автордың кітабын онлайн тегін оқу Кот в коробке
Наталия Григорян

Наталия Григорян

Кот в коробке

Роман

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Яна выходит замуж за гениального физика Антона. Вскоре Антон совершает открытие — доказывает существование эвереттовских миров, «параллельных вселенных».

У проекта Антона появляется спонсор Олег Вайцеховский, который начинает навязчиво ухаживать за Яной. Внезапно Антон исчезает. Его поиски оказываются безрезультатными. Олегу удается обольстить Яну, и она становится его женой. С этого момента жизнь Яны превращается в ад, она доходит до последней черты, но тут получает послание от погибшего мужа…

18+

План был прост, но на подготовку все равно ушло две недели. Надо было все точно рассчитать: когда отвлечется кто-нибудь из персонала, где слепая зона у камер, как незаметно попасть в гараж и открыть багажник Крузера. Она точно помнила, что видела там трос, но водитель постоянно крутился в своей комнатушке и угодливо выбегал, как только хозяйка направлялась к двери, со своими идиотскими вопросами. Уже три раза приходилось разворачиваться, придумывая что-то на ходу. А ведь доложит, как пить дать. Обо всех ее подозрительных действиях обязан докладывать.

Но самым трудным было «держать лицо», и, несмотря на долгие годы практики, это давалось ей особенно тяжело. Решение было принято около недели назад. Не намерение, а именно решение. Единственная мысль, как заезженная пластинка, крутящаяся в голове непрерывно была «я больше не могу». Она что-то отвечала, когда он к ней обращался, что-то ела, когда ее звали обедать или ужинать, ее куда-то везли на машине, она смотрела в окно, за которым теперь все время шел дождь, и думала «не могу больше, я больше не могу, я не могу».

Однако способ ухода из жизни приходилось обдумывать серьезно. Ее практически ни на секунду не оставляли без присмотра. За каждым ее движением следило множество глаз: охрана, прислуга, камеры. Камеры везде, даже в ванных комнатах, даже в гардеробных, и по всей территории поместья.

Купить лекарство — абсурд, нужен рецепт, а это нереально. Обратиться к врачу без разрешения мужа? Нет. Наркотики тем более. Вскрыть вены? Разве что кухонным ножом, но увидят, откачают. Выброситься из окна? В доме всего два этажа, максимум ноги переломаешь. Доступа к огнестрельному оружию нет. Или перерезать себе горло кухонным ножом, но это может не получиться, вдруг рука дрогнет. Бесконечно бродя по огромному лесу вокруг дома, она пришла к выводу, что единственный вариант — повеситься. Все чаще она стала приходить на поляну с тем самым дубом, где так любила посидеть на бревне во время прогулок с Тузом. Да, место отличное. Камера захватывала только часть поляны. Если зайти со стороны леса, можно быстро закинуть веревку вон на тот сук, встать на поваленный ствол под ним и прыгнуть. Быстро, и ой как это его взбесит. Записку она напишет короткую: «Я ушла от тебя, мразь!»

Вернувшись домой, она внимательно осмотрела свой гардероб. Ничего подходящего. Ремни короткие, шарфы тонкие. Задалась вопросом, где, собственно, прислуга сушит белье, и выяснила, что в машинах. О том, чтобы купить веревку, понятно, не могло быть и речи. Тогда она и вспомнила о тросе в багажнике Ленд Крузера. Осталось его достать. Это реально. Это быстро. Подготовится, пройти через гараж, взять трос, сунуть в рюкзак, и сразу в лес — якобы гулять. Должно прокатить. С этой мыслью она и легла спать рядом с человеком, страшно мучившим ее последние шесть лет, и первый раз за три месяца быстро уснула, как провалилась…

2

С первым мужем Антоном, Тосей, любимым, самым родным человеком в мире, Яна Ленская познакомилась на летней практике после третьего курса Лестеха. Дело было под Серпуховым, в небольшом студенческом лагере. Янина группа изучала лесное хозяйство, а студенты МФТИ работали на Ускорителе. Жили в бывших деревенских домиках, выкупленных институтом под студенческую базу. Единственным признаком цивилизации поблизости был сельский магазин, торгующий преимущественно хлебом, сигаретами и галошами. Поэтому по вечерам гуляли у реки, танцевали в местном клубе, жгли костры. Скоро все перезнакомились. Среди физиков не было ни одной девчонки, да и не больно-то это их волновало. Даже вечером у костра они продолжали обсуждать какие-то, по мнению лестеховцев, немыслимые вещи на непонятном никому языке.

Но встретив его, Антона Крутова, Яна сразу поразилась, как могло получиться такое, что они до сих пор не встретились. Она узнала в нем свою половинку, в первые же минуты знакомства. Он сел рядом, болтали ни о чем, и смотрел он так тепло, словно они только что встретились после долгой разлуки. Потом бродили вдоль реки, пахло кувшинками и какими-то сладкими болотными травами. Бешено голосили лягушки. Почти сразу выяснилось, что Янина фамилия — Ленская — Антону хорошо знакома, потому что работы ее отца были Антоновскими настольными книгами. Более того, профессор Ленский был его кумиром, и это удивительное совпадение поразило обоих. Они вообще совпадали во всем — во взглядах на жизнь, вкусах, понятиях, словно выросли в одной семье, словно были вместе всю жизнь. Узнав его фамилию — Крутов, она сразу поняла, что именно о нем говорят все его однокурсники как о вундеркинде, редкой умнице, практически гении. Он учился на «Квантовой электронике», что для Яны было за пределами добра и зла, туда поступали либо дети профессоров, либо экстремально талантливые ребята. Так, по крайней мере, говорил ее отец.

Потом Яна не могла толком вспомнить ту ночь. Помнила только, что как следует разглядела Антона, только когда взошло солнце. Он был очень высоким, с длинными руками и ногами, чуть сутулый, с улыбчивым открытым лицом и мягким голосом, а в уголках глаз всегда играла улыбка. Яна, как правило бывшая на голову выше окружающих, впервые в жизни чувствовала себя рядом с ним дюймовочкой. Как-то само-собой получилось, что они взялись за руки, а костер остался далеко позади, и стихли голоса. И Яна уже не понимала, говорят ли они о чем-то или просто думают в унисон.

А когда взошло солнце, им обоим все стало ясно, и они, по-прежнему держась за руки, пошли назад в деревню. Комары перестали существовать, остался только березовый ветер, цикады и острое предчувствие огромного счастья, от которого захватывало дух и фразы становились короткими, и паузы длинными, и необходимость говорить о чем-либо таяла в первых рассветных лучах. Вот это и осталось в памяти навсегда. Не где они бродили и о чем разговаривали, а только бесконечное, чудесное своей внезапностью чувство завтрашнего счастья.

С того дня они стали неразлучны, пространство вокруг само собой трансформировалось таким чудесным образом, что не прошло и недели, как они уже жили в общаге вместе, потому что сосед Тоси снял квартиру, а комендант общежития проявил невиданную для него лояльность, на что уходила вся Тосина стипендия. Все складывалось само собой, как пазлы. Удивительно то, что даже Янина мама, вечно тревожная и подозрительная, ни о чем особо не спрашивала, когда Яна забирала из дома наскоро собранный чемодан. Просто стояла в коридоре, и Яне приходилось протискиваться мимо, чувствуя кожей ее недовольство, но не обращая на это ни малейшего внимания. Тося ждал у подъезда, хотя просился подняться в квартиру, познакомиться с мамой. «Не надо, долго объяснять,» — взбегая по ступенькам, крикнула она через плечо, и вдруг осознала, что ей ни капельки не жаль покидать эту сырую захламленную квартиру. Хорошо бы, навсегда.

До станции шли пешком, Тося волок чемодан — не лезть же с ним в маршрутку. О такси не могло быть и речи, денег было впритык на то, чтоб дотянуть до стипендии. Навстречу валила толпа, как раз закончили работу все городские предприятия и НИИ, в которых работало практически все население подмосковного закрытого городка, где прошло Янино детство, и откуда она теперь уезжала вместе с любимым — навсегда, она понимала это тогда, и так и вышло. По окнам электрички хлестал майский дождь, в вагоне было пусто, они сидели, обнявшись на деревянной лавке и смотрели, как за окнами, вся в молниях и ливнях, на них наплывает Москва.

В общаге на Керченской Яна сразу почувствовала себя как дома. Появление Яны, а вернее их с Антоном союз, был воспринят Тосиными однокурсниками с удивлением. Всем было не до личной жизни, учеба в МФТИ отнимала все силы и все время и о личной жизни никто даже не мечтал. Ни будь Антон Крутов, как говорил их декан, самородком-самоучкой, вряд ли бы Янина жизнь развернулась тогда на крохотном пятачке, в десять квадратных метров на девятом этаже общежития.

Но по вечерам общажная жизнь все равно как-то теплилась, обычно набивались к кому-нибудь в блок, жарко спорили о теории поля или вероятностей, много смеялись, пили вино, если удавалось его достать. Яну с Антоном тут же прозвали «Ан-Янь», и было за что, они всегда были вместе, из любой компании норовили скорее улизнуть к себе в комнату. О, что это была за чудесная комната! Там пахло книгами и кофе, в одном углу стояли две сдвинутые общажные кровати, в другом стол, а на нем настоящая зеленая лампа, как в библиотеке. Яна нашла ее на помойке около своего института, отмыла, а Тося заклеил плафон. По ночам ее не выключали, и Яна навсегда запомнила ее тихий давний свет, и окно, за которым только оранжевое московское небо, и Тосину руку, прижимающую ее с себе, и как он уютно посапывал во сне, а она боялась пошевелиться, чтобы его не разбудить.

Раз в неделю Яна ездила домой в Королев навестить маму. Всякий раз привозила ей продукты и лекарства, часами убиралась в квартире. Выяснилось, что весь быт, после смерти отца, держался именно на ней. Знакомить маму с Антоном она не спешила, да и мама — Марина Ивановна — не проявляла особого любопытства. Если приходилось бывать в Королеве, Яна обязательно забегала к лучшей подруге Дашке. Даша училась в Архитектурном, домой приезжала поздно и не каждый день. Поэтому иногда встречались в Москве, как правило урывками, у метро. Быстро обменивались новостями. Иногда Даша была с приятелем, иногда Яна — с Антоном. Дашке он ужасно понравился. Тем, что, несмотря на «технический гений», был очень легким, веселым и доброжелательным, легко общался на любую тему, жутко веселил смешливую Дашку своим уральским «так-то».

К середине июня общага опустела, все разъехались по домам. Сессия была сдана: Антоном как всегда блестяще, Яной — с грехом пополам, что лишний раз доказывало папин тезис о том, что личная жизнь мешает в учебе именно девушкам. Твердо решив за лето подтянуть упущенное, особенно физику, Яна честно занималась по несколько часов в день, Тося помогал, объяснял, ерошил ей волосы, размахивал руками, рисовал на бумаге графики и схемы.

Пора было строить планы на лето, но не хотелось. Антону надо было бы навестить маму в Ревде, где он вырос. В деревянном доме с палисадником, заросшем флоксами. У Яны в голове не укладывалось, каким образом он, простой, можно сказать деревенский пацан, выросший без отца в глухой провинции, умудрился поступить в Физтех. Какого труда ему стоило готовится, находить книги и учебники, ездить два раза в неделю в Екатеринбург на курсы. Такое было под силу разве что Ломоносову. Антон хотел познакомить маму с Яной, «С женой», — как он сказал, хотя официального предложения и не делал, но было совершенно очевидно, что иначе и быть не может.

Но они все тянули с отъездом, слишком уж пусто и тихо стало в общаге, ночи были такими короткими. Иной раз они по нескольку дней не выходили на улицу и спохватывались, когда заканчивались совсем все продукты, включая чай и сахар. Иногда выбирались гулять в Сокольники, где бешено пели соловьи и квакали лягушки. Бродили по дорожкам, и Антон рассказывал Яне свои бесконечные истории о теории струн, парамагнитном резонансе и параллельных мирах.

— Мало того, что ты гениальный физик, — улыбалась она, — ты еще и гениальный педагог. Серьезно, ты так объясняешь, что и ребенок понял бы. Мой отец вот так же рассказывал.

— Ты скучаешь по нему, Малыш? — он обнял ее.

— Скучаю. Не так, чтобы до слез, уже больше трех лет прошло. Он умер как раз как только я поступила, как будто дожидался этого. Он меня к экзаменам готовил. Знаешь, мне его безумно не хватает. Я почти все ему рассказываю, вспоминаю по сто раз в день. Но уже без боли. Наверное, в глубине души я знала, что так и будет. У него всю жизнь были проблемы с сердцем, два инфаркта. Да еще работа такая. И мама, — она запнулась, — не хочу тебя грузить.

— Малыш, ты меня грузить не можешь даже теоретически, я всегда все пойму, посочувствую, ты же знаешь. Я же люблю тебя, — он остановился и развернул ее к себе. Она смотрела на него снизу вверх и видела, как уже немного осеннее солнце путается в его выгоревших за лето волосах, как собираются еле видные морщинки вокруг его вечно смеющихся глаз, как дрожит в уголке рта крохотная улыбка.

— А вот почему, Тося, с тобой не получается драматичного экскурса в детство и юность? — они засмеялись, — и он прижал ее к себе. И они еще долго бродили по вечеряющему лесу, а когда Москва наступили сумерки, добрели до любимой кафешки на краю центральной аллеи. Заказали себе по капучино (о, тогда это было еще новое, модное слово), и пили его, переглядываясь через свечу на столике.

— Жаль, что вы не познакомились, — продолжила Яна, — жаль, что он никогда не пил капучино. А только бурду из цикория, хотя кофе он любил очень. А еще он был гениальным физиком.

— Так-то я все его работы читал, и оба диссера, — вставил Антон. Яна прыснула. Ох уж это его «так-то», — Чего? — он смешно сложил брови домиком.

— Эх, уральский ты у меня пацан!

— А то, — заулыбался Тося. Выговор у него и впрямь был забавный, гласные чуть растянуты, согласные скомканы, и это ей безумно в нем нравилось. То, что он такой огромный, добрый, и такая умница. Да что там? Гений, — Между прочим, именно у него я нашел пересечения с неким Вигнером, а я тогда им просто фанател.

— Если бы я что-то понимала, — улыбнулась Яна, предвкушая захватывающий рассказ о невероятном мире, каким его знал и понимал только Антон.

— А я тебе сейчас объясню, — Тося сел на своего любимого конька, — понимаешь, существуют как бы две физики. Ну, это всем известно. Одна — физика слабых взаимодействий, она описывает наш материальный мир, — Антон развел руками, — то есть взаимодействия любых тел, имеющих массу. Взаимодействуют они, еще раз, слабо. И все это описывается Ньютоновской физикой. А существует мир сильных взаимодействий. Мир частиц, квантов. Там все вообще по другому, не работает ни один закон. Там не существует ни пространство, ни время. А частица может находится одновременно в разных местах. Более того, иногда на ускорителе фиксируют нарушение причинно-временной связи. Ведь что такое время? мы про него, в сущности, ничего не знаем, кроме того что оно существует и куда-то движется. То есть сначала случается причина, а потом последствие. Вот, например, мы с тобой познакомились под Серпуховым, поэтому сейчас пьем кофе в Сокольниках, а не наоборот.

— Как наоборот? — поразилась Яна.

— Если было бы наоборот, то время двигалось бы в обратную сторону. И, возможно, в каких-то мирах так и есть, потому что некоторые частицы так себя и ведут!

— А как это можно… засечь?

— Так на ускорителе же! — Антон завелся не на шутку, — направляют, например, пучок частиц на цель, а результат происходит раньше, чем пушка срабатывает. Ну, это если совсем просто объяснять. Там вообще много всякого странного происходит. До такой степени странного, что у физиков не хватает слов, чтобы эти странности описать. Знаешь, например, какие они придумывают названия, чтоб хоть как-то описать квантовые характеристики?

— Ну?

— Например, очарование, странность, красота.

— Как красиво! — улыбнулась Яна.

— Ага, а также странно и очаровательно! Ну так вот, слушай дальше. Существует теория, мне она особенно нравится в изложении Гейзенберга, и она наиболее точно описывает все странности квантового мира, о том, что каждая элементарная частица существует как бы одновременно во многих местах. Понимаешь, Если Гейзенберг прав…

— Это о нем ты на прошлой неделе рассказывал?

— Ты запомнила? — он просиял.

— Как не запомнить? Я потом всю ночь об этом думала. Это теория… — Яна защелкала пальцами, — Про кота в мешке?

— Да! Про кота! — Тося заулыбался.

— Не знаю, чему ты радуешься, лично мне жалко кота.

— Но кот-то гипотетический.

— Все равно жалко.

— Но ты же помнишь, в чем фишка истории с котом?

— В том, что его отравили газом.

— Нет! Это для затравки. Я тебе напомню: кота, помещают в коробку вместе со стеклянной капсулой с ядовитым газом. В качестве запала в капсулу вставлен прибор, в котором происходит радиоактивный распад атома, например, плутония. Из-за квантовой неопределённости запал может сработать и расколоть ядовитую капсулу, а может и нет, вероятность того и другого — пятьдесят процентов. И мы не знаем, жив кот или нет. До тех пор, пока мы не откроем коробку, кот пребывает одновременно в состояниях и «живой», и «мёртвый». Согласно квантовой механике, так как она реально действует в микромире, это состояние можно описать как «живомёртвый», то есть жив и мёртв одновременно. То есть, если мы не можем открыть коробку и посмотреть, как себя чувствует кот, то для нас существуют оба варианта. Понимаешь? Именно наше сознание и есть единственный критерий этого знания. А если этот критерий исключить, то оба варианта сразу начинают существовать единовременно. Вот это, собственно, и есть суть квантовой механики. Вот знаешь, например, как устроен обычный компьютер? Двоичная система. Один или ноль. Да или нет. То есть, или да, или нет. А квантовый комп — совсем другое дело. И да и нет одновременно. То есть, всякая определенность исключается. А определенность — это и есть основной принцип существования человеческого сознания. Мозг так устроен, понимаешь? Или да, или нет. По-другому мы не можем. Но вот я думаю, ведь мозг — это просто орган. Он умирает вместе с телом. Но есть ведь… еще что-то! Есть… я не знаю… дуща? Какая-то энергетическая составляющая человека. И вот на эту составляющую точно распространяются принципы квантового мира. Это же не материя. Это нечто большее, совсем иного качества, понимаешь? То есть мы можем чем-то, только не смейся, чем-то понять, что и да и нет существуют одновременно. Мы можем засечь этот факт. Ян, вот ты улыбаешься, а так-то все, что я говорю реально существует. Прямо сейчас. Везде и всегда. Это невидимвя, тонкая часть вселенной, понимаешь? Для нас невидимая. Но так и есть, Яся. Я понимаю, в нормальной голове этот абсурд никак не укладывается. И, кстати, в качестве одного из возможных объяснений, Эверетт пришёл к неожиданно логичному выводу: а на самом-то деле котов в коробке может быть два. Ну, а если отрешится от кота, то это и называется квантовой неопределенностью. То есть, у каждой микрочастицы существует как минимум пара, то есть второй кот. А то и не пара, а великое множество. А это, понимаешь, означает что параллельные миры реально существуют. Эверетовские миры! И я собираюсь доказать это! И не только математически! У нас с Мишаней есть потрясающая идея. Мы хотим проверить, можно ли засечь спутанность не просто какой-либо частицы, а конкретного электромагнитного сигнала!

— Ого! Это значит…

— Это докажет, что параллельные миры реально существуют!

— Что значит «Не только математически»? А математически это уже доказано?

— Ну да! Ты помнишь, я тебе рассказывал про Гейзенберга? Гейзенберг при помощи матричной математики доказал, что каждый квант, то есть каждую элементарную частицу можно поместить как бы в матрицу его вероятностных нахождений, то есть он будет находится в ней одновременно везде, и в пространстве и во времени, понимаешь? Хотя и это не очень точно описывает ситуацию.

— Меня судьба кота очень беспокоит, — улыбнулась Яна, уже немного потерявшаяся а Тосиных квантовых дебрях, — Кот или два кота, или все эти коты живы? Или часть передохла?

— Понимаешь, Ясь, если бы нас не было в комнате или если бы мы вообще не знали об этом эксперименте, но знали кота лично, то кот был бы для нас жив?

— Ну… Нет?

— Вот именно! Получается, что только наше сознание связывает эту информацию, в этом-то и фишка. Об этом Вигнер писал.

— Стоп! — перебила Яна, — Вот эту фамилию я помню, папа рассказывал.

— Да! Твой отец разделял его концепцию того, что если обычное сознание выбирает один из Эвереттовских миров, то если это самое сознание специально натренировать, то оно может осознанно выбрать лучший из них! Нет, не лучший, а любой! Представляешь? Только как?

— Ну, я думаю, наука зря так разошлась с… религией что ли? Может, надо напрягать не только мозг.

— А что!

— А душу, — Антон смотрел как-то сквозь нее, — Я последнее время об этом много думал, особенно с тех пор, как мы вместе.

— Почему?

— Не знаю. Мне кажется, нас связывает нечто большее, чем всех, кого я знаю.

— Мы запутаны, как кванты, — Яна улыбнулась и взяла его за руку.

— Запутаны. В мертвый узел. Пойдем?

— Пойдем.

— Рассчитайте нас, пожалуйста, — крикнул Тося куда-то в темный угол кафешки.

В тот же вечер разговор об отце всплыл снова.

— На следующей неделе поедем знакомится с твоей мамой, а то это уже ни в какие ворота, — сказал Антон, присев рядом с ней на кровати. Он только что вышел из душа с полотенцем на бедрах, его мокрые волосы смешно ерошились и по груди с них стекали капли воды.

— Угу, обязательно. Ложись.

— Малыш, — ты мне толком ничего о ней не рассказывала, но я так понимаю, у тебя с ней какая-то напряженка? — он прилег рядом и смотрел на нее, подперев голову локтем, — Ты похожа на скандинавскую богиню, — он поправил светлую прядь волос, упавшую ей на глаза.

— «А давайте сменим тему», — голосом Донны Розы Дальвадорес ответила Яна и захихикала, — Ну как так у тебя в одном предложении и моя мама, и скандинавская богиня?

— Может, вы с ней похожи. Она такая же высокая? Блондинка? С такими же длиннючими ногами? Голубыми глазами? Колись! — он легонько ущипнул ее за бочок.

— Вообще все мимо, — Яна увернулась и ущипнула его в ответ, — На самом деле рост у нее метр шестьдесят пять, волосы темные были, сейчас, понятно, красит, глаза серые, характер скверный. Даже нет, не характер… Она всегда искренне всем недовольна. Кроме себя, разумеется. И знаешь, — Яна теснее прижалась к нему, — я побаиваюсь тебе все это рассказывать, ты же не подумаешь, что если я так критично отношусь к собственно матери, то со мной что-то не так? — она отловила его руку и обняла ее.

— Ясенька, бог с тобой. Ничто на свете не помешает мне любить тебя. Я всегда буду на твоей стороне, — он подгреб ее к себе поплотнее, — Давай, рассказывай.

— Только в двух словах, чисто для общего развития.

— Сокращение объема данных иной раз достигается за счет энтропийного кодирования, — скрипучим голосом профессора Иванова, — поучительно заметил Тося.

— Угу, — Яна примостилась поудобней, — тогда слушай. Мои родители встретились совершенно случайно, отец учился в МГУ на Физмате, а мама, ты не поверишь, в Пищевом. Вообще-то она говорит, что поступать туда не хотела, но дед настоял. Сейчас-то я понимаю, где ей надо было учиться. В театральном. Ну вот. Встретились они где-то в походе, тогда было еще модно. КСП всякие, костры, «Ты у меня одна»…

— А мне нравится, — перебил Антон, — вот это все: леса, костры, гитара, ты у меня одна. Кстати, так и есть.

— Словно в степи сосна? — Обернулась через плечо Яна.

— Словно в году весна. Ну давай дальше. Так-то они встретились и…

— И понеслось. Отец шел на Красный диплом, и роман его не испортил, мама кое-как защитилась. Отец стазу пошел в аспирантуру и через год досрочно защитил диссер. Они долго мыкались по общагам, потом снимали комнатушки в коммуналках. Мама все время прессинговала отца, что он не решает их бытовых проблем. Она, кстати, была красоткой. Компактная такая, с тонкой талией, хохотала так заразительно, кокетничала напропалую, в общем — звезда. Она себя всю жизнь так ощущала — звездой. Я ж говорю, надо было в Щепку поступать.

— А Николай Казимирыч? Ты же говоришь, что вся в него? Каким он был?

— В смысле внешне?

— Ну да, я только портреты в книгах видел.

— Очень высокий, чуть-чуть тебя пониже, но ты же прямо великан у меня!

— А ты великанша, — он взъерошил ей волосы, — огромная Валькирия!

— Ну вот, и ты туда же.

— Куда же?

— Мама меня постоянно подтравливает по поводу моих габаритов. Якобы любя.

— А я не якобы, и не подтравливаю. Я тобой восхищаюсь! Ты высокая, стройная, светлая. Ясная. Буду тебя так и звать — Ясная, Ясенька, — он поцеловал ее в шею, задышал чаще, — Яся, малыш…

Утром их разбудило солнце, требовательно обшаривая горячими лучами смятую постель. Пришлось проснуться. Яна потянулась и, прежде чем открыть глаза, вспомнила, что ей снилось. Странный сон. Будто она плутает по темному осеннему лесу, какому-то нездешнему, с огромными соснами или кедрами. Под ногами хвойная сырость, где-то в вдалеке надрывно кричит птица, словно плачет. И Яна ищет Тосю, зовет его по имени, но он не откликается, от этого тревожно, и сердце бешено колотится в груди, перебивая крики странной птицы. И это продолжается бесконечно. Во сне Яна знала, что блуждает по этому лесу целую вечность, и что она не найдет Антона, и не выберется сама.

«Фу ты», — Яна помотала головой, стряхивая остатки сонного наваждения, и повернулась к Антону. Он не спал, смотрел на нее совершенно ясными серыми глазами и улыбался. Яна провела кончиком пальца по его носу, по губам, подбородку. «Боже, — думала он, — какие у него удивительные глаза! Они все переливаются, постоянно слегка меняют цвет, мерцают. И сразу видно, какой он славный, какой он честный, какой добрый, какой он мой!» Яна порывисто поцеловала его в уголок рта и, прежде чем он успел ответить, села.

— Ну что, подъем?

— Подъем, малышня.

Чуть позже, жаря на общей кухне омлет с помидорами, Яна спросила у Тоси, сидящем рядом на подоконнике:

— Я тут подумала, а чего тянуть? Давай прямо сегодня к маме и съездим. Прямо вот позавтракаем и поедем, а?

— А что, давай! На сегодня мы вроде ничего не планировали. Кроме библиотеки, но библиотека и так каждый день, а знакомство с тещей — это, скажу я вам, событие.

— С тещей, — передразнила Яна. Это ты мне как бы предложение делаешь?

— Как бы да. Елки, забыл на колено встать, — он спрыгнул с подоконника.

— Нет-нет, прекрати, — запротестовала Яна, — смотри какая тут грязюка, а на тебе единственные чистые джинсы!

Но он все равно опустился перед ней на одно колена и достал из заднего кармана простую картонную коробочку и протянул ей.

— Яна Николаевна Ленская! — сказал он почему-то басом, торжественно взяв ее за руку своей огромной лапищей, а другую прижав к сердцу, — предлагаю Вам руку и сердце! Умоляю, осчастливьте бедного Пермяка — соленые уши, став его законной супругой! Клянусь любить Вас вечно, в болезни и здравии, в богатстве и бедности, пока смерть не разлучит нас! Не откажите простому…

Яна захохотала и потянула его за руку. Он поднялся, обнял ее и шепотом спросил:

— Ну?

— Даже не знааааю, — дебильно растягивая слова, пропела Яна, — я должнаа пааадумааать… — они расхохотались, и он закружил ее по кухне, подернувшейся дымом от уже подгоревшего омлета.

3

…и проспала целых шесть часов. Без снов, в которых она искала Антона то в заснеженной Москве, вглядываясь в лица прохожих, петляя по замоскворецким переулкам, то бежала по темному сырому лесу. А последнее время в ее сны проник и Туз. Теперь она искала и его. Или их обоих — то по сумеречным лесам, по странным, давно покинутым мертвым городам. На этот раз Бог миловал, и она не бродила по набережным высохших рек, не заглядывала в окна домов, которые от одного ее взгляда осыпались в песочную пыль, не бродила, проваливаясь в черную болотную муть, не кричала, не звала, заранее зная, что она одна в этих пустых мирах, что никого, кроме нее здесь нет, потому что Антон в другом, прекрасном месте, что эти болота — не Авалон, а мертвые города — не Валгалла.

Просто она сама заблудилась. И надо выбираться. Яна открыла глаза, и тут же реальность набросила на нее черное душное одеяло. Она все вспомнила. Ком в груди, не дававший дышать — на месте. Но теперь она знала, где выход. Да. План. Следовать ему, и все будет хорошо. Все кончится.

Яна села. Олега рядом не было. Первый раз за многие месяцы она не проснулась, когда он встал, не слышала, как он, не церемонясь, мыча что-то себе под нос, ходит по комнате, принимает душ, стучит дверью гардеробной, звонит колокольчиком и орет в холле на горничных.

Яна посмотрела на часы. Девять пятнадцать. Хорошо. Надо додумать детали. Надо одеться, спуститься вниз, улыбнуться стукачке Нине, выпить кофе, осмысленно отдать пару ценных указаний шоферу Диме, желательно отослав его как можно на дольше. А потом остаться одной, сесть на диван в библиотеке с книгой в руках, прямо под камеру, и делать вид, что читает. А на самом деле додумать детали. Яна протянула руку и звякнула серебряным колокольчиком. Почти сразу в дверь деликатно постучали (чертова стукачка разумеется торчала неподалеку).

— Войди, Ниночка, — «Чтоб ты сдохла, дрянь,» — вяло подумала Яна.

— Доброе утро, Яна Николаевна, — в комнату ввинтилась маленькая востроносая Нина, у нее был беличий прикус, неопределенного цвета волосы собраны на звтылке в тощий хвостик, и вообще, во всем ее вертком облике и манерах проскальзывало что-то гибко-белечье, — Вы сегодня чудесно выглядите. Что Вы желаете?

— Принеси мне кофе, воды и мои таблетки.

— Олег Михайлович меня строго предупредил, что Вам нельзя запивать таблетки кофе, что надо сначала что-нибудь скушать. Давайте я легкий завтрак подам. Что бы хотели?

«Яду. И чтоб ты сдохла. В любом порядке», — привычно подумала Яна, и сказала:

— Тост и яйцо всмятку, апельсиновый сок. Свободна. — Нина, поджав губы, бесшумно выскользнула из комнаты.

Через двадцать минут, наскоро приняв душ и одев первое, что подвернулось под руку в гардеробной — джинсы и какой-то серый свитер, Яна спустилась в гостиную. Завтрак уже был на столе, покрытом белоснежной скатертью, за спинкой Яниного кресла чопорно стоял дворецкий — мистер Вайлд, пожилой мужчина, единственный местный из числа прислуги, функций которого Яна совершенно не понимала. Лицо его с усами в стиле Пуаро всегда оставалось каменным. Говорил он по-английски и по-французски, как и все в Канаде. Остальной персонал Олег привез с собой из России, чтобы не было никаких трудностей перевода и ньюансов менталитета. А на самом деле просто потому, что персонал этот состоял из годами прикормленных, преданных ему шавок, готовых выполнять все его приказы, особенно в части контроля за ней, Яной.

— Good morning, ma’am, — негромко произнес Вайлд, отодвигая стул, когда она подошла ближе.

— Morning, — Яна присела к столу, и он сделал три шага назад. Зато рука Нины, невесть откуда взявшейся, приоткрыла серебряную крышку с огромного белого блюда, на котором одиноко стояла пашотница с яйцом.

— Приятного аппетита, Яна Николаевна, шепнула она вкрадчиво и вроде исчезла. Яна налила себе кофе из кофейника и застыла с чашкой в руке, невидящим взглядом глядя куда-то в середину стола. Последнее время такое с ней случалось часто.

— Сначала покушать, — напомнила Нина шепотом, так неожиданно близко за спиной, что Яна вздрогнула, и кофе выплеснулся из чашки. По скатерти поплыло пятно, несколько капель попало на свитер.

— Выйдите все, — тихо сказала Яна. — Я съем, честное слово.

По тихому шороху за спиной она поняла, что, видимо, они действительно ушли.

Яна отломила кусочек тоста, постучала ложкой по яйцу, она так и не научилась лихо отрубать ему ножом верхушку, как это делал Олег, отпила глоток сока и подвинула к себе, наконец, блюдечко с длинной белой таблеткой. Оглянулась на камеру слева за спиной. Таблетки и в самом деле были хороши. От них в голове не оставалось ни единой мысли, однако тело продолжало функционировать. Оно двигалось, ело, спало. Тупая игла в сердце не ощущалась почти до вечера. Ком в горле удавалось проглотить. Если бы эти таблетки выдавали ей не по одной в день, а, к примеру, всю пачку… Но нет, уж кем-кем, а дураком Олег не был. Он был больным садистом, как теперь понимала Яна. А она — слабой дурой, как выяснилось. Но сегодня-завтра она рассчитается по всем счетам. Поэтому принимать антидепрессант не следовало. Разум надо было содержать в чистоте и порядке, насколько это возможно. Яна взяла таблетку двумя пальцами и отправила в рот, запив соком. Встала и, бросив салфетку на стул, вышла из гостиной в холл. Постояла несколько секунд в центре, словно не знала, куда идти, потом свернула налево, прошла через каминный зал, облицованный полированным песчаником, и вышла на восточную террасу. Солнце стояло уже высоко над горами, лес щебетал и веял утренней свежестью. Яна вдохнула хвойный ветер с гор и в который раз подумала, что же случилось с ее жизнью, отчего она не может просто дышать, просто жить, радоваться чему-то хотя бы иногда. Она облокотилась о перила балюстрады, опустила голову и незаметно выплюнула таблетку. Ведь, казалось бы, вот она — свобода, рукой подать. Но нет. На самом деле она просто «мотала срок» в этой на редкость комфортабельной колонии-поселении, черт бы его побрал.

«Ладно, хорош рефлексировать, — подумала Яна, — «Теперь переодеваться и на пробежку». Бегала Яна строго по территории вокруг поместья, не удаляясь в лес. Она старалась даже не смотреть в ту сторону, где всего месяц назад они гуляли с Тузом. Каждый день. По несколько часов. Они обследовали всю территорию, до последнего куста, исколесили все тропинки, и это были самые счастливое время за последние годы. Наматывая круги вокруг особняка, Яна поглядывала на гараж всякий раз, когда пробегала мимо. В пределах видимости постоянно маячил либо шофер, либо садовник, либо кто-то из охраны. «Это будет продолжаться вечно, — думала Яна, — надо что-то придумать, чтобы он повез меня куда-нибудь именно на Крузаке. В Тринити? Почему на внедорожнике? Скажу, что хочу купить… купить… Господи, он же не поверит, я никогда ничего не хочу купить. Да и черт с ним, с тросом», — она перешла на шаг, — «А не наведаться ли в домик садовника? У него найдется что-нибудь типа веревки. Точно.»

Яна свернула направо и пошла по дорожке, петляющей мимо идеально подстриженных газонов с хорошо продуманными купами голубых гортензий, к домику под огромной лиственницей. Садовник Андрей разогнулся, увидев ее. Он стриг куст самшита, придавая ему форму идеального конуса.

— Андрей, — Яна решила импровизировать, — можно я зайду к тебе, посмотрю каталог растений из питомника? Хочу, чтобы за восточной террасой рос какой-нибудь красный куст, а то там все слишком зеленое.

— Конечно, Яна Николаевна, — растерялся Андрей, к которому хозяйка обращалась всего пару раз в жизни, — Давайте я Вам все покажу!

— Не стоит, я сама,, — поспешно сказала Яна, открывая дверь, — Где у тебя книги и все такое?

— На полке, справа от двери, — успел сказать Андрей ей в спину.

Домик был небольшим и темным. В первой комнате хранились всякие семена, книги, каталоги, перчатки и чистые инструменты, в задней — все, что погрязнее:, лопаты, грабли, удобрения. Первым делом Яна огляделась в поисках камер. Не видно, но могут быть и скрытые. Поэтому надо быть осторожней.

Она стянула с полки каталог растений и присела на край стола, заваленного всякой садовой мелочевкой. Раскрыв его на первой попавшейся странице, Яна обшаривала глазами все вокруг, и почти сразу увидела несколько мотков толстой капроновой бечевки, висящих на крючках слева от двери. Полистав для видимости каталог еще минут пять, Яна бросила его на стол и направилась к выходу. На ходу стянула с крючка моток и присела на одно колено, якобы завязывая шнурок. Правой рукой она незаметно сунула моток в карман куртки, предусмотрительно накинутой поверх футболки. Куртка была безразмерной, никто не должен был заметить, что карман оттопырен. Выйдя из садового домика, Яна сразу перехватила взволнованный взгляд Андрея, более того, со стороны особняка в ее сторону довольно быстро шел кто-то из охраны, не было видно, кто именно, но черный костюм выдавал. Поэтому Яна непринужденно помахала рукой садовнику, улыбнулась и потрусила в другую сторону по дорожке, огибая газон со стороны леса. Позже, сделав большой круг, она увидела, что охранник, а теперь было видно, что это Игорь, подошел к Андрею и, видимо, допрашивает его с пристрастием о том, что понадобилось от него хозяйке. Что ж, хорошо. Теперь надо припрятать веревку.

Оказавшись на круглой поляне, Яна перешла на шаг, невольно косясь на камеры, расположенные, как она точно знала, на деревьях так, что вся территория отлично просматривалась. Художественный, как могло показаться с первого взгляда, беспорядок леса искусно поддерживался усилиями целой бригады озеленителей, в обязанности которых, в том числе, входило следить за тем, чтобы обзору каждой камеры ничего не мешало. Но Яна знала, что вон в том огромном дубе на высоте пары метров есть дупло, и зона эта не попадает ни в одну камеру, небольшой, в пару квадратных метров, кусочек свободы. И она направилась к дереву. Почти не сбавляя шаг, точным движением забросила моток в дупло и тут же пошла в том же направлении, что и прежде, точно зная, что прямо сейчас за ней следит как минимум одна пара глаз.

На подходе к дому ее ждала вездесущая Нина.

— Яна Николаевна, пока Вас не было, звонила Марина Ивановна. Я сказала, что Вы будете через полчасика. Не желаете перезвонить? — Нина тыкала в ее сторону черным телефоном.

— Она звонила не на мой мобильный?

— Нет, на домашний, хотела еще с Олегом Михайловичем поговорить, но я сказала, что он будет не раньше пять вечера.

«Сейчас она звонит ему на мобильный, без сомнений», — подумала Яна.

— Олег Михайлович просил спросить, не желаете ли Вы прокатиться в Тринити и поужинать с ним в Твайн Лофте? Если да, то столик заказан на четыре.

— Я никуда не поеду, — Яна предприняла попытку обойти Нину, направляясь к двери. Но та продолжала:

— А на обед что желаете, может…

— Отстань! — рявкнула Яна и тут же осеклась и сменила тон, — Я буду у себя в комнате. Насчет обеда — все равно. Что подадут. Только вряд ли я буду обедать.

— Но Олег Михайлович…

Но Яна уже поднималась по лестнице и не слышала ее. В спальне успели прибраться, кровать заправлена, белье поменяно, шторы подвязаны, в вазах новые букеты. Яна, не сняв даже кроссовок, повалилась ничком на кровать. Уснуть бы, но нет, это вряд ли получится. И в ее голове заезженной пластинкой закрутились знакомые мысли, по миллионному кругу, сначала тихо, потом все громче, и вот уже Яна стала шептать их в подушку, тихо-тихо, но все же вслух, ведь так они находили выход, улетали к адресату. «Тося, Тосенька, родной, малыш, прости меня, прости! Боги мои, вы знаете, я ослабла, я не справилась. Для предателей уготован девятый круг ада. Господи, если ты есть, помилуй! Тося, я правда больше не могу. Но вдруг это правда? Вдруг я не найду тебя там, если повешусь на том проклятом дубе? Вдруг я действительно попаду в ад? А ведь я просто хочу к тебе, я хочу быть с тобой! Но я правда больше не могу, малыш! Найди меня, найди меня. Прости меня», — она шептала это как мантру, пока не начала проваливаться в сон, и постепенно реальность подернулась дымкой и стала удаляться, но на границе яви и сна ее ждал не Тося, а черный пес Туз, пропавший больше месяца назад. Он нетерпеливо поскуливал, присаживался и тут же вскакивал, припадая на передние лапы. Он звал хозяйку гулять и не понимал, почему она не торопится. Туз заскулил, и этот звук вышвырнул Яну из сна взрывной волной.

Она резко села. Взглянула на часы. Полвторого. Поедет она в Тринити или нет, но если Олег заказал столик на четыре, то он точно туда приедет обедать — с ней или без нее. Значит, домой заявится не раньше семи. Надо поторапливаться. Она встала и хотела уже пройти в ванную, но тут на ломберном столике завибрировал ее телефон. Яна бросила его туда пару дней назад и забыла о его существовании. Ей давно уже никто не звонил. Кроме мамы. Но большинство ее просьб и пожеланий были все равно адресованы Олегу, и Яна не сомневалась, что если не ответит на звонок, мать сразу перезвонит Вайцеховскому. Странно, что телефон не разрядился. «Не иначе, как спам, " — подумала Яна, взяла его в руки и разблокировала. На экране над значком сообщений появилась красная цифра один, и Яна нажала на иконку. Сообщение от скрытого абонента было длинным и состояло из непонятного набора значков, цифр и букв. „Что-то не так с кодировкой“» — решила Яна и, бросив телефон обратно на стол, прошла в ванную. Как только дверь за ней закрылась, телефон завибрировал снова. На этот раз на экране появилось окно с вполне читабельным текстом «ЯСНАЯ, МАЛЫШ, ЭТО Я. ПОЛУЧИЛОСЬ. ДЕРЖИСЬ, Я ТЕБЯ ВЫТАЩУ.»

4

Знакомиться с мамой действительно поехали в тот же день. Впереди были выходные, а это значило, что Марина Ивановна непременно поедет на дачу в Валентиновку, прихватив с собой подругу — тетю Иру, даму крайне стервозную. На дачу Яне ехать не хотелось. Да и вообще, Яна последнее время старалась туда не попадать. Слишком много было воспоминаний об отце. С возрастом он проводил там все больше времени, почти все, на что падал глаз, было сделано его руками. Он даже умудрился на участке, плотно заросшем настоящим хвойным лесом, развести небольшой огород на единственном пятачке, куда хоть как-то попадало солнце. Причем он подошел к делу с академической серьезностью — обложился литературой по садоводству, долго составлял графики посева, полива и удобрения растений, размечал грядки «по струнке», и это, как и все за что он брался, дало результаты. Под вековыми соснами умудрялись поспевать вполне приличные помидоры, картошки было хоть и несколько кустов, но каждая картофелина была размером с грейпфрут. К нему наведывались коллеги «на экскурсию», цокали языками, восхищались. Марина Ивановна пару лет пыталась варить варенье из смородины, и это было единственное, чем она помогала отцу в саду, но потом и это забросила. Она вообще страшно не любила ничего делать руками, особенно если это было связано с бытом. Она была, разумеется, выше этого. Ее пребывание на даче сводилось к лежанию в гамаке, гулянием по лесу с подругами из числа дачников и раздачей ценных указаний своему мужу и дочери.

По дороге в Королев заехали к лучшему Тосиному другу и одногруппнику Мишане, благо он жил на Комсомольской, в огромном сталинском доме, выходящим углом прямо на площадь Трех вокзалов. Лифт не работал, поднимались по широченной лестнице на восьмой этаж, Яна запыхалась, и спортивный Тося тянул ее за руку, толкал сзади, они хохотали и, оказавшись наконец у Мишаниной двери, вместо того, чтобы позвонить в звонок, начали целоваться. Долго это не продлилось, так как дверь рывком распахнулась, и Мишаня вылетел на лестничную площадку, чуть не сбив их с ног.

— Ох, ничего себе! — заорал Мишаня то ли с возмущением, то ли с восторгом. Яна рассмеялась. Мишаня был смешной — маленький, на три головы ниже Тоси, да и Яны не намного больше. Был он рыжим, как положено, конопатым, крепко сбитым, к тому же в очках. Выражение лица имел всегда крайне сосредоточенное. Вместе с Тосей (а они почти всегда перемещались по институту вместе) смотрелись они крайне комично. Мишаня задирал голову, а Антону приходилось сгибаться в три погибели, отчего его и без того длинные руки свисали чуть ли не до колен. Мишаня был необычайно темпераментен, особенно когда дело касалось квантовой физики и, в частности, темы, которую они с Антоном фанатично разрабатывали. Яна не особо вдавалась в подробности, но было совершенно очевидно, что Мишаня с Антоном надумали грандиозный проект, который, понятно, перевернет мировую науку, и для этого надо было достать дорогущее оборудование, а главное — спонсора, который бы оплатил их затею. Сейчас Мишаня находился в крайней степени ажиатации.

— Антон! — заорал он так, что аж «дал петуха», — не хватает всего пяти тысяч баксов! Я нашел магниты! Поворотные!!!! По одному Тесла каждый! Этого хватит! Всего две тысячи, Тоха! Где взять?!

— Э, тихо, тихо, — Антон даже тряхнул его за плечо, — тормози орать, так-то я с девушкой.

— Привет, Ян, — Мишаня бросил на нее торопливый взгляд и снова преданно уставился на Антона, разве что хвостом не вилял и не дрожал, хотя кто его знает.

— Давай в квартиру зайдем, — Антон легонько подтолкнул его к открытой двери.

— Да, да, проходите, — засуетился Мишаня, отступая в коридор, — Но ты меня слышал? Я тебе с утра названиваю, о у тебя «абонент недоступен».

— Деньги кончились. Давно. Откуда у нас, студентов, деньги на мобилу?

— Ну да, вот я как раз о деньгах. Хотел родителей раскрутить, но они говорят «Нет, мы в Ялту в августе поедем», ну как назло! У кого занять?

Тося, неумолимо продираясь через Мишанины вопли, неумолимо продвигался в гостиную, ведя Яну за руку следом. Сели на диван. Яна огляделась — высоченные потолки, протертый паркет и книги — много, много книг. Везде, на полках, в шкафах, на столе, а еще какие-то бумаги, чертежи, полу свернутые рулоны миллиметровки с графиками, вся стена справа плотно завешена листами, мелко исписанными формулами, причем многие из них явно Тосиным почерком. Здесь они в основном и заседали последние два года. Иногда Мишаня приходил к ним в общагу, но всегда производил впечатление человека уравновешенного. Видать, и впрямь ситуация была волнительной. Антон тоже сжимал и разжимал кулаки, что говорило о том, что он взволнован.

— Может, чаю? — спохватился Антон, а, Ян?

— Нет, спасибо, Мишань. Куда там? Жара такая. Вы решайте свои вопросы, я так посижу.

— Давай по порядку, — сказал Антон, — что там у тебя?

— Во-первых, — затараторил Мишаня, я нашел помещение. Подвал, но сухой. На Щелковской. Друг отца обещал сдать. Ну, не сдать, а бесплатно пустить. Там квадратов сто, разместимся. Стены толстые, доступ, главное, к воде есть. К сети не подключишься, придется от аккумуляторов при старте прикуриваться. Аккумуляторы я знаю, где достать. Литиевые, с конверсионного завода. Их якобы спишут. Не важно. Теперь про магниты: обещали два по Тесле каждый. Ты хоть представляешь, какая это удача? Я думал, мы их вообще никогда не найдем, а тут аппараты какие-то медицинские папин партнер из Швейцарии поставляет, ну, знаешь, томографы из них собирают, так он нам их на неделю просто напрокат даст, мы же вернем, ничего им не будет. Но за поворотные магниты придется пробашлять, хоть убей, тоже по одному Тесла каждый. Барыга, я так думаю, из числа расхитителей ускорителя, хочет по тысяче за каждый, сука! Прости, Ян. Где взять? Тоха, думай!

— Так, так, так, — Антон встал и заходил по комнате, то и дело задевая свисающие со стола листы, — Ну, где занять я, предположим, знаю. Дядька у меня двоюродный в Москве, он, предположим, одолжит. А как отдавать-то будем? — Антон тоже уже почти орал.

— Не знаю! Но мы ж надеемся, что сработает! Если получится доказать, что Эверетовские миры реально существуют? Тогда… Это даже не финансовый вопрос, это… бомба!

— Мишань, давай не орать. Если бы потенциальный спонсор нас сейчас увидел, то не то, чтобы денег не дал, а скорую бы вызвал. Короче, давай так: я прямо сейчас звоню дядьке. Если одолжит, так-то дело в шляпе. Звонишь тогда своим гнусным барыгам, снимаешь подвал. Идет?

— А то ж! — и Мишаня, пошарив рукой под столом, извлек из-под завалов допотопный дисковый телефон, — номер помнишь?

— Так-то у меня феноменальная память, — ослепительно, по мнению Яны, улыбнулся Антон, — А ты вот пока девушку развлеки. А ты мы с тобой вахлаки-вахлаками, тебе не кажется?

Пока Антон долго и подробно расспрашивал дядюшку о его давлении и уровне сахара в крови, Мишаня повел Яну в соседнюю комнату, которая оказалась как раз-таки кабинетом, и, тыча пальцем в огромный чертеж какого-то хитрого компактного ускорителя на стене, страстным шепотом зашептал, что без Тоси он ни за что бы не справился, что они на грани феерического открытия, и что они практически доказали существование параллельного мира.

— Еще немного, и из гипотезы это станет фактом, привстав на цыпочки, шептал он, стараясь одновременно прислушиваться, о чем там говорит Тося.

— Я в вас верю, — заверила его Яна, — Правда верю. Антон просто горит этой идеей. У меня хорошее предчувствие, честное слово.

— Ян, Антон — мозг. Идея, считай его. Но администратор из него никакой. Все на мне, все на мне! Но сейчас я правда не знаю, что делать, где денег взять? Ты, случайно, не…

— Дааааст! — заорал из соседней комнаты Антон, — и Мишаня бросился к нему.

— Ух ты! Вот это да! Вот это сфартило! Тогда я сегодня же все порешаю!

— Давай, Мишань, дело за тобой. Нам бы только до монтажа дорваться. Пока лет, надо успеть до учебы. Я тогда на Урал не полечу, — он взглянул на Яну, — Хотя… Надо же тебя, Ясь, со свекровью познакомить.

— О, со свекровью? — ревниво прищурился Мишаня, — то есть вы… Женитесь?

— Ну да! — Антон привлек ее к себе, заулыбался.

— Ну, вообще-то я еще не решила, — рассмеялась Яна, глядя на него счастливыми глазами.

— Ой, да лааадно, — Антон чмокнул ее в щеку, — не решила она!

— Эээ, я вам не мешаю? — чопорным голосом спросил Мишаня, он явно отвлекся от своей идеи фикс, — А то может мне выйти и оставить вас одних?

— Ладно, Мишань, мы пойдем пожалуй, а то еще сегодня с тещей знакомится, — Антон протянул ему руку.

— Ладно, ребята, рад был, прямо счастлив. Да что там «был», я и сейчас рад. Тоха, свидетелем-то я буду? Свадьба когда?

— Ты конечно. А насчет свадьбы мы еще и не говорили ни разу, да, Ясь?

— Да какая уж тут свадьба, у вас же долгов как шелков, как я понимаю.

— Да, — Но когда мы сказочно разбогатеем, а это стопудово, — развел руками Мишаня, — я мы такую свадьбищу отгрохаем! Огого! Весь поток в шампанском утопим!

— Ой, — рассмеялась Яна, — Мишань, я тебя умоляю, там же девяносто процентов таких ботаников, что хватит и одной бутылки шампанского на всех!

И они, распрощавшись, стали уже спускаться по лестнице, а Мишаня продолжал кричать в открытую дверь,:

— А свидетельница кто? Она такая же красивая как ты?

— Это он тебе как бы комплимент сделал, — шепнул Тося Яне.

— Когда деньги возьмешь, позвони! — раздалось сверху, — Желательно прямо сегодня!

— Ладно! — крикнул Антон в гулкую глубину подъезда Антон, и они вышли на улицу, сразу оказавшись в привокзальной толпе.

Всю дорогу до Королева Антон рассказывал Яне об их с Мешаней проекте, так что доехали незаметно. От станции Подлипки до Яниного дома шли пешком мимо каких-то гаражей и унылых заводских заборов, перемежающихся застройкой шестидесятых годов. В маленьком магазинчике около проходной военного городка купили тортик, кофе и букет цветов для Марины Ивановны. Пошли дальше вдоль территории НИИ. Антон крутил головой, ему было страшно интересно, где прошло Янино детство, где школа, в которой она училась и даже детский сад.

— А вот здесь мой отец здесь работал, — кивнула Яна на бетонное здания на территории научно-исследовательского института, — А вот, кстати ЦУП.

— Ничего себе, — Антон даже остановился, — То есть я знал, что он здесь, в Калининграде…

— В Королеве, нас в прошлом году переименовали.

— В Королеве. С ума сойти, хотел бы я посмотреть хоть одним глазком, как это все происходит. Представляешь, какая ответственность.

— А ведь еще совсем недавно и компьютеров не было, отец всю жизнь на логарифмической линейке считал.

— Я тоже умею, — улыбнулся Антон.

— Я тоже, ясен пень, как говорил папа.

— Эх, повезло же мне! Отхватил дочь самого Ленского! По-любому войду в историю.

— О, это амбиции?

— Не, это плохое слово, я в словаре смотрел. Но войти в историю… мммм… было бы неплохо, — они подошли к Яниному дому.

Семья профессора Ленского жила в серой кирпичной хрущовке, в трехкомнатной, но очень тесной квартире на первом этаже. В подъезде вечно пахло сыростью из подвала, где вечно протекали трубы. Подъезд, давным-давно выкрашенный в трупно-серый цвет, изрядно пооблупился. Войдя в него, Антон обернулся к Яне с недоумением на лице. Они остановились перед дверью.

— Да, — сказала Яна, — папа был бессребреником, никогда ничего не просил, квартиру какую дали, такую и взял. Мама его за это ужасно пилила. Впрочем, не только за это и не только его. Вообще, пока не зашли, хочу сказать, что мама — человек… Непростой. Ты, пожалуйста, не реагируй. Даже если она будет говорить что-то неприятное обо мне, например. Или о папе. Или вообще о жизни, о людях, неважно. Хорошо?

— Ясенька, о чем речь? По-любому, это же твоя мама. Я буду ангелом, хотя, — он грозно сдвинул брови и страшно раздул ноздри, — ты знаешь, женщина, меня лучше не доводить! — Яна рассмеялась и нажала на кнопку звонка.

Мама открыла сразу. На ней было черное платье в огромных желтых цветах, волосы неопределенного цвета собраны в пучок, на губах ярко-красная помада. С тех пор, как Марина Ивановна уволилась с работы, привычка одеваться согласно этикету, принятому в среде товароведов и завхозов, у нее осталась, и с утра первым делом она наносила на лицо толстый слой грима и облачалась в любимые ей яркие платья. Антона поразило, насколько Яна на нее не похожа. Марина Ивановна была компактной, худощавой, с мелкими чертами лица, очень тонкими губами, изогнутыми в брезгливую линию. Она чуть сутулилась, от чего казалась еще ниже ростом. Яна же была настоящей скандинавкой — прямой нос, огромные голубые глаза, очень светлые, с темным ободком, светлые волосы, выгоравшие летом до платиновых, длинные ноги. Она была статной, яркой. Увидев ее один раз, невозможно было не узнать в следующий. «Должно быть, в отца» — подумал Антон, видевший только его черно-белые портреты в книгах.

Марина Ивановна бросила придирчивый взгляд на Антона снизу вверх, потом несколько натянуто улыбнулась:

— Ну проходите, — Яна подтолкнула Тосю вперед. Он с трудом поместился в крохотном коридорчике.

— Привет, мам!

— Янка, ну ты даешь, — охнула мать, невольно теснясь в сторону кухни, — Я думала, ты самая длинная в семье будешь, а ты вон какого великана себе нашла! — она кокетливо протянула Антону руку ладонью вниз, — Ну, раз Яна не торопится нас знакомить, то придется самой. Марина Ивановна. А Вы, стало быть, Антон.

Тося растерялся, схватил ее руку и стал трясти, одновременно пытаясь вручить Марине Ивановне букет. Прошли в так называемую гостиную. Присесть было решительно некуда. На диване громоздились завалы из маминых любимых журналов, каких-то коробок, одежды. Яна явно расстроилась.

— Мам, ты нас что, не ждала?

— Почему же? Ой, спасибо, не стоило, — Марина Ивановна взяла торт из Яниных рук, — А лекарство привезла?

— Ты же ничего не говорила.

— Говорила, вчера, когда ты звонила.

— Нет, мам, я бы купила!

— Что-то у тебя с памятью плохо. Не понимаю, как ты сессию сдала. Это, видимо, из-за роста. Говорят, у слишком высоких людей кровь до мозга плохо доходит, — и Марина Ивановна метнула проницательный взгляд на Тосю.

Яна вспыхнула, но Антон легонько сжал ее руку, и она промолчала.

— А пойдемте пить чай, — как ни в чем не бывало пропела Марина Ивановна.

Спустя пять минут они уже сидели на крохотной кухне за столом, покрытом выцветшей клеенкой, Марина Ивановна в своем коронном месте на углу, Антон все никак не мог приладить свои ноги, а Яна грела на огне чайник со свистком. Пока мама допрашивала Антона с пристрастием, Яна успела быстро отмыть несколько тарелок, ложек и чашек, покрытых культурным слоем старой заварки, зная заранее, что мать в лучшем случае ополаскивала посуду водой. Всякий раз, навещая маму в течение последнего года, Яна старалась наводить порядок, всякий раз тратя по нескольку часов на уборку. Но все равно было досадно, что несмотря на то, что Яна позвонила заранее и предупредила Марину Ивановну, что приедет знакомить ее с Антоном, она и пальцем не пошевелила, чтобы придать квартире хоть сколь-нибудь товарный вид, и Яне было страшно неудобно перед Антоном. За беспорядок, за этот допрос, за то, что в доме нет ни одного портрета Николая Казимировича. После Яниного отъезда мама куда-то их убрала. На креслах громоздились кучи одежды, пианино покрывал толстый слой пыли и каких-то старых газет, в раковине громоздилась гора грязной посуды, которую Яна сейчас и перемывала. А мама продолжала допрос:

— И где вы жить планируете? — по ее царственному лицу и поджатым губам было видно, что она настроена критично.

— Пока в общежитии, потом снимать будем, потом купим квартиру, — Антон отвечал быстро и честно, со своим еле слышным уральским говорком. Он не стелился, не пресмыкался и не восхищался красотой и интеллектом Марины Ивановны, за что, как видела Яна, она сразу его невзлюбила.

— Купим, — Марина Ивановна саркастически приподняла бровь, — А Вы, молодой человек, судя по выговору, иногородний?

— Мама, — бросилась на защиту Яна, — Молодой человек — гениальный физик, даже не просто талантливый, он…

— Ой, — перебила Марина Ивановна, — знала я одного гениального физика. И что? — она развела руками, — что мы видим?

— Мы видим дикий бардак, который ты здесь развела! — Яна заметно повысила голос, — с тех пор, как я уехала, ты хоть раз здесь убиралась, а? За год? — Антон, обернувшись скроил ей лицо типа «не надо».

— Яночка, — Марина Ивановна лучезарно ей улыбнулась, — Ты же знаешь, я не девка-Парашка полы драить. У меня масса других интересов в жизни, — она поправила пучок на затылке, и Антон отчетливо понял, что она нарочно провоцирует всех вокруг, что она питается их реакцией.

— Мама, — голос у Яны уже заметно дрожал, — ну зачем ты так? Антон так уважает отца, он все его работы читал, а ты… ты…

— А то я? — Яночка, я просто не хочу, чтобы ты повторяла мои ошибки. При советской власти еще можно было как-то пробиться в науке, обладая, конечно, определенными личными качествами. Знаешь, как некоторые крутились? Но надо было заводить полезные знакомства, не брезговать, как твой отец, всякими нужными связями, гости, цветы женам, подарки. Глядишь, и академиком бы стал. И жили бы мы в высотке на Краснопресненской. Но нет, он даже от квартиры в Москве отказался, отдал проныре Хлопину, потому что, видишь ли, ему нужнее. Так что извините, что я за вас беспокоюсь! — Она обиженно поджала губы.

— Не стоит беспокоится, Марина Ивановна, — старательно избегая своего уральского говора, сказал Антон, — мы еще молодые, всего добьемся сами.

— А родители у Вас кто, Антон?

— Простые люди. Отец был агрономом, он умер, когда мне было три, мать воспитательница в детском саду. Живет в Ревде, недалеко от Екатеринбурга, в частном доме. Хозяйство у нее большое — коровы, свиньи, огород.

— То есть, Вы из… крестьян? Как же Вы умудрились в такой ВУЗ поступить?

— Мама, твои родители тоже «из крестьян». А Антон — гений, я же говорила, — Яна встала, уронив стул, Антон потянул ее за рукав, не надо, мол, поднял стул, она села, тяжело дыша.

— Ох, — вздохнула мать, качая головой, — Она у меня такая нервная, Вы видите?

— Никогда не замечал, — сухо сказал Антон.

Прообщавшись таким образом еще с полчаса, Яна незаметно пощипывать за ногу Антона, глазами выразительно указывая на дверь. На прощанье Марина Ивановна еще несколько раз напомнила Яне, какие ей привезти лекарства, а заодно уже в коридоре подробно, торопясь перечислила ей все свои диагнозы, причем все они были плодом ее воображения.

Наконец, вышли на улицу. После темной, сырой квартиры, город показался сказочно живым и прекрасным. Хотелось скорее домой, в общагу. Антон знакомство с мамой не комментировал, а Яна и не спрашивала. Только в электричке, видя, что Яна все же расстроена, Тося сказал:

— Ясь, ну что ты, в самом деле? Ты считаешь, что я, даже теоретически, могу запариться из-за твоей мамы? Просто, наверное, где-то в параллельном мире она — королева, а здесь никто этого не понимает, — улыбнулся Тося.

— А может где-то в параллельном мире она поступила вовсе не в Пищевой институт, а в Театральный. И сейчас она великая актриса, снимается у Бондарчука, ездит по миру, у нее машина с шофером и домработница. А муж — миллионер. — Яна положила голову ему на плечо и смотрела в окно, за которым уже проплывали Сокольники, — Может быть поэтому всю жизнь внушала мне, что я глупа, некрасива и бездарна? Звезда может быть только одна. И это она, разумеется. И вот теперь я поверить не могу, что ты… Что мы вместе, и ты меня любишь. То есть нет, могу, — спохватилась она, — и верю, и знаю, что мы всегда-всегда будем вместе, но это как… страшно даже, что все так прекрасно! Я боюсь, что не заслужила… — Тося развернул ее к себе и поцеловал.

— Ясная, если бы мужем твоей мам был бы не твой отец, то тебя бы не было, а такого не могло произойти ни в одном из Эвереттовских миров. В любом бесконечном множестве пространств и времен ты существуешь. И я. Знаешь почему? Потому что именно и только наше сознание способно распознать их существование.

— Распознать признаки того, что Эвереттовские миры существуют, но не осознать. Знаешь, Борхес писал, что если бы нам однажды показали всё бытие, мы были бы раздавлены и уничтожены. Мы бы все мгновенно погибли. Потому что в бесконечных мирах не существует времени, а время — дар вечности. Оно позволяет нам жить в последовательности, потому что мы не вынесли бы страшной тяжести совокупного бытия вселенной.

— Жаль, у меня нет времени читать художественную литературу, — улыбнулся Антон, — Борхес — это ведь писатель, да? Кто знает, малыш, прав ли твой Борхес? Я, например, собираюсь рискнуть. Если у нас с Мишаней получится, и мы сможем послать пучок со спутанными спинами одновременно на две мишени, то может, получим какую-то ответку.

— Но как вы собираетесь делать это в подвале?

— Да, это стремно. Охлаждение, аварийный выход для пучка… Не хотелось бы подорвать весь район.

— Да что там район? Всю Москву.

— Да что там Москву? Всю Россию! Но мы же не собираемся разгонять их до скорости света, тут главное не это, а то, что никто пока не пытался направить одну пару на две мишени, понимаешь, при передачи на одно приемное устройство, срабатывает другое, то если направить на оба, то может пройти обратка с той стороны, если Эверетт прав, то… — и он снова пустился в свои бесконечные квантовые дебри, и Яна продиралась туда вслед за ним, и Королевский морок подернулся дымкой и отступил. И Яну захлестнуло волной нежности и благодарности к Тосе, уже вовсю размахивающему руками и рисующему на грязном стекле электрички какие-то схемы, с такой силой, что на глазах выступили слезы. Она не сводила с него глаз и слушала, одновременно ощущая мерный пульс счастья внутри.

5

Яна вышла из ванной, на ходу накидывая белый халат и, вытирая короткие теперь волосы полотенцем, подошла к окну. Солнце уже успело скрыться за домом, на подъездной дорожке пролегли косые тени от кедров. По газону ездил на райдере Андрей, кто-то из садовников пересаживал бордюрные розы, тайка Ваан мыла из шланга парковочную площадку перед гаражом. В дверь деликатно постучали. «Догадайся, кто», — мрачно подумала Яна и, не оборачиваясь, крикнула, «Войдите»!

— Яна Николаевна, — кашлянув для приличия сказала Нина у нее за спиной, — Опять Марина Ивановна звонила. Я сказала, что Вы заняты. Но, полагаю, она Вам на сотовый перезвонит. Хотите, я отвечу?

— Нет, спасибо. Я сама.

— Что-нибудь желаете? Кофе? Сок?

— Нет.

Нина постояла еще немного словно собиралась еще что-то сказать, потом бесшумно вышла. И в ту же секунду Янин мобильник запел «All of my love». Яна подошла к столу. Да, это была мама. На экране высветилась ее фотография: огромная белая шляпа, темные очки, красная помада на тонких губах. Яна провела пальцем по стрелке «Ответить».

— Алло, мам, привет.

— Яночка, да что ж такое? С утра не могу тебе дозвониться! Почему ты трубку не берешь? Что значит «занята»? А вдруг мне плохо? Вдруг…

— Мам, — попыталась перебить Яна, — на самом деле я…

— Вдруг я умираю? Ты знаешь сколько мне лет? У меня, между прочим, деньги кончились. А кардиолог сказал, что надо ехать в санаторий. На Баден-Баден я у тебя, конечно не прошу, но в Израиль мне просто необходимо. Скажи Олеже, что мне срочно нужно хотя бы тысяч десять.

— Мама, я ни о чем его просить не буду, ты…

— Яна, — голос у Марины Ивановны театрально дрогнул, — Я твоя мать. Я тебя родила, а ты не хочешь мне помочь?

— Мама, позвони ему сама, вы же так дружите.

— А ты что же, не дружишь с собственным мужем?

— Долго объяснять.

— Ничего, я не спешу.

— А я спешу — Яна поймала себя на том, что совсем не заводится. Тон у нее оставался спокойным и это, видимо, вызывало раздражение в ее матери.

— Куда это, интересно узнать, ты так спешишь, что и минуты с матерью поговорить некогда?

«Я собираюсь повеситься через примерно через час,» — подумала Яна, но вслух сказала:

— Мне надо собраться и срочно выезжать в Тринити, меня ждет Олег.

— Ааааа, — слово «Олег» вызывало у Марины Ивановны большое уважение, — Ну тогда собирайся. Но все же о деньгах поговори, мне срочно надо, — и она не попрощавшись отключилась.

Яна взглянула на экран и уже хотела провести по нему пальцем, чтобы заблокировать, как тут же увидела новую цифру «один» над иконкой сообщений. Яна прикоснулась к ней. «ЯСНАЯ, МАЛЫШ, ЭТО Я. ПОЛУЧИЛОСЬ. ДЕРЖИСЬ, Я ТЕБЯ ВЫТАЩУ.» Рука задрожала. Яна на негнущихся ногах подошла к кровати. Села. «Ясная»? Так звал ее только один человек, и она никому, ни одной живой душе об этом никогда не говорила. Это было одно из их очень личных слов, никогда не произносимых на людях. Сердце бешено заколотилось. Замутило. Яна осторожно положила телефон рядом. «Что это, — спотыкались мысли в ее голове, — Олег что-то пронюхал? Откуда он мог знать? Никто! Вспоминай! Может, я от таблеток уже ничего не соображаю? Боже мой! А ведь никто не видел его тела! Неужели?!»

И тут телефон снова звякнул, Яна тут же схватила его и прочитала:

«СВЯЗЬ ОДНОСТОРОННЯЯ. ЭТИ СООБЩЕНИЯ НЕ СОХРАНЯЮТСЯ В ПАМЯТИ УСТРОЙСТВА. ОН НЕ УЗНАЕТ. СЛЕДУЙ МОИМ ИНСТРУКЦИЯМ ПОШАГОВО. Я ВЫВЕДУ ТЕБЯ. ВЕРЬ МНЕ, ЯСНАЯ. ДО УТРА ЖИВИ КАК ОБЫЧНО, НЕ ВЫЗЫВАЙ ПОДОЗРЕНИЙ. УТРОМ Я С ТОБОЙ СВЯЖУСЬ. ПИСАТЬ БУДУ КОРОТКО, ТАК НАДО. ДЕРЖИСЬ, ЯСНАЯ! ПРОРВЕМСЯ! ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО МИНУТ ЭТО СООБЩЕНИЕ ИСЧЕЗНЕТ И НИКТО ЕГО НЕ ОТСЛЕДИТ. ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! ТОСЯ.»

— Господи, — прошептала Яна замороженными губами, — Не смотря на абсурдность происходящего, сквозь шок пробивалась уверенность, что и вправду он, Тося. «Вот оно, — рвано думала Яна, — Это галлюцинации. Шизофрения? Не мудрено, после такого количества таблеток, выпитых за последнее время.»

Но тот факт, что ей вообще вспомнилось слово «шизофрения», говорил как раз о том, что нет, это не так. Последние годы Яна читала много литературы по психологии. «Так, хорошо. Проверить, видит ли, например, Нина это сообщение, я не могу. Значит, предположим, что это и вправду Тося. Случилось чудо, к которому нельзя подготовится. Невероятно! Но тогда… Боже, тогда ее предательство преумножилась в миллион раз! Если с ним случилось что-то страшное, до такой степени, что он не мог выйти на связь, не мог дать о себе знать, если его похитили, держали взаперти долгие годы, его интеллект и знания дорогого стоят, а она… она… Она не должна была терять надежду! Никогда! О, как ее подвела интуиция! Почему, почему она поверила, что он мертв? Что теперь делать?

Яна взяла телефон трясущейся рукой. Несмотря на шок, она ни на секунду не забывала о слежке. Со стороны ничего не должно быть заметно. Яна открыла сообщения. Первого уже не было. Оно бесследно исчезло. Если бы охрана, а это входило в их обязанности, зафиксировала смс, пришедшее на Янин мобильный от ее бывшего мужа, они бы немедленно позвонили Олегу, а он ей. Уже давно позвонил бы. Может, это его садистские шутки? Нет, вряд ли. Во-первых, только Тося называл ее Ясной, причем строго наедине, во-вторых, она каким-то невероятным участком сердца, сознания или души точно знала, что сообщение от Антона. Это были его слова, его эмоции, его тепло. «Так, соберись, тряпка, — сказала себе Яна, — Выровняй дыхание. Вот так. Раз-два-три-четыре… Похоже, на сегодня суицид отменяется. Вот так: вдох-выдох. Яна снова взглянула на экран телефона. Сообщений уже не было.

Яна встала. Оказалось, что жутко болит голова. Немного мутило. Она прошлась по спальне, пытаясь собраться с мыслями. «Значит так, — думала она, — В любом случае лучшая тактика — выждать. Надо тянуть время. Если это Олеговы штучки, то план А все еще в силе. Веревка в дупле. Если по его поведению я пойму, что это не он, то в самом деле есть надежда. Боюсь поверить, но вдруг? Тогда я просто дождусь завтрашнего дня, дождусь указаний и буду следовать им, куда бы меня это не привело. Хуже все равно не будет. Вдруг случилось чудо? Боже, как страшно опять начать надеяться! Но если есть хоть один шанс из миллиона… Господи, пусть так и будет! Олег не должен ничего заподозрить. Как там было? Не вызывать подозрений, жить как обычно. Хорошо, это я могу». И Яна решительно подошла к переговорному устройству, нажав кнопку, сказала:

— Виктор Николаевич, пришлите ко мне, пожалуйста, Нину.

И Яна заметалась по комнате. На ходу сняла халат, чуть не упала, запутавшись в нем, в гардеробной стянула с вешалки первое попавшееся платье, мельком взглянула в зеркало, поняла, что выглядит дико. Волосы дыбом, лицо пошло красными пятнами, руки трясутся. «Надо срочно успокоиться», — сказала себе Яна, остановившись и прижав руку к груди. Закрыла глаза и попыталась выровнять пульс. Как после бега. Задышала ровно. Вроде, начало получаться. «Господи, — думала Яна, — если ты дал мне надежду, а потом снова отнимешь ее, я этого точно не переживу. Но я уже смирилась с самым худшим, Господи. Я дошла до того предела, где не страшно. Прости меня за это». Сердце немного успокоилось, дыхание стало ровнее. «Так. Хорошо». Яна открыла глаза. Взгляд уже менее безумный.

В дверь постучали.

— Войдите, — крикнула Яна, выглядывая из гардеробной. Нина с любопытством выворачивала голову, пытаясь, видимо, завернуть взгляд за угол.

— Нина, позвони Олегу, скажи, что приеду в Тринити к четырем. Может, немного опоздаю. Пусть машину подадут через пятнадцать минут.

— Хорошо, Яна Николаевна, подозрительно поглядывая на хозяйку, сказала Нина, — с Вами все в порядке?

— А почему ты спрашиваешь? — Яна выглянула из-за двери уже в красном платье.

— Мне просто показалось…

— Креститься надо, — оборвала ее Яна, и подумала: " Ну конечно, у меня голос не такой мертвый, как обычно. Хозяйка почему-то никак не дохнет. Это раздражает. Да, Ниночка?»

Через пятнадцать минут Яна действительно сидела в машине и выглядела вполне достойно: красное платье чуть выше колен, туфли на среднем каблуке, высветленный ежик волос топорщится вполне стильно, красная помада. «Ягуар» тронулся в сторону ворот, и Яна передвинулась на заднем сидении так, чтобы водитель не видел ее в зеркало заднего вида. За окном тянулся огромный ландшафтный парк, так искусно притворяющийся настоящей живой природой, что Яна сама порой забывала, что это не так. Выехав с территории, машина двинулась по серпантину на восток, в сторону Тринити. Яна неотрывно смотрела в окно, а в голове у нее бешено прокручивались разные варианты развития прошлых и будущих событий. Бывали моменты, когда она думала, что Олег мог быть причастен к исчезновению Антона. Теоретически он был способен на это. Возможно и то, что Антон исчез по воле неких правительственных структур, ведь та область, в которой они с Мишаней работали, очень даже подпадала под гриф «Совершенно секретно», и кто знает, не случилось ли утечки. Мишаня мог что-то знать, но, опять же, он был так потрясен и раздавлен, что только великий актер мог такое сыграть. Все это Яна передумала миллион раз. Могло случиться все, что угодно, именно это и сводило ее с ума, но до сегодняшнего дня в глубине души она знала, что Антона нет в живых. Она это чувствовала. А сегодня… Сегодня это фатальное чувство вдруг резко сменило полярность. Сейчас Яна была практически уверена, что Антон жив и прислал ей весточку. «Да, он жив, я знаю!» — повторяла Яна про себя всю дорогу до города. За окном плыл океан. Дорога то приближалась к нему, то уходила в холмы. Вот в низине показался Тринити. Город — это громко сказано, скорее большая рыбацкая деревня. Простые яркие деревянные дома, похожие, скорее, на огромные избы. Церковь, в заливе причалы с лодками. Когда Ягуар припарковался около самого приличного в Тринити ресторана, Яна очнулась от транса. Она рассеянно взглянула на себя в зеркальце, водитель открыл ей дверь и подал руку, Яна вышла из машины и направилась ко входу, по дороге обратив внимание на то, что машина Олега уже здесь. Внутри «Твайн Лофт» тоже походил на избу. Деревянные стены, простые столы. Сюда приходили местные рыбаки с женами, полицейские, хозяева лодок и отелей. Хозяева знали каждого, обязательно перекидывались с посетителями хоть парой слов. Сейчас ресторан был пуст — сезон отпусков еще не начался, посторонних в Тринити почти не было. Яна который раз подумала, что выглядит слишком пафосно в своем красном платье, но Олег всегда настаивал на том, чтобы держать марку, и всюду, как правило неуместно, давал понять всем и каждому, что он богат и влиятелен. Яна прошла через зал, кивнув хозяину мистеру Паркеру, протиравшему бокалы за барной стойкой. Стол был сервирован в углу, как обычно, но мужа Яна увидела на террасе. Он сидел в шезлонге, развязав галстук и подставив лицо холодному северному солнцу. Яна постучала пальцем по стеклу, он обернулся, вскинул брови и, тяжело поднявшись, направился в зал.

— Не думал, что ты приедешь, — сказал он, входя.

— А почему нет? Дай, думаю, прокачусь, хоть развеюсь.

Яна присела к столу. Кондиционеры не работали, лето, как всегда, в Ньюфаундленде, было прохладным. Солнце прогревало зал, ветер с океана легко шевелил белые льняные шторы. Чуть слышно звучал какой-то грустный блюз. Яна откинулась в кресле. Она не смотрела на мужа, взгляд ее замер там, где небо плавно переходило в океан, подернутый сегодня тонкой дымкой.

— Что-то опять случилось? — спросил Олег, выделив слово «опять», как будто Яна только и делала, что попадала в переделки. Она перевела на него взгляд, и увидела с такой внезапной четкостью, будто только что надела очки. Олег сидел, развалясь в кресле, словно пытался отвоевать у мира максимально большое личное пространство. Пиджак он снял, и было видно, как отъетое за последние годы брюшко нависает над штанами. На его лице — правильном и, наверное, даже вполне породистом, выделялись странно светлые, почти белые глаза. Смотрел он всегда прямо, в упор. И от этого «белого», как называла его Яна, взгляда людям становилось не по себе. В общественных местах Олег старался не стоять рядом с женой, чтобы не была видна разница в росте. Он был ей по плечо — коренастый, крепко сбитый «мужичок», и это впечатление не получалось исправить ни брендовой одеждой, ни властным выражением лица. Здесь, на острове он не завел ни одного приятеля, здоровался с людьми только в крайних случаях, ограничив свой круг общения прислугой и охраной, привезенными из России. Но дома, в перерывах между перелетами, ему не было скучно, он развлекался тем, что планомерно изводил жену.

— А должно что-то случиться, чтобы приехать обедать в ресторан? — Яна кивнула мистеру Паркеру, чтобы тот прислал официанта, — Ты уже сделал заказ?

— Да, треску с папоротником, чего и тебе желаю.

Подошел официант, приятный парень, сын хозяина Сэм, улыбнулся Яне:

— Good evening, Mrs. Vaicehovsky. Nice to see you!

— Hallo, Sam. How are you?

— Fine, especially when you come, thank you. What will you order?

— Треску бери, — перебил Олег.

— Tourtière, please, — улыбнулась Яна.

— Can I offer you some white wine?

— No, thank you, no any alcohol. Just still water, please.

— Just a moment, — и он пошел на кухню.

— Даже меню не принес, — сказал Олег ему вслед.

— Зачем? Я его наизусть знаю. И ты. И все на этом острове.

— Наверное, ты хотела сказать» на этом проклятом острове». С каких пор тебе здесь так сильно не нравится?

— Ты знаешь, — Яна перевела взгляд на океан.

— Нет, — в голосе Олега послышались саркастические нотки, — Я понятия не имею, какого черта еще надо моей жене, у которой есть восемь домов: на Рублевке, в Ницце, во Флориде, здесь, в Канаде, в конце концов, потому что моя жена любит покой, лес и северную природу, видишь ли. Если «этот остров» тебе надоел, может быть ты хочешь, чтобы я купил другой? Хочешь, например, Мадагаскар? Местных выселим, будешь гулять одна, — он помолчал, — или с собакой?

Яна дернулась, но не ответила. «Спокойно, — сказала она себе, — Не реагируй. У него не получится тебя спровоцировать. Помни, о чем сказано в послании. Веди себя как обычно, а обычно ты молчишь». Яна перевела взгляд на Олега.

— Я не говорила «проклятый». Мне здесь нравится.

— Ну конечно, — Олег отпил глоток виски, — И кухня отличная, да? Пироги с мясом! Простенько, как в деревне у бабушки. У тебя вообще вкусы незатейливые, да, Янок?

— Я сейчас вернусь, — Яна встала и направилась в дамскую комнату. Закрыв за собой дверь, она подошла к большому зеркалу и, облокотившись о столешницу, посмотрела себе в глаза, и застыла не мигая, пока изображение в зеркале не начало туманиться и расплываться. Тогда Яна тряхнула головой, тщательно вымыла руки, провела влажной рукой по ежику волос. Сказала себе: «Яна, ты держишься молодцом. Пусть он думает, что ты сломалась и смирилась», выровняла дыхание и вышла в зал.

Оказалось, что за окнами заметно потемнело. Надвигалась гроза. Ветер раздувал шторы, официанты закрывали окна. На столе стояла запотевшая бутылка минеральной воды, и высокий бокал, рядом стоял Сэм.

— Thanks, I’ll poul it myself, — улыбнулась ему Яна.

— Ok, Ma’am, — развел руками Сэм и отошел, а Яна, присев за стол, налила себе воды и отпила глоток.

— Так о чем мы говорили? — продолжая улыбаться спросила Яна у Олега.

— Я успел забыть, — отмахнулся тот, — Пока тебя не было, мне позвонили из Московского офиса, у них там опять проблемы. А завтра я лечу в Лондон.

— Надолго? — как можно безразличнее спросила Яна.

— А что?

— Просто спросила.

— Ты сегодня какая-то странная, — Олег прищурился, глядя ей в глаза, — Ты же знаешь, я сделал свое состояние не только благодаря интеллекту и таланту, но еще и благодаря интуиции, чуйке! А сейчас мне кажется, что с тобой… что-то не так.

Яна молчала, следя за тем, что не дрогнул и один мускул на лице, смотрела ему между глаз, куда так отлично было бы всадить пару пуль.

— Не понимаю, о чем ты, — сказала она максимально нейтральным тоном.

Тут шеф принес Олегу рыбу, долго ее нахваливал, улыбался то ему, то Яне.

— Thanks, Ted. I’ll appreciate, — отмахнулся от него Олег, взял вилку и нож для рыбы, — Хочешь попробовать?

— Я не люблю рыбу, ты знаешь.

— Не понимаю, зачем мы сюда приперлись. Здесь кругом рыба, все ей пропахло.

— Ты вроде сам меня пригласил.

— Нет, я имею в виду Ньюфаундленд вообще, — Он отпил еще виски, — О чем я говорил? А! О том, что ты сегодня странная. Таблетки пила? Смотри, я проверю.

— Не сомневаюсь. Просмотришь все записи со всех камер.

— А как же, — Ел он с аппетитом, — Я должен знать, чем занимается моя жена. Она же МОЯ. Ну, а поскольку, чуйка подсказывает мне, что с тобой что-то не так, попрошу Игорька особо за тобой приглядывать в мое отсутствие.

— Как скажешь, — Яна изо всех сил пыталась понять, не имеет ли этот человек какого-то отношения к посланиям, не очередная ли эта его извращенная шутка? Но чем больше она находилась с ним рядом, тем больше убеждалась — нет. Это не он. Точно, — Уверена, твой Игорек глаз с меня не спустит.

— Вот! — Олег тыкнул в ее сторону вилкой, — Это правильный ответ. Единственно правильный.

Сэм принес Янин пирог и три соуса к нему на отдельной тарелке.

— Bon appetit, — улыбнулся он Яне.

— Thank you, Sam.

— А не слишком ли энергично этот сопляк тебе улыбается, — проводив Сэма неприязненным взглядом, спросил Олег.

— Ну, ты можешь спросить у него, — Яна отрезала кусочек пирога, полила его сливовым соусом. Есть не хотелось совсем.

— Могу, но я спросил у тебя, — взгляд у Олега стал совсем белым.

— Я думаю, он старается быть вежливым с посетителями.

— С посетительницами.

— Возможно.

— Может, ты его на эту вежливость как-то провоцируешь?

— Нет. Я его никак не провоцировала.

— Меньше спеси, — почти прошипел Олег, нагнувшись к ней через стол, — мы же об этом много говорили, — Меньше спеси, больше смирения! Ты меня понимаешь?

— Да, Олег.

— Не слышу!

— Да, Олег, — почти крикнула Яна. Мистер Паркер обернулся в их сторону. Олег тут же кивнул ему и улыбнулся.

— Вот и хорошо, — он резко сменил тон, получив свою порцию Яниного унижения, пусть и мизерную, не то, что обычно.

Зазвонил мобильный. Олег отложил прибору, ответил на звонок:

— Да, Игорь. Угу. Ну хорошо. Завтра пошли Макса. Нет, тебя не отпускаю, я завтра улетаю на три дня. Хорошо. Давай.

«Ага, — прикидывала Яна, если бы Игорь засек сообщения — он бы сказал. Это раз. Во-вторых, улетает он на целых три дня. Это очень хорошо».

— Мать твоя звонила, — сказал Олег, положив трубку, — денег просила на Израиль или что там. Говорит, ты совсем не интересуешься ее здоровьем.

— Интересуюсь.

— А она говорит — нет.

— Хорошо, я буду больше с ней общаться, — Яне пришлось сделать над собой большое усилие, чтобы голос не дрогнул.

— Да уж, будь добра. Все же мать. Стариков надо уважать не смотря ни на что, мы же об этом много говорили. Я не хочу слушать ее стенаний. Деньги уже перевел.

— Спасибо, Олег, — «Перегнуться бы сейчас через стол и всадить бы тебе вилку в глаз, сука» — привычно подумала Яна и улыбнулась.

— Послезавтра прилетишь ко мне в Лондон. Шестого в Челси пати у Донбасса, надо быть с женой.

Яна обомлела. Сегодня первое августа. Третьего надо быть в Лондоне у этого уголовника на вонючем пафосном приеме? То есть у нее всего полтора дня. Успеет ли Антон вытащить ее отсюда за это время? Как?! Господи, а вдруг посланий вообще больше не будет? Вдруг интуиция ее опять подвела? Ведь почему она поверила? Потому что почувствовала, что слова его, и потому что «Ясная», — она бросила взгляд на клатч, в котором лежал мобильник, — «Не, Ясная, не паникуй. Все так и есть, случилось чудо. Антон рядом, он каким-то образом знает, что ты в беде, следит за всем, что происходит вокруг тебя, и поможет тебе. Доверься ему, все равно терять нечего. У тебя все еще есть план «Б».

Олег перехватил ее взгляд, задержавшийся на клатче всего на секунду.

— Что у тебя там?

— Где? — не сразу поняла Яна.

— В Караганде! — рявкнул Олег, — В сумке!

— Ничего.

— Дай сюда, — он подтянул к себе сумочку, открыл, — Так, помада, карты, пудра, телефон. Ага, телефон. Кто-то звонил? Писал? Игорек что-то пропустил? — он разблокировал экран и теперь быстро рыскал по приложениям. Хотя Яна и знала, что он ничего не найдет, но рефлекторно внутренне подтянулась, — Вроде ничего, но я проверю, — он швырнул телефон через стол. «Только б не сломал», — взмолилась Яна. Мельком взглянул на экран. Ничего. Цел. Хорошо.

— Ладно, — откинувшись в кресло и вытянув под столом ноги, процедил Олег. Подумал, сунул в рот зубочистку, — Я кофе не буду, мне пора в офис. Ты пей. Завтра пришлю к тебе стилиста, подберет тебе имидж для приема, шмотки и все такое. Не вздумай отбиваться. У Донбасса крайне важный тусняк намечается. Должна выглядеть на все сто. И улыбаться, поняла?

— Да, Олег.

— Вот и славненько. Я пошел, — он поднялся и, не оборачиваясь пошел к выходу, — Рассчитайся, — кинул он ей через плечо.

Яна смотрела, как он идет к машине, и ее рука со стаканом воды тонко звенела льдинками. «Пусть у него откажут тормоза, боги мои», — думала она, пока Олег сдавал назад и выезжал со стоянки. Подошел Сэм, улыбаясь чуть смущенно. По-русски он, конечно, не понимал, но Яне сочувствовал. «У меня опрокинутое лицо,» — подумала Яна и улыбнулась ему как могла открыто.

— The check, please, — попросила Яна и, не дожидаясь счета, сразу протянула Сэму кредитку.

Домой жутко не хотелось. Но придумать никакого предлога поехать куда-нибудь еще Яна не смогла, ее мысли были заняты другим. Поэтому она покорно села на заднее сиденье Ягуара и кивнула водителю, чтобы трогался. С залива налетали порывы ветра, начинало штормить, видно было, как над океаном черные тучи прорываются косыми дождями. Яна смотрела в окно и думала:

«Так. Я позволю себе предположить, что Антон жив. Сколько лет я пыталась смириться с тем, что это не так. Но раны не заживают. Если еще разок ковырнуть, я точно не смогу выжить. Но теперь у меня есть точный срок, — думала Яна, — Это даже хорошо. По крайней мере я точно знаю, что через полтора дня моя гребаная жизнь наконец изменится. И уже неважно, в какую сторону. Меня устроит любой вариант. Кошмар по-любому закончится. Либо смертью, либо счастьем, тьфу-тьфу-тьфу!» И всю дорогу, сидя в слепой для водителя зоне, она беззвучно шевелила губами, глядя в окно, то молясь, то улыбаясь, то по щеке ее текла слеза, то глаза расширялись от безумной надежды. Но когда машина остановилась на подъездной дорожке у дома, лицо у Яны было безупречно спокойным. Каменным. Мертвым, как всегда.

Весь вечер Яна провела в своей комнате. У Олега тоже была своя спальня, но периодически он приходил ночевать к ней, и Яна очень надеялась, что сегодня этого не произойдет. Она изо всех сил старалась не смотреть на телефон и делала вид, что читает. В десять вечера выключила свет и лежала в темноте, прислушиваясь к дальнему шторму и ветру в лесах. Олега все еще не было. Последнее время он допоздна задерживался в своем островном офисе, потому что его планы по продвижению во властные структуры требовали постоянных консультаций с рабочей группой. Сегодня не стоило ждать новых сообщений, надо было выспаться. Но в Яниной голове по-прежнему проигрывалась знакомая пластинка, без начала и конца воспроизводя запиленные до тошноты воспоминания, к которым теперь прибавилось еще и одно неизвестное, как говорил Тося. Очень хотелось как-то отключиться, но Яна твердо решила держать разум в чистоте, и не выпила на ночь привычного снотворного. Ветер усиливался. Снова начался дождь. Он косо бил по стеклам, и стало так шумно, что пластинка в голове звучала все тише и тише, и Яна не заметила, как уснула, часто вздрагивая во сне. Она не слышала, как около часа ночи подъехала машина, как Олег довольно громко разговаривал с начальником охраны Игорем на первом этаже, требуя быстрого отчета о Яне, включая все ее действия в интернете, звонки и письма. Не услышав ничего интересного, заглянул к ней в комнату и пошел спать к себе.

6

Осень наступила рано, весь сентябрь шли дожди, потом сразу начались заморозки. Яна с Антоном так и выбрались на Урал, в Ревду. А Яна так мечтала побывать на Урале. Ее отец работал там несколько лет и, не смотря на количество работы, в которую он всегда был погружен с головой, находил время поездить по тем местам, где, судя по семейным легендам, жили его предки по материнской линии. Были они золотодобытчиками из числа староверов, и Яна так живо представляла себе Уральские горы, озера, леса. Но поездку пришлось отложить. Предположительно, на весну.

Антон, правда, часто звонил маме и Яна подолгу разговаривала с ней по телефону и, если удавалось накопить, они высылали ей немного денег. Яна отчетливо представляла себе эту тихую женщину, словно была с ней знакома. В конце ноября Яна с Антоном поженились. Просто сходили в ЗАГС и поставили в паспорта штампы. Колец не покупали, свадьбу не устраивали — было некогда и не на что, но вечером встретились с Мишаней и Дашкой на Кузнецком мосту, посидели в кафе, выпили шампанского. Спать почти не получалось. По утрам они разъезжались по институтам, возвращались около восьми вечера, а потом до глубокой ночи писали свои дипломы. Причем Антону было гораздо сложнее, и ВУЗ посерьезнее, и проект, над которым они с Мишаней работали в подвале по ночам, отнимал последние часы от сна. Но тем более они с Яной рвались друг к другу каждую свободную минуту, скучали, созванивались, торопясь рассказывали, что происходит по нескольку раз в день. В разгар зимней сессии Тося сообщил, что наконец приезжает его мама, видимо утратив надежду дождаться сына с женой в Ревде.

И вот экзамены были сданы, мама действительно приехала, и оказалось совершенно такой же, как ее представляла Яна. Звали ее Марья Семеновна и была она маленькой славной женщиной с улыбчивым лицом. Марья Семеновна стеснялась Москвы, боялась метро, зато варила на плитке отличный суп из сушеных грибов, которых привезла с собой в холщевом мешке впрок на пару лет. Новый год встретили вместе, нарубили салатов, Яна «блеснула» своей фирменной селедкой под шубой. Потом Марья Семеновна заторопилась домой, потому что хозяйство было поручено соседке, а та могла в любой момент уйти в запой. На вокзале она обнимала Яну и просила присматривать за Антоном, а особенно — варить ему супы. Яна обещала.

Остаток каникул Антон надеялся провести в подвале, то есть, в лаборатории, как он говорил. И умолял Яну поприсутствовать, потому что когда начнется семестр, времени опять будет не хватать. В результате, в подвал переехали все втроем. Мишаня ворчал, что приходится спать на полу, что диван, честно привезенный им из дома теперь захвачен врагом, но когда по утрам Яна жарила им с Антоном яичницу на электрической плитке, резко добрел и пускался в рассуждения, что от баб тоже есть определенный толк. В подвале гнусно пахло плесенью, но Антон соорудил принудительную вентиляцию, и стало полегче. Яна как могла обустроила жилую зону, а что происходила в рабочей, понимала только в общих чертах. За два дня до начала семестра Яна, вернувшись из магазина с пакетом продуктов, обнаружила Антона с Мишаней скачащих в обнимку посреди лаборатории и, не успев понять, что случилось, тоже заулыбалась, слушая их дикие восторженные крики.

— Яся! Получилось! — заорал Антон, увидев ее.

— Ааааа! — кричал Мишаня.

— Что? Что? — смеясь и ничего не понимая спрашивала Яна, озираясь.

— Смотри! — Антон схватил ее за руку и потянул к столу, на котором огромной лентой извивалась огромная распечатка с данными последнего эксперимента.

— Вот! — тыкал Антон пальцем в последние строчки, — Вот! Сигнал прошел! Ты не поверишь!

— Я не понимаю! — пыталась докричаться до них Яна.

— Мы запустили в мишень вместе с пучком кодированный сигнал, и зафиксировали его на второй мишени!

— Да! Да! — кричал Мишаня, — И что-то изменилось в кодировке!

— Как? Может ошибка? — испугался Тося.

— Да неважно, главное — есть контакт! Антон, ты гений! — верещал Мишаня, срываясь на фальцет.

— Поздравляю! — Яна была безумно рада за Антона, — Вы такие молодцы! Я правда все равно не очень понимаю, но вы же мне потом все объясните, да?

— Ухххх, — Антон немного задохнулся, — В самом деле, хорош, Мишань. Перекур!

— Заслужили! — Мишаня сиял, как медный пятак, — Это надо обмыть!

— А давай!

Пока Мишаня бегал за вином, Антон кружил Яну по комнате, сбивчиво рассказывал о том потрясающем прорыве в квантовой физике, который они только что сделали, строил планы на будущее, говорил, что теперь уж наверняка они раздобудут нормальное финансирование, а это значит — больше возможностей, это значит — они изменят мир, фантастические идей сыпались из него одна за другой. Яна была так счастлива, это был самый яркий день в ее жизни. Она чувствовала, что присутствует при чем-то столь значимом, что теперь может смело сказать, что не зря живет. Что даже просто быть рядом с таким человеком, как Антон — это огромное счастье и большая честь.

Потом вернулся Мишаня, и они пили вино до поздней ночи, и рассказывали Яне невероятные истории, стараясь говорить на понятном ей языке, из которых следовало, что параллельные или какие-то другие миры точно реально существуют, что сегодня они практически доказали это, и Яна представляла себе, какие они. А вдруг там кто-то прямо сейчас тоже посылает им сигнал и, получив ответ, прыгает обнявшись, крича «Ура»? Изрядно перебравший Мишаня всё пытался объяснить Яне, за какого великого ученого она вышла замуж. Пьяно обнимался с Тосей и уверял, что сам никогда бы в жизни не допетрил до такого открытия, и что это Тосина заслуга.

Весной жизнь постепенно вошла в прежнее русло. Чтобы продвигаться дальше, нужно было действительно выбираться из подвала, закупать дорогое оборудование, нанимать сотрудников, получать лицензии, и вообще как-то легализовываться. Тося слегка приуныл. Мишаня был прав: Тося был ученым, а не администратором. К тому же вложить деньги в работу студентов никто особо не стремился. Институтская профессура, по мнению Яны, излишне ревниво отнеслась к Антоновским открытиям, критиковала его всячески, не доверяла результатам. С большим трудом удалось пробить публикацию в издании Академии Наук, но с кучей оговорок на предмет «непроверенной информации». Мишаня психовал. Во-первых потому, что был уверен, что их тормозят по каким-то политическим причинам, а во-вторых, потому что открытие в научном мире считалось именно Тосиным. Часто они с Антоном подолгу засиживались то в лаборатории, то в общаге строя планы, и тогда Яна думала: «Эх, был бы жив папа… Он бы помог.»

Диплом Тося дописал за месяц до защиты, а Яна еле уложилась в срок со своим «Озеленением цента Астрахани». Защитились они почти одновременно на пятерки. Первое лето своей взрослой рабочей жизни решили провести тоже по-взрослому. Теперь не было никакой повышенной стипендии, да и источников финансирования Антон пока так и не нашел. С начала июля вышли на работу: Яну взяли в городскую службу Озеленения и Благоустройства Северо-Восточного округа Москвы, Антон поступил в Аспирантуру МФТИ, и его пригласили на работу в «Ростехнологию», где он с группой физиков занимался как раз важнейшей для него темой квантовой телепортации. Мечта о собственной лаборатории не оставляла его ни на секунду, работать над чужими проектами было, безусловно, интересно, но двигать свой не получалось. Но, гладя на бешеный блеск его глаз в то время, когда он рассказывал Яне о своих идеях, она понимала, что он точно добьется своего. Рано или поздно. И все к тому, в принципе, двигалось.

Антон писал научные статьи, преподавал в институте, как положено аспиранту, заслужил великолепную репутацию на работе и, постепенно обрастая профессиональным авторитетом, становился всем известной фигурой в мире квантовой физики. Жили они по-прежнему в общежитии, слава аспирантуре! Но пора было подумывать о том, что будет потом. Антон брался за любую работу. Писал научно-популярные статьи для коммерческих изданий, помогал с диссертациями, даже репетиторствовал. Яна тоже старалась, как могла. Работала сверхурочно, по ночам переводила Тосины статьи на английский, с которым у нее было совсем неплохо.

Зимой две тысячи третьего у Антона умер двоюродный дядя, Николай Павлович, или Палыч, как всегда звал его Тося, оставив ему в наследство квартиру. Это было грустно и неожиданно. Палыч был одинок и как-то неприспособлен к жизни. На похороны пришли всего двое его приятелей и начальник ЖЭКа, где Палыч проработал последние двадцать лет. Яна с Тосей переехали в двушку на Пролетарке. Денег, отложенных за последние пару лет хватило на минимальный ремонт. Теперь у них был свой дом. Настоящий, где у Антона был свой кабинет, а спальня и кухня были разными помещениями. Яна быстро освоилась с ролью хозяйки, ей стало доставлять удовольствие обустраивать новый дом, принимать гостей, а самым частым гостем был, естественно, Мишаня. Они с Антоном часто засиживались до утра, бесконечно решая какие-то уравнения. Яна выдала им все оставшиеся от ремонта обои, отчего количество разбросанных по комнате бумаг несколько сократилось. Янина мама заехала один раз, осталась недовольна ремонтом и через час потребовала вызвать ей такси.

День рождения Антона первый раз встретили по-домашнему. Тося слегка посопротивлялся, он не особо любил всякие праздники, признавал только годовщину их с Яной встречи и Новый год. Но дата была круглой — двадцать пять лет. На кафедре ему надарили кучу подарков, поздравляли не только с днем рождения, но и с написанной диссертацией, защита которой была намечена на май, оставалось всего полтора месяца, но никто не сомневался, что она пройдет блестяще. Вечером приехали Мишаня и Дашка с новым кавалером. Засиделись до глубокой ночи, метро закрылось, Дашку с кавалером отправили спать в кабинет на диване, а Яна с Антоном и Мишаней перебрались на кухню и продолжили пить чай, переговариваясь как можно тише.

— Зря ты, Тоха, опубликовал ту статью в «Кванте». Я боюсь, как бы нами не заинтересовались военные, — зевнув, сказал Мишаня.

— Ну и ладно, — покладисто согласился Антон.

— Как ладно? Засекретят, и кирдык.

— Да брось ты, — Антон потянулся, задев рукой полку с посудой, — Ты же знаешь, в каком все развале. Так-то капитализм случился, всем на все плевать, кроме денег.

— А хоть бы и засекретят? — вмешалась Яна, — Что такого? Зато, может, лабораторию нормальную дадут.

— Не, просто засекретят, и ничего не дадут, вот чего я боюсь.

— Не каркай, — сказал Антон, — Мне вчера декан звонил, говорит, какой-то спонсор вроде наклюнулся. Не понимаю, зачем ему это надо, но может, зачем-то надо.

— Для пущего пиару, — заявил Мишаня, — Чайку мне еще плесни, Ян, а то голова трещать начинает.

— Шел бы ты спать, Мишань, я тебе постелила, правда на полу, ты уж извини.

— Ну вот, — расстроился Мишаня, — Давайте, лучше я лягу на вашей шикарной кровати, а вы на пол, а?

— Жениться тебе пора, — рассмеялась Яна.

— Ясно, — Мишаня встал поплелся в ванную.

— Что за спонсор, Акимыч не сказал?

— Не, ничего пока конкретного. Я даже думать лишний раз об этом не хочу. Столько раз надеялся, и срывалось.

— А вдруг?

— Вдруг. Было бы, конечно, не плохо. Без практики никак. Понимаешь, наука — вещь объективная. Нам нужен прорыв, а если мы его не сделаем, то его все равно кто-нибудь когда-нибудь сделает. Может, прямо сейчас где-то в Японии уже идет эксперимент, пока мы тут ходим-побираемся. Не то, чтобы обидно. Но ведь мы так-то первые докопались. А потом, можно и нужно идти дальше.

— Тосенька, — Яна села к нему на колени и, обняв, прошептала на ухо, — У меня такое чувство, что на этот раз получится. Вот увидишь. Будет тебе шикарный подарок на день рождения!

— Твоими бы устами, — прошептал Тося в ответ, — Вот этими, — и поцеловал ее.

Сколько раз потом Яна вспоминала этот разговор на кухне. Этот разговор, черт бы его побрал.

Спонсор и впрямь нарисовался. Научный руководитель Антона позвонил ему через пару дней, и просил срочно подъехать на кафедру и привезти с собой все материалы в «Приличном», — подчеркнул он, — Приличном виде. Спонсор был русскоговорящим, но с каким-то иностранным образованием и гражданством. Привык-де к красивым презентациям. Антон засобирался. Мишаня переписал по-новой диск, дополнив его новой информацией с красивыми графиками и доходчивыми картинками. Распечатали расчеты, купили красивые папки. Антон отвез все это Акимычу, не слишком рассчитывая на успех. Но предчувствия Яну не обманули. Акимыч перезвонил на следующий день. Антон был дома. Положив трубку, он заметался по комнате. Набрал Мишане, залетел в кабинет, задвигал там ящиками стола, Яна из кухни не слышала, о чем он там говорит, но было понятно, что волнуется. Наконец Антон появился на кухне и, схватив сырник со стола, объявил:

— Ясная, ты не поверишь, прямо как в воду смотрела! Спонсор заинтересовался. Приглашает нас в ресторан, — он победно помахал сырником, — Поговорить. Завтра. В семь. В «Пушкин»! Что делать?

— Как «что»? Идти, разумеется! Я тебе сиреневую рубашку поглажу, галстук не обязательно…

— А ты?

— А что я?

— Он сказал, приходите с женой.

— Но это же необязательно?

— Раз с женой, значит формат такой. Он, значит, тоже с женой будет.

— А Мишаня? Где мы ему жену за сутки найдем? — улыбнулась Яна.

— Мишаня не пойдет.

— Почему?

— Он говорит, что в такой ресторан ему нельзя, что он, когда волнуется, начинает жрать руками, может графин водки заказать и вообще… Акимыч намекнул, что этот дядька хочет именно со мной разговаривать.

— Постой, а ты знаешь, что за пафосный ужас этот «Пушкин»? Там же надо быть… ну… во фраке или в смокинге как минимум, а дамам — в брильянтах по сто карат? И еще там будет куча вилок, которыми я пользоваться не умею, и, наверное, надо будет заплатить за ужин? А ты знаешь, что это не одна тысяча долларов? А у нас тысяч пять рублей, если вместе с мелочью. Что делать? — Яна тоже растерялась, — Может, вежливо отказаться?

— Ясная, ты понимаешь, первый раз дошло до личной встречи. Надо идти. Давай так: денег я займу у того же Акимыча, костюм у меня вполне приличный, а ты сама придумай, что одеть, чтобы по этикету подошло. Возьмем такси. Все, я побежал готовиться. Надо расписать кое-что, — и Антон, по прежнему держа сырник в руке, скрылся в кабинете. Правда, тут же вернулся и положил его назад на тарелку.

А Яна позвонила Дашке. Последний год она занималась дизайном интерьеров и изрядно обросла всяческими богемными знакомствами, в том числе галеристами, художниками, стилистами, о чем рассказывала Яне в красках и подробностях. На следующий день, взяв по отгулу на работе, они встретились в студии у модного, по словам Дашки, московского дизайнера одежды, Рината, который, характерно растягивая гласные, со входа начал ворковать с Дашкой о своем, о девичьем и, напоив дам чаем, приступил к «упаковке совершенно запущенной девицы», как он назвал Яну.

— Ринатик, зайка, ты видишь, какая у нее фактура, крутя Яну перед огромным зеркалом, нахваливала Дашка, — Ты посмотри, рост! Блондинка! Глаза какие! Щиколотки и запястья какие тонкие. Порода, Ринатик! Шик!

— Да богиню сделаем, чесслово, — всплескивал руками Ринатик, — раздевайся, Дусечка, не стесняйся, я как врач, ничего личного, — и потом они долго прикладывали к Яне платья, образцы каких-то тканей, спорили, постоянно употребляя неизвестные Яне слова. Наконец Ринатик определился со стилем. Сказал, что будет делать «фройляйн», позвонил своему другу Максику, который приехал буквально через полчаса с целым чемоданом всякой парикмахерской атрибутики.

К пяти вечера образ фройляйн начала сороковых был готов. Максик развернул ее в кресле к зеркалу и, встав, Яна искренне не узнала себя. Ринат, Максик и Дашка, умильно обнявшись, зачарованно смотрели на нее. А из зеркала на Яну смотрела высокая, очень изящная женщина в струящемся алом платье в пол, с замысловатыми платиновыми локонами в ассиметричной прическе, с подчеркнуто огромными глазами, подернутыми тенями, отчего, как это бывает в старых фильмах, взгляд становился несколько драматичным. Красная помада на губах, белый шарф сползает с плеч.

— Ох, ничего ж себе, — ахнула Яна.

— Богиня, богиня! — пропел Макс и чмокнул Ринатика в щеку, — надо сфоткать, и легко убежал за камерой.

— Да, не ожидала, — сказала Дашка, — обходя Яну кругом, — Супер! Вот могла бы так и замуж выйти. Только в белом, представляешь? А не в джинсах.

— Дашуль, ты же знаешь, Тосе все равно, — у нее зазвонил мобильный, — А вот и он, легок на помине.

Тося заехал за ней через полчаса на такси. Яну проводили до машины всей толпой, а Антон, увидев ее, выскочил из машины. На нем был взятый напрокат серый костюм от Версаче. Увидев Яну он застыл, не находя слов.

— Ого! Так-то ты… королева! Вот это да!

— Нет, — заявила Яна противным голосом, — Ринатик говорит, что я богиня, — она села на заднее сиденье, Дашка сунула ей в руки белый клач.

— Вот, чуть не забыла. Платье завтра верни, и туфли, и все остальное. Ну, с богом! Потом расскажешь, как прошло. Антон, не вздумай ее целовать, макияж попортишь. И вообще, сядь лучше вперед. Вот так. Все, — Даша постучала по крыше машины ладошкой, — Трогай! А то вот прохожие шеи сворачивают.

Всю дорогу до ресторана Антон сидел, развернувшись на переднем сиденье и смотрел на Яну огромными глазами и. Он словно в первый раз ее увидел.

— Ну прекрати, — Яна махнула на него рукой, — Ты меня пугаешь. Ты хоть помнишь, о чем говорить со спонсором? Кстати, как его зовут?

— Ты очень, очень красивая, — пролепетал Антон.

— Ясно, — рассмеялась Яна, — А отчество?

У входа в «Пушкин» к машине торопливо подошел швейцар в красной ливрее и проводил в вестибюль. Яна никогда не была внутри, зато часто пробегала мимо по дороге к метро. «Пушкин» поражал своей помпезностью и очень, очень дорогим пафосом. От обилия позолоты, зеркал и красного бархата начинало слегка мутить. Их проводили в один из приватных обеденных залов, где за столиком у окна сидел мужчина. Спутницы при нем не было. Швейцар уверенно направился к нему и шепнул что-то. Мужчина поднял глаза от газеты, которую просматривал, и улыбнувшись вежливой улыбкой, привстал. Антон в три шага пересек зал и протянул ему руку.

— Добрый вечер. Олег Михайлович?

— Да, — еще шире улыбнулся мужчина, не сводя глаз с Яны, — А Вы, должно быть, Антон… простите, забыл отчество, Крутов?

— Да, можно просто Антон. Очень приятно, а это моя супруга Яна…

— Яна, — улыбнулась она, соображая, надо ли подавать руку, и не решила.

— Очень приятно, — Олег Михайлович указал на их кресла.

Обменялись несколькими светскими фразами, Олег Михайлович подозвал официанта. Заказали аперитив, Тося от спиртного отказался, боялся, что в речи начнут проскальзывать уральские словечки. Говорил потенциальный спонсор мало, манеры его были вальяжны, Яна незаметно наблюдала за ним, стараясь не участвовать в разговоре. Возраст определить было сложно. То ли светский лоск добавлял солидности, то ли наоборот, молодил, но на вид Олегу Михайловичу было лет тридцать пять. Невысокий, как заметила Яна, когда он привстал из-за стола, крепко сбитый, с правильным открытым лицом и удивительно светлыми глазами. Улыбался он белозубо, но редко. И вообще, мимикой владел в совершенстве. В нем чувствовалась удивительная… Яна не могла подобрать формулировки… властность что ли? Да, от него веяло силой и уверенностью в себе. Чем он занимался, Акимыч толком не знал, сказал только, что это большой бизнес, причем международного масштаба. И еще, что господин Войцеховский метит в большую политику. Такие люди ездят по Москве с охраной и мигалками и никогда не пересекаются с простыми смертными. Яна украдкой рассматривала его идеальный костюм, посверкивающие из-под лацканов бриллиантовые, не иначе как, запонки.

Рекомендации, данные Антону его научным руководителем, были блестящими, как сказал Олег Михайлович. Но разговор по существу вопроса все никак не начинался, и Антон слегка нервничал. Яна надеялась, что это не очень заметно, хотя от человека с деловыми качествами высочайшей пробы, вряд ли могло что-либо укрыться, поэтому она незаметно дотрагивалась туфелькой до ноги Антона под столом, и он сразу сбавлял тон, так они договорились заранее.

Не раз Яна перехватывала взгляды Олега Михайловича, направленные на нее. В ответ она не улыбалась и невольно отводила взгляд от его странно светлых, особенно выделяющихся на загорелом лице, глаз. Антон этого не замечал, но Яне казалось, что отвечает Олег Михайлович вовсе не ему, а ей, Яне. Было не по себе, и ей казалось, что это очень заметно. «Интересно, где же твоя пресловутая супруга?» — думала она, — «И зачем меня вообще сюда пригласили»? Наконец она, извинившись, вышла в дамскую комнату, и, пока шла, лавируя между столиками, чувствовала спиной, беззащитно оголенной дурацким платьем, белый взгляд бизнесмена, прожигающий кожу между лопаток. Яна рефлекторно поправила шарф и, оказавшись в великолепном помещении, дурновкусно расписанном ангелами и украшенном бархатными диванами, которое очень сложно было назвать санузлом, наконец выдохнула. Было тяжело, общение с этим человеком ужасно ее тяготило. «Ничего, — сказала себе Яна, — в любом случае, осталось недолго», — и поймала себя на том, что ей вовсе не хочется, чтобы Тося договорился именно с этим спонсором. От него исходила какая-то угроза, опасность. Яна кожей чувствовала, что не надо с ним связываться. Но, вернувшись в зал, она увидела, что Антон уже закусил удила. Он жестикулировал, уже немного повысил голос, а Олег Михайлович улыбался одними глазами, но когда Яна присела за стол, разговор как-то сам собой затух. Тося явно смешался. Он рассказал все, что мог и не понимал реакции. Яна, стараясь не встречаться взглядом с Олегом Михайловичем, старательно продолжала говорить ни о чем.

Когда подали горячее, Тося уже заметно нервничал. Дело, видимо, не продвигалось, а светская болтовня вязла на зубах. Повисло неловкое молчание. Яна сосредоточенно резала ножом стейк, Антон крутил в руках бокал вина. Наконец, Олег Михайлович нарушил молчание:

— Антон, можно «на ты»? — и, не дождавшись ответа, продолжил, — Ты же понимаешь, я не собираюсь разбираться в подробностях твоего проекта. Мои эксперты оценили перспективы твоих разработок и рекомендовали мне вложиться в это дело, — Он сфокусировал на Антоне пристальный прищур своих странно-светлых глаз, — На днях с тобой свяжутся мои адвокаты, ты подпишешь договор о намерениях. Все, что тебе необходимо на первом этапе, а это, — Олег Михайлович защелкал пальцами, — Что ты там говорил?

— Линейный ускоритель, поворотные магниты и охлаждающая установка, — заученно проговорил Тося.

— Да, вот это все будет профинансировано в течение месяца. Остальное — согласно проекту. Работаем до результата. Идет?

— Олег Михайлович, да конечно! Не знаю, как Вас благодарить! — Антон был ошеломлен, по голосу Яна поняла, что он не верит своим ушам, — Это ж… Супер! — Он уже не мог не улыбаться.

— Ну вот и славненько, — Олег Михайлович кивнул, и Яна поняла, что пора прощаться.

— Благодарю Вас, Олег Михайлович, — Яна улыбнулась, — Наверное, нам пора? — интонация получилась вопросительной, и Яна заозиралась в поисках официанта, параллельно задев ногой Антона, мол, надо рассчитаться. Но господин Войцеховский встал первым. Тут же за его спиной невесть откуда возник охранник. «Прятался что ли за шторой?» — успела подумать Яна. Антон тоже неловко поднялся.

— Нет, вы оставайтесь, на самом деле пора мне, — он обошел стол и, вместо того, чтобы пожать протянутую руку Тоси, подошел к Яне, остановился, нависнув над ней и, склонившись больше, чем позволяли приличия, тихо сказал:

— Яна! Я могу Вас так называть? — и, не успела она ответить, — Алексей Акимович говорил, что у Антона Крутова безумно красивая жена. Но я и представить себе не мог… — Он смотрел в упор своим прозрачным взглядом, пауза неловко затянулась. Яна отвела глаза, — Всего доброго, Антон, — резко сказал Олег Михайлович и, пожав через голову Яны руку Антона, развернулся и быстро пошел к выходу, бросив на ходу охраннику, — Рассчитайся и за мной.

— До свидания, — хрипло пискнула Яна ему в спину.

Охранник выхватил из внутреннего кармана портмоне, при этом мелькнул ремень портупеи, не глядя достал карту, бросил на стол и быстро пошел следом за хозяином. Секунд десять Тося с Яной молча смотрели им вслед, потом Тося медленно сел на место.

— И что это сейчас было? — спросила наконец Яна.

— Офигеть, он что тебя клеил? — на лице Тоси было полное недоумение, — Я ему тут про сигнал из Эверетовского мира, а он… Как это понимать?

— Да нет, не может быть, — Яна тряхнула головой, — Просто он странный. Они все странные, эти олигархи, как инопланетяне.

— Может, так и есть на самом деле. Я все в параллельные миры прорваться мечтаю, хотя бы микрочастицей какой, а может они к нам давно физически прорвались?

— Так и есть, — рассмеялась Яна. С уходом Вайцеховского она почувствовала огромное облегчение, — Ну чего, Тось, давай пожрем как следует?

— Так-то можно, — заулыбался Антон, — когда еще придется?

Только дома, приняв душ и переодевшись в смешную пижаму с медведями, Яна почувствовала себя, наконец, в своей тарелке. Странный господин с белыми глазами и наглыми комплиментами отошел на второй план, и стало ясно, что гораздо важнее как доволен Тося. У него горели глаза, раз десять он позвонил Мишане, рассказывая в лицах, до чего они договорились. Мишаня что-то орал в ответ, и было ясно, что он тоже безумно рад. «Ладно, — думала Яна, — Если что, я этого белоглазого быстренько налажу.»

Потом они долго пили чай на кухне. Яна сидела, сложившись в своем любимом кресле на колесиках, Тося опять рассказывал о светлом будущем, окна были открыты, ветер шевелил полосатыми шторами, и тогда все еще было хорошо.

7

Яна проснулась и первые несколько секунд после пробуждения продолжала думать привычное: Тося, Туз, трос, дерево… Часто бывало и наоборот — ей снилось, что все хорошо, что все живы. Они гуляли с Тосей по Крутицам, вокруг наматывал круги огромный черный пес Туз, а иногда Антон держал за руку худенького белокурого мальчика с большими серыми глазами, и Яна знала, что это их сын, но почему-то никак не могла вспомнить, как его зовут, но это ее не тревожило, ей было легко, и она смеясь рассказывала Антону, какая дикая чушь ей приснилась: что ни его, ни этого мальчика, ни Туза нет в живых, причем по ее вине, что она замужем за мерзким Михалычем (приснится же такое), что она собирается покончить с собой, и Тося сгребал ее в объятья своими огромными ручищами и шептал, что она дурочка, что это просто страшный сон, и они шли дальше, и никого вокруг не было, только черный пес крутился под ногами. Яна открыла глаза. И вдруг вспомнила. Села. Нашла глазами телефон на столике рядом, потянулась к нему, запутавшись в одеяле, схватила, разблокировала экран. Ничего. Слава богу, ничего не пропустила. «Идиотка, — отругала она себя, — Нашла время спать». Взглянула на часы в углу экрана. Восемь пятнадцать, значит она проспала-таки больше трех часов. «Спала», конечно громко сказано, уснула она только на рассвете, всю ночь сквозь сон она слышала каждый звук, осознавала течение времени, а все органы чувств были настроены на знакомый сигнал сообщения. Стоп. Где Олег? Яна вырвалась из цепких одеяльих лап и бросилась к окну. Никого не видно. Улетел или еще нет? Яна, накинув халат, выглянула из спальни и крикнула:

— Нина, подойди, пожалуйста, — Так, пока все идет хорошо, телефон заряжен, это главное. В дверь постучала Нина своей птичьей лапкой, звук был сухой и трескучий, ни с кем ее не перепутаешь, — Входи, Нин, — Яна сунула телефон в карман. Нина протиснулась в спальню. Она всегда так делала. Открывала дверь чуть-чуть и ввинчивалась в узкую щель.

— Доброе утро, Яна Николаевна, — Нина, как ей казалось, улыбнулась, на самом деле это больше походило на оскал.

— Нина, Олег Михайлович у себя?

— Нет, он уехал в аэропорт час назад. Миша его повез. Завтрак когда подавать?

— Через полчаса.

— А что Вы желаете…

— Нина, — перебила ее Яна, — Ты же знаешь правильный ответ: мне плевать. Все, спасибо, — Яна развернулась и, пожалуй, слишком быстро пошла в ванную. Закрыла дверь. Села на банкетку в углу. Достала из кармана телефон и положила на столешницу. «Господи, — думала Яна, — Пусть он напишет прямо сейчас, ну или скоро-скоро, пожалуйста, кем бы он ни был.» О том, что этот кто-то — Тося, было страшно думать. Страшно сглазить. Яна быстро приняла душ, не закрывая дверцу кабины и не сводя глаз с телефона. Завернулась в полотенце и открыла было ящик комода с бельем, как телефон завибрировал. Яна молниеносно подлетела к нему. Так, есть! Вот! Яна так волновалась, что буквы прыгали перед глазами, не желая обретать смысл. Наконец, сделав глубокий вдох и прикрыв на пару секунд глаза, Яна собралась и прочитала:

«ЯСНАЯ. ЗАПОМИНАЙ ДОСЛОВНО. 1. ВЕДИ СЕБЯ КАК ОБЫЧНО. 2. НЕЗАМЕТНО СОБЕРИ УДОБНУЮ ОДЕЖДУ ТЕМНУЮ, КЕПКУ ИЛИ ПЛАТОК, КРОССОВКИ И ПРОЧНУЮ ВЕРЕВКУ ИЛИ ТРОС НЕ МЕНЕЕ 6 МЕТРОВ, НЕСКОЛЬКО МУСОРНЫХ ПАКЕТОВ ОБЪЕМОМ ПО 100 Л, ПОЛОЖИ В РЮКЗАК И СПРЯЧЬ В ЛЕСУ НЕДАЛЕКО ОТ ОБРЫВА В СЛЕПОЙ ЗОНЕ КАМЕР ТАК, ЧТОБЫ НИКТО НЕ НАШЕЛ, ЛУЧШЕ ПОВЕСЬ НА ДЕРЕВО. 3. ТАМ ЖЕ (У ОБРЫВА) НАЛОМАЙ ТОНКИХ ВЕТОК ПРИМЕРНО 1 КУБ МЕТР, СОБЕРИ В КУЧУ. 4. ВОЗЬМИ ИЗ АПТЕЧКИ БИНТ, ПЛАСТЫРЬ, ОБЕЗБОЛИВАЮЩЕЕ. 5. СОБЕРИ: НОЖ, НОВУЮ ЗАЖИГАЛКУ, ФОНАРИК, 5 ПАЧЕК ЧЕРНОГО МОЛОТОГО ПЕРЦА. 6. КУПИ И ЗАРЯДИ ЕЩЕ ОДИН ТЕЛЕФОН. 7. ХОРОШО ПИТАЙСЯ, ОСОБЕННО НАЛЕГАЙ НА БЕЛОК. 8. НИКАКИХ ЛЕКАРСТВ НЕ ПЕЙ. 9. ПРИПАСИ ПАРУ ШОКОЛАДОК. 10. ВЫЙДУ НА СВЯЗЬ ПРИМЕРНО В 6 ВЕЧЕРА. 9. Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ. ТОСЯ.»

Так. Побег. Памятуя о последней своей попытке сбежать, Яна даже не пыталась думать, как именно он удастся. На ее взгляд, Олег досконально продумал все возможности ее бегства и присек их на корню. Она пыталась уйти от него не один раз. Сначала просила по-хорошему дать ей развод, потом пыталась уехать: из Москвы, из России, потом из Франции, потом (наивная дурочка) выбраться отсюда, с острова. Всякий раз он лично или его служба безопасности во главе с преданным как пес Игорем, находили и возвращали ее легко в считанные часы. Поэтому возможность незаметно выбраться хотя бы с территории «Autumn pine» Яна даже не рассматривала. Особняк окружали десять гектар леса на южном склоне Лонг-Рейнж. Вокруг дома это был тщательно ухоженный парк, плавно переходящий в настоящий лес, местами малопроходимый, заросший кизильником и терном. По периметру шестиметровый забор, кроме того места, где лес заканчивался отвесным обрывом, скорее даже пропастью метров сорок глубиной. Такие расщелины прорезали все южные предгорья Лонг-Рейнж и спускались вниз, к океану. В него ущелье было узким, но тянулось до самого моря и нигде нельзя было спуститься без снаряжения и специальных навыков. Строя суицидальные планы, Яна не рассматривала вариант прыгнуть туда по той причине, что на расстоянии метров пяти от края этого обрыва располагалась каменная «полка», уступ тянущийся параллельно краю пропасти сколько хватало глаз в обе стороны. Как ни разбегайся, если прыгнешь — непременно упадешь именно на него. «Вряд ли погибну, но переломаюсь как следует,» — думала Яна всего неделю назад, стоя на краю, — Меня поднимут, вылечат, и вряд ли я потом вообще выйду когда-либо из этого проклятого дома.»

Камеры просматривали почти всю территорию, за исключением немногих зон, где пройти без бензопилы было и так невозможно. Мало того, даже если Яна представляла себе, что каким-то волшебным образом выбралась с территории поместья, то потом надо было покинуть остров. Чертов Ньюфаундленд, куда в свое время сама хотела уехать подальше от Москвы и прошлых воспоминаний. А покинуть остров было невозможно без того, чтобы об этом тут же не узнал Игорь. Да и местные не согласились бы ее вывезти, потому что стараниями Олега, каждая собака знала, что у симпатичного и добродушного русского мецената совершенно сумасшедшая жена, на счету которой множество попыток самоубийства, клиническая депрессия и биполярное расстройство личности, что она сидит на тяжелых препаратах и не отвечает за свои действия, поэтому долг каждого не идти у нее на поводу, а немедленно сообщить о ней либо Олегу, либо в полицию.

Но теперь можно было действовать! Яна понимала, что план побега точно гениален, как и все, что делал Тося. И то, что она не смогла придумать никакого выхода вовсе не означало, что его нет. Тося гений, он знает, что делает. Теперь уже Яна не сомневалась. Непонятно, как, откуда у него столько подробной информации, непонятно где он, откуда он знает такие тонкие детали, но он знает. И вытащит ее. Все. Точка. Сердце забилось чаще. Как-то раз Ева — чудесный психотерапевт, говорила Яне, что самое лучшее эмоциональное состояние человека это энтузиазм, а самое худшее — апатия. Вот именно энтузиазм она сейчас и ощущала каждой клеточкой тела. Да! Наконец-то можно и нужно действовать. Яна быстро оделась: спортивные брюки, футболка, волосы наскоро вытерла полотенцем. Легко сбежала по лестнице в столовую, на ходу позвав Нину.

— Ну, где завтрак? — спросила Яна, направляясь к столу.

— Вы же сказали через полчаса, а прошло двадцать минут, — Нина подняла бровь, недоумевая, что такое происходит с Яной, ведь последние два месяца она упорно отказывалась от еды, а ела только под нажимом хозяина.

— Давай, давай, скорее, — Яна села в свое кресло и разблокировала телефон. Ничего. Пусто. Сообщение исчезло, но каждое слово врезалось в память горящими буквами.

Деликатно скрипнув дверью, в столовую вошел мистер Вайлд и, встретившись глазами с хозяйкой, застыл в нерешительности. Взгляд ее изменился, он не был вялым и апатичным, как обычно. Яна смотрела на него прямо и холодно.

— Good morning, ma’am, — опустил глаза Вайлд.

— Вы что-то хотели, Вайлд? — по-русски спросила Яна, слегка приподняв брови.

— Excuse me, I don’t un…

— Все ты понимаешь. Я вообще подозреваю, что у тебя русский родной, — Яна изуверски улыбнулась.

— I did’t know…, — продолжал держать марку Вайлд.

— …что Яна захочет утром пожрать как все нормальные люди, да? — продолжила за него Яна, — Короче, свободен. Она не сводила с него глаз, пока он не скрылся за дверью. Тут же вошла Нина, неся поднос с завтраком. Принялась расставлять на столе все то, что Яна обычно с трудом заставляла себя есть по утрам: стакан свежевыжатого сока, пару тостов, яйцо всмятку, кофейник, таблетка на крохотной тарелочке.

— Это все? — взглянув на стол, спросила Яна. Нина взглянула на нее с удивлением.

— То-то еще, Яна Николаевна? Я думала, как обычно…

— Да. Что-то еще. Попроси Эдика пожарить яичницу из двух, нет, из трех яиц. С беконом. Масло. Джем. Сэндвич с тунцом. Салат. И побыстрее, — Нина открыла и закрыла рот, зависла на пару секунд и, наконец, направилась к двери, борясь, видимо, с желанием обернуться и еще раз внимательно зыркнуть на хозяйку. «Так-то, — думала Яна, — И доложить-то, сука, нечего. Ну аппетит у безумной Яны разыгрался, и что? Инкриминировать-то нечего, а хотелось бы тебе, Ниночка-дряниночка», — Яна улыбнулась ей вслед и перевела взгляд на окна. Только бы не подкачала погода. Что бы там не придумал Антон, но бежать придется явно по лесам и горам. А сезон дождей был в разгаре. Лило почти каждый день. И штормило. Но ладно, нет смысла думать за него. План должен быть идеальным, как и все, что делал Тося. Нужно следовать ему по пунктам. Вот сейчас, например, надо как следует позавтракать и сделать вид, что выпила таблетку.

Яна налила себе кофеи выпила почти залпом. Налила еще. Через несколько минут вошла Нина, с видимым усилием неся поднос, плотно заставленный тарелками. В дверном проеме маячил Вайлд с удлинившейся черепашьей шеей. Нина начала расставлять на столе еду, не дожидаясь, пока она это доделает, Яна придвинула к себе тарелку с яичницей.

— Спасибо, Нина.

— Не забудьте про лекарство, — Нина взглядом указала на таблетку в блюдечке.

— Конечно, — весело улыбнулась Яна, — Можешь прямо сейчас позвонить и доложить, что я это сделала.

— Да, но Олег Михайлович настаивает, чтобы Вы сначала…

— Ниночка, — с деланным беспокойством спросила Яна, — А у тебя никогда не было чувства юмора? Или ты его утратила в результате общения с моим мужем? — Нина поджала губы и сделала было движение, чтобы уйти, но сдержалась, — И еще: почему каждое предложение ты начинаешь с «Да, но»?

— Я не начинаю…

— Свободна, Нин, — Яна кивнула в сторону двери и взяла в руки вилку с ножом.

Через пятнадцать минут, сунув таблетку за щеку, Яна вернулась в свою комнату. Выплюнула таблетку в руку, сделав вид, что закашлялась. Прошла в гардеробную. Так, что там по плану? Собрать вещи. Ни в коем случае не за один раз, Игорь или кто-нибудь из команды видеонаблюдения, могут заметить, что она куда-то собирается. Поэтому Яна якобы в задумчивости остановилась в середине комнаты, потом решительно подошла к стеллажу со спортивной одеждой и, встав спиной к камере, стянула с полки две пары спортивных брюк и темно-серую толстовку. Долго их рассматривала, словно решая, что выбрать. Потом сняла с полки черную кепку с козырьком и небольшой рюкзачок со множеством отделений для всякой мелочевки, с которым она обычно гуляла с…с Тузом. Яна молниеносно отогнала от себя воспоминание о любимом псе, исчезновение которого стало последней каплей, переполнившей чашу ее тоски.

Так, все идет хорошо, думала Яна, одеваясь для пробежки. Она одела две толстовки, одну поверх другой, уверенная, что это не привлечет внимания, вторые штаны, небрежно скомкав, бросила в рюкзак. Так. Трос уже в дупле. Зажигалку и фонарик придется купить, у охраны ничего незаметно стащить не получится. Нож взять на кухне, мусорные пакеты и черный перец (зачем?!) там же. Надо придумать, как это сделать. Теперь аптечка. Яна прошла в ванную, стараясь двигаться как можно медленнее, она же якобы под препаратом, нельзя метаться, как хотелось бы. Закрыв за собой дверь, Яна открыла зеркальный ящик в дальнем углу огромной, закатанной в золотистый мрамор, ванной комнаты. Из коробочки с пластырями достала несколько пластинок, нашла упаковку бинта, пачку кетанова. Сунула в карман. Если что — скажет, что вчера натерла ноги новыми кроссовками, а таблетки авось не заметят. Присев на стул, Яна разулась и для пущей достоверности наклеила пластырь на пятку. Вот так. Надо быть внимательной к деталям. Так говорил Антон. Прихватив с собой рюкзак, Яна спустилась вниз. Теперь на кухню за ножом. В холле Яна наткнулась на Нину. Та явно нарочно поджидала ее.

— Прошу прошения, Яна Николаевна, Вы на пробежку?

— Нет, на заседание Совбеза ООН, а что? — Яна сделала попытку пройти мимо, не сбавляя темпа.

— Хотела уточнить Ваше расписание. Олег Михайлович велел пригласить к Вас стилиста сегодня к вечеру. Для приема в Лондоне. Кого пожелаете: Фрау Рогге или мисс Уотс? И время надо уточнить.

«К вечеру. Черт», — подумала Яна.

— Давай немку, что может быть пошлее, — сказала она, — к трем. Не позже.

— Как скажете, Яна Николаевна. Вам водитель сегодня понадобится? А то я хотела его в город отослать за рыбой.

— Не понадобится. Отсылай. Хотя… — она остановилась и подумала: «Зажигалка. Шоколад. Фонарик», — Я, пожалуй, тоже прокачусь. Скажи, пусть будет готов через час. И принеси мне бутылку холодной воды, — Нина уже развернулась, чтобы пойти, — Хотя нет, сама возьму, — сказала Яна и, ловко обогнув ее, направилась на кухню. Ясно, что у Нины не хватило наглости идти за ней, на что и был расчет. В огромной белоснежном помещении с черным мраморным островом посередине, над которым мерно урчала вытяжка, хозяйничала кухарка Даша. Повар ушел к себе до обеда, а Даша драила зеленой пастой огромный медный вок. Яна быстро прошла у нее за спиной, на ходу незаметно прихватив коробку спичек, со столешницы. Даша обернулась.

— Ой, Яна Николаевна, — улыбнулась она. Хорошая, в принципе, девчонка. Рыженькая, с пухлыми руками и простецким круглым лицом, она, пожалуй, одна из немногих среди персонала, подобранного Олегом, не участвовала в его грязных игрищах. Просто мыла посуду, чистила, резала и делала все, что от нее требовал повар. Вернее, настоящий шэф, вертлявый итальянец с сальными глазками.

— Привет, Дашуль, — улыбнулась Яна, направляясь к холодильнику и на ходу оценивая перспективу украсть нож. Перспектива была сомнительной. Магнит с ножами висел над островом прямо под перекрещивающимся взглядом двух камер. Плохо, не пойдет. Яна открыла холодильник, бегло взглянула. Перье на стенке не было. Очень кстати, — Даша, а принеси мне, пожалуйста маленькую бутылку Перье из кладовки, — обернулась Яна.

Даша, кивнув и вытерев руки полотенцем, поспешила за водой, а Яна, как бы скучая, прошлась вдоль острова, ведя пальцем по мрамору столешницы и прикидывая, как выйти из-под камер. Дойдя до нужного ящика, присела на минуту, вроде как завязывала шнурок, быстро приоткрыла его, достала рулон серых пакетов, вроде больших, сунула в карман. Нормально, не заметит. Их там полно. Встала как раз когда Даша вернулась с бутылкой воды.

— Спасибо, Дашуль, — улыбнулась ей Яна и вышла. В холле по-прежнему маячила Нина. Услышав Янины шаги, сделала вид, что драит огромное венецианское зеркало.

Яна забросила рюкзачок через плечо и, на ходу засунув бутылку в кармашек рюкзака, прошла через холл и вышла из дома.

Перейдя на легкий бег, Яна начала огибать дом справа, как обычно. У гаража никого видно не было, где-то вдалеке жужжала газонокосилка. Ветер налетал редкими, но резкими порывами. Небо было словно закатано асфальтом. Дождь будет. Причем надолго. Яна начала углубляться в лес по красной гравийной дорожке, петляющей между сосен и лиственниц. Пахло озоном и грибной сыростью. Если сильно ливанет, за ней, скорее всего, на гольфкаре поедет кто-нибудь из Игоревых людей с зонтом, спасать от дождя, согласно инструкции. Надо действовать быстрее. Яна прибавила темп. Взглянула на часы. Десять. Хорошо, время есть. Она обогнула по большой дуге «английскую поляну», гордость предыдущего владельца «Аutumn pine» и двинулась на восток, в сторону обрыва. Пробежав еще метров сто, свернула направо и по еле заметной тропе двинулась назад к поляне, к тому месту, где рос дуб. Вот он уже показался из-за деревьев. Яна точно знала, что с этого ракурса можно подойти к нему, оставаясь незамеченной для камер. Она стянула с плеч рюкзак и, протиснувшись через плотные заросли поросли граба, метнулась через поляну к дубу и прильнула к стволу. Вытянула руку и нащупала дупло. Если вдруг кто и смотрел в монитор прямо сейчас, то вряд ли заметил бы среди ветвей ее руку. Вот и трос, слава богу, на месте. Яна не могла точно сказать, какой он длины. Метров пять-шесть, наверное, есть. Но другого все равно не найти. Она дернула петлю, и моток упал почти к ее ногам. Яна пригнулась, подтащила его к себе и, стараясь не производить лишних движений, вернулась через кусты на тропу. Спрятала трос в рюкзак. Есть. Как могла быстро Яна вернулась на дорожку. Она бежала и думала, что впервые за последние месяцы, да что там? годы, ей легко. Не щемило сердце, не сжималось поминутно что-то в груди. Мысль о том, что надо жить дальше не вызывала отвращения, более того, жить хотелось. Хотя бы для того, чтобы узнать, что будет дальше, получит ли она ответы, будет ли прощена, простит ли себя, отомстит ли. Яна вдыхала влажный смолистый воздух, ощущая его вкус и вязкую прохладу. Она прибавила скорости, раскинула руки и неслась, подставив лицо кронам вековых кедров туда, где сквозь них уже наметился просвет. Обрыв.

Яна разогналась так, что ели затормозила у края пропасти. Постояла, уперев руки в колени, отдышалась. Здесь камер точно не было. Посмотрела налево, направо. Разрыв в ограждении был небольшим, метров сорок, но ровно на том месте, где склон обрывался вниз отвесной скалой. Чуть левее центра каким-то чудом зацепившись за крошечный уступ, росла единственная чахлая сосна, ниже метров на пять — горизонтальный «балкон», шириной метра три, потом — пропасть. На противоположном склоне ущелья лес был почему-то сильно реже, лиственниц вообще не было видно, а если подойти к самому краю и посмотреть налево, было видно океан. Сегодня он был черным и на горизонте почти сливался с влажным тяжелым небом. Порыв ветра бросил ей в лицо щепотку мягких пихтовых иголок, со стороны Антлантики пахнуло солью, и в эту секунду Яна почувствовала себя совершенно счастливой. Закрыв глаза, стремительно наполняющиеся слезами, она сказала себе: «Не раскачивайся, никаких эмоций. Просто делай». И, открыв глаза, она была уже собрана и спокойна. Огляделась в поисках места, куда можно было бы припрятать вещи. Яна прошлась вдоль обрыва и в том месте, где начинался забор, увидела пару валунов, изрядно заросших ежевикой. Отлично. Она вытащила из рюкзака брюки, кепку, трос, таблетки, из кармана — рулон мусорных пакетов. Оторвала один, сложила в него все, включая спички, сняла обе толстовки, нижнюю тоже убрала в пакет, аккуратно свернула его, засунула в щель между камней, обмотав руку футболкой, старательно распушила ветки. Ничего не заметно. Быстро оделась. Прошла еще немного вглубь леса. Найдя проплешину, заросшую низким кизильником, Яна принялась ломать ветки, пока не собрала небольшой стожок. Объяснить это будет сложно, но вряд ли прямо сегодня кто-то его найдет. Зачем он нужен, Яна не имела ни малейшего понятия. Но Тося все объяснит. Потом. А сейчас пора уходить. Яна отряхнула с колен пихтовые иглы и листья кизильника, выпрямилась, еще раз бросила взгляд на противоположный склон ущелья и, закинув рюкзак за плечи, побежала назад к дому. Взглянула на часы. Все по графику, уложилась в сорок минут.

8

Кончилось лето. Яна поняла это, когда по дороге от метро почувствовала запах прелых тополиных листьев и рябины, их гонял по бульвару ветер, и в воздухе пахло осенней грозой. Дома допоздна она оставалась одна. Антон приезжал не раньше девяти, и с порога начинал рассказывать, как продвигаются дела. А дела действительно продвигались. Из подвала Тося с Мишаней перевезли лабораторию в бывший цех какого-то заброшенного завода, где усилиями Олега Михайловича был сделан шикарный ремонт, и краснокирпичное, почерневшее от времени здание внутри сияло белоснежно-стеклянной чистотой. Но главное, что Михалыч, как они теперь звали спонсора, закупил все необходимое оборудование, а выделенных им денег хватило для того, чтобы нанять с десяток сотрудников. В основном это были Тосины однокурсники, поэтому коллектив получился сработанный и веселый. Пару раз Тосю с Мишаней вызывали на Лубянку, где выспрашивали о сути их экспериментов, но Михалыч куда-то позвонил и заверил Тосю, что больше его дергать не будут, но отчеты сдавать придется ежемесячно, причем лично ему.

Постепенно Яна вникла во все тонкости Тосиной идеи, размах которой поражал и восхищал. Они часами обсуждали одним им понятные миры, бродили в них, держась за руки, сидя на кухне, гуляя по вечерним Крутицам, в метро, по телефону, при любой возможности. Тося уверял, что близок к прорыву, как никогда.

— Понимаешь, Ясная, есть еще какое-то неизвестное. Мы что-то не учитываем. Есть у меня подозрение, что, как ни странно, много зависит от места, в котором проводятся эксперимент. Этого, конечно, не может быть, не должно, но результаты немного рознятся. Так-то есть у меня идейка, что кое-то зависит от гравитационного поля Земли, точнее, от аномалий этого поля, надо бы проверить. Только тогда придется еще одну лабораторию построить, или эту перевезти? Я тут пару мест наметил. Одно в Замбии, только, боюсь, не получится…

— Ага, нас там сожру, — улыбнулась Яна.

— Фу, мадам, — Антон слегка толкнул ее плечом, — Какая Вы нетолерантная.

— Какая?

— Это слово для обозначения тех, кто подозревает бедных замбийцев в людоедстве.

— Ааа, вон оно что! А второе?

— Что?

— Место второе?

— Вот ты меня сбила, уже забыл, — теперь Яна толкнула его локтем, — А, вспомнил! Остров Ньюфаундленд.

— Я в детстве мечтала о собаке такой.

— А я хотел бы черную, гладкую, с огромными ушами, как у Понтия Пилата.

— А давай заведем собаку?

— Что-то ты меня с темы сбила, — Антон притянул ее к себе. Они бродили по Крутицкому подворью. Антону жутко нравилось это место, кусочек настоящей старой Москвы, чудом сохранившийся в безумном мегаполисе, и, опять же чудом, находившийся в пяти минутах от их дома на Пролетарке. Булыжные мостовые, деревянные домики в заросших садах,. Уже желтели, свешиваясь из-за заборов «золотые шары», падали яблоки, на лавочке грелся полосатый кот. О Москве напоминал только мерный гул машин где-то за рекой, и Яна знала, что именно здесь Антон чувствует себя как дома, в провинциальной тихой Ревде, где он вырос и где до сих пор, примерно в таком же доме, с резными наличниками на окнах и «золотыми шарами» и флоксами в палисаднике жила его мама. Яна знала, что он скучает, но времени повидаться с ней все никак не находилось. Более того, времени не находилось даже на выходные. Иногда, войдя в раж, Антон не замечал, что уже глубокая ночь, а он все еще в лаборатории. Яна не беспокоила его звонками, знала, что он приедет не раньше, чем следующим вечером, с темными кругами под глазами, осунувшийся и небритый. Но выходные все же выдавались, и Яна с Тосей всегда проводили их вместе, только вдвоем, гуляя так, как сейчас — рука об руку по Крутицам.

— Собаку? — Антон вздохнул, — Боюсь, жизнь у нее будет собачья. Меня целыми днями нет дома, ты тоже на работе. Она будет скучать и выть, и соседи нас выселят.

— Ладно, не будем мучить соседей. Но потом как-нибудь обязательно заведем. Я очень хочу собаку.

— А что еще?

— Чтобы у тебя́ все получилось.

— Ну, все-не все, это ж бесконечный процесс, его еще наши правнуки будут дорабатывать.

«Да, наши правнуки», — подумала Яна, и постаралась не фиксироваться на этой теме. Ребенка они хотели очень. Глядя на Антона, такого огромного, сильного, такого талантливого, доброго, лучшего во всем мире, она неизменно представляла его маленькую копию, малыша, обязательно мальчика, с такими же бровками домиком, когда он любопытничает, с такими же вечно взъерошенными волосами, такого сладкого, и чтобы он был всегда при ней, чтобы они гуляли вот так уже втроем по этой волшебной улице. Она бы назвала его Николаем, в честь отца. Он был бы счастлив. Но об этом Яна старалась не думать, чтобы не сглазить. Потому что пока не получалось. Уже год, как не получалось. Яна прошлась по врачам, ее уверили, что с ней все в порядке, что такое бывает сплошь и рядом, и не стоит беспокоиться. Вот Яна и старалась не фиксироваться, а удерживать в сознании реальность, созданную ей, не смотря ни на что.

— Ладно, — вернулась она к разговору, — Насчет Ньюфаундлента — это реально?

— Это если удастся Михалыча продавить. Так-то он сейчас в политику попер, ему не до нас небось. На следующей неделе обещал заехать, попробую поговорить.

После оставившего неприятный осадок знакомства, Яна никогда не слышала ничего негативного об Олеге Вайцеховском. Тося с Мишаней, напротив, отзывались о нем, как об интеллектуале с энциклопедическими знаниями, умнице, человеке необычайной силы. Спонсируя эксперименты, он, безусловно, имел какую-то одному ему известную цель, и, возможно, цель это была не его личной. Не исключено, говорил Тося, что работы в этой сфере интересуют какие-то структуры, и не факт, что только внутри страны.

Так или иначе, свою часть договора он выполнял четко, никаких проволочек не возникало. Иной раз Олег безо всяких просьб привозил в лабораторию суперсовременное оборудование, мощные компьютеры, нанимал дорогущих консультантов. Но когда лаборатория окончательно состоялась и заработала в полную силу, господин Вайцеховский взял за правило приезжать без предупреждения, причем всегда совершенно случайно в те редкие случае, когда туда заезжала и Яна. Это было немного странно, иной раз ей казалось, за ней следят. Вел себя Олег Михайлович весьма корректно, придраться было не к чему, ничего, кроме слишком долгих взглядов, интимного тона, случайных прикосновений к руке. Но со временем его внимание стало всерьез настораживать Яну. И, хотя она старалась не оставаться с ним наедине, в те редкие моменты, когда это случалось, Яна цепенела под пристальным взглядом его прозрачных, неестественно светлых глаз, замолкала, и терпела, пока не подворачивалась возможность уйти.

Присутствие Антона нисколько не мешало Олегу оказывать Яне знаки внимания. Тося его маневров совсем не замечал, он был занят своей работой и все пытался донести до Михалыча как можно более доходчиво, как продвигаются дела и каковы их планы. Яна изо всех сил старалась, чтобы Тося не увидел этих взглядов и ее неловкого молчания. Тося ценил то, что сотрудничество с Олегом позволяет продвигать дело всей его жизни, его мечту. Яна от души надеялась, что господин Войцеховский оставит, наконец, идею заведомо бесперспективных ухаживаний, тем более, что своих дел у него хватало и без нее. Его лицо все чаще мелькало на экране телевизора и в прессе, из категории успешного бизнесмена Вайцеховский перешел в категорию олигархов. Периодически его фамилия упоминалась в связи с благотворительностью, иногда — в связи с финансовым или коррупционным скандалом. На фотографиях он всегда был окружен репортерами, охраной и шикарными женщинами, жаждящими внимания одного из самых богатых молодых олигархов в стране. Они бы отдали все, чтобы оказаться на Янином месте, так что она успокаивала себя тем, что для Вайцеховского ухаживания за ней — просто игра, и делает он это исключительно из спортивного интереса, просто по тому, что заранее знает, Яны ему не видать, как своих ушей, Яна любит Антона, будет любить его вечно и ни за что никогда не бросит.

Наступил новый, 2004-й год. Первого января Тося с Яной, как повелось, навестили Марину Ивановну в Королеве, привезли с собой кучу еды и бутылку шампанского, честно выслушали ее жалобы на здоровье, упреки в черствости и эгоизме, а третьего Антон с Мишаней решили устроить для своих сотрудников небольшой праздник. Коллектив был исключительно мужской, и все обещали привести кто жен, кто подруг. Яна обзванивала всех, договариваясь, кто что приготовит, елку нарядили заранее, а Мишаня пообещал привести своего знакомого музыканта с гитарой. Дашка тоже обещала прийти с женихом, теперь уже точно, по ее заверениям, именно женихом, а не очередным бойфрендом. Яна с Тосей с утра пораньше приехали в лабораторию и к обеду как следует задекорировали ее всяческой мишурой и «дождиком». Заранее договорились прийти в карнавальных костюмах. Часам к пяти Яна переоделась в ковбойшу, что было максимально просто: джинсы, сапоги, к которым Яна на скорую руку прикрепила бахрому от старой скатерти, клетчатая Тосина рубаха с закатанными рукавами, его же армейский ремень, слегка поправленная пляжная шляпа. Волосы она заплела в две косы, за пояс засунула пластмассовый пистолет, взятый напрокат у соседского пацана Дениски. Получилось очень даже. С Тосей было посложнее. Но, изучив все, что завалялось дома, Яна придумала самый логичный вариант: индеец Джо. В ход пошли: старая кожаная куртка, опять же украшенная бахромой от все той же скатерти, джинсы, летние сандалии, парик — длинные черные волосы, позаимствованный у мамы Дениски-парикмахерши, заплетенные в две косы, на шее красный платок, в волосах — пара перьев сороки, найденных летом на даче в Валентиновке. Лицо Тосе Яна украсила боевыми знаками племени Чероки, тщательно срисовав из статьи в интернете.

— С ума сойти, — Яна отступила на пару шагов, — Ну-ка встань. О, да ты настоящий вождь! Огромный, как скала! Я буду звать тебя Большой Мозг. А как тебе идут длинные волосы! Давай ты отпустишь свои, я тебе буду каждый день косички заплетать, — она засмеялась, и Тося, в один шаг преодолев расстояние между ними, поймал ее, обнял и, приблизив губы к ее уху, прошептал:

— А я буду звать тебя Ясная Скво, ты будешь ждать меня с охоты и шить мне чапсы каменной иглой.

— И варить на костре мясо убитого тобой оленя.

— Или убитого мною врага, — он шептал все тише, дышал все чаще.

— Ты убьешь любого, кто обидит твою скво? — Яна легонько поцеловала его в уголок губ.

— Любого, не сомневайся, ты ведь только моя.

— Только твоя…, — они говорили тихо-тихо, губы-в губы.

— И ты будешь нянчить моего сына…

— Буду…

— Которого мы сделаем прямо сейчас…

— Прямо сейчас, — и больше говорить стало невозможно, она закрыла глаза, гирлянды ритмично мигали, пол качнулся под ногами…

Но домофон залился резкой трелью, и они оторвались друг от друга. Стояли, тяжело дыша.

— Ну что ты будешь делать, — улыбнулся Антон, — спорим, это Мишаня? Он всегда мне палки в колеса вставляет!

— Я лучше промолчу насчет палок и колес, — рассмеялась Яна и пошла открывать. Но это был не только Мишаня, а все-все. Они ввалились веселой толпой, шурша пакетами, отряхивали снег, снимали шапки, хохотали, жали руки Тосе. Мишаня пришел через полчаса, как ни странно, с девушкой в костюме Белоснежки. Сам Мишаня заявил, что хотел одеть гидрокостюм, но решил, что без ласт будет не круто, и подруга быстро придумала, что он будет зайчиком: он был в шортах с белым помпоном вместо хвостика и с огромными картонными ушами на резинке. Девчонки накрывали на стол, расставляя принесенные из дома тарелки с салатами, открыли шампанское, пожелали друг другу счастья. У Яны, не привыкшей к алкоголю, немного закружилась голова, но Мишаня постоянно подливал ей еще, уверяя, что клин клином надо вышибать. Антон пытался прижать в углу сисадмина и обсудить с ним особенности устройства внутренней сети, но Яна спасла бедолагу, оттащив Тосю и взяв с него обещание не говорить о работе сегодня ни с кем.

Мишанин приятель расставил свою аппаратуру и, ловко управляясь с пультом и гитарой одновременно, совсем неплохо отжигал дискотечные версии всем известных хитов. Мигали гирлянды и лампочки лабораторного оборудования, голова Тося возвышалась надо всеми, он скакал как ребенок, тащил за собою Яну. Чуть позже, подустав, решили сделать перерыв, а заодно обсудить, кто будет в жюри конкурса костюмов, и тут кто-то крикнул:

— Антон, там кто-то пришел! Домофон пищит, выйди в тамбур! — Антон пошел открывать и через минуту вернулся. Вслед за ним шел Олег Михайлович со своим телохранителем. Все притихли, Мишаня протиснулся к пульту и выключил музыку.

— Ну, — в наступившей тишине сказал Вайцеховский, — Не ждали, хлопцы? — Антон переминался с ноги на ногу и смотрел в пол. Ему и в голову не пришло пригласить Олега на дурацкую вечеринку.

«Как он узнал? — думала Яна, — зачем пришел? Почему он не в Куршавеле со своими путанами? Какой он, однако, странный!»

— Ладно, прощаю, — Олег прошел к столу, брезгливо выбрал чистый пластмассовый стакан, налил себе шампанского, — Ну что, мои ученые друзья, с Новым годом что ли! — и все закричали «Ура» и принялись жать ему руку, девчонки тянули шеи, чтобы получше рассмотреть настоящего олигарха с обложки «Forbes»

Олег сбросил свое шикарное пальто на руки охраннику, тот исчез с ним в тамбуре и больше не показыаался. Мишаня снова включил музыку, только немного потише, постепенно вечеринка набрала обороты. Антон о чем-то беседовал с Олегом в углу на диване, и Яна видела, что Вайцеховский его не слушает. Он следил за ней глазами и Яна остро почувствовала, что сейчас что-то будет, что приехал он не просто так, что ей опасно здесь оставаться, но и уйти нельзя. Яна схватила за руку проходившую мимо Дашку и потянула ее за руку к выходу, вытолкала в тамбур, закрыла дверь. Дашка, все еще продолжая над чем-то хохотать, обернулась к ней:

— Ян, ты чего?

— Дашуль, выручай, не знаю, что делать.

— Что случилось-то? — Разглядела Дашка Янино тревожное лицо.

— Ты же видела, Михалыч здесь!

— О да, — Дашка закатила глаза, — Я видела живого Войцеховского, теперь будет, что в офисе рассказать. А он, кстати, ничего так, — Дашка кокетливо поправила парик.

— Даш, я тебе говорила, он меня клеит. Вот я уверена, он не просто так сюда приперся, а потому что знает, что я здесь. И вообще, откуда он про вечеринку узнал? Он за нами следит! Здесь, небось, жучки кругом!

— Э, подруга, да у тебя мания величия плюс паранойя, тебе не кажется? — Дашка криво ухмыльнулась, — Чтобы сам Войцеховский за тобой шпионил? Домогался? Окстись!

— Знаешь, говорят «Если у Вас паранойя, то это не значит, что за Вами никто не следит». Ну ты же меня не первый день знаешь, я клянусь тебе, он приезжает сюда только когда здесь я. Не может быть раз тридцать такое совпадение, понимаешь? И смотрит в упор, все время руку в своей задерживает, дышит так… Я, короче, не ошибаюсь. Но и Антону не хочу дела подпортить. Ты представляешь, что будет, если я ему скажу? Я его в дикое положение поставлю! Он даже если захочет, не сможет контракты порвать. А если порвет… я не знаю, конец всему! Мало того, что из науки попрут, еще и сядет. Даш, короче, мне надо срочно незаметно уйти. Прямо сейчас. Поймай Антона, скажи ему, что… что… мне позвонила мама, например, что ей плохо, и я срочно метнулась в Королев, а ему не сказала, потому что… потому что не хотела его разговор с Олегом прерывать, а маме я сейчас позвоню, предупрежу. Нет, — в отчаянии крикнула Яна, — Все это плохо! Я никогда ему не врала! Не хочу, — на глазах у нее выступили слезы, — Что делать, Даш?

— Ян, успокойся, — нахмурилась Дашка, ну чего ты так драматизируешь? Даже если все так, как ты говоришь, то что он сейчас-то сделает? Народу полно!

— В том-то и дело, я кожей чувствую, он что-то выкинет. Иначе почему он не в Ницце? Не в Альпах? Он не просто так приперся! Сейчас что-то будет! А я еще, как назло, выпила…

— Ладно, верю. Давай так: иди назад, пока тебя Тося искать не начал, веди себя как ни в чем не бывало, просто не отходи ни на секунду от него, я тоже буду рядом крутиться, если что, отвлеку его от тебя, оттащу за рукав, если придется. Ничего не бойся, все будет…

Но тут дверь отворилась, и в тамбур вышел Олег. Постоял секунду, с удовольствием разглядывая их потерянные лица, и сказал своим вкрадчивым, властным тоном, обращаясь к Дашке:

— Девушка, Вы не могли бы оставить нас с Яной Николаевной наедине? — и Дашка (Нет-нет-нет!), протиснувшись мимо него, выскользнула в зал. Олег закрыл дверь. Яна вжалась в стену.

— Яна, — выдержав паузу, сказал Олег, — Яночка, — и сделал шаг в ее сторону. Он был сильно ниже ее, но Яна каким-то невероятным образом умудрялась смотреть на него снизу вверх, — Солнышко, давай все проясним, — от него пахнуло дорогим парфюмом и чем-то спиртным, — Ты умница, и все правильно понимаешь, — он надвигался на нее, пока не подошел вплотную, упер руку в стену в сантиметре от ее лица, — Ты мне очень нравишься. Такой вот парадокс. Не могу выкинуть тебя из головы. Я старался. Но нет, не получается. Я хочу тебя. Хочу тебя всю. Себе. И я тебя получу, — его бесцветные глаза оказались совсем рядом, говорил он очень тихо, и Яне казалось, что, может быть, он говорит вовсе не словами, а посылает ей зловещие, парализующие импульсы прямо в мозг, она оцепенела и не могла пошевелиться, — Запомни это и смирись, и ты не пожалеешь, — продолжал Олег, — Со мной ты будешь очень счастлива, я сделаю для тебя все, что ты захочешь, я буду тебя любить, баловать, развлекать. Я богат, нет ничего, что бы я смог себе позволить. Ты сможешь жить в любом месте мира, хоть в тропиках, хоть на яхте в океане, у тебя будет штат прислуги, исполняющей любые твои прихоти, ты будешь всегда здорова, красива, молода, ты…

— Хватит! — крикнула Яна, вырвавшись, наконец, из морока, — Прошу Вас, хватит! Вы же знаете, что никогда, слышите? Никогда на это не поведусь! Я люблю Антона! Я не просто его люблю, мы — одно целое, а уйти от него я смогу только если мне оторвет голову, Вы понимаете? Живой — никогда!

— Ты смешная, — Олег чуть отодвинулся от нее, но руку не убрал, — Любовь… Ты не представляешь, что это за уровень, — он сдвинул большой и указательный пальцы почти вплотную, — Я предлагаю тебе мир, в котором вершатся судьбы человечества, там бесконечная власть и колоссальная ответственность. Это мир экономических элит, а значит реальной силы. Какая любовь? Ты поймешь, насколько это понятие мелко и нелепо. Кого попало туда не берут, и я бы тебя не взял, если бы ты не оказывала сопротивления. Я хороший человек. Тебе будет со мной хорошо, однажды… — Дверь распахнулась, влетел Антон.

— Так, что здесь происходит? — выкрикнул он, едва не потеряв равновесие, — Даша сказала… Олег Михайлович, Вы что делаете? — лицо Тоси странно побледнело, он смотрел на руку Олега, все еще прижатую к стене в сантиметре от Яниного лица.

— А на что похоже? — Олег наконец повернул к нему голову, оторвав взгляд от Яны.

— Яна?! — отчаянно воскликнул Тося.

— Антон, я не знаю, — она резким движением оттолкнула руку Олега и юркнула за спину Тоси.

— Антон, — Олег подошел к Антону вплотную, протянул руку, поправил на нем шейный плеток, — Ты что себе позволяешь? — говорил он тихо и вкрадчиво, — Со мной нельзя так разговаривать. Со своей женой — пожалуйста, а со мной нельзя, — он улыбнулся, отодвинул, почти оттолкнул оцепеневшего Тосю от двери и вышел.

С минуту Яна с Антоном стояли молча, тяжело дыша. Потом Тося повернулся к ней:

— Ясная, он тебя обидел?

— Формально нет. О, господи, Тосенька, похоже, я все испортила. Он теперь…

— Да погоди, объясни по порядку. Он к тебе приставал? Это первый раз?

— Фу ты, — Яна, схватившись за голову заметалась по тамбуру, — Он не то, чтоб приставал, он предложил мне уйти к нему. Я чувствовала, что он на меня так странно смотрит, но не думала, что он… Елки!

— Ты чувствовала? А почему мне не сказала? — изумился Тося.

— Я думала, он сам отвалится, он должен был понять, что у нас идеальный брак! Я вообще не могу понять, зачем я ему сдалась?!

— А я могу. Он такой. Любит сложные задачи, сука. Ладно, успокойся, иди ко мне, — он обнял ее, — Ну все, Ясенька, все. Больше ты его не увидишь, обещаю.

— Антон, — Яна почти плакала,, — Что теперь будет?

— Порву контракт, — спокойно сказал Антон.

— Но… Мишаня… Ребята все… И все, получается, из-за меня, — она уже вовсю плакала.

— Бог с тобой, — гладил ее по голове Тося, — Ну все, не плачь! Это он все испортил. Но ничего, моя голова при мне останется, я что-нибудь придумаю, даже ни секунды об этом не думай. Все будет хорошо, малыш!

— Мне так жаль, — всхлипнула Яна, подняв к нему заплаканное лицо.

— А мне нисколечки, — улыбнулся ей Антон, — Для меня главное — ты, Ясная! Только ты! — он поцеловал ее в лоб.

На следующий день Антон позвонил Вайцеховскому и попросил прислать юриста, чтобы разорвать контракт. Мишаня был ужасно расстроен, однако ситуацию Антона поддержал. Юрист приехал, долго раскладывал на столе документы, а затем объяснил, что прекращение договора по инициативе исполнителя, то есть, Тоси с Мишаней, повлечет за собой возврат всех вложенных в дело денег, а также штрафные санкции на астрономическую сумму. А кроме того, невозможность работать по этой теме никогда и не с кем. Работы были приостановлены. Тося с Мишаней метались по каким-то адвокатам, пытались найти выход, писали письма в Академию наук. Акимыч был очень расстроен. Пару раз Яна слышала, как он говорит с Тосей по телефону на повышенных тонах. Чувствовала она себя при этом ужасно. Объяснить Акимычу, что конфликт, повлекший за собой провал важнейшего для Антона, да и для целого раздела науки, проекта по такому банальнейшему поводу, как женщина, было невозможно. Из Тосиной мечты вышел какой-то дешевый водевиль. Корабль тонул из-за бабы на борту, Яна была уверена, что все, кроме Антона и, может быть, Мишани, именно так и думают.

Но Тося заражал ее здоровым оптимизмом. Он и мысли не допускал о том, что ситуация безвыходная.

— В крайнем случае, — говорил он, — Найду грант где-нибудь за границей. В идеале — в Канаде, я говорил, там мне место одно очень подходит. Лабрадор или Ньюфаундленд. А долги? Ну что делать, будем отрабатывать как-то, ничего страшного. Ты, главное, не грузись. Так-то все равно бы этим кончилось. Но, честно говоря, не ожидал от Михалыча… Уж кем-кем, а дураком он мне никогда не казался. Наоборот, даже немного… таким интеллектуальным снобом, он сам дураков глубоко презирал. А сам? Каким образом можно управлять большим бизнесом и лезть в политику с такой… системой ценностей?

Тут Яна была с ним согласна. Олег действительно не должен был, по идее, свернуть такой значительный проект и сломать карьеру гениальному, а она в это свято верила, молодому ученому из-за женщины. Не должен был. Но сделал. Значит, какой-то план у него был. Вернее, есть. «Просто, — думала Яна, я его пока не понимаю».

Всю весну и лето Антон с Мишаней не прекращали попыток как-то выкрутиться из создавшейся ситуации. Вайцеховский ни разу не появился, но периодически звонили его юристы и напоминали о том, что время идет и санкции, соответственно, усугубляются. В конце лета Антон заметно устал. Он маялся без работы, а мысль о том, что продолжить ее получится очень не скоро, а может и получиться вовсе, ужасала его. Мишаня уехал в Крым со своей подругой на пару недель, чтобы как-то отвлечься. А первого сентября позвонил адвокат Войцеховского и сказал, что передает дело в суд.

Антон совсем сник. Несколько дней он не выходил из дома. Почти все время спал. Яна взяла отпуск за свой счет, чтобы побыть с ним. Она готовила вкусные завтраки, варила его любимый грибной суп. Он послушно ел, говорил «Спасибо» и снова ложился на диван. Смотрел невидящим взглядом в телевизор и быстро засыпал. Все уже было по сто раз обсуждено, а ничего нового в голову не приходило.

Через пару дней, возвращаясь из магазина, Яна подумала: а что если она сама позвонит Войцеховскому? Что если позвонит с попросит его, по-человечески, не устраивать над ребятами ужасную расправу? Яна остановилась. С одной стороны, Антон этого, мягко говоря, не одобрит. Скрыть от него — вообще ахинея, один раз она уже приняла неправильное решение — не рассказывать ему о томных взглядах Войцеховского, и вот что из этого вышло. Полный провал. С другой стороны: звонить Олегу после всего, что он ей наговорил чем это обернулось для Тоси — вообще за пределами. Единственно… может, он к ней остыл? Ведь с Нового года прошло уже семь месяцев, и он ни разу не проявился. Не звонил, не пытался выйти на связь. Может, она найдет слова? Нет, абсурд. Нет. Яна ускорила шаг. До подъезда дошла хмурясь. Она была собою недовольна. Хотела она того или нет, а все равно оказалась в самом эпицентре дурацких событий, и помочь теперь ничем Тосе не могла. Но попробовать-то стоит? Но вдруг станет только хуже? Вдруг Олег озлобится еще больше и вообще всех собак спустит? Нет. Нет и еще раз нет.

С этой мыслью она открыла дверь. Тося спал, отвернувшись к стене. Яна смотрела на его остриженный какой-то детский затылок, на то, как он подогнул ноги, потому что вечно не помещался ни на одну кровать, и у нее защемило сердце. «Нет, надо что-то делать,» — решила Яна. Она поставила пакеты на пол и тихонько подошла к дивану. Тосин телефон лежал рядом на столике. Яна взяла его и в «контактах» нашла номер Войцеховского. Несколько секунд смотрела, запоминая, потом положила телефон на место.

Еще несколько дней Яна не могла решить, что делать. Ничего не менялось. Тося лежал на диване, отключив телефон. На улицу выходить отказывался, говорил мало, спал много. Первое сентября неумолимо приближалось. Утром двадцатого августа Яна проснулась с готовым решением. Она поняла, что надо попытаться. Хуже не будет. Пожарив на завтрак блинчиков, Яна поставила тарелку на стол рядом диваном, на котором со вчерашнего вечера, спал Тося. Погладила его по голове, поцеловала в щеку. Он засопел и повернулся на другой бок. Яна написала ему записку: «Пошла в Сбер заплатить за квартиру, включи телефон, когда проснешься. Кушай блинчики, держи хвост пистолетом. Целую, Я». Потом накинула куртку и тихонько вышла.

На улице шел дождь. Зонта Яна не взяла, а возвращаться не хотелось. Яна бегом пересекла двор и спряталась под козырьком магазина на углу. Было шумно, машины двигались по Симоновскому валу, в Новоспасском монастыре мерно звонил колокол. Яна достала из кармана телефон. Заглянула в его темный экран, потом набрала номер. Пошли гудки: один, два, три, четыре, — «Нет, зря я…» — она хотело уже нажать на отбой, но тут что-то щелкнуло, и женский голос робота сказал, что звонок переводится на голосовую почту. Яна быстро положила трубку. Так, это плохо. Войцеховский может быть где угодно: на совещании, за границей, в открытом море на яхте. Но когда освободится — может перезвонить, скорей всего совсем не кстати. Рядом будет Тося, говорить при нем она не станет, придется врать, фу, гадость. Ужасно ругая себя, Яна вышла под дождь и, продолжая судорожно обдумывать, что теперь делать, направилась к метро. Надо бы потянуть время, вдруг он перезвонит. Может, поехать к маме в Королев? А что? Давно не была. Да, это мысль. «Перезвоню Тосе через час, он уже, наверное, проснется», — подумала Яна, и тут телефон в кармане завибрировал. Непослушной мокрой рукой Яна достала его. Да, тот же номер. Звонил Олег. Яна, пожалуй, слишком поспешно ответила:

— Алло?

— Добрый день, это Олег. Яна, ты мне звонила, — не вопрос, констатация факта.

— Да, — растерялась Яна, несмотря на то, что проговаривала свой монолог не один раз, — Олег Михайлович, я хотела поговорить с Вами насчет ситуации с лабораторией, — «Тьфу ты не то»… Я Вас не отвлекаю? — молчание, на заднем плане какие-то голоса, не дай бог, бросит трубку.

— Я слушаю, слушаю, — голос совершенно нейтральный.

— Олег Михайлович, — продолжила Яна, окончательно сбившись с текста, я хотела сказать, что то, что произошло… Ребята не виноваты, а Ваш юрист говорит, что… Что первого сентября, — она уже чуть не плакала от досады на себя.

— Яна, не я все это затеял. Прервать контракт решил твой муж.

— Да, но…

— В любом случае, я не склонен решать вопросы по телефону. Я а Москве. Можем встретиться… допустим, в час дня в холле «Редиссон Славянской» на Киевской. Тебе удобно будет подъехать? — «Опа, — пронеслось у Яны в голове, — Что делать?!»

— Да, — сказала она тусклым голосом, и в трубке тотчас прозвучали три короткие гудка. Яна отняла телефон от уха и тупо посмотрела на экран. В час. Сейчас одиннадцать тридцать пять. Может, не идти? Но это уже совсем шизофреничное поведение, только масла в огонь подольет. Яна, не поднимая головы, зашла в переход. Остановилась в нерешительности, не зная, куда идти. На душе было гадко. В кроссовках хлюпало, с волос капало. Первый опыт вранья (а это оно и есть, как ни крути) Тосе вызывал тошноту. Причем, действительно вызывал. Яна почувствовала, что ее сейчас вырвет, закружилась голова, рот наполнился слюной, она бросилась по лестнице наверх, род дождь, заметалась в поисках подходящего места, не нашла, увидела мусорный контейнер метрах в ста, у магазина, но не добежала, ее вывернуло прямо на газоне. Она стояла, уперев руки в колени, отплевывалась, с ужасом озираясь вокруг. Редкие прохожие с отвращением отворачивались. У Яны подгибались ноги. Дрожащими руками она достала из сумки пачку бумажных платков, вытерла рот, побрела назад к метро. Плохо соображая, что делает, прошла через турникет на станцию, упала на лавку. Яна закрыла глаза и на пару минут, должно быть, даже задремала, как-то выключилась. Она слышала, как приходят и уходят поезда, волнами проходят мимо люди, веет в лицо тоннельным ветерком. Потом стало немного легче. Холодный пот перестал выступать на ее онемевшем лице, она почувствовала свое тело. Больше не мутило. Яна посидела так еще некоторое время. Желтые цифры часов над въездом в тоннель показывали двенадцать пятнадцать. Яна оглядела себя. Джинсы промокли от колен и ниже, волосы уже высохли, но слипшимися прядями падали на лицо. «Отлично, — подумала Яна, — И еще небось от меня попахивает. Вряд ли в Редиссон пустят. Ну да оно, наверное, и к лучшему». Подошел поезд. Она зашла в вагон и поехала в сторону центра.

Когда Яна зашла в холл гостиницы, было без пяти час. Не зная, куда идти, она медленно двинулась по стеклянно-зеркальному залу, обходя уютные уголки с кожаной мебелью. Народу было мало, на reseption скучали шикарные девицы, приглушенно звучала музыка — какое-то танго. Яна вышла на середину зала, и тут же, отделившись от стены к ней двинулся невысокий мужчина в элегантном черном костюме, явно кто-то из охраны, в руке рация, на лацкане — бейдж. «Ну вот, — вяло подумала Яна, — Сейчас попросит выйти».

— Яна Николаевна? — спросил, приблизившись охранник, с легким кавказским акцентом, — Крутова?

— Да, — обреченно кивнула Яна.

— Пожалуйста, следуйте за мной, — он развернулся и уверенно двинулся направо к лифтам. Поднявшись на один этаж, они оказались на балконе над вестибюлем и пошли вдоль него, пока не оказались у небольшого кафе: несколько столиков, кресла, барная стойка. Из-за спины охранника Яна видела, что за одним из них сидит Войцеховский. Больше в кафе никого не было.

— Сюда, пожалуйста, — указал рукой «man in black» и, развернувшись, пошел назад к лифтам.

Олег привстал из-за стола и, оглядев Яну, еле заметно улыбнулся.

— Добрый день, Олег Михайлович, — пролепетала Яна, сделав навстречу пару шагов.

— Яночка, рад тебя видеть! Присаживайся, — Он казался вполне искренним. Яна отметила, что за последние полгода он заметно похудел, загорел, ему что-то сделали с волосами? С лицом? Видимо, в рамках предвыборной программы над ним поработали имиджмейкеры. Из новостей она знала, что Войцеховский баллотировался в депутаты Госдумы.

Яна опустилась в глубокое кресло напротив. Войцеховский смотрел на нее, чуть склонив голову и по-ленински прищурив глаза, теперь казавшиеся особенно светлыми на загорелом лице. Яна совсем смутилась. Она теребила ремешок сумки и не знала, с чего начать.

— Ну, — помог ей Олег, — Так о чем Вы хотели поговорить?

— Олег Михайлович, понимаете, тогда, на Новый год, так все внезапно получилось, а теперь… — Она совсем сбилась и решила начать сначала, — Олег Михайлович! Антон — блестящий ученый. Вы же знаете, тот проект, над которым они с Мишей Слуцким работают… работали, может перевернуть всю современную науку. Даже не науку, а вообще все взгляды человечества на устройство мира, — Она перевела дыхание, — Вы очень им помогли, а теперь Ваш юрист грозится подать в суд. Это их уничтожит. Никогда никто не станет с ними сотрудничать. Открытие отложится на неопределенный срок, может быть на века, понимаете? И во всем, получается, виновата я…

— Яночка, — перебил ее Олег, — Погодите. Во-первых, еще раз напоминаю: это не я разорвал договор. Во-вторых, никто не виноват. Ни Антон, ставящий риск потерять тебя, а ведь этого риска не было, верно?, выше интересов проекта; ни ты — в том, что из всех женщин мира я выбрал именно тебя, ни я — в том, что именно ты мне нужна. Да, Яна, ничего не изменилось. Мое предложение остается в силе, — его лицо чуть заметно дрогнуло, он придвинулся к ней через стол, — Ты нужна мне по-прежнему. Вот такая, — он окинул ее быстрым взглядом, — В мокрых джинсах и с челкой на пол-лица, мне нравится, какая ты честная, как ты краснеешь, и что тебе не нужны мои деньги. Не знаю, почему. Но, если ты не заметила, я не сволочь. Я ни разу тебя не побеспокоил. И не стал бы, поверь. Если ляжет карта — мы будем вместе. Нет — так нет. Но ты должна знать, что я человек упертый, если я один раз принял решение, то не отменю его никогда.

— Олег Ми…,

— Подожди, — остановил он ее жестом, — Я почти договорил. Так вот: если передумаешь, ты знаешь, где меня найти. Если потребуется помощь — любая — я всегда помогу. И вот что, раз уж ты нашла в себе силы мне позвонить, обещаю тебе, я отзову своего юриста. Мне пока не за что мстить твоему мужу. А теперь, — он поднялся, — Мне, к сожалению, пора. День расписан по минутам. Если что — звони. Выпей чаю горячего с тортиком, — он махнул рукой в сторону барной стойки, — Что хочешь, запишут на мой счет.

Яна неуклюже выбралась из кресла. Замялась. Олег в один шаг преодолел расстояние между ними и, притянув ее к себе за талию, сказал очень тихо:

— Ты прелесть. Рад был повидаться, — и, прежде чем Яна успела опомниться, быстро пошел по галерее к лестнице. Яна не отрываясь смотрела, как он спускается, как пересекает вестибюль, как к нему присоединяются невесть откуда взявшиеся охранники, один впереди, один сзади, и вот он, не оглянувшись, вышел. Яна рухнула назад в кресло. Выдохнула. Оказывается, она давно уже не дышала.

Тут же неслышно подошел официант. Спросил, что ей будет угодно. Яна ответила, что кофе: двойной, нет тройной эспрессо. В целом, она испытывала скорее облегчение, чем досаду. С одной стороны, Войцеховский все еще к ней не ровно дышит, с другой — суда не будет. Второе как-то перевешивало. Хотя… осадок оставался. «С другой стороны, — уговаривала себя Яна, — Что я могу сделать с тем, что я ему нравлюсь? Этого я не могу изменить. Пройдет время, он обо мне и думать забудет. А прямо сейчас надо, чтобы он оставил ребят в покое. Антон и так совсем плох. У него настоящая депрессия.»

Официант принес кофе. Дождавшись, когда он отойдет, Яна достала телефон и набрала номер Антона, не зная еще точно, что скажет. После седьмого гудка Яна взглянула на часы. Тринадцать тридцать семь. Странно. Он должен был уже давно проснуться. Яна нажала на отбой, перезвонила еще раз. Тося опять не ответил. Торопливо отхлебнув кофе, Яна встала и быстро пошла к выходу. По дороге к метро она еще несколько раз набирала Тосин номер. И домашний.

Антон так и ответил. Никогда. Больше Яна его не видела.

9

Яна подбежала к дому как раз когда водитель выгонял из гаража красную спортивную Тойоту. Яна на ходу помахала ему рукой и крикнула: " Я через десять минут спущусь, Дим», бегом пересекла холл, взбежала по лестнице на второй этаж в свою комнату. Наскоро приняв душ, одела в джинсы и бесформенную толстовку с массой карманов, сунула телефон в один из них. Посмотрела на часы. Без пяти одиннадцать. Очень хорошо.

Сев в машину на заднее сиденье, Яна кивнула водителю Диме:

— Привет, Дим.

— Здравствуйте, Яна Николаевна, — он поправил зеркало, поймав ее взгляд, — Куда едем?

— Давай-ка в Сент-Джонс, если ты не против.

— Окей, — оживился Дима. Его, как и весь Олеговский персонал, радовала любая возможность приобщиться к цивилизации, пусть даже такой провинциальной, как рыбацкая деревянная столица Ньюфаундленда. Жизнь в Outumn Pine походила на комфортабельное отшельничество.

— На рынок? — выведя машину на трассу, — спросил Дима, Нина Павловна сказала, рыба нужна.

— Нет, купим свежую, с лодки, у Янсена. И еще мне надо в пару магазинов в центре, я тебе покажу.

Дорога вилась по тундре меж холмов, огибая многочисленные фиорды и узкие заливы, прорезавшие все восточное побережье острова. К западу местность становилось совсем плоской, тундра заболоченной. Бесконечные реки и ручьи сливались в большие и малые озера. Там не было ни дорог, ни поселений. Зато много голубики и комаров. Яна смотрела из окна на однообразный пейзаж, в котором всегда находила свою прелесть, и от который сейчас ее пугал. Что бы ни задумал Тося, путь на запад был точно отрезан. По болотам не пройти. Может быть, на север? Вдоль берега? Там местность становилась все более скалистой, пока не начинала обрываться в океан отвесными скалами. «Не важно, — подумала Яна, — Я не буду думать за него. Я пыталась найти выход самостоятельно, и что я нашла? Петлю на ветке дуба? Нет, достаточно. Никаких вопросов. Никаких сомнений.» Последние двенадцать лет Яна только и делала, что думала. Думала, что могло случиться с Тосей, проигрывала в голове тысячи сценариев, то позволяя себе надеяться, то погружаясь в темную, вязкую безнадежность. Счастьем было уже то, что забрезжила надежда. Господи, да если бы хоть крохотный ее лучик пробился к Яне за все эти годы, ее бы здесь не было. Не было бы этого чужого острова, не было бы чужого дома, чужой жизни, из которой нет выхода.

На противоположном берегу длинного залива показался город. Разноцветные фасады домов каскадом спускались прямо к воде, густо покрытой лодками, пришвартованными у причалов и бороздящими бухту. Яна взглянула на приборную доску. Бензина почти полный бак, на заправку Дима вряд ли заедет. Хорошо, тогда план Б. Заедем в супермаркет.

— Дима, вон видишь, на рейде «Kiss», подъезжай тогда к причалу, там в лавке жена Янсена, у нее рыбу и купим.

— Ага, — Дима повернул налево и двинул машину вдоль извилистой набережной, уходящей вглубь фиорда, — А что брать? Нина сказала, на Ваше усмотрение.

— Ну не знаю, возьми большую треску для вас, я рыбу не люблю, а Олег Михайлович в отъезде. А мне крабов, и побольше.

— Окей, Яна Николаевна.

Они припарковались у причала. Пахло солью и рыбой. По заливу непрерывно двигались лодки под парусами и без, несколько яхт стояли на якоре, всюду сновали назойливые чайки, перекрикивались рыбаки. Дима направился в лавку Янсена, Яна топталась у машины. Часы на башне кирхи, сложенной и огромных серых валунов, показывали без одной минуты полдень. Вот стрелка дрогнула и переместилась на двенадцать. Над бухтой поплыл гулкий звон: один удар, два, три… Яна закрыла глаза, подставив лицо соленому бризу. Небо было беспросветно-серым, словно город накрыло стальным листом. Начинал моросить мелкий дождь. Яна поежилась, но садиться в машину не хотелось. Обернувшись к лавке, Яна увидела, как за стеклом Дима бурно что-то обсуждает с фрау Янсен, по-английски он говорил плохо, все больше размахивал руками. Чуть выше по улице, вкопавшись парей этажей в скалистый склон бухты, у отеля «Nerrows», выкрашенного в веселенький голубой цвет, остановилось такси. Больше на улице никого не было — ни людей, ни машин, поэтому Яна невольно задержала взгляд на этой машине. Вышел водитель, открыл пассажирскую дверь, подошел к багажнику, а с заднего сидения вылезли двое: невысокий полный мужчина в джинсах и мятом темно-синем пиджаке и здоровенный детина в толстовке с капюшоном. Что-то в его облике толстячка показалось Яне странно знакомым и, не отдавая себе отчета в том, что делает, она медленно двинулась вдоль тротуара в его сторону, щуря глаза, пытаясь разглядеть. Таксист помогал пассажирам выгрузить из багажника какие-то, видимо, тяжелые коробки. И вот, когда мужчина, протягивая деньги таксисту, поднял лицо, Яна остановилась, как вкопанная. Глаза ее расширились. «Боже мой, это же…»

— Мишаня! — крикнула она, будто слыша свой сорвавшийся голос со стороны. Мужчина, чуть не подпрыгнув, заозирался, увидел ее на противоположной стороне улицы и окаменел. Яна двинулась в его сторону. Он замотал головой, словно отгоняя потустороннее видение, потом неуверенно шагнул с тротуара. Яна побежала к нему.

— Мишаня! Мишка, — кричала она, — таксист, изумленно оглянувшись, юркнул за руль и дал газу. Мишаня распростер объятья:

— Янка! Ааа! Да быть не может! — и тут она налетела на него, затормошила, она смеялась и плакала одновременно, Мишаня то душил ее в объятьях, то отстранял, чтобы лучше разглядеть. Они выкрикивали какие-то ничего незначащие слова, пока немного не отдышались. Спутник Мишани изумленно смотрел на них.

— Ну ничего ж себе! — пучил глаза Мишаня, — Вот это встреча! На краю земли, честное слово! Дальше ехать некуда! Ты как здесь? Случайно?

— Не, Мишань! Я-то здесь как раз живу, а вот ты как сюда попал?!

— О, это очень странная история, давай присядем, что ли где-то? Ты одна? — этот вопрос слегка отрезвил Яну. Она оглянулась. Со стороны лавки Янсена к ним быстро шел Дима с пакетами в руках. Лицо его было крайне встревоженным, казалось, он с трудом сдерживается, чтобы не перейти на бег.

— Это… — начал Мишаня.

— Это мой водитель. Точнее не мой, Олега, — очень быстро и тихо заговорила Яна, — Слушай, при нем ни о чем вообще нельзя говорить, меня пасут. Сейчас он подойдет, ты молчи и улыбайся, понял? — Яна обернулась к Диме, Мишаня расплылся в дикой улыбке.

— Дим, представляешь? Вот встретила старого знакомого! Здесь! С ума сойти! Знакомься, это Михаил… Мишань, как тебя по батюшке?

— Да не важно, не такой уж я и старый, — он протянул руку.

— А это Дима, мой водитель, а это… — Яна кивнула в сторону Мишаниного спутника, — Миш, представь нас.

— Это Кирилл, мой сотрудник, — сказал Миша, — А это, Кирюх, Яна, помнишь, я рассказывал? Когда мы виделись последний раз, она была женой того самого Антона Крутова.

— О! — молодой человек протянул руку Яне, — Очень приятно! И неожиданно, — Диме он просто кивнул.

— Очень приятно, — водитель, сдвинув брови, пожал Мишанину руку. Он явно не знал, как реагировать. Инструкций на такой случай не было, а выглядела, по его мнению, такая случайная встреча крайне подозрительно. Но хозяин был в отъезде. «Сейчас пойдет названивать Игорю, и что бы тот не решил, какое-то время наедине с Мишаней у меня будет,.»

— Дим, ты отнеси сумки и жди меня в машине, или где хочешь. А мы с пойдем… — она огляделась по сторонам, — да хоть вот в «Hungry heart», выпьем кофе, поболтаем. У тебя в «Нерроус» номер, Мишань?

— Да вроде, только не я бронировал, — продолжал улыбаться Мишаня.

— Ну вот и славно. А Вы, Кирилл? Вы с нами? — Яне, конечно, хотелось бы остаться с Мишаней наедине.

— Не, Кирюх, найди кого-нибудь на reseption, — Пусть тебе вещи помогут затащить, а мы с Яной посидим, поболтаем, хорошо?

— Окей, Михаил Петрович! — Кирилл взял картонную коробку, густо обклеенную какими-то ярлыками, и, помахав Яне рукой, двинулся к дверям отеля.

— Ага, Петрович! Как же я могла забыть, — рассмеялась Яна, — буду звать теперь тебя Петрович, ты стал таким солидным дядькой, — и она потянула Мишаню за рукав вверх по улице.

Дима продолжал стоять, нелепо обнимая крафтовый пакет с торчащим из него рыбьим хвостом. Вариантов у него не было. Подслушать не выйдет. Яна знала, что кафешка, в которую они направлялись, была крохотной. Всего на пять столиков. Незаметно присесть рядом у Димыча, как звал его Олег, просто никак не получится.

— Какой у тебя строгий водитель, — хохотнул Мишаня, — Мне его взгляд дыру в затылке прожигает.

— Ага, — засмеялась, Яна, — Так вот почему у тебя там лысина образовалась!

— Да уж, заметила. Могла бы промолчать. А вот ты ничуть не изменилась, только голова почему-то почти бритая. Вшей подцепила?

— Ой, у нас тут ужасная антисанитария.

— Слушай, Яся, я страшно рад тебя видеть, — Мишаня вдруг остановился и посмотрел ей в глаза так, словно боялся, что она растает в воздухе.

— Я тоже, Мишань! Ты не представляешь, как! Я уж и не помню, чему последний раз так радовалась. Это я не для красного словца. Это правда.

Они дошли до кофейни, на стеклянной двери которой висела табличка «open». Вошли, звякнув колокольчиком над дверью. Внутри никого не было. «Оно и понятно, — подумала Яна, — не сезон. Даже кофе не пахнет. Никто не зайдет», и она потянула Мишаню за столик в самом дальнем углу. За стойкой появилась кругленькая мадам Анни.

— Bonjour, madam Vaitsehovsky, — защебетала она, — Content de te voir! Allez-vous boire du café?

— Oui, deux café s’il vous plaît, Annie, — скороговоркой выпалила Яна и схватила ошалевшего Мишаню за руку, — Ну давай, рассказывай!

— Что?

— Как что? Все! Почему ты здесь? Это никак не может быть случайностью. Слушай, я тебе сейчас быстро объясню дислокацию. Олег за последние годы окончательно свихнулся. Я живу как на зоне. Он следит за каждым моим шагом, умнего целый штат уродов для этих целей. Ни по-хорошему, ни по-плохому он меня не отпустит. Так что времени у нас мало. Сейчас водила звонит своему шефу Игорю, максимум через сорок минут он будет здесь. С прослушкой. Так что давай скорей, рассказывай, что происходит.

— Я понятия не имел, что ты попала в такую передрягу. И уж тем более не знал, что ты здесь живешь. Это очень странное совпадение, — Мишаня нахмурился, — Даже не знаю, что думать. Последние несколько дней у меня такое ощущение, что я попал… в какое-то кино, как будто вижу себя на экране.

— Да! У меня тоже! — закивала Яна.

— Давай сначала ты, — серьезно сказал Мишаня, — Только сначала. Какими ты тут судьбами, как себя чувствуешь, почему такие ужасы про Олега рассказываешь? Почему на связь не выходишь? Что вообще происходит? Может, у меня в голове что-то сложится.

— Только я в двух словах. С тех пор, как мы последний раз виделись, много что изменилось. Я никогда особо в подробности не вдавалась, но скажу тебе честно — замуж за Олега я вышла, как выяснилось почти сразу, в состоянии глубокого транса. Мы тогда мало с тобой общались, я вообще почти ни с кем не разговаривала, бросила работу, буквально не могла жить дальше. Олег меня, казалось бы, поддерживал изо всех сил. Ну, не буду тебя грузить… Сама не понимаю, как это получилось. Я пила какие-то таблетки, все было безразлично. Мы с тобой виделись последний раз где-то через год, да? Тогда Олеговская тирания только началась, я тебе ничего не рассказывала. В общем, дальше — хуже. Мишань, времени мало, поэтому я совсем конспективно, ладно? Ну вот. Он стал требовать от меня взаимности, мало того, соответствия его положению, таскал по так называемым «нужникам,» это приемы всякие, официальные встречи, где надо быть с женой. Мне было плохо, я отбивалась, это его бесило. Потом он просто начал меня дрессировать на предмет подчинения, как цирковую обезьянку. Не буду описывать как именно. Если бы я была тогда в порядке, то не довела бы до такого. Но я отнюдь не была в порядке. Я стала его бояться, а потом момент был упущен. Я умоляла его отпустить меня, но он уперся рогами, нет, мол, мое и все, не тебе решать. Кроме того, для карьеры ему не нужен был ни развод, ни вечно перекошенная рожа жены. В общем, завинтил он все гаички. Я даже пыталась просто бежать не один раз. Ловили, возвращали. А на этот остров я попросилась сама, помнила, что Тося мечтал именно здесь по каким-то причинам лабораторию развернуть. Думала, здесь тихо, безлюдно. Думала, может, Олег редко прилетать сюда будет, постепенно от меня отстанет. Но нет, гайки завернулись до упора. Я обложена охраной, с меня глаз не спускают, все в прослушке и видеонаблюдении, а он торчит здесь со мной почти постоянно, — Яна чувствовала, что надо торопиться, время поджимало, поэтому говорила тихо и очень быстро. Мадам Анни, подошедшая с кофейником, метала на них недоуменные взгляды. Яна не глядя подвинула ей свою чашку, — В общем, если без подробностей, я загнана в угол. Физически. Выхода нет. То есть, не было до вчерашнего дня. Если бы вчера кое-что не случилось, сегодня мы бы, Мишань, не встретились. Я решилась на суицид. Все продумала, но вчера…

— Яся, родная, что ты несешь?! — ужаснулся Мишаня, — Господи, я не знал, — он попытался взять ее руки в свои, но Яна отдернула руку.

— Миш, осторожно, здесь все всех знают, стукнут Олегу, не надо. Ситуация такова: сейчас приедет некто Игорь, начальник охраны, у него инструкция — если что, звонить Олегу. А Олег сейчас в Лондоне. Когда он приедет — сразу начинаем ржать и вспоминать случаи из прошлого. Мне ни в коем случае нельзя допустить, чтобы мои планы сорвались. Завтра я тоже должна лететь в Лондон но, надеюсь, Боже, нет, верю! что до этого не дойдет. Потому что кое-что случилось вчера. Мишань, я даже боюсь рассказывать, что. Ты можешь подумать, что я сошла с ума. Поэтому рассказывай скорее ты, почему ты здесь, что у тебя за история. Только скорее, умоляю! — она говорила сбивчиво, надеясь, что Мишане не надо будет все раскладывать по полочкам, на это не было времени.

— Ну, значит так, если ты помнишь, Вайцеховский продолжал финансировать наш с Тосей проект, но года через три, (ты тогда уже пропала), со мной связались люди из Минобороны и предложили шикарные условия. Времена, знаешь ли, изменились, и я согласился. Вайцеховский не возражал, санкциями по разрыву договора ни разу не пугал. Видимо, ему позвонили чуть ли не из Кремля. Переехали мы на одну военную базу в Подмосковье, где — сказать не могу. Ну, уровень там совсем другой. Если бы Тося видел! Секретность частичная. То есть, я могу в общих чертах научно-популярным языком говорить о сути экспериментов, но ничего конкретного. Кроме одной темы. Но сейчас я, видимо, нарушу это правило. Потому что надо понять, что происходит. В общем, я на базе, считай, прожил последние десять лет. Домой наведывался только предков навестить. Ты не поверишь, женился на подполковнике. Не… не бойся, на женщине, — Мишаня хохотнул.

— Ты меня успокоил. Кто такая, как зовут?

— Зовут Аней, очень милая, строит меня, дисциплина как в армии. У нас сын, четыре года. Знаешь, как назвали? — и, не дождавшись ответа, гордо выпятив грудь, сказал, — Антоном. Антошка, вот так.

— Ох, Мишань, я же ничего не знала. Поздравляю. И… спасибо. спасибо, что помнишь. Как все неправильно! Как могло случиться, что я выпала из жизни действительно дорогих мне людей! Но это не по доброй воли, Мишань! Я тебе потом расскажу, если все получится. А сейчас время поджимает, поэтому давай скорее дальше, умоляю!

— Да, да. Эксперимент по передачи кодированного сигнала из одной точки одновременно на две мишени, начатый с Тосей, мы подтвердили сотни раз. Я представлял себе направление его мысли, мы с ним много говорили, поэтому и действовать стал в этом направлении. Вообще, Антон пропал, когда мы были в миллиметре от подтверждения его расчетов. Я был уверен, что этот самый миллиметр пройду сам. Но нет. Честно говоря, не получилось. Но я продвигался как мог. Первым делом начали удалять одну мишень. Это я тебе рассказываю очень просто, чтобы было понятно. Это важно, слушай, — Яна закивала, — Сначала сотрудничали с Серпуховским синхрофазотроном. Сигнал зафиксировали, но сбились кодировки. Год ушел на то, чтобы подобрать нужное поле для ускорения. Наладили. Потом стали растаскивать мишени еще дальше. Казань, Урал, Новокузнецк, наконец Владивосток. Работает. Тогда мы еще кодировали сигнал бессистемно, просто чтобы собрать электромагнитный импульс в пучок для разгона. Потом я стал думать, какие бы элементарные частицы использовать для пучка, чтобы можно было добиться кодировки, подлежащей обратному дешифрованию. Тогда…

— Стоп, не понимаю, — перебила Яна.

— Ну смотри, разгоняешь, к примеру ты протон, а при столкновении протонов косвенно происходит и взаимодействие вещества с фотонами высоких энергий. А если разогнать фотон, он могут столкнуться со встречным протоном, и произойдет фотон-андронное столкновение.

— Еще хуже, — расстроилась Яна.

— Хорошо. Короче так: разгоняем мы и сталкиваем разные элементарные частицы. То есть, частицы, практически не обладающие массой. В отличие от материального мира, в котором мы живем, взаимодействия этих частиц порождает чудовищные энергии, это называется физикой сильных взаимодействий. Пока понятно?

— Ага, это еще Тося объяснял.

— Ну вот, грубо говоря, ноу-хау Тосино состоит в том, что в процессе ускорения в такой специальной штуке — клистроне, он придумал не хаотично разгонять пучок, о импульсно, кодируя его этими импульсами в некое сообщение, то есть по некому принципу. Так вот, направляли мы пучок на одну мишень, а приходил он на две, это — эффект спутанности, причем кодировка сохранялась. То есть, если бы, условно, некто, ничего не знающий о нас, принял бы сигнал на второй мишени, то, зная ключ к коду, мог бы расшифровать его, понимаешь?

— Это я понимала еще тринадцать лет назад. И?

— Ну так вот, я ж говорю: мы растаскивали мишени на любые расстояние: проходит. Потом стали кодировать сигнал в понятное сообщение: математические последовательности, например. Проходит. И дешифруется в обратном порядке. А вот теперь главное: год назад мы начали сами получать на наши мишени сигналы не пойми откуда. Причем кодировки были те самые, которые использовали мы!

— Да ладно, — ахнула Яна.

— Да. Это, кстати, и была военная тайна. За то, что я тебе это сейчас рассказал меня могут посадить. Но не это сейчас главное. А главное вот что: в течение года шифры принимаемых нами сообщений усовершенствовались. Сначала это были простые передачи: простые числа, потом стандартная последовательность, потом ограниченная сверху, потом бесконечно малая, потом последовательность Коши. А потом пришел странный сигнал, мы сначала не поняли. Дешифровывали месяца два. Потом меня осенило, это java, язык программирования, который используют для программ на мобильных устройствах. Когда я тупо забил сообщение в программу, ты не поверишь, получился читабельный текст.

— Ну?!

— Я бы попросил тебя сесть, если бы ты не сидела. Сообщение было такое: «Мишаня. Это я. Антон».

— Боже! — вскрикнула Яна так, что Анни чуть уронила что-то за стойкой.

— Да, вот так. Я обалдел. Понимаешь, ы весь год ломали голову, откуда приходят эти сообщения. Все места, все ускорители, известные нам, были сто раз проверены. Я с самого начала подозревал, что… Даже не знаю, как сказать. Не подозревал, нет. Мне просто приходил на ум Тося. Это был его стиль. Именно в таком порядке он собирался продвигаться в кодировке, если бы… Если бы не пропал. Но как такое может быть? Если раньше я подозревал, вернее, надеялся в глубине души, что его удерживают какие-нибудь спецслужбы, то когда я сам оказался в системе, все проверил: нет, этого не могло быть, следы работы в этом направлении были бы заметны. Нет. Честно говоря, у меня в голове не укладывается, что бы это значило. Но это еще не все: за последние три недели Еще два сообщения пришло вполне раскодированном виде прямо мне на телефон. Он (или как сказать?) получил доступ ко всем моим электронным устройствам. И не только моим. Видимо, нашел способ считывать электромагнитные импульсы этих устройств. Обратной связи не было, ясен пень. Я уже говорил, что без Тоси я тормознулся в этой теме. Более того, сообщения не сохранялись в памяти устройства. Они исчезали через несколько минут. Язык программирования, видимо, был поправлен таким образом. Зачем?

— Ладно, поняла в общих чертах, рассказывай лучше что конкретно в сообщениях?

— На чем я остановился? А, ну да. В следующем сообщении было вот что, — Мишаня достал из внутреннего кармана пиджака крохотный блокнот на резинке и, открыв на первой странице, положил перед Яной на стол, — Вот, смотри.

— 48,1206411, — 54,4857582, — вслух прочитала Яна, — Мишаня, это координаты, да?

— Да. На этом острове. Я смотрел карту. Заповедник «Бэй дю норт». Я так понимаю, там одни болота, вообще никакого жилья. Глушь, да?

— Я там не бывала, но это совсем недалеко от «Outumn pine». Там в основном леса и реки.

— Недалеко от чего? — не понял Мишаня.

— От Олеговского поместья. Язык не поворачивается назвать его моим. Километров 12, если не больше. Странно. Очень странно.

— Ты еще самого странного не слышала. Когда мы с Тосей только начинали работать, он все мечтал разместить лабораторию в этом самом месте. Я даже записи нашел. Кучу расчетов. Получалось, что электромагнитное поле Земли в сочетании с особенностями местных магнитных аномалий и кучи других факторов дают в этой точке особую сверхпроводимость сигнала. Он хотел разместить там устройства для приема пары микрочастиц, разогнанных на нашем ускорителе. Говорил, что есть всего три места на планете, где это будет оптимально. Причем два из них — на Северном и Южном полюсах. Остается только Ньюфаундленд. Ну, а то, что ты здесь как бы совершенно случайно живешь — так это фантастика! Пока у меня в голове ничего не стыкуется. Дальше было вот это сообщение, — Мишаня перелистнул страничку блокнота: «Прошу тебя быть по указанным коорданатам не позднее 29.08.18, имея при себе мишенный узел для импульсного линейного ускорителя. Установи его четко в указанной точке, подключи к портативному элементу питания до 15.00 30.08.18. Умоляю тебя, сделай это. Тося».

— Сегодня, — ахнула Яна.

— Да. И вот я здесь. Кирилл мне поможет доставить оборудование до места и все наладить. Он — моя правая рука, я доверяю ему на сто процентов. Больше никто не знает.

— Что… что это значит? — установить мишень в болоте? Это же огромный агрегат? Он же радиоактивный! Или… ты прилетел с ним?

— Мишенный узел — это, на самом деле, небольшая штуковина. Защита от радиации полная. Он поместился в одной из коробок, может, ты видела, их Кирюха из такси выгружал. Во второй — элемент питания. Портативный. Поначалу, когда я прочитал это послание, я просто обалдел. Если бы не верил, что это Тоська, счел бы идиотским розыгрышем. Но я верю, Яся. Уж не знаю как это возможно, но верю. Поэтому я напряг все свои и чужие связи в Минобороне и провез прибор через границу. На частном самолете, не буду говорить, на чьем. Но вот что мне не понятно, так это близость точки приема с твоим домом. Я пока не понимаю, в чем идея, так что давай-ка ты рассказывай свою историю. Что происходит последнее время? Говоришь, тоже нечто странное?

— Вчера я тоже получила послание от Тоси. Поверила сразу, потому что он назвал меня именем, которым он меня называл только наедине. У нас такая тайна была. И еще… почувствовала, что это он. Хотя… я уже много лет считала, что его нет в живых. Я вроде как тоже чувствовала, что его нет. Но вчера… Будто что-то мгновенно изменилось в… не знаю, в мире, не только в моем. Не важно, — она мотнула головой, — В сообщении Тося пообещал меня отсюда вытащить, что, поверь мне, практически невозможно. Я пыталась. Проще из Шоушенка сбежать. Но Тосе я поверила сразу. Послание тоже почти сразу исчезло, думаю, оно осталось незамеченным и для Олеговской службы безопасности, иначе они бы из меня душу вытрясли.

— Да, — вставил Мишаня, — Мой программист уровня «бог», кстати, не смог найти никаких следов этих месседжей в памяти устройства, поверить не мог, что такое возможно. Сигнал вступает во взаимодействие с устройством по какому-то неведомому принципу. Ну, и что там было, в инструкциях?

— Пока стадия подготовки. Что понадобится, где взять, что спрятать, как себя вести. Я не очень понимаю Кстати, в рамках этой самой подготовки я сейчас здесь, в Сент Джеймсе. И мы встретились, — выходит, только потому, что нас здесь столкнул Антон. Не понимаю, как такое возможно? В следующий раз он пообещал выйти на связь сегодня в шесть вечера.

— Сейчас час дня, двадцать девятое августа, — взглянув на часы, задумчиво протянул Мишаня, — Так-так-так. Значит, что-то намечается на завтрашний вечер. На тридцатое.

— У тебя есть предположения, что именно? — быстро спросила Яна.

— Не знаю. Но раз ему нужна мишень, он пришлет в указанную точку какой-то гораздо более мощный сигнал, чем просто кодированная электромагнитная волна… Знаешь, я много думал: ведь что такое ускоритель? Это устройство для разгона пучка элементарных частиц. Их ускоряют электрическими и магнитными полями по центробежным траекториям. Тося, помнится, все Теслу цитировпл, что неплохо было бы использовать энергию вращения Земли, если можно было бы находиться относительно нее в нейтральном положении. Но это и не на орбите, Ян. Это в абсолютно независимом месте. Может быть, именно это он и делает?

— Тогда где он? — шепотом спросила Яна.

— Я не знаю, — также шепотом ответил Мишаня, — Но я сделаю все, о чем он просил. Сегодня же вечером я буду в этом вашем заповеднике. А завтра — будь что будет.

— Мишаня, я как будто сплю.

— Тебе и в самом деле надо отдохнуть. Ты ужасно худая, и синяки вон под глазами.

— Героиновый шик, — усмехнулась Яна, — Мишань, если бы ты знал, насколько мне плевать, как я выгляжу. Я хочу только одного — дожить до завтра и получить ответы. Любые. Это счастье — знать. Раньше я этого не ценила, — Яна взглянула через Мишанино плечо. Через стеклянную дверь кофейни было видно, как напротив припарковался черный внедорожник и из него вышел Игорь. С досадой хлопнул дверью и быстро направился в их сторону, что-то жестами показывая, видимо, Диме.

— Все, Мишань. За мной приехали. Умоляю, когда приедешь на место, убедись, что за тобой нет хвоста. Все, заканчиваем. Давай улыбайся, типа мы говорим ни о чем. Скажи одно — Кто еще знает?

— Только Кирилл в курсе всего. Еще пятеро моих сотрудников — очень поверхностно. Они надежные.

— Хорошо. Я чувствую, что-то произойдет послезавтра, Мишань! Сделай все как надо, удачи тебе!

— И тебе.

— И спасибо, что не забыл Тосю, и что не бросил ваше общее дело, и за то, что не считаешь меня пре.. — колокольчик над дверью звякнул, вошли Игорь с Димычем, — Прекрасно, — улыбнулась Яна, — Я послезавтра лечу на пару дней в Лондон, вернемся вместе с Олегом, так что ждем в гости. Слышишь, обязательно! А, вот и мой водитель, и кто это с ним? О, Мишань, знакомься. Это Игорь, управляющий у Олега, он же начальник охраны.

— Добрый день, — Мишаня слегка привстал из-за стола.

— Здравствуйте, — Игорь по-военному пожал ему руку, — Удивительно слышать здесь русскую речь, — мрачно сказал он, сверля Мишаню подозрительным взглядом.

— Удивительно — не то слово! — с каким-то Ленинским энтузиазмом сказал Мишаня, — Мало того, что первый человек, которого я встретил на этом острове, оказался русской женщиной, так это еще и Яна! С ума сойти!

— А вы, — Игорь поводил между ними ладонью, — Давно знакомы?

— Не обращай внимания, Мишань, — Допрос — это конек Игоря Сергеича.

— Давно, — не обращая внимания на Янин комментарий, доброжелательно улыбнулся Мишаня, — Еще с института! Янин первый муж был мои лучшим другом и соавтором лучшего открытия!

— Миш, зачем ты ему это рассказываешь?

— Делюсь из лучших побуждений, земляки однако. Яночка, мне так приятно было повидать тебя. И Олега хотелось бы увидеть, ведь столько лет, столько зим. Он ведь, знаете ли, много лет финансировал мою лабораторию. А потом вот растерялись, — Игорь молча слушал, может, присядете?

— Не положено, — мрачно заметил Игорь.

— Нам уже пора, Мишань, — Яна поднялась из-за стола, — Раз ты торопишься, то и я тоже пойду. Рада была необыкновенно! Заедешь в гости? Обещаешь? Я за тобой машину пришлю. Ты ведь остановился в Nerruws?

— Да, если что, номер пока не знаю какой. Но ты лучше на мобильный звони, я тебе сейчас напишу, — он вырвал листок из того самого блокнота, что все еще лежал на столе, и быстро написал на нем свой телефон, — Вот, набери мне, а я твой сохраню.

— Отлично, из машины наберу, ладно? — Яна протянула ему руку. Хотела обнять, но при Игоре не стала, — Ну, пока, Мишань!

— Давай, Ян! Привет Олегу!

— Передам, увидимся! — помахала ему Яна рукой уже в дверях.

— Всего доброго, — сухо сказал Игорь и развернувшись, направился к выходу, на ходу бросив Диме: «Рассчитайся за кофе».

— Не надо, что Вы! — услышав эту фразу, замахал руками Мишаня, — и Димыч бросился догонять своего шефа и жену хозяина.

Не сказав ни единого слова, Яна села на заднее сидение. Игорь, тихо дав еще пару ценных указаний кивающему Димычу, направился к своей машине. Яна на ходу забила Мишанин номер в свой телефон. Сердце все еще колотилось. Когда Дима сел, наконец, за руль, Яна уже убрала телефон и вспомнила, что и в каком порядке ей надо теперь делать.

— Ну что, Яна Николаевна, куда теперь? Домой?, — спросил Дима, когда она села на переднее сиденье, что случалось не часто.

— Нет, мне надо в супермаркет, поехали в Valmart, — Яна взглянула на часы, — Игорь за нами поедет?

— Не знаю, он мне не докладывал.

— Дим, это как-то грубо, тебе не кажется?

— Извините, Яна Николаевна.

— Ничего, поехали, — в зеркале заднего вида Яна видела Мишаню, вышедшего из кофейни. Одной рукой он прятал бумажник в карман, другой махал ей вслед. Машина Игоря тронулась за ними. Яна улыбнулась и откинулась на сиденье. «Да, — думала она, — Вот теперь я окончательно уверилась, что все будет хорошо. Господь услышал мои молитвы. Все сходится. В одной точке, в одно время. Антон жив, и он задумал что-то грандиозное. Господи, спасибо! И прости, что сомневалась! Отче наш, иже еси на небесех,! Да святится имя твое, да будет воля твоя, да придет…", — и она непрерывно повторяла молитву всю дорогу, раз за разом, пока они не остановились на полупустой парковке перед супермаркетом.

Внутри почти никого не было. Полная дама в форме на входе кивнула Яне, и она быстро пошла вдоль стеллажей. Игорь с Димой, слава богу, за ней не увязались. Предложили донести пакеты, но Яна сказала, что ничего тяжелого покупать не планирует. Хорошо. Все, что ей было нужно, можно купить прямо на кассе, но Яна для приличия намотала несколько сот метров между стеллажей, периодически бросая в корзину какие-то банки и пакеты. «Зажигалка, шоколад, фонарик, перец», — повторяла она про себя как стишок. Подойдя к кассе, Яна действительно обнаружила все искомые предметы рядом с ней. Быстро покидав в корзинку пять пачек черного молотого перца, фонарик, две шоколадки и пару зажигалок, она, вежливо улыбнувшись полной даме на кассе, протянула ей кредитку. Сложила покупки в пакет, все, кроме необходимых предметов. Их она рассовала по карманам безразмерно-огромной ветровки.

Выйдя на улицу, Яна увидела, что Игорь с Димой о чем-то оживленно разговаривают, стоя около машин. Не иначе, как обсуждали странного русского. Ничего, пусть помучаются. Игорь уже, как пить дать, написал Олегу на Watsapp. И Олег, конечно, напрягся. Еще бы, такое совпадение. Мишаня — и здесь, в Ньюфаундленде! Однако, они и представить себе не могут, зачем. Она и сама не поверила, расскажи ей кто еще позавчера, что такое возможно.

Улыбаясь, Яна подошла к машине. Дима, забрав у нее пакет, открыл дверь, обменявшись красноречивым взглядом с Игорем.

— Домой? — спросил он.

— Домой, — кивнула Яна.

Всю дорогу назад она проспала. Даже не заметила, как отключилась. Никогда такого с ней не случалось. Обычно ее укачивало. Видимо, облегчение и ощущение поддержки от встречи с Мишаней, подействовали на нее как бокал хорошего коньяка. Проснулась Яна от того, что Дима довольно громко и, видимо, не в первый раз сказал: " Приехали, Яна Николаевна».

Открыв глаза, она увидела, что машина припаркована у входа в дом, а Дима стоит рядом, открыв дверцу. Бросив взгляд на часы, Яна сразу окончательно проснулась. Четыре вечера.

В холле ее поджидала Нина.

— Яна Николаевна, хорошо, что Вы приехали. Вас уже ждет фрау Аннет.

— Где она? — бросила Яна на ходу.

— Она в белой гостиной. Пригласить ее к Вам?

— Нет, я сама подойду, — и Яна легко взбежала по лестнице к себе в комнату. Порядок действий был понятен. Стилистка должна была подобрать ей имидж для приема — прическа, платье, макияж. Словом, собрать образ. Время поджимало. Тося обещал выйти на связь в шесть вечера. Оставалось два часа. Это впритык. Оказавшись в комнате, Яна прошла в ванную. Разделась. Незаметно достала из карманов свои богатства, спрятала в ящик под раковиной. Телефон поставила на зарядку. На всякий случай. До завтрашнего утра туда никто не должен заглянуть. За пару минут приняв душ, Яна накинула халат и сбежала на первый этаж. Нины не было видно, и Яна направилась прямиком в белую гостиную. Открыв дверь, она сразу увидела фрау Аннет. Та сидела, подперев щеку рукой у рояля, методично нажимая на клавишу «ля» второй октавы. Увидев Яну, фрау Aннет просияла:

— Guten Abend, Frau Waitsehowski! Ich bin froh, Sie zu sehen! — она вскочила и направилась в Янину сторону. Маленькая фрау была воплощением стиля сороковых: светлые кудряшки, красная помада, губы сердечком, широкая полосатая юбка чуть выше колена, лодочки, румяные щечки.

— Guten Abend, Annet. Ich will gleich sagen, dass ich wenig Zeit habe. Deswegen lasst uns alles schneller enden, — Яна остановилась перед ней, глядя сверху вниз. Аннет, привыкшая к странной русской клиентке, которая, в отличие от всех прочих, не проявляла ни малейшего интереса к миру гламура, а скорее терпела ее визиты, щедро оплаченные мужем.

— Aber wir haben noch nicht angefangen…, — вставила таки Аннет и собрала красные губы в бантик.

— Dann fangen wir schon an, — улыбнулась ей Яна снисходительно.

— OK, Ihr Mann hat gesagt, Sie sollen zur Rezeption bei einem russischen Oligarchen in Chelsea vorbereitet werden, — прощебетала на ходу Аннет, процокав своими шпильками к кофрам, висящим на триноге, и расстегтвая молнию на одном из них.

— Na ja, — кивнула Яна.

— Ich habe Informationen eingezogen. Anpassend zur russischen Mentalität…

— Er ist kein Russe, er ist Armenier.

— Gibt es eine Differenz? — " Аннушка, молчи, умоляю, — взмолилась про себя Яна, — Не провоцируй меня», — и, подавив усилием воли желание ответить, Яна снова подозрительно заулыбалась маленькой фрау в прыгающих на ходу кудряшках, — Es ist nicht wichtig. Lasst uns schneller gehen.

— Gut, — деловимо кивнула Аннет, — Ich habe Ihnen drei Kleider gebracht: von Jacquemus, Delpozo und Celine. Und auch Accessoires von Alexander McQueen. Jose wird Ihnen einen Make-up direkt vor dem Flug machen. Möchten Sie anprobieren?

— Ja, — и Яна, скинув халат стоически начала примерять, накидывать какие-то невесомые шарфы, поворачиваться, как ее просила фрау, отвечать на ее бесконечные вопросы и выслушивать рассуждения о преимуществе стиля от Дельпозо перед Макквином.

— Wunderschön! — восклицала Аннет, крутя Яну за руку перед зеркалом, — Sie sind glücklich, solche gute Statur zu haben!

Admirabel! Halten Sie eine moderne Diät? — «Да какая тут диета, — подумала Яна, — разглядывая в зеркале свое бледное осуновшееся лицо с заострившимися скулами, — Краше в гроб кладут, что, собственно, и должно было произойти еще вчера».

— Ich meine, wir können die Frisur belassen. Wie bei Charlize Theron, — Аннет, встав на цыпочки, провела рукой по ежику белых Яниных волос

— Да уж, прическа в стиле «Молодой партизан», — сказала Яна по-русски, перехватив недоуменный взгляд Аннет, и зачем-то добавила: «Гитлер капут», — фрау вздрогнула и отдернула руку. Стараясь свести дальнейшее общение к минимуму, Аннет быстренько собрала вещи, предложила на выбор еще двух визажистов, но остановиться рекомендовала все же на Хосе.

— Ok, — кивнула на все согласная Яна, и, приоткрыв дверь гостиной, крикнула: Нина, Аннет уходит, попроси кого-нибудь донести ей вещи до машины!»

— Mersi, madame Vaicekhovsky! — улыбалась Аннет через силу, почему-то перейдя на французский, было понятно, что мадам Вайцеховски чем-то недовольна, но она не понимала, чем именно. Перехватив этот ее взгляд, Яне стало неудобно. В самом деле, зачем она стервозничает по отношению к ни в чем не повинной маленькой фрау? Яна взглянула на часы. Пять пятнадцать. Все идет хорошо. И она искренне улыбнулась Аннет:

— Mersi beaucoup, Annet, — Яна придала своему лицу участливое и благодарное выражение, — Au revoir!

— Au revoir, — с явным облегчением, приложив маленькую ручку к груди, и, повернувшись на каблуках, пошла к выходу. Кудряшки прыгали, юбка колыхалась, каблучки цокали. Навстречу шла Нина, они расшаркались. Яна через две ступеньки взбежала на второй этаж к себе в комнату. Едва она успела переодеться, зазвонил телефон на комоде. Яна взглянула на экран. Олег.

— Алло?

— Привет, Ян, — голос звучал так близко, словно говорил Олег из соседней комнаты. Яна невольно поежилась, но постаралась придать своему голосу обычный вялый оттенок.

— Привет. Как дела?

— У меня-то ничего. Ты собираешься?

— Да, вот только что фрау Аннет ушла. Буду на приеме в красном платье, как тебе нравится.

— Хорошо. Самолет будет готов завтра к девяти утра, в Лондоне надо быть за два часа, то есть в шесть. Игорь с тобой полетит.

— Хорошо.

— А еще он говорит, что ты странно себя ведешь. В город зачем-то моталась. И что встречалась там с Михаилом.

— О, да, хотела тебе рассказать. Представляешь? Совершенно случайно столкнулись, кто бы мог подумать?

— Да, — мрачно подтвердил Олег, — Кто бы мог подумать. Однако, Игорь говорит, что никто тебе не звонил и не писал. — «Уф, — с облегчением выдохнула Яна, — Не засекли!»

— Я ж говорю, удивительное совпадение.

— И о чем вы целый час в кофейне трендели? Димыча ты выставила за дверь.

— Олег, ну как ты себе это представляешь? Как бы я Миша… Мише объяснила, что это за дядька сидит, подслушивает.

— Так о чем? — перебил ее Олег.

— Вспоминали юность, он о себе рассказывал. Женился, сын у него. Сюда просто так прилетел. С другом. Порыбачить. На несколько дней, говорит.

— А что он из машины выгружали, Димыч говорит, какие-то ящики?

— Не знаю, я не обратила внимания. Может, снасти?

— Ладно. Понял.

— Я его в гости пригласила. Если мы из Лондона вернемся, а он еще здесь будет. Ты ведь не против?

— Не против, — смягчился Олег, видимо, не усмотрев тут никакой интриги. «А зря, Олежка, — мстительно подумала Яна», — Ладно, мне пора. Давай, — и он, как всегда, не дождавшись ответа, бросил трубку.

— Давай, скрежетнув зубами, сказала Яна, еле сдержавшись, чтобы не швырнуть телефон. Но, почувствовав спиной пристальный взгляд камеры, аккуратно положила его в карман. Телефон надо было беречь. Сейчас он был самым ценным предметом в ее жизни. В дверь постучали, и Нина, не пытаясь зайти, сказала, что обед подан. И Яна поспешила вниз.

Оказалось, что пока Яна уединялась для примерки платьев с фрау Аннет, повар успел приготовить из крабов, привезенных из Сент-Джонс, маленькие румяные пирожки. Они отлично пошли с супом-пюре из морепродуктов. Яна немного поколебалась, не попросить ли добавки, но решила, что это будет подозрительно. Кроме того, Даша принесла блюдо с гратеном из трески. Яна ела, чувствуя в кармане приятную тяжесть телефона и через каждую минуту поглядывая на часы над камином. Без пятнадцати шесть она встала из-за стола, и, поблагодарив мистера Вайза, отодвинувшего ее стул, пошла к себе.

Минуты тянулись невыносимо долго. Яна сидела в кресле спиной к камере, глядя в окно. Телефон лежал на коленях. Она ритмично качала ногой, отмеряя секунды. Семнадцать пятьдесят три. «Раз, два, три, четыре, пять, шесть, — считала Яна, и вот в голове уже не осталось ни одной мысли, ничего, кроме ожидания. Она впала в какой-то транс, и в глубине ее души зрела уверенность, что все будет хорошо, что ждать осталось совсем немного, что Тося совсем близко, рукой подать. Надо только быть сильной, ничего не бояться. Она и не боялась. «Сорок шесть, сорок семь, сорок восемь, сорок девять»… Телефон завибрировал на коленях. Яна разблокировала экран. Да. Это было оно. Послание от Антона.

10

Прежде, чем открыть дверь ключом, Яна несколько раз нажала на кнопку звонка. Тося не подходил.

— Тося! — крикнула Яна, снимая насквозь промокшие кроссовки.

— Тосенька, я дома! — ответа не было. Яна прошла в комнату, где утром оставила Тосю спящим на диване. Его там не было. Не было его ни в спальне, ни на кухне. В надежде, что он вышел, например, в магазин и просто забыл телефон дома, она еще раз набрала его номер. Прислушалась. Ничего. Тишина. Вздохнув, Яна взглянула на часы. Двадцать минут третьего. Странным было то, что сегодня Тося вроде никуда не собирался. Да если бы и собрался, то позвонил бы. Или оставил бы записку. Яне было не по себе. Именно сегодня произошло целых два неприятных события: ее замалчивание встречи с Вайцеховским и его уход без предупреждения. Ни того, ни другого раньше никогда не случалось. «И впредь не случится, — подумала Яна, — Как только он придет домой — сразу все ему расскажу. Он поймет, что я из лучших побуждений.»

Она прошла на кухню, нажала кнопку на электрическом чайнике. Все еще мокрые волосы неприятно липли к шее. Не похоже, чтобы Тося завтракал. Тарелка с блинчиками все еще стояла на столе. Яна заглянула в холодильник. Все было на месте: целая пачка масла, сыр в упаковке, пять яиц на дверце. Даже кофе, обязательный по утрам, Тося, похоже, не пил. Насчет завтрака понятно — последнее время у Антона совсем не было аппетита, Яна старалась приготовить что-нибудь вкусненькое: блинчики, сырники с изюмом, их он особенно любил. Яна бросила в чашку пакетик чая. Еще раз набрала Тосин номер. Нет ответа. Закипел и отключился чайник. Звонить в разгар рабочего дня Мишане не хотелось, он был вечно занят, но, поколебавшись пару секунд, Яна все же набрала его номер. Прижимая телефон плечом, налила в чашку кипятку, бросила ложку сахара. Мишаня ответил после пятого гудка.

— Алло? Ян, это ты?

— Привет, Мишань, — Яна подошла к окну, — Извини, что дергаю, ты, наверное, занят.

— Не, ничего. Мы тут все больше бумажки перебираем. Работы нет, ты же знаешь.

— Мишань, Антон случайно не у вас?

— Нет, а что, должен?

— Не знаю, я выходила ненадолго, он еще спал. А вернулась — его нет. И телефон не отвечает. Он тебе звонил?

— Нет, Ян, не знаю. Не звонил.

— Ладно. Странно. Ушел — ни СМСки, ни звонка, и записку не оставил.

— Да брось, не волнуйся. Хорошо, что вообще со стен соскребся. А то я уж волноваться начал. Иду!!! — вдруг заорал он кому-то, — Все, Ян, извини, я пойду, они там без меня ничего найти не могут.

— Ты чего такой взвинченный?

— Да тут дурдом, как всегда.

— Ладно, давай.

— Если вдруг проявится, пусть мне позвонит.

— Хорошо, пока.

— Ага, — и он отключился.

Яна допила чай, приняла душ и, с полотенцем на голове, присела на диван, натянув на себя Тосин плед. В квартире было странно тихо. Чтобы это как-то исправить, Яна включила телевизор, первый попавшийся канал, сделала потише. Невнятное бормотание худо-бедно наполнило комнату звуком. Время тянулось медленно. Это был последний день отпуска, завтра придется ехать на работу. «А тут такой раздрызг, — думала Яна, — Ничего пока не решилось. Тося грустный. Вот ушел куда-то, трубку не берет. Как его из этого вытаскивать?» Можно, конечно, было не выходить на работу, но тогда, как пить дать, уволят. А с деньгами и так напряженка. И неизвестно, когда она кончится.»

От нечего делать Яна позвонила Дашке, прослушала длинную историю, в которую были вплавлены ее мракобесные заказчики, безумные коллеги и осложненная непрерывными скандалами сложная личная жизнь. Положив трубку, Яна еще пару раз набрала Тосин номер. Ничего. Прибавив звук телевизора, Яна свернулась на диване калачиком, натянула плед до подбородка и, посмотрев минут десять какой-то идиотский сериал, не заметила, как задремала. Ей сразу начал снится сон. Во сне она бежала по какой-то странной болотистой местности, перепрыгивая через бесконечные лужи с кочки на кочку, пробираясь через низкие заросли спутанных кустов, вода хлюпала под ногами. Впереди между стволами деревьев виднелся какой-то странный дом, словно на курьих ножках. Он торчал посреди подтопленной низины, и ей во что бы то ни стало надо было добраться до него. Она скользила на кочках, падала в воду, снова вставала, ноги вязли в черной жиже, темнело, дом все никак не приближался, а наоборот, начал таять в сгустившихся сумерках и она поняла, что если не успеет, то навсегда останется здесь, в бесконечном болоте, и тогда, собрав последние силы, она набрала тягучий воздух в легкие и, превозмогая сопротивление сна, закричала: Тоооосяяяяя! И тут же проснулась. Видимо, действительно закричала. Яна села. В квартире заметно потемнело. По телевизору шли новости. В углу экрана высвечивалось время: восемнадцать двадцать две. Яна схватила телефон, лежавший на полу рядом с диваном. Ничего. Никто не звонил, никаких сообщений. Полотенце упало с головы. Яна рукой зачесала еще влажные волосы назад, набрала Тосин номер. На этот раз сразу включился автоответчик: " Абонент не отвечает или временно недоступен, попробуйте перезво…» Нажала на отбой. Набрала еще раз — то же самое. Снова позвонила Мишане. Нет, он ничего не знал. Из лаборатории уже все разошлись, он остался один, Тося не звонил и не появлялся.

— Мишань, — сказала Яна, ритмично стуча ногой по ковру, — Ты не мог бы подумать, кому позвонить. Надо его найти. Я чего-то сильно волнуюсь. Уже пол-седьмого. Темнеет. Телефон у него теперь отключен. Как это понимать?

— Ну, может он его потерял? Или сперли?

— Миш, я тебя умоляю. Неужели Тося не придумал бы, как со мной связаться? И вообще, не понятно, где его носит. Он никуда не собирался сегодня!

— Ясь, ты, для начала, успокойся. Я сейчас всех обзвоню, может, чего и выясню.

— Только начни прямо сейчас, умоляю!

— Ладно, ладно, успокойся, говорю. Все же не маленькая лялечка потерялась, а здоровенный мужик под два метра ростом.

— Мне не нравится слово «потерялся», — в голосе Яна проскользнула истеричная нотка, но она сама это услышала и тут же поправилась, — Ивини, Минашь. Перезвони мне, пожалуйста. Причем в любом случае, хорошо? В любом.

— Хорошо, давай. Уже звоню.

Хотелось что-то делать. Яна заметалась по квартире. Убрала белье с дивана, перемыла чашки с содой, пропылесосила ковер, почистила и порезала картошку, залила ее водой. Вернется Тося — можно будет быстро пожарить. Через каждые пять минут она прерывалась, чтобы набрать его номер. Все то же. Абонент не отвечает или временно недоступен. В восемь перезвонил Мишаня, сказал, что обзвонил буквально всех, кого мог, включая Акимыча, и никто ничего не знал.

— Мишань, я пойду поищу его на Крутицах. Может, его кто видел? Мы там часто гуляем.

— Давай, Ян, — позвоню, если что.

Накинув куртку, Яна бегом спустилась по лестнице и выскочила из подъезда. Дождя уже не было, Новоспасский монастырь светился в темноте подсвеченными золотыми куполами, Яна быстро пошла в сторону реки. Из-за шума машин она боялась, что не услышит звонка, поэтому несла телефон в руке, то и дело поглядывая на него. Не доходя до моста, повернула налево, пройдя по Крутицкому переулку, обогнула огромное здание «Hollyday Inn», по Крутицкой улице дошла до еле заметного переулка и сразу попала в такой родной для них с Тосей затерянный мир. В Успенском соборе Вечерней службы сегодня не было, в окнах деревянных домов горел свет, митрополичий рыжий кот дико орал под дверью, просясь внутрь. Яна прошла под под арку Теремка и направилась к угловой башне. Там, в часовенке обычно кто-то был, вот и сейчас видно было, что внутри горят свечи. В тот момент, когда до нее оставалось шагов десять, дверь открылась и на пороге показалась мужская фигура в монашеском черном подряснике и накинутой поверх него куртке. Не зная, как правильно к нему обратиться, Яна начала:

— Извините, можно я спрошу?

— Да, я Вас слушаю, — сказал монах, закрывая дверь на ключ. Его лицо показалось Яне смутно-знакомым. Должно быть, он встречался им с Тосей здесь, на Крутицах.

— Может быть, Вы меня вспомните? — она сделала в его сторону еще несколько шагов, чтобы он ее рассмотрел в свете фонаря над дверью, — Мы с мужем часто здесь гуляем, мы живем тут рядом, — она махнула рукой в сторону Пролетарки.

— Да, — обернувшись, он окинул ее взглядом, — Я Вас часто здесь вижу.

— А мужа моего Вы помните? Он такой высокий, — она вытянула руку, — Скажите, Вы его сегодня не видели?

— Нет, не видел. А что случилось?

— Надеюсь, ничего, — вздохнула Яна, — Спасибо, — и она развернулась, чтобы уйти.

— На все воля Божья, — тихо сказал монах ей вслед.

По дороге назад Яна бесконечно набирала Тосин номер. Впустую. Позвонила Мишане — ничего. Вернулась домой — Тоси не было. До полуночи Яна сидела на кухне, периодически наливала себе то чай, то кофе, просто чтобы что-то делать и непрерывно слушала отвратительный женский голос, сообщавший, что абонент недоступен. Позвонил Мишаня, теперь и он был встревожен не на шутку. Он предложил приехать, но Яна отказалась. Хотелось верить, что Тося вернется с минуты на минуту, и все объяснит, и что объяснение это будет самым банальным, и что зря она устроила такой кипиш. Но время шло, и ничего не происходило. В час ночи, когда метро уже закрылось, Яна снова заметалась. В голове внезапно стукнула мысль, что она до сих пор не проверила, во что он оделся, что взял с собой, кроме телефона. Яна бросилась в комнату. Утром, когда она уходила, он спал на диване, не переодевшись со вчерашнего дня. То есть на нем были джинсы и серая футболка с принтом «звездных войн». Их Яна нигде не нашла. Куртка?! Яна метнулась в прихожую. Да, куртки не было. Черной, на молнии. И кроссовок. И ключей. Его связка всегда лежала на полочке под зеркалом. Бумажник, должно быть, остался в куртке, Яна не могла вспомнить, видела ли его вчера утром. Хорошо. Значит, он ушел сам. Оделся, вышел и закрыл дверь своим ключом. Соседи! Они могли что-то видеть или слышать. Но сейчас уже первый час ночи. Неудобно ломиться в двери. «Идиотка, — ругала себя Яна, — Надо было раньше посмотреть!» Пытаясь придумать хоть какое-то логическое объяснение случившемуся, Яна бесконечно прокручивала в голове разные варианты, но ни один ее не устраивал. Мишаня обзвонил всех, кого можно и кого нельзя. Тосю сегодня никто не видел, и никто с ним не разговаривал.

В два ночи Яна выписала из интернета телефоны всех городских больниц и начала планомерно их обзванивать. По большей части это не дало результатов. Ей хамили, предлагали в лучшем случае перезвонить утром, в худшем — выпить валерьянки. К четырем утра она принялась за морги. Там отвечали сразу, спрашивали приметы, и к рассвету Яна выяснила, что мужчина с Тосиными приметами нигде не значится.

В полвосьмого утра, только что заварив себе на кухне очередную чашку растворимого кофе, Яна услышала, как в спальне звякнул телефон, поставленный на зарядку. СМСка. Яна, еле вписавшись в дверной проем, метнулась в комнату. Это был Мишаня. «Не спишь?», — прочитала Яна и сразу набрала его номер. Мишаня снял трубку после первого же гудка.

— Ну? — спросил он.

— Ничего, — упавшим голосом сказала она. Мишаня помолчал пару секунд. Потом спросил:

— Больницы и морги небось обзванивала?

— Да. Ничего.

— В милицию звонила?

— Нет пока.

— Я сейчас приеду. Сорок минут. Дождись, вместе пойдем. Хорошо?

— Давай, — сказала Яна и оползла в кресло. Она смотрела в одну точку, и в голове медленно, с устатку, проворачивались разные варианты того, что могло произойти. Так. Антон сам вышел из квартиры. А ведь не собирался. Значит, ему кто-то позвонил. Произошло это в интервале между десятью утра и часом дня. То есть, почти сразу после того, как она вышла из дома. Весь Тосин круг общения более-менее известен и уже опрошен. Значит, это был какой-то неожиданный звонок. По работе? Или…

— Ох ты! — подскочила Яна. «А вдруг что-то случилось с мамой в Ревде? Вдруг он уехал, собирался позвонить, а телефон, например, сломался?» Яна уже листала раздел «контакты» в телефоне в поисках номера Марьи Семеновны, но, не успев его найти, поняла, что нет, не получается. Он не взял с собой абсолютно никаких вещей. И наличных у него с собой почти не было. А кредитка у них была одна на двоих, и осталась она у Яны. Кроме того, даже если он по каким-либо причинам остался без связи, попросил бы у кого-нибудь телефон, дал бы знать о себе. Все! Надо идти в милицию, писать заявление. Они же могут отследить сигнал?

Яна накинула куртку и, на ходу набрав Мишаню, сбежала вниз по лестнице.

— Мишань, это я. Слушай, я не дождалась тебя, иду в отделение. Я подумала, а вдруг его задержали? Мало ли что? Может, драка какая. Ты же знаешь, он мимо не пройдет, если увидит что-нибудь вопиюще несправедливое. А если нет — напишу заявление о пропаже. Пусть телефон отследят, пусть ищут! — скороговоркой выпалила она, — Ты где?

— Вообще-то я уже на Таганке, подъезжаю. Такси взял.

— Хорошо, отделение тут рядом, на Дубровке, второй дом по правой стороне, увидишь, там указатель есть. Я минут через десять буду.

— Окей, еду.

Дойдя до Крестьянской заставы поняла, что забыла паспорт. Пришлось возвращаться. Паспорта — ее и Тосин лежали на месте: в ящике письменного стола. «Идиотка, — ругала себя Яна, срезая путь по дворам, — Почему я до сих пор не проверила, взял ли он паспорт? Надо собраться! В таком развинченном состоянии я ни на что не гожусь!» С быстрого шага она перешла на бег, пересекла Симоновский переулок, лавируя между машин, к пятиэтажке на Дубровке добралась как раз в тот момент, когда у входа в Отделение притормозило желтое такси, с переднего сиденья вылез Мишаня. Яна, тяжело дыша, бросилась к нему.

— Ну что,?! — крикнула она еще издалека, но Мишаня отрицательно покачал головой.

— Все, не беги, — он обнял ее, — Подожди, не кипишуй, я уверен, все разъяснится. Пошли.

В отделении не было никого, кроме дежурного за стеклянной перегородкой. Он поднял на запыхавшуюся Яну сонные глаза.

— Я Вас слушаю…

— Я, мы… начала она, но дыхание сбивалось, и Мишаня продолжил за нее:

— Мы хотели заявить о пропаже человека.

— Какого человека? — сонно спросил сержант, Яна разглядела полоски на погонах.

— Моего мужа, — выговорила, наконец, Яна.

— А что случилось?

— Он ушел и не вернулся.

— Когда? Вчера, между десятью утра и часом дня, я думаю.

— А Вы кто? — сержант перевел взгляд на Мишаню.

— Я друг и коллега.

— Ваш? — спросил, чуть приподняв бровь, дежурный.

— Его, — нахмурился Мишаня.

— Где можно заявление написать? — торопилась Яна.

— Заявлееение? — протянул сержант с сомнением в голосе, — Подождите пока, пойду узнаю, кто на месте. К вам выйдут. Присядьте, — он указал на клеенчатые потертые кресла, три в ряд, как в старом кинотеатре, — и, прикрыв стеклянное окошко, вышел из своего аквариума куда-то вглубь отделения. Яна села. Дыхание выровнялось. Мишаня остался стоять.

— Знаешь, — сказал он шепотом, — У меня нет предубеждения по отношению к ментам, они иной раз правда помогают. Например, племянника моего, когда он подростком был и чудил жутко, из дома сбегал, всякий раз отлавливали. Один раз даже из Питера привезли. Ты, главное, отвечай спокойно, не злись, что бы ни спрашивали. У них работа такая. Иммунитет на чужие неприятности, как у врачей.

Яна кивала. Она первый раз в жизни была в милиции. И это, само по себе, уже было плохим симптомом. Тревога тошнотворными волнами колыхалась в груди. Возникло чувство, что… что-то случилось. Что-то плохое. Яна гнала от себя это ощущение. Подавляла его логическими доводами, вспоминала разные истории, начавшиеся совсем паршиво, но разрешившиеся счастливо. Нет, нет, все будет хорошо. Не может быть. Не может быть. Не…

Дверь слева от них открылась и в приемную вышел невысокий полноватый молодой человек в джинсах и сером свитере. Яна встала.

— Следователь Кобзарь Егор Олегович, — он слегка кивнул, но рук из карманов не вынул, — Что у Вас случилось? — он обратился к Яне.

— У меня… — Пол резко начал уходить из-под ног, она покачнулась и схватилась за Мишанину руку, он подхватил ее и усадил обратно в кресло. Лицо стало каким-то чужим, рот наполнился слюной.

— Яна, — как сквозь вату, кричал Мишаня, лицо его расплывалось, — Яна, что с тобой?

— Где туалет? — еле выговорила Яна деревянным языком. Потом, безо всякой паузы, лицо Мишани прояснилось от какого-то звонкого звука, дурнота немного отступила, Мишаня еще раз легонько шлепнул ее по щеке, и в голове у нее прояснилось.

— Во, порозовела, — с облегчением выдохнул Мишаня. Сзади маячил следователь.

— Где туалет? — повторила Яна уже своим голосом.

— Пойдемте, провожу, — следователь открыл дверь в отделение. «Как его зовут, забыла,» — вяло думала Яна, пока они шли по темному, выкрашенному в мышиный цвет, коридору. Мишаня вел ее под руку, — Потом пройдете вот сюда, первая дверь слева.

— Я тебя подожду за дверью, — Мишаня распахнул перед ней дверь санузла.

— Не надо, Мишань. Я в порядке. Иди в кабинет.

В туалете Яна долго умывалась холодной водой. Очень холодной, пока не замерзли руки. Взглянула в зеркало. Глаза красные, опухшие. На щеках пятнами проступил нездоровый румянец. Сойдет. Зато мыслила она теперь вполне ясно.

В кабинете следователя уже сидел Мишаня. «Егор Олегович, — вспомнила Яна, — Вот как его зовут». Он говорил с кем-то по допотопному телефону с витым шнуром, указал Яне на стул рядом с Мишаней. Слышно было, как тикают часы на стене. Пахло табаком. Мишаня вопросительно вскинул брови, спросив одними губами «Ты как?» Яна кивнула — нормально.

— Хорошо, понял. Спасибо, Зая. Кузе привет. Давай, — он положил трубку, — Ну вот, по нашему району подходящих происшествий не зафиксировано.

— Можно заявление написать? — тихо повторила Яна.

— Подождите с заявлением. Вы себя нормально чувствуете?

— Хорошо, спасибо. Просто ночь не спала.

— Ну, давайте. По порядку.

— Вчера мой муж ушел из дома и не вернулся.

— Крутов Антон Иванович, тысяча девятьсот семьдесят восьмого года рождения, глядя в бумажку, — констатировал следователь. Видимо, Мишаня уже все рассказал.

— Да.

— Во сколько, говорите, это произошло?

— Я ушла из дома в начале одиннадцатого, а вернулась примерно в два. Но позвонила я ему в полвторого, а он уже не брал трубку.

— Ага, — следователь взглянул на часы, — А сейчас у нас восемь сорок. То есть, прошло меньше двадцати четырех часов. Значит, заявление я у Вас, гражданка… Крутова, да?

— Крутова Яна Николаевна, — отозвалась Яна.

— …принять не могу, — закончил следователь. Мишаня заерзал на стуле и открыл было рот, но Яна остановила его жестом.

— Постойте, товарищ… Егор Олегович! Понимаете, со стороны может показаться, что проблемы нет, но я-то знаю, что он за человек и какие у нас с ним отношения. Он никогда в жизни так не поступал, это просто исключено, он ни разу…

— Стоп, стоп! — замахал на нее руками следователь и заулыбался, — Гражданка Крутова, я не первый день в этом кабинете сижу. Чего только не видел. В том числе женщин, рыдавших тут огромными слезами по поводу пропажи мужа, у которого, как потом выяснялось, еще пять семей в разных уголках нашей родины. А они — ни сном, ни духом. Думаете, Вы первая?

— Нет, — упрямо перебила Яна, — Уж поверьте мне на слово. Я тоже не первый день живу. Дело в том, что у нас с мужем… я даже слов не могу подобрать, — она начинала злиться, — идеальные отношения. У нас нет секретов. Мы знаем друг о друге абсолютно все, мы всем делимся. Он очень ко мне внимателен. Он никогда бы так не поступил! Он бы позвонил, оставил записку или… — ее голос дрогнул, — Я умоляю Вас, помогите, — на глазах показались слезы, — Хотя бы отследите телефон!

— Это все правда, — встрял Мишаня. Я Антона знаю с первого курса института. Они с Яной уже больше семи лет женаты, а кроме того он — выдающийся ученый, кандидат Физмат наук, очень талантливый человек. Возглавляет лабораторию под патронтажем РАН. Сразу скажу — ни алкоголя, ни наркотиков, ни еще дряни какой никогда не употреблял. Ничего, о чем бы я не знал, в его жизни нет. Только работа и вот, — он кивнул на Яну, — жена. Больше ничего, поверьте! Все это действительно очень странно.

— Время идет, — продолжила Яна, уняв подступающие слезы, — Вдруг он в беде? Помогите, пожалуйста!

Следователь встал, с грохотом отодвинув стул, навис над столом и, глядя на Яну сверху вниз, отчетливо проговорил:

— Я Вас услышал. Даже если все так, как Вы говорите, то дела это не меняет. Заявление я смогу у Вас принять не раньше часа дня двадцать второго августа, то есть послезавтра. Через трое суток. Вот если бы он был несовершеннолетний…

— Ясно, — выкрикнула Яна и тоже вскочила, — Все ясно! Пойдем, Мишаня! А ты еще говорил, что среди ментов тоже встречаются люди! Я так и знала! Пошли отсюда! — Мишаня неуверенно встал, — Поехали… я не знаю, на Петровку! Тосик не тот человек, чтобы его не искать!

— Э, э! — преградил ей путь следователь, — Да погодите Вы, успокойтесь! Я же не сказал, что не возьмусь. Сядьте, — он положил руку Яне на плечо и чуть заметным движением усадил ее обратно, — Присядьте, — сказал он Мишане, и тот сел на свой стул, — Давайте так: заявление я у вас приму. Подпишем его нужным временем и числом. Это не проблема. А пока, чтобы время не терять, расскажите мне все, что знаете. Идет? — он перевел взгляд с Яны на Мишаню. Те закивали, — Вот и славненько, — он выдернул из принтера на столе пару листов бумаги и взял ручку, — Давайте сначала, я слушаю.

— Хорошо, — начала Яна, — С чего начать?

— С начала, — мрачно кивнул следователь.

— Хорошо, мне бы только водички. Можно?

— Ты как? — подался вперед Мишаня.

— Ничего, мутит немного, — Яна взяла из рук Егора Олеговича не слишком чистый стакан, отпила пару глотков воды из кулера.

— Давайте, — Следователь сел, нажал на кнопку диктофона, лежавшего на столе, — Это я не для протокола, потом выпишу себе факты.

— Хорошо, — Яна кашлянула и начала по-возможности спокойно, — Сегодня я вышла из дома примерно в десять пятнадцать. Антон оставался дома, он спал со вчерашнего дня на диване.

— Почему на диване? Вы спите не вместе?

— Вместе, но накануне он устал, уснул не раздеваясь, я не стала его будить.

— От чего устал? — уточнил Егор.

— От всего, — Яна не понимала, зачем он цепляется к каждому слову, — У него последнее время был тяжелый период, — Брови следователя поднялись вверх, — Дело в том, что…

— Дело в том, — продолжил за нее Мишаня, что лаборатория, которой Антон руководит, с середины января прекратила работу из-за… недостаточного финансирования, а работа была в самом разгаре, мы были на пороге грандиозного открытия, и…

— Мы? — переспросил Егор.

— Мы — сотрудники. Я его коллега и соавтор.

— Ага, а кто и почему прекратил финансирование?

— Лабораторию курирует Академия наук, а финансируется она из частного фонда одного бизнесмена, в качестве благотворительности. Так вот договор с этим бизнесменом пришлось расторгнуть.

— Почему? — спокойно спросил Егор Олегович, показав Яне указательный палец, потому что она постоянно ерзала на стуле и порывалась прервать этот ненужный разговор, — Погодите, — сказал он ей.

— По личным причинам.

— То есть, у господина Крутова вышел конфликт с неким бизнесменом, из-за чего лабораторию пришлось прикрыть. И конфликт этот произошел по личным причинам. Я правильно понял?

— В целом, да.

— А что это за личные причины?

— Умоляю Вас, — Яна все же вклинилась в их диалог, — Время идет, дайте мне закончить! Надо его искать!

— Чтобы понять, где и как искать, я должен знать всю дислокацию. Так что давайте я сам буду решать, что важно, а что нет. Вы, Яна Николаевна, в курсе, что это за личные причины?

— В курсе, к сожалению.

— Ну и?

— На новогодней вечеринке этого самый бизнесмен, он же спонсор, начал делать мне… предложения неприличного свойства, предлагал уйти от Антона к нему, ну и все такое, — ей было крайне неприятно говорить на эту тему, и это было очень заметно.

— А как Ваш муж отреагировал?

— Вот так и отреагировал, порвал с ним договор.

— То есть, выходит, что Ваш муж ликвидировал важное для него предприятие, сам остался и оставил людей без работы из-за того, что спонсор Вас… клеил? Так что ли?

— Ну, в общем да.

— Вы вроде говорили, что он выдающийся ученый. Как же он из-за женщины решился нанести такой урон отечественной науке, — саркастически улыбнулся следователь.

— Ничего смешного я тут не вижу, — вмешался Мишаня, — Мы его полностью поддержали. Вопрос стоял так: работа или жена. Он выбрал жену, и правильно сделал.

— А детей, я так понимаю, у вас нет, — Егор снова повернул голову к Яне, та отрицательно покачала головой, — Хорошо, давайте вернемся ко вчерашнему дню. Вы вышли из дома, Ваш муж спал.

— Да. Я пожарила ему блинчики, поставила рядом на столик, — голос опять предательски дрогнул, Яна помолчала пару секунд, собралась, — И ушла.

— Куда?

— Я…, — Яна подняла взгляд на Мишаню и ответила скорее ему, — Я встречалась с Олегом.

— С кем? — хором спросили следователь и Мишаня.

— С Олегом Вайцеховским. Тем самым спонсором, из-за которого вышел весь сыр-бор.

— Ян, ты чего? А Тося знал? — у Мишани вытянулось лицо, — Зачем?

— Я попросила его отозвать своего юриста. Он собирался подавать в суд, ты же знаешь, Тося всем этим просто раздавлен. Вы бы никогда из долгов не вылезли!

— Ничего себе, — недоумевал Мишаня, — Ян, зачем ты? Неужели мы сами бы как-нибудь не разрулили?

— Теперь я сама жалею! — выкрикнула Яна, — Я не могла видеть, как он переживает, понимаешь? Никогда его таким не видела!

— Ладно, и что Вайцеховский?

— Пообещал не подавать в суд.

— Безвозмездно?

— Миш, прекрати.

— Я вам не мешаю? — ехидно полюбопытствовал Егор Олегович, — Яна Николаевна, не могли бы Вы общаться со мной, со своим приятелем поговорите на улице, — он что-то записал в блокнот, — Как я понял, Вы ездили на встречу с… скажем так, человеком, с которым у Вашего мужа был конфликт.

— Ну… в общем, да, — поникла Яна.

— И где вы встречались? И во сколько?

— В Рэдиссон Славянской, на Киевской. В час дня.

— В гостинице? — голос Кобзаря стал еще более саркастическим.

— Да, в кафе, — и мне непонятен Ваш тон.

— Нет, я просто уточнил. Так. И вернулись?

— И вернулась в пятнадцать минут третьего. Я на часы посмотрела, когда в лифте ехала. Но позвонила я ему, как только из Славянской вышла. Примерно в полвторого. Он трубку не взял.

— Тааак, — протянул Егор, — Ну, все ясно. Теперь давайте перейдем к приметам, одежде и так далее. Во что был одет?

— Погодите, у меня его паспорт с собой — Яна достала его из кармана вместе с телефоном. Взглянула на дисплей. Ничего, ни звонков, ни СМСок. Протянула следователю, — Он очень высокий, метр девяносто шесть, глаза серые, волосы русые. Одет был в джинсы, футболку серую, черную куртку. Кроссовки тоже черные. С белой подошвой.

— Татуировки, родимые пятна, шрамы? — Егор Олегович быстро водил ручкой по листку блокнота.

— Нет. Ничего такого нет, — сказала Яна очень тихо.

— Тааак. Телефон какой? Модель. И номер вот здесь запишите, и свой тоже, — он пододвинул ей блокнот и протянул ручку, — Банковские карты? Наличные? Часы наручные?

— Карта у меня, — быстро говорила Яна, продолжая писать, — Бумажник черный кожаный, часов не носил. Я больше не могу, — безо всякого перехода сказала она, отложив блокнот, — Надо идти. Надо с соседями поговорить, вдруг кто-то что-то видел? — она помолчала, потом спросила, — Что нам делать?

— Сейчас подпишите заявление, данные я сам заполню. Подпишу в час дня.

— А до часу ничего не будет? — спросил Мишаня.

— Ну почему же? Вижу вы не маргиналы, не алкоголики и не наркоманы. Разошлю ориентировку, сразу, как она будет готова. Исключительно по личной инициативе, чтоб вы понимали. Я не обязан и даже не имею права что-либо предпринимать до послезавтрашнего дня. Вам понятно? А теперь идите домой. Поспите.

— Спасибо, — Яна встала, — Спасибо Вам огромное. Я очень надеюсь, что Вы поможете. Вы же отследите телефон?

— Не вникайте, — строго сказал Егор, — Будем делать что положено.

— Спасибо, — кивнул Мишаня и потянул Яну за рукав к выходу, — До свидания, Егор Олегович.

— Надеюсь, нет, — буркнул следователь, — Вот мой номер, — он протянул Яне листок бумаги в клеточку, вырванный из того же блокнота. Звоните, если что узнаете. А если нет — попробую побыстрее начальство подбить, чтобы дело открыли. Тогда я Вам наберу, зайдете, подпишете.

Выйдя из отделения, Яна с Мишаней пошли назад на Пролетарку по дворам. Накрапывал мелкий дождь. Шли молча. К асфальту липли первые опавшие листья. Чем ближе они подходили к дому, тем больше Яна озиралась, словно надеясь увидеть длинную Тосину фигуру за каждым углом.

— Надо зайти в магазин, — прервал молчание Мишаня, — Может, Тосю продавщица видела.

— Сначала пойдем домой, распечатаю его фото.

— У меня все из головы не идет, как странно все совпало, — сказал Мишаня.

— Что совпало? — продолжая шарить взглядом по двору, спросила Яна.

— То, что ты поехала встречаться с Вайцеховским, и именно в это время Тося куда-то делся. Скажи честно, вы поссорились?

— Нет! — выкрикнула Яна, остановившись, — Нет, Мишань! Мы никогда не ссорились. Ты веришь? Ни разу! Я да, я теперь жалею, что сделала это. Если бы ты знал, как! Черт меня дернул, честное слово. Если бы я не ушла, ничего бы не случилось. Более того, если бы я не пошла тогда на вечеринку, ничего бы не случилось, и если бы я не поехала тогда с Тосей в ресторан, знакомиться с Вайцеховским, ничего бы не случилось! Давай я продолжу мысль: если бы мы не встретились с Тосей, ничего бы не случилось! Ничего! Ни хорошего, ни плохого! Зачем ты мне это говоришь? Ты считаешь меня виноватой? В чем? Ничего еще не произошло! Я уверена, что это какое-то недоразумение, и все разрешится. Тося вернется и все объяснит. Все будет хорошо, — голос ее задрожал, она не замечала, что кричит. Мишаня притянул ее к себе, обнял. Ее руки безвольно повисли.

— Ну, ну, — Мишаня покачивал ее, как маленькую, — Ну все, все. Все будет хорошо, ты же сама говоришь.

— На самом деле — не знаю, Мишань, измученно всхлипнула Яна ему в плечо, — У меня что-то с интуицией. Сбоит. И чувствую себя неважно… Слабость какая-то, — она отстранилась, посмотрела на него покрасневшими глазами, — Ладно. Пойдем. Ты же еще мо мной побудешь?

— Конечно, — Мишаня взял ее под руку, — Тебе полежать надо, пойдем домой.

У подъезда, как назло, не было ни одной бабульки, никто не сидел на лавочке, как обычно. Поднявшись на свой четвертый этаж, Яна сразу направилась к соседской двери — там жила милейшая баба Вера с четырьмя кошками и подслеповатой лысой болонкой Марго. К двери она подошла спустя несколько минут, еле ковыляя на своих изуродованных артритом ногах.

— Ой, Яночка! — обрадовалась баба Вера, — Заходите!

— Здрасьте, баба Вера.

— А что ты бледненькая? Да заходите!

— Не, мы на минутку. Баба Вера, Вы вчера Антона не видели? После десяти утра?

— Нет, милая, не видела, — мгновенно ответила старушка.

— А может, слышали? К нему кто-то приходил?

Баба Вера призадумалась.

— Может, и приходил, — Марго лаяла. Она, когда вы приходите, не лает. Привыкла к вам-то. А если кто в дверь к сеседям звонит — так обязательно. Голос-то у нее сиплый от старости, но мне знак подает: кто-то чужой за дверью.

— Ага, а во сколько это примерно было?

— Во сколько? Так я как раз телевизор потише сделала, новости, стало быть, кончились, рекламы показывать стали. А я-то сериал ждала свой. Пошла на кухню, огонь под борщем убавить, а Марго тяфкает в коридоре. Стало быть, в полпервого это было.

— А дверь хлопнула? Может, слышали?

— Не, не слышала, милая. Может, и хлопнула. А что случилось-то? — лицо бабы Веры сделалось крайне любопытным.

— Ой, не знаю, баба Вер, — Яна достала из кармана свои ключи, — Антон вчера куда-то ушел и вот до сих пор не вернулся.

— Ой, батюшки, — баба Вера прижала кулачок к груди, — Это что ж такое? Он же у тебя такой тихий, интеллигентный. Запить, небось, не мог. Мой-то, Царствие небесное, было и по неделе где-то шлялся. Потом по вытрезвителям его искала. А ты в вытрезвитель не звонила? У меня и телефон в книжке записан.

— Нет, спасибо, баба Вера. Если что вспомните, Вы мне в дверь постучите. Хорошо? И у подружек своих поспрашивайте, ладно? — Яна открыла дверь.

— Ладно-ладно, милая. Спрошу, прямо сейчас пойду спрошу. Ты не волнуйся, придет. Куда он денется.

— Спасибо Вам!

— Спасибо, — Мишаня, зайдя последним, прикрыл за собой дверь.

В квартире было странно тихо. Яна, не разуваясь, быстро обошла ее. Ничего не изменилось. На автоответчике сообщений не прибавилось. Поставила телефон на зарядку. Присела к компьютеру. Мишаня чем-то грохотал на кухне. Яна открыла папку «фотки» на рабочем столе. Их было немного. Вот Тося в лаборатории, над ним нависает Мишаня. Оба в белых халатах, Мишаня делает умное лицо, Тося улыбается. Вот лето — Тишковское водохранилище, крохотный пляж, высокий берег узкого залива — Тося стоит по пояс в воде, победно держит над головой только что сорванную белую кувшинку, стебель змеится по его плечу, это она его тогда попросила ее сорвать. Вот Тосин день рождения — они катаются на теплоходе по Москве-реке, прошлая осень, на заднем плане Кремль, золотые липы на набережной. Вот зима — тот самый проклятый корпоратив. Ничего еще не случилось, они вместе, в обнимку — индеец с ковбойшей, с ее шляпы свисает серпантин. Вот Тося сидит за компьютером, дома, на том самом стуле, где сейчас сидит она, он обернулся, на экране какие-то графики. А вот он на Крутицах. Совсем недавно, летом. Стоит под деревом. На ладони — самый настоящий абрикос. Каким-то волшебным образом несколько старых абрикосовых деревьев больше ста лет росли на Крутицком подворье, и отлично себя чувствовали, несмотря на тяжкие и темные московские зимы. Она отлично помнила этот день. Он был молчалив, отвечал рассеянно, все время о чем-то думал. Да. Вот эта фотография. Яна увеличила лицо. Обрезала поля, отправила в печать. Принтер заурчал. Яна заплакала.

Следующие две недели слились для Яны в один кошмарный сон. Дело о пропаже человека открыли спустя пять дней, да и то, по словам Кобзаря, только после звонка его шефу из Академии наук. Но он старался. Ориентировки были разосланы, соседи опрошены, просмотрены записи со всех окрестных камер видеонаблюдения. Мишаня оставался ночевать попеременно с Дашей. Приходили и уходили люди. Все Тосины сотрудники днями и ночами объезжали больницы, искали во всех возможных местах, кому-то звонили, рассылали по сайтам Тосины фотографии, кто-то пробил сюжет на телевидении. Волонтеров нашлось множество. Мишаня развернул в гостиной штаб. Всю стену занимала карта Москвы, на которой он отмечал прочесанные районы и больницы. Все отчитывались ему, потому что Яна не могла ни с кем общаться. Она почти не спала. Ела через силу, только когда заставлял Мишаня. Чувство реальности покинуло ее на третий день после пропажи Тоси. Лихорадочная активности первых дней, как теперь казалось, была благом. Тогда была надежда на то, что все окажется недоразумением. Теперь все было иначе. Тося в самом деле пропал. Эта истина толкнула Яну в грудь, во время очередного обхода района со стопкой распечатанных листовок с Тосиной фотографией и надписью «Вы видели этого человека?». Толчок был таким сильным, что перехватило дыхание, и она, покачнувшись, чуть не упала. «Господи, это и вправду произошло», — отчетливо подумала Яна и руки ее разжались. Листовки подхватил ветер, налепил на мокрый асфальт, на машины, стоящие в пробке на Рогожском валу. Кто-то на них наступал, кто-то сгребал дворниками с ветрового стекла. Яна смотрела на это, словно сидела в зале кинотеатра, она и себя видела как будто со стороны, прохожие задевали ее плечами, все куда-то торопились, вокруг кипела жизнь. Потом оказалось, что уже стемнело и улица почти опустела, потому что дождь уже не моросит, а льет как из ведра, а в сумке надрывается телефон. Яна достала его негнущимися пальцами, успела увидеть, что звонит Мишаня, но уронила в лужу и все никак не могла поднять, пока тот не отключился. А когда подняла, выяснилось, что он промок и перестал работать. И тогда Яна побрела домой.

С того дня она больше не плакала. В слезах был некий элемент жалости к себе, а себя Яна жалеть не собиралась. Круглосуточно она думала только о Тосе. О том, что с ним могло случиться. Вариантов, к сожалению, существовало великое множество, и проигрывание в голове каждого из них, отзывалось страшной болью где-то внутри сознания. Чудовищный проигрыватель нельзя было выключить ни на минуту, даже если приходилось что-то делать или разговаривать с людьми. С работы Яна уволилась. Просто позвонила и сказала, что не вернется. Начальник начал было говорить, что так нельзя, но она, не дослушав, повесила трубку. Мама позвонила спустя несколько дней после пропажи Тоси и, едва Яна успела сказать «Алло», начала возмущаться тем, что у нее кончились лекарства, что постоянно болит голова, а Людочка очень рекомендовала пропить ноотропы, но Яне, видимо, наплевать на свою старенькую маму, которая так много для нее сделала, и…

— Мама, Тося пропал, — тихо сказала Яна, улучшив момент, пока Марина Ивановна набирала воздух в легкие, чтобы продолжить свою речь.

— Что значит «пропал»? — с раздражением спросила Марина Ивановна.

— То и значит. Уже шестой день. Бесследно. Мы его…

— А я тебе говорила! — к раздражению в голосе прибавились агрессивные нотки, — Я говорила, что тебе аукнется твое паршивое отношение к матери! «Пропал»! — с издевкой передразнила она, — Да он тебя бросил! Сбежал! Вот как это называется! Прямо как ты сбежала из дома, бросила меня…

— Пока, мам, — Яна положила трубку и поставила телефон на беззвучный режим. И не зря. Мама набрала ее номер еще тридцать раз подряд.

Целыми днями Яна бесцельно ездила по городу со стопкой листовок в сумке. Она ходила пешком, клея их везде, где можно и нельзя. Она ездила на метро, на автобусах и маршрутках. Спрашивала у водителей и машинистов, у прохожих и продавцов, у детей на детских площадках, у дворников и охранников, не видели ли они человека с фотографии. Иногда ей отвечали, что да, вроде видели и рассказывали невероятные истории, в которые Яна не верила. Потому что человек из этих историй никак не мог быть Тосей. Не спал он пьяный на лавочке в парке, не дрался с таджиками на детской площадке, не парковал свою машину под окнами бабушек, не приставал к жене соседа, не он это был, не он, не он. Но Яна видела, что люди искренне хотят ее приободрить, поэтому улыбалась и благодарила.

Пару раз в неделю с ней связывался Кобзарь. Иногда она заходила к нему в отделение, иногда он приезжал к ней домой. Следствие не продвигалось. Тося не попал ни в одну камеру видеонаблюдения. В метро не спускался, не дошел даже до угла дома, иначе попал бы в поле обзора камеры парковки супермаркета на углу. По мнению Кобзаря, вариант был один: он вышел из подъезда и сразу сел в машину. То есть, за ним кто-то заехал. Или вызвал такси.

Пришедшая через две недели, после запроса из милиции, распечатка Тосиных звонков, опровергла версию с такси. С утра на его номера исходящих звонков вообще не было. Такси он не вызывал. Зато был один входящий звонок с неопределившегося номера в одиннадцать ноль семь. Для того, чтобы найти владельца этого номера, Кобзарю пришлось писать еще один запрос оператору сотовой связи. Ответа пока не было. Кобзарь говорил, что если Тосю куда-то увезли и удерживают, то это не худший вариант. Яна зацепилась за эти слова и отчаянно верила, что пусть лучше так, пусть только он будет жив! Мишаня вздыхал и робко возражал, что особого интереса для спецслужб их работа не представляла, и что не больно-то он верит в загадочные похищения по сценарию голливудских фильмов. Яна ужасно рассердилась, когда услышала это, и Мишаня стал избегать каких-либо комментариев.

Дашка наоборот, с горящими глазами каждый день выдвигала новые версии произошедшего, что тоже раздражало Яну, потому что в глубине души она знала, что все это бред. Она знала, что больше не увидит Тосю, но мысль эта была столь ужасна, что инстинкт самосохранения заставлял Яну закрывать глаза, призывал хотя бы еще немного потянуть время, чтобы выжить, он же гнал ее на улицы, заставлял до полного изнеможения каждый день искать его на улицах огромного города, чтобы, вернувшись совершенно измученной, она упала бы поперек кровати и отключилась хотя бы на пару часов. Пробуждение всегда было одинаковым: из забытья прямо перед глазами с ужасающей детализацией возникала страшная картина: небольшой холм в лесополосе, круги на мутной воде Москвы реки, санитар морга, прикрывающий кровавое месиво на каталке простыней. Варианты менялись, но результат был один: Яну выбрасывало из сна в реальность с такой силой, что иной раз она падала с кровати на пол. Сердце бешено билось, руки дрожали. Ей требовалась время, чтобы утихомирить пульс, объясняя себе, как правило вслух, что это только сон, что надо надеяться, что Тося жив, что пока она в это верит, так и будет. Потом она принимала душ, пила кофе и снова шла искать Тосю.

Иногда ее катали на машине. Пару раз это была Дашка, только что получившая права, чаще — Андрей, один из Тосиных лаборантов. Приятный и, главное, молчаливый парень. Вопросов он не задавал, просто ехал туда, куда говорила Яна, останавливался, ждал, пока она расклеивала свои листовки, говорила с людьми, заходила в заведения.

Как-то раз, на третьей неделе поисков, когда Андрей, припарковав машину возле киоска, вышел за сигаретами, Яна осталась в салоне, выходить не было смысла, потому что они заехали на задворки Кожевников, переулок был совершенно безлюден, накрапывал дождь, с ясеней осыпались листья. Яна смотрела прямо перед собой на уходящий вдаль мокрый асфальт, и вдруг вспомнила, что как-то раз они с Тосей заблудились в этом районе. Пошли гулять по набережной Москвы реки, дошли до Павелецкой, перешли через мост и свернули на Кожевническую. Они шли, болтали о разных интересных вещах, Тося, как всегда, увлеченно размахивая руками, рассказывал о своих надеждах, связанных со стабилизацией поля Хигса, и они не заметили, как забрели вот в этот самый район, и как раз примерно на этом месте очухались и остановились, не зная, куда идти. Этот единственный в переулке киоск был закрыт, с обеих сторон тянулись унылые промзоновские заборы, и они пошли куда глаза глядят, взявшись за руки, и скоро вышли к реке, и потом…

Словно прозрачные призраки прошли сквозь нынешнюю Яну тогдашние они, и тогда реальность невыносимым весом рухнула на нее, и Яна страшно закричала, срывая голос, забилась в машине. Она кричала так, что, казалось, сейчас лопнут глаза, а из ушей пойдет кровь. «Аааааааа!!!! Помогите!!!! Помогите!» — она бессмысленно хваталась за все, что видела, словно пытаясь удержаться в этом мире, откуда ее выкидывало в бесконечный страшный сон, отлетело зеркало заднего вида, дверца бардачка, к машине бежал Андрей, и последнее, что увидела Яна прежде, чем потерять сознание, было его побледневшее лицо, когда он рванул на себя ручку двери с ее стороны.

Очнулась она дома, в комнате никого не было. Странная легкость разливалась по всему телу, что было даже приятно. Стало понятно, что она жива, но это было почти безразлично, словно некий невидимый стержень, державший вертикаль ее жизни, заставляющий не сдаваться, бороться, ждать, верить, двигаться и искать, сломался пополам. «Я не чувствую ног,» — вяло подумала Яна и, отвернувшись лицом к стене, снова закрыла глаза. Через некоторое время из кухни пришла Дашка. Подошла к дивану, присела рядом, нависла над ней, звякая браслетами, пахнуло ее вечным Сислеем.

— Э, подруга, ты как? Давай-ка уже очухиваться. Ты после обморока спишь уже двенадцать часов, — она легонько потрясла ее за плечо. Яна повернула голову, — О, проснулась! Давай-ка, вставай. Я тебе чай заварила. С медом. Надо выпить, — Яна попробовала сесть. Получилось, — Ну, ты как? Скажи что-нибудь.

— Что-нибудь, — глядя перед собой, сказала Яна.

— Во, молодец! Давай, пей чай, — Дашка попыталась сунуть ей в руки огромную белую чашку с оленем.

— Это Тосина, — сказала Яна.

— Да? Ну хорошо. Пей, давай.

— Я не хочу.

— А надо, — наставительным тоном, как ребенку, сказала Дашка, пристраивая чашку к Яниным рукам.

— Меня вырвет.

— Ничего подобного, — Дашка начинала сердиться, — Ян, прекрати немедленно. Пей, говорю. Посмотри вообще, на кого ты похожа! Ты похудела килограмм на двадцать! Ты голову когда мыла последний раз? Возьми себя в руки! Я все понимаю, но надо же как-то жить!

— Я не хочу, то есть, не могу, — Яна с удивлением взглянула на Дашку, словно только что сделала удивительное открытие, — Даш, я, оказывается, не могу жить без Тоси.

— А я тебе вот что скажу, хоть это и жестоко: мы, если ты не заметила, уже месяц по очереди возимся с тобой, как с грудным ребенком. Скоро до подгузников дойдет. Мы здесь днюем и ночуем. Да, это не только ради тебя. Мы все любили Антона…

— Не надо говорить о нем в прошедшем времени, — попыталась перебить ее Яна.

— Любим. Не важно. Но у нас есть своя жизнь, есть другие люди, которых мы тоже любим и которые нуждаются в нас. И работа есть. И родители. И друзья. Это не может продолжаться вечно. А тебя, как я погляжу, ни на минуту нельзя оставить одну. Ты вон даже пожрать сама не можешь!

— Иди домой, — тихо сказала Яна, — Я никого не держу, и не прошу ни о чем.

— Да? А ты будешь бегать по городу, пока не сойдешь с ума и не сдохнешь с голоду? Бери себя в руки, говорю тебе! — Дашка уже орала, — Я хочу тебя заземлить, чтобы ты очухалась! Ты с работы ушла! На что ты жить собираешься? Ты в курсе, что это мы тебе продукты покупаем?

— Да? — удивилась Яна, — Я не задумывалась.

— Вот именно! Думаешь, тебе вообще ничего не нужно? А на общественный транспорт и картриджи? Чтобы листовки тысячами печатать, а? Спустить с небес на землю, — Дашка отдышалась. Яна смотрела в пол, — Но это ладно, — продолжила Даша, — Мишаня говорит, ребята тебя поддержат. Но меня пугает то, что ты даже ни разу не поинтересовалась, откуда что берется! Ты вообще из реальности выпала! Ян, так нельзя! Пей чай, не забываем пить чай!

Яна сделала глоток, отчего ее немного замутило, так бывало часто последнее время.

— Даш, ты права, — сказала она медленно, — Надо брать себя в руки. В таком состоянии я Тосе не помогу, — Дашка молчала. Тикали часы на комоде. Часы были деревянными, с боем, должно быть, тридцатых годов. Они остались от Тосиного дяди. Каждый предмет, куда бы Яна не переводила взгляд, был связан с ним. Каждое воспоминание, каждый день, каждое слово. «Нет, — твердо сказала себе Яна, — Хорош. Не распускаться.»

— Яник, — подала голос Дашка, — пока ты спала, звонил Кобзарь. Тебе на мобильный. Я взяла трубку, ты уж извини.

— Ну? — вскинулась Яна.

— Не, ничего страшного, не бойся. Он сказал, что пришла расшифровка по тому засекреченному номеру.

— Ну? Что ж ты молчала?

— Звонок был с мобильного, зарегистрированного на какую-то бабулю из Бирюлево. Бабулю проверили. У нее сперли телефон за неделю до этого. Кобзарь говорит, там все чисто. Бабуля совершенно точно не криминальная. Я записала, как ее зовут. Вот, — Дашка взяла со столика листок бумаги и протянула Яне, — «Нефедова Марина Викторовна, 1937 г.р.», — прочитала Яна, — То есть, ей шестьдесят восемь.

— Не такая уж и старая, — сказала Яна.

— Да брось, она даже не заблокировала номер, не знала, как это делается. Подружки у подъезда подтвердили, что она по поводу телефона очень сокрушалась. А подарил ей его внук, живет в военном городке под Мурманском. Моряк. Приезжал год назад в отпуск в Москву. Нормальный мужик, офицер. Жена, дети. Кобзарь проверил.

— То есть, кто-то позвонил с бабулькиного телефона и назначил Тосе встречу. А откуда был звонок, Кобзарь не сказал?

— Проверили. За последнюю неделю телефоном не пользовались. Только включили — и сразу позвонили Тосе. Вышка ближайшая к вам. Из этого района был звонок. Так что все равно непонятно, кто это.

— Да, — Яна встала, заходила по комнате, — Но зато понятно, что это неспроста. Кто-то нарочно его выманил, причем все продумал. Телефон украл заранее.

— Это не факт.

— Не важно, — отмахнулась Яна, — Важно то, что был умысел. Мотив, понимаешь? То есть, Тося пропал не случайно. Теперь это факт. Значит, его похитили! — Яна остановилась напротив Дашки. Глаза ее снова стали живыми.

— Ну вот, — вздохнула Даша, — Опять.

— Что опять? Это же значит, что чуйка меня обманывает! Это значит, что он может быть жив! Может, его и вправду удерживают какие-нибудь спецслужбы? А может быть, и не наши! Может, его вообще вывезли из страны…

— Опять, — Дашка уронила голову на руки.

— Что? Мне надо срочно позвонить Кобзарю.

— Ты оживляешься только когда речь заходит о поисках. А тебе не пришло в голову, что прежде чем идти к следователю, надо по-мыть-ся, — по слогам произнесла Дашка, — причесаться, переодеться в чистое, постирать грязную одежду, позавтракать, в конце концов. Ты себя в зеркало видела? Вот! Вот об этом я и говорю! Ян, если ты не возьмешь себя в руки и не станешь вести себя адекватно, мне придется обратиться к психиатру. Ты меня поняла?

Яна обернулась к зеркалу. Да. Выглядела она страшно. Была похожа на героиновую наркоманку в последний день жизни. Грязные волосы сосульками свешивались вдоль костлявого синюшного лица, нос заострился, глаза запали. Джинсы покрывали пятна, свитер растянут.

— Короче, иди мыться. Раздевайся, шмотки я постираю. Оденешь вот это, — Дашка указала пальцем на комод. На нем аккуратной стопкой лежали новые джинсы («Мы с Тосей купили их на Таганке летом», — механически подумала Яна), голубая толстовка, белые носки, смена белья.

— Спасибо, Дашуль. Правда, спасибо! — Яна стянула через голову свитер, ощутив, что и пахнет она не очень.

— Ага. Пока будешь мыться, я завтрак приготовлю. И ты, как милая, все съешь. Обещаешь?

— Обещаю. Спасибо тебе, — и Яна прошла в ванную. Бросила одежду в корзину для грязного белья, встала под душ. Мылась она долго, словно старалась отодрать от себя ту безумную распущенность, которая чуть не затянула ее в пучину безверия, где совсем не было надежды. А ведь надежда — это как раз то, без чего действительно совершенно невозможно жить, как выяснилось. «Вот так банально, — думала Яна, очередной раз намыливая голову шампунем, — Надежда — мой компас земной. Иначе — проклятый ад. Даже хуже. Хуже, чем все, что я могу себе представить. Хуже, чем смерть».

Она вышла на кухню в халате и с полотенцем на голове. Дашка метнула на нее оценивающий взгляд:

— О, порозовела даже. Садись, — она ловко подцепила со сковородки два жареных яйца и ловко перекинула на тарелку, туда же положила несколько кусочков бекона, половинку помидора. Поставила перед Яной.

— Ешь.

— Ага, — Яна пододвинула тарелку к себе, — Пойдешь со мной к Кобзарю?

— Нет, мне давно на работу пора. Я и так до двух ночи каждый день сижу, — Дашка зевнула.

— Дашуль, — Яна замерла с вилкой в руке, — Ты прости меня. Я веду себя как эгоистка. Вы со мной возитесь, помогаете, ночами не спите, сопли мне вытираете. Кормите, вот. Я обещаю тебе, что соберусь. Просто, понимаешь, я не могу перестать его искать. И думать о нем каждую секунду. Я дико скучаю, Дашуль. Я так привыкла, что мы все время вместе, мы просто… срослись. И я… как на мину наступила, понимаешь? Как будто ноги оторвало. Не знаю, как быть, — ее рука задрожала, вилка мелко залязгала о край тарелки, и Яна, уняв дрожь, продолжила, — И так мы с Тосей в этом слиянии увязли, что и забыли, что у нас есть близкие люди, друзья. А вы… вы такие молодцы! Дашуль, я так вам всем благодарна! Надо Мишане это сказать, и Андрею, и Костику, и даже Кобзарю. Он старается, я вижу.

— Да. Он старается. Не ожидала от нашей милиции. Кстати, о близких: ты Тосиной маме звонила?

— Она сама звонила неделю назад. Я не смогла ей правду сказать. Она совсем там одна, и со здоровьем не очень.

— И?

— И я сказала, что он улетел в командировку, куда-то на север, в закрытую часть, и там не будет связи. Обещала позванивать. Ты бы знала, чего мне стоило с ней щебетать.

— Да ужас.

— Просто я подумала, он же скоро найдется, да, Даш? А ей все нервы вытреплю. Он же найдется? — Дашка молчала, — Что-то опять мутит, — Яна отложила вилку. Спасибо, Дашуль. Может, кофе выпьем? Ты как? Есть еще пять минут?

— Пять минут есть, — Дашка встала, зазвенела чашками, — И вот на что я хочу их потратить: что бы ни происходило у тебя в голове, и в душе, и в жизни, пообещай мне, что ты не будешь догоняться. Будешь следить за собой, кушать, спать и мыться. А еще я договорилась с подругой, она кризисный психолог. Будет приходить к тебе два раза в неделю. Бесплатно, — Дашка обернулась, — Что не маловажно. И ты будешь с ней общаться как миленькая. Обещаешь,?

— Обещаю.

— Телефон ее вот на холодильнике. Зовут Ева. Она тебе сама позвонит. Идет? — она поставила перед Яной чашку растворимого кофе.

— Идет, — кивнула Яна, — Ой, что-то серьезно мутит. И голова кружится, — она закрыла ладонями лицо.

— Мать, — Дашка тряхнула ее за плечо, — А ты, случайно, не беременна?

Яна замерла.

— Э, ты что? У тебя когда последний раз месячные были? Яна? — Дашка тряхнула ее сильней.

— Я не помню, — пролепетала Яна.

— С тех пор, как Тося про… как все это началось, за последний месяц, были?

— Нет.

— А раньше? Когда?

— Я не помню, не могу вспомнить!

— Тебя часто тошнит! Я думала, от нервов. А вдруг нет?

— Не знаю, — губы у Яны стали ватными.

— Вот те раз! Так, одевайся, пошли, купим тест.

— Боже мой, Даш. Я и не подумала ни разу.

— Пошли, говорю, вставай.

— Да, — Яна начала подниматься со стула, и тут на столе завибрировал ее мобильный. Яна бросила взгляд на экран. Звонил Вайцеховский.

11

«ЯСНАЯ. ЗАПОМИНАЙ ВСЕ ДОСЛОВНО. СЕЙЧАС ТЫ ДОЛЖНА ПОСПАТЬ. ПРОСНЕШЬСЯ В 2.00. СВЕТ НЕ ВКЛЮЧАЙ. ОДЕНЬСЯ В ТЕМНОЕ И УДОБНОЕ. ВОЗЬМИ С СОБОЙ ВСЕ, ЧТО СОБРАЛА. ТЕЛЕФОН ОСТАВЬ В КОМНАТЕ. ЕГО НЕЛЬЗЯ БРАТЬ С СОБОЙ, ПОЭТОМУ ТЫ ДОЛЖНА В ТОЧНОСТИ ВСЕ ЗАПОМНИТЬ. БУДЬ ГОТОВА РОВНО К 2.30. В 2.30 Я ОТКЛЮЧУ ВСЕ КАМЕРЫ НА 5 МИНУТ. ЭТО БУДЕТ ВЫГЛЯДЕТЬ КАК ПЛАНОВАЯ ПЕРЕЗАГРУЗКА СИСТЕМЫ БЕЗОПАСНОСТИ. КОГДА ПОГАСНЕТ КРАСНЫЙ ОГОНЕК НА КАМЕРЕ В СПАЛЬНЕ — ВЫХОДИ. КАК ЛУЧШЕ ВЫБРАТЬСЯ ИЗ ДОМА — НА ТВОЕ УСМОТРЕНИЕ. БЕГИ К ОБРЫВУ, ФОНАРИК ДОЛЖЕН БЫТЬ ВКЛЮЧЕН. КОГДА ПРИДЕШЬ НА МЕСТО, ДЕЙСТВУЙ БЫСТРО: НАБЕЙ ОДЕЖДУ ЛАПНИКОМ, ПРИДАЙ ВИД ТЕЛА, СБРОСЬ ВНИЗ. СПУСТИСЬ К ДЕРЕВУ, ПРИВЯЖИ ВЕРЕВКУ, ОТРЕЖЬ ЕЕ НА МЕТР НИЖЕ УЗЛА, ОСТАЛЬНОЕ СБРОСЬ. ВСЕ ДОЛЖНО ВЫГЛЯДЕТЬ ТАК, КАК БУДТО ТЫ СОРВАЛАСЬ ПРИ СПУСКЕ. ОНИ ПОЛЕЗУТ ДОСТАВАТЬ, НА ЭТО УЙДЕТ ВРЕМЯ. ПОТОМ БЫСТРО ВОЗВРАЩАЙСЯ К ЦЕНТРАЛЬНОМУ ВЪЕЗДУ, ФОНАРИК НЕ ВКЛЮЧАЙ, НЕ ВЫХОДИ НА ОТКРЫТЫЕ МЕСТА. НА МЕСТЕ ТЫ ДОЛЖНА БЫТЬ В 3.25. ПОСЛЕ ПЕРЕЗАГРУЗКИ В 2.35 Я КАМЕРЫ ВКЛЮЧАТСЯ АВТОМАТИЧЕСКИ, ОТКЛЮЧИТЬ СИСТЕМУ СОВСЕМ Я НЕ СМОГУ. ПРИ ЭТОМ ПРОЗВУЧИТ СИГНАЛ, ОХРАНА СКОРЕЕ ВСЕГО ОБРАТИТ ВНИМАНИЕ. ЕСЛИ ОНИ ПЕРЕСМОТРЯТ ПОСЛЕДНИЕ ЗАПИСИ, ТО УВИДЯТ, ЧТО ТЫ ПЕРЕДВИГАЛАСЬ ПО ДОМУ. ПОТОМ ОТСЛЕДЯТ ФОНАРИК В ЛЕСУ. ЭТОМ НА РУКУ. ОНИ КИНУТСЯ К ОБРЫВУ, ЗА ВОРОТАМИ НИКТО СЛЕДИТЬ НЕ БУДЕТ. РОВНО В 3.25 Я СНОВА ОТКЛЮЧУ КАМЕРЫ ЕЩЕ НА 5 МИНУТ. ТЫ ПЕРЕЛЕЗЕШЬ ЧЕРЕЗ ВОРОТА И ПОЙДЕШЬ ПО ДОРОГЕ НА СЕВЕРО-ЗАПАД. ПЕРЕД ВОРОТАМИ И СРАЗУ ЗА НИМИ СЫПЬ НА СВОИ СЛЕДЫ ПЕРЕЦ. ТВОЯ ЦЕЛЬ — БЭЙ ДЮ НОРТ. ТОЧНЫЕ КООРДИНАТЫ: 48,1197116 — 54,3968779. ИДИ ПО ДОРОГЕ, НЕ ПОПАДАЙСЯ НА ГЛАЗА МАШИНАМ, ХОТЯ ИХ НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ. КОГДА СПУСТИШЬСЯ СО СКЛОНА, ДВИГАЙСЯ ВДОЛЬ ЗАЛИВА НА СЕВЕРО-ВОСТОК, КОГДА ТРАССА 230 УЙДЕТ НАЛЕВО, ВОЗЬМИ НА СЕВЕР И ИДИ ВДОЛЬ ТРАССЫ ТАК, ЧТОБЫ ПОРТ БЛАНДФОРД ОСТАЛСЯ СПРАВА. ДАЛЬШЕ ПРИДЕТСЯ ИДТИ БЕЗ ДОРОГИ, ПО ТУНДРЕ 32 КИЛОМЕТРА. ДО НУЖНОЙ ТОЧКИ. ПРЯМО СЕЙЧАС ВНИМАТЕЛЬНО ИЗУЧИ КАРТУ, ТОЛЬКО НЕ ПОЛЬЗУЙСЯ НАВИГАТОРОМ, СТАВЬ ТОЧКУ И НЕ ПРОКЛАДЫВАЙ МАРШРУТ. ОНИ УВИДЯТ, ЧТО ТЫ СМОТРЕЛА КАРТУ, НО НЕ ДОЛЖНЫ ПОНЯТЬ, КУДА ТЫ ХОЧЕШЬ ПОПАСТЬ. РАССВЕТЕТ В 5.50. К 6 УТРА ТЫ ДОЛЖНА УЖЕ ИДТИ ПО ТУНДРЕ К ТОЧКЕ НАЗНАЧЕНИЯ. БУДЬ ОСТОРОЖНА, ОБХОДИ БОЛОТА, ЕСЛИ УВИДИШЬ ВЕРТОЛЕТ ИЛИ КВАДРОКОПТЕР, ЛОЖИСЬ, МАСКИРУЙСЯ И НЕ ШЕВЕЛИСЬ. НО ЭТО ВРЯД ЛИ. В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ ОНИ БУДУТ ИСКАТЬ ТЕБЯ ПО ТРАССЕ В НАПРАВЛЕНИИ СЕНТ-ДЖЕЙМСА. ПО БОЛОТИСТОЙ ПЕРЕСЕЧЕННОЙ МЕСТНОСТИ ТЫ НЕ СМОЖЕШЬ ПЕРЕДВИГАТЬСЯ БЫСТРЕЕ, ЧЕМ 3 КМ/ЧАС. ИДИ СТРОГО НА ЗАПАД. ДО МЕСТА ТЫ ДОЛЖНА ДОЙТИ ЗА 9—11 ЧАСОВ. ТО ЕСТЬ НЕ ПОЗДНЕЕ 19.00. В УКАЗАННОЙ ТОЧКЕ ТЫ УВИДИШЬ ДЕРЕВЯННЫЙ СРУБ НА СВАЯХ. РЯДОМ МИШАНЯ УСТАНОВИТ И ПОДКЛЮЧИТ НЕКОЕ УСТРОЙСТВО, НЕ ПОДХОДИ К НЕМУ БЛИЖЕ ЧЕМ НА 10 МЕТРОВ. ЖДИ. СОБЫТИЕ ДОЛЖНО ПРОИЗОЙТИ В ИНТЕРВАЛЕ МЕЖДУ 19.30 и 20.30. УЧТИ, СОЛНЦЕ СЯДЕТ В 19.20. ЧТО БЫ НИ БЫЛО, ТЕБЕ НЕЛЬЗЯ ОПОЗДАТЬ. ВТОРОГО ШАНСА НЕ БУДЕТ. ДЕЙСТВУЙ. Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ. УВИДИМСЯ.»

Дочитав до конца, Яна молниеносно перекатилась через кровать и, схватив с тумбочки шариковую ручку, лежавшую на ежедневнике, быстро, глядя в текст, стала писать на руке: 48,1197116 — 54,3968779 2.30. 3.25. 19.00 запад от трассы 230, потом принялась снова и снова перечитывать текст, пока он не исчез у нее на глазах. «Так, — сказала себе Яна, — Успокойся. Ты все поняла? Да. Все. Запомнила? Да. Запомнила.»

Она встала и быстро прошла в ванную, прихватив с собой ручку. Разделась. Зашла в душевую кабину, включила воду и, забившись в угол, аккуратно переписала все цифры с левой ладони на запястье очень компактно. Ладонь тщательно оттерла губкой с мылом. Ополоснулась, держа левую руку так, чтобы на нее не попадала вода. Выйдя из душа, завернулась в полотенце, достала из стеклянного шкафчика пластырь и аккуратно заклеила цифры на руке. В голове было прохладно и ясно. Время, долгие годы тяготившее ее своей бесконечностью, сжалось ровно до двадцати пяти следующих часов. Чуть больше суток. Яна подошла к окну. Солнце уже еле пробивалось сквозь кроны деревьев, их длинные тени пролегли по лужайке, от чего в комнате заметно потемнело. «Последний вечер в этом проклятом доме», — подумала Яна.

Она несколько раз глубоко вдохнула и с силой выдохнула, приводя мысли в порядок. Порядок и дисциплина — это то, чего надо придерживаться в первую очередь, особенно в стрессовых ситуациях. Это она поняла давным-давно, и это помогало ей выживать. Пульс должен быть в норме, движения должны быть точными, план действий — хорошо продуман и выполнен по пунктам. А сейчас и продумывать-то было нечего. За нее все продумал Антон. Да, он, в этом Яна уже не сомневалась. На ее усмотрение остались только детали.

Итак, первое. Надо посмотреть карту. Яна взяла со столика планшет, разблокировала экран. «Это не опасно, — думала она, — Даже если они увидят, что смотрела карту, то все равно не поймут, с какой целью». Поставив точку на «Outumn Pine», Яна начала потихоньку двигаться по карте на северо-запад, пока не показался зеленый многоугольник заповедника Блаундфорд. Переключилась на спутник. Действительно, от трассы до его территории — никаких дорог, даже троп с востока не вело. Бесконечные озера, речки, болота, между ними сопки, живописно поросшие лесом. Единственная дорога к Браундфорду подходит с юго-запада. Значит, идти придется, действительно, по болотам.

В заповеднике Яна никогда не бывала, да и что там делать. Почему эта сырая, поросшая сосновым лесом, таким же как везде на острове, считалась заповедником, было не очень понятно. Должно быть, там было полно птиц и диких животных. Фиксируясь на различных точках Браундфорда, Яна вглядывалась в их координаты, специально выбирая их хаотично, но продвигаясь в сторону тех, что были записаны на руке. Записала она их напрасно, потому что выяснилось, что врезались они в память намертво, с точностью до седьмой цифры после запятой. Вот она, эта точка на карте. Яна задержалась на ней, увеличила масштаб. Ничего особенного. Крайняя восточная оконечность заповедника. При максимальном увеличении смутно проступили очертания какого-то рукотворного квадрата, но что это — домик или искусственный пруд, или что-то еще — видно не было. Хоть какой-то ориентир. Это хорошо. Мысленно наметив путь от развилки трассы до нужной точки, Яна поняла, что идти нужно будет действительно строго на запад, обойдя единственное крупное озеро справа, тут уж не промахнешься, потом оставить слева небольшой перелесок, потом низина, потом справа еще одно озеро, потом пройти между двух сопок. Вроде, все понятно. Уложив в память карту, Яна выключила планшет и стало ясно, что уже совсем стемнело. В доме было странно тихо. Ни звука. Только ветер в соснах за окном.

Яна включила торшер и взглянула на часы. 19.13. Надо выспаться, но до этого собраться и продумать, что одеть и как действовать. Спать, естественно, совершенно не хотелось. Но не так, как обычно, в те бесконечные ночи, когда она, бесконечно терзаясь безысходной болью, курсировавший между горлом и низом живота, по кругу, то сжимая сердце, то запуская иглы в мозг, то не давая вздохнуть. А когда, наконец, удавалось отключиться, то на самом краю между сном и явью сознание резко, с удивительной точностью воспроизводило перед ее мысленным взором Антона, так близко и так отчетливо, что, казалось, можно было до него дотронуться, и это было не сном, а скорее… галлюцинацией? От этого в середине груди мгновенно скручивался гутой комок и сердце, пропустив несколько ударов, подпрыгивало в вакууме. Тогда она подскакивала на кровати, иногда даже падала с нее, трясущимися руками нащупывала выключатель и долго потом бродила по квартире, пила то воду, то какие-то таблетки, пытаясь убедить себя в том, что это видение — всего лишь игры разума, миллионный раз объясняла себе, что надо смириться и жить дальше. Потом наступал рассвет, и она засыпала то в кресле, то на диване.

Но это было в другой жизни, в Москве. И тогда ей казалось, что хуже не будет. А зря. Но теперь Яна думала, что никакие это были не галлюцинации, что она всегда, вопреки здравому смыслу, ощущала связь с Тосей. Что он каким-то образом всегда был с ней на связи. И что, возможно, не придется умирать, чтобы встретиться с ним.

Яна тряхнула головой, отгоняя воспоминания. Бог с ними. Пусть будет только настоящее. Она прошла в гардеробную, взяла с полки черный спортивный костюм: брюки и толстовку с капюшоном, футболку, белье, из обуви выбрала удобные кроссовки грязно-серого цвета, достала из шкафа небольшой рюкзачок с одной лямкой. Затем направилась в ванную, достала из шкафчика добытые днем предметы, положила на столешницу, бросила сверху полотенце. Пока все. Собраться следует позже, ночью, иначе кто-нибудь из охраны может заметить ее странные маневры и чем-то помешать. А вот этого сейчас совершенно не нужно. Яна вернулась в комнату, подошла к переговорному устройству, нажала кнопку с цифрой один.

— Слушаю, Яна Николаевна, — мгновенно откликнулась Нина вполне бодрым голосом.

— Нина, у меня ужасно болит голова, я прилягу. Попроси Игоря отключить телефон в спальне.

— Принести вам таблеточку, Яна Николаевна?

— Нет, спасибо, Нин. У меня есть, сейчас выпью. Если будет звонить Олег Михайлович, скажи, что я сплю, но завтра буду в порядке и на прием не опоздаю.

— Хорошо, Яна Николаевна. То есть, ужинать Вы не будете?

— Нет, наверное, я лучше высплюсь, — и Яна нажала кнопку «отбой». Прошла к кровати, выключила свет и, не снимая халата, прилегла на кровать, по верх одеяла, свернулась клубком. Красные цифры электронных часов на тумбочке мигали курсором, отмеряя секунды. 19.32. Спать все еще не хотелось, а кроме того, Яна боялась, что если вдруг и уснет, то может не проснуться в два ночи. Хотя до сих пор этого никогда не случалось. Если Яна, засыпая, ставила себе цель проснуться ровно через час или, например, в пять утра, то так оно и происходило. Но вдруг, по закону подлости, сбой случится именно сегодня? Яна прислушалась к себе. Нет, сегодня, как никогда раньше, своему чутью она доверяла полностью. Но, на всякий случай, она все же взяла мобильный, поставила будильник на 01.50 и, установив его на вибрацию, сунула род подушку. Закрыла глаза. Антон прав, надо поспать. Путь предстоит неблизкий, нужны силы. Удивительным было то, что ее сознание не лихорадило. Обычная в стрессовых ситуация, центрифуга в мозгу не включалась. В голове пока царил порядок, мысли были разложены по полочкам и не путались. Тело постепенно расслабилось. Приятное тепло растеклось по ногам, постепенно поднимаясь все выше. «Хорошо, — думала Яна, — Начались События. Перемены. Назад пути нет. Слава Богу!» — и она не заметила, как уснула, сразу, как будто ей дали наркоз.

Проснулась она так же резко, в одну секунду выйдя из сна с совершенно ясной головой. Взглянула на часы. 01.46. Как обычно, до сигнала будильника оставалось четыре минуты. Яна достала из-под подушки телефон, выключила его, бросила на тумбочку. Больше он не понадобится. Еще пару минут она тихо лежала в темноте. Ощущение было такое, словно наступает новый год, а она решила всех обмануть и не спит, ждет Деда Мороза, какого-то волшебного, таинственного и ночного действа. Что-то похожее вроде было давным-давно в детстве.

Ровно в 1.50 Яна, не включая свет, тихонько встала и скользнула в ванную. Из окна кое-как пробивался лунный свет. «Облаков нет, — отметила Яна, — не так, чтобы тьма кромешная. Идти будет легче». Кое-как воспользовавшись туалетом и умывшись, она прошла в гардеробную. Вот где было действительно темно. На ощупь найдя приготовленную загодя одежду, она оделась, не торопясь, тщательно ощупывая швы, чтобы ничего не натянуть задом наперед. Завязала шнурки на кроссовках. Закинула за спину рюкзак, натянула на голову капюшон. Вернулась в спальню, села на кровать. Часы показывали 2.14. Яна еще раз не торопясь прошлась по плану. Удостоверилась, что все четко помнит. Единственное, что слегка расстраивало, так это отсутствие хоть какого-то оружия. Сомнений в том, что Олеговские псы бросятся за ней в погоню, у нее не было. А если, чего конечно же не случится, они ее все же настигнут? Тогда можно было бы хотя бы… «Хватит, — строго сказала себе Яна, не додумав эту мысль до конца, — Этого не будет. И в инструкциях насчет такого варианта — ни слова. А значит, и варианта этого нет».

Яна посмотрела в левый верхний угол комнаты, где висела камера, аккуратно вмонтированная в лепной карниз под потолком. Крохотный красный огонек горел не мигая, значит, запись шла. В том, что Игорь и его подчиненные спят, Яна не сомневалась. Но как только отключится система безопасности, наверняка у них раздастся какой-нибудь звуковой сигнал, и они проснутся. Будить хозяйку, разумеется, никто не осмелится, но как только система заработает, они наверняка включат инфракрасный режим и увидят, что ее нет в комнате. Яна перевела взгляд на часы. 2.23. Тут Яна подумала, что зря не проверила, синхронизированы ли эти часы с реальным временем. Теперь включать телефон уже не стоило. Поэтому Яна неотрывно уставилась на красный огонек камеры в углу. Было очень тихо, даже ветер улегся. Только где-то далеко в лесу ухал филин, да изредка пронзительно кричала какая-то ночная птица. Яна чувствовала себя спортсменом перед стартом. Даже дышать она стала, как ее учил тренер: ровно, часто и неглубоко. 2.28. Яна решила больше ни на секунду не отрывать глаз от красного огонька, считая про себя секунды. Она так часто делала, когда было тяжело ждать. Пошла последняя минута. Пульс участился. «Давай, давай! — думала Яна, и мышцы на ее ногах уже напряглись, — двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь, — она встала, подошла к двери, чтобы не потерять ни одной секунды, — тридцать три, тридцать четыре, ну же, давай! — Яна взялась за ручку двери, — сорок два, сорок три, сорок четыре… — лампочка погасла. «Так и знала», — успела подумать Яна, в ту же секунду открыв дверь.

Выглянув в коридор, Яна никого, конечно же, не увидела. Пространство до лестницы ночью освещалось всего двумя бра. Работай камеры, Яну, конечно, тот час же увидели бы. Бесшумно спустившись по лестнице, Яна пересекла вестибюль и убедившись, что лампочка на пульте сигнализации тоже отключена, открыла дверь и выскользнула из дома.

Окно комнаты охраны, где за пультом круглосуточно следил как минимум один человек, было пятым слева по пер фасаду, сразу после окон холла и гостиной. Комната Нины сразу за углом, за ней — мистера Вайлда. Остальной персонал, включая Игоря, жил во флигеле слева. Все окна первого этажа были освещены, подсветка фасада — тоже. Одна надежда — никто не выглянет во двор. Яна, пригнувшись, двинулась вдоль стены, обходя дом слева. Добравшись до комнаты охраны, прижалась к стене и очень бесшумно скользнула под окном. В прямоугольнике света, падающем на отмостку, скользнула чья-то тень. Не иначе, как заметили сбой в системе. Не успела Яна сделать и трех шагов, как услышала голос охранника, приглушенный закрытым окном:

— Алло, Игорь. Это Киря. У нас тут вся система отрубилась. Вроде перезагрузка сама запустилась, — Яна замерла, прислушиваясь, часы тикали, но шанс подслушать, каковы их планы, упустить было нельзя, — Хорошо, понял. Подойдешь? Окей. Не, шефу сам набери, если хочешь, я его дергать не буду. В Лондоне сейчас сколько? Двадцать один тридцать. Еще не поздно, звони. А то он потом нам бошки поотрубает.

«Сейчас он прибежит, — подумала Яна и, не раздумывая, мягко ступая, побежала вдоль стены. Нырнув за угол, осторожно выглянула. Да, так и есть, дверь флигеля распахнулась и она увидела, что Игорь, прижимая к уху трубку, быстро идет к центральному входу в дом. Звонит Олегу, согласно инструкции. Она своими ушами много раз слышала, как Олег инструктирует охрану: в случае любой внеплановой ситуации — не думать своей головой, а немедленно звонить ему. Яна взглянула на часы: 2.33. Через две минуты система запустится, и они сразу обнаружат ее пропажу. Она поправила капюшон на голове и затрусила по привычному маршруту вглубь леса.

Отбежав метров на пятьдесят, на ходу сдернула рюкзак с плеча, достала фонарик и включила его. Нужды в нем не было — Яна и без того отлично ориентировалась в Outumn pines», но, должно быть, так было нужно, чтобы ее отследили и бросились в погоню. Яна прибавила скорости. Резон в том, что они сочтут ее дурой, был. Неужели, если бы она и в самом деле собиралась сбежать, спустившись с обрыва, она обнаружила бы себя настолько бестолково? Но у Игоря, конечно, такую интригу не просчитает. Он поведется. Яна бежала легко.

Ночь была теплой, пахло сыростью и хвоей, ни звука не раздавалось из глубин леса, словно он замер в предчувствии неведомых событий. Вот и поворот. Дыхание совсем не сбилось. Яна бежала и думала, что все не случайно. И ее ежедневные пробежки, казавшиеся ей всего лишь способом обрести свободу хотя бы на час в день, привели к тому, что она была в хорошей форме и изучила лес, как свои пять пальцев. И то, что она до сих пор не сломалась, а ведь мысли о смерти очень часто приходили ей в голову последние годы. И, увы, даже то, что пропал Туз. Вернее, надо смотреть правде в глаза, то, что Туз был мертв. Убит кем-то из Олеговских шакалов по его приказу. Просто, чтобы очередной раз сделать ей больно. Чтобы доломать. Чтобы помучить за то, что он никогда не завладеет ею целиком. А, главное, за то, что она его презирает, не выказывает ни малейшего пиетета перед его могуществом, властью и возможностями. Туз сейчас бежал бы за ней, лаял, суетился и повизгивал. А если бы она оставила его дома, то Игорь, без сомнений, выпустил бы его, и пошел бы следом. А уж Туз нашел бы ее где угодно. Из под земли бы достал. «Прости меня, Туз, дружище!» — очень искренне и впервые безо всякого надрыва подумала Яна, — Я всегда буду тебя помнить, я всегда буду тебя любить. Мы еще увидимся. Будем вместе гулять по радуге, малыш!»

Меж деревьев наметился просвет лунного неба. До цели оставалось совсем чуть-чуть. Старая пихта, пень, а вот и кривая сосна. Яна остановилась, обшаривая лучом фонаря кусты слева у забора. Вот и ее тайник. Яна перебралась через кусты и нащупала приваленные ветками пакеты. Достала одежду, зажала зубами фонарик и принялась за дело: стала набивать толстовку ветками и листьями, придавая ей объем, потом набила брюки, заправила в них толстовку, закрепила завязками на поясе, поверх нацепила на ветку с суком кепку и подтянула получившееся чучело к самому краю. Спички и таблетки сунула в карман. Вытащила из пакета трос, подошла к обрыву и заглянула вниз. Луч фонаря еле-еле доставал до дна. Это хорошо, разглядеть что-то подробно у Игоря не получится. Осторожно, цепляясь руками за ветки кустарника, росшего по краю пропасти, Яна, с перекинутым через плечо тросом, начала спускаться на пологую площадку, на которой росло единственное дерево, чудом зацепившееся за камни склона.

Площадка была узкой, и, добравшись до нее, Яне пришлось изогнуться в неимоверную позу, чтобы накинуть трос на нижнюю ветку. Получилось. Подтянув конец троса, она завязала на нем скользящую петлю и, затянув, бросила трос вниз. Посветила. Выглядело убедительно. Потом подтянула, встав на цыпочки, чучело и бросила туда же. Заглянула вниз. Разглядеть ничего толком не получалось, но на толстовке отсвечивал светоотражающий логотип nike. Подумав секунду, Яна бросила туда же и фонарик. Теперь он ей больше не понадобится. Лунного света вполне хватало, чтобы двигаться дальше.

Осторожно Яна выбралась наверх. Взглянула на часы. 3.03. Погоня, наверняка, уже в пути. Игорю вполне хватило времени, чтобы сориентироваться в ситуации, просмотреть записи с камер, обнаружить свет фонарика по дороге к обрыву и бросится следом со своими шавками. Яна всмотрелась вглубь леса, и в тот же миг ей показалось, что где-то далеко за деревьями мелькнули два огонька. Она метнулась налево от тропы, стараясь двигаться тихо, но как можно быстрее. Постоянно поглядывая в сторону дорожки, она уходила все глубже в лес, обходя территорию против часовой стрелки. Через несколько минут ей показалось, что она услышала чей-то крик уже близко к обрыву. Да, вот опять. Кто-то звал ее по имени. Вроде, Игорь. Она выбралась на достаточно ухоженную часть парка, идти стало легче, через кроны пробивался лунный свет, вполне освещая путь. Опять кто-то крикнул. Должно быть, они уже на месте. Крутятся на краю, не знают, что делать дальше. Без снаряжения там не спуститься. Время — 3.18. Голоса стали удаляться. Должно быть, возвращаются. Причем, похоже, бегом. Значит, вернутся с веревками. Это дает фору как минимум в час.

Впереди показалась подъездная дорожка, освещенная вмонтированной в мощение подсветкой. Слева газон, его надо пересечь в последний момент, за ним — ворота. Автоматика, подключенная к системе безопасности, блокирует замок. Время 3.22. Яна сгруппировалась. Пересечь лужайку надо стремительно, стартовать ровно в 3.25, через три минуты, приоткрыть ворота совсем чуть-чуть, проскользнуть в щель — и все, считай, выбралась. Яна присела в тени куста, постриженного в форме идеального шара, короткой перебежкой добралась до следующего, впереди оставалось только открытое пространство газона. 3.24. Яна неотрывно смотрела на часы. Со стороны особняка ворота не просматривались, значит, если сюда никто не подойдет, то все должно пройти хорошо. И в этот момент она услышала, как открываются ворота гаража. Кто-то выгонял машину. Яна не отрывала взгляд от часов. 3.25. Осознавая, что автомобиль появится из-за угла в любую секунду, Яна рванула к воротам.

Не оборачиваясь, она за несколько секунд пересекла лужайку, заранее вытянув руки, толкнула тяжелую створку и та подалась, Яна, еще не веря в такую удачу, протиснулась между полотнами ворот и тут же потянула их на себя, закрывая, и сразу метнулась на противоположную сторону дороги, в лес. Здесь он был совсем неухожен, сучья трещали под ногами, поэтому Яна, отбежав всего метров на десять, присела за стволом огромной лиственницы и стала ждать, пока проедет машина. Звук пока не приближался. Непонятно было, что у них там за заминка, и куда они вообще собрались. Должно быть, на пульте опять зафиксировали сбой системы, и срочно решали, что делать. Шли минуты. Яна молилась, чтобы сигнализация снова заработала, тогда никто не заподозрит ее маневра. Наконец, звук двигателя начал приближаться, загудев, сработал привод, ворота начали открываться. «Слава богу», — подумала Яна, накидывая сбившийся капюшон и опуская голову, чтобы ее не заметили в свете фар. С территории выехал Мерседес, за рулем вроде был Игорь. Не мигая поворотником, машина свернула налево по дороге. Значит, на трассу в сторону Сент-Джонса. Ворота закрылись, Яна перевела дух.

Отдышавшись, она, стараясь не выходить на освещенный луной асфальт, двинулась в другую сторону, на запад. Отойдя от территории Outumn pines метров на пятьсот, она почувствовала себя гораздо легче. Здесь за ней никто не мог проследить, если попадется встречная машина — она юркнет в лес, до рассвета еще два часа. Есть время подумать. Яна шла размеренно, не слишком торопясь и ловила себя на том, что ей очень нравится вот так идти, просто идти. Просто оказаться на свободе. Никто не знает, где она, а это дорого стоит. Давно, давно, много лет такого не случалось. Дорога пошла вниз, к заливу, Яна раскинула руки и, подставив лицо лунному свету, шла так навстречу… неизвестно чему, но чему-то лучшему, это точно.

В низине лес поредел и, когда дорога свернула налево, оставляя залив внизу, пошла на подъем, Яна огляделась. Дальше местность просматривалась на много километров. Океан оставался сзади, за спиной. Его будет видно только если подняться вон на тот холм. Плюсом было то, что дорога просматривалась на много километров вперед. Освещенная лунным светом, она петляла меж низких сопок, пересекала многочисленные речушки и изрезанные мелкими заливами берега Бонависты. Фары машины будут видны издалека, будет время спрятаться. Пока слева вдоль трассы тянулся достаточно высокий отбойник, можно присесть за ним. К тому же было очень тихо, звук мотора она услышит загодя. Кстати, о машине. Куда, интересно, поехал Игорь? Вероятно, он решил, что Яна разбилась, послал к обрыву Кирилла, Андрея и, может быть, Диму. Еще до того, как они погнались за ней, Игорь позвонил Олегу, а кому же еще он звонил, когда бежал от флигеля к дому? Тогда было примерно полтретьего. Сейчас, она взглянула на часы, без десяти пять.

Вероятность того, что Олег озвереет до такой степени, что плюнет на встречу с Донбасом, была велика. Всякий раз он пресекал ее попытки сбежать лично с помощью своей охраны. Еще в Москве после последней ее попытке бегства, когда Олег объяснил ей, что в следующий раз сделает со всеми дорогими ей людьми, а, главное, после того, что случилось с Дашкой, она больше не пыталась проделать такой фортель. Потом Олег усилил охрану так, что она и шагу не могла ступить незамеченной. Воспоминания эти были не кстати. Яна чуть убыстрила шаг, задышала чаще и даже пнула ногой какой-то камень на обочине. «Дрянь, какая же дрянь! Подонок!», — бешено подумала она. И постаралась отогнать от себя тяжелые и унизительные картинки из прошлого. Выровняла дыхание, чуть замедляясь. «Да что я, в самом деле? Никаких эмоций. Обида и злость разрушают. Я теперь свободна, и не обязана помнить все это дерьмо», — Яна огляделась и поняла, что небо на востоке чуть посветлело. Близился рассвет. Уже пять двадцать. Через полчаса встанет солнце. Пока все идет хорошо, она двигается в приличном темпе, до пересечения с трассы 230 с Транс-Канадским хайвеем остается километров семь-восемь, то есть, еще часа два. Дальше идти придется без дорог.

Яна вернулась к мыслям об Олеге, пообещав себе не злиться и ничего не припоминать. Итак, сейчас полшестого. Прошло три часа. Предположим худшее. Олег тут же метнулся в Хитроу и сразу вылетел, допустим, не регулярным рейсом, а на своем самолете. Он всегда стоял «под парами» на всякий случай. Через океан Олег старался его не гонять без лишней необходимости, а вот по Европе перемещался исключительно на нем. Итак, добраться до Хитроу — час, полет — два с половиной часа, может быть, меньше, от Сент-Джонса до Outumn pines — еще минут сорок. Получается, по минимуму — четыре с лишним часа. Это, конечно, вряд ли, но кто знает, на что способен этот больной псих. Сейчас без двадцати шесть. В худшем случае, Олеговский самолет может уже заходить на посадку. То есть, через час он может уже поднять на уши всех на этом острове.

Небо уже заметно посветлело, далеко впереди на дороге показалась первая машина. Яна перелезла через ограждение и присела за ним, переводя дух после затяжного подъема на холм. Впереди в низине проступили из предрассветных сумерек очертания Порта Бландфорд. Местность слева от трассы поросла низким сосняком, и дальше, за портом, сколько хватало глаз тянулись леса, пересеченные каменистыми руслами бесчисленных рек. Машина приближалась. Яна осторожно заглянула через щель в отбойнике и увидела, что это полиция. Ехали они быстро, но без сирены и мигалок. В сторону Outunn pines. Не иначе, как вызвал Игорь. Конечно, о том, что тело на дне ущелья липовое, они узнали еще часа два назад. Но, должно быть, Олег велел Игорю заявить о похищении, например. Что-то поздновато они отреагировали. Хотя, возможно, полиция приехала из Тринити или Монро, а эти патрульные едут совсем по другим делам. Тут и до паранойи недалеко.

Переждав, пока автомобиль скроется за поворотом, Яна вылезла из-за отбойника и вновь двинулась по шоссе. Стало совсем светло, и солнце готово было вот-вот появиться из-за леса на востоке. Пейзаж все больше напоминал Яне Подмосковье: те же березки вдоль дороги, съезды на грунтовки, заплатки на асфальте. Указатель на Порт Бландфорд зарос лопухами и лебедой, где-то ритмично дребезжал на переезде светофор. Это, должно быть, на станцию прибывал поезд. Ходил он раз в два дня, но почти всегда пустой. Только летом, в разгар сезона, на нем интереса ради, катались редкие туристы. Звон стих, очевидно, проехала какая-то дрезина. Снова стало тихо, только чайки перекрикивались над озером. Нехорошо, если кто-то из местных ее заметит. Здесь все друг друга знали в лицо, и сразу запоминали незнакомцев. А уж идущая пешком по шоссе иностранка — так это было бы событием.

Дойдя до съезда на Транс-Канадский хайвей, Яна перелезла через заграждение и перешла все его четыре полосы, оглянувшись в обе стороны. Ни одной машины не было видно, сколько хватало глаз. Да, Ньюфаундленд — не самое оживленное место в мире, слава богу. Дальше, за дорогой, лес редел. Яна двинулась вдоль ручья строго на запад, восстанавливая в голове карту, врезавшуюся в память, как выяснилось, намертво. Впереди — тридцать два километра. Скорость значительно снизилась.

Солнце уже встало, и его пока низкие лучи еле пробивались через сосновые перелески. Тропа петляла, то уходя глубже в лес, то прижимаясь к воде. То и дело приходилось перебираться через валуны и поваленные стволы деревьев. Яна сверилась с часами. Шесть двадцать пять. Если Вайцеховский прилетел, то он уже может быть в Outumn pines. Эту мысль Яна сразу отогнала. Двигается она пока, наверное, со скоростью километра четыре в час, не больше. Позже, когда устанет, будет идти еще медленнее. А еще надо будет обязательно устроить привал. В час дня. Или в два, как пойдет. А еще надо учитывать возникновение незапланированных ситуаций. Но об этом лучше не думать, а то как бы саму себя не сглазить.

Лес оживал. Уже вовсю перекрикивались птицы, вдалеке, на повороте ручья, Яна увидела пару оленей. Из воды периодически выпрыгивали какие-то серебристые рыбины. И пока все шло хорошо, но через час пути она, погрузившись в свои мысли, не сразу осознала, что к обычным лесным и журчанию воды примешался какой-то посторонний мерный гул. Яна по инерции сделала еще несколько шагов, и замерла. Вертолет. Это был вертолет.

12

Яна колебалась, отвечать ли на звонок. Но все же взяла в руки телефон и нажала на зеленую кнопку.

— Алло?

— Алло, Яна? Это Вайцеховский.

— Здравствуйте, Олег Михайлович.

— Ну что, новости есть?

— Новости? — Яна взглянула на Дашку, которая размахивала руками и корчила рожи, явно пытаясь что-то до нее донести, — Нет, новостей нет, — Яна вздохнула, — Но спасибо, что спросили.

— Ясно, — он помолчал, — Яна, если нужна какая-то помощь… Ты знаешь, я очень высоко ценил Антона как ученого… Ценю, — поправился он, но Яна успела отреагировать на это его «ценил» спазмом в горле, — Да, между нами произошел конфликт, но я его не планировал. Я никогда не путаю дела с личной жизнью, и никому не рекомендую. Или ты сомневаешься в моих деловых качествах?

— Да? — Яна ядовито усмехнулась, — Тогда зачем Вы тогда, на Новый год говорили…

— А потому что я честный человек, — перебил ее Олег, — Что думал, то и сказал. Оправдываться не собираюсь, — видимо, он хотел сказать еще что-то резкое, но передумал, — В общем так, я звоню, чтобы предложить помощь. У меня своя служба безопасности, которая работает, уверяю тебя, гораздо эффективнее милиции. И возможностей у меня поболее.

— Спасибо, Олег Михайлович, но…

— И делаю я это не ради тебя, — как будто не услышав ее, продолжил Олег, а ради твоего мужа — блестящего ученого. Все. С тобой свяжется мой человек. До свидания, Яна Николаевна, — и он положил трубку.

— По отчеству назвал, — отрывая телефон от уха, сказала Яна, разве что матом не обложил.

— Что там? — изнемогала от любопытства Дашка.

— Предлагал помощь, говорит, у него своя служба безопасности.

— А ты что?

— А это, я так понимаю, не важно. Просто поставил меня перед фактом, что будет искать Антона своими силами, — Яна откинулась на спинку стула и прикрыла глаза.

— Так хорошо же! — обрадовалась Дашка, — У него в самом деле большие возможности, а главное — куча денег и связей. Может, в самом деле получится? Ты особо-то не отбивайся.

— Я и не отбиваюсь. Он всю эту кашу заварил, пусть и порасхлебывает немного.

— Вот и умница, — Дашка встала, поставила чашки в раковину, — Я понимаю, что ты чувствуешь, но он тебе не враг. Подумай, он несколько лет финансировал Антоновскую лабораторию, хотя ему это нафиг не нужно. Вот помощь предлагает. А то, что юристов на вас натравил — ну, психанул. Чисто по-мужски. Бывает. Мне кажется, мужик он не плохой, честное слово. А теперь давай, вставай. Пошли в аптеку.

Яна послушно встала и пошла переодеваться. После вчерашнего срыва в голове было пусто и прохладно, как будто перегорел какой-то датчик тревожности. Яна замедлилась, двигаться получалось механически отлажено, но заторможено. Мысль о возможной беременности не вызывала абсолютно никаких эмоций, как программа в компьютере, которую нельзя открывать, потому что весит она столько, что активируй ее — накроется вся система. Яна деревянными пальцами застегнула пуговицы на черном кардигане — первое, что попалось под руку в шкафу и вышла в коридор. Дашка обувалась и уже протягивала ей куртку.

— Пошли, — сказала она, но вглядевшись в Янино лицо, нахмурилась, — Э, что-то ты совсем бледная. Я сама сбегаю. Иди полежи. Иди-иди, — она легонько подтолкнула Яну в комнату, — Ты как себя чувствуешь?

— Да вроде ничего… — бесцветным голосом сказала Яна.

— Скоро вернусь, — Дашка закрыла за собой дверь на ключ и ее каблуки застучали по лестнице.

Яна легла на диван лицом вниз и снова уснула. Быстро, как будто отключили.

Тест оказался положительным. Оба теста. Потом еще три. Яна ничего не чувствовала. Ни радости, ни тревоги. Вяло подумала, что надо бы пойти к гинекологу, но не сегодня. Может быть, завтра. Дашка щебетала что-то в трубку, поздравляла, уверяла, что ребенок — это как раз то, что ей, Яне, сейчас необходимо. Яна соглашалась бесцветным голосом, а сама целыми днями бродила по Москве, выискивая глазами знакомую Тосину фигуру. О беременности даже насильно не получалось думать. С такой зияющей дырой в настоящем невозможно было представить себе будущее. Никакое. Даже планов на следующий день не было.

С момента Тосиного исчезновения прошло полтора месяца. С первых чисел октября в Москве зарядили дожди. Ветер рвал с деревьев листья, лепил их на мокрый асфальт. Это была первая осень без Тоси. Каждое утро, проснувшись, если вообще удавалось уснуть, Яна робко спрашивала себя, есть ли надежда, жив ли он. И каждый раз не получала никакого ответа. Внутри была тишина. Словно она знала правду, но этого нельзя было признавать ни в коем случае. Жизнь окружающих постепенно вошла в колею. Пару раз в неделю заезжал Мишаня, привозил Яне какие-то продукты и деньги. Иногда задерживался, жарил картошку, пытался говорить обо всяких пустяках, иногда о работе, о том, куда они продвинулись и о том, что Вайцеховский, как выяснилось, оказался неплохим мужиком — финансирует их по-прежнему, зуб не точит, даже бросил свою команду на поиски Антона, хотя мог бы этого и не делать.

Вайцеховский действительно развил бурную деятельность. Его ребята прочесали Москву вдоль и поперек. Подняли все связи в криминальном мире, а кроме того, отец Олега — в прошлом известный партийный функционер, навел справки по каналам бывшего КГБ и по военным ведомствам. Ничего не помогало. Олег позванивал Яне, говорил по делу, но очень тепло и с видимым участием, и ей начинало казаться, что делает он это из-за некоторого чувства причастности к случившемуся, что, казалось, говорило о наличие в нем совести. Периодически Олег напрашивался в гости, но Яна отказывалась. Ей никого не хотелось видеть, ни с кем не хотелось общаться. А с ним — особенно.

До конца ноября Яна жила так: вставала очень рано, пила на кухне кофе, глядя в затянутое свинцовыми тучами окно, где непонятно было рассвет это или сумерки. Потом делала себе бутерброд с тем, что было в холодильнике, заворачивала его в фольгу, клала в сумку, одевала резиновые сапоги с толстыми шерстяными носками, непромокаемую куртку с капюшоном и шла на работу. Почти месяц назад она устроилась на работу почтальоном в ближайшее отделение почты. Во-первых, невозможно было больше сидеть на шее у друзей, во-вторых, надо было найти предлог для того, чтобы продолжать искать Тосю. Обходя свой участок с огромной сумкой на колесиках, она старалась лишний раз поговорить с бабульками у подъезда, со словоохотливыми дворниками, со всеми, кто готов был уделить ей пару минут. Тосины фотографии с надписью «Вы видели этого человека?» она носила с собой во внутреннем кармане куртки и за день почти все раздавала. Вечером печатала новые. В квартире стало по-спартански аскетично. Яна убрала все лишнее в спальню, закрыла дверь, сама же спала на диване в гостиной. Чтобы не тратить времени на уборку и другие хозяйственные хлопоты, при себе она оставила только самое необходимое,: смену белья, пару джинсов и свитер. Она ничего не готовила, максимум бутерброды, да и то вспоминала о еде только когда начинало мутить. Вернувшись с почты, часов в двенадцать дня, она иногда с полчаса лежала на диване. Иногда удавалось задремать. Потом садилась за компьютер. Просматривала криминальную хронику. Сначала по Москве, потом по Московской области, потом по России. Через день звонила Кобзарю, слушала, как продвигается, а вернее как не продвигается дело, благодарила, клала трубку. Распечатывала очередную стопку фотографий и шла их расклеивать. Особо аккуратно она следила за тем, чтобы был заряжен и проплачен мобильный телефон и чтобы в запасе всегда были новые картриджи для принтера. Такие простые механические действия помогали ни о чем не думать. Конечно, не обходилось без досадных срывов, когда Яна безудержно рыдала, выла в потолок, звонила на Тосин номер, и, миллионный раз прослушав текст робота, захлебываясь слезами, говорила Тосе в пустоту о том, как она соскучилась, что не может жить без него — хотела бы, но не получается, о том, что представила себе бесчисленное множество сценариев того, что могло с ним случиться, и от каждого из них у нее разорвалось сердце, но она будет его искать, пока жива, не сдастся, пока не узнает правду. Теперь это стало единственной целью ее жизни.

Дашка настаивала на двух вещах: чтобы Яна пошла к гинекологу и чтобы согласилась поговорить с психотерапевтом. Яна отбивалась, сколько могла. Ей совершенно не хотелось заботиться о себе, ни на что отвлекаться от поисков Тоси. Но Дашка сама записала в «шикарную», по ее словам клинику, где психотерапевтом работала ее подруга Ева и сказала, что если Яна опять попытается отказаться, то поссорится с ней серьезно. Пришлось согласиться.

Дашка заехала на следующий день в час дня на свежекупленном Пассате, своей давней мечте. Он был серебряным и таким новым, что странно выглядел у подъезда на фоне обшарпанных детских качелей на заднем плане. Яна, зябко кутаясь в куртку, ставшую как будто больше на несколько размеров, скользнула на пассажирское место.

— Поздравляю, Дашуль, очень красивая!

— Красивый, — Дашка победно улыбнулась, погладила торпеду, — это мальчик. Я назвала его Русик.

— Почему Русик?

— Потому что мне его Руслан помог купить. Ну, мне немного не хватало. Поехали? — и она тронулась с места.

— Извини, Даш, а кто такой Русик?

— Ты издеваешься? Ты меня вообще не слушаешь? — Дашка с досады слишком резко разогналась и еле вписалась в выезд из двора, — Я с ним уже два месяца. Я ж тебе сто раз о нем рассказывала. Ну ты даешь!

— Прости, Даш, — растерялась Яна. Она искренне не помнила никакого Руслана, — Прости, — голос задрожал, — Да что ж я… Я такая эгоистка, да что ж такое…

— Э, Ян, перестань, — испугалась Дашка, увидев, как исказилось ее лицо, — Ну все, все. Это ты прости. У тебя беда, а я тут со своими мужиками.

— Нет, я все понимаю, просто…

— Все, не будем, — отрезала Дашка, — Хорош. И вообще, я недавно за рулем, не беси меня.

— Ладно, — сквозь слезы улыбнулась Яна, — Я просто хотела сказать, что очень люблю и ценю тебя. Ты мне так помогаешь, Дашуль. Ты и Мишаня.

— И Вайцеховский.

— И Вайцеховский. Но ты больше всех. Честное слово.

— А как мама?

— Мама? Звонит периодически. Иногда я. Пилит меня, что к ней не приезжаю. Но я не могу. Каждую минуту, когда я не ищу Тосю, я ужасно мучаюсь. Все время думаю, что вдруг вот прямо сейчас он… — Яна не договорила, — Хотя, если честно, я думаю, что с ним… что он… Я не чувствую его, понимаешь?

— Ян, умоляю, не надо!

— Ладно, не буду. А ты, когда в Королеве будешь, зайди к моей маме, ладно?

— Зайду, конечно. Только она и меня запилит.

— Это точно. Но я в тебя верю. Тебе же все равно. А я могу неадекватно отреагировать, когда она очередной раз какую-нибудь гадость про Тосю скажет. Ты же знаешь, как она к нему относится.

— Ой, а к кому она хорошо относится? — вскинула брови Дашка.

— Не знаю, но сейчас я не могу этого слышать.

— Ясно. Зайду. На выходных, идет? Скажи лучше, она в курсе?

— В курсе чего?

— Твоей беременности.

— Нет, боже упаси. Я никому не говорила, — Яна опустила глаза на свои руки, сложенные на коленях, крепко сцепила пальцы, — Я и себе-то пока ничего не говорю.

— Вот это сейчас врачам и расскажешь, — попыталась пошутить Дашка, но осеклась, взглянув на Яну, — а Тосиной маме тоже не сказала?

— Марии Семеновне? Нет. Но ей скажу первой. Ты не представляешь, как ей худо сейчас. Я ей почти каждый день звоню. Она приехать хочет, а я отговариваю. Там у нее хоть подруги, работа, дела какие-то. А здесь ей хуже будет. Чужой город, да еще я не в лучшем виде.

— Ясно. Ты права. Ого, какой дождь пошел, — Дашка включила дворники на полную, — Где тут парковаться?

Гинеколог, осмотрев Яну, долго задавал ей разные вопросы, хмурил брови, недоумевая, почему до сих пор она не встала на учет по беременности и строго выговаривал, что не смотря ни на какие обстоятельства, у нее теперь есть долг перед будущим ребенком, и настоятельно советовал обратиться к психотерапевту. Еще говорил, что ей необходимо правильно питаться, много гулять и хорошо высыпаться. Яна кивала головой и со всем соглашалась. По результатам УЗИ срок оказался как минимум тринадцать недель.

Дашка ждала Яну в коридоре, засыпала вопросами, пока они поднимались на четвертый этаж к Еве в кабинет.

— Ну, что скажешь? Ты смотрела, когда УЗИ делали? Видела что-нибудь?

— Видела. Ничего непонятно.

— Ты говоришь, как зомби, — Дашка постучала в дверь кабинета и сразу приоткрыла ее, — Ева? Вот привела, — она легонько подтолкнула Яну вперед, — Примешь?

— Привет, Дашуля! — со стула поднялась невысокая женщина лет тридцати, немного полноватая, с умным, открытым лицом, — Проходите, Яна…?

— Просто Яна.

— Хорошо, присаживайтесь. Дашуль, а ты в коридоре подожди, хорошо? — Дашка кивнула и прикрыла дверь.

Кабинет вовсе не был врачебным. Яна присела на низкий диван и сразу утонула в нем. Ева присела напротив в кресло. Голос у нее был высокий, удивительно чистый, и говорила она так спокойно, что у Яны скоро замедлился пульс и даже потянуло в сон. Сначала Ева задавала самые простые вопросы, и стало ясно, что Дашка много что успела рассказать.

— Вы только что были на приеме у гинеколога? — мягко спросила, наконец, Ева.

— Да, — ответила Яна и подавила зевок.

— И что он сказал?

— Сказал — беременность, тринадцать недель.

— А что посоветовал?

— Встать на учет, срочно. Сдать анализы, не нервничать, больше спать, — Яна усмехнулась и посмотрела в окно. Ева несколько секунд молчала.

— Судя по тому, что Вы, Яна, рассказывали о Ваших отношениях с матерью, на ее помощь рассчитывать не приходится, я правильно поняла?

— Помощь в чем? В поисках Антона? — встрепенулась Яна, — Нет конечно, она его терпеть не могла… Не может.

— Вообще-то, я имела в виду помощь Вам, в быту, с ребенком.

— А, это… Мне лично не нужна никакая помощь, особенно от нее.

— Ясно, — Ева опять взяла небольшую паузу, — Яна. Давайте так: раз уж Вы обратились за помощью, а ведь Вас сюда не насильно привели?..

— Дашка настояла. Я не хотела.

— Оказывать психологическую помощь против желания человека категорически нельзя. Но я Вам все же кое-что скажу. Вы готовы меня выслушать.

— Ну, — Яна не отрывала взгляд от окна, — Готова, наверное.

— Тогда посмотрите на меня, пожалуйста, — Ева сказала это тихо, с несколько просительной интонацией, и Яна перевела на нее взгляд, — Вот, отлично. Слушайте, Яна. Сейчас Вы пребываете в истерике. Да, это так, — и она остановила рукой протестующий Янин жест, — Поверьте мне. Все свое время и все свои силы Вы тратите на поиски мужа. Но Вы не частный детектив, не следователь, не профессионал. Вы понятия не имеете, как это делается. Вы просто даете выход своей нервной энергии. Из всего, что я услышала, Яна, я могу сделать уверенный вывод: Вы — невротик.

— Я? Нет, это не так! Вы просто представить себе не можете, какого это — не знать, где он! — Яна почти кричала, — Я ни минуты не могу представить себе без него, а прошло уже… уже три месяца! Это ад! Вы понимаете?

— Вот что я понимаю: у Вас с мужем было полное слияние. Он заместил для Вас всех — отца, мать, брата. А слияние — это очень невротично и очень опасно. У Вас одна жизнь, она Ваша и только Ваша. Не одна на двоих. А теперь Вы ждете ребенка. Я хотела бы сказать Вам что-нибудь ободряющее, но на самом деле ситуация такая: Вам придется собрать все свои силы и сделать трудный выбор: или Вы продолжаете жить в том же режиме, как сейчас — слоняться по улицам, что совершенно бессмысленно и разрушительно для Вас. Потому что, повторяю, Вы не профессионал, Вы понятия не имеете, как ищут людей. На улицу Вас гонит нервозность. Если Вы выберите этот вариант: в скором времени, а я я с огромной долей вероятности предполагаю, что в скором времени это кончится выкидышем и психиатрическим стационаром. Но есть и второй вариант, — она чуть наклонилась к Яне, — Вы доверяете поиски мужа специально обученным людям, я себя посвящаете заботе о будущем ребенке. В нем — частичка Вашего мужа, Вы будете его любить, он будет любить Вас. Перед Вами — целая жизнь. В ней будет много, много всего замечательного, интересного, будет и любовь, и дружба. Я понимаю, выбор тяжелый. И ситуация, я Вам честно говорю, практически самая сложная, потому что нет ничего тяжелее неизвестности. Но Вы живете прямо здесь и сейчас, и с каждым днем шансы на то, что Ваш муж найдется живым, уменьшаются. Будем смотреть правде в глаза, потому что при принятии решения нельзя исходить из лживых установок. Яна, Вам надо как можно скорее принять решение, — она выпрямила указательный палец на руке, — Первое — психиатрия и потеря ребенка, но продолжение поисков, скорее всего безуспешных. Второе: — она разогнула средний палец, — Отказ от поисков, но сохранение ребенка, психики и здоровья. Вот так. Выбор за Вами, — и она откинулась в кресле.

Яна молчала.

— Я понимаю, что по-хорошему, надо встретиться еще не один раз, разобраться, откуда растут ноги у Вашего состояния. Понять, кто эта маленькая девочка, которую бросили одну, которой кажется, что ее никто не любит и как ей помочь. Но времени нет. К сожалению, Вы должны как можно быстрее…

— Да что Вы такое говорите? — Яна почувствовала нечто вроде досады, — Что Вы предлагаете? Какой выбор? Как я могу предать Антона? А вдруг он прямо сейчас нуждается в моей помощи? Прямо сейчас!

— А вдруг Ваш, и его, кстати, ребенок прямо сейчас нуждается в Вашей заботе?

— Я не знаю, как Вам объяснить, с ребенком я пока не знакома, а Антона я люблю, и всегда буду любить! И еще знаете что? — она вскочила, — Вы совершенно правы! Во всем! Я не такая дрянь, чтобы не понимать, какой я должна сделать выбор! Что я рушу себя, что я могу потерять ребенка! Вы ведь это хотели сказать? Убить ребенка! Муж, возможно, погиб именно из-за меня, а теперь я и его ребенка убить собираюсь! — она уже кричала, срывая голос, — Вы ведь это имели в виду? Ничего себе помощь! Да как Вы смеете!

— Яна, Яна, успокойтесь, — Ева тоже встала и начала приближаться к Яне, протягивая к ней руки, — Присядьте, ну что Вы! — Она сделала шаг к двери и приоткрыла ее. В кабинет тут же влетела Дашка.

— Не подходите ко мне! — визжала Яна, забившись в угол, — Не трогайте!

— Я не психиатр, — тихо говорила Ева Дашке, — Ей нужна помощь. Лучше всего стационар.

— Сейчас-то что делать? — Дашка присела рядом с Яной, попыталась взять ее за руку, но Яна отмахивалась от нее, продолжая то ли всхлипывать, то ли скулить, — Яночка, солнышко, ну успокойся. Пойдем домой. Я тебя отвезу, хорошо? Ну давай, вставай! Да что ж такое! Яна! — Дашка тянула ее за руку, но Яна продолжала мычать и отбиваться. Тогда Ева присела рядом и неожиданно влепила ей пощечину. От неожиданности Яна остолбенела. Стало очень тихо. Через несколько секунд она шумно вздохнула и, ошарашенно переводя взгляд с Евы на Дашку, поднялась.

— Что… Что со мной? — слова получались деревянными, голос сел, — Боже мой, простите меня. Ужас какой. Простите, Ева.

— Присядьте, — Ева, поддержав ее за локоть, проводила до дивана, протянула упаковку бумажных салфеток, — Водички хотите?

— Да, если можно, — все еще чужим, сухим голосом сказала Яна. Дашка плюхнулась рядом, издав звук типа «Пффф». Все молчали. Яна, клацая зубами о стакан, пила воду маленькими глоточками. Внутри стало пусто. Ноги мерзли. В голове не осталось ни единой мысли.

Наконец, Ева нарушила молчание:

— Вам получше? — Яна кивнула, отпила еще глоток, — Вот и хорошо. Вы совершеннолетняя, дееспособная женщина, не инвалид, поэтому я не стану обращаться к Вашей подруге, а скажу Вам: Яна, Вам придется взять себя в руки и позаботиться о себе самой. Не получится уходить в такие вот истерические приступы. Никто за Вас Вашего горя не переживет, никто ответственность за Вашу жизнь не возьмет. Нет никого — ни мамы, ни папы, ни мужа, ни друзей, никого, кто был бы за Вас все решил. Нет никого, кто Вам ближе, чем Вы сами себе. Нет никаких оправданий тому, как Вы распускаетесь. Вы не первый и не последний человек на этой планете, переживающий потерю. Так вот, переживайте ее достойно. Вы умная, красивая. А главное — Вы сильная. Вы справитесь. Сейчас Вам кажется это невозможным, но Вы справитесь. И последнее: я настоятельно рекомендую Вам обратиться к психиатру. Я дам Вам телефон отличного специалиста. И пообещайте мне, что Вы обратитесь к нему, что бы Вам ни казалось, обратитесь. Хорошо? — Яна кивнула, — Даша, проследишь? — Дашка тоже кивнула, — Хорошо, — подытожила Ева и, открыв ящик стола, достала оттуда визитку, — Вот, одну Вам, она протянула ее Яне, — Одну тебе, Даш. А теперь, если Вам лучше, думаю, Вам стоит поехать домой и как следует выспаться. И подумайте о том, что я сказала. Выбор все равно придется сделать. Как можно скорее.

— Ева, ты нас извини, мне жаль… — начала Дашка.

— Простите, — шепотом сказала Яна.

— Ну что Вы, на то я и кризисный психолог, чтобы помогать людям в действительно тяжелых ситуациях. Яна, звоните мне в любое время, договорились?

— Конечно, — Яна встала, — Извините еще раз, — голос все еще оставался хриплым, руки дрожали, — Мы пойдем. Даш, — она потянула Дашку за рукав.

— Да, — встрепенулась та, — Спасибо, Евочка, извини нас.

— Да что вы извиняетесь? — и она закрыла за ними дверь кабинета.

— Небось, выдохнула с облегчением, — шепотом сказала Дашка, ведя Яну под руку к лестнице.

Ночью пошел снег. За пару часов двор укрыло чистым оранжевым, в свете фонарей, покровом. Яна стояла в темной комнате у окна и держала в руках чашку чая. «Первый снег без него, — думала Яна, — Но теперь я не одна, и не могу рассказать ему об этом. Удивительно, его нет рядом, а время идет своим чередом, планета крутится, вот уже зима. И надо признать, что Ева права. Я большая девочка. Уж не знаю, почему, но случилось такое со мною. Немыслимое. И нет выбора, жить ли дальше. Придется жить. То есть, я делаю выбор в пользу «жить», и в пользу ребенка. Да. Сейчас я лягу на диван и усну. И как следует высплюсь. Это — для начала. А завтра я встану, выпью кофе и решу, как жить дальше. Уж если я решаю выжить и родить ребенка, то надо понять, как это делать. Завтра. Решено, " — она поставила чашку на подоконник и легла на диван, свернувшись как можно компактнее, накрылась пледом с головой, и впервые за последнее время, почувствовала, что каким-то волшебным образом, ей удается ни о чем не думать, просто плыть в вязком тумане между сном и явью.

В первых числах декабря позвонил Вайцеховский и подробно рассказал, что удалось «нарыть», как он выразился, его людям. Соседка с первого этажа смутно припоминала, что вроде видела черную машину, припаркованную примерно в то самое время. Запомнила, потому что видела, как к этой машине подошел человек и, видимо, просил водителя подвинуться, но, должно быть, его послали куда подальше, потому что сначала долго орал, а потом сдал назад и уехал восвояси. И в тот же день Яна спрашивала соседей, не видел ли кто ее мужа, а к ней не обращалась, потому что в тот же вечер за соседкой приехала дочь и увезла ее на дачу до конца октября. Бабульке были показаны разнообразные фотографии черных машин, и она признала среди них мерседес с тонированными стеклами. Но это не точно. Учитывая то, что, судя по всему, кто-то знакомый поднялся за Антоном в квартиру, и это был не водитель, следовало проверить, у кого из Тосиного окружения была такая машина. Как ни странно, похожий черный мерс числился как служебный при лаборатории. Сам Вайцеховский отдал ее ребятам, потому что купил себе новый. Как раз в июле. Проверили. Выяснить, кто выезжал в тот день из гаража лаборатории, не удалось. Запись с камеры была уже сто раз перезаписана. Никто из сотрудников не мог отчетливо припомнить, кто и зачем мог куда-либо ездить утром восемнадцатого августа. Впрочем, это, скорее всего, совпадение. Мало ли в Москве черных мерсов. Да и мерсов ли? Не факт. Дальше. Никаких видов на Антона в военных ведомствах точно не имели. Тут помог отец Вайцеховского, Михаил Борисович, бывший партийный функционер, имевший серьезные связи на всех уровнях власти. Тем не менее, эксперты по безопасности Олеговского холдинга считали, что похищения нельзя исключать. Почему не было предъявлено никаких требований — вопрос неприятный. Что-то могло пойти не так. Да и требования, скорее всего, были бы предъявлены на уровне внешней разведки. Кому, как ни иностранным спецслужбам, мог бы понадобиться специалист такого уровня? Тогда Олег разместил на всех официальных ресурсах, а также по другим каналам, информацию о сумасшедшем вознаграждении за возвращение Антона Крутова. Последовала реакция, на поверку оказавшаяся фальшивой. Звонившие плели какую-то чушь, на поверку оказавшуюся откровенным желанием заработать легких денег. Все, кого Олег занял этим делом, в один голос уверяли, что дело это безнадежно. Вайцеховский в разговоре старался избегать точных формулировок, но было понятно: не стоит надеяться на то, что Антон жив.

— Рано или поздно мы все узнаем, — говорил он мягко, словно гипнотизировал, — Кто-то что-то знает, и рано или поздно, кому-нибудь расскажет. В начале следующей недели я подниму сумму вознаграждения до ста тысяч долларов. Это большая сумма. Если не будет реакции — подниму еще. Того, кто это сделал, обязательно сдадут. Так все устроено.

— Да, но это действительно огромные деньги, — сказала Яна неуверенно, — Спасибо, конечно, Вам огромное, но… я

— Ты по-прежнему меня подозреваешь в корыстных мотивах? — судя по голосу, Олег улыбался, — Яночка, уверяю, я просто хочу помочь. Кстати, тебе лично тоже. Я знаю, ты сейчас в затруднительном положении. Ты уволилась с почты?

— Кто Вам сказал?

— Мишаня. Говорит, помощь от друзей ты не принимаешь…

— Это совсем неудобно, они и так не один месяц меня, практически, содержали.

— На что же ты живешь?

— Взяла подработку на дом. Делаю проект озеленения. Спасибо за беспокойство, — голос у Яны стал чуть официальнее.

— Ясно, — вздохнул Вайцеховский, — Короче, бедствуешь. Ты не против, если я заеду? Дело в том, что есть еще кое-что, что я не хотел бы обсуждать по телефону. Не волнуйся, ничего личного.

— Олег Михайлович, мне и так неудобно… Вы так заняты…

— Да брось, не до такой степени. Завтра, часам к семи вечера. Устроит?

— Ну, — Яна не знала, что сказать. Отказываться принять человека, который так помогает — неприлично, в конце концов, неблагодарности Яна сама в людях не переносила, с другой стороны — уж не за свое ли он снова взялся? Хотя… он знает, он прекрасно знает, что сейчас ни у него, ни у кого-либо другого нет ни единого шанса, как никогда и не было, — Ладно, — после некоторой заминки сказала Яна, — Заезжайте. И спасибо огромное.

— Окей, — быстро сказал Олег, — Тогда до завтра. Мне пора, — и, не дождавшись ответа, положил трубку.

Яна вздохнула и подошла к окну. Снег валил третий день подряд. Двор нарядно блестел в оранжевом свете фонарей. Еще немного, и в окнах начнут мигать елочные гирлянды. Яна закуталась в плед. Последнее время она часто зябла. Из окон тянуло, надо было бы их заклеить. Они с Антоном всегда это делали вместе. А теперь… Яна мотнула головой, отгоняя мысли о Тосе. Она научилась так делать неделю назад. Помогало ненадолго, но почти всегда получалось. Словно захлопывался ящик с файлами. Так советовала Ева. Представлять себе письменный стол с выдвижными ящиками, в каждом из которых хранятся папки с файлами. В каждом файле — воспоминания о Тосе. Все. Каждая минута их совместной жизни, все слова, взгляды, места, где они бывали, вещи, прикосновения, звуки — все. И никто не говорит, что нужно выбросить весь шкаф или сжечь картотеку, нет. Просто нужно научиться не перебирать круглосуточно документ за документом. Нужно научиться делать перерывы. Просто задвигать ящики и идти пить чай с бутербродом. Сперва отключаться хотя бы на несколько минут, потом стараться увеличивать эти промежутки как можно на дольше. «Так, — говорила Ева, — ты постепенно перейдешь ко второй стадии переживания горя. А ведь их пять: отрицание, злость, торг, депрессия, принятие. А ты застряла на первой. Но придется пережить, по порядку, и желательно, как можно скорее. Иначе тебе не справится с ребенком». Да, все так. Яна погладила низ живота под пледом. Она сильно похудела, и со стороны, конечно, ничего заметно пока не было. Но на ощупь ощущалась небольшая округлость. Яна взглянула на часы. Почти полночь. Почти четвертое декабря. Со дня исчезновения Тоси прошло сто восемь дней. Сто восемь! А ведь поначалу ей казалось, что она и суток не продержится. Но продержалась. Так, стоп. Яна снова захлопнула ящик с файлами. Пора спать.

Проснулась Яна внезапно от какого-то странного ощущения в теле. С минуту лежала, глядя в потолок, прорезанный светом ночных фонарей. Потом поняла. Постель была теплой и… сырой. Она резко села, откинула одеяло. Под ним было что-то темное — везде, на пижаме, на простыне. Яна протянула руку и включила лампу на комоде. Кровь. Много, очень много крови. Яну затрясло. Боли не было, но закружилась голова. Яна встала. Ощутила, что течет по ногам. Сделала несколько шагов до стола, взяла телефон. Накатила дурнота, лицо покрылось холодным потом. Пришлось сесть прямо на пол. Руки сильно дрожали. Яна набрала 03. Стала ждать ответа, оперевшись спиной о ножку стола.

— Скорая, слушаю, — наконец как-то издалека сказали в трубке.

— У меня выкидыш, сильное кровотечение, — сказала Яна непослушным языком, — Пожалуйста, скорее.

— Адрес? — Яна с паузами, боясь потерять сознание, продиктовала.

— Откройте входную дверь, бригада едет, — сказала женщина, потом она еще что-то говорила, но Яна перестала понимать, трубка выскользнула из ее руки, и она, собрав все силы, поползла к двери. Руки подгибались, пару раз она беспомощно завалилась на бок и долго не могла встать. Перед дверью она из последних сил встала на колени и, повиснув левой рукой на ручке, правой отщелкнула замок. Потом легла на бок, подтянула ноги к животу и закрыла глаза.

Очнулась Яна в больничной палате. Это было ясно с первого взгляда. Белый потолок, белые стены, капельница в вене, противный писк какого-то прибора. Яна попыталась пошевелиться. Слабость ужасное, сердце билось мелко и дробно. Справа рядом пошевелилась какая-то фигура. Яна повернула голову, сфокусировала взгляд. Медсестра. Молоденькая, в шапочке и маске, возилась с капельницей.

— О, проснулась, — чуть улыбнулась она, — Сейчас врач подойдет, лежите спокойно, хорошо? — и она вышла из палаты. Стало совсем тихо, только ритмично пищал прибор где-то сзади. В голове быстро прояснялось. Яна повернула голову к окну — за ним было светло, должно быть, уже середина дня. По-прежнему валил снег. Яна понимала, что случилось, но пока совершенно ничего не чувствовала, словно какая-то часть ее мозга не вышла еще из наркоза.

Дверь отворилась, вошел доктор — пожилой грузный мужчина лет шестидесяти с крупным носом на мягком лице. Присел рядом на высокий стул, взял Яну за запястье, посчитал пульс и только потом поздоровался.

— Ну здравствуйте, Яна Николаевна, Вы меня слышите?

— Слышу, — тихо сказала Яна.

— Славненько, — он оттянул ей веко, — Так-так-так, ну-ка, я посмотрю, — он приподнял ей верхнюю губу, — Ага, — он кивнул и сложил руки на животе, — Крови Вы много потеряли. Больше тридцати процентов от объема циркулирующей крови. Это много. Кровотечение мы остановили. Сейчас у Вас еще сильно понижено давление, тахикардия, дыхательная недостаточность. Последние несколько часов Вам вливали донорскую кровь. Сейчас Вы получаете глюкозу с физраствором внутривенно. Вашей жизни ничего не угрожает, — он вздохнул.

— Сейчас утро? — спросила Яна.

— Четыре вечера, — ответил врач, глянув куда-то на стену сзади.

— Четвертое? — он кивнул. Яна сглотнула, собираясь с силами. Надо было спросить, хотя ответ она уже знала, — Что с ребенком?

— Вы его потеряли, — быстро сказал доктор, словно как раз ждал этого вопроса, — Потеряли, да, — он тоже посмотрел в окно. Яна молчала, смотрела в окно. Внутри было так пусто, что не осталось даже слов. Доктор тоже помолчал, — Но есть и хорошая новость, — спустя несколько секунд встрепенулся он, — Мы сохранили все детородные органы. Хотя это было непросто. Да. При такой кровопотере… Пришлось рискнуть. Проще и безопаснее было, конечно, удалить плод вместе с маткой, но мы постарались этого не допустить, и все получилось. Уверен, Вы еще сможете родить здорового ребенка. Да, — он снова замолчал, ожидая ее реакции, но ее не последовало, — Кстати, меня зовут Аркадий Павлович.

— Очень приятно, — механически ответила Яна, — Спасибо Вам.

— Ну, я пойду, — он встал, — Вы пробудете здесь еще как минимум неделю, пока не восстановитесь. А потом посмотрим, не будет ли осложнений.

— А где я? — спросила Яна.

— Вы в частной клинике «Спектр М», на Смоленке.

— А как я здесь оказалась?

— Сначала Вас привезли по скорой в восемьдесят четвертую больницу, уже в машине начали оказывать первую помощь, но потом позвонил нам позвонил Ваш друг и попросил прислать за Вами нашу машину и привезти сюда. Что и было сделано. Ни о чем не беспокойтесь, наша клиника, без ложной скромности, лучшая в сфере гинекологии в Москве. Все на высшем уровне, — доктор обвел рукой палату, — А теперь мне пора, отдыхайте, — и он направился к двери.

Яна осталась одна, и снова повернула голову к окну. Ни думать, ни чувствовать по-прежнему не получалось, и она закрыв глаза, стала отплывать назад в темную, без снов, дремоту.

Домой Яна попала только через десять дней, вечером пятнадцатого декабря. Из клиники ее забрал Вайцеховский. Он оплатил и операцию, и лечение, и отдельную палату и первоклассный уход. За все время, проведенное в больнице, Яна ни разу не заплакала. Целыми днями она смотрела телевизор, не переключая каналы и совершенно не видя и не слушая ничего из того, что происходило на экране. Невнятное бормотание в какой-то степени поддерживало иллюзию того, что жизнь идет своим чередом. Ящик с файлами, о котором говорила Ева, пополнился новыми страшными документами. Но теперь Яна уже умела подолгу туда не заглядывать.

Вайцеховский был очень мил и любезен. Усадил ее на заднее сиденье, сел рядом и, сказав водителю, куда ехать, заботливо укрыл пледом. Москва уже полностью погрузилась в предновогоднюю суету. Садовое кольцо светилось миллионами огней, огромные елки переливались гирляндами, в каждой витрине кивали Деды Морозы. Наступал две тысячи восьмой. Год, в который Яну заносило уже совсем другой. Перед ней серой стеной стояла другая жизнь, вступить в которую было равносильно тому, чтобы врезаться в эту стену на скорости сто километров в час. Но ни притормозить, ни свернуть было уже совершенно невозможно.

13

Яна метнулась от ручья в сторону леса, от которого тропу отделало не больше десятка метров. Звук приближался с юга, со стороны Кларенвилла. Оказавшись под кронами, Яна сбросила с плеча рюкзак, огляделась, нашла подходящую ель с длинными, почти до земли, лапами, упала на землю и закатилась в ее тень, прижалась к стволу, сгруппировавшись как можно компактнее, натянула на голову капюшон и замерла. Вертолет, видимо, летел над руслом. По идее, заметить ее не должны были. Вокруг из земли торчали валуны разных размеров — серые, черные, вряд ли с воздуха можно было разглядеть, что ее скрюченная фигурка чем-то от них отличается. Тем не менее, сердце бешено колотилось. Звук приближался. Очень хотелось посмотреть, что это за машина, но Яна боялась поднимать лицо и вообще шевелиться. По идее, даже самом крохотном населенном пункте Ньюфаундленда был хоть один вертолет. Либо полицейский, либо спасательный, либо частный. В воздух их поднимали не так уж и редко. Скорее всего, это вовсе не по ее душу, но… кто знает, на что способен Олег.

В любом случае, никто не должен ее видеть, даже совершенно посторонний человек. Вертолет вел себя странно. Кружил на одном месте, потом перемещался, опять зависал. Может, искал площадку для посадки? Судя по звуку и поднявшемуся в кронах ветру, он был совсем близко. Яна волновалась все сильнее. Если у них хорошая оптика, и они прицельно ищут человека, то, вполне возможно, что заметят ее. Машина зависла в нескольких десятках метров над лесом, прямо над там местом, где она шла всего несколько минут назад. Потом звук изменился. Яна выдохнула. Вертолет резко ушел назад, на юг.

Еще минут пять слышно было его удаляющийся стрекот, все тише и тише. Яна осторожно подняла голову, заозиралась. Все тихо. Лес восстанавливал свою жизнь, нарушенную резкими звуками и ветром от лопастей. Зачирикали и засвистели птицы, где-то далеко ухнул глухарь. Яна вылезла из-под елки, крадучись вернулась на тропу. Огляделась. Ничего подозрительного. Взглянула на часы: семь сорок. Как в дурацкой песенке, которую часто мурлыкал себе под нос Вайцеховский.

И Яна снова двинулась на север, откуда наползали на утреннее небо свинцовые дождевые тучи. Порывами налетал ветер, и Яна застегнула молнию на куртке до подбородка. Прибавила шагу. Впереди было еще больше двадцати пяти километров. Удивительно, но ощущение легкости и освобождения не покидало ее. Мосты сожжены, дороги назад нет, и это прекрасно. Она ловила себя на том, что почти все время улыбается, подставляя лицо ветру.

Но была какая-то недодуманная пока до логического финала мысль, где-то на краешке сознания, которая беспокоила, очень издалека, и теперь Яна, мысленно проверяя все пункты плана, один за другим, пыталась вычислить, что же это. Это было сложно, ведь финал, конечная точка пути как раз была совершенно неизвестна. Яна просто верила, что там она обретет Тосю и свою новую жизнь. Верила, как в бога, не требуя чудес и доказательств. Уже сам факт того, что он был жив и нашел ее, было чудом. А как можно рассуждать логически, находясь внутри чуда? Хотя…

Яна даже остановилась. Мишаня! Игорь, конечно, сразу доложил Олегу об их встрече в Сент-Джонсе еще вчера, сразу, в этом нет сомнений. Тогда… Олег мог приказать следить за Мишаней. Яна нахмурилась, пытаясь вспомнить. Вот она выходит из кафе, Игорь идет впереди, садится в свою машину, Игорь открывает перед ней дверцу, вот они отъезжают: Игорь впереди, Димыч за ним, вот она оборачивается с заднего сиденья, и видит, что Мишаня стоит у кафе на улице и машет ей вслед. Да. Все правильно. Отъехали они вместе. Потом, вечером, она точно видела Игоря в Outumn Pine.

Но ведь Игорь мог вернуться назад и найти Мишаню. Мог пригрозить ему, да что там! Мог так наехать, что любой нормальный человек вылетит первым же рейсом куда глаза глядят, только бы больше никогда не встречаться с этим страшным человеком. Если Мишаня собирается подъехать в обозначенное место к часу дня, не позже, потому что в три устройство (как же его там? А, мишенный узел!) уже должно быть собрано и подключено. Сегодня. А сейчас восемь утра. От Сент-Джонса до Бей-Дю-Норта на машине — часа два, и еще неизвестно, можно ли подъехать точно к указанной в Тосином сообщении точки.

Не придется ли Мишане с помощником тащить на себе оборудование по болоту? То есть, они, наверное, уже должны были выехать. А значит, Олег вполне успеет подловить их еще в гостинице. Или по дороге. Конечно, сильно рисковать Вайцеховский не будет. На откровенную, открытую уголовщину он, по идее, не должен пойти. Особенно здесь, в Канаде. Особенно, учитывая его нынешнее положение в политике. Не дай боже публичного скандала. Олег осторожен и очень внимателен к деталям. Но здесь так безлюдно. Такие пустые дороги… Нет, лучше об этом не думать. Мишаня тоже не дурак. Он знает, как обстоят дела и уж как-нибудь обезопасится. «Буду думать так», — решила Яна и двинулась дальше по тропе.

Следующие несколько километров вглубь острова она преодолела без особых приключений. Пару раз пришлось перебираться через болота, прыгая с камня на камень, но потом Яна поняла, что идти по другому берегу ручья куда проще и, разувшись, перешла речушку вброд. Следы тропы окончательно затерялись среди папоротников и низкого кустарника, но Яна четко помнила, что если двигаться строго по руслу этой безымянной реки от самой трассы строго на север, то она выведет из леса в болотистую низину и повернет на восток. В этом месте, на повороте реки, надо будет сориентироваться по солнцу или еще как-то и снова двигаться строго на север. Скорость немного упала. Яна начала уставать.

В десять утра Яна решила передохнуть. Выбрала более-менее ровный участок под сосной, сбросила с плеча рюкзак и села, привалившись спиной к стволу. Закрыла глаза. Спать совершенно не хотелось, хотелось идти дальше, но она понимала, что тело может подвести, поэтому необходимо расслабиться хотя бы минут на пятнадцать. Журчала вода, где-то на противоположном берегу пробирался по лесу какой-то зверь, должно быть олень шел на водопой. Остров жил своей жизнью. А она собиралась его покинуть. Как? Куда? Эти вопросы она запретила себе задавать. Ее не покидало ощущение, что она как акробат балансирует на проволоке, натянутой на огромной высоте. Двигается шаг за шагом без страховки, и нельзя смотреть вниз. Нужно думать только о следующем шаге. И все.

Ноги гудели. Яна легла на усыпанную хвоей землю, сунув под голову рюкзак. Сквозь кроны деревьев видно было уже по-осеннему синее небо. Повезло, что не было дождя. Обычно уже с начала августа небо над островом заволакивало тучами, и лило с утра до ночи. Яна закрыла глаза и постаралась ни о чем не думать. Должно быть, это и называлось медитацией. Однако, удерживаться в таком состоянии долго не получилось. В памяти начали всплывать знакомые образы: бешеные глаза Олега, профиль Игоря за рулем выезжающего из ворот Мерседеса, Мишаня машет рукой на пороге кофейни, Антон улыбается ей, стоя под абрикосовым деревом на Крутицах. Удивительно отчетливо она вспомнила тот день.

Это было тоже в начале августа, незадолго до того, как он пропал, в субботу или в воскресенье, это точно, потому что выбирались они с Тосей прогуляться только по выходным, она тогда работала пять дней в неделю. В тот день ей удалось как-то его растормошить, погода была прекрасной, в монастыре звонили к обедне, в палисадниках патриарших домов цвели малиновые флоксы. Тося понемногу разговорился, это был тот редкий день, когда он на несколько часов поверил в то, что все как-нибудь образуется, что найдется новый источник финансирования, и он сможет продолжить работу. Потому что невозможно было поверить, что работы остановятся на стадии, столь близкой к прорыву. И не, чтобы он хотел пожать лавры, нет. Ему было необычайно интересно, безумно любопытно, что там, за гранью, отделяющей наш мир от… от бесконечного количества других реальностей, запутанных во времени и пространстве вселенной. «Знаешь, Ясная, тут такое дело: я ни на секунду не сомневаюсь, что практически доказал… мы доказали, что параллельные миры реально существуют, что квантовая спутанность пронизывает их насквозь, но, главное, что мы можем дотянуться до них. По крайней мере, послать им сигнал. Я, конечно, понимаю, что это «пальцем в небо», знаешь, как радиосигнал, отправленный с Земли во вселенную — авось, кто-нибудь его примет, расшифрует и пошлет ответ. Но, тем не менее, надежда-то есть! — он давно уже шел лицом к ней, пятясь назад. Яна улыбалась, видя, как горят его глаза, периодически тянула за рукав, когда он норовил споткнуться. И ту самую фотографию, которая сейчас всплыла в ее сознании, они сделали прямо во время того разговора. Тося на секунду оперся рукой о ствол абрикосового дерева во дворе храма Успения Богородицы, потому что она попросила его сфотографироваться, уж больно хороший был день, и Тося был веселым, и тогда ей еще казалось, что все будет хорошо. Да. Пожалуй, это был последний день, когда ей так казалось. Воспоминания стали путаться, расплываться, и Яну понесло куда-то этим потоком. А потом словно холодом обдало, ее передернуло. «Словно гусь прошел по моей могиле», — еще во сне успела подумать Яна, и открыла глаза.

Да, она действительно, видимо, задремала. Взглянула на часы: так и есть, без двадцати одиннадцать, значит, проспала почти полчаса. Яна легко поднялась, отряхнула с одежды сосновые иголки и, накинув рюкзак, снова вышла на берег ручья. Сил заметно поприбавилось. Ноги не гудели. Солнце стояло почти в зените, но уже почти не грело. Шла Яна быстро, стараясь наверстать упущенное время за привал. Несколько раз пришлось снова переходить вброд мелкие протоки, чтобы не обходить их по берегу. Но везде было совсем мелко, достаточно было разуться и закатать брюки до колен. Ветра не было вовсе, звуки птичьих трелей и крики диких животных разносились на многие километры.

Яна шла, погрузившись в свои мысли, и вдруг поймала себя на том, что ужасно сожалеет о том, что рядом с ней не бежит сейчас Туз — черный пес, точь-в-точь такой, какого хотели завести они с Антоном — большой, черный, гладкий, как у Понтия Пилата.

Яна увидела его двухмесячным щенком, летом, почти два года назад. В то день, в конце сентября Олег повез ее поужинать в Тринити. Игоря зачем-то взял с собой, видимо, порешать какие-то вопросы. Яна неважно себя чувствовала, есть не хотелось, поэтому выпив кофе, она вышла из ресторана и, под пристальным взглядом водителя, спустилась с террасы на берег. Отойдя метров на пятьдесят, она услышала какие-тоизвуки под перевернутой лодкой. Подошла поближе. Точно, кто-то там пищал и скребся. Яна попыталась приподнять борт, но лодка была слишком тяжелой. Яна помахала рукой шоферу, потому что знала — он глаз с нее не спускает. Димыч действительно сразу выскочил из машины и побежал к ней. Вместе они перевернули лодку. Под ней сидел, жалобно поскуливая черный щенок — большие лапы, грустные глаза, бешено виляющий хвост. Как он сюда попал — непонятно. Яна сразу взяла его на руки.

Щенок, как положено, сразу облизал ей лицо, руки, поскуливать начал вполне радостно. Яна сразу поняла — вот он! Черный пес Пилата. Она смеялась, отворачивалась. Из ресторана вышли Олег и Игорем. Яна пошла к ним на встречу, прижимая щенка к груди.

— Олег, смотри, кого я нашла, — издалека крикнула она, — Смотри, какой милый!

— И что? — хмурясь спросил Вайцеховский.

— И я хочу его взять!

— Да он, наверное, чей-то.

— Хорошо, давай я это выясню.

— Ян, у меня времени нет на всякие глупости, пора ехать. Давай, брось его, и пошли.

— Олег, — взмолилась Яна, — Я тебя умоляю, можео я его возьму себе! Пожалуйста! Я тебе обещаю, что дам объявление. Если его и будут искать, я сразу отдам. А сейчас — ну пожалуйста, можно возьму? — Олег закатил глаза, «Ну, — мол, — идиотка», и, ничего не ответив, пошел к машине. Игорь, как тень, двинулся за ним. Димыч сел за руль, завел двигатель. Яна продолжала стоять, прижимая к себе щенка, на глаза наворачивались слезы, она не знала, что делать. Щенок повизгивал, лизал руки, оставить его здесь казалось ей немыслимым.

— Олег! Пожалуйста, — сказала она одними губами, потому что он ее уже не слышал. И он кивнул. И махнул рукой — садись, мол. Яна почти бегом подлетела к машине, Игорь открыл дверь, она села на заднее сиденье, счастливо улыбаясь.

— Надо же, как оживилась, — недовольно буркнул Олег.

— Спасибо, Олег, спасибо! — не отрывая лаз от щенка, говорила Яна, и в тот момент была ему искренне благодарна.

«Тварь ты, Олежка, будь ты проклят!» — подумала Яна теперешняя, что есть силы врезав палкой, которую зачем-то подняла, по стволу сосны. Зря она начала это вспоминать. Ничего, кроме белого бешенства по отношению к Вайцеховскому, а заодно и к себе, в результате таких воспоминаний, она не чувствовала. поэтому постаралась переключиться на что-нибудь еще. По-хорошему, надо было бы додумать ситуацию с Мишаней. Увидеть его здесь было настолько странным, а уж то, что он ей рассказал казалось и вовсе невероятным.

«Предположим, Антон жив. И нашел какой-то способ, видимо, хакерский, связаться со мной, — думала Яна, — Разработал план действий. Ладно. Но почему он связался с Мишаней таким же странным способом? За ним-то не следят круглосуточно. Или?… Да нет, конечно не следят. Странно. Объяснений этому не было. И зачем тащить на болота этот… как его? мишенный узел?» Который раз Яна задавала себе этот вопрос, и который раз не находила никакого разумного ответа. Но ощущение, что ответ этот совсем близко, что все, о чем она вспоминает и думает последнее время, где-то рядом, не оставляло ее. Ведь, если вдуматься, все, с чего началось движение ее жизни под откос, начало вращаться даже не вокруг самого Тоси, а именно вокруг этой его квантовой темы. Все: и знакомство с Вайцеховским, и скандал с лабораторией, и Тосина депрессия, и его исчезновение, и нерожденный ребенок, и вся последующая Янина жизнь, черт ее возьми. Даже то, что она сейчас идет по этим лесам в полную неизвестность. Пусть так. Значит, так надо. Возможно, все они принесены в жертву. Кому или чему? «Может, я это пойму раньше, чем думаю, — подумала Яна, — А может, в следующей жизни».

Лес понемногу редел. Все чаще Яна пересекала совсем пустынные участки, петляя меж бесчисленных ручьев, перебираясь через валуны, держась строго на север. Тени слегка удлинились. Часы показывали два часа дня. Остановившись на секунду, Яна достала из рюкзака шоколадку, отломила почти половину, съела на ходу. По расчетам, оставалось пройти километров примерно семь-восемь. Может, чуть больше. Сложно сказать. Полчаса назад она прошла то место, где река, вдоль которой она все время двигалась, почти под прямым углом ушла налево. Теперь главное — не сбиться с курса. Судя по солнцу, шла она в правильном направлении. Карта, просмотренная накануне, врезалась в память намертво. Казалось, она узнает все озера, холмы и ручьи, попадавшиеся на пути. По идее, через час-два она должна увидеть территорию заповедника. По периметру там рос лес — сосновые посадки. Но пока впереди видно было только теряющиеся в дымке неясные очертания дальних сопок, да клочковатые участки редкой растительности на них.

Пару раз Яна присаживалась передохнуть на камни, нагретые солнцем. Лечь на землю уже не получалось, везде было сыро. Под ногами хлюпало, и кроссовки давно промокли. Усталость начинала сказываться, но времени в запасе было еще предостаточно. Яна волновалась только о двух вещах: во-первых — что там, впереди, в конечной точке ее безумного маршрута. Второе — то, что здесь некуда спрятаться, если ее будут искать с вертолета. С другой стороны, вертолет здесь не сядет, некуда. И машина не пройдет, даже внедорожник. Если только вездеход, какой был у местного шерифа. Но вряд ли Вайцеховский сможет так оперативно с ним договориться. Скорее всего, он вообще никого не станет втягивать в свои дела с женой, кроме, разве что, Игоря. Но это самый худший вариант. Не стоит его всерьез рассматривать. Да и какого черта Олег станет искать ее именно здесь? Нет, ерунда. Хотя… во всех предыдущих случаях ее попыток сначала уйти, а потом и сбежать, он проявлял параноидальную предусмотрительность. Кто его знает. В любом случае, надо быть осторожней.

По мере приближения к цели, Яну начинало потряхивать. Какая-то нервная дрожь появилась внутри. Возможно, это происходило и от усталости, поэтому Яна честно доела весь шоколад и напилась воды из ручья. Присела на камень, выровняла дыхание, стараясь успокоиться и расслабиться. Что ждет ее там, впереди? Боже, неужели она и правду увидит Антона? После стольких лет? Выходит, она была права, отказываясь, вопреки советам Евы, переживать все стадии горя от потери любимого человека? Она ведь даже не приняла самого факта этой потери. Может быть потому, что знала, что он жив? «Боже, — думала Яна, — Дай мне дойти до конца, дай мне узнать, получить ответ хотя бы на один из вопросов, измучивших меня почти насмерть, умоляю!»

Не прошло и часа пути, как вдалеке показалась стена леса. Яна приближалась к ней с юга, и не было сомнений, что это он, Бэй-Дю-Норт. И не смотря на то, что подошла на место она почти на три часа раньше времени, Яна побежала.

Вода хлюпала под ногами, пару раз она поскользнулась и чуть не упала, но лес приближался, и у нее словно открылось второе дыхание. Пару километров Яна преодолела легко, потом двигаться стало сложнее, сказывалась усталость. И, как не подгоняло ее волнение от предвкушения предстоящих событий, но пришлось перейти на шаг. Территория заповедника располагалась на небольшой возвышенности. Низина, пересеченная водоемами, перешла в плавный подъем. По сухой земле идти стало легче. «Как же я найду тот дом лесника? — думала Яна, — Точные координаты — это хорошо, но мне не с чем сверится. Хорошо, что я пришла раньше. Будет время поискать.» Она остановилась перед забором из проволочной сетки. Подтянувшись, она перепрыгнула через него и оказалась внутри, среди сосен, на устланной хвоей земле заповедника Бэй-Дю-Норт. Конечным пунктом долгого пути.

Осторожно петляя между деревьями, Яна двинулась в прежнем направлении. Ориентироваться стало трудней. Везде, куда ни глянь, росли сосны, местами перемежающиеся дубами и низким кустарником. Под их кронами было ощутимо прохладнее, чем на равнине, солнце едва пробивалось, пахло хвоей и грибами. Яна взглянула на часы. Без двадцати четыре. Должно быть, Мишаня уже на месте. Нет ли за ним «хвоста»? Яна помнила, что, судя по карте, сосновые посадки по периметру заповедника продолжаются около километра, затем следует пустошь, уходящая вглубь острова километров на тридцать, и, судя по всему, поросшая карликовыми деревцами и пересеченная многочисленными водоемами, как и вся центральная часть Ньюфаундленда.

Яна шла по-возможности тихо, смотрела под ноги, стараясь не хрустнуть лишний раз сухой веткой. Потому что непонятно было, что там, впереди. Тишина была удивительной. Яна обратила на это внимание не сразу, а когда обратила — удивилась. Не было слышно ни звука: ни щебета птиц, ни ветра в кронах, ни стрекота кузнечиков, ничего. Она слышала свое дыхание и даже то, как уже с усилием от усталости часто бьется сердце. Но через некоторое время ей стало казаться, что тишину нарушает какой-то странный, ровный низкий гул. Его трудно было назвать звуком, скорее какая-то утробная вибрация, словно где-то очень работал огромный механизм. Яна остановилась, прислушалась. Нет, звука как такового не было. Может, показалось?

И она двинулась дальше, осторожно раздвигая руками сосновые лапы. Впереди между стволов показался просвет. Яна стала двигаться с особой осторожностью, прогибаясь под низкими ветками и аккуратно перешагивая через муравейники. Гул все-таки был. Теперь он уже отчетливо ощущался. Неприятный, зубодробильная какая-то вибрация. Низкочастотная. От нее стало еще тревожнее. Яна, щурясь, вглядывалась в просвет между деревьями. Звук (или как это назвать?) явно шел оттуда, с поляны впереди. «Господи, да что там? На вертолет не похоже. Черт, что это?» — думала Яна, продолжая шаг за шагом приближаться к границе леса. Солнце, уже низкое, освещало пространство впереди и, после сумрака хвойного леса, резало глаза.

Яна пригнулась и, крадучись от куста к кусту, добралась, наконец, до самой поляны, на самом деле оказавшейся вовсе не поляной, а огромной пустошью, тянущейся на север. И да, Яна сразу увидела тот самый дом. Вернее, это был даже не дом, а, видимо, сторожка лесника. Издалека трудно было разглядеть, но стоял он на сваях — то ли на случай подтопления, то ли от диких животных, и напоминал избушку на курьих ножках — черный, с крутой лестницей. С другой стороны к нему, видимо, был подъезд, сквозь сваи вроде бы виднелся силуэт какой-то темной машины. И странный гул, накатываясь волнами низких вибраций, шел явно оттуда, со стороны сторожки.

Яна решила пока не высовываться, а понаблюдать. Права на ошибку у нее не было. «Жаль, что нет бинокля, — думала Яна, всматриваясь вдаль, — Вот он бы очень пригодился». Она пробралась к самой опушке и залегла за большим кустом ежевики, неотрывно глядя на странный черный дом. Часы показывали шестнадцать пятьдесят. Почти пять вечера. Торопиться не стоит, надо во всем разобраться. Минут пятнадцать ничего не происходило. Только вот гул вроде бы нарастал. По крайней мере, Яна к нему не привыкла, а постоянно ощущала. Теперь стало заметно, что звучит неровно, а накатывает волнами, ритмично, через равные промежутки времени. Потом Яна заметила какое-то движение около машины. Присмотревшись, стало ясно, что какой-то человек делал что-то, присев на корточки в нескольких метрах левее лестницы. Потом он разогнулся, и Яна подумала, что, должно быть, это Мишанин помощник. Похож. Да, вроде он. Он что-то крикнул, махнул рукой, словно выключая рубильник, и тут Яна увидела и самого Мишаню. Да, это был он. Вышел из-за машины, что-то держа в руках. Какой-то ящик. Яна сразу узнала его по маленькой круглой фигуре, и чуть не закричала. Рефлекторно вскочив на ноги, она сделала было пару шагов, но, спохватилась и снова присела. Рано. Надо понаблюдать еще.

А Мишаня с… Яна не могла вспомнить имя его ассистента, проделывали какие-то непонятные манипуляции — то Мишаня разматывал катушку с кабелем, потом длинный парень в черной куртке достал из багажника что-то объемное, блеснувшее на солнце стальным бликом, потом они вместе, присев, ползали по земле, что-то соединяли, иногда выпрямляясь и сверяясь со схемой или чертежом на большом листе бумаги. Так прошло еще минут двадцать. Никаких вертолетов, никаких следов присутствия Вайцеховского или его людей. Пространство позади сторожки просматривалось не на один километр, подъезжающую машину было бы видно и слышно издалека. Но пока все точно чисто. И Яна решилась. Осторожно выпрямилась и вышла из леса. Сделала несколько шагов, постояла. Ее никто не замечал. Тогда Яна перекрестилась и быстро пошла через поляну к странному черному дому.

14

Новый, две тысячи девятый год, Яна встретила с мамой в Королеве. Приехала тридцать первого днем, привезла два больших пакета с продуктами. До вечера готовила курицу в духовке, резала салаты — крабовый и, разумеется, оливье, который Марина Ивановна очень любила. Мама непрерывно говорила, задавала бесчисленные вопросы и, как правило, не дождавшись ответа, продолжала свои пространные рассказы о своем здоровье, подругах и любимом певце. О своей несостоявшейся беременности Яна ей ничего не рассказывала, чтобы избежать лишних вопросов и фраз типа «А я говорила!»

Ближе к полуночи позвонил Мишаня, потом Дашка и пару коллег с бывшей работы. С боем курантов они с мамой выпили шампанского, потом Марина Ивановна расположилась на диване с тарелкой в руке и стала смотреть «Огонек» по первому каналу, периодически хохоча и бурно комментировала все, что происходило на экране. Яна осталась сидеть за столом, стараясь не слушать ни звуки из телевизора, ни мамины возгласы. К еде она почти не притронулась, шампанское казалось ужасно кислым. Яна поглядывала на часы, раздумывая, не будет ли неудобным вызвать такси и уехать, наконец, домой. Хотелось спать, но о том, чтобы остаться ночевать у мамы, не могло быть и речи. Она будет всю ночь смотреть телевизор, отчего Яне было ни за что не уснуть. Поэтому она встала и отправилась на кухню, помыла свою тарелку, сковородку из-под курицы, салатник. И тут в кармане снова запел мобильный. Яна вытерла руки и достала его. Вайцеховский. Ну, кто бы сомневался. Яна сняла трубку.

— Алло?

— С Новым годом, Яночка! — весело и слегка нетрезво прокричал Олег.

— И Вас, Олег Михайлович, с Новым годом.

— Желаю тебе всего самого-самого. Заслужила!

— И Вам того же, спасибо, Олег Михайлович.

— Ну вооот, — протянул он, — Мы же договорились, что будем на «ты», а ты все по имени-отчеству. Ну как так?

— Ладно, Олег. Я забыла.

— Ты где, в гостях? — шум на заднем плане поутих, видимо, он вышел из помещения.

— Я у мамы. Да и не до гостей мне, Вы… ты же знаешь.

— Так. В Новогоднюю ночь об этом не надо. Ты у мамы останешься?

— Нет, — Яна прикрыла трубку рукой, — Хочу такси вызвать, и домой.

— О, а я тут, кстати, недалеко. У друзей в Загорянке. Тоже уже думал сваливать. Хочешь за тобой заеду? Не бойся, я не за рулем.

— Олег Ми… Олег, ты и так меня все время выручаешь. Мне неудобно, правда.

— Да брось. Ты хоть знаешь, сколько такси в Новогоднюю ночь до Москвы будет стоить, а? Вот. Короче, я заеду, мне по дороге. Адрес говори.

— Ну ладно, — улыбнулась Яна, — Пионерская, восемнадцать. Первый подъезд. Объяснить, как доехать?

— Не, у меня шофер штурманит лучше навигатора. Минут через сорок. Пойду попрощаюсь со всеми. Давай.

— Спасибо, Олег, — Яна повесила трубку, сняла фартук и пошла в комнату, — Маам, давай еще выпьем по бокальчику, и я поеду.

— Ты с ума сошла? — вскинула начерненные брови Марина Ивановна, — А как же я?

— Ну мам, ты все равно телек смотришь, а я с ног валюсь.

— А как же ты поедешь? На такси? Это же безумно дорого. У тебя же вечно нет денег. Вот и икры не купила, хотя я просила.

— За мной заедет знакомый, — быстро сказала Яна, надеясь, что дальнейших вопросов не последует, но мама, конечно, не собиралась оставлять эту тему.

— О, знакомый, — протянула она многозначительно, — Уже?

— Что «уже»? — резко спросила Яна.

— Ну, я думаю, в новогоднюю ночь в Королев за тобой вызвался приехать не так, чтобы просто знакомый, — понимающе усмехнулась Марина Ивановна, и Яна почувствовала, как у нее забилось сердце.

— Мам, ты что, намекаешь, что у меня может появиться… кавалер? Ухажер? Ты на это намекаешь?

— Ну а что, — Марина Ивановна подцепила кусок селедки, — Ты должна нравится мужчинам, ты молодая… — видимо, других достоинств Яны она не могла припомнить, — Высокая…

— Мама! — закричала было Яна, но в голове всплыл Евин совет, неоднократно ею повторенный, касательно того, что не стоит подкармливать маму своими отрицательными эмоциями, и Яна, сделав над собой усилие, проговорила, следя за тем, чтобы ее тон был ровным, — Мама, думай, что хочешь, я не могу тебе этого запретить, — и она улыбнулась. Такой реакции Марина Ивановна не ожидала, а поэтому не нашлась с ответом и принялась сосредоточенно доедать салат.

В телевизоре визгливо надрывались какие-то пошлые толстые тетки. Яна сидела, подперев голову рукой напротив матери и думала, что как встретишь Новый год, так его и проведешь, то есть в одиночестве. И неважно, кто формально будет рядом: мама, друзья, коллеги — все равно она будет одинока, отныне и до тех пор, пока не найдет Тосю. Или хотя бы не узнает, что с ним случилось. «Такова моя карма, — думала Яна, — Уж не знаю, чем я ее заслужила. Видимо, в прошлой жизни сделала что-то ужасное, за что теперь и расплачиваюсь. Не знаю, кому молиться, не знаю, как смириться. Боги мои, умоляю, подскажите, что делать. Дайте сил,» — и тут зазвонил мобильник. Яна взглянула на номер и тут же, встав, подошла к окну, отодвинула штору, выглянула на улицу. Под окном стояла черная блестящая, как галоша, под ярким светом фонаря, машина. Задняя дверь открылась и с Вайцеховский помахал ей, выходи, мол.

— Я пойду, мам, — Яна обошла стол и, склонившись к Марине Ивановне, поцеловала ее в щеку, — С Новым годом.

— Ой, Яночка, — Марина Ивановна, крякнув, встала с дивана, с трудом оторвав взгляд от Киркорова на экране, — А что, за тобой уже приехал знакомый? — последнее слова она выделила особо.

— Да, вон под окном машина, — Яна пошла в коридор одеваться, — Извини, что не помогла с посудой. Да там ее и нет. Ничего мы с тобой не съели.

— Ничего, Яночка, — сладко пропела Марина Ивановна, — Иди, иди, может, хоть отвлечешься немного. А то ты такая все время грустная.

— Ну, пока, — Яна накинула капюшон и вышла в подъезд. Оказавшись на улице, оглянулась на окна. Мамин силуэт, естественно, маячил за приоткрытыми шторами. Марина Ивановна, прижавшись лицом к стеклу, разглядывала машину. Она, конечно, видела, как Олег открыл перед Яной дверцу роскошного мерседеса и поцеловал ей руку. И, когда машина тронулась в сторону проспекта, Яна спиной все еще чувствовала ее взгляд.

— Ну, с Новым годом! — не совсем трезво выговорил Вайцеховский, — Яночка, желаю тебе всего-всего. Ну, чего бы ты хотела, того и желаю.

— Спасибо, Олег Мих… Олег. И Вам…

— Яяяянааа, — обиженно протянул Вайцеховский.

— Олег, мне в самом деле неудобно на «ты». Я привыкла, а переучиваться сложно. Я не нарочно.

— А ты попробуй, ну, давай. Скажи: «И тебя, Олег, с Новым годом». А то, знаешь ли, — он развел руками, — возникает такое ощущение, что я тебе в отцы гожусь, хотя ты младше всего на шесть лет. А это не так уж много, — он хохотнул, — Ты не находишь?

— Ладно, — улыбнулась Яна, — Уговорил. Буду следить.

— За мной? — театрально поразился Вайцеховский.

— За собой, — сказала Яна, чувствуя, как напряжение от визита к маме отпускает.

За окнами уже проплывали окраины города, машин почти не было, оранжевое ночное небо то и дело озарялось вспышками салютов, разноцветные огоньки осыпались дождем на заснеженные крыши домов. Выехали на Ярославку. Такой пустой Яна не видела ее, пожалуй, никогда. До Пролетарки долетели за полчаса. Всю дорогу Олег пытался напоить Яну шампанским, она отказывалась, и в результате он выпил почти всю бутылку сам. У подъезда Яна слегка замешкалась. Олег открыл перед ней дверь и было непонятно, что делать дальше. Приглашать его на чай совершенно не хотелось, но и уйти вот так было как-то невежливо, все-таки Новый год.

— Зайдете? — спросила Яна, надеясь, что он откажется, — Выпьем чаю. Правда, у меня ничего нет, кроме смородинового варенья. Да и то засахарилось.

— Зайду, конечно, — покачнулся Олег, — обожаю смородиновое варенье, — и он поднялся вслед за ней по лестнице к лифту.

Потом они пили чай на кухне. О празднике напоминали только мигающие гирляндами окна дома напротив. Варенье, как выяснилось, прокисло, а больше ничего к чаю у Яны не нашлось. Поэтому Вайцеховский пил чай с сахаром и, немного растягивая слова, рассказывал о том, как в детстве был на Елке в Кремле, о том, какие детские праздники устраивала его мама, о том, о зимних каникулах на Ямайке, когда он учился на втором курсе Финансовой академии. Яна слушала, улыбалась, кивала. Она в самом деле отвлеклась от того, что исподволь ее заранее пугало — от пустой новогодней квартиры, от безысходных воспоминаний и бесконечного внутреннего диалога то с Тосей, то с собой.

Слушать Олега было интересно, он рассказывал об известных людях, о разных странах, в которых Яна даже не мечтала побывать, и когда он вскользь упомянул о Канаде, куда летал недавно, Яна встрепенулась.

— А Ньюфаундленд — это же тоже Канада? Ты там бывал?

— Ньюфаундленд и Лабрадор? Да, Канада, и да, бывал, — кивнул Олег, — Дикая местность. Рыбацкие деревни, а столица размером с спальный район твоего Королева, — он махнул рукой видимо в сторону севера.

— И как там? Красиво?

— Ну, не так, чтобы я вникал. Прилетал на пару дней в… этот… Сент-Джонс, Сент-Джеймс, или как его? Встречался с институтским приятелем. А что? Что тебя цепляет на этом острове? А, может ты хочешь собачку? Серьезно, хочешь настоящего ньюфаундленда? Или лабрадора с Лабрадора?

— Нет, собаку я, конечно, очень хочу, но нельзя. Кто с ней гулять будет? Я с десятого января выхожу на работу. А о Ньюфаундленде говорил… Тося. Говорил, что там какое-то очень важное место, что-то с магнитными полями, я точно не помню, но он мечтал о лаборатории именно там, — тут Яна поймала себя на том, что опять заговорила о Тосе, хотя клятвенно пообещала себе сегодня этого не делать. Но Вайцеховские как будто не услышал.

— Ладно, не хочешь собаку — не надо. А на работу куда выходишь?

— В одну частную компанию. Занимаются озеленением и ландшафтным дизайном. В основном загородные дома. Дашка меня, можно сказать, пристроила.

— А, это неплохая работа, — кивнул Олег, — Вот, например, мой ландшафтник содрал с меня страшную кучу денег. А в итоге что? Половина деревьев позасыхала, а газон сдох. Осенью выгнал садовников к чертовой матери. Весной найму новую фирму. Вот вашу и найму. Ты-то халтурить не станешь?

— Не стану, Олег, — улыбнулась Яна.

— Вот и здорово. Придешь на новую работу со своим заказчиком с Рублевки. Они будут счастливы. Я же, — он выпятил грудь, — жирный заказчик, а?

— Никакой ты не жирный, — рассмеялась Яна, и тут же испугалась, что фраза прозвучала как-то слишком интимно.

— Ну вот, — констатировал Олег, — Вот и первый комплимент, — и Яна сразу перестала улыбаться. Повисла пауза, — Так ты хочешь увидеть Ньюфаундленд?

— Нет, — быстро ответила Яна, — Просто к слову пришлось, — и, помолчав пару секунд, прибавила, — Олег, думаю, тебе пора. Уже полчетвертого, я ужасно устала. Извини.

— Хорошо. Сейчас пойду, — Вайцеховский, однако, не торопился вставать, он молчал и смотрел в стол, словно собираясь с мыслями. Но так ничего и не сказал. Встал, прошел в коридор, снял с вешалки пальто. Яна прошла вслед за ним.

— Спасибо, Олег. Спасибо, что подвезли. С Новым годом еще раз, — он уже накинул на шею шарф, но вдруг замер и хлопнул себя по лбу.

— Яна, вот я склеротик! У меня же есть для тебя подарок! Новогодний. В блестящей бумаге с ленточкой. Только он в машине. Подожди секунду, сейчас позвоню водителю, он принесет.

— Олег, да бросьте. Это неудобно. Спасибо конечно, но…

— Неудобно? Опять эти глупости, — он достал из кармана телефон, набрал номер, — Алло, Дим, достань из багажника коробку и бантом и тащи сюда, четвертый этаж, квартира сто девяносто пять. Давай бегом, — он сунул телефон назад в карман, и поднял на Яну глаза, — Потерпишь меня еще минуту?

— Конечно, — устало улыбнулась Яна, — Только не надо было, я-то Вам ничего не подарила. Честно говоря, я вообще хотела этот Новый год проигнорировать. Как-то не до праздников, ты же знаешь.

Они неловко топтались в тесной прихожей. Олег собрался-было что-то сказать, но тут в дверь позвонили, и Яна, протиснувшись мимо Олега, открыла дверь, из-за которой сразу просунулась рука с пакетом.

— Вот, Олег Михайлович, — сказал Димыч, запыхавшись. Видимо, бежал вверх по лестнице.

— Спасибо, Дим, свободен, — Олег взял пакет и обернулся к Яне, — Вот, Яночка. С Новым годом. Надеюсь, тебе понравится, — он достал из пакета коробку, обернутую синей папиросной бумагой с огромным золотым бантом и протянул Яне.

— Спасибо огромное, Олег. А что это?

— Сама посмотришь, а я пойду. Жарко тут в пальто толкаться, — он взялся за ручку двери. Яне было неловко, но ей хотелось, чтобы он скорей ушел, чтобы эта неловкость закончилась.

— До свидания, Олег. Спасибо огромное. Я обязательно посмотрю, — она сделала шаг к двери, и чуть не влетела в спину Олега, потому что он уже в дверном проеме вдруг внезапно остановился, словно решая что-то замер, а потом резко развернулся и, притянув к себе Яну за талию, быстро поцеловал в щеку. Яна попыталась увернуться, поэтому поцелуй пришелся почти в губы. Яна вскрикнула, и Вайцеховский тут же отпустил ее и бросился вниз по лестнице, как мальчишка перепрыгивая через три ступеньки. Секунда — и его пальто мелькнуло пролетом ниже. Яна закрыла дверь и выдохнула, все еще чувствуя на себе его запах — алкоголя и какого-то древесного парфюма. Очень мужской запах. Очень чужой. Все еще держа коробку в руках, она прошла в гостиную, бросила коробку на стол и упала на диван. «Да елки-палки, — думала она, — Вот я дура. Почти поверила, что он ко мне по-дружески… Черт, вот же дура!»

Новогодние праздники закончились, и Яна вышла на работу. Компания, в которую ее пристроила Дашка, занималась ландшафтным дизайном. Хозяйкой была смутно знакомая Яне по институту молодая энергичная дама, звали ее Мариной, и она была трудоголиком. Зимой работы у ландшафтников было немного, сотрудники норовили разбрестись кто куда, но Марина жаждала бурной деятельности, поэтому Яна, не стремящаяся никуда разбредаться, взялась доделать все проекты, которые надо было доработать до весны, до первых посадок. Она засиживалась в офисе допоздна, а иной раз и брала работу на дом. Тут подарок Вайцеховского оказался весьма кстати. Это был ноутбук, очень мощный. Он легко тянул такие тяжелые программы, как 3D max и Photoshop, и Яна, бывало, просиживала за ним до утра.

В свободное время она продолжала прочесывать базы данных и форумы пропавших без вести. Раз в неделю звонила Кобзарю, и уже по тому, как он говорил «Алло», понимала, что новостей нет. Офис, где теперь работала Яна находился в десяти минутах пешком от Тосиной (теперь от Мишаниной, поправляла себя Яна) лаборатории. Туда Яна не заходила, слишком много было воспоминаний, а вот Мишаня к ней забегал частенько. Они ходили обедать в «Грабли» или пили кофе в «Шоколаднице», и болтали о том о сем. в основном, болтал Мишаня. Он с прежним азартом говорил о том, как продвигаются исследования, пускаясь в такие научные дебри, что Яна быстро переставала его понимать. Таланта объяснять на понятном профану языке, в отличие от Тоси, у него не было. Но суть была ясна: перед самым исчезновением Тоси они были на грани прорыва, и потом в течение нескольких месяцев Мишаня свято верил, что это вот-вот произойдет, но потом что-то пошло не так, и он занервничал. А к концу марта и вовсе сник. Яна пыталась его расспросить, в чем дело, но Мишаня отвечал что-то невразумительное, отчего Яне становилось совсем грустно. Ей безумно хотелось, чтобы дело, которым был так увлечен Тося, продвигалось, чтобы прорыв в науке, задуманный им, был осуществлен.

Приближался Тосин День рождения. Первый раз без него. Яна не знала, что делать. Накануне, одиннадцатого апреля, позвонила Марье Семеновне в Ревду. Та расплакалась, сквозь слезы благодарила Яну, что она не забывает ее сына, и Яна тоже глотая слезы, уверяла Тосину маму, что этого никогда не случится, что все еще может кончится хорошо, что Тося найдется. А потом, когда слова кончились, они просто плакали, пока телефон не выскользнул из Яниных рук.

А на следующий день пришли Мишаня с Дашкой. Принесли торт. Яна старалась держаться молодцом, что, после вчерашнего срыва, даже неплохо получалось. Пили чай, вспоминали Тосю. Мишаня попросился порыться в Тосином домашнем компьютере, в надежде найти какие-то подсказки по проекту, и Яна, конечно, разрешила. Они сидели с Дашкой на кухне, Пили чай. Дашка неважно выглядела.

— Устаю ужасно, — пожаловалась она, — Пашу как проклятая. Набрала заказов, думала, что парочка сорвется, как обычно, ан нет.

— Может, тебе кого-нибудь нанять?

— Ой, я тебя умоляю. Еще хуже загружусь. Пока объясню, что да как. Быстрее самой доделать. Но да ладно. У тебя как на работе?

— Ничего, втянулась. Уже весна, скоро снег стает, тогда все и зашевелятся. У ландшафтников это самый сезон.

— Кобзарь не звонил?

— Я ему звоню. Ничего, — коротко сказала Яна, — За последний месяц два раза ездил на опознание. Мне спустя две недели сказал. Не хотел пугать. Но это был не он. Тела плохо сохранились, но у одного были татуировки, а у другого не совпал рост и группа крови.

— Ужас! — прошептала Дашка, — Это он еще молодец, этот Кобзарь, что тебя не дергает.

— И не говори. Он действительно молодец. Не пытается закрыть дело, а мог бы. Я много читала по этому вопросу. Там ведь так: если обстоятельства, при которых пропал человек, подозрительны, то есть велика вероятность того, что он погиб, или это случилось во время проведения боевых действий, тогда дело закрывают через полгода, и признают его погибшим. А если вообще ничего не известно, то он остается в розыске до тех пор, пока не найдется… или пока кто-то из родственников не потребует признать его погибшим по суду.

— Ужас, — повторила Дашка.

— Ну, и следователи, бывает, давят на родственников, чтобы дело открытым не висело. А Кобзарь молодец. Базы проверяет, на все мои безумные идеи реагирует. Например, я весь прошлый месяц обзванивала психиатрические больницы, спрашивала, нет ли у них больных с амнезией, подходящих по приметам. Почти никто со мной говорить не хотел. Тогда я Кобзарю пожаловалась, и он сам больницы обзванивал. Представлялся, и ему отвечали. Правда, это ничего не дало. Он сказал, что, если в двух словах, то такое бывает только в кино, — Яна вздохнула, — Ужасно тяжело, Дашуль. Не попускает. Я вспоминаю о нем через каждые несколько минут, постоянно, днем и ночью.

— Яник, я …не знаю, что сказать. Такое на тебя свалилось. Господи, даже представить себе не могу, каково тебе.

— Ян! — крикнул из комнаты Мишаня, так неожиданно, что они обе вздрогнули.

— А? — Яна выглянула из кухни, наскоро вытирая слезу со щеки, — Что?

— Тут папка одна на рабочем столе, под паролем. Ты, случайно, не знаешь, что там?

— Нет, Миш, не знаю.

— Но это, случайно, не какие-нибудь ваши с Тосей фотки? Не что-то личное?

— Нет, точно нет. Все наши фотки в отдельной папке. Я недавно их сортировала. А в этой папке какие-то Тосины расчеты. Он мне сам говорил.

— Окей, а можно я тогда эту папку скопирую себе? Вдруг там что-то важное по работе? Мои хлопцы пароль подломают.

— Да пожалуйста, — и Яна вернулась на кухню.

Через полчаса Мишаня с Дашкой засобирались по домам, Яна проводила их до лифта и, вернувшись в пустую квартиру, еще долго сидела за компъютером, листая фотографии, накопившиеся за целых девять лет ее счастливой жизни.

С начала мая до конца середины октября у Яны было настолько много работы, что почти не оставалось времени на сон. Всю весну Марина страдала по поводу отсутствия серьезных заказов, а уже к концу апреля выяснилось, что на самом деле заказов полно, а сотрудников катастрофически не хватает. Яна крутилась, как белка в колесе. Каждый день приходилось выезжать на объекты, все больше на Рублевку или Новую Ригу, что без машины делать было крайне проблематично. Марина взяла с Яны клятвенное обещание, что осенью, когда загруз будет поменьше, она сдаст, наконец, на права и купит себе машину, иначе в этой профессии нельзя. Яна пообещала. А пока ей выдали машину с шофером. Это была убитая Нива, салон которой был вечно завален лопатами, саженцами и мешками с землей. Водитель — Андрей Петрович оказался спокойным молчаливым мужиком. С разговорами не приставал, что Яну очень радовало. В довершении всего, в конце мая позвонил Вайцеховский и напомнил, что Яна обещала ему проект ландшафтного дизайна его дома на Николиной горе. Марина была в восторге.

— Поверить не могу, что ты знакома с самим Вайцеховским, — приложив руку к груди, поражалась она, — Кто бы мог подумать? Я слышала, как ты с ним разговаривала по телефону. Да еще и «на ты», с ума сойти! Ну, теперь я спокойна. С таким заказчиком, считай, жизнь удалась. Ты хоть знаешь, в каких кругах он вращается?

— Честно говоря, нет, — призналась Яна.

— О, ради Вайцеховского я готова пожертвовать даже Гальпериным. Сейчас позвоню, откажусь.

— Погоди, Марин, мы же еще договор не подписали. А вдруг…

— Ты серьезно? — Марина уже сняла трубку с телефона на столе, — Я же слышала ваш разговор. Или я чего-то не поняла? Он же завтра приедет?

— Ну да, — вздохнула Яна, — Слушай, а вести его проект обязательно именно мне? Может, Матвею отдать?

— Ты издеваешься? Сама знаешь правильный ответ. Это твой знакомый, ты и будешь с ним работать. Все, закрыли тему, — и она решительно набрала номер, — Алло? Добрый день. Могу я поговорить с господином Гальпериным? Это Марина Суворова, фирма «Мари Гарден Арт». Я подожду. Спасибо, — дальше Яна слушать не стала.

Вайцеховский действительно приехал на следующий день. На нем был шикарный серый костюм и сиреневая рубашка. Под взглядом его светлых глаз Марина начала было путать слова, но все же нашла в себе силы собраться. Олег рассеянно выслушал Маринины дифирамбы и вяло пролистал каталог реализованных проектов. Яна сидела на своем рабочем месте, сосредоточенно глядя в дисплей. Уладив формальности, Марина, сладко улыбаясь, предложила Вайцеховскому подписать договор об оказании ему услуг по проектированию ландшафтного дизайна в его поместье, что он и сделал, не заглядывая в документы. Марина рассыпалась в уверениях, что все будет выполнено в лучшем виде, а Олег встал и уже в дверях, обернувшись, сказал:

— Яна, можно тебя на минуту?

Тогда она, конечно, встала и прошла за ним в переговорную.

— Поедем пообедаем, — без обиняков предложил Олег.

— Олег, мне работать надо… — попыталась отговориться Яна.

— Ой, брось. Обедать-то все равно надо, — и он потянул ее к выходу.

— Ну хорошо, — согласилась Яна, потому что все равно уже влеклась за ним к двери, еле успев сдернуть с вешалки свой плащ.

— Здесь поблизости ничего приличного нет, — выйдя на улицу и оглядевшись, сказал Олег, — Проедем пару кварталов, на набережной симпатичный итальянский ресторан, хорошо? — и он указал на припаркованную у входа черную машину с мигалкой на крыше.

— Может, не надо в ресторан? Я в джинсах.

— Ой, ну это же не «Пушкин», — с некоторым ехидством парировал Вайцеховский. Водитель открыл перед ней заднюю дверь, и Яна оказалась в шикарном белоснежно-кожаном салоне. Вайцеховский сел рядом.

— Да ты, я вижу, теперь при мигалке, — не удержалась Яна.

— Ну да. Я ж теперь депутат, — он сделал строгое лицо.

— Как же так? У тебя же гражданство какое-то иностранное?

— О, это пустяки. Вчера иностранное, сегодня — нет. Я вижу, ты совсем не следишь за моей карьерой.

— Ну почему же? Иной раз по телевизору всякое рассказывают.

— В основном, грязные сплетни. Так надо, но ты не верь. А лучше вообще не смотри телевизор. Это вредно.

— А я и не смотрю. Я все время занята. Либо на работе, либо поисками.

— Да, кстати, — Вайцеховский вздохнул, — Мне на днях звонил твой Кобзарь, — он посмотрел ей в глаза, — Задавал дурацкие вопросы.

— Кобзарь? Тебе? — удивилась Яна, — Какие вопросы?

— Ну, это же ты рассказала ему, что в тот день, когда пропал Антон, ты встречалась со мной.

— Да, но это же правда.

, — И что встречались мы в гостинице.

— Ну а где?

— Но ты понимаешь, как это выглядит? А еще он каким-то образом узнал, что мы с тобой периодически встречаемся.

— Ну и что? Вы… тьфу… ты же мне помогаешь с поисками. Награду назначил, я Кобзарю говорила.

— Короче, я подозреваю, что он, зная мое нынешнее положение, решил меня слегка пошантажировать. Представляешь, как обрадуется пресса, когда узнает, что я втянут в какую-то мутную историю с чужой женой, исчезновением ее мужа, а, возможно, и убийством?

— Остановите машину! — резко сказала Яна.

— Ты чего? — Олег явно не привык к таким фортелям.

— А ничего. Я же тебя прямо сейчас компрометирую. Все видели, что я с тобой вышла. И что мы на «ты». Остановите! Все равно в ресторан не пойду! — Яна тронула водителя за плечо, но тот и ухом не повел.

— Он не остановится, пока я не скажу, — сухо произнес Олег.

— Ну так скажи! — рявкнула Яна.

— Дим, притормози, — Резко сказал Олег, и когда машина припарковалась у тротуара, Яна выскочила из нее как ошпаренная, — Не знаю, что ты взвилась, — крикнул ей вслед Олег, — Но с этим Кобзарем лучше держи ухо востро! Я тебе точно говорю, он мутный!

Яна быстро шла вдоль набережной Москвы реки назад, в сторону офиса, кутаясь в плащ и ужасно ругая себя. Нет, не надо никогда, никогда вступать ни в какие отношения с этим человеком. От него одни неприятности, и это еще мягко сказано. Не нужна ни его помощь, ни покровительство, ни связи. Ничего от него не нужно. Все, больше никаких с ним дел. «Так и скажу Марине, — думала Яна, хмурясь, — Сейчас вернусь в офис и скажу, что ни за что не буду вести его проект. А там пусть хоть уволит».

Но Яна этого не сделала. Марина была так счастлива, что обеспечила свою команду работой как минимум на год вперед, и ребята в офисе так ей улыбались, что язык не повернулся. Твердо решив всячески отлынивать от выездов на объект, Яна, ни слова не сказав, прошла на свое рабочее место.

А через пару дней позвонила мама и сказала, что ей звонил некий следователь то ли Корзунь то ли Корпунь и спрашивал, в курсе ли она ее, Яниных, отношений с неким олигархом с длинной фамилией, что-то на В.

— И что ты сказала?

— А что я могу сказать, если ты мне вообще ничего о себе не рассказываешь? У тебя что, действительно роман с олигархом?

— Мам, ну что ты говоришь. Какой роман? Что ты следователю сказала?

— Ничего. Только вспомнила, что на Новый год за тобой заехал какой-то мужчина на шикарной машине с шофером. Я из окна видела. И ты сказала, что это знакомый.

— Мама, — вздохнула Яна.

— Что «мама»? Если бы ты была не такой скрытной, я бы знала, кому что врать. Но ты мало того, что ничем не делишься с родной матерью, ты еще и забросила меня совсем. Вот когда ты последний раз ко мне приезжала, а?

— В прошлую субботу. Я работаю.

— Да? — усмехнулась Марина Ивановна, — Зачем? У тебя же кавалер богатый.

Яна быстро нажала на отбой. Последнее время она часто так делала, боясь сказать матери что-то непоправимое. И тут же набрала мобильный номер Кобзаря. Он почти сразу взял трубку.

— Алло. Егор Олегович, это Яна, — быстро заговорила она, все еще взвинченным после разговора с матерью голосом, — У Вас есть минутка? Я хочу понять, что происходит. Мама сказала, что Вы ей звонили и спрашивали о Вайцеховском. Если у Вас есть какие-то вопросы, почему Вы не спросите меня?

— Стоп, стоп, — вальяжным, как всегда, голосом остановил ее Кобзарь, — Яна, во-первых, я сейчас как бы занят, а во-вторых, давайте не по телефону. Заезжайте, поговорим. Сегодня можете? Я до восьми вечера в отделении.

— Хорошо, — почти выкрикнула Яна и положила трубку.

«Нервы ни к черту,» — думала она, идя быстрым шагом от метро по Дубровке вечером после работы. «Кидаюсь на людей, ору на всех. Надо собраться».

Кобзарь в самом деле был на месте. Документов у Яны на входе в отделение милиции уже давно никто не спрашивал, поэтому она, кивнув дежурному сразу прошла в кабинет следователя.

— О, Яна Николаевна, проходите, — Кобзарь, не отрывая от уха телефонную трубку, указал ей на стул, и помахал рукой, «Сейчас, мол, договорю».

— Кеша, бля… Кеша, не надо пи… Не надо мне вешать лапшу, я тебя последний раз, сука, предупредил, — и он положил трубку на рычаг своего антикварного телефона, — Здравствуйте, Яна Николаевна. Извините за лексикон, они иначе не понимают.

— Добрый вечер, Егор Олегович. Я вот что хочу спросить…

— Ну, — перебил ее Кобзарь, — Что Вы хотите спросить, я уже по телефону понял, — Почему я выясняю подробности Ваших отношений с господином Вайцеховским?

— Да. И Вайцеховский, кстати, подозревает, что Вы его собираетесь шантажировать.

— Ах вот как, — вскинул брови Кобзарь.

— Да, вот так.

— То есть, Вы с ним недавно общались, — констатировал он.

— Да, общались. Я сейчас работаю в ландшафтной фирме, и он наш заказчик, так что приходится.

— Это случайно так получилось, что он ваш заказчик?

— Нет, не случайно. Ему нужен был проект озеленения, и он обратился к знакомому ландшафтнику, то есть ко мне, — снова начиная заводиться объяснила Яна, — Я не понимаю, к чему Вы клоните. Если Вы подозреваете, что у меня с ним роман, так это не так. Это не так. Вы меня слышите?

— Как ни странно, я Вам верю, — взяв паузу, сказал Кобзарь. Я изучал кинесику, и вижу — Вы не врете. Но дело не в этом.

— А в чем?

— Смотрите, — Кобзарь присел на край стола, — Получается что? Получается, что этот Вайцеховский постоянно вокруг Вас крутится. Хотя он депутат, олигарх, политик. Вокруг него вращается куча шикарных телок… Ой, простите, женщин. Я не к тому, что Вы не шикарная, а к тому, что, видимо, Вы ему позарез нужны. Ну… не знаю, так бывает. Вот решил мужик Вас заполучить, и все. Теперь смотрите: он зажал Вас в углу на корпоративе, потом Крутов порвал с ним договор, потом Вы пошли договариваться, и Крутов как раз в этот момент пропал. Предположим, черная машина у подъезда ждала именно его. Такие машины — со слов соседки черные и шикарные, имеются в немалом количестве у Вайцеховского, а одна такая даже была подарена им лаборатории. Кроме того, в машине оставался водитель. Тоже, знаете ли, странно. Не все ездят с личными водителями. Вот. А потом Вайцеховский разворачивает бурную деятельность, помогает в поисках, назначает награду, и, естественно, при этом постоянно оказывается рядом с Вами. Это выглядит… подозрительным. Короче, я серьезно думаю, не устранил ли он Крутова?

— Что? — несколько секунд Яна смотрела на него, пытаясь усвоить услышанное.

— Подумайте сами. Ваш муж не открыл бы дверь кому попало и, главное, не сел бы в машину к неизвестному человеку, если, конечно, Вы ничего от меня не скрываете. А у Вайцеховского был мотив. Вы.

— Нет, — Яна решительно замотала головой, — Нет, нет. Я не до такой степени не разбираюсь в людях. Я видела, как он себя вел все это время. Не стану скрывать, он не особо расстроился по поводу Тосиного… по поводу исчезновения Антона, но я вижу, он не в курсе. Не может быть.

— Яна Николаевна, давайте не будем сходу отбрасывать эту версию только потому, что Вы что-то там чувствуете, — Кобзарь сделал неопределенный жест рукой, — Я к чему это говорю? Давайте Вы понаблюдаете за Вайцеховским, порасспрашиваете. Можете даже спровоцировать, если получится. Но, сразу говорю, если он даже и замешан, прижать его будет крайне сложно. Без улик, без прямого участия… Я, собственно, так, для общего развития. Честно делюсь с Вами тем, что приходит в голову. И знаете почему?

— Почему? — тихо спросила Яна, глядя в пол.

— Потому что я впервые в жизни вижу такое искреннее отношение женщины к своему мужу. Честно. Всяко повидал, но вижу, Вы — редкий случай. Я искренне Вам сочувствую. И не хочу, чтобы Вы наделали ошибок. Этот человек опасен, я таких насквозь вижу. Будьте начеку.

— Спасибо, Егор Олегович. Не думаю, что Вы правы, но спасибо! И да, я понаблюдаю, — Яна встала со стула, — Мне надо идти. Я Вам очень благодарна, честное слово, — и она вышла из кабинета.

По дороге к дому Яна пыталась осознать услышанное. По идее — да, то, что говорил Кобзарь было логично. Но всерьез думать, что весь мир вертится вокруг нее у Яны не получалось. Не может быть, чтобы Вайцеховскому — человеку успешному и влиятельному так «уперлось» уничтожить ее семью. Неужели, даже теоретически, она может быть ему так нужна, что ради желания ее заполучить он пойдет на все? Да нет, тогда он был бы просто одержимым, невменяемым. А больные люди не добиваются таких успехов в политике и бизнесе. Нет, не может быть. А, кроме того, в довершении всего, он тогда еще и гениальный актер. Потому что Яна ни разу не заподозрила, что его слова и реакции фальшивы. «Не могу додумать эту мысль сегодня, потом подумаю», — решила Яна, подойдя к подъезду. Моросил мелкий дождь, а к утру обещали первые заморозки.

15

Весь следующий год Яна провела как на автопилоте. Она ходила на работу, старалась задержаться там как можно дольше, потом ехала домой, просматривала поисковые сайты и ложилась спать. Раз в неделю ездила к маме в Королев. Нигде не бывала, ни с кем, практически, не общалась. Она старательно избегала всяких праздников, то сказавшись больной, то отсиживаясь дома. Изредка созванивалась с Дашкой и Мишаней. Говорить было особо не о чем, Яна понимала, что общаться с ней, должно быть, скучно. Когда из ее голоса окончательно исчезали живые нотки, Дашка начинала настаивать, чтобы Яна съездила к Еве, что она и делала несколько раз. Ева уверяла, что в принципе, все идет неплохо, что Яна, наконец, перешла ко второй стадии переживания горя — гневу. Только гнев этот, к сожалению, направлен на нее саму, но есть и хорошие новости, говорила она, — такое состояние не может длиться вечно, так не бывает, и, если у человека нет психиатрического диагноза, то рано или поздно жизнь возьмет свое. Но пока это казалось нереальным. Ничего не хотелось: ни карьеры, ни впечатлений, ни личной жизни. Но ничего изменить у Яны не получалось.

Поэтому она решила просто жить — потихоньку, день за днем, как получается. Получалось с переменным успехом. Периодически на Яну накатывали приступы нелюбви, даже, скорее, ненависти к себе. Тогда она начинала винить себя во всем произошедшем — и в исчезновении Антона, и в потере ребенка, и в неспособности выбраться из этой пустоты и начать жить заново. Тогда она звонила Марине, брала отгул и весь день проводила дома, лежа под одеялом или перечитывая Тосины архивы, припоминая все советы Евы и уговаривая себя собраться.

За несколько месяцев, особенно в периоды домашнего затворничества, Яна перебрала и рассортировала все Тосины бумаги, документы и файлы. Все, до последней бумажки. Она разложила их по папкам и потихоньку перечитывала, по нескольку страниц в день, пытаясь вникнуть в суть того, что так занимало Тосю. Расчеты и формулы она пропускала, но были еще лекции, аудиозаписи, видео. Все, что было написано или озвучено по-русски, Яна изучала, как могла подробнее, периодически заглядывая в интернет, чтобы выяснить значение неизвестного термина.

Картина понемногу вырисовывалась в ее голове. Особенно поразила ее одна мысль, причем Яне казалось, что ее озвучивал ее отец, когда она еще училась в школе. Тося снова и снова возвращался к ней, ища мостик, переход между голой теорией и реальной жизнью. Квантовый мир представлялся Яне совершенно фантастическим, существующим по своим, непостижимым человеческому сознанию, законам. В нем не существовало ни пространства, ни времени, ничего из того, за что могла бы зацепиться реальность нашего, как называли его квантовые физики, классического мира.

В одном из Тосиных блокнотов Яна нашла набросок лекции, которую он читал, будучи еще аспирантом. Рассчитана она была на широкую аудиторию, поэтому Яна более-менее понимала, о чем он писал: " Квантовая механика в наши дни имеет огромную сферу применения, вокруг нас очень много квантовых приборов, более того, она дает еще и очень неожиданный класс новых приложений, которая называется квантовой информацией. Это и квантовая криптография, то есть шифрование с абсолютной надежностью, и квантовые компьютеры, над разработкой которых работают и в нашем институте. Они будут работать в огромное число раз быстрее, чем современные. Так вот квантовая информация, квантовая информатика, квантовые информационные приборы дают фантастические результаты. И основаны эти результаты именно на тех странных качествах, которые имеют квантовые устройства. То, что альтернативы сосуществуют, это одно из таких странных качеств, которое, как мы видим, дает практический выход. Это и есть смычка классического мира с квантовым.

Это — материальная часть вопроса. То, что можно потрогать и измерить. А теперь я хочу представить вам неожиданный, философский взгляд на этот вопрос. Ведь с помощью чего мы можем «потрогать и измерить» что-либо? С помощью сознания. И устроено наше сознание таким образом, что мы можем осознанно выбрать альтернативу. Но тогда вы пользуетесь понятиями классического мира, классической физики. Но существует, как мы знаем, квантовая надстройка вокруг классического мира, огромный безбрежный квантовый мир, совершенно непредставимый и сложный. И это все тот же естественный мир. Он сложнее, он не такой предсказуемый, как классический, но он все равно естественный. И то, что в квантовом мире (повторюсь, естественном) норма — в материальном выглядит чудом. Да, настоящим чудом. Это и есть мостик, смычка между материальным миром и квантовым, а если взглянуть на этот вопрос с философской точки зрения — то это мостик между наукой и религией, если угодно. Какое уж тут чудо, если речь идет о науке? А ведь чудо и есть, потому что квантовый мир непостижим, пока мы живем в трехмерном мире.

Но вернемся к сознанию, с помощью которого мы производим измерения. И вообще, делаем какие-либо выводы о квантовом мире. В концепции Эверетта, мир не является чисто объективным, он имеет субъективный элемент. А именно, квантовый мир объективен, но состояние квантового мира можно описать как суперпозицию или сосуществование некоторых классических альтернатив. То есть как бы состояние квантового мира можно представить себе как несколько или очень много классических миров, которые одновременно сосуществуют. Сознание наблюдателя видит эти миры раздельно. То есть субъективно у человека создается ощущение, что он видит классический мир, но на самом деле это только одна из альтернатив. Поэтому вот эта субъективность в концепции Эверетта, она обязательно присутствует, мир не является чисто объективным.

То, каким мы видим квантовый мир, со всей его, относительно классической физики, нелогичностью и непредсказуемостью, сильно походит на хаос. Сам по себе квантовый мир наоборот, очень упорядочен, он лучше в том отношении, что полностью детерминирован. Если мы знаем начальные условия, то мы точно знаем, что будет во все времена. Начальные условия в данном случае для квантового мира — это волновая функция. Зная волновую функцию, мы можем рассчитать ее во все времена в будущем.»

Яна оторвала взгляд от текста. Вот этот, как он писал, «мостик» и интересовал Тосю больше всего. «Если Тося прав, выходит, что я вижу только одну из альтернатив этого мира. То есть мое сознание может воспринимать миры только раздельно. Выходит, где-то существует другая альтернатива. И там, возможно, все иначе. Только что толку об этом думать? Материлизовать эту другую реальность я все равно не могу. Ни я, ни кто-либо другой. Только Бог. „Рассчитать ее во все времена в будущем“… Это ли не функция Бога?» И она перевернула страницу:

«Когда квантовая система развивается согласно законам квантовой механики и, стало быть, ее состояние абсолютно предсказуемо, детерминировано во все будущие времена, но она нам недоступна, она изолирована. Квантовая система всегда изолирована от классического мира. Предположим, мы хотим узнать, а в каком она состоянии. Мы должны произвести измерение. И оказывается, что здесь возникают вероятности, то есть стохастичность, то есть мы не можем однозначно предсказать, даже если мы точно знаем состояние системы, ее волновую функцию, мы не можем точно предсказать, что даст измерение. И вот когда мы видим, что именно дало измерение, это проектирование на одну из альтернатив, то есть на один из альтернативных классических миров.

Мне представляется, что наш объективный мир, естественно, строго детерминирован, но только нам эта детерминация совершенно недоступна, нам доступно только то, как мы видим этот мир через приборы, а приборы сделаны нами. Вот то, что мы видим через этот объектив, это отнюдь не объективная картинка, а это то, что показывает наш объектив, а не то, что есть на самом деле. На самом деле кот, живой или мертвый, это вопрос только того, как мы его измеряем. Квантовый мир — это модельный мир. Вот в этом мире действительно существует некая альтернатива, где одновременно существуют несколько вероятностей. Волновая функция, уравнения Эйнштейна и прочее — это все не детерминистские, а вероятностные теории, поскольку они отражают не мир объективный, а тот мир, который видится нашими приборами. Приборы, конечно, объективны, именно приборы показывают реальность квантового мира. В этом-то и специфика моей концепции. Иначе даже простой лазер был бы невозможен, поскольку практика — критерий истины.

Итак, измерения объективны с точки зрения нашего мира. Но также объективны и другие вероятные миры. Но не стоит ждать, что они полны чудес. Если было бы возможно заглянуть в другую альтернативу, мы бы убедились в том, что оам наблюдатель измеряет свою реальность своими приборами и видит примерно ту же картину, что и мы в нашем мире. Различия, конечно, возможны, но они не перпендикулярны друг другу. Потому что выбор альтернативы возможен только тогда, когда эта альтернатива может осуществиться и естественным путем, то есть сознание может только увеличить вероятность.

Вообще, с точки зрения Эверетовской теории, а именно ее мы тут и обсуждаем, свободу воли можно объяснить как произвольное увеличение вероятности одной из альтернатив.»

Дальше несколько абзацев были густо зачеркнуты, потом шли несколько страниц каких-то безумных уравнений, а на следующем листе Яна прочитала:

««Даже если человек увидел, что он может выбирать альтернативы, он должен применять эту свою способность только в крайнем случае. Как правило, надо воздерживаться от того, чтобы управлять реальностью. Что получается, если мы воздерживаемся? Всё происходит независимо от нашей воли. Происходит всё так, как происходит, без нашего участия — и это правильно. Потому что именно таким образом возникает, это мое субъективное мнение, такой вариант, такой выбор, который хорош не только для данного человека, но который оптимален для многих людей, может быть — для всех людей, может быть в каких-то очень важных случаях для всего живого. Но это отдельный совершенно философский вопрос, он страшно интересен, но это уже, конечно, вне квантовой механики.»

И все, дальше — опять формулы, какие-то отдельные фразы, заметки на полях. Позже Яна перечитывала этот текст множество раз. Даже набрала и сохранила его на компьютере. И часто возвращалась мыслями к этим Тосиным словам. «Если бы была возможность выбрать альтернативу», — думала она, гладя из окна троллейбуса на вечерние огни Рогожской заставы, пробираясь по сугробам на Крутицах, сидя за монитором в офисе или сидя на кухне за чашкой чая. «Если бы была… Я точно знаю, какую бы я выбрала. Только как? Как это сделать?» И Яна изо всех сил представляла себе ту реальность, в которой Антон жив, и они вместе. Она лепила ее из воздуха, материлизовала, напрягая свое сознание, видела во сне.

Идею о причастности Вайцеховского к исчезновению Тоси Яна окончательно отмела спустя пару месяцев после того, как ее озвучил Кобзарь. Повод для подозрений Олег не давал — проявлялся редко. Позванивал, несколько раз приглашал куда-нибудь поужинать. На день рождения прислал водителя с шикарными подарками, вернуть которые не представлялось возможным, потому что к телефону Олег упорно не подходил, а потом было уже как-то неудобно возвращаться к этой теме. Да, знак внимания был весомым, очень в духе Вайцеховского, но не более того. Летом Яна несколько раз выезжала-таки «на объект», в его загородный дом, проект которого она вела. Олега дома не оказывалось, Яна раздавала ценные указания рабочим и садовникам относительно устройства дорожек и посадок. Территория была огромной, несколько гектар преимущественно соснового леса, и задачей ландшафтных дизайнеров было придать ей вид хорошо ухоженного, продуманного парка, не тронув при этом ни одного из растущих деревьев.

В дом Яна ни разу не заходила, хотя управляющий — пожилой мужчина с выправкой бывшего офицера, настойчиво ее приглашал, уверяя, что Олег Михайлович будет расстроен, если узнает, что она заезжала, но даже не зашла на кофе. Наверняка Вайцеховский хотел бы, чтобы она увидела дом, Яна и не сомневалась, что эта «барская усадьба» наверняка должна произвести впечатление своими роскошными интерьерами, но старательно держала дистанцию. Лицо Вайцеховского часто мелькало на экране телевизора и в прессе, и о его жизни Яна волей-неволей была наслышана. При встрече он почти ничего о себе не рассказывал, видимо, его карьера вступила в ту стадию, когда лишней информации уже не должно поступать в окружающий мир.

Как-то раз, вскоре после Нового года, Олег позвонил Яне на мобильный поздно вечером. Она лежала на диване, пытаясь читать «Норвежский лес», и это был один из тех дней, когда ей было совсем плохо. На работе она взяла отгул, что даже не пришлось объяснять, потому что после праздников почти все бюро валялось по домам, глотая аспирин. Марина, не иначе как тоже с полотенцем на лбу, сказала, что нет проблем, ближайшие две недели на работу можно вообще не выходить, но было бы не плохо дома продвинуть проект парка на Минке. Яна, конечно, согласилась и залегла с книгой на диван. Пару раз за день она вставала, чтобы налить себе чаю с лимоном. Есть в такие дни совсем не хотелось, но она знала, что надо просто переждать. К вечеру стало немного полегче. Чтобы отвлечься, Яна решила посмотреть какой-нибудь фильм, желательно, максимально тупой, чтобы ни о чем не думать. Она встала, подошла к столу, взяла пульт, и тут завибрировал телефон. Вайцеховский. Яна взглянула на часы в углу экрана. Поздновато, уже почти пол-одиннадцатого. Но трубку взяла, мало ли что.

— Алло?

— Алло, Яночка, привет. Извини, что так поздно, — голос его звучал издалека, — Как ты?

— Ничего, спасибо. А ты как? Если что-то по проекту, то у меня дома в компе ничего нет.

— Нет, я по другому поводу. Я сейчас во Франции по делам, — в трубке что-то зашуршало.

— Ага.

— И вот… Ты меня слушаешь?

— Да, Олег, отлично слышу.

— Я тут домик прикупил. В Альпах. Городок такой провинциальный, тихий, но старый. Вернее, даже не дом, а шато.

— Что? — не поняла Яна.

— Шато, ну это типа усадьба по-нашему, что ли? В общем, большой дом.

— О, поздравляю!

— Подожди, я к чему клоню: прилетайте в гости. Хочешь — с подругой. Хочешь — с Мишкой. С кем хочешь. Отдохнешь, тут уже вовсю весна, цветы цветут. Я же знаю, ты и за границей-то никогда не была. Стоить вам это ничего не будет. Я все организую, паспорт тебе за один день сделают. Давай, а? Ну, что скажешь?

— Олег, я… не знаю…

— Вот так и думал, сейчас начнешь на ходу придумывать. Если ты не хочешь видеть именно меня, хотя уж и не знаю, чем я это заслужил, то и не увидишь: я завтра улетаю в Лондон, потом вообще в Китай. Предлагаю совершенно бескорыстно. Тут у меня горничные, повар, шофер. Везде повозит, все покажет. Хоть в Париж, хоть в Швейцарию.

— Олег, — Яна действительно по инерции собралась было отказываться, но вдруг подумала: почему бы и нет? Работы особо не было, душевное состояние — так себе. Не хотелось, конечно, одалживаться, но… А вообще-то да, одалживаться не хотелось, поэтому Яна решительно сказала, — Спасибо огромное, но это неудобно. Очень мило с твоей стороны, но нет.

— Ага, — мрачно подытожил Вайцеховский, — Вот не даешь ты человеку шанса совершить доброе дело. Я уверен, ты думаешь: «Не надо мне то него никаких одолжений, ничего не надо!», тут Яна вздрогнула, словно он и впрямь залез ей в голову, — И да, я тебя понимаю, но поверь мне, я предлагаю безо всякой задней мысли. Никакой интриги здесь нет. Просто хотел помочь. Вижу, что тебе плохо, — он замолчал. «Какая я капризная дрянь, — подумала Яна, — он звонит из-за границы, один разговор дорогого стоит, уговаривает меня. Да кто я такая, чтобы капризничать и ломаться? Эгоистка, как справедливо заметила Ева. Истеричка и эгоистка».

— Спасибо еще раз, Олег. Не знаю, что на меня нашло. Простите. Прости. Я с удовольствием.

— Ну вот и славненько, — сразу оживился Вайцеховский, — А то уж я начал думать, что ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Тогда тебе завтра с утра пораньше позвонит некая тетенька Галина Сергеевна, отдашь ей паспорт. Она все сделает и объяснит. Лады?

— Лады. Спасибо огромное! — Яна хотела еще что-то сказать, но Вайцеховский быстро повесил трубку, — Вот опять, сказала она темному экрану телефона, — Не те же это грабли?

Галина Сергеевна оказалась немногословной дамой средних лет. Утром она заехала к Яне за документами, наскоро заполнила вместе с ней анкету, а уже вечером следующего дня водитель завез ей готовый загранпаспорт, выданный МИДом с Шенгенской визой внутри, а еще пластиковую папку с логотипом Олеговской компании с билетами, страховкой и пластиковой картой какого-то иностранного банка, к которой была приклеена желтая бумажка с пин-кодом. По поводу карты Яна попыталась возразить, и несколько раз набрала номер Вайцеховского, но его телефон был отключен.

Дашка ехать отказалась наотрез — она как раз только что получила новый, по ее словам, шикарный заказ на интерьеры загородного дома. Кстати, с подачи Вайцеховского. «Удивительно, — подумала Яна, — Вокруг столько талантливых и модных архитекторов и дизайнеров, однако же Олег почему-то обращается именно к нам». Было досадно. Яна уже представила себе, что они в кои-то веки выбрались куда-то вместе с Дашкой, причем не в больницу и не к психотерапевту, а во Францию. Тогда Яна позвонила Мишане. Он согласился, даже не дослушав. Договорились встретиться в Шереметьево завтра в час дня, и Яна быстро собрала вещи.

В девять утра позвонил водитель — вежливый молодой человек. Он предложил подняться, чтобы помочь с чемоданом, но Яна отказалась и спустилась сама, благо чемодана у нее не было, а все вещи легко поместились в небольшой дорожной сумке. До аэропорта они доехали быстро, потому что ехали они в основном по левой полосе, разгоняя машины противной трещалкой и проблесковыми маячками на крыше. Сориентировавшись в международном терминале Шереметьево, где она никогда прежде не бывала, Яна нашла нужную стойку регистрации и встала в длиннющую очередь. Мишани все не было видно. Яна несколько раз набирала его номер, но он был все время занят. Очередь постепенно продвигалась, и Яна не знала, что делать дальше, выйти и дождаться Мишаню или зарегистрироваться без него. И, когда она ее очередь уже почти подошла, наконец зазвонил ее телефон.

— Мишаня, ну ты где? Я уже на регистрации, беги сюда скорее! — начала Яна.

— Ян, тут такое дело, Мишаня замялся, — Ты меня прости, но придется тебе лететь одной.

— Что? Мишаня, ты что такое говоришь? Что-то случилось? — ее тронули за плечо, потому что она стояла и задерживала очередь, и Яна сделала пару шагов вперед.

— Яночка, прости. Тут в лаборатории ЧП. Накосячили мои хлопцы ночью. Я тут приехал все разруливать. Тут, как говорится, и СЭС И МЧС. Ну никак не могу. Черт, так жаль.

— Мишань, ну елки, — Яна сделала еще несколько шагов, — Уже очередь на регистрацию подходит, что делать?

— Как что? Лети себе! Я тебе по-хорошему завидую. Франция, красота! Выпей за мое здоровье Шато-Марго. Ну все, прости, Ян, меня тут на части рвут. Счастливо. Приедешь — позвони, расскажешь, — и он повесил трубку.

— Ах ты ж, — вырвалось у Яны. И она прошла к свободной стойке.

Самолет приземлился в аэропорту Гренобль. В зале прилета ее встретил улыбчивый молодой человек с аккуратной бородкой. Говорил он по-английски, что радовало. С английским у Яны было более-менее, все же спецшкола, немецкий там был вторым языком, а вот французского она не знала вообще. Еще не стемнело и Яне было ужасно интересно.

Дорога петляла по предгорьям, вдали виднелись снежные вершины огромных гор. Такие она видела только в детстве, когда они с родителями ездили на Кавказ. Тучи ползали, цепляя брюхом небольшие альпийские деревеньки, живописно ютившиеся вдоль горных рек.

В Анси приехали уже на закате. Остановившись около каменного старинного дома на окраине, шофер вышел из машины, чтобы открыть старинные деревянные ворота. Яна вышла, вдохнула непривычно-чистый горный воздух, от которого даже немного покруживалась голова, огляделась. Дом стоял на возвышении, к нему вел пандус, а стены поддерживали массивные контрфорсы. Фасад, подсвечивался прожекторами, как почти все дома в Анси. Балкон второго этажа и конек остроконечной крыши был украшен гирляндами, на террасе стояли аккуратно подстриженные кусты самшита. Все было каким-то непривычным, но удивительно милым, почти сказочным. Да, точно, как в сказке братьев Гримм.

Яну встретила симпатичная пожилая дама — мадам Корри. Была она кем-то вроде управляющей, а также горничной и экономкой в одном лице. Говорила мадам Корри по-английски с сильным акцентом, что было даже неплохо, Яна все отлично понимала. Она показала Яне ее комнату на втором этаже. Оттуда можно было выйти на балкон, откуда открывался потрясающий вид на горы. Едва Яна успела распаковать вещи, как ее пригласили вниз ужинать. В гостиной был накрыт стол. Мадам Корри искренне рекомендовала красное вино, которое Олег настоятельно советовал попробовать Яне, нахваливала росбиф, приготовленный специально по случаю ее приезда и подробно рассказывала о сортах сыра. А еще она знала множество историй об Анси, о его крепости и тюрьме на острове, о замучивших местных жителей лыжниках. Видимо, отсутствие в багаже Яны лыж и борда ее особенно порадовало. Яна чувствовала себя непринужденно и даже подумала, что так отвлеклась от своей обычной жизни, что вот уже несколько часов кряду не вспоминала о Тосе. Присев с Яной за стол и выпив изрядно вина, мадам вдруг встрепенулась и вспомнила о письме, которое оставил для нее господин Вайцеховский. Письмо лежало тут же на каминной полке. Яна скрыла конверт и прочла: " Яна и Миша. Ни в чем себе не отказывайте. Очень рекомендую покататься на лыжах, съездить в пресловутый Куршавель и хотя бы раз поужинать в La Ciboulette, вам покажут, где это. Яна, плати за все картой, которую я тебе передал. Олег.» «Как мило,» — подумала Яна. Ее немного повело от вина и свежего воздуха. Лицо горело, мысли путались, но было хорошо. По-настоящему хорошо впервые за долгое, долгое время. По-английски говорить становилось все труднее и Яна, наскоро попрощавшись с мадам Корри, поднялась к себе в комнату и сразу легла спать.

Весь следующий день Яна гуляла по городу. Настоящий средневековый центр совершенно ее очаровал. Она прикасалась рукой к старинной каменной кладке стен, кормила багетом уток в канале. Здесь почти ничего не напоминало о зиме. Вечнозеленый плющ увивал стены крепости (или той самой тюрьмы, о которой говорила мадам Корри?), под платанами цвели нарциссы, зеленели газоны, а солнце пригревало так, что к вечеру у Яны горело лицо и пришлось купить в аптеке крем «после загара». Оказавшись первый в жизни раз за границей, Яна не чувствовала ни малейшего неудобства, вот только общаться немного стеснялась, чувствуя что английский у нее не особо хорош. Франция, по крайней мере эта — провинциальная, оказалась местом очень теплым и доброжелательным. Здесь много улыбались, и на улицах пахло кофе и свежей выпечкой.

Вернувшись домой, Яна почувствовала, как с непривычки от ходьбы болят ноги. Отказавшись от ужина, поскольку не так давно она перекусила в кафе в центре, Яна пошла в спальню и, едва разувшись, упала поперек кровати и, видимо, задремала. Проснулась она от деликатного стука в дверь. Яна включила лампу и открыла дверь. На пороге стояла мадам Корри. Она извинилась и сказала, что вынуждена срочно уйти домой, ее муж плохо себя почувствовал, и мадам выглядела взволнованной. Яна кивала и уверяла мадам, что нет нужды извиняться, что она отлично справится одна.

— I’ve left the keys from the house on the table in the living room. If you need anything call this number or ask for a chauffeur, he’lol spend the night ina room above the garage. I apologize for things happen this way, — Яна кивала, перспектива остаться в доме совершенно одной ее скорее радовала.

Закрыв дверь за мадам Корри, она вернулась в гостиную, где в камине догорали дрова. Яна села в кресло напротив и стала смотреть на огонь. Она ни о чем не думала, ничего не вспоминала. Просто смотрела на колеблющиеся блики, на зыбкие тени на стене, на огни Анси под холмом. Должно быть, она просидела так довольно долго, пила вино — терпкое, изумительно-ароматное. Потом не торопясь обошла дом. Он был небольшим, но чувствовалось, что старинным. Кладка стен — каменная, высокие потолки опирались на черные от времени деревянные балки, хотя интерьер был свежим, и похоже, что над ним работал неплохой дизайнер. На первом этаже — кухня с выходом в гараж, гостиная с камином, еще одна комната, должно быть, гостевая, ванная. На втором — три спальни, небольшие, но очень уютные и еще одна ванная комната, сверкающая ослепительно-белой плиткой. Мадам Корри ночевала, должно быть, пристройке с отдельным входом, а водитель — в комнатке над гаражом. Дом Яне ужасно понравился. Не то, что дурновкусное поместье Вайцеховского на Рублевке. Там Яна бывала не один раз, когда занималась его проектом. Олег, похоже, сам недолюбливал Рублевский дом, потому что часто подчеркивал, что он его не строил, а купил уже в таком виде. И что неплохо было бы его как-то облагородить, но все руки не доходят.

Яна вернулась в гостиную, налила себе еще бокал вина, и, уже отпив глоток, подумала, что, пожалуй, хватит. Ее и так уже повело. И вот когда она собралась наконец подняться к себе в комнату, то услышала, как дому подъехала машина. Хлопнула дверца, а через несколько секунд открылась дверь и в комнату вошел… Вайцеховский.

— Привет, непринужденно сказал он, снимая пальто, — Понимаю, не ждали.

— Привет, — ошарашенно сказала Яна, — Вот уж сюрприз…

— Да. Сам не ожидал. Отменился мой Китай, — он повесил пальто на вешалку, подошел к столу, взял с подноса чистый бокал, плеснул себе вина, — Оказалось, послезавтра с утра пораньше надо быть в Женеве. Ну, вот и подумал — зачем в Москву лететь? Ну, ты как тут? Я уже в курсе, что Мишаня не смог поехать. Одной не скучно? — он плюхнулся на диван.

— Я… ничего, хорошо. Не скучно. Здесь красиво очень, — сбивчиво заговорила Яна, — Сегодня по городу гуляла.

— Ааа, я-то думал, сразу в Париж рванешь.

— Я еще не освоилась. Первый раз же, — смутилась Яна.

— Ты уже ужинала?

— Да, в городе. А ты?

— А я голодный, как черт. Позвонил мадам, она говорит, ты ее отпустила. Она хоть пожрать что-нибудь оставила? Или в ресторан пойдем?

— Нет, поздно уже. Но ты иди. Или мне посмотреть, что там на кухне?

— Посмотри, будь добра. Я пока сумку в спальню отнесу.

Яна на негнущихся ногах прошла в кухню. В голове был полный сумбур. Правда, она вроде как протрезвела. Все опять пошло наперекосяк. Уж что-что, а ночевать под одной крышей с Вайцеховским… такого плана у нее точно не было. И ведь не откажешься. Денег у нее на гостиницу точно не хватит, обратный билет на самолет аж на второе февраля, то есть почти две недели надо как-то жить здесь, во Франции, о которой она пока не имела ни малейшего представления. Кроме того, как и все люди, впервые оказавшиеся за границей, слегка робела. «Ну да, — думала она — грабли-то те же. Что и требовалось доказать». Яна открыла холодильник. Он был забит какой-то неведомой едой. Из знакомых предметов Яна распознала сыр на деревянной круглой доске, прикрытой стеклянной крышкой, а в отделении для овощей нашла розовый виноград. Все это она захватила с собой, а по дороге прихватила еще одну бутылку красного вина. Выпить еще показалось хорошей идеей.

— Вот, Олег, — Яна поставила на стол блюдо с сыром, — На самом деле там полно какой-то еды, но я в ней совсем не разбираюсь. Может ты сам посмотришь, а? А я разогрею или как там, — она окончательно смутилась. Что-то в этом было интимное. Разогревать ужин для Олега.

— О, а вот это кстати, — Вайцеховский взял у нее из рук бутылку вина, взглянул на этикетку, — Шато Панте Коне, — прочитал он, — урожай две тысячи второго. Средненько, но пойдет. Я попросил мадам купить несколько ящиков на ее вкус, я, кстати, тоже не так, чтобы асс, но полагаюсь на отзывы в интернете. Знаешь, во всех этих пафосных кругах принято разбираться в вине, даже если ты его терпеть не можешь, — он ловко открыл бутылку громоздким штопором, возвышавшемся на столе. Разлил вино по бокалам, подошел к Яне.

— Ну, — он протянул ей бокал, — За все новое.

— Окей, — тихо сказала Яна и быстро отпила, толком не понимая, действительно ли это хорошее вино. Вроде хорошее. Яна сделала еще глоток.

— Ну как? — Олег кивнул на бокал.

— Отлично. Честно говоря, я не разбираюсь, но вкусное. А вообще, зря я пью. Мне уже давно хватит. Я себе ужасно не нравлюсь, когда выпью.

Олег отошел в противоположный угол, нагнулся к музыкальному центру, чем-то там щелкнул, и надтреснутый мужской голос затянул старинный негритянский блюз. Олег сел на диван. Яна отпила еще вина, ей хотелось снять напряжение любой ценой. Олег смотрел на нее, крутил в руках бокал на тонкой ножке и молчал. Вино сработало, видимо, в сочетании с воздухом Франции, оно создавало этакую приятную легкость в сознании, которой Яне так не хватало последние годы. Она смотрела на Олега и видела, что он здорово изменился. Сильно похудел. Смотрел как-то иначе, немного исподлобья, его светлые глаза стали казаться больше, скулы заострились, лоб прорезали вертикальные морщинки, должно быть, он часто хмурился, прядь волос падала на глаза. Раньше он стригся коротко. Или зачесывал волосы назад? Яна не помнила.

— Садись, не стой, — Олег кивнул на диван, не отрывая от нее этого странного, внимательного взгляда. Яна, как под гипнозом, двинулась в его сторону. Села. Олег протянул руку к бутылке и подлил Яне еще вина.

— Ты вроде хотел есть, — сказала Яна, просто чтобы что-то сказать.

— Потом, — тихо произнес Олег, и Яна отвела глаза. Блюз заполнял комнату, за окном напротив под светом полной луны серебрились вершины незнакомых гор, — Устал, глаза режет, — сказал Олег и, щелкнув выключателем, погасил верхний свет, — Вот. Так гораздо лучше, — и он чуть-чуть придвинулся к ней. Яна сделала еще глоток. Комната приятно покачивалась у нее перед глазами.

— Олег, я, наверное, пойду спать, что-то я совсем… Ты извини, давай лучше завтра пообщаемся, — сказала Яна и с удивлением обнаружила, что у нее немного заплетается язык., — Я ужасно устала. А пила, — она повертела в руках бокал, — последний раз вообще не помню когда. Серьезно, не помню.

— А мне часто приходится, — он придвинулся еще немного, — Всякие приемы, вечеринки. Я их терпеть не могу, но надо. Так принято.

— Да? Видимо я социопатка.

— Нет, солнышко, ты просто очень честная девочка. Ты никогда не делаешь ничего поперек совести. Я не встречал таких женщин. Никогда. Ты честная девочка, — повторил он шепотом, протянул руку и заправил за ухо прядь волос, падавшую ей на лицо. Удивительные у него все-таки были глаза. Огромные, близко посаженные, они словно светились в темноте.

— Я не девочка, мне тридцать два года. Я старая.

— Ты? — он обшаривал ее глазами, — Ты безумно красивая. Тебе никто в подметки не годится. Ты королева, — Яна вдруг обнаружила, что он сидит уже вплотную к ней, что она чувствует его частое дыхание на щеке, что его пальцы зарылись в волосы у нее на затылке. Она не могла пошевелиться, словно в глубоком трансе, а он все шептал, не сводя с нее своих странных светящихся глаз, они приближались все ближе, ближе, — Девочка моя, боже, какая ты красивая, — Яна чувствовала, что он дрожит, и эта дрожь передалась ей, она отпила еще вина, бокал плясал в руке.

— Олег, — прошептала она, — Не надо, прошу тебя, я не могу, ты знаешь, я…, — но почему-то встать или просто отстраниться от него не получалось. Как у пресловутого кролика перед удавом. Дрожь усилилась, у нее стучали зубы, тело странно онемело.

— Нет, нет, — задыхаясь, шептал он, — Я так долго ждал этого, господи, целых восемь лет, — его рука скользнула ей под свитер, — Я люблю тебя, девочка моя, я хочу тебя, — Яна попыталась отстраниться, — Нет-нет, все, не сопротивляйся — он притянул ее к себе, — Не сопротивляйся, я тебя не обижу…

Яна почувствовала такую силу в его руках, что остатки воли к сопротивлению, хрустнув, как тонкий лед, разлетелись в разные стороны, оставив ее наедине с ним — мягкую и слабую, вокруг все плыло, она хотела вынырнуть, глотнуть воздуха, но не могла. Какая-то ее часть безвольно махнула рукой, мол, все, я сдаюсь, и пошла куда-то по осенней аллее, поддевая ногой палую листву. Олег развернул ее к себе, замер на секунду. Бокал выпал из ее руки и разбился, и этот звук, словно выстрел стартового пистолета, сорвал его с паузы. Он целовал ее, рвал на ней одежду, стонал от нетерпения, а Яна чувствовала себя аморфным куском пластилина в его руках, та страшная энергия, с которой он брал ее, как крепость штурмом, парализовала. Какая-то ее часть осознавала фатальность происходящего. Но, когда удавалось оторваться от его поцелуев, она шептала:

— Не надо, Олег… Не надо…

— Боже, ты моя… Я знал…

— Не надо…

— Я люблю тебя…

Проснулась Яна оттого, что задыхалась. Она резко села, судорожно хватая ртом воздух. А когда остатки сна оставили ее, то она не поняла, где находится. Кружилась голова, мутило. ««Я вчера ужасно набралась», — подумала Яна и тут… Вспомнила. Огляделась. Олег спал рядом. Он лежал на боку и, должно быть, она спала в его объятьях. Прядь волос закрывала его лицо. Рука, только что обнимавшая ее… на плече татуировка — какой-то сложный кельтский узел.

Яна зажала рот руками. Застыла на несколько секунд, не сводя глаз с этого черного вензеля, чувствуя, как у нее внутри все завязывается примерно таким же хитрым узлом. Потом она осторожно, стараясь не разбудить его, встала. Нащупала среди груды одежды на полу свой свитер и, прикрывшись им, на цыпочках прошла в ванную комнату. Закрыла за собой дверь, присела на край джакузи. «Господи, что я наделала?» — повторяла Яна, покачиваясь в такт каждому удару сердца. Состояние было отвратительным. «Видимо это то, — подумала Яна, — что называется «с души воротит». Буквально воротит.

Вчерашняя ночь отрывочными картинками вспыхивала в мозгу, и от каждой такой вспышки Яна морщилась и закрывала глаза. Наконец она заставила себя встать. Включила горячую воду, встала под душ. Подставила под плотные струи лицо и стояла так долго-долго, пока не почувствовала, что может мыслить более-менее нормально. Все уже случилось. Вот так — банально и пошло. Она изменила Антону. Более того, впервые в жизни у нее случился секс с каким-то другим мужчиной. Ведь кроме Тоси у нее никого никогда не было.

Но хуже всего было то, что Яна помнила, что тот напор, с которым Олег брал ее, вызвал в ней ответную реакцию. Да, надо признаться, она получала удовольствие. Но каким-то чудесным образом вся та часть жизни, которая была связана с Антоном, с ее любовью к нему, осталась неприкосновенной. Она хранилась в том самом ящике, закрытом на ключ, который посоветовала ей завести мудрая Ева. А теперь мир тронулся, плавно шевельнув плавником, как огромная рыба. «Вот я и выбрала альтернативу», — подумала Яна, глядя на свое отражение в запотевшем зеркале над раковиной и застыла так на несколько секунд. Потом огляделась, увидела два белых халата на вешалке. Одела один из них, замотала мокрые волосы полотенцем и, стараясь ступать как можно тише, вышла в комнату.

Надо отдать ему должное, Олег вел себя очень корректно и на следующий день там, в Анси, и в течение двух следующих недель, когда они колесили сначала по Франции, потом по Швейцарии и Италии. Не задерживались нигде больше чем на пару дней, ночевали в шикарных гостиницах, передвигались на прокатной Тойоте. Видеть Вайцеховского без всего московского лоска, который ужасно напрягал Яну, было непривычно, но, как оказалось, Олег тоже ужасно устал от бесконечных дел, принятий решений и нервотрепки. Он позвонил в свой московский офис и строго проинструктировал обоих замов, что и как им делать в его отсутствие.

Яна пребывала в каком-то измененном состоянии, словно все происходило не с ней, а с какой-то актрисой из второсортного фильма, а она только наблюдала за ней, сидя в зале. Она даже часто думала о себе в третьем лице: «Вот она вышла из отеля, вот она гуляет под руку с господином Вайцеховским по Елисейским полям, вот они в Женеве, вот они в Люксембурге»… Олег казался совершенно счастливым и не замечал этой ее внутренней отстраненности. А может и замечал, но не придавал значения. Время шло, через пару дней пора было возвращаться в Москву. И тут Яна осознала, что вернуться назад в свою прежнюю жизнь она уже не сможет. Новая не представлялась возможной, а просто свести произошедшее к «инциденту» было вообще немыслимо. Вайцеховский сразу понял, в чем дело, и со свойственной ему деловой хваткой, предложил план дальнейших действий, как он выразился.

— Яночка, детка, дальше будет так: я понимаю, вернуться домой тебе будет тяжело. Ты же из-за этого паришься? Там все связано с… с твоим бывшим мужем…

— Не с бывшим, — мрачно поправила Яна.

— Хорошо, с твоим пропавшим мужем. Ты его так долго искала, и, я уверен, будешь искать. И я тебе буду помогать, я от своих обещаний не отказываюсь. Но все изменилось. Теперь мы вместе. Давай сделаем так: по приезде, прямо из аэропорта поедем ко мне. За твоими вещами на Пролетарку пошлем моих людей. Они все соберут в лучшем виде. Так пойдет?

— Олег, ты предлагаешь мне переехать к тебе? Жить вместе?

— Ну конечно, а как иначе?

— Я не знаю… Я… не готова, понимаешь? — она не знала, что сказать. Они ехали в аэропорт, мокрый снег сменился дождем. За окном мелькали перелески. Облака скрывали вершины гор. А Яна уже представляла себе зимнюю Москву. Пролетарку. Дом. Или у нее теперь не было дома?

— Детка, — Олег положил ей руку на колено, — Я не представляю себе другого варианта. Давай просто продолжим. Продолжим быть вместе, а? — голос его звучал мягко, совершенно без этих его волевых интонаций. Яна посмотрела на него. Правильный профиль, прямой нос, в глазах отражаются огни встречных машин. Она все молчала, а он, отрывая взгляд от дороги, то и дело поглядывал на нее. Одна рука на руле, жругая чуть сжимает ее колено. Но он молчал. Ждал, не торопил.

— Давай, — наконец сказала она, — Давай попробуем.

— Вот и умничка, — он победно хлопнул ладонью по рулю, — Обещаю, ты не пожалеешь, — и, почувствовав, что Яна хочет что-то сказать, поспешно добавил, — Я понимаю, Ян, я все понимаю. Тебе надо привыкнуть. Ко мне, ко всему. Ты так долго была в одиночестве… Но все будет хорошо. Я уверен. Вот, ты даже смеяться чаще стала последнее время. Ну? Я не прав? — он легонько толкнул ее в плечо.

— Прав, — Яна улыбнулась, — У тебя здорово получается меня отвлекать, что уж там.

Дождь лил уже как из ведра. Сквозь мелькание дворников впереди, сливаясь, плыли огни Гренобля.

— Нет, — тряхнула головой Яна, — Все-таки я действительно не хочу возвращаться сегодня домой на Пролетарку. Не представляю, как я войду. А там тихо, часы тикают. Ты прав. По крайней мере, не сегодня.

— И не завтра.

— Почему? Думаешь, я на столько труслива и малодушна?

— Как этот, — он защелкал пальцами, вспоминая, — Из «Ледникового периода», с полосатым хвостом?

— Ленивец?

— Точно! — он рассмеялся.

— Не могу поверить, что ты смотрел детский мультик. При твоем-то графике.

— Поверь, смотрел. Случайно получилось. Не весь, конечно, но эту фразу помню, И, кстати, насчет графика. Эти две недели я выкроил с большим трудом. Теперь придется разгребать завалы. А ты пока обживешься на Рублевке. С персоналом познакомишься, освоишься, идет? Ты ведь не сбежишь только из-за того, что у меня дел накопилось вагон и маленькая тележка?

— Ну… обещать не могу.

— Яник, тогда я тебе обещаю: что бы ты не захотела, что бы тебе не понадобилось — все решится в три секунды. Только скажи. Но пообещай, что ты будешь жить у меня. Я не вечно буду сильно занят. Пару недель от силы. Ну, договорились?

— Ладно, — кивнула Яна, — А как я буду с Рублевки добираться до работы?

— На маршрутке до метро, — расхохотался Олег, — Потом трамвай и пешком двадцать минут, ой не могу!

— Ничего смешного.

— Ян, ну какая работа? Ты шутишь? Ну сколько ты там зарабатываешь? — он искренне веселился, — Вот это, кстати, то, за что я тебя, Яник, так ценю. Ты хоть представляешь, какую жизнь я тебе предлагаю? Твоей зарплаты хватит разве что…

— Олег! — перебила его Яна, — Я так понимаю, придется еще многое обсудить, но есть вещи, которые мне принципиально очень важны. Например моя личная свобода. Я буду работать. И давай больше не будем об этом говорить.

— Ладно, ладно, не кипятись, — он потрепал ее по коленке. И ей не понравился его покровительственный, снисходительный тон.

А потом была Москва. После Франции и всего, что там случилось, она показалась Яне совсем чужой. Все действительно было по-другому. Она больше не ходила по своим привычным маршрутам, по тропам, нахоженным за многие годы. Теперь она вообще не ходила, а ездила исключительно на заднем сиденье Олеговских машин. У него их было шесть, и к ним прилагалось три шофера. Не было больше метро, промокших в снежной каше сапог, подъемов по будильнику в темноте, «Пятерочки» с очередью на кассе. А был огромный дом с парком, итальянский шеф-повар, горничные, тренер по фитнесу, косметологи, массажисты, стилисты, диетологи и еще какие-то люди, каждый со своей функцией. Командовала всей этой армией управляющая. Некая Нина. К ней-то Яна и обращалась по всем вопросам, осторожно, шаг за шагом пытаясь сориентироваться в этом огромном доме и его сложной жизни.

На работу ее возил шофер. Яна просила его остановиться не доезжая несколько домов до офиса и шла пешком, поскольку не имела ни малейшего желания сообщать Марине или кому-то из сотрудников об изменениях в своей личной жизни. Но они все равно заметили. Марина с недоумением спрашивала, откуда это у Яны джемпер от Ферре, и не от Версаче ли, случайно, джинсы. Яна отвечала что-то маловразумительное, и Марина перестала приставать к ней с вопросами, а только цокала языком, замечая то шикарную стрижку, то новые туфли. На самом деле Яна ничего из этого себе не покупала и совершенно не разбиралась в именах и брендах, так впечатлявших Марину. Эти функции взяла на себя некая нанятая Вайцеховским стилистка — симпатичная девушка Лада, всегда в кислотно-ярких огромных юбках и узеньких очках. Поначалу она пыталась завлечь Яну в гламурный мир высокой моды, но скоро оставила попытки и просто периодически покупала Яне одежду на свой вкус.

Олег дома появлялся один-два раза в неделю. Почти все время он проводил в самолетах. Бесконечные переговоры, встречи, советы директоров почти не оставляли ему времени на личную жизнь. Даже в те редкие вечера, когда он приезжал на Рублевку, ему непрерывно звонили. Телефон Олег отключал только после полуночи. Но, не смотря на усталость, видно было, что он скучал. Его внимание приятно ее обволакивало, его желание порадовать ее было действительно приятно. И Яна честно старалась жить этой новой жизнью, влиться в нее, получать от нее удовольствие. Она чувствовала, что Олег в самом деле ее любил. Не понятно, почему именно ее, за что. И она надеялась, что постепенно она тоже проникнется к нему. Избавление от одиночества Яна воспринимала как необходимую хирургическую операцию. Да, процедура была тяжелой, но ведь потом должно стать лучше?

Наступило лето, а на Пролетарку Яна так и не выбралась. Ей было страшно. Казалось, переступи она порог своей, нет, их с Тосей квартиры, и прошлое рухнет на нее как бетонная плита перекрытия, расплющив в лепешку всю ту жизнь, которою она медленно, с огромным трудом собирала пазл за пазлом. Тосю она вспоминала по сто раз в день и продолжала методично просматривать сайты, посвященные пропавшим без вести, регулярно звонила Кобзарю, связывалась с фондами и волонтерами-поисковиками.

А вот в Королев к маме Яна ездила так: водитель довозил ее до Ярославского вокзала, а потом она на электричке ехала до Подлипок. Покупала все, что могла унести в двух руках в магазине недалеко от станции и дальше шла пешком. Почему-то ей ужасно не хотелось рассказывать Марине Ивановне о своих новых отношениях. Это повлекло бы за собой длительный допрос, разбор полетов и закончилось бы коронным «А я говорила». Вечно это продолжаться, конечно, не могло, но Яна не была уверена на сто процентов, что с Вайцеховским у нее все получится. Хуже было то, что и Мишане с Дашкой она долго не решалась ничего рассказывать. Особенно Мишане. Взять и выложить ему, что она теперь живет с Вайцеховским… да-да, там самым, с вашим, Мишаня, меценатом, с тем самым, который… из-за которого… Яна даже про себя не могла додумать эту фразу, а уж произнести ее вслух, прямо в лицо лучшему другу и коллеге Антона, Тоси? Нет, невозможно.

А вот Дашка быстро вытянула из нее правду. Выслушав несколько раз подряд путанные объяснения, почему Яна никак не может с ней встретиться и ничего не рассказывает о Франции, Дашка поставила вопрос ребром:

— Значит так, дорогая. Сегодня вечером мы с тобой встречаемся в Шоколаднице на Октябрьской. А если ты будешь опять юлить, я обижусь насмерть. Я же чувствую, что ты чего-то не договариваешь! Не первый день знакомы, Ян. Ты что, мне врать надумала?

— Ладо, Даш. Договорились. В семь, идет?

— Ну лаадно, — загадочно протянула Дашка и отключилась, а Яна сразу позвонила шоферу и сказала, что задержится и забрать ее надо будет часов в десять на Октябрьской.

В Шоколадницу Яна шла пешком по Крымскому мосту, чтобы привести мысли в порядок. Дашка, как всегда, опоздала. К тому моменту, как она присела за столик, Яна успела уже выпить два эспрессо. Они обнялись, и Дашка, окинув Яну оценивающим взглядом, сразу выпалила:

— Ну, все ясно. Стрижка, Макс Мара, Картье. Кто он?

— Дашуль, — начала Яна, — Погоди. Расскажи лучше, как ты?

— Я отлично. А ты начинай уже давать признательные показания.

— Ты кофе будешь?

— Я все буду, но это же надо к стойке идти заказывать, а я сейчас прямо лопну от любопытства. Ян, ну ты что, смерти моей хочешь? — Дашка заерзала на стуле, и кудряшки ее новой прически азартно запрыгали в такт.

— Даш, это долгий разговор, давай все же кофе…

— Просто скажи, я его знаю?

— Ну знаешь, — вздохнула Яна.

— Кто-то из заказчиков? Гальперин?

— Нет.

— Шпаковский?

— Нет, Даш. Не гадай, я сама скажу. Это может показаться странным, даже не очень… Даже не знаю…, — она дышала, как будто шла в гору.

— Ну?!

— Вайцеховский, — быстро сказала Яна и посмотрела Дашке прямо в глаза, которые у нее мгновенно стали круглыми.

— О-фи-геть! — по слогам произнесла Дашка и прикрыла рот ладонью. Повисла пауза, — Офигеть, — повторила Дашка.

— Ты только не подумай, это случилось совершенно неожиданно даже для меня.

— Когда?

— Во Франции.

— То есть, уже три месяца назад! И ты молчала! И как он? Ой, даже не знаю, что спросить-то! Давай лучше сама по-порядку и подробненько. Сначала.

И Яна все ей рассказала. Они сидели за столиком целых три часа, выпили море кофе, а Дашка выкурила почти пачку сигарет, должно быть даже не заметив этого. А когда Яна ответила на все ее вопросы до единого, Дашка, откинувшись на спинку стула, мечтательно прищурилась.

— Эх, Янка. Хоть ты, как всегда, и ноешь, а я за тебя рада. Нельзя же себя совсем похерить! На тебя последнее время без слез смотреть было невозможно. Нет, я, конечно, все понимаю, и со своими советами, заметь, к тебе никогда особо не приставала. Я совсем по-другому устроена. Я никого, так как ты Тосю, любить не смогу. Мужиков меняю, как перчатки. А ты другая, вот уперлась в него рогами, и все. Поэтому я за тебя и волновалась. Боялась, что ты никогда из этой беды не вылезешь. А тут на тебе. Вайцеховский! Шикарный мужик. Красавчик кстати. Серьезно, он очень хорош, только росточка не хватает, но это только в сравнении с тобой. Умница. С железной волей. Боец. Богат как Крез. И, что главное, я думаю, он действительно тебя любит. Причем давно. Столько лет тебя обхаживал. И посмотри, как ты расцвела! Как цветочек аленький.

— Это все стилистка Лада.

— Нет, это все не Лада, а конец одиночеству, любовь шикарного мужчины и регулярный секс.

— Только, Дашуль, не говори никому, умоляю!

— Не скажу, хотя это будет тяжело, — усмехнулась Дашка.

— Даш, это очень серьезно. Он человек публичный, не дай бог, пресса разнюхает. Начнут приставать, а ему это не нужно. Мне, кстати, тоже. Пообещай, что никому ни слова.

— Могила, — Дашка застегнула у рта невидимую молнию.

За соседним столиком хохотали какие-то студенты. Совсем молодые, должно быть, отмечали первый день учебы. Дашка периодически морщилась, потому что они мешали ей слушать, а Яна наоборот, поглядывала на них с ностальгией. У них были такие открытые лица, им было так интересно жить, они были увлечены друг другом, жизнью вообще, и все у них было хорошо. И конечно она сразу подумала о Тосе. Подумала и…и, как часто бывало в последнее время, ее накрыло тревожной волной сомнений.

— А еще, Дашуль, никто не должен знать еще и потому, что я совсем не уверена, что я останусь с Олегом на веки вечные, — сказала Яна, глядя в свою опустевшую чашку.

— Ты серьезно? — Дашка вскинула брови, — Я прямо не успеваю следить за бешеным ходом событий. А что конкретно тебя беспокоит?

— Я… — Яна попыталась подобрать правильные слова, — У меня никогда не было таких отношений. Вернее, у меня были отношения только с Тосей. И это была любовь. Я и сейчас его люблю. Понимаешь? А с Олегом… Я ведь ничего не планировала. Это, во-первых, способ не быть одинокой. А во-вторых, даже не знаю, как сказать… партнерство, что ли? Он деловой человек. И, если уж так вышло, то с ним можно договориться. Обо всем. По крайней мере, я надеюсь. А еще, мне кажется, он меня действительно любит. Это, знаешь, подкупает. До этого меня любили всего два человека: отец и Тося. И обоих… нет.

— Не надо, Ян, — закивала Дашка, — Не говори это вслух. Я поняла. Но так, на всякий случай, напомню: я тоже тебя люблю, — она рассмеялась и кивнула головой в сторону стойки, — Ладно, пойду, возьму еще кофе. Тебе взять? Какой?

— Мне эспрессо возьми, пожалуйста. И потом вернешься и расскажешь, как у тебя-то дела. А то мы все обо мне.

Они еще долго сидели в Шоколаднице, говорили о разном, Дашка нахваливала своего нового бой-френда, известного архитектора, чей единственный недостаток состоял в том, что был он женат, и еще много о чем. Потом Яна позвонила водителю и они подвезли Дашку до дома, и только ставшись в машине одна, Яна откинулась на заднем сиденье и выдохнула. Разговор дался ей тяжело, но она была довольна. Все-таки разделила эту, ей самой не до конца понятную историю, с лучшей подругой. Та легкость, с которой Дашка принимала и отпускала людей, в какой-то степени передалась и ей.

На Рублевку они приехали уже после полуночи, но Олега все равно не было дома. Он улетел в Лондон, и в следующий раз они увиделись спустя почти две недели.

Зимой Олег уговорил, наконец, Яну познакомить его с Мариной Ивановной.

— Это ненормально, Ян. Мы уже почти год живем вместе, а твоя мама даже не знает, где. Надо ее пригласить.

— Олег, я тебе объясняла, что у меня с ней сложные отношения, — вяло возразила Яна, — Но ты прав. Есть такое слово — надо.

Яна заранее знала, чем этот визит закончится, и, конечно, угадала. Марине Ивановне безумно понравился Вайцеховский. Она была в неописуемом восторге.

— Такой галантный, такой импозантный, — страстно шептала она Яне, крепко держа ее за руку, пока они гуляли по дорожкам парка Олеговского поместья, А какой дом! Это ж… дворец! А обед какой был! И прислуга у него, то есть тебе вообще ничего делать не нужно? Эх, Янка, повезло тебе! Кто бы мог подумать!

— Да, — рассеянно кивала Яна, — Кто бы мог подумать.

— Да, — с восхищением кивала мама, — Вот это мужчина! Не то что…

— Нет! — крикнула Яна, резко отстранившись, — Не смей! Не вздумай договаривать это предложение!

— Ой, — красные губы Марины Ивановны изогнулись в хитрую линию, — Какие мы нервные. С чего бы? Смотри, какой у тебя дом, какой мужчина, шуба вон норковая, чего ты злишься на маму? Ты же не знаешь, что я хотела сказать.

— Знаю, мам, знаю! Не первый день знакомы.

— Ты хочешь со мной поругаться? — трагическим голосом спросила Марина Ивановна, — Скажи лучше, не мучает ли тебя совесть оттого, что ты живешь во дворце с прислугой и ешь икру, а твоя бедная мать ютится в сырой убогой халупе, а ходит вот в этом, — она похлопала себя по бокам, — тряпье?

— Мама, это не мой дом! Я тут просто живу! Я работаю и получаю зарплату. Я честно привожу тебе денег. Последнее время все, что зарабатываю. Что ты еще от меня хочешь?

— Поговори с этим своим Олегом, — развела руками Марина Ивановна, с некоторым возмущением от бестолковости своей дочери, — Он же может помочь твоей маме?

— Я не буду этого делать! Я никогда ничего у него не прошу, и просить не собираюсь никогда! Все, что могу сделать для тебя лично я — пожалуйста, но просить — нет!

— Ну что ты так рассердилась, Яночка? — внезапно умильно спросила Марина Ивановна, — Может, ты себя плохо чувствуешь? Странно, что ты такая нервная. Живешь вон как, — она развела руками, — А на маму срываешься.

Яна вздохнула и быстро пошла по тропинке к дому. «Предчувствия меня не обманули,» — думала она, стараясь дышать ровно и утихомирить пульс. Опыт, полученный ею за последние годы, научил беречь силы и не реагировать на провокации. В общении с матерью это очень помогало.

Когда Марину Ивановну отправили домой с водителем, чем она осталась очень довольна, Яна совершенно обессиленно упала на диван в зимнем саду, где они с Олегом обычно сиживали по вечерам. Олег присел рядом, погладил ее по волосам.

— Да, детка. Теперь я понимаю, о чем ты, — он улыбнулся, — Экстравагантная дама, эта твоя Марина Ивановна.

— О да, — вздохнула Яна, — По мне как будто каток проехал. Но ты ей очень понравился. Скажи, ты же слышал, как она меня постоянно цепляла?

— Конечно, трех секунд хватило, чтоб понять, что к чему. Знаешь, давай мы для нее что-нибудь существенное сделаем. Квартиру ей приличную купим. Домработницу наймем. Приоденем. Подлечим, а? Что скажешь?

— Олег, ну что значит «мы»? У меня зарплата двадцать тысяч. Я и так ей все отдаю.

— Ян, ну не смеши. Мы сто раз об этом говорили. Я дам распоряжения, мои ребята все сделают.

— Это неудобно, — сказала Яна, уткнувшись в подушку, — Я и так чувствую себя содержанкой.

— Кошмар, — констатировал Олег. Он примостился рядом с ней, прижался, — Детка, ну что ты несешь? Ты не должна себя чувствовать никем, кроме как моей любимой женщиной, — А? Ну что ты? Посмотри на меня.

— Олег, — Яна повернулась к нему, — Я… я не знаю, все так быстро случилось. Я пока даже не осознала, что…

— Быстро? — переспросил он, — Солнышко, через две недели у нас будет годовщина. Год, как мы вместе, — он поцеловал ее в щеку, в уголок губ, — Разве это быстро? Тебе хорошо со мной?

— Да… — с непонятной интонацией произнесла Яна шепотом.

— Ну вот. А будет еще лучше. Все будет хорошо. У нас получится. Потому что я тебя люблю. И потому что мы — отличные партнеры. Мы сработаемся, да? — про себя Яна поразилась, что он в точности повторил фразу, сказанную ею тогда, в кафе, Дашке, слово в слово. Партнеры. Удивительно.

— Да, — эхом повторила она.

— Ну вот. И раз уж на то пошло, хочу тебе вот что сказать, — он помолчал, потом резко отстранился от нее, — Подожди меня здесь пару минут, окей? Никуда не уходи, — и он быстро направился куда-то вглубь дома.

Вернулся он действительно быстро, присел рядом что-то держа за спиной.

— Извини, что без всяких романтических штучек, но я знаю, что ты этого не любишь, — он что-то достал из-за спины, — Яна, выходи за меня замуж, — в руке у него оказалась коробочка, он открыл ее и в свете настольной лампы полыхнул искрами огромный камень.

Яна резко села.

— Олег, ты что? — у нее перехватило горло, — Я… Я же замужем! За Антоном Крутовым! — она вскочила.

— Детка, сядь, — он потянул ее вниз, и она плюхнулась назад на диван, — Не хочу тебе лишний раз напоминать, но ты же понимаешь, что вечно так оставаться не может. Может быть, когда-нибудь мы узнаем, что случилось, но что-то точно случилось. Яна, прошло почти пять лет!

— Четыре года и восемь месяцев, — быстро сказала Яна.

— Хорошо, четыре года и восемь месяцев. Ты же понимаешь, шансов нет. Надо внести ясность в…в документы, — он старался выбирать слова, — Но, с другой стороны, мне не очень понятно, о чем ты думаешь. Мы живем вместе год. И рядом с нами все время присутствует призрак твоего бывшего мужа. Как, по-твоему, я должен к этому относится?

— С пониманием, — резко ответила Яна.

— А то я не понимаю, — не менее резко ответил Олег, но тут же, взяв себя в руки, сменил тон, — Детка, ну все. Речь сейчас о нас и только о нас. Я предлагаю тебе выйти за меня. Более того, я настаиваю. Как это сделать технически — мы решим. Сейчас не об этом. Просто скажи мне: да или… да? — он взял ее руку и положил на ладонь кольцо. Яна смотрела на него и молчала.

— Олег, — наконец произнесла она, — Это прозвучит как в плохом фильме, но можно я подумаю?

— Конечно, — Вайцеховский поцеловал ее в щеку и легко поднялся на ноги, — Только не долго, ладно, детка? — он пошел к выходу из зимнего сада, и на секунду тормознувшись в дверях, обернулся, — Я спать. Идешь?

— Ага, через минуту, — машинально сказала Яна не сводя глаз с кольца на ладони. «Что делать? — думала она с какой-то фатальной обреченностью, — Он, похоже, уверен, что я соглашусь. Может, уехать? Прямо сейчас. Вызвать такси и уехать. На Пролетарку.» Но Яна знала, что не сделает этого. Мосты были сожжены.

До весны Яне удавалось тянуть время, хотя Олег методично, примерно раз в неделю, осведомлялся, не надумала ли она, наконец, согласиться. Яна отшучивалась, и он не настаивал на немедленном решении. В апреле они выбрались на несколько дней в Италию, поразившую Яну до глубины души. Они бродили по Риму, потом отправились в Венецию, жили в настоящем палаццо на Гранд канале, катались на гондоле. От количества впечатлений Яна почти не спала, и из Италии вернулась с ощущением полной перезагрузки сознания.

А в Москве уже пригревало солнце, вдоль улиц текли ручьи талой воды, чирикали воробьи. Яна ловила себя на том, что ей, пожалуй, действительно стало легче. Все чаще она стала позволять себе принимать жизнь такой, какая она есть. Не мучиться прошлым, не бояться настоящего. И когда в очередной раз Олег заговорил о браке, она согласилась. Теперь надо было уладить бюрократическую сторону вопроса. Вайцеховский сделал все, чтобы оградить Яну от этого, но это не вполне получилось. Кобзарь, которому Яна исправно звонила раз в месяц, сказал, что выйти замуж она сможет только если Антона признают пропавшим без вести в судебном порядке. Дело при этом придется закрыть. Сперва Яна категорически от этого отказалась, но Кобзарь уверил ее, что по сути ничего не изменится. Что если вдруг появится какая-то информация, то он, конечно, не станет ее игнорировать, даже если дело будет закрыто.

Вайцеховский уговорил Яну написать доверенность на кого-то из его юристов, и этот кто-то буквально за несколько дней прошел все инстанции, очевидно, не без помощи Олеговских связей. В эти дни Яна места себе не находила. Но Вайцеховский уверял ее, что Антона по-прежнему будут искать, что все остается в силе, что у него есть свои люди в силовых структурах, и они постоянно мониторят ситуацию.

В конце июля две тысячи двенадцатого года они поженились. Свадьбу не устраивали, просто улетели на неделю в Ниццу, где Олег недавно купил дом.

16

С Ниццы все и началось. Вернее, все началось сразу после того, как Яна стала законной женой Вайцеховского. Не успела Яна толком сориентироваться в новом доме, как Олег уже на следующий день заявил, что вечером надо присутствовать на вечеринке у некоего одиозного российского олигарха. Яна попыталась отказаться, но Вайцеховский, внезапно утратив дружелюбный тон, заявил, что теперь она, как его жена, просто обязана присутствовать на таких мероприятиях, что он точно знает, куда ей идти и что делать, и это не обсуждается.

— Олег, хорошо, я конечно пойду, но я не понимаю, почему ты говоришь со мной в таком тоне? Ты же знаешь, я терпеть не могу тусовок. Почему нельзя объяснить по-хорошему?

— По-хорошему? — взвился Вайцеховский, — А разве я тебе что-то плохое предлагаю? Ты ничего не путаешь? — он подлетел к ней и глаза его стали совсем белыми, — Тебе трудно просто одеть шикарное платье, о котором мечтала бы любая нормальная баба, и пару часов поболтать с тетками о том о сем? Это трудно? Какого черта ты мне мозг выносишь?

— Олег, — растерянно подбирая слова пролепетала Яна, — Я ничего тебе не выношу, я просто не хотела идти, вот и сказала честно…

— А ты маленькая девочка, чтобы делать только то, что хочется, а? Я всю жизнь делаю только то, что надо! Ты мне брось эти свои инфантильные капризы!

— Хорошо, хорошо, — соглашалась Яна, вспомнив, что те же слова она как-то слышала от Евы. Все правильно. Она не маленькая девочка, чтобы капризничать, да и ссориться совсем не хотелось, — Ладно. Давай закроем эту тему. Извини, — она сделала к нему шаг, надеясь, что он смягчится, но Олег остановил ее своим бешеным взглядом. Постоял, шумно дыша, несколько секунд, а потом вышел из спальни, хлопнув дверью так, что задрожали стекла. Яна вздрогнула. Никогда прежде она не видела, чтобы он так злился.

С этого момента она стала осторожней. Старалась не перечить Вайцеховскому, помятуя Евины советы относительно того, что любой брак, за редчайшим исключением вроде ее брака с Антоном, это прежде всего сотрудничество, и что период «притирки» занимает определенное время. Но времени прошло уже немало, она могла бы заметить в Выйцеховском эту авторитарность и властность, но прежде он никогда не позволял себе демонстрировать их Яне. Нет, Вайцеховский определенно изменился. Прежде всего, он практически перестал что-либо ей объяснять. Он давал указания, приказывал, а если она спрашивала «Почему?» страшно раздражался и переставал с ней разговаривать. Иной раз, он молчал по нескольку дней, отчего в доме повисала невыносимо тяжелая обстановка. Яна искренне не понимала, что случилось, в чем она провинилась, ведь ей ничего не объяснили. Она плакала, просила прощения сама не зная за что, и через некоторое время Вайцеховский смягчался. А потом все снова повторялось. Видимо, модель семейной жизни выстроилась в сознании Олега такой: он лидер, она подчиненная. И ничего с этим нельзя было поделать. Как Яна ни старалась уговорить себя поверить, что все как-нибудь образуется, но уже с первого же дня своего второго брака знала, что не сможет смириться с назначенной ей ролью. Никогда.

Второй визит в Ниццу оказался еще хуже первого. На следующий же день Олег с утра предупредил Яну, что вечером будет «нужник» в La Langouste, одном из самых шикарных ресторанов Лазурного берега, который Вайцеховский снял полностью, пригласив весь русский бомонд. По этому поводу Яну приодели и, по выражению Олега, «нагламурили» какие-то модные стилисты и визажисты. Яне до тошноты не хотелось идти, но она даже не пыталась сопротивляться. Но все равно умудрилась взбесить Олега. Уже перед выходом из дома она, стоя у зеркала, разглядывала свое отражение: черное строящееся платье с вырезом на спине, туфли на высоченной шпильке, высокая прическа… да, красиво, но Яна себя не узнавала, отчего взгляд ее был, видимо, тусклым и унылым. Заметив это, Олег, проходя мимо с раздражением бросил:

— Детка, ты аутизмом не страдаешь? Что у тебя с лицом? — и Яна вздрогнула, поймав себя на том, что зря расслабилась. Дошло до того, что даже неправильное выражение лица могло спровоцировать ссору. Теперь достаточно простого взгляда в зеркало. Скандалов Яна боялась с детства. Бесконечные претензии, предъявляемые ее матерью ко всем — к отцу, к ней, к коллегам и соседям, в считаные минуты перерастали в истерику, которая длилась не один час, и Яна всю жизнь изо всех сил старалась избегать конфликтов, помятуя о том аде, в который ее погружали выходки матери. Яна предпочитала мириться с тем, что ей не нравилось, пережидать и терпеть.

По возвращении в Москву оказалось, что терпеть придется часто и помногу. Не только в Москве, где подобралось откровенно неприятное Яне общество, которому Олег официально представил Яну как свою жену. Состояло это общество из российских олигархов и их скучающих жен, обсуждающих способы траты денег мужей.

А потом был Лондон, Кипр, Швейцария, Бельгия — везде Олег возил с собой Яну. «Как чемодан», — думала она, глядя в иллюминатор очередного самолета или в окно номера отеля. Вайцеховский скупал недвижимость в Европе и, не смотря на то, что он развел бурную деятельность в одной из самых активных партий России, явно собирался в обозримом будущем перебраться в Европу. Яна никогда не спрашивала Олега о том, чем конкретно он занимается. Знала только, что он владеет огромным холдингом, в состав которого входили какие-то заводы и предприятия, связанные с добычей и производством хрома. Месторождения находились на севере России, в Коми, но Олег там почти никогда не бывал. Встать на ноги в свое время ему помог отец — бывший член ЦК КПСС, его имя было все еще на слуху, и отчасти поэтому Олег носил фамилию матери, погибшей в автокатастрофе двадцать лет назад. С отцом Олег почти не общался, потому что последние десять лет он жил преимущественно в США, а туда Олега судьба не заносила.

Несмотря на то, что о свои дела Олег никогда с ней не обсуждал, а Яна не прислушивалась к разговорам мужа по телефону, по отдельным комментариям она все равно знала больше, чем хотелось бы. Траектории движения денег, принципы лоббирования властью интересов бизнеса, подоплеки возникающих в стране ситуаций — все это становилось понятным и совсем ей не нравилось.

В Москве, а вернее, на Рублевке, Яне почти никогда не удавалось остаться одной. Ей ужасно хотелось встретиться с Дашкой, но все не получалось, потому что первым делом она ехала к маме, а потом их опять куда-то уносило. Марине Ивановне Олег купил дом в черте Королева. Шикарный дом. С соснами на участке. К дому прилагалась домработница. И теперь Марина Ивановна была истовой поклонницей Вайцеховского. О нем она говорила с таким восторгом, что Яне становилось неудобно слушать.

А что до Дашки, то всякий раз, когда она собиралась с ней встретиться, выяснялось, что именно в это время надо куда-то ехать с Олегом или как раз в это время должен был приехать очередной дизайнер, заказанный Олегом, и Яне начинало казаться, что он нарочно ограждает ее от общения с единственной подругой, и вообще от всего, что связывало ее с прошлой жизнью. Вайцеховсий очень ревностно относился к ее прошлому, и было понятно почему. Потому что ее прошлое целиком и полностью было связано с Антоном. И Олег знал, что к нему она никогда не будет относится так же. Ни к нему, ни к кому-либо другому. Это его злило. И он, как казалось Яне, поставил себе цель заставить ее любить себя, или хотя бы привязать к себе механически, создать такую степень зависимости, из которой невозможно вырваться.

В общем, Янина жизнь изменилась до неузнаваемости. В ней не было больше ни профессии, ни друзей, ни родительской квартиры в Королеве, ни привычных дел и маршрутов, личной свободы, словом, ничего из того, что было ей дорого. Но и ничего из того, что мучало ее последние годы.

Поздней осенью, в один из приездов в Москву, Яна выкроила день и поехала, наконец, на Пролетарку. Олег был явно недоволен, но запрещать не стал, поскольку Яна уверила его, что только заберет оттуда свои документы и кое-какие фотографии.

Выйдя из машины у подъезда, Яна огляделась. Ничего не изменилось. Та же лавочка, на ней, похоже, те же старушки. Детская площадка во дворе — качели, горка. Снег блестит под оранжевым фонарем. В подъезде сделали ремонт, стены были выкрашены в отвратительный зеленый цвет, все еще пахло краской. Поднимаясь на лифте на четвертый этаж, Яна нервно перебирала ключи, руки дрожали. Оказавшись перед дверью квартиры, она чуть помедлила, собираясь с духом, и открыла дверь.

На нее пахнуло затхлым воздухом замкнутого пространства. Яна вошла. Осторожно ступая, обошла квартиру. Все в ней оставалось таким, как она помнила. На кухонном столе осталась стоять чашка, из которой она перед отъездом в Анси пила кофе. Ее сердце сжалось. Здесь было ее место. Даже тот ад, через которой ей пришлось пройти после исчезновения Тоси показался ей теперь как-то ближе, осмысленнее, чем нынешняя жизнь.

Яна прошла в комнату, присела на стул у компьютера, аккуратно сняла туфли на высоченных каблуках и с силой швырнула их об стену напротив. Потом откинулась на спинку и закрыла глаза. В горле стоял ком, но даже заплакать не получалось, потому что она ужасно злилась на себя. Как бы ни было тяжело, у нее была ее жизнь, ее судьба, ее карма, и пытаться выпрыгнуть из нее было ужасной ошибкой. Что теперь делать? Яна не знала.

Совершенно очевидным было то, что так просто Олег ее не отпустит. То, что становилось его добычей он никогда не выпускал из рук. Такова была его природа — природа хищника. Даже подумать о том, как ему сказать, что она больше не может жить с ним, было страшно. И Яна решила, что надо просто хорошенько обдумать, что теперь делать, но не сейчас. Сейчас надо привести в порядок свои мысли, чувства и эту квартиру — все, что осталось от прошлой жизни.

Несколько часов Яна тщательно убиралась. Вытирала пыль, мыла полы, разбирала вещи. Рабочее место Тоси она оставила на потом. И только когда квартира была проветрена и пахла мылом и моющими средствами, присела за его рабочее место. Поставила на стол пустую картонную коробку и, выдвинув первый ящик стола, стала по одной осторожно доставать оттуда все бумаги, конспекты, записи. Каждую она перечитывала или хотя бы пролистывала и осторожно складывала в коробку. Перелистывая очередную тетрадь, Яна наткнулась на запись, судя по всему, одну из последних. Это был черновик докладной записки. Тосин почерк был рваным, писал он, будучи сильно уставшим. Яна перечитывала эту тетрадь не один раз, мало что понимая в многочисленных графиках и уравнениях. Она открыла тетрадь где-то в середине и прочитала:

«1. Дополнительные параметры для учета корреляции на расстоянии?

2. Детерминизм?

То есть, это две гипотезы, которые получают неравенства Белла, и, следовательно, конфликт с квантовой механикой:

отдаленные корреляции могут быть поняты представлением о дополнительных параметрах, относящихся к отделенным частицам, в духе идей Эйнштейна, когда отдельные объекты имеют отдельные физические реальности.» — дальше какие-то формулы, а потом, обведенный в овал текст: «Квантовая телепортация переносит квантовое состояние системы и ее корреляции в другую систему.»

Яна перевернула страницу. Сверху размашистым почерком было написано «Вт, 12.00 Калугин, 14.30 лекция», потом опять формулы, а внизу страницы большими печатными буквами: «Поскольку на ином уровне реальности времени нет, то ничего и не произошло.»

Она перечитала эту фразу несколько раз. Потом прошла на кухню, достала из сумки блокнот и аккуратно переписала ее. Тося говорил об этом. Может быть, во время их прогулок по Крутицам, может прямо здесь, в этой комнате. Он всегда находил слова, чтобы объяснить ей любую, даже самую сложную вещь, простыми словами. Так, что даже ребенок понял бы. Она помнила, как он говорил о странностях квантового мира, где нет ничего из привычных понятий, где не работали никакие законы нашего мира, где не было даже времени, где путались спины фотонов, и это был понятный ему мир, его мир. И он пытался рассказать об этом, объяснить, донести одному ему известные чудесные знания. Он был на пороге прорыва. Он был гением. И тут Яна поймала себя на этом «был». Таком страшном, необратимом прошедшем времени.

Но ведь ПОСКОЛЬКУ НА НЕКОТОРЫХ УРОВНЯХ РЕАЛЬНОСТИ ВРЕМЕНИ НЕТ, ТО ТАМ НИЧЕГО И НЕ ПРОИЗОШЛО. А значит, он жив. Где-то жив. Там ничего не произошло. Там они вместе, и нет никакой Рублевки и Ниццы, нет никакого Вайцеховского, Господи, нет ничего из того, во что превратилась ее жизнь, всех этих откосов и разбитых машин у обочин, и всех этих таблеток и контрольных выстрелов в голову, смерти нет, ТАМ НИЧЕГО НЕ ПРОИЗОШЛО. И Яна разрыдалась. Она плакала так горько, так безутешно, как никогда за последние годы, потому что вдруг четко поняла, что никогда, никогда не расстанется с Антоном — ни с живым, ни с мертвым.

Звонок телефона выбросил Яну из прострации, и оказалось, что она все еще сидит, уронив голову на руки, прямо за столом. Звонил Олег. Спрашивал, какого черта она там так долго возится и почему у нее такой вялый голос. Яна ответила, что жутко устала и, наскоро заклеив коробку скотчем, поспешила домой. Вернее, в то место, где она теперь жила. Такое место было не одно, но нигде Яна себя не чувствовала как дома.

Слишком большую степень несвободы создал ей Вайцеховский. А ведь дом — это как раз то место, где можно быть собой. Яна же постоянно находилась в напряжении. Любое ее волеизъявление Олег воспринимал как личное оскорбление. Он осознанно ее ломал. Рядом с ним должна была находиться только абсолютно покорная, безвольная жена, и Яна недоумевала, почему он выбрал именно ее. Зачем он годами ее обхаживал, добивался, в то время как огромное количество женщин почли бы за счастье принять абсолютно любую удобную ему форму, только бы иметь все те блага, которые он предлагал.

До февраля Олег с Яной оставались в Москве, что с одной стороны было неплохо, Яна устала от бесконечных перелетов, а с другой стороны, Олега в ее жизни было больше, чем хотелось бы, и она очень устала от необходимости постоянно напрягаться, подстраиваясь под него и опасаться вспышек его ярости. Хотя Москва теперь тоже стала каким-то незнакомым городом. Она передвигалась по ней по иным маршрутам, чем раньше и общаться приходилась совсем с другими людьми. Чтобы как-то отвлечься, она взялась учить иностранные языки — немецкий и французский. С ней занимались очень толковые репетиторы, и дело пошло довольно бойко. С Дашкой встретиться по-прежнему не получалось. Всякий раз, когда она заикалась об этом, Олег озадачивал ее якобы очень важными делами типа встреча с дизайнером, поход с ним в ресторан или необходимость принимать гостей. Созванивались они с Дашкой редко, что и понятно — у нее была своя жизнь, настоящая, полная друзей, работы, личной жизни. Жаловаться на жизнь в разговорах с ней Яна не хотела, это выглядело бы уже полным безумием, ведь формально ее жизнь была очень неплоха, и Яне не хотелось, чтобы единственная подруга считала ее вечно ноющей и ничем не довольной слабачкой.

Как-то раз Яна спросила у Вайцеховского как дела у Мишани с его проектом, в надежде на то, что удастся пригласить Мишаню в гости. Очень хотелось увидеть знакомое лицо, пообщаться с человеком из прежней жизни. Но Олег, конечно, и слушать об этом не хотел. С явным раздражением сказал, что здорово разочаровался в Мишане, что результатов, заявленных им нет, и, наверное, с этим проектом пора заканчивать. Яна перепугалась. Проект был делом всей жизни Антона. Неужели Мишаня не сможет или не успеет довести его до конца? Она твердо решила встретиться с Мишаней, чего бы это ей не стоило, даже если Олег будет против, а он будет против, потому что все, что было связано с Антоном, страшно его раздражало. Но ничего не вышло. Уже на следующий день, второго февраля, Вайцеховский заявил, чтобы она собирала вещи — вечером они летят в Лондон. Больше она не спрашивала у него о делах в лаборатории, боясь лишний раз напомнить и надеясь, что он забудет о своей угрозе.

Весной все стало еще хуже. Контроль со стороны Вайцеховского стал совершенно невыносимым. Он прослушивал ее телефон, следил за всеми ее перемещениями, требуя подробного отчета за каждые лишние полчаса ее отсутствия. Он завинчивал все гайки, одну за другой. К концу апреля Яна отчетливо поняла, что надо развестить. В принципе, это было ясно давно, но Яна страшно боялась даже намекнуть на это Олегу. Теперь же стало ясно, что она либо переступит через этот свой страх, либо погибнет. И Яна решилась.

Они только что вернулись из Ниццы, момент был подходящий. Просчитав все варианты, Яна решила, что лучше поговорить именно в Москве, потому что будет, куда уйти. На Пролетарку, домой. К себе домой. Весь день Яна готовилась. Подбирала слова, пыталась уговорить себя не бояться. Ведь ничем конкретным он ей не угрожал, ее страхи были иррациональны, просто на интуитивном уровне она чувствовала исходящую от него угрозу, но уговаривала себя, что бояться нечего. Не убьет же он ее в самом деле?

Последние несколько дней Яна изо всех сил старалась ничем не раздражать Вайцеховского, и настроение у него было, вроде, нормальным. Но когда она, сидя в гостиной на диване, услышала, как его машина заехала на подъездную дорожку и хлопнула дверца, она растерялась и занервничала.

— Я дома, — крикнул Олег, проходя через холл.

— Привет, — отозвалась Яна, и собственный голос показался ей неестественно тонким. Олег, должно быть, тоже уловил в нем что-то странное, потому что тормознулся на полпути к кухне и заглянул в гостиную.

— Все нормально? — быстро оглядев комнату, спросил он.

— Да, все хорошо. Ужинать будешь?

— А что у нас на ужин?

— Я, честно говоря, не спрашивала. Думала, ты утром Инне дал распоряжения.

— Дал, но уже не помню, какие, — он плюхнулся рядом с ней, поцеловал в щеку,

— Ты чего такая…?

— Какая? — она непроизвольно поежилась.

— Ян, в чем дело? Я же вижу, что-то не так, — и она ужасно испугалась, что даже на этой стадии он сразу ее вычислил. Но раздумывать и отступать было невозможно. Надо говорить, и будь что будет.

— Олег, — она опустила голову, собираясь с силами, потом посмотрела ему прямо в глаза, — Надо поговорить.

— Что еще? — он слегка отстранился, чтобы лучше видеть ее. «Ну все, — промелькнуло у нее в голове, — Пан или пропал».

— Олег, только я прошу тебя, выслушай. Много времени это не займет. Я знаю, ты не хочешь слушать, если я говорю что-то, что тебе не нравится, но пожалуйста, все же послушай.

— Ну все, говори уже, — сказал он резко, и Яна испугалась, что он, как всегда, просто встанет и уйдет. И не будет с ней разговаривать несколько дней, поэтому быстро продолжила:

— Олег, мне кажется, что я тебя все время раздражаю. И еще мне кажется, что я не могу быть… стать такой, какой ты хочешь меня видеть. И, наверное, я не могу относится к тебе так, как ты того заслуживаешь. Но Олег! Ты все про меня знал изначально. Ты знал, что я не самый легкий человек, что я все время рефлексирую, что у меня много, что случилось в жизни такого, что теперь нелады с психикой. И детей у нас, скорее всего, не будет. В общем… я не смогу сделать тебя счастливым. А еще, — она отчетливо видела, что его лоб прорезала вертикальная морщинка, это очень плохой знак. И глаза сощурились и побелели. Поэтому она быстро продолжила, — А еще я все время боюсь тебя чем-то разозлить. Ты очень давишь, и я несчастна. Не из-за тебя, нет! Видимо, я просто уродка и не могу быть счастливой, не умею. Да не важно. Олег! Я хочу развестись. Вот, я это сказала. Отпусти меня. Пожалуйста, — закончила она почти шепотом и опустила глаза. Вайцеховский резко встал и, нависнув над ней, взял за подбородок, развернул к себе и заговорил страшным, свистящим шепотом глядя Яне в глаза:

— Значит так, слушай меня внимательно. Никакого развода не будет. Никогда. Во-первых, потому что я этого не хочу. Во-вторых, потому что у меня складывается карьера в политике, и развод мне не нужен. Более того, мне казалось, что я делаю все, чтобы тебе было хорошо, — Яна видела, как ходят желваки на его щеках, как он сжимает и разжимает кулак левой руки, глаза ее расширились, — Я покупаю тебе шикарные дома, шмотки, драгоценности, нанимаю прислугу, катаю тебя по миру на собственно самолете! Ты совсем охерела? Что тебе еще надо, а? Взамен я прошу только уважения и смирения. Потому что я тут главный, я принимаю решения, я беру на себя ответственность. По-твоему, я слишком многого прошу, а? Значит так, вопрос закрыт. Поняла?! — заорал он так, что она подпрыгнула на диване, — Больше я никогда не хочу слышать ни одного, слышишь, ни единого слова на эту тему! Все! — он оттолкнул ее так, что она утонула в спинке дивана и, резко развернувшись, быстро вышел.

Яна долго сидела, боясь пошевелиться. В голове у нее лихорадочно прокручивались слова Олега, снова и снова. Сердце бешено колотилось. Долго, очень долго Яна пыталась успокоиться, объяснить себе, что ничего страшного не произошло, что его реакция вполне понятна. «Ничего, пройдет время, он успокоится, и тогда мы к этому вернемся», — говорила она тихим шепотом, прижимая руки к груди, но страх был гораздо больше, чем любая из возможных перспектив. Более того, теперь стало окончательно ясно, что варианта как-то смириться и остаться с Олегом нет. Это невозможно. А только что он дал ей понять, что варианта уйти у нее тоже нет. То есть, вариантов нет никаких. «Да что ж это? — в отчаянии думала Яна, — Почему я опять оказалась загнанной в угол? Где я не там свернула?» И впервые ей в голову пришла отчетливая мысль: «я больше не могу», и она повторяла и повторяла ее, свернувшись на диване, обхватив колени руками, минуты складывались в часы, весь дом затих, а она все сидела, глядя в одну точку и одними губами повторяла: «я больше не могу».

Но оказалось, что может. Уже на следующий день Вайцеховский озвучил Яне новые правила их совместной жизни. Он официально уведомил ее о том, что отныне будет контролировать каждый ее шаг. Следить за всеми передвижениями, прослушивать все разговоры, читать переписку. Кроме того, он категорически запрещает ей встречаться с Дашкой и Евой. К ней будет приставлен охранник, который будет везде ее сопровождать. С ее телефона, ноутбука и планшета были удалены все аккаунты в соцсетях.

— И если я узнаю, что ты за моей спиной что-то там планируешь, что ты обсуждаешь с кем-либо подробности нашей личной жизни, то… шаг влево-шаг вправо, стреляю без предупреждения. Нет, не волнуйся, убивать я тебя не буду, — он по-акульи улыбнулся, — Но, поверь мне на слово, ты пожалеешь. Все ясно? — он погладил ее по голове, — Оставь свой гонор, детка. Он тебе сильно жить мешает. И не вздумай со мной бодаться. Все понятно? — Яна кивнула и, когда он вышел, сразу начала обдумывать план бегства.

Как-то еще в школе она прочитала роман Стивена Кинга «Роза Марена», который ей совсем не понравился. Но теперь почему-то всплыл в памяти. Главная героиня бежит от мужа-тирана. Вот так банально. Плохо то, что если бы не мистические события в ее жизни, ничего бы у нее не вышло. Но попробовать стоило. Потом Яна ругала себя за то, что не сбежала в тот же день. Сразу, после того, как Вайцеховский зачитал ей приговор. Потому что уже вечером того же дня их дом наводнили какие-то люди. Они разместили камеры везде, включая ванные комнаты, поставили жучки, а комнату охраны забили мониторами. Кроме того, приехал некий мрачный тип, представился Игорем Воропаевым и заявил, что Вайцеховский нанял его в качестве начальника охраны.

Вайцеховский не соврал: теперь с Яны глаз не спускали. В прямом смысле слова. Вайцеховскому докладывали абсолютно обо всем, что она делала в течение дня. Это был ад. Яна понимала, что он сделал ставку на то, чтобы ее сломать. Создать настолько непереносимые условия существования, чтобы единственным способом выжить для нее было смириться. А раз он так решил, то никогда не передумает. Но Яна знала, что не смирится.

Ограничение личной свободы она переносила максимально тяжело. Проще было бы голодать, жить на вокзале, бомжевать, всё что угодно, только не это. Через месяц неустанного прессинга Яна слегла. В один прекрасный день она просто перестала видеть стимул даже для того, чтобы утром встать с постели. Вайцеховский сначала орал, потом прислал к ней психиатра, который сделал какой-то укол и выписал таблеток. Следить за тем, чтобы Яна их принимала назначили управляющую. Некую Ирину. Через неделю Яну поставили на ноги. Она плохо соображала, ей все стало приятно-безразлично, но она передвигалась по дому, ела, спала, смотрела телевизор. Вайцеховский бесился, называл ее кабачком. Антидепрессант заменили на более мягкий. Яна стала мыслить яснее, и тут же вернулась к планированию побега.

В апреле, когда первая оттепель смыла с Москвы остатки грязного снега, она решилась. Плюсом ее положения было только то, что теперь Вайцеховский не таскал ее за собой по всему миру. Видимо, опасался, что не уследит там за ней. К тому же, к жене сумасшедшего российского олигарха в правоохранительных органах любой страны, наверное, отнеслись бы с пониманием, и связи Вайцеховского вряд ли ему бы там помогли. Здесь же, в Москве, а особенно в Королеве, Яна чувствовала себя гораздо комфортнее и надеялась затеряться в огромном городе, где у нее все же оставались какие-то друзья, коллеги, знакомые, просто добрые люди.

Свой план она привела в исполнение утром третьего апреля. Предыдущие несколько дней она старалась быть как можно более покладистой, чтобы Вайцеховский расслабился и перестал ее мониторить. После завтрака Яна как бы невзначай сказала, что хотела бы съездить к маме. Олег кивнул и сказал, что ее свозит Игорь. Это было не очень хорошо.

Игорь казался Яне самым опасным из всего Олеговского персонала. Бывший спецназовец, он был, видимо, за что-то сильно благодарен Вайцеховскому. Служил не за страх, а за совесть. Яна ничего с собой не брала. По дороге попросила завести ее в супермаркет, купить маме продуктов. Игорь ходил за ней хвостом, вез тележку. Как бы невзначай, Яна на выходе подошла к банкомату и сняла наличных — немного, чтобы не вызывать подозрений. Но на какое-то время жизни в бегах должно было хватить.

Приехав в Королев, в новый дом Марины Ивановны, Яна представила их с Игорем друг другу, предложила ему чайку, но он вежливо отказался и ушел сидеть в машину. Марина Ивановна щебетала, оживленно делилась впечатлениями о пребывании в дорогущей частной клинике, куда ее пристроил Олег, восторгалась новой домработницей и британским вислоухим котом, таращившем на Яну желтые глаза. Погода была чудесной, и Яна предложила маме погулять полчасика. За ворота они вышли вместе, под ручку. Яна помахала рукой Игорю, что они, мол, тут недалеко с мамой пройдутся. Он кивнул. И Яна с мамой направились по дачной улочке в сторону леса.

— Что ты такая сегодня дерганая? — спросила Марина Ивановна, чувствуя, как Яна локтем прижимает ее руку. — Все нормально, ма, — машинально ответила Яна, борясь с желанием обернуться. Они свернули на тропинку, ведущую к железнодорожной станции.

— Знаешь, мне очень нравится этот дом. И от нашей бывшей даче совсем близко, — Марина Ивановна говорила быстро, не делая пауз, — Я тут все-все знаю. И до Франи всего пять минут. Помнишь Франю?

— Помню. Как у нее дела?

— Ой, отлично, в мае ее дочь прилетит с мужем, они в Испании живут, не хухры-мухры, Франя так ждет, так ждет. Зятька-то она еще не видела. Тоже, говорит, богатый, как твой. Но дома он Фране, конечно, не купил. А твой Олег! Ой, какой же золотой человек! Как тебя любит…

Яна ее уже не слышала. Тропинка забирала влево. От машины они отошли метров на двести, Игорь их видеть уже не мог, если только не пошел пешком вслед. Яна оглянулась. Нет, не пошел. Тогда он остановилась, высвободила руку и, развернув мать к себе, быстро заговорила:

— Слушай, мам. Этот человек, Игорь, который меня привез, приставлен за мной следить. Мне необходимо от него сбежать. Прямо сейчас. Умоляю, ни о чем не спрашивай. Я потом с тобой как-нибудь свяжусь. А сейчас мне надо уйти. Пожалуйста, постой здесь еще минут десять и потом потихоньку иди домой. Игорь спросит, где я, скажешь, что пошла на станцию, а почему — ты не знаешь. Поняла?

— Ты с ума сошла? — округлила глаза Марина Ивановна.

— Нет, мам, не сошла. Но сойду, если прямо сейчас не уйду. Умоляю тебя, не поднимай шума, просто постой здесь десять минут, и все.

— Яночка, — начала Марина Ивановна плачущим голосом, — Доча, да что с тобой? Ну перестань, ты меня пугаешь…

— Ничего страшного не происходит, просто так надо. Все, мам, больше не могу. Я пошла, — и Яна, развернувшись, быстро направилась по тропинке в сторону станции. На ходу достала телефон и выбросила его, не глядя, в кусты. Оглянулась. Мать стояла там же, где она ее оставила. Дойдя до ближайшей развилки Яна взяла левее, не на станцию, а в сторону дачного поселка. Она шла все быстрее, почти бежала.

Вот уже за деревьями замаячили первые дома. Яна вынырнула из леса на дорожку, шедшую вдоль заборов, огляделась: никого, и быстро пошла в сторону Королева. Главное — добраться незамеченной до города. А уж там она будет как рыба в воде. Заборы слева закончились, впереди, метрах в ста, показался первый многоэтажный дом. Яна еще прибавила шагу.

Лавируя между припаркованных машин, она прошла по проезду, вышла в следующий двор и пересекла его наискосок. Еще один двор, а дальше — проспект Космонавтов. Там Яна планировала сесть на автобус или маршрутку и доехать до центра. Дальше — как пойдет. До темноты можно было бы отсидеться в каком-нибудь кафе, потом переночевать у бывшей соседке по дому — тети Кати. О ней Олег точно ничего не знал. Тетя Катя очень любила Яну с самого детства. Эта была милейшая старушка. Жила со своей глухонемой дочерью Ольгой — улыбчивой женщиной лет пятидесяти, работавшей сиделкой в городской больнице. Последние два года Яна ничего о них не слышала, но очень надеялась, что тетя Катя жива-здорова, и она застанет ее дома.

Если нет — были еще варианты. На худой конец можно было бы уехать из Королева на автобусе в любую сторону, в любой город. Ночевать в гостиницах. Не пользоваться банковскими картами, паспортом, не выходить ни с кем на связь. Осесть где-нибудь в провинции, найти любую работу, хоть посудомойкой, только без официального оформления. Снять комнату. А дальше — как пойдет. Олег со временем успокоится, перестанет ее искать. В конце концов у него полно других дел. И ее сочтут пропавшей без вести. Как Антона. Как Тосю.

Яна стояла, на всякий случай, спрятавшись за углом киоска рядом с остановкой. Автобуса все не было. Время, казалось, остановилось. Мимо проходили люди, они говорили о чем-то, мамаши катили коляски с детьми, воробьи чирикали, купались в талых лужах. С точки зрения Олега она совершила непоправимый поступок. Если что-то пойдет не так, и его люди ее поймают, то он… он… Яна понятия не имела, что конкретно он сделает, но от одной мысли об этом где-то в груди будто сворачивался живой, шевелящийся комок страха. Она старалась об этом не думать, чтобы оставаться собранной и не наделать ошибок. Вот вдалеке показался автобус. Яна выждала, пока он отъедет от светофора и сделала шаг из своего укрытия в сторону проезжей части. И тут же услышала визг тормоза. Со встречной полосы, немыслимо подрезав сразу несколько машин, навстречу вылетела черная машина. За рулем был Игорь.

Как в замедленной съемке Яна видела, его абсолютно спокойное лицо через опущенное стекло. Она не успела ничего предпринять, только рефлекторно сделала шаг назад, но он уже вылетел из машины, брошенной прямо на автобусной остановке. Не обращая никакого внимания на возмущенные крики и гудки автобуса, в три прыжка подлетел к ней и, схватив за руку, поволок за собой. Буквально швырнул на заднее сиденье, скользнул за руль и, щелкнув центральным замком, рванул с места.

За всю дорогу Яна не проронила ни слова. Игорь гнал как бешеный. Пролетал на красный свет, на МКАДе петлял из ряда в ряд так, что Яна сидела, вцепившись в подлокотник двумя руками. Затормозив у дома, он вылез из машины, саданув дверью изо всех сил, открыл заднюю дверь и протянув Яне руку, практически вырвал ее с заднего сиденья. Яне уже не было страшно. Поздно было бояться. Игорь шел сзади. Зайдя в дом, Яна прошла в гостиную и, не раздеваясь, упала на диван. Игорь остановился напротив, расставив ноги. Яна смотрела сквозь него. Игорь молчал.

— Ты случайно меня нашел, — наконец сказала она.

— Нет, — покачал головой Игорь, — Не обольщайтесь. У Вас жучок в часах. — Что? — Яна перевела взгляд на запястье. Точно. Часы. От Картье, черт бы их побрал. Яна одним движением сорвала их с руки и швырнула на пол. Игорь криво усмехнулся.

— Ну? — закричала она, — Что стоишь? Беги, докладывай хозяину! Пес!

— У меня приказ глаз с Вас не спускать, — все еще усмехаясь, сказал он, — Вот я и не спускаю.

В глубине дома хлопнула дверь и Яна услышала дробные шаги на лестнице. Вайцеховский пересек гостиную быстрым шагом, на ходу бросив вопросительный взгляд на Игоря, и подошел вплотную к Яне.

— Ты хочешь знать, как он меня поймал? — спросила Яна, ощущая внутри только усталость и опустошение.

— Нет, — холодно ответил Вайцеховский, — Но суть дела мне уже доложили. Свободен, Игорь, — бросил он через плечо.

— Я арестована?

— Не смешно, — Олег выждал, пока шаги Игоря не затихли и не хлопнула входная дверь, затем присел рядом с ней на диван, — Я думал, мы договорились, — странно-спокойным голосом продолжил он, — Если ты чего-то не поняла, это не мои проблемы. Но я повторю, мне не сложно. У тебя нет ни единого шанса. Даже не пытайся.

— А то что?

— А то что? — переспросил Вайцеховский и только теперь Яна поняла, в каком он бешенстве, — Я скажу тебе, что! Я уничтожу всех, кто тебе дорог. Твою мать, мать Антона Крутова, Мишаню, твою подругу Дашку, кстати, ты знаешь, что она беременна? А твою жизнь я превращу в ад. Поняла меня, тварь?! — Он уже орал, Яна вжалась в диван, закрывая лицо руками, — Ты, сука, совсем охерела?! Тебе со мной плохо?! Со мной?! А когда тебе хорошо было? Тебя никогда ничего не устраивает, потому что быть вечно ноющей несчастой идиоткой — это твой блядский выбор! Тебя прет от этого, да? Но ничего, я из тебя эту дурь выбью! Любой ценой! — он замолчал, дыша так, словно бежал. Чуть выровняв дыхание, он продолжил, немного спокойней, но со страшным, безумным пришепетыванием, — Довела меня, сука. В общем так, это было последнее предупреждение. Поняла?! — и он врезал кулаком в спинку дивана рядом с ее лицом. Яна отвернулась, кулак просвистел в миллиметре, волосы упали на лицо, она сжала губы, чтобы не закричать и зажмурилась изо всех сил. Потом услышала удаляющиеся шаги. Выждала немного и открыла глаза. Ее трясло, руки дрожали. Сердце бешено колотилось. Она попыталась встать, но закружилась голова, и она упала назад, на диван. «Господи, что делать? — загнанно думала она, — Что делать? Надо успокоиться. Для начала надо успокоиться. А потом я подумаю. Не сейчас».

На Яну накатило дежавю. Это все уже было, было. Она вот так же сидела, обхватив голову руками, так же раскачивалась и так же повторяла себе, что подумает потом, не сейчас. «Я застряла в этой реальности, — думала она, — и мне здесь не нравится. Я кот. Тот самый кот в коробке, о котором говорил Антон. Живомертвый кот».

До середины лета Яна старалась быть шелковой. Она была, как могла, мила с Олегом, ни в чем ему не противоречила, не возражала. На проявления его авторитарности старалась не реагировать, на приказной тон не обижалась. Какой в этом смысл? Все равно она от него уйдет. Яна даже обнаружила в себе некоторые актерские качества. Теперь лицемерно улыбаться за обедом, представляя себе, как она всаживает вилку ему в шею, для нее уже не составляло труда. А все свободное время она обдумывала новый план бегства.

Теперь она решила сделать это в Европе. Там у Вайцеховского, конечно, не было таких связей, как в Москве. Там он побоялся бы нарушать закон и иметь дело с местной полицией. Публичный скандал ему был не к чему, особенно, если учитывать тот факт, что его политическая карьера шла в гору.

Местом побега Яна выбрала Францию. Там они бывали часто, особенно в Ницце, и Яна более-менее там освоилась. По крайней мере, она знала, где находится полицейский участок и как связаться с консульством. В начале августа Олег улетел по делам на север, а потом планировал отдохнуть недельку на Лазурном берегу. Накануне отъезда он заявил Яне, что Игорь проводит ее до Ниццы, и она встретятся там через несколько дней. Яна кивала, улыбалась и, стоя в дверях, махала вслед его машине.

Помятуя о камерах, которыми был теперь нашпигован весь дом, Яна очень аккуратно подготовилась. Выписала телефоны всех служб, которые могут ей понадобится, собрала вещи, стараясь выбирать больше спортивных, сняла со счета три тысячи евро. Это, конечно, Олег заметит, но Яна придумала легенду о необходимости срочно погасить очередной мамин долг. Марину Ивановну она предупредила, наплетя ей какую-то невероятную историю. И все, вроде, было сто раз просчитано, телефон, часы, все украшения она оставила дома, проскользнула мимо всех камер, но на свободе Яне удалось провести всего полчаса.

Она едва успела пройти два квартала, петляя по проездам между домами, как в узкий переулок одновременно с двух сторон вылетели две машины. В одной из них за рулем сидел Игорь, в другой Олег. Яна прижалась к каменной стене и, опустив голову, стала ждать. Подошел Вайцеховский, схватил ее за руку, поволок в машину. Дома он прижал ее к стене и свистящим от гнева шепотом (тут он себя контролировал, опасался соседей) сказал, что все, его терпение лопнуло. Он предупреждал ее, что прошлый раз был последним? Предупреждал. А значит, так и будет. В подробности карательных действий он вдаваться не стал, просто ушел, хлопнув дверью.

А на следующий день ей позвонил Мишаня и сказал, что Дашка в больнице. Утром, когда она ехала на работу, ее подрезал какой-то урод, и она въехала в столб. У нее сотрясение мозга, сломаны обе ноги. Ребенок, вроде жив, но врачи пока ничего не обещают.

Телефон выпал из Яниных рук. Первые несколько минут она пыталась убедить себя, что это совпадение, что этого не может быть, но в глубине души уже с первых Мишаниных слов она знала правду, знала, что это сделал Вайцеховский. Весь день она бессмысленно прометалась по дому. Позвонила Дашкиной матери, потом в больницу. С врачом поговорить не удалось, в регистратуре отвечали стандартно: " Состояние средней тяжести». Когда Олег вернулся вечером из ресторана, где он ужинал с кем-то из Газпромовцев, Яна встретила его в холле. Он молча прошел мимо нее, Яна бросилась следом.

— Олег! — он быстро поднимался по лестнице на второй этаж и не оборачивался, — Олег, постой, — Яна бежала за ним, протянула было руку, чтобы дотронуться до его плеча, но побоялась это делать, — Олег, ну постой, пожалуйста! — он, расстегивая на ходу рубашку, прошел через холл второго этажа в свою спальню, Яна попыталась еще раз, — Олег! — он обернулся, и Яна увидела его лицо. Он улыбался. Смотрел на нее и улыбался. А потом подмигнул и захлопнул у нее перед носом дверь.

Больше Яна никогда не пыталась бежать. Прошел год. После инцидента во Франции Олег пригласил к Яне психиатра, и тот выписал ей какие-то серьезные антидепрессанты, от которых Яна все время была как в тумане.

Шли дни, недели, месяцы. Они куда-то перемещались, приходили и уходили гости, менялась прислуга, машины, времена года. Яну ничего не интересовало, кроме, пожалуй, здоровья Дашки. В больнице она пробыла две недели, потом ее выписали и еще три месяца она пролежала дома, пока не срослись переломы. Со своим бойфрендом они расписались за неделю до родов. Теперь у Дашки был сын Андрей. К счастью, авария, виновника которой так и не нашли, не повлияла на ребенка, и это было единственное, что держало Яно на плаву.

Не то, чтобы Яна во всем винила себя. Последнее время ей стало казаться, что она просто проживает не свою жизнь. Ее настоящая жизнь закончилась с исчезновением Тоси. До встречи с ним, насколько она помнила, жизнь тоже была настоящей: в ней был отец с его волшебными историями, школа, друзья, институт. Потом — Антон. А потом ее жизнь развернулась на крохотном пятачке, она и не заметила, как это произошло, и вдруг стало пусто. Потому что она настоящая осталась там, то ли в прошлом, то ли в какой-то другой реальности, а в этой жизни ей не было места. И зря, ох, зря она пыталась чем-то заполнить эту пустоту. Какой Олег? Зачем? И неужели он не понимает, что ни по доброй воле, ни насильно ее нельзя заставить вернуться к жизни. Она бы и рада, но как? Это невозможно. Если бы остаться там, в заснеженной Москве, на Крутицах, вечно бродить вдоль деревянных домов и соборов за руку с Тосей. Все чаще она думала о смерти. Потому что здесь, в этом мире, надежды вернуть свою жизнь не было, а там… кто знает, а вдруг?

Как-то в самолете, бездумно листая какой-то журнал, Яна наткнулась на статью об островах Ньюфаундленд и Лабрадор. Ее взгляд сразу зацепился за текст. Она вспомнила, что Тося хотел и даже искал способы открыть филиал своей лаборатории именно там. Он говорил, что высчитал наиболее подходящие места для проведения своих экспериментов, и оптимальным местом был именно Ньюфаундленд. Яна внимательно прочитала статью, к которой прилагалось множество изумительных фотографий: изрезанные берега фиордов, скалы, хвойные леса, озера, лодки, разноцветные деревянные дома у воды. И, дочитав до конца, Яна обнаружила, что здорово оживилась. Даже привычный медикаментозный туман в голове несколько рассеялся.

Мысль о том, что, возможно, есть на Земле место, где ей будет легче жить, Яна обдумывала не одну неделю. Она прочитала все, что нашла о Ньюфаундленде в интернете. И, наконец, решилась поговорить об этом с Вайцеховским. Отреагировал он неоднозначно. Должно быть, помнил, что Тося что-то об этом говорил. Яна ждала, что он решит, затаив дыхание. Шли дни, недели.

Наконец, спустя два месяца, она напомнила ему о Ньюфаундленде. Сказала, что очень хотела бы перебраться туда. Хотя бы на время. Попросила снять ей какой-нибудь домик на берегу океана, потому что ее манит эта суровая островная природа — эти хвойные леса, камни, изрезанные заливами берега. Олег неожиданно согласился. Более того, он заявил, что присмотрел неплохую «фазенду», самое приличное имение на острове. Его как раз выставили на продажу в прошлом месяце. Это был неплохой вариант вложения денег. Банк выкупил дом с землей у предыдущего хозяина за долги, поэтому цена была очень выгодной. Пока шел процесс оформления документов, Яна боялась думать, что все получится, чтобы не сглазить. И вот, наконец, в конце августа две тысячи четырнадцатого года, все случилось. Олег сказал, что сделка состоялась.

Яна готовилась покинуть Москву. Надеясь, что навсегда. Здесь было так много болезненных воспоминаний, и она надеялась, что в лесной глуши, на другом конце света, вдали от городов, она сможет привести свою жизнь в относительный порядок. Кроме того, вряд ли Вайцеховский часто бы там появлялся. Но на идею о Янином переезде он отреагировал сносно. Должно быть, тоже устал от постоянного за ней присмотра, по крайней мере, ей хотелось так думать.

Оказавшись в поместье Outumn pines, Яна начала догадываться о причинах относительной лояльности с его стороны. Территория была абсолютно неприступной. Олег перевез вместе с ней в Канаду всю охрану во главе с Игорем. И, вопреки Яниным ожиданиям, пробыл на острове почти месяц не отлучаясь. Все это время Яна честно старалась ничем его не раздражать, хотя это было так же сложно, как ходить по минному полю. Вайцеховский мог взбесится по любому поводу, а то и вовсе без всякого повода, просчитать это было невозможно. Яна бесконечно извинялась, зачастую не понимая, за что именно. Извинений Олег не принимал, хлопал дверьми и не разговаривал с ней по нескольку дней к ряду. Все это было унизительно, но по-другому не получалось.

Ньюфаундленд Яне очень понравился. Он пах морем и хвоей, здесь можно было вести тихий, уединенный образ жизни. Столица, Сент-Джонс, на поверку оказалась небольшим провинциальным городком, но вокруг Outumn pines и того не было. Только небольшие форты да рыбацкие деревни в несколько домов. Деревянные постройки на острове было принято красить в яркие цвета: красный, синий, желтый, должно быть, из подсознательного желания чем-то разнообразить сдержанный колорит местной природы.

Яна не понимала, кто и зачем построил Outumn pines. О предыдущем хозяине ничего не было известно даже Вайцеховскому. Дом был, мягко говоря, очень нетипичным для Ньюфаундленда: огромным, трехэтажным, с двумя флигелями, многочисленными террасами, мраморными лестницами и шикарным, тщательно ухоженным парком, плавно переходящим в лес. Территория охранялась, но Вайцеховский продвинул эту тему, и теперь из-за многочисленных камер и датчиков движения, мышь не могла проскочить незамеченной.

Уже через пару месяцев жизни на острове, у Яны было ощущение, что она прожила здесь долгие годы. По утрам она взяла за правило бегать по лесу, и скоро изучила все тропинки, проложив по территории поместья длинные, путаные маршруты.

Через некоторое время у Яны возникло ощущение, что, возможно, у нее в самом деле получится жить здесь, на острове и не чувствовать себя такой несчастной. Вайцеховский часто и подолгу отсутствовал, последнее время не особо на нее давил, пошучивая, что куда, мол, она денется с подводной лодки. Иной раз Яне удавалось не думать о том, как уйти от Олега и не вспоминать о Тосе помногу часов кряду, чего не получалось последние годы.

Но период затишья длился не долго. Первой же зимой ее жизни в Outumn pines Олег прилетел из Москвы в крайне взвинченном состоянии и заявил, что завтра они с Яной улетают в Женеву, потому что надо присутствовать на очередном ужине с какими-то европейскими финансистами. По протоколу надо было быть с женой. И Яна не проследила за своей мимикой. Не то, чтобы она до такой степени не хотела никуда лететь, нет.

Капризничать она не собиралась, просто на следующий день она собиралась поехать на южное побережье, еще толком необследованное. Но это секундное выражение досады на лице стоило ей грандиозного скандала. Не смотря на принесенные извинения, она услышала все: что она капризная дрянь, что она ведет себя как испорченный ребенок и не заслуживает никаких благ, которыми он, Олег, ее осыпает. А осыпал он ее, в основном, страшным матом, и через несколько минут довел до слез.

Плакала Яна, досадуя прежде всего на себя. На то, как она могла допустить, чтобы ей такое говорили. Как же надо не уважать себя, чтобы позволить к себе такое безобразное отношение. Плакала от осознания собственной слабости, ничтожности и трусости. Пробушевав с полчаса, Вайцеховский, наконец, устал и, крикнул шоферу, чтобы тот заводил машину. И Яна осталась одна, молясь, чтобы он уехал как можно на дольше, а лучше бы улетел на другой конец света. Но она знала, что этого не будет, что она, как милая, полетит с ним в Женеву и все силы будет тратить на то, чтобы казаться веселой и довольной, что все всегда будет так, как хочет он. А он хочет ее окончательно сломать, лишить воли, памяти и чувства собственного достоинства. Очередной раз она призналась себе, что ошибалась. Нет, выхода, похоже, нет. Нигде. В этом мире — нет.

А потом случилась история с собакой. Туз, подобранный ей в Тринити, стал ее лучшим другом. Она могла возится с ним часами. Видимо в псе присутствовали какие-то терьерные крови, потому что был он холериком, жутко активным и веселым. А самое удивительное то, что он очень походил на ту собаку, о которой они мечтали с Тосей — черный, поджарый, гладкошерстный, с длинной узкой мордой, как раз такой, какого хотел завести Тося. Поначалу Туз был худющим и блохастым. Ему было около трех месяцев и, несмотря на тяжелое детство, он был очень контактным, и сразу признал в Яне хозяйку. Они были не разлей-вода. Стоило Яне утром выглянуть из окна, как она тут же видела его взволнованную морду. Он повизгивал и вилял хвостом. А уж когда она выходила из дома, Туз налетал на нее, крутился под ногами, радовался, будто они не виделись год.

Вайцеховский запретил Яне пускать Туза в дом. Она была расстроена до такой степени, что чуть было не начала просить и настаивать, но перехватив мрачный белый взгляд мужа, решила этого не делать. Близилась зима, а зимы на острове были суровыми — с ледяными туманами и шквальными ветрами с океана. Яна понимала, что Туз не сможет жить под открытым небом, да и она сама не сможет спать, зная, что собака мерзнет где-то там, на морозе. Яна пыталась уговорить Игоря пускать Туза хотя бы ночевать в тамбур домика охраны, но Игорь с каменным лицом неизменно заявлял, что выполняет только приказы хозяина. Видимо, Олег запретил всем, кто жил и работал в Outumn pines даже обсуждать с его женой тему собаки. Яна была в отчаянии. Она не находила себе места. Холодало. Туз, дрожа, преданно ждал ее у входной двери, и она не могла поверить, что вынуждена участвовать в каком-то садистском эксперименте Вайцеховского, который, похоже, нашел новый способ ее помучить. Ее, а заодно и ни в чем не повинную собаку.

Яна могла бы понять, что Олег не хочет видеть Туза дома. Он вообще не любил животных, а собак особенно. Отвратительным было именно то, что он не давал ей вообще никак его обустроить. Более того, при случае он пинал Туза ногой, пока он был щенком и приставал ко всем со своими нежностями. Пару раз он ударил его ногой так сильно, что Туз, визжа, убегал в лес, а Яна кричала: «Олег, не надо, не надо, умоляю!» Вайцеховский хохотал и говорил, что она совсем свихнулась. Скорее всего, ему было невыносимо видеть, что Яна кого-то любит, будь то люди или животные.

В начале ноября, когда по ночам лужайка перед домом подергивалась инеем, Яна все же решилась поговорить с Олегом хотя бы насчет будки. Он скривился, словно услышал звук зубного бора, и предложил Яне построить будку самой, если уж ей это так важно. Дошло до того, что Яна и этому обрадовалась. Она тут же бросилась в домик садовника и, вооружившись ножовкой, обрезками пенопласта, оставшимися от какой-то упаковки и полиэтиленовой пленкой, соорудила из фанеры вполне теплую конуру. Выглядела она ужасно, но Яна притащила из дома коврик из ванной и Туз, крутившийся у нее под руками весь день, за что получил высокое звание собаки-помогаки, наконец, заселился в новый дом. Конура так и осталась стоять около садового домика, потому что никто из обслуги не стал бы помогать ей перетащить его поближе к дому — Олег им запретил. Не смотря на усталость и унизительность ситуации, в эту ночь Яна впервые спокойно спала. А утром первым делом она, конечно же увидела из окна Туза. Он вилял хвостом и тявкал, ожидая ее на пробежку.

В конце января, когда дули особо ледяные ветра и столбик термометра опускался ниже минус десяти, Яна подкладывала в будку Тузу туристические грелки, упаковку которых она купила в Сент-Джонсе специально с этой целью. Все свободное время они проводили вместе. Гуляли по лесу, Туз гонял белок, птиц и вообще все, что движется. Когда приходилось куда-то улетать с Олегом, Яна поручала кормить Туза садовнику Андрею — единственному человеку в Outumn pines, который ей, похоже, искренне симпатизировал и сочувствовал. Но Туз все равно ужасно без нее скучал и почти ничего не ел.

Тем не менее, к началу лета Туз сильно вырос и превратился в мускулистого, большого пса. Памятуя о прошлом, Олега он недолюбливал и начинал рычать едва его завидев. Вайцеховского это, естественно, бесило, и он не раз швырял в Туза все, что попадалось под руку, хотя ни разу не попал. По утрам они с Тузом по часу бегали по территории поместья, после обеда Яна, управившись с делами, снова шла с ним бродить по лесу. Они изучили каждый уголок, и теперь Яна знала, что на северо-западе, на самом краю леса живет лиса. Туз отчаянно пытался откопать ее нору, всякий раз, когда они проходили мимо. Один раз Яна даже успела увидеть лисий хвост, метнувшийся за деревья, но Туз тут же погнался следом, тявкая от волнения, и вернулся назад не скоро высунув язык и тяжело дыша. Каждый день он проверял все беличьи дупла, исправно гонял птиц, а особенно недолюбливал ганнетов, как из называли местные, смешных крикливых бакланов. Яне очень хотелось бы отвезти Туза к морю, идти с ним по берегу куда глаза глядят. Но об этом не могло быть и речи. Олег никогда бы не позволил посадить Туза в машину. Но все равно, во время этих своих блужданий с Тузом по лесам, Яна чувствовала себя почти счастливой. Почти свободной.

А тридцатого июня Туз пропал. Проснувшись утром Яна первым делом, как всегда, выглянула в окно, рассчитывая сразу увидеть его взволнованную морду, но пса нигде не было видно. Потом Яна часто думала, что сразу, с этой самой секунды, почувствовала неладное. Яна быстро приняла душ, оделась и, даже не выпив кофе, вышла из дома, на ходу натягивая кофту.

— Тууз, Туз, ко мне! — крикнула она в тишину леса. Взбесить своими криками Олега она не боялась, потому что на рассвете водитель повез его в аэропорт Сент-Джонса,

Туз, мальчик, ко мне! Туууз! — Яна, ускоряясь сначала пошла, а потом побежала в сторону садового домика, продолжая звать Туза. На пороге показался заспанный Андрей. Еще издали Яна увидела, что будка пуста, — Андрей, ты Туза не видел? — запыхавшись крикнула она.

— Нет, Яна Николаевна. Я только что встал.

— А ночью ничего не слышал? — Я курить выходил часа в два ночи, он точно на месте был. Вылез из конуры, подошел.

— Черт! — Яна беспомощно озиралась, — Андрюш, посмотри за домом, будь добр! А я в лес. — Хорошо, иду, — и они разошлись в разные стороны, продолжая выкрикивать имя пса.

Весь тот ужасный день Яна не присаживалась. Не ела. Не пила. К вечеру она потеряла голос. У нее было ощущение, что она попала в очередной страшный сон. Нет, не в очередной, а в тот же самый, известный до мелочей, в котором она мечется, ищет, кричит и никогда не найдет, никогда не вернет, и даже никогда не узнает что случилось с тем, кто ей дорог. Наступила ночь. Яна, крупно дрожа так, что стучали зубы, еле волоча ноги, вошла в дом. Прошла на кухню, налила себе воды из-под крана. О том, чтобы лечь спать не могло быть и речи. За ее спиной, деликатно кашлянув, возникла Нина, выполняющая в этом доме функции управляющей, а заодно и надсмотрщицы за Яной.

— Яна Николаевна, звонил Олег Михайлович. Он очень расстроен тем, что Вы не берете трубку. Я сказала ему, что Вы ищете собаку. Он просил Вас срочно ему перезвонить, — она, наконец, замолчала. Стало тихо. Яна отпила глоток. Рука дрожала.

— Яна Николаевна, Вы меня слышите? — Нина чуть повысила голос.

— Слышу, — шепотом отозвалась Яна медленно вышла из кухни, чуть задев ее плечом. — Так Вы позвоните Олегу Михайловичу? Он очень настаивал.

— Нина, — Яна остановилась в дверях, помедлила и не оборачиваясь прошептала как могла громче, — Ниночка, иди на хуй! — Нина, понятно, ничего не ответила. Она никогда не слышала от хозяйки мата, поэтому так и осталась стоять с открытым ртом, а Яна, ели передвигая ноги, добралась до гостиной, рухнула на диван и тут же уснула. Тяжело, без снов, как под наркозом.

Следующие несколько дней Яна провела, блуждая по территории поместья в поисках Туза. Останавливалась она только когда совсем уже не могла двигаться. Она звала и звала его, уже одними губами, потому что не могла даже шептать, горло болело. В голове у нее, должно быть, перегорел какой-то важный предохранитель. Ведь каждый в глубине души надеется, что в одну и туже воронку снаряд второй раз не падает. Но вот упал. Конечно, потерю любимой собаки ни в коем случае нельзя было сравнивать с потерей любимого мужа, но Яну потрясло именно то, что он пропал, и она даже не знала, что с ним случилось. Записи с камер на территории ей, понятно, не показали, потому что именно в ту ночь случился-де досадный сбой в системе и ничего не записалось. И тоненький голосок в голове все повторял: «Ты не узнаешь. Никогда. Это опять происходит. Все, кого ты любишь, погибают. Даже собака, и та попала в черную дыру под названием Яна. Это все из-за тебя, Ян. Из-за тебя», — и голос этот походил то на мамин, то на Олеговский, то на ее собственный. Папа, Антон, ребенок, Туз — чертово колесо в ее голове ритмично отмахивало круг за кругом. Яна не могла ни о чем больше думать. Горе вернулось. Будто она из него и не выбиралась. Горе плескалась на уровне глаз, не давало дышать.

Через несколько, дней вернулся Вайцеховский. Яна уже потеряла счет времени. Выглядела она настолько дико, что Олег, увидев ее, идущей со стороны леса к дому, вздрогнул. Она похудела на несколько килограмм, глаза запали, руки были исцарапаны.

— Ну и видок, — первым делом заметил Олег. Яна кивнула. Говорить она не могла. Споткнувшись на первой ступеньке, она попыталась пройти мимо него в дом, но он придержал ее за рукав, — Догналась, значит. Из-за какой-то собаки, — Яна вырвала руку и медленно прошла вглубь дома, — Игоря ко мне, — рявкнул Вайцеховский, ни к кому конкретно не обращаясь, но Игорь действительно явился через несколько секунд, и Яна из гостиной слышала, как Олег орал, что никому нельзя ничего поручить, какого хрена они позволили ей целыми днями лазить по кустам, почему ему никто не доложил, что все так плохо и почему до сих пор здесь нет врачей.

Яна, видимо, уснула ненадолго, а когда проснулась, увидела, что рядом с ней на диване сидит улыбающийся пожилой мужчина с серой рубашке. Он вежливо поинтересовался, как она себя чувствует, и уже со второго предложения стало ясно, что он психиатр. Яна тут же перестала с ним общаться. Во-первых, болело горло, во-вторых, и так было ясно, что он подсадит ее на таблетки. А таблеток Яна принимать не хотела. Она хотела искать Туза. Наверное, следовало бы объяснить этому доктору, что она совершенно здорова, просто ее муж — сумасшедший садист, это ему нужно колоться аминазином, но Яна наперед знала, что все бесполезно, к тому же говорить по-английски было тяжело, иностранные слова терялись где-то в недрах разваливающегося сознания. И уже тогда ей в голову со всей фатальной неизбежностью пришла мысль, что она больше не может жить, и теперь это не слова. Она правда больше не может. И не будет.

«Реактивный психоз», как выразился доктор, загасили какими-то мощными успокоительными, от которых Яна все время спала. Когда в голове прояснялось — снова бродила по лесу и звала Туза. Правда, теперь далеко ходить не получалось — не было сил. Вайцеховский постоянно ее подначивал, называл психованной слабачкой, способной догнаться до такого состояния из-за какой-то собаки. Яна не спорила, она вообще говорила и думала с трудом. И ей больше не интересно было, что он о ней думает, чем угрожает и шантажирует. Она его больше не боялась. Удивительно, но она вообще больше не находила в себе страха. Этот человек отнял у нее Антона. Отнял ее ребенка. Даже собаку. Отнял ее жизнь. Теперь она не сомневалась: это был он. Он убил Антона.

Теперь надо было как-то выбраться из депрессии. Привести себя в форму. Продумать, как уйти из жизни. И сделать это. Олег сразу заметил какое-то новое качество ее отчаяния, и, с присущей ему звериной интуицией, заподозрил неладное. По крайней мере, Яна собственными ушами слышала, как он инструктировал Игоря глаз с нее не спускать, убрать из дома все опасные предметы и наблюдать по камерам за ней круглосуточно. И дома, и на территории. «Ничего у тебя не выйдет, — думала Яна, глядя, как он, покраснев от ярости, орет на Игоря, — Я все равно от тебя уйду», — она улыбнулась, — «» Я уйду от тебя. Уйду к Антону. Будь ты проклят.»

Весь следующий месяц Яна честно выполняла все предписания врача. По утрам принимала холодный душ, завтракала, пила таблетки, бегала по лесу. И думала, все время думала. И вот, наконец, у нее созрел план.

Решение было принято около недели назад. Не намерение, а именно решение. Единственная мысль, как заезженная пластинка, крутящаяся в голове непрерывно была «я больше не могу». Она что-то отвечала, когда он к ней обращался, что-то ела, когда ее звали обедать или ужинать, ее куда-то везли на машине, она смотрела в окно, за которым теперь все время шел дождь, и думала: «не могу больше, я больше не могу, я не могу». Однако способ ухода из жизни приходилось обдумывать серьезно.

Ее практически ни на секунду не оставляли без присмотра. За каждым ее движением следило множество глаз: охрана, прислуга, камеры. Камеры везде, даже в ванных комнатах, дпже в гардеробных. Купить лекарство — абсурд, нужен рецепт, а это нереально. Обратиться к врачу без разрешения мужа? Нет. Наркотики тем более. Вскрыть вены? Разве что кухонным ножом, но увидят, откачают. Выброситься из окна? В доме всего два этажа, максимум ноги переломаешь. Доступа к огнестрельному оружию нет. Разве что перерезать себе горло кухонным ножом, но это может не получиться, вдруг рука дрогнет. Бесконечно бродя по огромному лесу поместья, она пришла к выводу, что единственный вариант — повеситься.

Все чаще она стала приходить на поляну с тем самым дубом, где она так любила посидеть на бревне во время прогулок с Тузом. Да, место отличное. Камера захватывала только часть поляны. Если зайти со стороны леса, можно быстро закинуть веревку вон на тот сук, встать на поваленный ствол под ним и прыгнуть. Быстро, и ой как это его взбесит. Записку она напишет короткую: «Я ушла от тебя, мразь!»

17

По мере приближения к черному дому Яна заметила еще одну странность: воздух вокруг него дрожал, как бывает в жаркий день над раскаленным асфальтом. И это непонятное явление очевидно было связано со странным низкочастотным гулом, эпицентром которого, похоже, тоже был этот дом. Пока ее никто не заметил: Мишаня с Кириллом (точно, его зовут Кирилл, внезапно вспомнила Яна) возились с каким-то агрегатом, утановленным в открытом багажнике их прокатного, с логотипом компании ECR на борту, внедорожника. Вокруг все было опутано проводами, некоторые из которых вели в сторону дома, другие змеиными кольцами обвивались вокруг машины. Две фигуры не разгибаясь и не поднимая головы, возились с аппаратурой. Подойдя ближе, Яна услышала, что они перекидываются какими-то короткими фразами на совершенно непонятном ей техническом языке. Вибрация стала такой сильной, что Яне казалось, что ее сердце уже не бьется, а трепещет в унисон с этими ритмичным волнообразным гулом.

Пройдя еще шагов двадцать, Яна набрада воздуха в легкие и изо всех сил крикнула: «Мииишааа!» Ее крик, будто в вате, увяз в низкочастотном шуме. Но Мишаня услышал, обернулся и сразу выпрямился, толкнув в плечо напарника. Яна помахала ему рукой и пошла быстрее. Побежала бы, если б могла, но последние несколько километров дались ей с трудом, и каждый шаг отдавался тупой болью в коленях. Мишаня помахал ей рукой и, улыбаясь, двинулся навстречу. Они встретились в нескольких метрах от машины, и Яна почти рухнула ему на руки. Мишаня обнял ее, ни слова не говоря, довел до джипа, придержав дверь, осторожно усадил на заднее сиденье.

— Боже, — выдохнула Яна, — Добралась. Привет, Мишаня, родной! Вы здесь! Ну? Что происходит, а?

— Ну ты герой! — как всегда быстро затараторил Мишаня, — Ну ты дала! Столько пешком отмахала! Это ж… Я б, наверное, не смог! — Мишаня говорил, а сам внимательно следил за манипуляциями напарника, — Не, Кирюх, этот штекер напрямую к монитору, а желтый в стабилизатор. Вот так, да. Ну, — он снова повернул к ней голову, — Жива? Как дошла?

— Ерунда. Самое главное было — уйти от охраны, но вроде справилась. А за вами хвоста не было?

— Нет, точно не было. Дорога просматривалась на много километров. Все позади, Яник! — она похлопал ее по плечу, и только теперь Яна почувствовала, что действительно безумно устала. Голова гудела, ноги болели, особенно ступни. Но то, что привело ее сюда, по-прежнему оставалось неизвестным, и, не смотря на усталость, Яна спросила:

— Мишаня, умоляю, объясни, что происходит? Что вы тут делаете? Зачем я здесь?

— Начну с середины, — замявшись, начал Мишаня, — Что мы тут делаем? Мы подключаем, вернее, уже подключили к портативному источнику питания мишенный узел. Это такая штука…

— Не надо, — перебила Яна, отк

...

автордың кітабын онлайн тегін оқу Кот в коробкеНаталия Григорян

Наталия Григорян

Кот в коробке

Роман

Оглавление

автордың кітабын онлайн тегін оқу Кот в коробке
Наталия Григорян