автордың кітабын онлайн тегін оқу  Из недавнего прошлого

Николай Северин

…Сделалось вдруг так тихо, что я проснулся. Ни свистков, ни толчков, ни пыхтения паровоза, ни стука. Поезд стоял. Я оглянулся кругом: кондуктора не было видно, все пассажиры спали, свечи в фонарях догорели и погасли, мерцал только один несчастный огарок над толстым барином в енотовой шубе, который храпел на весь вагон, но свет от этого огарка был так ничтожен, что тени, наполнявшие наше отделение, казались от него еще гуще, чернее и удлинялись бесконечно.

Кондуктор не являлся, спутники мои не просыпались, спросить о причине остановки было не у кого. Я приподнял угол занавески у окна и провел рукой по пушистому снегу, которым было покрыто стекло: под снегом оказался толстый слой льда… Нечего было и мечтать о том, чтоб увидеть что-нибудь из окна, и только по мертвой, тишине, царившей вокруг, да по полнейшему отсутствию суетни, сопровождающей обыкновенно встречу поезда на станции, можно было догадаться, что остановка наша случайная и что вблизи нет никакого жилья. Любопытство так меня замучило, что я поднялся с места и начал осторожно пробираться к выходу. Пройти никого не обеспокоив, между выдвинутыми для спанья скамейками, разложенными подушками и вытянутыми во все стороны руками и ногами, оказалось довольно трудным делом, однако мне удалось достигнуть довольно благополучно цели и, сделав последнее усилие, я потянул к себе заиндевевшую металлическую ручку, но тотчас же принужден был захлопнуть дверь, таким пронзительным, холодным ветром пахнуло на меня.

Тьма была непроглядная. Кругом, на далекое пространство, расстилалась степь. Уж по одному вою вьюги легко было убедиться в этом; только в степи завывает она с такими долгими, тоскливыми переливами с такими взрывами ярости, только в степи возможно такое полнейшее затишье в промежутках между этими взрывами.

Прошло еще минут двадцать. Буря стихла на время. Я опять посмотрел в окно. Вокруг вагонов началась возня. Мимо замерзших стекол замелькали тусклые, красноватые огоньки… Это дорожные служители осматривают вагоны при свете фонарей. По мере того, как огоньки эти передвигались с места на место, я мысленно следил за неуклюжими фигурами в полушубках и в башлыках, пригибающихся к каждому колесу и оси, чтоб осмотреть — все ли в порядке. Обыкновенно, вслед за таким осмотром, поезд снова пускается в путь, но на этот раз ничего подобного, не произошло, — прошло еще с полчаса, а мы все продолжали стоять на месте.

Наконец, дверь вагона отворилась, и вошел кондуктор. На мой вопрос, где мы, и почему остановились, он отвечал, что полотно дороги так заметено метелью, что надо переждать, пока не расчистят путь.

Для нас, степняков, это — дело самое обыкновенное, против которого только люди, лишенные всякого философического смысла, способны роптать и возмущаться.

— Сколько же времени мы здесь простоим? — продолжал я допытываться.

— Да кто ее знает! Может часа три, а может быть и больше. До деревни не близко, когда еще дойдут… Да и ночь к тому же, весь народ спит.

— Но в таком случае нам не поспеть к поезду из Р — ни?

— Где поспеть! он нас ждать не станет.

— Так как же?

— Да также-с.

Возражать было нечего. Это «также-с» было очень красноречиво и означало неминуемую и почти суточную остановку в Т — ве.

Кондуктор вставил новые свечи в фонарь и вышел в другое отделение. Соседи мои продолжали спать. Огоньки, мелькавшие вдоль поезда, давно исчезли и снова все кругом замерло. Вьюга удалилась куда-то; промежутки между ее взрывами делались все продолжительнее, завывание ветра жалостливее, протяжнее и отдаленнее… Мало-помалу все смолкло, и водворилась та мертвенная, мрачная тишина, что царит в безлунные ночи между необъятными пространствами черного неба и степью, окутанной белым саваном снегов.

Именно эта степь и тишина, порою прерываемая воем метели, и грезилось мне в следующую за тем ночь, которую волей-неволей приходилось проводить в Т — в.

Опят увидел я себя среди снежной пустыни, но ни в тесном вагоне и не во мраке; сугробы, облитые мягким лунным блеском, принимали красивые фантастические формы, в переливах унылой песни вьюги не было ничего тоскливого, все яснее и яснее слышались слова этой песни, все ближе и ближе звучали таинственные голоса…

Я проснулся; серебристые призраки снегов исчезли, но звуки не смолкали, напротив того, они начали раздаваться еще явственнее, еще ближе, над самым моим умом.

Кровать моя стояла у запертой двери, сквозь щели которой пронизывались длинные полосы света; а перегородка, отделявшая меня от соседей (судя по голосам их было двое, мужчина и женщина), была так тонка, что не слышать того, что они говорили, не было никакой возможности. К тому же, они не стеснялись и беседовали между собой довольно громко. Они приехали сюда вероятно недавно. Когда накануне вечером, измученный и прозябший, я вошел в отведенный мне номер, коридорный объявил мне, что соседняя комната никем незанята. Впрочем, я и сам мог убедиться в этом, когда мимоходом заглянул в нее. Комната была такая же маленькая, как и моя, в одно окно и такая узкая, что между диваном, приставленным к двери, на которой я спал, и кроватью промежуток был очень тесный. Сквозь щели ко мне проникал, не только свет от свечей, зажженных соседями, но также душистый пар от заваренного ими чая, запах от сигары, которую он курил и тонкий аромат духов, которым было пропитано ее платье и вещи, по всей вероятности, раскиданные в беспорядке по комнате. По одним этим духам, да по шелесту чего-то шелкового, лент или юбки, можно было догадаться, что на диване сидит женщина молодая. Звук ее голоса, нежный и немного надтреснутый, какая-то особенная сдержанная порядочность в интонации и в выражениях, наконец, выбор этих выражений, вызывало в уме представление чего-то бесконечно хрупкого, болезне