Shigure Tou

Кокон черной бабочки

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Shigure Tou, 2018

Не герой. Не злодей. Скорее, жертва обстоятельств. Салазард Де Круэлвей, четвёртый сын знаменитого имперского учёного, становится соучастником невероятных событий и трагичных переворотов. Жизнь заставляет его рано принять ответственность за собственное будущее. Удастся ли ему сделать его безоблачным?

18+

ISBN 978-5-4493-8346-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Кокон черной бабочки
2. Глава 1
3. Глава 2
4. Глава 3
5. Глава 4
6. Глава 5
7. Глава 6
8. Глава 7
9. Глава 8
10. Глава 9
11. Глава 10
12. Глава 11
13. Глава 12
14. Глава 13
15. Глава 14
16. Глава 15
17. Глава 16
18. Глава 17
19. Глава 18
20. Глава 19
21. Глава 20
22. Глава 21
23. Глава 22
24. Глава 23
25. Послесловие

Глава 1

— Кажется, это мой последний приличный ужин, — скрежет ножа по фарфору ненадолго заглушил тиканье фамильных настенных часов. Чарльз Гест придирчиво оглядывал кусочек остывшей свинины, наса-женной на вилку. Мужчина не испытывал голода.

— Ты не должен был соглашаться на эту авантюру, — голос исходил из маленького зеркала в мощной оправе, утыканной разного размера кнопками.

— Боже, Роза, — мужчина скрыл легкую улыбку и всё-таки снял с вилки кусочек мяса, неспешно его прожёвывая. Желудок с неохотой принимал питательные дары. — Ни на кого менее значительного они бы и не посмотрели.

— Это самоубийство, — голосу из зеркала мешали редкие помехи. — Время ещё есть, нужно отменить операцию. Особняк пуст, ты сможешь спрятаться.

— Оставить имперцев с пустыми руками? Звучит заманчиво. (Мясо до сих пор не провалилось в желудок). Но вряд ли мы можем на это пойти. Чудес не бывает, моё самопожертвование поможет привлечь новых оппозиционеров. ЭкзМерио — наше любимое детище, смысл моего существования. Я не могу предать наше сообщество.

На верхних этажах роскошного особняка раздался еле различимый шум. Сердце Геста пропустило удар. Он выронил вилку и резко обернулся, выжидая новых шорохов. По виску мужчины скатилась капля пота. Тишина рождала страшные картины в его сознании. Особняк затих, и лишенный титула маркиз вернулся к ужину.

— Всё в порядке? — скрипело зеркало.

— Роза, боюсь, нам не дадут по-человечески попрощаться, — мужчина промокнул салфеткой губы, после небрежно обронив оную на пол. — Я бы очень хотел тебя увидеть.

— Чарльз, тебе не обязательно это делать. Мы найдем другой путь, — помехи практически глушили голос. — Чарльз?

— Они начинают глушить сигнал, — экс-маркиз вздохнул. Печальная улыбка добавляла ему странного шарма. — Я люблю тебя, Роза, пожалуйста, не нужно меня спасать.

— Чарльз?! Чарльз!

Связь прервалась. Зеркало замолкло. Вне особняка поднимался шум. Мужчина поправил манжету белоснежной рубашки и резко схва-тил нож. Лезвие безжалостно вошло в коммуникационный механизм.

Ожидаемых гостей он решил встретить стоя. Стул скрипнул, Чарльз по привычке задвинул его обратно, погладив лакированную деревян-ную спинку.

Имперские солдаты ворвались в особняк. Чарльз не был готов к смерти, хоть и держался при разговоре с Розой. Сражаться не имело смысла. Он поднял руки, когда свет многочисленных фонарей заставил его ослепнуть. Имперская армия взвела оружие.

— Как вас много, — нервный смешок потонул в шуме топота ног.

— Назовите своё имя и титул! — Чарльз не мог рассмотреть лица говорившего, зато оценил поставленный командный голос.

— Чарльз Гест, титула не имею, — враждебно настроенные вояки окружали его фигуру, опасливо оглядываясь на предмет заранее подго-товленных ловушек. — Я здесь один.

Ответа не последовало. Никто не поверит террористу на слово. Судя по звукам тяжелой поступи, несколько микроотрядов отправились на разведку.

Экс-маркиз терпеливо ожидал своей участи, чувствуя подсту-пающую от страха тошноту. Обязанности продержаться и исполнить свой долг сейчас казались неуместными, неправильными. Он чувствовал собственный пульс и мечтал выжить.

Наконец-то, один из группы захвата сделал шаг в его сторону. Крепкий, высокий, со странной подпрыгивающей походкой. Прищу-рившись, он пристально разглядывал добычу.

— Почему кто-то из верхушки оппозиции решил сдаться? — Чарльз видел, как сжимается кулак солдата, как напрягаются мышцы шеи.

— Об этом я буду говорить только с твоим начальством, — опасаясь удара, Гест переступил с ноги на ногу, ощутив при этом, как рубашка прилипает к взмокшей спине. Он видел, глаза вояки сузились, знал, что тот сдерживается, дабы не размазать его по стенке.

— Чарльз Гест, Вы обвиняетесь в шпионаже, терроризме и прочих нарушениях законов Империи и церкви, — формальные фразы давали понять: Гест будет жить, по меньшей мере, ещё несколько дней.

Военный с чрезмерным рвением заломил его руки за спину, сковывая запястья железными браслетами.

— Тебя казнят, — процедил сквозь зубы служивый.

— Очень на это надеюсь.

***

Связь оборвалась. Женщина с обвисшей кожей обнажила неполный ряд зубов. Её инвалидная коляска начала подрагивать. Ослабленные, тонкие руки с трудом проворачивали железные колеса.

— Госпожа Роза, позвольте помочь? — леди с чрезмерно длинной шеей обошла коляску и взялась за ручки. — Вам пора принимать лекарства.

Обе смотрели на затихшее средство связи.

— Он оказался не таким малодушным, — Роза откинулась на тряпичную спинку коляски и поправила длинные седые волосы. — Нужно подготовить заявление для ЭкзМерио. Имя Чарльза станет новым символом борьбы.

— Разве в этом суть его поступка? — леди крепче схватилась за ручки и повезла свою госпожу прочь из комнаты. — Мне кажется, даже если бы Вы раскрыли пред ним все карты, он согласился бы на самопожертвование.

Алый, увешанный абстрактными картинами коридор казался бесконечным, но леди с легкостью нашла необходимый поворот.

— Дурочка, зачем же мне лишать юношу его благородства? Ты ведь была в церкви? — скосила взгляд седая. — Видела, как люди поклоняются мощам святых, якобы нетленных? Видела, с каким благоговением они рассматривают останки людей, которых в жизни-то и не видели? А ведь поклоняться останкам запрещает их любимая книга. Да-да, та самая Библия. Понимаешь, к чему я клоню?

— Не совсем, — леди вкатила коляску в огромную спальню своей госпожи, взглядом отыскав таблетки на прикроватной тумбочке.

— Церковь сформировала культ святых и теперь всячески охраняет этот миф, набивая цену собственным байкам. Церковь запрещает развитие большинства научных отраслей, объясняя это бездуховностью. На деле, работа учёных заключается в разоблачении этих самых чудес. Чуешь? Они боятся быть обличёнными, поэтому ещё больше врут.

— Замкнутый круг, но я всё равно не понимаю, о чём Вы говорите, — леди подала хозяйке стакан воды и несколько полупроз-рачных капсул.

— Дурочка, — седая приняла лекарства, и, прокашлявшись, продол-жила, — мы совершаем создание святого. Вот только врать нам при-ходится только жертвенному ягненку, а не людям. Каждый из ЭкзМерио будет наблюдать за публичной казнью Чарльза. Каждый услышит его предсмертные слова. Они отложатся в сердцах оппозиции, разожгут их воинственность, поднимут боевой дух.

— И что же Вы собираетесь им сказать? — пустой стакан переко-чевал в руки леди.

— Скажу, что Чарльз был пойман при выполнении задания, — седая посмотрела на помощницу, как на идиотку. — Бесполезная ты машина. Сотри данные за последние полчаса и запусти стандартную программу.

— Как прикажете, — глаза андройда с чрезмерно длинной шеей сверкнули и на пару секунд погасли. Шум процессора затих, чтобы через мгновение заработать с новой силой. Вскоре седая снова к нему прислушается и перестанет замечать.

— Госпожа Роза, Вам пора принимать свои лекарства.

— Откажусь, нас постигла великая трагедия, разошли сообщения всем членам сообщества и отвези меня в главный зал. Люди должны узнать о том, что произошло.

— Что-то ужасное? — могло показаться, что робот испытал беспокойство.

— Поистине, моя дорогая, но мне нужно беречь силы, услышишь всё на общем собрании.

Глава 2

Яркое солнце отражалось от огромного золотого креста, заставляя меня щуриться. Клир затянул очередной псалом. Игумен поднял посох. Люди, скорее по привычке, славили Бога. Типичное воскресенье Сент-Этьена.

Нынешняя литургия отличалась красотой и торжественностью. Один из моих старших братьев заслужил сан диакона. Именно поэтому наше многочисленное семейство находится в первых рядах, сжигая куплен-ные в церковной лавке свечи.

Отец еле заметно хмурится и тут же старается скрыть недовольство, крестясь. Оно и понятно, вряд ли ведущий физик империи смирился с решением своего первенца.

Прихожане превращались в недоваренных раков. Давящая духота не позволяла сконцентрироваться на происходящем. Часть лица под силиконовой накладкой чесалась.

Вздохнув чуть громче, чем следовало, я получил порицающий взгляд матери и нескольких сестёр.

Можно получить с миллион учёных степеней, изучить все природ-ные явления, понять сущность бытия, но всё равно найдутся люди, по природе своей верующие в существование того, что не поддаётся рациональному объяснению. К таким людям можно отнести превали-рующую часть не только нашей коммуны, но и всей Империи. Остальные же либо скрывают своё отношение к происходящему, под-страиваясь под общество, либо мотают срок, либо, ещё не пойманные, примыкают к оппозиции, стараясь добиться только им понятных идеалов.

Меня и, скорее всего, отца можно отнести к тем, кто скрывает. Я не очень хорошо с ним знаком, но не думаю, что учёный всерьёз задумается о существовании высшей силы, которая так усердно запре-щает развитие некоторых научных отраслей и философских движений.

Два бородатых иподиакона взяли моего брата под руки и повели к царским вратам, нараспев произнося нехитрые слова, которые я никогда не старался расслышать. Мне становилось дурно, пришлось опустить голову.

Раздались женские крики. Меня кто-то толкнул. Клирики сорвались со своих мест, разбегаясь в стороны. Брат упал на пол, пятясь в сторону разбегающихся прихожан. Настоятель храма пал ниц, крича неразбор-чивую молитву.

В секунды огромный золотой крест объяло голубое пламя. Невооб-разимо-завораживающее зрелище. Мне даже испугаться толком не удалось.

Краем глаза я заметил отца, что двинулся в сторону пламени. Схватившись за ворот рясы, он поднял моего перепуганного брата с пола и потащил прочь из церкви. Матушка последовала примеру мужа, подталкивая сестёр и младших детей к выходу.

На долю секунды я встретился взглядом с отцом, но, испугавшись его больше пламени, отвернулся.

Мне и самому стоило поскорее покинуть церковь, но пламя не переходило с креста, да и обдавало скорее холодом, нежели жаром. Бояться нужно было толпы на выходе, нежели этого странного явления, потому я остался на месте, переживая первоначальный шок.

Люди плавно перетекали за пределы храма. Вскоре от толпы в огромном зале остались лишь крохи. Игумен, несколько монахов, я и ещё один прихожанин. Частенько видел его по телевидению, какой-то политический деятель. Вроде, с его семьей была связана странная ле-генда. Только вот не могу припомнить какая.

Засунув руки в карманы, он безотрывно наблюдал за пламенем, сводя густые брови к переносице, чем немного меня заинтересовал.

— Молодой человек, Вам пора, — мужчина даже не посмотрел в мою сторону, а я, почему-то испытав смущение, побежал прочь.

На парковке творилась суета. Люди, поддавшись стадному инстин-кту, старались поскорее покинуть прилегающие к церкви земли. Я, можно сказать, физически ощущал их страх. Липкий, немного наиг-ранный. Ничего удивительного, пламя больше походило на голограмму, никого не обожгло и не покалечило. Никакого накала страстей, одни домыслы. Однако и их оказалось более чем достаточно для такой суматохи.

Даже при этом беспорядке, я с легкостью нашёл картеж своего семейства. И дело не в статусных машинах или ярком графском гербе. Матушка, подражая императрице-наседке, слишком вульгарно пыта-лась заботиться о собственных детях. Однако сегодня к ней присоеди-нился и отец. Он о чём-то спорил с перепуганным братом, пытаясь впихнуть оного в машину. Наконец его терпение лопнуло и, получив оплеуху, несостоявшийся монах полез в транспорт.

— Салазард, ну, сколько можно ждать?! Где ты ходишь, когда такое творится?! Совсем не бережёшь сердце матери! — готов поспорить, она вспомнила обо мне только потому, что я появился на горизонте. На-верное, не просто уследить за двенадцатью отпрысками. Судя по её фигуре, вскоре нас может статься тринадцать.

— Прошу прощения, — объяснения были излишними. Матушка уже притворялась плачущей. На секунду я вообще пожалел о том, что покинул церковь. Любопытство прожигало мои мысли. Погасло ли пламя? Да и не походило это на огонь в привычном смысле. Почему сейчас? Что спровоцировало инцидент? А самое главное: как его истол-кует церковь, и что грозит брату?

Слуга придерживал дверь авто, предлагая мне наконец-то занять место на заднем сидении. Несколько моих младших братьев, уже во всю шалили, передразнивая друг друга. Они и не обратили внимания на то, что кто-то потревожил их пространство. Скорее всего, они не поняли происходящего, радуясь тому, что их вывели из душного помещения. И правда, можно было бы поставить несколько кондицио-неров в столь посещаемое место. Неисповедимы пути господни.

Тяжело вздохнув и подперев голову рукой, я посвятил внимание церкви. Красивый, богато украшенный храм с эффектными крестами на золотых куполах. Самый обычный для нашей местности приход, который я вместе с семейством посещаю каждое воскресенье на протяжении шестнадцати лет. Странное дело, вся эта история дурно пахнет.

Дверь закрылась, и авто двинулось с места.

— У тебя лицо поехало, — смеялся один из младших, тыча в меня пальцем.

— Поехало! — поддерживал его второй, явно гнусавя.

Пришлось поправить накладку и распустить волосы, закрыв часть лица.

— Так лучше? — улыбался я им, поражаясь тому, что детишки даже не подумали испугаться или спросить, почему у их брата такое странное лицо. Наверное, просто считают меня уродом.

Ещё в раннем детстве я получил запрет на рассказ истории о происхождении моих увечий, о том, что уже испортило мне жизнь.

Я восьмой ребёнок и четвёртый сын своего отца, графа с богатым наследием. Род Де Круэлвей славился своими выходцами. Мои предки часто занимали высокие посты, становились учёными или политиче-скими деятелями. Только это по мужской части. С женщинами нам не везёт. Многие из прародительниц отметились в истории как умали-шённые, предсказательницы и прочие представительницы обществен-ного цирка.

Может это, а, быть может, что-то ещё послужило причиной трагедии моей жизни, но, когда я родился, Селеста, седьмой ребенок, очень меня невзлюбила. Думается, приревновала матушку к новому младенцу, тем более мальчику.

Не знаю, строила ли она козни, прежде чем решилась на подобное, но свои увечья я получил в достаточно нежном возрасте, когда Селеста дождалась отсутствия няни и запустила в комнату собак. Животные разорвали мне лицо, лишили двух пальцев, повредили кожу. Не знаю, как выжил.

Я не помнил произошедшего, да и узнал о нём только из рассказа Селесты, до сих пор косо на меня смотрящей. Конечно, я побежал к маме, пытаясь разоблачить ложь сестры, но получил наистрожайший выговор и запрет на распространение этой истории среди остальных.

Тогда я впервые столкнулся с несправедливостью этого мира. Несколько ночей проплакал в своей комнате, не понимая, почему сестра, пожелавшая мне смерти, осталась безнаказанной, а на меня накричали за правду и даже не пытаются избавить от уродства. С нынешним уровнем медицины это не так уж и сложно, а с нашим состоянием вполне посильно.

Только в более осознанном возрасте я понял суть их бездействия. Никто не хотел скандала. Обратись они к врачам, история всплыла бы в прессе, опозорила семью. Среди нетитулованных есть много охотливых до таких историй журналистов. Может, именно поэтому за мою жизнь боролся личный семейный врач, о чём я узнал от него на очередном осмотре, ведь смерть младенца также не устраивала отца. А может, родители просто боялись клейма «сумасшедшей» для одной из своих дочерей. Это могло поставить под удар замужество каждой из поколения.

Как бы там не было, пословицу «молчание — золото», они восприняли буквально и на свой, не очень выгодный для меня, лад. Поэтому я всегда ношу скрывающую тело одежду, перчатки и силиконовую накладку на половину лица. Никогда не появляюсь на семейных фотографиях и большую часть времени провожу в своей комнате. Школа и разного рода мероприятия для меня под запретом, отрадой служит домашнее обучение с некоторыми коллегами отца.

Вспоминая эти и другие мало радостные события прошлого, я совсем расстроился и прикрыл единственный настоящий глаз. Путь до поместья был неблизкий, картеж из шести машин плёлся на зависть улиткам. Казалось, пешком сталось бы быстрее, но по статусу не положено.

Не позволяя эмоциям взять над собой верх, я переключился на воспоминания о пылающем кресте. СМИ ещё долго будут обмусо-ливать эту тему. Скорее всего, она обрастёт легендами и попадёт на всевозможные мистические сайты. Церковь и сама не упустит возможности выдать это за предупреждение людям от Бога, а может и от дьявола. В любом случае, ситуация сомнительная и ни одного учёного не подпустят к этой загадке. Потому что правда не продаётся и, чаще всего, просто не интересна людям.

Если рассуждать логически, то возгорание некоторых химических элементов может подарить взору синее или сине-зелёное пламя. Те же самые углероды: жар их пламени является холодным. Но что послужило причиной возгорания? Да вряд ли были соблюдены все условия полу-чения такой реакции.

Машина замедлила ход, мы подъезжали к поместью. Я приоткрыл окно и выглянул на улицу, получив несказанное удовольствие от легкого, чуть прохладного ветерка. Вот только поджидал наше се-мейство не только он.

У ворот собралась приличная толпа журналистов, разглядывающая гербованые авто. Они наперебой озвучивали свои дурацкие вопросы, не позволяя первой машине проехать. Теперь и тут застрянем. Однако быстро добрались. Не удивлён, ведь это их хлеб.

Засмотревшись на происходящее, я далеко не сразу заметил одного из работников жёлтой прессы, подобравшегося к машине.

— Господин Салазард, Вы ведь были очевидцем случившегося, как прокомментируете это событие? Неужели Бог не принял Вашего брата во служение? — радостно, громче, чем следовало, затараторил усатый журналист. Но когда наши взгляды встретились, побледнел. — Что у Вас с лицом?

Я скрылся в авто, практически отпрыгнув в сторону. Он видел! Видел! Если бы не эта жара!

Стекло авто поднималось слишком медленно, и журналист прак-тически просунул в убывающую щель свою любопытствующую физиономию.

— Господин Де Круэлвей, что с Вами? Расскажите! Это как-то связано с самовозгоранием креста?

Меня будто парализовало. Руки тряслись. Даже вдох давался с трудом. Он меня видел!

Помогите…

Отец меня убьет. Совершит то, чего так желает Селеста.

Господи, хоть кто-нибудь!

Послышался глухой удар. Тот самый слуга, что ранее придерживал для меня дверь, без тени сожаления заставил журналиста пригнуться к земле. Последний закашлялся и, получив новый удар, вовсе слег.

— Господа Де Круэлвей очень устали и не намерены ком-ментировать происходящее, дождитесь официального заявления главы семейства.

Тонированное стекло наконец-то скрыло нас от наружности.

Я схватился за лицо, ощупывая накладку, пытаясь разглядеть в стекле собственный облик. Паника не отступала. Мне нужно в свою комнату. Нужно всё поправить, пока отец или кто-то ещё не увидели моего уродства.

Мы снова двинулись. Видимо слуги взяли всё в свои руки и отогнали надоедливых журналистов. Вскоре весь картеж оказался в пределах поместья.

Я никак не мог успокоиться, поэтому стоило машине остановиться, самостоятельно раскрыл дверь и, придерживая накладку, сломя голову побежал в особняк. Никто из слуг не стал меня останавливать.

Не споткнувшись, я практически залетел в свои покои, незамед-лительно направившись в ванную. Зеркало показало удручающую картину. Светлые, как практически у всего нашего семейства, волосы растрёпаны, накладка почти отвалилась, демонстрируя вспухшие алые и белесые шрамы с пустой глазницей.

Я уже представлял, как какая-нибудь газетёнка размещает на первой полосе сенсацию о четвёртом сыне нашей династии, и расплакался. Да так горько и громко, что стал противен самому себе.

Что же делать? Сразу рассказать отцу? Хотя сейчас родители заняты куда более важным скандалом. Всё-таки эти падальщики прибыли слишком быстро. Как будто кто-то заранее дал им наводку.

Я даже успокоился от осознания собственной догадки. Моего брата подставили. И я уверен, что ни один детектив не будет в этом разбираться, так как замешана церковь. Она не допустит опровержения чуда, а значит, брата отлучат от церкви, а моя семья попадёт в немилость. Никто не захочет иметь дел с родителями приспешника дьявола.

Не могут же взрослые не замечать таких очевидных вещей? Не могла наша вера запудрить мозги всему миру!

Стянув перчатки и кардиган, я умылся и, стараясь не смотреться в зеркало, прошёл в комнату. Включил телевизор. Экстренные выпуски новостей наперебой говорили о самовозгорании и о причастности моего брата к этому событию. Одна версия была краше другой. Холодок пробежался по спине.

Видимо, взрослые и, правда, не хотят видеть очевидного.

Глава 3

К сожалению, а быть может, к счастью, но я до жути поверхностный человек. У меня нет каких-то глубинных эмоций, я не люблю раз-мышлять на бесполезные темы. Если что-то всё-таки затрагивает струны моей души, то тут же выплёскивается наружу неуклюжими реакциями. Но это происходит достаточно редко, по большей части люди могут наблюдать лишь моё безэмоциональное лицо. Каждый из семейства трактует его по-своему.

Матушке кажется, что я над ней смеюсь. Её домыслы частенько доставляют мне проблем, так что приходится учиться подражать неко-торым элементарным эмоциям. Радости подарку или волнению по поводу какой-либо незначительной новости. Достаточно проблема-тично. Мне было хотелось более не притворяться, но обрыв и без того малого числа социальных контактов — не лучшая затея.

Со дня инцидента отец приказал всем своим детям не покидать особняк без особого разрешения. Маска безразличия таяла, я всё чаще мог угадать его настроение. Будь то грусть или радость. Второе можно было наблюдать куда реже.

Также он завёл, как мне показалось, странную традицию — ужинать за общим столом. Попытки матери хоть как-то разнообразить такие посиделки разговорами терпели крушение, словно самодельный плот в пучинах бушующего океана. Изредка ей помогала одна из дочерей, но и та довольно быстро затихала, чувствуя неловкость.

Не могу их винить. Даже такие нелепые попытки смотрелись куда лучше, чем безмолвный ужин, где домочадцы даже не смотрят друг на друга. Хотя и это не совсем верно. Несколько раз я замечал на себе взгляд отца, но, не подавая виду, продолжал есть.

Наиболее сконфуженным мне казался старший брат. Учитывая принадлежность к знатному роду, полиция предложила наименьшее из зол: домашний арест до выяснения всех обстоятельств.

Интересно взглянуть на то, как происходит подобное расследование. Сидят, значит, несколько полицейских и допрашивают настоятеля храма о том, что произошло. А он им падает в ноги и уверяет, что это было чудо или предупреждение. Полицейские его слушают, да кивают, а после разводят руками, говоря — так всё и было. Настоятель человек веры, а значит, врать не может.

Смех да и только. По-моему, люди немного заигрались, принимая на веру происходящее. Не удивлюсь, если через пару лет появятся индивиды, говорящие о том, что земля плоская. Всё. В тот момент человечество начнёт свой отсчёт к уничтожению. Не может подобная деградация не являться тревожным звоночком.

Слуги разнесли аперитив. Суп не показался мне аппетитным. Не понимаю я этих супов-пюре. По-моему, такое должны готовить для тех, кто более не в состоянии пережевать кусочек овоща или мяса. Это еда не для здоровых людей, способных понять вкус того или иного ингредиента.

Семейство застучало ложками. Как некультурно. Я и сам приступил к трапезе, развлекая себя игрой «сделай это бесшумно».

— Ах, знаете, — затянула матушка, — сегодня мне повезло отобедать с госпожой Люлли, нашей соседкой. Она так искренне переживает о случившемся.

Брат, подозреваемый в сговоре с дьяволом, многозначительно посмотрел на мать. Не будь она столь толстокожей, замолчала б.

— И не нужно на меня так смотреть, мы люди публичные, обязаны посещать некоторые мероприятия. Не всем же быть затворниками. Так вот, о чём это я. У неё выросла такая прелестная дочь. Как только всё утихнет, можно будет посвататься.

— Мама…

— Что? Не обязательно же получать сан чёрного духовенства? Обойдешься белым и будешь при жене.

— Мама!

— Что мама? У меня опыта поболее будет, так что прислушайся к тому, что я тебе говорю. Я тебе добра желаю.

Отец молча следил за происходящим, с какой-то надеждой смотря на Дениса. Скорее всего, рассчитывал на то, что тот сможет дать матери отпор. Разговоры о женитьбе да замужестве раздражали добрую часть семейства, особенно сейчас, когда над фамильным гербом сгущаются тучи.

— Агнес, сейчас на время. — глава семейства стал мрачнее тучи. — Поговорим об этом после.

— Как скажешь дорогой, но затягивать всё же не стоит, девочки могут прослыть старыми девами. — казалось, что её уже ничего не могло остановить. Но слуга внёс в столовую разрывающийся от трели телефон.

Аппарат с мраморной отделкой подрагивал на красной бархатной подушке. Отец никогда не пропускал звонки, и нынешний не был исключением.

Он промокнул губы салфеткой и поднялся из-за стола, только после сняв трубку. Кто же там такой настырный, раз дожидался, пока отец проведёт необходимый ритуал?

В жизни аристократии, или как сейчас принято называть дворянства всё приходится делать медленно. Будто медлительность может придать изысканности такому простому занятию как разговор по телефону.

Не к столу я представил, как дворянин посещает туалет, и тихо усмехнулся. Селеста, ужинавшая напротив меня, приняла этот смешок на свой счёт и нахмурилась, но я уже не мог унять разбушевавшуюся фантазию, чувствуя, как краснею от сдерживаемого смеха. Ох, она мне это припомнит.

— Заканчивайте без меня, — отец наконец-то завершил разговор и теперь раздавал распоряжения слуге. До меня донеслись обрывки некоторых фраз: «поем у себя», «сопроводите гостя» … — всё это помогло мне составить некоторую картину.

Скорее всего, отцу позвонил один из его коллег. Дело срочное, раз тот решил незамедлительно приехать в наше поместье. Интересно.

Меня всегда немного обижало, что отец пытался посвятить в нюансы профессии только старшего сына, обходя остальных детей стороной. Как будто мы ни на что не годные мартышки. С другой стороны, не припомню, чтобы кто-то из нас проявлял интерес к его занятию. Может самое время? Всё, что я прочёл в семейной биб-лиотеке, пора было изучать на практике. Может быть, если бы я не был уродом, то смог бы подойти к отцу с этой просьбой. При нынешнем положении вещей, это невозможно. Жутко даже представить, что он может мне на это ответить. А то и вовсе удостоит лишь взглядом. Ещё неизвестно что хуже.

— Раз отец ушёл, может, мы поужинаем как обычно? — Выказала робкую надежду старшая из сестёр, Одэт.

— Нет, — матушка ответила даже слишком резко, но после спохватилась и снова натянула на лицо свою фирменную, чуть глуповатую улыбку. — Я хотела сказать, что не стоит, мы же стараемся не только ради отца.

Что-то в этом простом диалоге показалось мне странным. Кажется, я недооценивал собственную мать. А может, просто не понимаю всех нюансов происходящего.

Дальнейший ужин проходил в тишине, прерываемой редкими замечаниями матери о талантливости наших поваров. И правда, настоя-щих живых мастеров может себе позволить далеко не каждая семья. Порой не все титулованные способны на такие траты, заменяя прислугу роботами.

Запершись в комнате, после нескольких бездумных часов в сети я понял, что могу и сам разобраться в произошедшем. Спровоцировать настоящее расследование, вложить в головы людей простую истину — думать нужно самостоятельно. А этим возможно заслужить уважение отца. Вот только не много ли я на себя беру?

Новостная лента поисковых ресурсов пестрила всевозможными репортажами о самовозгорании. Многие учёные и теологи участвовали в наигранных дебатах, обсасывая случившееся. Все эти ролики объе-диняло одно — никто не приводил реальных фактов и не выдвигал сторонних теорий. Все сходились во мнении о чуде и предпочитали спорить о том, что же оно значило, а не о том, как произошло. Кто-то даже успел написать книгу по этому поводу, не скупясь на рекламу. Вот ведь пройдохи.

Бирюзовое или голубое пламя может быть не чем иным, как горением сульфата меди. Это соединение можно найти в арсенале любого садовода. Им уничтожают корневые системы деревьев. Скорее всего, оно присутствует и у нашего садовника. Можно пойти проверить. Но это может вызвать ненужные вопросы. Да и для того чтобы получить такую чистую реакцию, компонент должен быть в порошковом состоянии.

Я откинулся на спинку огромного кресла, которое называл троном, и скосил взгляд в сторону окна. Сгущавшиеся сумерки готовились передать бразды правления ночи. Матери всего необычного. Необыч-ного, да?

Необходимый порошок можно найти в любом наборе юного химика или приобрести в специализированном магазине. Наверняка такой найдётся и в арсенале отца, но к нему в лабораторию я спускаться не буду. В общем, получить данный реагент не самая большая проблема.

То, что у чуда есть вполне реальное объяснение, даже не обсуждается. Не случилось ещё того, что способно заставить меня уверовать. Но остаётся ещё один момент: кто поджигатель. Рядом с крестом находился разве что настоятель, да и у того руки были заняты. Может, там был какой-то механизм? Вряд ли.

Я вскочил со своего места и распахнул окно, подставляя прохладному ветерку лицо. Дневная духота постепенно сходила на нет, температура воздуха падала. Выключите уже лето, надоело зависеть от систем климат-контроля.

Младшим всё нипочём. Они плевали на запрет отца и днями напролет возились в саду. Лазя по деревьям, поджигали лупой муравь-ев. Лупа!

Яркий свет солнца проходил через стекло и отражался от креста. Стекло лупа. В храмах используют золото довольно высокой пробы, а значит температура его плавления в разы ниже. Что если солнце подожгло порошок? Что если кто-то обмазал крест сульфатом меди ещё ночью, ожидая возгорания?

Затея рисковая, могло и не сработать. Но пока это самая реальная догадка на счет самовозгорания. Как бы мне её проверить?

Отец отрезал пути наружу, к нему в лабораторию я не пойду ни под каким предлогом. Никто из братьев или сестёр не согласятся мне помочь. Я даже не смогу самолично выступить с догадкой, даже если удастся доказать всё опытным путем. Я родной брат подозреваемого, да и личиком для камеры не вышел.

От стольких догадок голова шла кругом. Энергия била ключом, хотелось незамедлительно действовать. Проверить всё и вся, но часы пробили полночь. Ни солнца, ни лупы, ни порошка. Остаётся только кусать локти.

Кто-то постучал в дверь.

— Минутку, — как же не хочется снова её надевать.

Взгляд упал на лоскут силикона в специальном контейнере, но, пообещав самому себе то, что это всего на пару минут, позволил нео-жиданному гостю войти в покои.

— Господин Салазард, Вам что-нибудь нужно?

— Ох, Джакоб, напугал, — высокий истинный ариец один из немногих, кого я мог назвать другом. Хотя для него я, скорее всего, не более чем сын его работодателя. — Всё в порядке, просто кое о чём размышляю.

Я смотрел на него. Он на меня. Вот только я не понимал причину такого пристального взгляда с его стороны.

— Может, это у тебя что-то случилось? — почему он не уходит?

— Нет. — и снова стоит. Это шутка какая-то? Не понимаю.

— Знаешь, вообще-то мне и правда кое-что нужно. Сможешь купить где-нибудь сульфат меди? — попытка не пытка. Главное, чтобы не доложил отцу.

— Такой имеется в лаборатории старшего господина Де Круэлвей.

— Мне нужен свой, — всё-таки не стоило его об этом просить.

— Это всё? — ариец был серьёзен. Хотя я вообще никогда не видел его расслабленным или улыбающимся. Тяжёлый, но прямой как рельса человек.

— Э, да, — такое ощущение что я и сам не уверен. — Постарайся, принести мне его к завтраку.

— Как прикажите, настоятельно рекомендую Вам отойти ко сну.

— Да, конечно, пока, — дверь закрылась перед самым носом слуги. Что это на него нашло? Странный человек. Может, он всё-таки хотел о чём-то со мной поговорить, но так и не решился завести тему? Кто его знает. Странно, что я теперь испытываю вину, за то, что не позволил ему чего-либо. Может, смогу искупить свой эгоистичный поступок завтра?

Ах, завтра! Завтра меня ждут великие дела. Не хочется сомневаться, надеюсь, всё получится.

Глава 4

Сон, словно пугливый мышонок, убегал от меня при каждом шорохе или неловком повороте. Я никак не мог успокоиться. Возможность проведения эксперимента не шла из головы. К утру мои размышления приняли совершенно абсурдную позицию, и я уже не мог понять, с чего всё начиналось.

Часы показывали начало шестого утра. Можно было бы ещё поваляться и попробовать подремать, но я подозревал, что уснуть мне сегодня не светит, поэтому, лучше проведу это время с пользой.

По привычке я старался не смотреть на лакированные поверхности, в которых мог различить собственное отражение. Как-то раз я задался вопросом: а почему я не злюсь на сестру за реальную попытку убийства? Ответ оказался простым, но подходящим только мне. Потому что не помню. Я не помню, как был нормальным, не помню, как получил травмы, не помню той боли. События прошлого, переска-занные сестрой, не пестрили подробностями и не смогли меня напугать. В моей вселенной я всегда был таким. Для меня это норма.

Если бы люди, испокон веков, ходили на руках, никто бы и не подумал о том, что использовать для этого ноги куда удобнее. Нормально — это то, к чему привык, а не то, как принято. Однако умение отстоять свою привычку дело не из приятных. Особенно если она сильно разнится с общепринятыми понятиями.

Дом потихоньку оживал. Я мог слышать, как начинает работать садовник, как слуги стараются бесшумно пройти по коридору. Вставать в такую рань для них нормально, для меня — исключение из правил.

В какой-то из книг я вычитал, что многим раньше, до развала конституционного строя, в мире также царил абсолютизм, и знать составляла сливки общества. Это сословие имело привычку не подниматься раньше полудня, так как ранний подъём мог быть связан только с тяжёлым трудом, а это уже прерогатива слуг.

Книга описывала жизнь дворянства той эпохи и включала в себя огромное количество наискучнейших, абсурдных правил этикета, поведения в целом. Хорошо, что нынешнее время наложило свой отпечаток на формирование нашего класса. Да и слуги теперь далеко не бесправные рабы, а просто нанятые рабочие.

Было в этом утре что-то спокойное. Размеренное течение времени, которого до завтрака оставалось даже слишком много, так что я мог не торопиться с душем или прической. Вёл себя как настоящий аристократ, неспешно совершающий свой туалет. Телевизор или компьютер могли спугнуть эту атмосферу, так что я не решался их включать, предпочтя этим занятиями прогулку до библиотеки.

Слуги приводили дом в порядок и даже как-то испуганно здоро-вались, натыкаясь на меня в такую рань. Библиотека находилась в отдаленном крыле, за лабораторией и экспериментальным залом отца, куда я мечтал заглянуть хоть одним глазком.

Рука сама потянулась к двери лаборатории, нежно касаясь тёплого, лакированного дерева. Когда-нибудь я обязательно войду в эту дверь и уже не как сын, а как полноправный учёный, и отцу придётся счи-таться с моим существованием.

— Это прорыв! — воскликнул кто-то из-за двери, заставив меня одёрнуть руку.

— Это незаконно! — судя по интонациям, спор только набирал обороты. Любопытство пересилило страх быть пойманным, и я прислу-шался. — В двадцать первом веке люди уже изобретали что-то подоб-ное, и ты сам помнишь, к чему это всё привело.

— Ты не прав! — кто-то пытался переубедить моего отца. Наверное, тот самый друг или коллега, потревоживший его вечером. Так они были в лаборатории всю ночь? — Наше открытие в корне отличается от разработок прошлого.

— Если всплывут хотя бы намёки на такую разработку, казнят не только нас, но и наши семьи. Лучше будет уничтожить проект.

— Нет! Стой! — спорщик замялся. — Давай хотя бы просто его спрячем. Я не прощу себе отказа от работы над подобной технологией.

— Всё-таки хочешь поставить нас под удар? Вряд ли даже нашим внукам удастся такое рассекретить. Что уже говорить о нашем поколении.

— Родриг, я возьму на себя всю вину, позволь себе и дальше работать над этим.

Послышались шаги, от греха подальше я побежал в сторону библиотеки, только после сообразив, что это было нереально громко. Однако за мной никто не погнался, так что авантюру можно было счи-тать успешной.

Сердце колотилось так громко, что я мог чувствовать пульс в висках. Вряд ли мне нужно было становиться слушателем того разговора. Отец разрабатывает что-то секретное, способное погубить несколько дворянских домов. Звучит серьёзно и крайне занимательно.

Неосознанно я пытался припомнить, что же такого было изобретено в двадцать первом веке, о чём могло сожалеть всё человечество. На ум напрашивалось только развитие робототехники, но восстание машин было настолько незначительным, что даже учебники истории упоминали о нём вскользь. Третья мировая? Но она продлилась-то всего два часа, оказавшись наименее кровопролитной за всю мировую историю. Европа и большая часть Азии просто капитулировали перед Россией, примкнув к ней на взаимовыгодных условиях. Даже переход к абсолютной монархии был воспринят скорее как положительный, нежели как отрицательный фактор. Это явно не оружие. Подобные технологии поощряются церковью, Империя не скупится на разного рода военные улучшения.

Может, я просто плохо знаю историю? Если не брать основные вехи, то в нюансах того или иного проекта я действительно могу быть не сведущ.

Вот ведь отец. Это утро так спокойно начиналось. Сказать о том, что это просто не моя проблема я не могу. Похоже, это касается всей моей семьи. Как собственно и инцидент с крестом, на котором мне стоит сконцентрировать своё внимание, раз никто более не хочет в это вникать. С остальным разберёмся позже.

Огромные, в несколько этажей окна библиотеки одеты в плотные шторы, а температура кажется более низкой, нежели в остальном доме. Вереница бесконечных стеллажей выглядит немного пыльной, но от этого только сильнее привлекает к себе внимание. Несколько уют-ных громоздких кресел окружают резной торшер. Атмосфера распо-лагает к чтению и философским измышлениям.

Я ещё не знаю, что мне нужно прочесть, но всё равно без заминки иду в произвольно выбранном направлении. Здесь собрана самая разнообразная литература. Кто-то из моих предков начал её собирать ещё четыре столетия назад. Так что иногда попадаются довольно странные вещи, которые до дыр зачитывали мои старшие братья.

Это место позволяет мне достичь прозрения. Книги как будто делятся со мной опытом, помогая отыскать решение той или иной проблемы, которых у меня сейчас достаточное количество. Например, если эксперимент с сульфатом меди сработает, как мне преподнести это общественности? Как скрыть при этом собственное я?

По сути, меня никто не допустит вести какое-либо расследование. Да оно мне и не нужно, я же не полицейский и не собираюсь ввязы-ваться в интриги, жертвой которых стал брат. Достаточно подстегнуть людей. Показать, что это никакое не чудо. Однако люди не поверят самому обычному человеку. Даже если я надену маску или просто выложу в сеть результаты эксперимента, это не даст никакого резуль-тата. Мои размышления не будут для них авторитетны.

Медленно прохожу полку с книгами о так называемой магии, точнее о разоблачении всевозможных иллюзионистов. В некоторых из них если и не объясняется каждый из фокусов, то хотя бы рассказы-вается его история. Что сия мистерия принесла своему изобретателю. В большинстве своём, все они поражали умы простого люда. Фокус-ники были вхожи в дома как бедных, так и богатых граждан. Некоторые из них развлекали монархов.

Мне показалось, что я вот-вот до чего-то додумаюсь. Мысль только начала своё формирование. Боясь её спугнуть, я затаил дыхание. И как же не вовремя взгляд переместился на корешки книг, покоящихся на верхней полке. Иудаизм, каббала, индуизм и прочие религии прошлого.

Неоформившаяся мысль ускользнула с горизонта моего разума, дабы освободить сцену для каравана воспоминаний об умерших религиях. Например, в иудаизме Сатана представлялся не как антипод Богу, а как его верный слуга. Ангел-обвинитель только с позволения Всевышнего творил дела в мире людей, подталкивая оных к различным действиям. Так он проверял силу воли того или иного послушника, соб-лазняя, предлагая иной путь.

А вот это уже интересно. Ангел, показывающий иной путь для человека и человечества в целом. Солидный, колоритный персонаж, которого могут послушать. Вот бы и мне предстать перед людьми этим самым ангелом, показать несовершенность их рассуждений.

Проще сказать, чем сделать.

Взгляд снова упал на книги о фокусниках, мастеров мистерии.

Я начал набирать заинтересовавшие меня работы, остановившись буквально на мгновение.

О чём я вообще думаю? Это просто не может сработать. Но руки уже оттягивала стопка фолиантов. Осталось пройти со всем этим доб-ром в свою комнату и наконец-то понять, смогу ли я помочь Денису.

***

Особо чувствительные дамы лишались чувств, наблюдая за тем, как несколько моих пальцев объяло пламя голубоватого цвета. Огонь медленно продвигался вверх по руке, совершенно не нагревая подготовленный заранее тёмный костюм, производя на собравшихся неизгладимое впечатление.

Служба закончилась несколько раньше, чем я рассчитывал. Полуденное солнце раскаляло многочисленные авто и асфальт церков-ной парковки. Все аристократические сливки нашей коммуны наблю-дали за моим эксцентричным представлением. Среди них находилось и моё семейство.

— Он ангел! — воскликнул кто-то из толпы. Никто из них не мог узнать во мне обычного человека. Не могу их в этом винить — подготовленный костюм помогал скрыть личность. Подготовка заняла почти две недели, и, видя эти глуповатые, полные одухотворенного просветления лица, могу с уверенностью заявить: оно того стоило.

— Увы, я не ангел, — пламя перешло на самодельные, пропитанные раствором порошка крылья. — И даже не могу им стать, — беспроводной микрофон искажал голос. Поделка на моей спине резко вспыхнула, в секунды сгорая, теряя форму, очертания.

Люди пятились от столба, на который я с таким трудом забирался ещё с сорок минут назад. На этот раз солнце играло со мной в одной команде, слепя зрителей, не позволяя им вглядеться в мой несовершен-ный образ.

— Я не божий посланник, и я повторил ваше чудо! — нельзя выходить из образа, а вот после меня, скорее всего, стошнит от страха. — Я обвиняю вас в богохульстве. Вы приписали Богу не чудо, а человеческое творение! Это оскорбительно! — ещё чуть-чуть и я оглохну от собственного голоса.

— Эй, а ну слезай оттуда! — А вот и полиция. Кто-то успел вызвать. Однако и их лица выражали недоумение. Не каждый день увидишь объятого бирюзовым пламенем человека, сидящего на фонарном стол-бе. — Кто ты такой? Чего хочешь?

— Люди, вас обманули! — сердце пропустило удар. Раз, два, три, и столбы, кусты и даже некоторые деревья объяло голубое пламя. Народ охватила паника. Кто-то побежал прочь от очагов возгорания. Кто-то принялся тушить разноцветное пламя, опасаясь того, что огонь перекинется на транспорт. Полицейские что-то кричали в свои рации. — Это было не чудо!

Я схватился за страховочный трос и практически спрыгнул со столба, тут же ныряя в машину. Джакоб дал по газам, игнорируя все правила дорожного движения. Вскоре, я уже не мог различить место преступления даже сквозь заднее стекло автомобиля.

Обернувшись во влажное полотенце, я окончательно сбил пламя с чёрного костюма, и, решив хоть немного передохнуть, снял резную деревянную маску. Красивая вещица. Странные узоры обрамляли прорези для глаз и рта, длинные рога придавали изделию таинствен-ности. Даже представить не могу, где Джакоб смог её достать.

— Похоже, всё прошло как надо, — я всё ещё дрожал, переваривая собственные решения, но вместе с этим испытывал чувство глубокого удовлетворения.

— Ваша задумка произвела больший эффект, чем я мог представить. От машины придётся избавиться, — практически синие глаза Джакоба Кромбергера сверлили меня через зеркало заднего вида. И я не мог взять в толк: он меня осуждает или гордится. Похоже, что с выражением эмоций у него большие проблемы. Но это не помешало ему стать сообщником. Собственно, я сам допустил эту ошибку, попросив достать мне сульфат меди, а после и ещё несколько странных вещиц. Мужчина просто не мог оставаться в стороне и вынудил меня всё ему рассказать. Признаться, от этого мне стало полегче. Джакоб предложил помощь и внёс в план свои коррективы, способствующие мне ускользнуть с места представления несхваченным. В который раз мне удалось убе-диться в том, что он далеко неглупый мужчина, и я всё-таки недооце-ниваю своих слуг.

— Избавимся, да и никаких опознавательных знаков мы на ней не оставили, не смогут подать в розыск. Кстати, а где это мы? — Кромбергер свернул в какой-то совершенно незнакомый мне квартал, утыканный одноэтажными маленькими, будто кукольными домами с зелеными лужайками перед оными.

— Кварталы рабочего класса, я подумал, что проезд по основным трассам может создать неудобства, — конечно Джакоб был прав.

Потихоньку переодеваясь, я с нескрываемым любопытством разгля-дывал неведанную ранее местность. И дело было даже не в самих домах, а в людях. Все они улыбались, некоторые плакали, но с первого взгляда можно было с уверенностью сказать, что это слезы счастья. Радостные, все они направлялись вверх по улице. Не торопились, не толкались, просто шли. Честно, мне это показалось странным.

— Сегодня какой-то праздник? — Джакоб ведь тоже из рабочего класса, так что должен быть осведомлён о подобном.

— Я бы так не сказал. — мужчина следил за дорогой. Его маскировка не являла собой ничего кардинального. Повязка на лицо, и тёмный, дешёвый костюм, от которого можно будет без сожалений избавиться. — Несколько недель назад, одна из шахт перешла на абсолютную автоматику и многие из этого района потеряли свою работу.

— И поэтому улыбаются? — кажется, я запутался.

— Улыбаются они тому, что церковь взяла заботу о семьях, поте-рявших способ пропитания. С момента увольнения они получают мате-риальную помощь и еду от местного прихода. Некоторым оплачивают курсы переквалификации, чтобы они смогли встать на ноги в крат-чайшие сроки.

— Вот оно как, — от этих новостей стало как-то не по себе. Гадкий червячок сомнений смог найти мягкое место в моём настроении, прогрызая его слово сочное яблоко. — Получается, я дискредитировал тех, кто защищает людей? — может, поэтому Джакоб смотрит на меня с таким недовольством? Зачем тогда помогал?

— Вы защищали брата, никто не сможет Вас обвинить в этом стремлении.

Дальнейшие разговоры могли и вовсе выбить меня из колеи, так что я затих, молча наблюдая за тем, как люди собираются у местной церкви. Идут не потому что надо, а потому что хотят. Это отличалось от ежевоскресных сборов у нас, где поход в церковь был скорее обя-занностью, нежели удовольствием.

Но ведь моя маленькая шалость не даст большого резонанса? Я всего лишь спасал брата и семью от слухов. И не мог принести особого вреда.

Нужно было как-то отвлечься, и я залез в интернет, листая новости в приложении какого-то браузера. Сначала ничего не могло привлечь моего внимания, но через какое-то