты, все, что определяет в нас человечность, суть плоды их деятельности — этих немногочисленных, вдохновенных и самоотверженных людей. Если бы кто-нибудь разрушил золотые копи, вы назвали бы его безумцем; а живую сокровищницу духа разрушите без тени сомнения. Не приют, а мастерские мы для них построили, роскошные — потому что они заслуживают роскоши, при школе — чтобы наши ученики научились их уважать...
— Ну разумеется, у вас же есть средства, вы не одному обездоленному можете...
— Вы снова нас не поняли. Получи вы те мешки долларов, которые так вас раздражают, вы бы их растратили, разворовали, чтобы удовлетворить желания свои и своего потомства; потому что вы бесчестны, непорядочны, ленивы и равнодушны. Вашу филантропию, если она рискнет показаться на пороге, мы станем беспощадно отгонять от наших воспитанников. Здесь будут расти свободные люди, которые уважают человека.
В то время как я обязан узнавать ее такой, какая она есть на самом деле, обязан стремиться заметить как можно больше, проанализировать ее как можно всестороннее. Но я ленив, я хочу, чтобы разобраться во Владзе было просто: прилепил этикетку — и готово
Запись. «Снова не знаешь? Я столько раз повторяла. Тебе должно быть стыдно...» Комментарий. Ну что поделаешь — не знает. Вместо упрека — задаться вопросом: почему?
«Некрасиво, так не делают». Резкое замечание — режет. Быть может, я случайно нащупал важное. Где взращивается эта жуткая зависимость человека от чужого мнения, парализующий страх показаться смешным — вплоть до паранойи: что подумает официант, швейцар в гостинице?
