Илья Ильф

Антон Половина-на-Половину 

   

Миша Безбрежный встал и выложил свою простую, как собачья нога, речь: 

   -- Кто первый боец на скотобойне? 

   Мы все любили Мишу мозгами, кровью и сердцем. Он был профессор своего дела. Когда Миша вынимал из футляра свой голубой нож, бык мог пожалеть, что не написал духовного завещания раньше. 

   Ибо Миша не какой-нибудь лентяй, который ранит бедную тварь так долго, что она за это время свободно может посчитать, сколько раз ей пихали горячее клеймо в бок и почем был пуд сена в девятнадцатом году на Старом базаре. 

   Нет! 

   С Мишей расчет был короткий. 

   Пар вылетал из быка прежде, чем он успевал крикнуть "до свиданья". 

   У Миши была старушка-мама. Он ее держал на одном молочном воспитании, и это было в то время, когда кварта молока шла дороже, чем солдатские штаны. 

   Итак, Миша был боец первого ранга и первоклассный сын. И когда он сказал свою скромную речь, мы все ответили хором: 

   -- Первый боец на скотобойне -- Миша Безбрежный! 

   Миша достойно улыбается. Он любит почет и доволен. 

   Все это было в обед. Миша кладет лапку на свой футляр из бычачьего уда и садится на колбасные шкурки, раскиданные по зеленой траве, как на трон. 

   Мы все с любовью смотрим на своего вождя, и один только Антон Половина-на-Половину, первая завидуля на все Черное море, молчит и играет на зубах марш для тромбона. 

   -- Что ты молчишь, музыкант? -- спрашивает Миша. -- Почему я не вижу уважения от дорогого товарища Половина-на-Половину? 

   У музыканта физиономия мрачнее, чем вывеска похоронной конторы. Он вынимает руку из пасти и визжит: 

   -- Чтоб я так дыхал, если я тебе дорогой товарищ! 

   -- Ого! -- говорит Миша. -- Ты мне лучше скажи. Кто первый боец на бойне? 

   Миша подымается с колбасного трона и смотрит подлецу в морду. 

   -- Первый боец на бойне -- я! -- заявляет наглец. -- Первый боец -- Антон Половина-на-Половину. 

   Ленька-Гец-Зозуля и Мальчик-Босой подпрыгивают. 

   -- Что он сказал? Миша, мы из него сделаем пепельницу для твоей курящей мамы! 

   -- Не надо! -- удерживает Миша. -- Ты? -- обращается Миша к негодяю Антону. -- Ты первый боец? Посмотри лучше на свои кривые ноги, на свой живот. Это помойница. Ты первый боец? Да у тебя же руки тонкие, как кишки. Ты лучше вспомни, что тридцатифунтовый баран порвал тебе задницу на куски. Об этом еще писали акт. 

   Миша смотрит на нас и смеется. Мы смотрим на Мишу и давимся. 

   -- Иди, -- кончает Миша, -- иди к своей жене и скажи ей, что ее муж идиот. 

   Половина-на-Половину дрейфит отвечать и уходит с позором. На прощанье он брешет: 

   -- Я вас всех еще куплю и продам. 

   -- Сволочь! -- кричим мы ему вдогонку. -- Локш на канатиках. Толчочная рвань. 

   Хорошо. Через две получки Ленька-Гец-Зозуля орет: 

   -- Скидайте грязные робы! Ведите себя, как благородные девицы. Сейчас будет деликатное собрание, чтоб не ругаться по матушке. 

   Оказывается, приехал из города какой-то тип, главный воротила насчет сквернословия. 

   Мы посидали на места, а Ленька-Гец увивался возле пустой кафедры, пока на нас не вылезла городская лоханка, кошмарный юноша. 

   Это насекомое болтало воду в стакане, крутило, выкручивало и докрутилось до того, что через два часа так-таки кончило. 

   Потом насекомое уехало, и тут начинается самое главное -- на пьедестал вылезает Антон Половина-на-Половину и вопит, словно его укололи в спину целым булавочным заводом. 

   -- Тут, -- говорит Антуан, -- только что была городская халява1 и рассказывала анекдоты. В чем дело? Пока насекомое говорило, я шесть раз заругался и именно по матушке! Но что же это такое, дорогие бойцы? Разве мы свиньи, которых режут ножами? Разве это городское насекомое не говорило всю правду? Разве нет? 

   Ленька-Гец-Зозуля подскакивает на своем месте и воет: 

   -- Замечательно! Замечательно! 

   Антуан подбодрился и кончает: 

   -- Я решительно выставляю, кто будет еще ругаться по матушке, тому набить полную морду. 

   Ленька-Гец-Зозуля моментально задрал в небо свою волосатую лапу. 

   Миша подумал, но из деликатности, что Половина-на-Половину ему врет, тоже поднял руку. И мы поголовно дали свое знаменитое, скотобойческое слово биться до тех пор, пока не выбьем все такие слова. 

   -- Что-то мне, дорогой товарищ Половина-на-Половину, не нравится все-таки! -- бурчит Безбрежный после задирки рук. 

   -- Он раскаялся! -- заступается Гец. 

   -- Ну, хорошо! -- кладет Миша. -- Посмотрим, посмотрим. 

   Хорошо. На другое утро Антон Половина-на-Половину подходит к нашему Мише и, не говоря худого слова, ругается прямо ему в рот. 

   Чтобы Безбрежный не сдержал своего слова, этого еще никто не говорил. 

   Миша подымает свой ручной механизм и ляпает подлого Антуана так, что у того трескается щека. Подлый Антуан падает, к колоссальному несчастью, прямо на нос Мишке-Маленькому, который заругался, и представьте, именно по матушке. 

   Случайно! 

   Но чтобы бойцы не держали своего слова, этого еще никто не говорил. Немедленно Колечка-Наперекор гахнул по Мишке. Мишка залепил Леньке-Гец-Зозуле. Ленька плюнул и сказал плохое слово, и влез по шею в драку. Тут Миша бешено заругался и полез казнить Геца. 

   Никто не скажет, чтобы бойцы не держали свое слово. С печалью на сердце и проклятиями во рту мы ринулись на нашего любимого вождя. 

   Это было замечательно. 

   Целый день стоял такой шухер, что никто не резал скотину, и все отчаянно бились за свое знаменитое слово, и все, представьте себе, в пылу драки ругались и именно по ма-

тушке. 

   А под всеми лежал ужасный Антуан Половина-на-Половину и поддавал огня разными шарлатанскими словами. 

   Так он нас купил и продал, потому что хотел закопать нас перед городскими насекомыми. 

   Но когда насекомые приехали на извозчиках и начали допросы с разговорами, и на разговорах все выяснилось, как оно было, и не нас выкинули со скотобойни, а мы его выкинули, и не половина-на-половину, а полностью, в окончательный расчет.