Голос Якушкина вновь набирал рокота и крика – человек, мол, в погоне за благами хапает, жадничая и мельчая индивидуально; люди прощают себе пошлость, а зря. Хапанье, загнанное вглубь и совестью не выявленное, ведет изнутри свою разрушительную, хотя и невидимую, работу – там-то и возникает поторапливанье и подхлест в погоне за новыми и новыми благами. Там-то и разгоняется самый простейший наш клеточный материал – возникает рак: мщение природы за нашу гонку.
Дериглотов, жалуясь, даже и пококетничал своей болезнью на три буквы, а также скорой своей гибелью
картинку-акварель, с таким тщанием нарисованную, смазала одна и случайная собесовская бумажка,
Один глянул на часы, они записали время, после чего стали рыть могилу
приятель женат и что двое детей
Оказалось, что в городе Касимове действительно живет ее брат, к которому она, лгавшая, никогда не ездила, но которому теперь написала письмо, – брат откликнулся, пообещав ей жилье, работу на маленькой почте и тихую жизнь возле Оки.
Якушкин объявился в третьем часу ночи с шапкой снега на седой голове
она часто повторяла, что отсутствие мужа – это ее жизненный шрам
Лицо у нее было черное, а зубы белые. Такой она и умерла.
Переставшего врачевать Якушкина долго преследовало лицо той умершей женщины – черное лицо