Ушёл из этого мира художник, жил, думал, читал свои умные книги, а время текло неостановимо.
Ну да, я бесчувственное бревно, но я хочу таким быть, и таким я себя с удовольствием вижу, бесчувственным.
Мы гуляли и умничали, как подобает подросткам. Обычно мы умничали в духе последней только что прочитанной книги. Ну, по мотивам.
Спи, сыночек, спи, сыночек, бай-бай.
В этом виноват лишь месяц май.
Парень с девушкой в тумане,
Сердце девушки в обмане,
Спи, сыночек, крепче засыпай!
когда я спросил её: как она себя чувствует, как это — быть старой? Действие происходило в Лондоне, в усадьбе сэра Исайи Берлина. «Понимаете, Лимонов… — И она посмотрела на меня взвешивающим взглядом, но не долго разглядывала, быстро решив, что я заслуживаю честного ответа. — Понимаете, я так же безумна, как и в тридцать, так же готова к приключениям. Но моё тело — оно как скафандр водолаза. Оно тяжёлое, и я не могу уже с лёгкостью совершить все те безумства, которые я себе позволяла. Оно тяжёлое, как скафандр».
Мы гуляли и умничали, как подобает подросткам. Обычно мы умничали в духе последней только что прочитанной книги. Ну, по мотивам.
Шёл я довольно пьяный. И вот набрёл в темноте на стадо мусорных баков. На одном из баков обнаружил ящик с луковицами. Взял его и понёс к себе на Rue de Turenne. Но вырос из луковиц не лук, как я предполагал, но голубой цветок гиацинт.
Сравните поэму Лермонтова «Мцыри» с «поэмой» же Александра Пушкина «Евгений Онегин». Евгений Онегин — глупая либеральная безделка о бездельнике (сегодня его характеризовали бы как хипстера из богатой семьи), который, надев модную шляпу («широкий боливар»), едет тусоваться на бульвар, «пока пленительный брегет не пропоёт ему обед», сравните с проникновенной поэмой «Мцыри». Или с «Демоном» — совсем другие категории, великие и глубокие. Недаром на образности «Демона» построены и жизнь, и творчество другого великого человека русского искусства — Михаила Врубеля.
Так вот Лермонтов. Я считаю его глубже Пушкина. Тот холодный и поверхностный, Лермонтов — чувственный, значительный, указующий на глубины страстей и мыслей, куда Пушкин и заглядывать не отваживался.
Вы будете меня любить,
И целовать мои портреты,
И в библиотеку ходить,
Где все служители валеты.
Старушкой тонкой и сухой
Одна в бессилии идёте
Из библиотеки домой,
Боясь на каждом повороте.
Я человек, который не любит разговаривать. И, перестав вполовину слышать, ничуть не расстроился. «Всё равно у большей части человечества нет ничего интересного, чтобы мне сообщить», — смеясь, сказал я.
