автордың кітабын онлайн тегін оқу За три моря. Сказка о славном и могучем богатыре царевиче Иване и о прекрасной царевне Вере
Д. А. Урушев
За три моря:
сказка о славном и могучем богатыре царевиче Иване и о прекрасной царевне Вере
Информация о книге
УДК 821.161.1-34
ББК 84(2Рос=Рус)6-44
У73
Имя московского писателя Дмитрия Урушева хорошо известно всем, кто интересуется историей старообрядчества. Однако он пишет не только исторические книги, но и волшебные повести, в которых, используя сатиру и юмор, образно высмеивает порок и восхваляет добродетель. О светлой вере в победу солнца над мраком и доброго человеческого сердца над злом рассказывает сказка «За три моря».
В ткань повествования искусно вплетены любовь и приключения, чудеса и юмор. Так что каждый найдет в сказке что-то для себя, воспримет на свой лад. Это одна из тех книг, от которых невозможно оторваться, а переворачивая последнюю страницу, не хочется расставаться с удивительным волшебным миром, который подарило это произведение.
Иллюстрации М. И. Шадчневой.
УДК 821.161.1-34
ББК 84(2Рос=Рус)6-44
© Урушев Д. А., 2023
© ООО «Проспект», 2023
Памяти моего брата
ОТ АВТОРА
Предлагаемая читателям сказка «За три моря» — это продолжение повестей «Звезда Альтаир» и «Два брата». Ныне, как и в предисловиях к предыдущим книгам, я признаюсь, что не стеснялся заимствовать у отечественных и зарубежных сочинителей XIX–XX веков.
Например, страну Нангиялу, которая находится «где-то по другую сторону звезд», я заимствовал из повести шведской писательницы Астрид Линдгрен «Братья Львиное Сердце»: «Все сказки приходят из Нангиялы, ведь именно там случается все удивительное. И когда попадешь туда, то и с тобой будут случаться разные приключения с утра до вечера и даже ночью».
По причине отсутствия способностей к виршеплетству я использовал в сказке стихотворения разных авторов, например: А. С. Пушкина, А. Я. Мейснера, А. И. Подолинского и А. Г. Наймана. Кроме того, в главах 7, 19 и 20 я использовал стихотворения моей покойной тещи Н. А. Писаревой.
Считаю своим приятным долгом выразить признательность тем добросердечным и терпеливым людям, что поддерживали и вдохновляли меня в работе. Прежде всего, сердечно благодарю мою супругу Татьяну — первую читательницу, редактора и корректора этой и прочих книг.
Низкий поклон священнику Алексию Лопатину, Борису Кисельникову, Алексею Кочетову, Максиму Гусеву и всем неравнодушным людям, хвалившим и порицавшим мои повести. Отвечу на хваления и порицания словами писателя Виктора Конецкого: «Без веселого хулиганства, без эпатажа, словесной игры, крепкой ругани, парадоксальной эклектики в русской литературе делать нечего».
Того же мнения придерживался мой брат Павел. Я должен был бы поблагодарить и его, ведь у брата я заимствовал царство Браам и чародея Сулеймана. Но Павел, младший брат, раньше меня, старшего брата, ушел в страну «по другую сторону звезд».
***
Имея обыкновение посвящать каждую книгу кому-нибудь из родных и близких, эту я посвящаю памяти моего брата Павла Александровича Урушева. Он появился на свет 7 декабря 1977 года в Москве, в роддоме № 32 на Красногвардейских прудах.
Когда брата принесли на нашу старую квартиру в Малом Тишинском переулке, я предложил назвать его Юрин (sic!) Гагарин. Мне было уже два года, и мне очень нравился портрет Юрия Гагарина, помещенный в азбуке. Но брата назвали Павлом в честь прадедушки.
В 1979 году наша семья переехала с Тишинки в Аннино, на Варшавское шоссе. Тогда это была далекая окраина Москвы. До ближайшей станции метро «Варшавская» надо было более получаса ехать на троллейбусе или автобусе.
Мы поселились в большой трехкомнатной квартире на пятнадцатом этаже. Мы — это прабабушка Евдокия Ивановна Казачкина, бабушка Антонина Ивановна Урушева, папа Саша, мама Таня и мы — Митя и Паша. Из окон нашей квартиры, куда ни глянь, открывался вид на леса и поля.
У нас было счастливейшее детство. Благодаря заботе родителей мы не нуждались ни в чем. Игрушек у нас было много, а книг еще больше. Домашнюю библиотеку начала собирать бабушка, учительница русского языка и литературы, и продолжили родители. Рано или поздно все книги попадали к нам в руки. Кроме того, мы были записаны в районную детскую библиотеку на улице Газопровод и в Государственную детскую библиотеку на Октябрьской площади.
Огромное значение имели книги, которые нам присылал двоюродный дедушка Борис Иванович Казачкин — брат бабушки. Вообще, он являлся семейной знаменитостью. Дядя Боря, как по-домашнему звали Бориса Ивановича, был одаренным и разносторонним человеком: хорошо рисовал, писал стихи и прозу. Долгие годы он проработал учителем в городе Кандалакше, где собрал обширную домашнюю библиотеку.
Мы имели обыкновение перед сном пересказывать и переигрывать прочитанные книги и просмотренные фильмы. Воображение, ничем не ограниченное, переносило нас то в рыцарские романы Вальтера Скотта, то в приключенческие повести Жюля Верна, то в сказочный мир «Тысячи и одной ночи». Особой любовью у нас пользовались книги Альфреда Шклярского о путешествиях польского мальчика Томека Вильмовского.
Каждый пересказ вызывал из небытия новые миры и страны. Для подвигов рыцарских романов было придумано королевство Майнланд — нечто среднее между Англией, Германией, Данией и Швецией. Для волшебных похождений «Тысячи и одной ночи» — ханство Браам с гаремами, гуриями, джиннами и драконами.
Многократно пересказанный роман Майн Рида «Всадник без головы» лег в основание страны Хоунпак — Мексики, населенной индейцами, мустангерами, революционерами и тореадорами. Для упражнений в восточных единоборствах из морской пучины поднялась империя Хиномацу — Япония, край гейш, небоскребов, роботов и самураев.
Страны соединялись в материки. А материки собирались на планете Эпсилон, которую мы заставили вращаться ни много ни мало вокруг звезды Альтаир. Разумеется, каждой стране требовались герб, флаг, гимн, валюта и язык.
Не один вечер мы потратили на создание своих языков. Сначала они были совсем простыми, почти без грамматики, но постепенно усложнялись. В наших языках звучание слов часто соответствовало их значению. В языке, придуманном Пашей, благозвучное слово «дэлла» означало «прекрасный». Мрачное «дхак» — «смерть». Короткое «юк» — «маленький». А протяжное «бибау» с полугласным на конце — «большой».
Иногда ради красоты слова в жертву приносился здравый смысл, и тогда возникал комический эффект нам, детям, неочевидный. Например, в книге Юрия Коринца «Там, вдали, за рекой» Паша нашел умопомрачительное немецкое ругательство «доннерветтер». В его языке оно стало означать «революционер».
Вымышленным языкам требовались письменности. И мы тщательно придумывали их — множество письменностей на любой вкус: от причудливого слогового письма до латинского алфавита с дополнительными буквами.
Естественно, наши страны воевали. Как же без этого! Мы сражались на суше и на море, на Эпсилоне и в космосе. Гибли армии, тонули флоты, горели звездолеты. За всем этим внимательно наблюдал я — всесильный канцлер империи Майнланд Рихард фон Раух и Паша — простой мультимиллиардер, «владелец заводов, газет, пароходов» Пауль фон Раух, скромно живущий в собственном стоэтажном небоскребе на всех ста этажах одновременно.
Когда надоедали звездные войны, мы как на машине времени переносились в сказочное Средневековье. Там я становился князем Нахаром Хайтом, правителем Каджистана — страны чародеев, а Паша — ханом Сулейманом, правителем Браама, по совместительству великим волшебником.
Мы соревновались, кто сказочным всемогуществом превзойдет «дядю» — злого магрибского колдуна из фильма «Волшебная лампа Аладдина». Главным развлечением Нахара Хайта и Сулеймана было строить козни двум юным влюбленным — отважному рыцарю и прекрасной царевне. Разумеется, все кончалось благополучно — всеобщим примирением и свадьбой.
В 1984 году Паша пошел в школу № 1162, где уже учился я, а затем перешел в класс с углубленным изучением математики и физики в школе № 978, которую закончил в 1994 году. К сожалению, брат не получил высшего образования. Он учился в нескольких институтах, но ни в одном не доучился до конца. Это не мешало Павлу быть образованнейшим и ученейшим человеком, начитанным и разносторонним, разбиравшимся во многом — от астрономии и физики до литературы и языкознания.
В детстве брат, как и я, мечтал стать писателем. Это желание не пропало с годами. Во время наших встреч, в последнее время, увы, нечастых, Павел мог часами рассказывать о своих замыслах. Он хотел составить энциклопедию русского рока. Вдохновленный изданием моих повестей «Звезда Альтаир» и «Два брата», мечтал писать книги в жанре фэнтези.
Эти замыслы не осуществились. Павел безвременно скончался 27 октября 2022 года. Ныне я признаю его соавтором сказки «За три моря», ведь большинство приключений, описанных в ней, было придумано в детстве не только мной, но и Павлом.
Д.У.
Ночь бродила в черной полумаске,
С азиатской саблей наголо,
И тогда нас утешали сказки,
Где Добром одолевают Зло.
Взрослый день восходит в ясном свете,
И пока не наступила ночь,
Склонны мы забыть про сказки эти,
Что еще сумеют нам помочь.
А. И. Гитович
Глава 1
В некотором царстве, не в нашем государстве, а в сарацинской державе Брааме, в древнем городе Аккаде жил-был великий волшебник Сулейман. Жил почти тысячу лет. И прославился по всему свету неограниченным могуществом и необыкновенной мудростью.
Было у Сулеймана волшебное кольцо. С его помощью он изучил всякое колдовство и чародейство, исполнился многой учености и постиг неисчетные тайны. Он провидел прошлое и будущее, освоил язык зверей и птиц, умел приготавливать смертельные яды и животворные лекарства и даже подчинил себе нескольких джиннов — огненных духов пустыни.
Для своих лет Сулейман сохранился хорошо. Был осанист и дороден, лыс и бородат. Правда, болел неисцелимым насморком, поэтому говорил в нос, гнусаво и протяжно. Это прибавляло ему степенности и важности.
Пять столетий колдун верой и правдой служил сарацинским шахиншахам: был их придворным чародеем и наместником в Аккаде. Впрочем, человек на государственной службе незаменимый, он старался держаться подальше от стольного города Ниневии и не лез в дворцовые свары.
С многочисленными охранниками, слугами и рабами волшебник уединенно жил в великолепных хоромах, покидая их только по вызову правителя. И все признавали: колдун — муж весьма опытный и хитрый, благоразумный и осмотрительный.
Однажды, срочно вызванный в Ниневию, Сулейман нашел шахиншаха Ассаргадона в тоске и унынии. Тот не ел и не пил, только плакал и вздыхал. Придворные тревожились и спрашивали друг друга:
— Уж не заболел ли наш владыка, да живет он вечно?
Лучшие лекари щупали царю лоб, заглядывали в глаза и осматривали язык. Советовали отворить кровь или поставить пиявки. Когда приехал колдун, все облегченно вздохнули: «Уж он-то определит, что с шахиншахом».
В послеобеденный зной Сулейман по-свойски вошел в покои Ассаргадона. И сразу понял: самодержца тревожит не телесный недуг, а душевная скорбь. Как старый друг чародей начал расспрашивать царя:
— Живи вечно, великий государь. Скажи, что за кручина гнетет тебя? Вижу, ты здоров, но очи твои полны печали.
— Кручина, гнетущая меня, такого свойства, что никто не сможет помочь, — вздохнул Ассаргадон. — Я безнадежно влюбился.
— Безнадежно? Разве не все подвластно твоей победоносной деснице? Что ты не сможешь получить даром, то купишь. Что не сможешь купить, то возьмешь силой. Что не сможешь взять силой, то возьмешь хитростью. Разве не так?
— Увы! Я влюбился в заморскую царевну. Но не в моей власти заполучить ее. Тут бессильны и меч, и деньги, и уговоры.
— В кого влюбился ты, владыка?
— В Веру — дочь эллинского царя Мелхиседека, повелителя Лагашты.
— Хм… Не слышал о такой.
— Немудрено, ей недавно исполнилось семнадцать лет. Солнце ее красоты только взошло, но уже облистало весь мир. Вся Урюпа вздыхает о ней. По словам стихотворцев, ее очи затмевают сверкание звезд. Лучшие художники плывут на Лагашту, дабы увековечить ее небесные черты. Шпанские купцы, бывшие у меня, рассказывали, что к Вере сватаются сыновья всех королей Урюпы. Но Мелхиседек согласен выдать дочь только за того, кто исповедует православие.
— И одного рассказа хватило, чтобы ты влюбился?
— Я влюбился не по рассказу, а по портрету, — обиделся шахиншах. — Я выкупил его за бешеные деньги у шпанских купцов. Клянусь, и ты обезумеешь от такой красоты.
По приказу Ассаргадона рабы внесли большую картину, завешенную тканью.
— Смотри! — воскликнул самодержец и сорвал ткань.
Колдун даже вскрикнул от неожиданности. Царевна была нарисована одним из лучших живописцев. В новомодном урюпейском платье Вера сидела на мраморной скамье под сенью пышной южной растительности. Какая девушка! Прав царь, нельзя не обезуметь, глядя на такую красоту.
— Что скажешь? — торжествующе спросил шахиншах.
— Я живу более тысячи лет, но не видал ничего подобного, — пробормотал Сулейман, поглаживая седую бороду. — Портрет хорош. Но так ли хороша та, что изображена на нем?
— Спрашиваешь! — хмыкнул Ассаргадон. — Ты единственный, кому я показываю картину. И ты единственный, кто может помочь мне. Хочу поглядеть на царевну с помощью твоего чародейства. Хочу увидеть ее вживе.
— Нет ничего проще, — колдун достал из поясного кошеля волшебное зеркало. — Я всегда ношу с собой эту вещицу. Очень полезная, надо сказать, вещица, в хозяйстве просто незаменимая.
Сулейман подышал на стекло, протер рукавом и протянул царю. В чудесном зеркале показался сад. По нему с младшими сестрами гуляла прекрасная Вера. Ветер с моря развевал ее золотые волосы, играл складками белого платья, схваченного жемчужным поясом. Царевны о чем-то болтали и смеялись.
— Вах, какие очи! — закричал шахиншах.
— Вай, какие ланиты! — воскликнул колдун.
Сулеймана же поразила не только красота девушки, но и звезда, горящая у нее во лбу. Чародей внимательно поглядел на Ассаргадона: заметил ли он звезду? Но тот только охал и ахал, потом закрыл лицо ладонями и застонал:
— Я не могу смотреть на нее. Я схожу с ума.
Волшебник поспешил убрать зеркало.
Царь плакал:
— Вживе она еще прекрасней, чем на портрете. Я готов воевать за нее, но Мелхиседек слишком сильный противник. Готов посвататься к ней, но эллины с бесчестьем прогонят моих сватов. Вся надежда на тебя, на твое волшебство. Помоги мне заполучить Веру. Для этого я и вызвал тебя в Ниневию.
Колдун жевал конец бороды и хмурился:
— Государь, дело слишком сложное. Я должен все рассчитать, на это потребуется время. С твоего позволения я возвращусь домой и подумаю.
Ассаргадон бросил на Сулеймана испепеляющий взор:
— Возвращайся и подумай как следует. И благодари нашего бога Мардука, золотой мой, что ты не простой смертный. Иначе я припугнул бы тебя палачом.
Прожив несколько дней в столице, волшебник покинул Ниневию, но поехал не в Аккад, а в Вавилон — священный город басурман.
Сулейман был задумчив и грустен. Со спутниками — верными слугами — не разговаривал. Коней не гнал. Ехал, бросив поводья и опустив голову на грудь. Белое солнце ослепительно сияло над его склоненным тюрбаном.
Волшебник покачивал головой и вздыхал. Он сосредоточенно думал. Но не о том, как помочь царю, а о собственной корысти. Впервые за тысячу лет колдун влюбился. За всю жизнь Сулейман не видел женщины прекраснее Веры. И теперь его старое сердце забилось по-молодому.
Погруженный в думы о царевне, волшебник и не заметил, как пролетело несколько дней неспешной езды по пыльной дороге. Вдалеке показались стены и башни Вавилона и сияющий купол Ранавира — главного сарацинского храма. Колдун направился в один из пригородов, где жил его воспитанник Давасарман — всемирно известный математик и звездочет.
Пятьдесят лет назад кто-то подбросил к воротам дворца паши новорожденного мальчика. Волшебник, что с ним прежде редко случалось, сжалился и взял малютку на воспитание. С детских лет Давасарман проявлял необыкновенные способности — самые сложные науки легко давались ему. Колдун нанял для воспитанника лучших учителей.
Подкидыш вырос и объехал весь Браам, слушая наставления пандитов — басурманских ученых. И вскоре во всем превзошел наставников. Звездное небо знал как свои пять пальцев. А в уме не только складывал и вычитал, но и возводил в степень и извлекал корень.
Глава 2
Вавилонские жрецы пригласили Давасармана занять почетную должность главного звездочета при Ранавире. Его не понадобилось дважды упрашивать. И вот уже более двадцати лет Давасарман жил в пригороде Вавилона, ежедневно наблюдая за светилами, рассчитывая солнечные и лунные затмения и за умеренную плату предсказывая по звездам судьбу всем желающим.
Давасарман необычайно разбогател, но все деньги тратил на книги и хитроумные научные приборы. Его гордостью был урюпейский верхогляд — огромная дальнозоркая труба для наблюдения за звездами.
Смеркалось, когда слуги Сулеймана постучали в ворота дома Давасармана. Залаяли собаки, сбежались рабы и, признав великого волшебника, впустили всадников во двор. Звездочет поспешно спустился с плоской крыши, на которой располагался у верхогляда наблюдать за небом, и приветствовал колдуна:
— Мир тебе, учитель!
— И тебе мир, пандит Давасарман, — кивнул тюрбаном чародей и внимательным взглядом смерил воспитанника. Постарел, похудел, глаза ввалились. И в чем только душа держится?
Широко размахивая при ходьбе длинными руками, Давасарман повел гостя в дом, усадил на ковры и расположился рядом.
— Сейчас велю подать ужин.
— Ужин подождет, — волшебник положил ладонь на костлявое плечо звездочета. — Есть дело, которое для меня важнее еды и питья.
— Слушаю, учитель.
— Ты ежедневно наблюдаешь за звездами. Скажи, не видел ли ты семнадцать-восемнадцать лет назад ничего необычного на небе?
Глаза Давасармана заблестели:
— И семнадцать, и восемнадцать лет назад я видел на небе такое, что не могу забыть по сию пору. Я видел непостижимые знамения и записал их для памяти.
Звездочет сбегал в книжницу и принес толстую рукопись, переплетенную в белую кожу. Волнуясь, полистал замусоленные страницы.
— Вот знамение, бывшее семнадцать лет назад. В ночь с тридцатого июня на первое июля погасла благородная звезда Аламбиль — Госпожа мира. В древности ее называли Шиболетом. Нынешние урюпейские ученые нарицают ее Спикой и помещают в созвездии Девы. Аламбиль погасла, но вскоре зажглась, правда, не с прежней яркостью.
— Занятно, — колдун теребил бороду. — И никто кроме тебя не заметил этого?
— Заметили мореходы, плавающие по звездам. Они несказанно удивились, обнаружив, что путеводная Спика светит не так ярко, как прежде. Впрочем, удивились не впервой. Ведь за год до этого было еще одно небесное знамение.
— Еще знамение? — Сулейман подергал бороду.
— Да, первое знамение было восемнадцать лет назад в ночь с шестого на седьмое мая. Тогда погасла венценосная звезда Тарва — Господин победы. Сейчас ученые называют ее Альтаиром и помещают в созвездии Орла. Тарва погасла и загорелась снова, но не столь ярко, как прежде.
— Что бы это значило? — чародей пребольно дернул себя за бороду и поморщился.
— Не ведаю, — вздохнул Давасарман. — И объяснить не могу.
Воцарилось молчание. Рабы принесли блюда с яствами и кувшины с напитками. Подали умыться.
Задумчиво макая руки в таз с розовой водой, колдун качал головой, бормоча:
— Непонятно. Знамение Аламбиль было в день рождения царевны Веры. Этим объясняется звезда у нее во лбу. Но к чему было знамение Тарвы? Непонятно. Здесь какая-то загадка.
— Увы! — звездочет воздел к потолку руки. — Я не помогу разрешить эту загадку. Могу в уме доказать любую теорему или построить переменную функцию. Могу без бумаги исчислить криволинейный интеграл или дифференциальное уравнение. Это все доступно человеческому разуму. Но там, где разум бессилен, я умолкаю и склоняюсь перед непостижимостью мироздания.
— Но ты гадаешь по звездам и предсказываешь судьбы, — усмехнулся Сулейман.
— Не великое дело морочить простаков. Я могу обмануть любого: жреца, купца, воеводу, визиря и даже шахиншаха. Но не смею обманывать тебя, учитель. Поэтому и говорю: я неспособен разгадать звездную загадку.
— А мне обязательно надо разгадать, — насупился чародей. — Не нравится мне знамение Тарвы.
— Обратись к своим волшебным книгам. А я обращусь к своей науке, пойду к верхогляду.
Давасарман встал, поклонился и вышел.
Переночевав у пандита, Сулейман отправился домой. Но, как волшебник ни гнал коней, а путь из Вавилона в Аккад занял пять дней. Колдун досадовал: «Эх, старый дурак! Надо было не скромничать, а лететь на ковре-самолете. При дворе завидуют? Пусть завидуют. Зато сейчас давно уже был бы дома».
С неприязнью рассматривал чародей однообразную бедность сарацинской земли. Леса вырублены еще две тысячи лет назад. Вокруг, сколько может охватить взгляд, тянутся бесконечные поля, перемежаемые обширными пастбищами.
Убогие деревеньки, как из кубиков, составлены из глинобитных домиков с плоскими крышами. Изредка увидишь рощу пальм, мотающих обожженными листьями на горячем ветру. От белого света, от сухого треска цикад кружится голова. Жарко, душно, пыльно.
Как хорошо на милой родине, за тремя морями, в далекой эллинской земле! Горы покрыты тенистыми лесами. С моря повевает свежий ветерок. Пенятся бурливые речки, а в них плещет и играет рыба. Поля и пастбища чередуются с виноградниками и оливковыми рощами.
Чародей расчувствовался и утер набежавшую слезу. Быстро огляделся по сторонам. Не заметили ли холопы господского малодушия? Но слуги, утомленные дорогой, скакали, безразлично глядя перед собой воспаленными глазами.
Наконец прибыли в Аккад. С топотом, свистом и гиканьем промчались по людным улицам и шумным площадям к дворцу. Его ворота, обитые железом, отворились с тихим скрипом. И колдун въехал во двор дома, который давно стал для него родным.
Хоромы Сулеймана окружали три высоченные стены. В каждой — ворота. Первые охраняли стражники с ружьями и пистолями. Вторые — рабы с копьями и саблями. А третьи — страшный великан — неусыпающий джинн Омар Юсуф с пламенным мечом.
За первой стеной располагался наместнический дворец, в котором чародей исполнял обязанности паши: принимал жителей Аккада, судил и рядил. Здесь же находились городские амбары с хлебом и дома стражников.
За второй стеной блестел белым мрамором личный дворец волшебника. Его окружал великолепный сад и всевозможные хозяйственные постройки — конюшня, слоновник и псарня. Тут же располагался зверинец, который колдун любил показывать гостям.
А за третью стену гостей не пускали. Что там находилось, никто не знал. Поговаривали, там сокрыт от простых смертных земной рай — гарем Сулеймана. Но если бы простые смертные побывали там, то признали бы, что в человеческом языке нет слов для описания такой красоты и роскоши.
Там зыблются и шумят аллеи пальм. Гордые вершины кедров и золотые апельсины отражены зерцалом вод. Среди очарованных полей с прохладой вьется ветер. Во мраке трепетных ветвей свищет соловей. Алмазные фонтаны летят с веселым шумом к облакам. Водопады валятся и плещут жемчужной, огненной дугой, дробясь о мраморные преграды. Сквозь зелень здесь и там мелькают светлые дворцы и беседки.
Въехав во вторые ворота, Сулейман спрыгнул с коня и, не снимая пыльных сапог, по мрамору и коврам поспешил в дальние покои дворца. За чародеем бежал домоправитель Джафар и сипло кричал:
— Сахиб! Господин! Обед подан, простынет.
— Отстань, не до обеда, — не оборачиваясь, огрызнулся колдун.
Глава 3
Разогнав слуг и рабов, Сулейман вбежал в комнату, где стояло большое волшебное зеркало. Запер дверь, подбежал к стеклу, замахал руками и зашептал:
— Снип-снап-снурре!
Зеркало потемнело, потом посветлело и показало одноглазого старика в черной одежде, сидевшего в креслах с высокой спинкой.
— Братец… — умоляюще заговорил чародей.
— Умылся бы с дороги, — перебил старик из зеркала. — Ты в своем Брааме вконец одичал.
— Братец, дело у меня к тебе.
— Знаю. Думаешь о знамении Тарвы?
— Да, братец. Ты поглядел бы в гадательную книгу Меор айин.
— Уже поглядел.
— И что, братец?
— Знамением Тарвы отмечен Божий праведник, который поможет мне обрести вечный покой. Он родился восемнадцать лет назад.
— А знамение Аламбиль, братец?
— Ты же сам сообразил, что им отмечена эллинская царевна Вера, Мирская краса. Но она не достанется ни тебе, ни Ассаргадону, ибо от рождения определена в жены Божиему праведнику.
— Кто сей праведник, братец?
— Зачем тебе знать? Впрочем, тебе предстоит встреча с ним. Он поможет тебе, как и мне, обрести вечный покой.
— Братец, он убьет меня? — ахнул волшебник. — Тогда мне всенепременно надо знать имя того, от кого я приму смерть.
— Хитрец! — рассмеялся зазеркальный старик. — Ты узнаешь имя праведника и начнешь чинить ему всякие козни.
— Что ты, братец! И в мыслях такого не было.
— Не лукавь. Черную книгу Меор айин невозможно перехитрить или обмануть. Готовься к смерти, постись, молись и кайся. Скоро мы предстанем перед Небесным Судией и как оправдаемся? Чем?
— Но, братец…
— Разговор окончен. Думай о скорой кончине и трепещи Божиего суда. Прощай.
Изображение исчезло. Колдун плюнул и показал стеклу кулак.
— Всегда ты так, старший брат! Всегда насмехаешься надо мной, запугиваешь, стращаешь. Вот и сейчас пугаешь Меор айин. А я не боюсь. Чего бояться? Старой книги, поеденной мышами и червями? Да я на нее плюю.
Сулейман отпер дверь и кликнул Джафара. Домоправитель тотчас явился.
— Обедать не буду. Немедленно готовь мне баню. Туда принеси шербет и лепешки, перекушу. И позаботься о великолепном ужине. У меня будут гости. Гость… Гостья…
— На ужин позвать музыкантов, шутов и плясуний? — низко поклонился Джафар.
— Не надо. Да, приготовь самый богатый халат, тюрбан и саблю. Теперь ступай.
Вечером, когда солнце село и жара спала, Сулейман поджидал гостью — свою бывшую жену Мреву, богиню и царицу Магриба, дочь Мардука. Отменный ужин был подан в сад. Подан не по-сарацински — на ковры, а по-урюпейски — на стол. Рядом со столом были поставлены два раскладных стула. Горели свечи и лампады.
Волшебник принарядился. Надел сразу три богатых халата. Снизу — белый шелковый, на него — багряный атласный, а сверху — золотой парчовый. На голову водрузил огромный пестрый тюрбан, украшенный жемчужными нитями и павлиньими перьями. И препоясался саблей в ножнах, усыпанных драгоценными камнями.
Гостья не замедлила явиться. Как бы ступая по невидимой лестнице, она спустилась с неба. Колдун взял Мреву за руку и, склонясь, поцеловал кончики пальцев.
Богиня явилась Сулейману в обличье чернокожей красавицы, одетой и убранной по моде древнего Мицраима: легкое платье, на голове тяжелый и пышный парик, губы накрашены, глаза подведены до висков.
— Здравствуй, любовь моя, радость сердца моего, услада очей моих, — кудесник картинно опустился на колени.
— Не кривляйся, дорогой, — поморщилась красавица. — Ты позвал меня по делу, а не на свиданье.
Волшебник нахмурился, подал Мреве стул и налил ей в кубок вина.
— Как поживает наша возлюбленная дочь Лилит?
— Девочка совсем выросла — семнадцать лет, — улыбнулась богиня. — Красота ее в полном цвете. Пора выдавать замуж.
— И что, есть женихи?
— Да, сватается молодой чернокнижник Цадок из шпанского королевства.
Мрева помолчала, повертела в руке лепешку, отложила и вздохнула:
— Мучное полнит… Ты спрашивал, что слышно в аду о знамении звезды Тарва.
Волшебник положил локти на стол, подался вперед и нетерпеливо проговорил:
— Ну!
— Не нукай. В преисподней все ужасно напуганы тем, кто отмечен этим знамением. Все разговоры только о нем.
— Да о ком же? Не томи! — воскликнул колдун.
— О царевиче Иване, младшем сыне царя Дадона.
— Это еще что за сильномогучий богатырь? Откуда взялся? — фыркнул Сулейман. — Ныне все богатыри перевелись.
— У царя Дадона Гвидоновича и царицы Маланьи Петровны три сына: Димитрий, Василий и Иван. Старший — умный детина. Средний — и так и сяк. А младший — вовсе дурак. Его никто не готовил к государственным делам. Учился Иван мало и неохотно, за книгами не корпел. Все больше бегал с дворовыми мальчишками. Дрался, гонял голубей, водил коней в ночное, помогал в кузне. Но вот послал Дадон сыновей на поиски самой наилучшей веры. И оказалось, Иван умнее, добрее, смелее и честнее братьев. Он найдет веру для отцовского царства и обратит его в христианство. В аду все встревожены. Сам батюшка Мардук в отчаянии бьет копытами, рвет волосы и ломает рога.
Чародей через стол потянулся к уху красавицы.
— Радость моя, убей Ивана.
Мрева удивленно подняла насурьмленные брови.
— Зачем? Ты прежде не был кровожаден. Тебя беспокоят дела в царстве Дадона? Или ты сочувствуешь Мардуку?
— Меня беспокоят мои дела. И сочувствую я только себе. Иван убьет меня.
— Чушь.
— Так написано в книге Меор айин. А в ней, сама знаешь, не напишут напраслину. Кроме того, Иван женится на эллинской царевне Вере, а у меня на нее свои виды.
— Старый сластолюбец! — рассмеялась богиня. — Для этого ты вызвал меня, мать твоей дочери? Ты знаешь, что наша Лилит ровесница Вере? И тебе не стыдно просить меня о помощи в таком деле?
— Ты забыла, что подчиняешься мне, — колдун побагровел от гнева.
— Не тебе, а волшебному кольцу, которое, кстати, тебе добыл твой брат.
— Неважно. Ты подчиняешься мне и обязана исполнять все мои прихоти. Цени мою любовь. Я не приказываю, а прошу убить Ивана и похитить Веру. По-хорошему прошу.
Гостья задумалась. Опустила голову и покачала старомодным париком.
— Хорошо. Но будет непросто выполнить твою просьбу. Победоносная звезда Тарва покровительствует тому, кто отмечен ее знамением. Ты недооцениваешь царевича.
— Если выполнишь просьбу, озолочу.
— Мне деньги не нужны. А вот нашей дочери нужно приданое. Думаю, сто тысяч дирхамов не разорят тебя.
— Сто тысяч… Хм… Не многовато ли? Разве столько стоит голова сопливого мальчишки из захудалого царства?
— За мальчишку прошу десять тысяч. А девяносто тысяч — за девчонку. Кстати, почему тебя так тянет к эллинским царевнам? Эта — вторая, если не ошибаюсь.
— С Ксантиппой ничего не вышло. Отец упрятал ее в монастырь.
— Покажи девчонку. Хочу поглядеть, на кого ты променял меня.
Чародей оживился.
— Пойдем. Когда ты увидишь Мирскую красу, согласишься: она стоит не девяносто тысяч, а миллион дирхамов.
Сулейман взял Мреву под руку и повел во дворец к всевидящему зеркалу.
— Снип-снап-снурре! Смотри.
Волшебное стекло показало царевну. На далекой Лагаште солнце только начало клониться к закату. В вечнозеленом саду на мраморной скамье у прозрачного пруда в окружении благородных девиц — дочерей знатнейших вельмож — сидела Вера в белом и пышном, как роза, платье. Девушки вышивали на пяльцах. Одна вслух читала книгу.
Глава 4
Мрева не имела постоянного пристанища, но кочевала по пустыне Магриба со жрецами, воинами, музыкантами, плясуньями, поварами и прислугой. В конце августа богиня остановилась на берегу Средиземного моря ввиду развалин древнего христианского города Иппона.
На песке белело множество шатров. Морской ветер развевал знамена. В тени лежали верблюды и лениво жевали жвачку. Сновали жрецы и рабы. Чадили костры. На вертелах жарились целые бараньи туши. Сегодня — первого сентября — должен состояться великий пир. Сегодня Мрева летит на Лагашту пугать малодушных эллинов.
В самом большом шатре богиня раздевалась перед вылетом. Две рабыни держали зеркало. Геодан, любимая прислужница, помогала госпоже. Рядом на стульчике сидела красавица Лилит, такая же черная, как и мать.
— Какой он, Иван-царевич? — спрашивала Лилит.
— Такой славный мальчик, — задумчиво отвечала богиня, вынимая из ушей крупные золотые серьги.
— Ну, какой же, какой?
— Храбрый витязь в светлой броне на белом коне. Лик — заря, а очи — небо лазоревое.
— Лучше Цадока?
— Не стану врать, лучше. Цадок ему и под плечо не подойдет.
— Может, маменька, ты не убьешь Ивана, а принесешь в наш стан? И я выйду за него замуж.
Мрева удивленно воззрилась на дочь.
— Дитя, я обещала выдать тебя за Цадока. И не могу нарушить это обещание. К тому же, ты знаешь, Иван собирается убить Сулеймана. Ты же не желаешь зла папеньке? И Мардук, твой дедушка, слезно молит меня погубить Ивана.
В ответ Лилит опустила голову и вздохнула.
— Ты видела царевну Веру. Скажи, маменька, она прекраснее меня?
— Что ты, родная!
— Тогда почему не меня, а Веру называют Мирской красой?
Мрева медлила с ответом. Лилит горько заплакала:
— Знаю, меня никто никогда не назовет красивой из-за цвета кожи. Красивыми называют только белых, а я черная. Никто никогда не полюбит меня.
Богиня села на корточки перед дочерью и стала утирать е
...
