невысокий толстяк с улыбкой бросился нам навстречу, протягивая правую руку с опущенной кистью, как это принято у русских, когда ладонь слишком грязная для обычного рукопожатия. Мы с Сергеем по очереди сжали его локоть и энергично потрясли.
В 2015 году во время грозы [7] на участке близ реки Сайон упало последнее гнездовое дерево, и поскольку мы с Сергеем так и не нашли ему подходящей замены, то решили воспользоваться опытом японских коллег и смастерили искусственное гнездо. Взяв 200-литровую пластиковую бочку из-под соевого масла, мы вырезали в ее стенке отверстие и надежно закрепили ее в восьми метрах от земли на стволе росшего на берегу реки дерева. Не прошло и двух недель, как наше сооружение обнаружила семья филинов и впоследствии вывела в нем свое потомство: по одному птенцу в 2016 и 2018 годах. С тех пор мы устроили около десятка таких гнезд в других уголках леса, наиболее пригодных для жизни рыбных филинов, — реки в этих местах богаты рыбой, но там не хватает гнездовых деревьев.
Анализ тканей мозга убитого тигра выявил, что животное было заражено вирусом чумы плотоядных, крайне заразной болезнью, в результате которой тигры, кроме всего прочего, теряют страх перед человеком. Этот тигр был лишь одним из многих [2], кто заболел во время вспышки страшного вируса, бушевавшего на юге Дальнего Востока России в 2009–2010 годах: тогда эпидемия нанесла большой урон популяции тигров в примыкающем к Тернейскому району Сихотэ-Алинском биосферном заповеднике.
В 2010 году, примерно за неделю до того, как я в очередной раз приехал в Россию [1], тигр задрал и частично съел рыбака в самом центре территории рыбных филинов на реке Серебрянке. Дочь несчастного забеспокоилась, когда отец не вернулся домой, и отправилась вслед за ним туда, где он обычно ловил рыбу. Она обнаружила на берегу обезглавленное тело отца, а в кустах — тигра, который обгладывал его череп. После этого тигр напал на лесовоз, и его застрелил оказавшийся неподалеку пожарный. Наутро после моего возвращения в Терней Роман Кожичев, районный инспектор по охране природы, рассказал мне о случившемся за чашкой кофе. — Зубы того рыбака до сих пор лежат на льду реки, — говорил он спокойно, но по глазам было видно, что он в ужасе. — Место там рыбное, поэтому люди по-прежнему туда ходят.
Когда в середине 1990-х годов я впервые приехал во Владивосток, от былой белизны фасадов уже ничего не осталось, они осыпались и требовали ремонта, повсюду на улицах зияли открытые люки, крышки которых растащили на металлолом, а в кустах у вокзала лежал труп.
Паутинные сети универсальны по своему назначению, поэтому за следующие 24 часа вместо рыбных филинов мы поймали и отпустили целую уйму пернатых, включая несколько бурых оляпок, селезня мандаринки в великолепном брачном наряде, ястреба-тетеревятника и ошейниковую совку — маленькую птичку с серовато-коричневым опереньем и поразительными огненно-красными глазками, похожую на свою родственницу из Северной Америки.
Трудно было сказать, как повлияла на психику Анатолия жизнь в полной изоляции, ведь мы ничего не знали о том эмоциональном багаже, с которым он поселился в лесу, но странностей у него определенно хватало. Например, в первое же утро он спросил меня, не щекотали ли мне ночью пятки гномы, потому что с ним это иногда случается.
Другая ловушка под названием звероловная яма показывает, что готовы переносить некоторые люди, чтобы заполучить в руки птицу. При помощи нее ловят падальщиков, таких как грифы или кондоры. Для этого роют яму в человеческий рост и подтаскивают к ее краю мертвую корову или какое-нибудь другое животное. Потом исследователь прячется в яме, всего в паре шагов от зловонной туши, и порой часами ждет, когда интересующая его птица подлетит к пище. Тут он протягивает из укрытия руку [2] и хватает застигнутое врасплох пернатое за лапы.
Вова замолчал и вздохнул, а потом подвел итог всей истории: — Отец вышел из дома, чтобы прокатиться вдоль побережья, и провел месяц в аду. Вот почему он больше не ходит в море.
Я почувствовал некое движение в мою сторону вдоль протоки: послышался приглушенный звук шагов и хруст гравия под чьими-то шагами. Я знал, что это не Сергей — он, должно быть, уже устроился где-нибудь на западном склоне, приготовившись, как и я, слушать. Однако долго теряться в догадках мне не пришлось: уже через мгновенье в поле моего зрения оказалась черная громада кабана, на фоне темной шкуры отчетливо выделялись его белые загнутые клыки. Я смотрел затаив дыханье. Он медленно брел по воде — в какой-то момент нас разделяло всего метров двадцать — и наконец скрылся из виду. Я выдохнул. Обычно дикие кабаны не проявляют агрессии [4], но, если их спровоцировать, могут быть довольно опасны. Случалось, крупные секачи, вроде того, которого я только что встретил, наносили тиграм смертельные раны своими клыками. Когда по ним стреляют, они чаще бросаются в атаку, чем спасаются бегством, порой убивая охотника раньше, чем тот успеет перезарядить ружье. Особенно жуткий случай рассказал мне Джон Гудрич: кабан сначала убил стрелявшего в него охотника, а потом съел его ноги. Едва я вновь погрузился в дремотное ожидание, как затрещала рация и я вздрогнул. Это кричал Сергей: — Держись! Они бегут к тебе! — Повтори, пожалуйста, — в замешательстве попросил я. — Ищи какое-нибудь укрытие, брат! На тебя надвигается настоящее цунами! — проревел он, и я понял по его голосу, что он смеется. Немного погодя я услышал, как лес накрыло волной шума: сквозь шелест листьев и хруст веток доносились визги. Я вскочил и юркнул за ствол дерева, спасаясь от урагана диких кабанов, который начисто смел всю растительность, пересек ручей и умчался прочь, — добрую его половину составляли поросята. Позже Сергей рассказал мне, что метрах в десяти от него проходило стадо из десятка кабанов и он не смог справиться с искушением зарычать на них, как медведь. По чистой случайности запаниковавшие животные бросились бежать как раз в том направлении, где, по расчетам Сергея, находился мой наблюдательный пункт.
