автордың кітабын онлайн тегін оқу Бог нам не поможет. В эпицентре урагана
Джейн Гук
Бог нам не поможет
В эпицентре урагана
Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»
© Джейн Гук, 2020
Цепь расследований необъяснимого убийства сбрасывает перед детективом Россом завесу тайны жутких преступлений против человечества, поддерживаемых правительством, которое, в свою очередь, стало заложником более могущественных сил.
Россу предстоит решить сложную фантастическую головоломку. При этом детектив обнаруживает, что самая большая загадка таится в нем самом. Переходя грань человеческих возможностей, он решает судьбу всего человечества, не уповая на Бога.
ISBN 978-5-0051-9743-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Оглавление
- Бог нам не поможет
- Предисловие
- Часть 1. В ЭПИЦЕНТРЕ УРАГАНА
- Глава 1
- Глава 2
- Глава 3
- Глава 4
- Глава 5
- Глава 6
- Глава 7
- Глава 8
- Глава 9
- Глава 10
- Глава 11
- Глава 12
- Глава 13
- Глава 14
- Глава 15
- Глава 16
- Глава 17
- Глава 18
- Глава 19
- Глава 20
- Глава 21
- Глава 22
- Глава 23
- Глава 24
- Глава 25
- Глава 26
- Глава 27
- Глава 28
- Глава 29
- Глава 30
- Глава 31
- Глава 32
- Глава 33
- Глава 34
- Глава 35
- Глава 36
- Глава 37
- Глава 38
- Глава 39
- Глава 40
- Глава 41
- Глава 42
- Глава 43
- Глава 44
- Глава 45
- Глава 46
- Глава 47
- Глава 48
- Глава 49
- Глава 50
- Глава 51
- Глава 52
- Глава 53
- Глава 54
- Глава 55
- Глава 56
- Глава 57
- Глава 58
- Глава 59
Предисловие
Посвящается моей дочери Мирославе,
которая только начинает свой жизненный путь.
Никогда не думала, что напишу книгу…
Ощущение того, что твои личные фантазии и миропонимание улеглись в абзацы и воплотились в образах, очень приятное, словно ты сделал что-то очень важное.
Я не стремилась сделать книгу массовой, хотя, откровенно сказать, было бы очень неплохо. Я лишь желала оставить своей дочери свет, который нес мой герой книги сквозь тьму. Тот свет, что есть в каждом из нас и, который мы должны поддерживать, словно олимпийский огонь для будущих поколений и освещать свой путь.
Пусть тяга к добру и всему светлому станет для нее тем маяком, который помогает кораблям не сбиться в намеченном курсе в ненастье. Когда тьма сгущается над водой и остается надеяться лишь на Бога, хочу, чтобы она осознала, что внутренний свет и сила это и есть тот самый Бог, уже воплощенный в нас самих…
Светлой дороги, моя малышка!
Часть 1. В ЭПИЦЕНТРЕ
УРАГАНА
Глава 1
2021 год. Палисейдс, Рокленд каунти, Нью-Йорк. 01:30
В мягком кресле с высокой спинкой, прикрыв веки, сидел седой хозяин дома. Старый музыкальный центр напевал ему голосом Джули Круз. Профессор Сивирен любил музыку. Хотя, зачем мертвому музыка?
Картина, представшая перед полицейскими, оказалась банальной, но не без элементов художественности: разбросанные книги по полу островками лежали на кремовом персидском ковре, вытряхнутые шкафчики аккуратно покоились друг на друге, а расколотые китайские вазы, фарфоровые статуэтки и стеклянные графинчики кучкой были сметены в разноцветную гору стекла, наверху которой красовалась белая атласная роза. Разбитый стакан с пролитыми виски валялся на полу и медленно тонул в крови, вытекавшей из жертвы. А из распахнутой двери дома громко звучала мелодия «Rocking back inside my heart».
Удивленные полицейские стояли посреди комнаты, не шелохнувшись, и абсолютно молча рассматривали место преступления. Залетавший в дом через распахнутую дверь снег, медленно ложился на ботинки блюстителей порядка, устилая пол белым покрывалом. Казалось, завороженные мелодией и снегопадом все застыли и вот-вот, словно грациозные снежинки закружатся в танце. Но прибывший на место преступления детектив, лейтенант командир Росс, с полминуты понаблюдав за нерасторопными подчиненными, криком заставил всех вздрогнуть и проснуться:
— Да выключите же эту гребаную хрень! У нас что здесь -выпускной бал?
Полицейские приехали на удивление быстро. Бдительные соседи сообщили о странностях, происходивших в доме профессора. Музыка играла непривычно громко, а свет в комнате то включался, то выключался, что их сильно насторожило. Они попытались дозвониться несчастному, но трубку никто не взял, хотя в окне мелькала тень. Тогда встревоженные соседи позвонили в полицию.
Ночь 14 ноября была неспокойной и множество патрулей совершали рейд. Звонок перехватили дежурившие неподалеку полицейские, уже в третий раз собиравшиеся заправиться порцией бургеров и горячего кофе. И каждый раз, подъезжая к закусочной, они совершали почетный круг в холостую, прощаясь с пышными булочками и кофейным ароматом.
В этот раз вызов не был ложным. Да уже и есть им расхотелось, глядя на эту бурую засыхающую жидкость на полу. Еще и детектив наорал, испортив настроение. Впрочем, все проходило по обычному сценарию.
— Теперь надолго, — сказал один полицейский другому, махнув головой в сторону начальника. — Раз этот прибыл, будет, как бобик, нюхать и пробовать на вкус все, что увидит.
— И не говори, — подхватил злобно второй. — Самый дотошный из всех.
— Вильямс, ты что-то обронил, -неожиданно заметил детектив Росс.
Оба полицейских обернулись и бросили взгляд на пол, покружились вокруг себя и, ничего не найдя, вопросительно посмотрели на иронично улыбающегося детектива.
— Что не нашли мозги? — грубо бросил Росс. Кстати, — снисходительно язвительным тоном добавил детектив, -пока я тут, как бобик все вынюхиваю, вы, ребята, можете жрать свои гамбургеры спокойно! Найду я ваши мозги и яйца тоже, не переживайте.
Полицейские виновато потупили взгляд, удивляясь его отменному слуху и откровенно подозревая детектива в сверхъестественных способностях.
По рации снова поступил вызов: еще одно убийство в Палисейдс. На этот раз в букинистической лавке на углу Вашингтон-Спрингс роуд и Хайленд -авеню.
— И не тесно этим мокрушникам-то в одном райончике, — пробурчали полицейские.
— Так, господа, продолжаем, — официальным тоном скомандовал Росс. Поймав взглядом переглядывающихся сержантов полиции, он похлопал в ладоши, чтобы привлечь их внимание и накинул на лицо улыбку больше похожую на оскал: — Что, мало веселья?! Хотите всю ночь здесь проторчать?
Полицейские замотали головой.
Закончив с осмотром на месте преступления, Росс направился к своему черному Понтиаку, припаркованному рядом, размышляя над делом убитого профессора.
«Эксперт заключил: мозговая функция жертвы прекратилась за некоторое время до выстрела. Каким образом это случилось и зачем потребовалось убивать итак неживого беднягу — вопрос интересный».
Закурив толстую сигару и кашлянув, он откинул голову на спинку кресла автомобиля и умиротворенно прикрыл веки, наслаждаясь процессом. Табачный дым потянулся вверх, закручиваясь в клубок и медленно растворяясь в салоне автомобиля, затуманивал отражение глаз водителя в зеркале заднего вида.
Детектив Аарон Росс сорока двух лет был высоким широкоплечим мужчиной. Острый нос с крылатыми ноздрями придавали хищное выражение его красивому лицу. Густые черные брови в сочетании с длинными волнистыми волосами смоляного цвета контрастировали со светло-зелеными глазами детектива, что делало его взгляд пронзительным и ясным. Изогнутые губы, словно слепок со скульптуры Аполлона Бельведерского в обрамлении мужественного подбородка, завершали невероятно эстетичный ансамбль облика детектива. С такой внешностью можно было позволить себе любое неряшество в образе, что он сильно практиковал. Одевался Аарон Росс по последнему писку моды, правда только среди бездомных и попрошаек. И если не считать его дорогие крокодиловые ботинки, то этого мужчину легко можно было бы принять за нищего. Но Аарон никогда не был нищим. Жил он в просторных апартаментах Манхеттена на углу Риверсайд роуд и 116 улицы и мог себе позволить ежедневный обед и ужин в приличных ресторанах. Чего как раз -таки он терпеть не мог. Продукты он покупал в лучших супермаркетах города и готовил дома. Кухарить он скорее любил. Этот процесс отвлекал его от бесконечной череды рабочих мыслей и давал мозгу передохнуть. Ужинал всегда в одиночестве, если не считать домочадца Росса — кота по имени Лютера.
Не то, чтобы детектив не любил людей, скорее сторонился общества живых. Его многолетняя детективная деятельность выработала устойчивое убеждение, что живым доверять нельзя, а некоторых нужно вообще опасаться. Записная книжка у Росса в телефоне занимала немалый объем памяти, но настоящие друзья в ней не водились. Это был волк одиночка и пока ему это нравилось.
Росс привык все делать сам и любую мелочь принимал серьезно, за что его и не любили подчиненные в отделе. Излишняя скрупулезность детектива воспринималась сотрудниками, как угроза переработки и позднее возвращение домой к холодному ужину и недовольной жене. Зато дела он раскалывал и закрывал так же быстро, как они успевали открываться. В отделе даже начали ходить слухи, что детектив владел ясновидением или нечто подобным. Но чем конкретно, никто не мог даже предположить, собственно, как и сам детектив Росс. Иногда он задумывался, почему у него так быстро получалось сводить и выстраивать цепочки, «брать след» и вычислять личности преступников. Вопросом божественный ли это был нюх или так вставляла марихуана, он не задавался. Много раз Росс пытался бросить эту вредную привычку и каждый раз находился повод и оправдание продолжить. И главным в этом списке была его головная боль. Росс обращался за помощью к медикам, но обследование содержимого его головы ничего конкретного не показало, и докторам оставалось только сослаться на переутомление. Поэтому, завязав с медициной, детектив частенько для снятия болевого синдрома покуривал травы, которые ему посоветовала одна сельская бабка. Когда травы закончились, равно, как и бабка почила, Росс не нашел ничего лучше марихуаны. Боль она не снимала, но зато имела отвлекающий маневр. И может, он бы и дальше покуривал ее, если бы однажды с ним не случился загадочный случай.
В тот день детектив вернулся домой под утро с острой головной болью. Обезболивающие отказались помогать на отрез. Поэтому, по привычке выкурив траву, Росс почувствовал некоторое облегчение и забылся сном, сидя в кресле, так и не перейдя на свою кровать, стоящую рядом.
Но боль отступила лишь для того, чтобы ударить с новой силой. Росса разбудили рвотные позывы и свое содержимое ужина в виде сооружённого наспех бутерброда он наблюдал на полу. Голова кружилась, пульсировала, словно острая зубная боль. И вдруг в этот самый момент он услышал необычные звуки, доносящиеся из гостиной. Встать физически не получалось, как бы он ни силился: все плыло и крутилось перед глазами. Меж тем тревожные странности продолжались. Росс слышал, как билась посуда на кухне, рвалась обивка дивана и все это сопровождалось бешеным шипением кота. То, что там орудовал не Лютер, а чужак, было ясно с самого начала. И пока Росс пытался подчинить себе свое непослушное тело, чтобы подняться с кресла, произошло нечто из ряда вон выходящее. Детектив внезапно увидел себя в гостиной, сидящим на диване, а перед собой неизвестную фигуру мужчины в черном, который что-то искал, бросая вещи хозяина квартиры на пол. Затем чужак подскочил к детективу и двинул рукой в лицо Аарону, словно намеревался ударить по носу. Но удара Росс не ощутил. Происходящее было настолько правдоподобно, что это встряхнуло его и привело в чувства. Обнаружив себя сидящим все в том же кресле спальни, в котором и заснул, он опешил. В довершении всех странностей был его кот Лютер, который продолжал спать, как ни в чем не бывало, свернувшись комочком на коленях хозяина.
Обомлев, Росс, наконец, сорвался с места и вбежал в гостиную. Все стояло на своих местах. Ни кусочка разбитого стекла на полу или разрезанной обивки на диване. Сердце лихо отбивало удары, отдавая в виски болью. Еще раз осмотревшись и не найдя ничего сверхнеобычного, детектив выдохнул, устало махнул рукой, сославшись на реалистичность сна и решил забыть об этой странности.
А днем позже на квартиру детектива произошло нападение. Все выглядело точно так же, как Росс уже видел в своем видении. На полу валялись разбитые тарелки и бокалы. Обивка дивана была нещадно искромсана. Все шкафы вытряхнуты, белье раскидано. Камера наружного наблюдения на входе зафиксировала фигуру мужчины в черном комбинезоне. Увы, никаких улик, никаких примет. Из похищенного был только кожаный портфель детектива, в котором хранились материалы расследования загадочного убийства женщины, тело которой полицейские обнаружили в лесу. Случай был престранный. Ее тело, целиком покрытое лишаем, бесследно пропало из морга, а утром его обнаружили в лесу. В этой ситуации Росса больше всего заботил не факт произошедшего обыска в его апартаментах, а вещие галлюцинации за день до этого. И, хотя, детектив не особо верил в сверхъестественное, все же на душе было немного жутковато. После этого случая Росс решил на всякий случай завязать с травой окончательно и бесповоротно, а потому перешел на качественный табак.
Докурив сигару, детектив потер лицо рукой, пытаясь смахнуть усталость, завел движок своей молнии и со свистом снялся с места, словно гонщик, заставив группу полицейских вздрогнуть и пригнуть головы, будто с оглушительным гулом над ними пронесся реактивный самолет.
Видимо, гул «самолета» Росса расслышали и возле букинистической лавки. Характерный свист шин не оставил сомнений в том, что приближался бешеный Понтиак неуемного и пылкого до работы детектива.
— Ну ты прямо ночной демон, — посмеялся детектив Нейтон Пирс, работающий на месте преступления в магазине.
— Один ты, по-моему, только и ездишь на этом старье.
— Я люблю классику, — ответил Аарон, — или ретро если хочешь. Что интересного кататься на новодельных пластиковых ерундовинах или на магнитной подушке. Все размеренно и ровно, а я люблю чувствовать скорость, когда под колесами искрит. Вот это езда!
Они вошли внутрь стеклянной двери книжного магазина с вывеской «закрыто».
— Мокруха, как видишь…, — вздохнув, сообщил Пирс. -Хозяин лавки 65 летний Готвальд Эшли припозднился на работе и был застрелен.
Оба детектива озадаченно смотрели на тело.
— Палисейдс сегодня тусит. Два убийства в одном районе, — отметил Росс.
— Пуля прошла на вылет, — констатировал свое заключение эксперт, осматривавший труп. — Смерть наступила примерно часа полтора назад. Закончив с убитым, он поднялся с колен и добавил: — Выстрел был совершен в сердце.
Почесывая свою бороду, эксперт задумчиво продолжил: — Я в некотором недоумении. Его мозговая деятельность была прекращена до остановки сердечной. Это означает, что стреляли в него, когда он уже был на том свете. Следов пыток и насилия на теле нет.
Росс мотнул головой от удивления. «Серия, значит…», -подумалось ему.
— И ни одной зацепки, как и в случае с убийством профессора, я прав? — усмехнулся детектив.
Пирс только повел бровями, недовольно поглядывая на часы.
— Убийца книголюб или он не любит порядок? — осматривая разбросанные книги на полу и несколько пустых книжных полок, поинтересовался Росс, пробираясь вдоль стеллажей.
— Ну мы тут уже успели прикинуть. Судя по каталогу, похищена только астрономическая энциклопедия. Вроде какая-то специализированная была, не для средней руки, — задумчиво ответил детектив Пирс, перехватив недоумевающий взгляд Росса.
— Сэр, — обратился лейтенант Саммерс, изучая вещи покойного, — в телефоне жертвы был включен диктофон. Есть сохраненная запись.
— Включай, чего ждешь! — ответил нетерпеливо Пирс, поспешив к нему.
Сначала на записи был шорох, затем появился диалог и голос жертвы: «Прошу вас, сохраните мне жизнь! То, что вы ищите-вам не поможет. Прошу в-вас, прошу! Я…, у меня, у меня…». Его перебил металлический голос убийцы: «Название 27 планеты, и я сохраню твою жалкую жизнь», затем наступила пауза, после которой послышались странные звуки, словно ультразвуковая бормашина в стоматологическом кабинете зажужжала, обрабатывая зуб. Снова воцарилась полная тишина. Ее нарушил жуткий стон, скорее всего принадлежавший жертве. Снова тишина, прервавшаяся шумом, грохотом. После раздался выстрел. Отдаленно послышался женский визг. Затем еще раз выстрел и снова тишина. Через несколько секунд диктофон воспроизвел шум падающих книг с полок. А после раздался совершенно необычный низкий вибрирующий звук, от которого всем слушателем стало не по себе. Это напомнило окружающим шум втягивавшего пыль пылесоса, затем глухой удар и снова тишина. На этот раз -окончательная.
По завершении записи следователь Пирс еще долго таращился на погасший дисплей телефона. Его большие карие глаза почти не моргали. Картина походила на «Преждевременную остановку мозговой функции детектива Пирса».
— Ничего подобного я еще не встречал! -неожиданно опомнившись, выпалил следователь. -Хм, если жертва была застрелена одним выстрелом, второй был предназначен женщине, — нервно рассуждал он. — Это же женский визг был, так? И что, черт возьми, за странный вопрос о 27 планете?!
Глядя, как Пирс пытался осилить загадку, плохо скрывая раздражение и недовольство, Росс невольно улыбнулся.
— Чего ты так кипятишься, Нейт? — ободряюще похлопывая Пирса по спине, начал он. Ну, будет у тебя еще одна головоломка в твоем списке расследований.
— Ладно тебе, Аарон, говори прямо, — перебил его Пирс, немного приунывший от предстоящей работы. — Я тебя знаю уже лет 10. Хочешь забрать дело и выслужиться, я только за. Нутром чувствую, что работы здесь будет много, а результатов мало. Это дело по твоей части. Нет у меня желания искать то, не знаю, что. У меня сын женится, дочь родит на днях, а я тут весь завален работой. Забирай ради Христа!
— Ради Христа святое дело забрать! — весело подытожил Аарон. -Только отчет составь. А я походатайствую о передаче в мои руки. Ладно, я домой в душ, а потом в отдел. Подтягивайся утрецом.
— Домой в душ? Не поспать, а просто в душ! — воскликнул оторопевший Пирс. -Зачем тебе душ, Аарон? — острил коллега. -Искупайся в Гудзоне, чтобы время не терять! Слушай, ну, где ты берешь этот вот заряд? — в сотый раз любопытствовал Пирс, изумляясь бьющей через край энергии у детектива Росса. — Не жрешь толком, не спишь. Откуда столько позитива, не пойму?
— Есть у меня один секрет…, — тихо с серьезным видом сообщил Аарон. — Каждое утро натощак я…, -намеренно сделав паузу, он улыбнулся тому, как Пирс весь в нетерпении склонил голову в его сторону во внимании, — потягиваю из трубочки аккумуляторный электролит.
Пирс поджал губу и метнул недовольный взгляд в сторону своего собеседника.
— Иди к черту, супермен, блин! -съехидничал Пирс улыбающемуся Россу. -Валяй уже в свой душ. Я, кстати записался в тренажерный зал, — бросил тот в след удаляющемуся детективу Россу. -Завтра начинаю новую жизнь!
— Я помню, у тебя уже был один день новой жизни! — с усмешкой припомнил обернувшийся Росс. –Ты еще тогда на работу впервые пришел раньше всех, уставший от пробежки и простывший от бодрящего душа. Я тебе все чай с лимоном носил, помнишь? Захвачу-ка я снова лимоны.
— На этот раз все будет иначе, мой друг, -радостно отреагировал Пирс. — Вот увидишь. Будешь потом завидовать моей прессухе. Все, язва, катись отсюда!
Всю дорогу до отдела, детектив размышлял: «Невозможно не связать эти два убийства вместе. Тот же подчерк. Разрыв во времени между ними всего 30 минут. У обеих жертв сначала прекратилась мозговая деятельность, затем был произведен выстрел в сердце. Один генетик, другой владелец книжного магазина. Какая связь между покойными — могли ли они быть друзьями? Убийца хотел узнать название 27 планеты — как это можно связать… Похоже на какую-то нездоровую клинику… И где искать этого „красавца“ … На записи отчетливо слышен женский визг… Значит, нужно искать женщину, которая была связана с убитым владельцем магазина или возможно с убитым профессором…».
Глава 2
Хайвэй. Нью-Йорк
Под капотом резво рычало 8 цилиндров коллекционного Понтиака GTO The Judge 1969 года. Росс мчался по хайвэю, оставляя за собой клубы дыма. В эти минуты, ощущая под собой эту дикую мощь автомобиля, он любил Нью-Йорк. Буря эмоций трепала его душу, словно врывающийся ветер через окно автомобиля набрасывался на его отросшие кудри. Каждая миля была для него новой порцией адреналина и кайфа. Каждое движение руля — молниеносно принятое решение, полный контроль над собой. И Аарон легко бы отказался от всех ощущений в жизни, кроме того чувства, что давал ему его черный блестящий Понтиак: свободу, ветер, скорость.
Огни города проносились мимо с бешеной скоростью, превращаясь в бесконечную желтую полоску света. Нью-Йорк не спал.
Въехав на мост Джорджа Вашингтона, и доехав до его середины, Росс остановился. Мосты были для него излюбленным местом для размышлений, особенно ночью, когда они так таинственно подсвечивались огнями. Он вышел из автомобиля, зажег сигару, выкурил ее, наслаждаясь видом, открывавшимся с моста на город и реку, а затем стремительно вернулся в машину, хлопнул дверцей, завел двигатель, наполнив ревом ночную атмосферу вокруг, резко крутанул руль влево, переехал сплошную линию разметки и решительно рванул на скорости 180 в обратную сторону, словно вспомнил, что забыл потушить пожар.
У дома профессора Сивирена он заглушил двигатель. «Цирк уехал», — подумал Росс о полицейских ночных дежурных, -«Эти балбесы наверняка остановились где-нибудь на обочине, жрут свои пончики, оставляя жирные пятна на форме, и травят очередные глупые байки, а заодно промывают мне косточки, какой я доставала».
Войдя в дом, Росс еще раз осмотрелся по сторонам и двинулся к книжным полкам, взглядом ища то, за чем приехал — портрет девушки за стеклом серванта. Это была вырезка из журнала для физиков, уже немного выцветшая от старости. Возможно, поэтому, Росса она не заинтересовала сразу при обыске. Но теперь он был уверен, что именно этот образ ему грезился несколько раз. То ли во сне, то ли на яву детектив не припомнил, но его нейронные импульсы подсказывали ему, что это было то самое лицо.
Тогда, приехав на осмотр места убийства, он лишь мельком бросил взгляд на ее портрет и не придал значения. На мосту же эти два образа сошлись в один. Росс вгляделся в фотографию. На вид лет двадцати; зеленые глаза, длинные каштановые волосы и чудесная улыбка. Можно было бы залюбоваться этим милым личиком, если бы смотревший на нее был не Аарон Росс, а совсем другой мужчина. Детективу до красоты никакого дела не было. Падок на хорошеньких женщин он не был. Эта черта его характера, пожалуй, ему нравилась в себе особенно.
Росс вытащил из рамочки вырезку и посмотрел на оборотную сторону. Увиденное его поразило. Надпись была бледной, но еще читабельной. Детектив был так ошарашен, что невольно озвучил прочитанное вслух: -Моя 27 планета. 2018 год.
На миг Росс впал в оцепенение от мысли, каким неведомым образом он получал такие подсказки. Словно сам черт, а может ангел вел его по уже написанному сценарию.
Положив фото себе в карман и надев кожаные перчатки, Аарон подошел к письменному столу профессора и открыл ящик. Ничего особенного: канцелярские принадлежности, записная бумага и шкатулка, обтянутая черным бархатом, внутри которой хранилась пустота. В углу ящика лежала визитница и позолоченная записная книжка. Росс пролистал визитки и не обнаружил ничего, за что бы он мог зацепиться. Записей в блокноте убитого не было, только телефонные контакты и адреса. Записную книжку детектив тоже прихватил с собой. Но на пути к выходу из дома, внезапно появившееся странное чувство остановило его и, вслушиваясь в тишину, что хранило это жилище, детектив еще раз медленно прошелся глазами по стеклянным стеллажам, застывшим в них статуэткам, статуям, молчаливо хранящих секрет своего хозяина и тихо тикающим напольным часам.
«Странный дом», -отметил он. -«За исключением камер видеонаблюдения снаружи, больше никакой современной техники здесь нет. Даже микроволновки. Очень странно… В наш то век техники и электроники!»
Озадаченно поджав губу и погрузившись в размышления, Росс вышел из парадной, хлопнув за собой дверью.
В опустевшем доме раздался глухой отзвук; он прокатился по потолку и, разбудил хрустальную люстру, которая изящно издала тонкий звон. Затем послышался рокот двигателя и стихающий шум удаляющихся автомобильных шин по асфальту.
Глава 3
1969 год. Раскопки близ города Каражала. Казахстан
Голые мокрые от пота спины рабочих, которые за два дня уже успели загореть и облезть, блестели на солнце, то разгибаясь, то сгибаясь, втыкая лопаты в земную твердь. Казалось, это были не люди, а механические машины, не знающие что такое усталость. Лопаты в их руках, словно иглы швеи, поблескивая на солнце, впивались острием в землю и выныривали нагруженные землей.
По мере раскопок становилось возможным разглядеть объект, с бешеной скоростью рухнувший с небес на землю. Это было нечто бесформенное металлическое, походившее скорее на отвалившийся кусок космического корабля.
Удар был не сильным, но все же город вздрогнул от сотрясения. Спецслужбы Казахстана среагировали на удивление так же молниеносно, как и само падение осколка. Объект идентифицировали, как неизвестный космического происхождения предмет и место быстро обнесли забором с колючей проволокой, поставили усиленную охрану, измерили уровень радиации и, конечно же, засекретили все, что можно было засекретить.
Уже первый выпуск новостей, вышедший через 20 минут, сообщал о падении метеорита. Далее оперативно организовали интервью со столичным национальным педагогическим университетом, где выступил заведующий кафедрой теоретической и экспериментальной физики, доктор технических наук и профессор Марат Курбаев с комментариями и ответами на вопросы от телезрителей, как выглядит метеорит и почему он упал.
Новость покрутили сутки и больше к ней не возвращались. На следующий день люди уже забыли о неведомом метеорите и никто не знал, что на месте его падения кипела бурная деятельность по извлечению того, что находилось внутри.
По окончании раскопок рабочих спешно собрали и группой вывезли с территории в неизвестном направлении. Больше бедолаг никто не видел.
Техники сделали доклад, что объект являлся отломившейся частью неизвестного космического аппарата, внутри которого обнаружили холодильную компактную камеру с сосудами с замороженным веществом.
Исследование химиков показало, что в емкостях находился генетический материал организмов неизвестных земной науке.
Уже через 5 часов тишину лагеря нарушил шум двигателя неопределенного летательного аппарата, из которого появились неизвестные люди, одетые в камуфляжную форму. Безмолвно с важным видом они прошествовали к дистанционному пункту командования и скрылись внутри. Как ни странно, никто даже и не заметил среди делегации странное существо в черном кожаном комбинезоне с очками на глазах ростом не больше 120 сантиметров. А если кому-то и удалось уловить странный силуэт, то мог списать сие явление на плохую видимость в ночное время суток. Ведь чего только ночью не могло померещиться.
В помещении гость маленького роста надел перчатки, взял свой кейс и вошел в отдельный отсек, в котором находилась лаборатория. Перед ним стояли герметично упакованные образцы с жидкостью. Пришелец осторожно взял одну единицу загадочного вещества, открыл свой чемоданчик с рентгенологическим определителем, вставил капсулу в выемку и надавил на пуск. После несложных манипуляций визитер вернул капсулу в строй ко всем остальным, сложил все имевшиеся в лаборатории образцы в холодильный контейнер, застегнул свой чемоданчик и через несколько минут покинул бокс.
Утром, приехавшее на место падения космического обломка, командование Казахстана обнаружило лагерь не охраняемым. Вся служба безопасности находилась без сознания, а по пробуждении, выяснилось, что потеряла слух. Их полубредовые бормотания о вторжении инопланетян и захвате лагеря для совершения таинственного ритуала, командование сочло коллективным умопомешательством. Вопрос о единовременной потере слуха, конечно, озадачил начальство, но главное разочарование и загадка их ждала в пустой лаборатории, где, к сожалению, не обнаружилось ни одной капсулы с уникальным генетическим материалом, добытых с раскопок…
Меж тем, успешно выполнив секретную миссию, загадочная команда в камуфляже пересекла Атлантику на своем личном воздушном транспорте и ни одна спецслужба мира не смогла зафиксировать их передвижение.
Передача ценного груза была произведена в Нью-Мексико близ Санта-Ана-Пуэбло. Летательный аппарат спецагентов встречал бронированный вездеход с холодильником для биоматериала.
Вскоре автотехника свернула с асфальтированной трассы в сторону горной цепи Арчулеты Месы и скрылась среди ее вершин, оставив после себя пыльное облако.
Глава 4
1973 год. Институт имени Иоганна Гуттенберга. Майнц. Германия
— Таким образом, выявляемые изменения являются генетическими, а не морфологическими и относятся к более высокому уровню организации генетического материала клетки, — подытожил профессор Владимир Сивирен, читавший лекцию в Университете имени Гуттенберга.
— Скажите, профессор, — обратился из лекционного зала студент, — возможно ли вообще, опираясь на уже существующие исследования и открытия, предположить синтезирование искусственного человека?
Профессор всмотрелся в зал и, сняв очки, ответил:
— Наука шагает маленькими осторожными шажками, но быстро. На сегодняшний день она пока не обладает такой мощью, но генетическая коррекция человека может стать реальностью ближайшего будущего. Генно-модифицированный человек для будущей генетики станет абсолютно обыкновенным процессом. Это вопрос времени.
— Профессор, — выкрикнули снова из зала, — вы упомянули о генетической коррекции генома человека, но существуют ли уже сейчас практические разработки методов принудительного встраивания генов других организмов в человеческую ДНК с целью лечения наследственных генетических заболеваний. Скажите конкретнее, насколько этот метод сейчас изучается?
— В наши дни проводится много исследований в данной области и много открытий, мои друзья… — начал профессор, и вдруг неожиданно для всех он резко хлопнул по столу ладонью.
Раздавив паука, крадущегося рядом с записной книжкой на столе, он склонился над мертвым тельцем насекомого, внимательно его изучая. А затем, ловко ухватив двумя пальцами за ножку, поднял выше на уровень глаз, демонстрируя безжизненный скрюченный от удара труп паука студентам, и объявил после недолгой паузы:
— Вот, к примеру, человеческая кожа приобретет прочность паука, если вживить в человеческое ДНК ген этого насекомого, отвечающий за свойство кожного покрова. Человек перестанет чувствовать боль, чего как раз-таки лишено это существо, а его кожа станет неуязвимой, потому, что кожный покров паука настолько тверд, что если бы это существо было ростом с меня, то, ударив его рукой, я бы сломал ее о броню. Только представьте, какие безграничные возможности открываются науке и, как свойства паука могли бы помочь человеку в лечении многих заболеваний!
Посмотрев с неким сожалением на мертвого бедолагу, профессор бросил его в мусорную корзину, а затем продолжил:
— Но опять же, это все в будущем. Нужны годы исследований прежде, чем будет внедрен тот или иной метод, позволяющий вылечить генетические дефекты или усовершенствовать здоровые. Закон не позволяет эксперименты с человеком, а потому задача для ученых предстоит нелегкая.
— Профессор, расскажите о мутациях, — кричали из зала.
Сивирен улыбнулся:
— О мутациях можно говорить бесконечно! Все мы, в какой-то мере, мутируем в процессе эволюции. Человеческий геном имеет лишь 1 процент уникальных генов. Если говорить о составе генов, то мы имеем 60-ти процентное сходство с плодовой мушкой дрозофилой. У нас 90 процентное сходство с мышью, а также весьма немалое наследство от кишечной палочки, живущей в нашем толстом кишечнике.
Аудитория сделала удивленные глаза, а кто-то от предвкушения интересных фактов заерзал на стуле.
— Взять лучших друзей человека: собак и кошек… У нас одинаковые с ними гены! Просто регулируются они по-разному, что и делает нас уникальными творениями природы. Вот еще пример: голубой цвет глаз… — это результат мутации в гене HERC2. У носителей такого гена снижена выработка меланина в радужной оболочке глаза. Возникла эта мутация примерно 6—10 тыс. лет назад на Ближнем Востоке… Так что…, — подытожил он, — все люди с голубыми глазами могут считаться родственниками.
— Да! — сказал, улыбаясь один из студентов. — Или мутантами.
Профессор поблагодарил слушателей и объявил об окончании лекции.
Позитивно настроенные студенты, выходили из лектория и только один из них задержался, чтобы поговорить с профессором в удобную для него минутку.
Алфи был немецким англичанином высоким, худым и необычайно умным студентом. На кафедре клеточной биологии университета парню пророчили звание будущего светила науки. Он тяготел ко всему, что приносило знания и, упоенный беседой на интересовавшие его темы, мог часами говорить с профессором. Сивирена он считал божеством, и если бы последний был не против, то тот поклонялся бы ему с религиозностью фанатика.
К слову сказать, профессор Сивирен был действительно талантливым генетиком. Его родители иммигрировали из Советского Союза и осели в Англии в провинциальном городке. Владимир получил отличное образование, закончил магистратуру и легко заслужил ученую степень.
Будучи молодым ученым в возрасте 30 лет, он открыл рестрикционные ферменты, катализирующих реакцию гидролиза нуклеиновых кислот. Благодаря этому становилось возможным, словно «биологическими ножницами», вырезать один ген из ДНК и вклеить другой. Но Нобелевскую за свои ножницы он не получил. Сложилось так, что в тоже самое время такое же открытие было совершено плеядой блестящих американцев, которые и были номинированы на получение премии.
Но Сивирен не отчаивался и продолжал исследования, хотя финансирование шло, мягко сказать, туго, что очень возмущало ученого. После очередного скандала с дирекцией университета, ему откровенно заявили, что научная деятельность профессора должна находиться сугубо в рамках интересов института и финансировать его эгоцентризм они больше были не в состоянии. Местные газеты раздули скандал до невероятных размеров, что еще больше навредило репутации Сивирена, поставив под сомнение профессора, как блестящего профессионала.
Однажды, посетив научную конференцию в Кельне и выступив там со своей гениальной речью о генетических трансформациях будущего, он был приглашен в исследовательский институт Майнца. Сивирен был на эмоциональном взлете от оснащения лабораторий и передовых клинических возможностей заведения. Тогда же ученый и принял предложение, сделанное ему руководством клиники института, переехав в Германию, где успешно и с размахом продолжил научные изыскания, совершив еще множество новых открытий в области генетики.
Карьера Сивирена пошла в гору: о нем писали научно популярные журналы, новостные газеты и даже пару раз профессор засветился в эфире Гессенского телевизионного канала «Hr-fernsehen».
Но новые победы не вскружили голову ученому. Сивирен преследовал более высокие цели, а также вкладывал немало усилий в пополнение научных лабораторий новыми кадрами. Ему очень хотелось зажечь огнем молодое поколение, преисполнив их сердца здоровым авантюризмом в их будущих исследованиях и открытиях, и передать им олимпийский факел науки. Для этого он разработал массу обучающих методик, руководств для практикантов, а также с удовольствием читал лекции всем, кому было интересно их послушать.
Студенты бескрайне уважали Сивирена и каждый раз его аудиторию посещало все больше слушателей. Одни сидели в проходе на ступеньках, другие прямо на полу и даже дверь приходилось оставлять открытой, потому что в дверном проеме тоже толпились желающие услышать речь Сивирена. После выступлений вокруг ученого всегда роилась толпа студентов с вопросами. Профессор особенно старался никому не отдавать предпочтения, но англичанин Алфи все же стал для него исключением.
Студент напомнил профессору его самого в молодости: амбициозного, нетерпеливого, пылкого и помешанного на науке парня.
Алфи удавалось частенько удивлять профессора своим нестереотипным взглядом на науку. Студент был, словно пришельцем, располагавшим тонной знаний, записанных в коды и знаки, но без умения преобразовать их в буквы и слова, понятные землянам.
Профессор верил, что однажды Алфи взорвет ученые умы своим гением, а потому старался ему помогать в его проектах. И, естественно, Сивирен позволил будущему ученому ступить на порог своей святой обители — лабораторию, в которой отныне парень пропадал целыми днями, получая бесценный опыт в наблюдениях за исследованиями гениального ученого.
Алфи стал ценным помощником и, ко всему прочему, оказался хорошим и понимающим собеседником, что подкупило профессора и, в свою очередь, превратилось для Алфи в большую удачу. Парнишка стал свидетелем самого настоящего научного прорыва.
Профессор создал первую в мире методику искусственного выращивания человеческого зуба путем программирования стволовых клеток. Метод, хотя и революционный в стоматологии, все же развития дальнейшего не получил по причине низкой клинической эффективности. Но Сивирена это не огорчило. Веря, что его работа не была напрасной, он успокаивал себя тем, что возможно, он просто опередил свое время. Ученый убеждал себя, что в будущем его труды обязательно поймут и результаты исследований принесут пользу людям.
Еще через 2 года Сивирен вырастил первую в мире генно — модифицированную мышь, в ДНК которой был включен ген крысы. Грызун из пробирки вдвое превышал допустимые размеры. Получив устойчивость к инфекциям, животное продемонстрировало еще и повышенную мозговую функцию, какой не могли похвастаться даже сами крысы.
Увы, признания своим заслугам ученый опять не снискал, хотя и был этого достоин. Мелкие шажки, ничего не значившие для науки, приносили славу и почет, а крупные оставались без внимания, что безумно раздражало Сивирена. Иногда ему казалось, что некая противодействующая ему сила специально сдерживала его от грандиозного успеха.
Все это по нарастающей начало приводить профессора в ярость и рождало желание отомстить узколобым специалистам и критикам. А потому он принимал активное участие на симпозиумах и конференциях, прямо заявляя о своих больших возможностях, как ученого. Его выступление с докладом: «Новая эра. Новое человечество», в котором Сивирен рассказал о неизбежной эволюции человеческого генома, скорее насторожила комиссию, чем заинтересовала. Большая часть ученых мастодонтов стали называть Сивирена безумцем, а остальные откровенно насмехались.
Для самого Сивирена такая реакция была ожидаема, и он даже был ей рад. Вместе с тем, ученый хорошо понимал, что отныне дорогу ему не дадут. Но это лишь добавляло профессору бунтарского духа и заставляло идти дальше с завидным упрямством и верой в свои убеждения, в коих Сивирен был похож на Иисуса, добровольно шагавшего на Голгофу. Сознавая, что его распнут, он все яростнее отстаивал свои убеждения, и как выразился один его коллега: «осознанно отрезая себе, как ученому, путь вперед». На самом деле, для Сивирена «путь вперед» означал топтание на месте, как это делало большинство ученых.
«Возможно», — думал он, — «после того, как мои труды оболгут, а меня официально сделают сумасшедшим и запрут в психушке, в будущем мои работы воскреснут. Мои труды признают, а меня наградят посмертно. Ведь общество начинает ценить таланты только после их смерти. Желательно мученической! И чем чудовищнее была расправа над гением, тем ярче и сильнее загоралась его звезда!»
— Помнится у Свифта: «Когда на свете появляется гений, то узнать его можно хотя бы по тому, что все тупоголовые соединяются в борьбе против него», — вслух припоминая выражение, заговорил профессор, смотря из окна клиники взором великого полководца.
— Мой кумир Николай Коперник! На его труды запрет длился более 200 лет. А Галилей? — воскликнул он с новой силой, метнув полный терзаний взгляд на стеллаж с научными книгами. — Его оплеванный гений подвергся инквизиции по приказу папы Римского! Привезенного на носилках, больного и уже престарелого вынуждали публично отказаться от своего учения. Вот прохиндеи и ублюдки!
— А Джордано Бруно! — заходил нервно по своему кабинету Сивирен. — 8 лет ученый, сидя в крысиной камере, отстаивал свои учения, что Вселенная бесконечна и в ней множество звезд, наподобие нашего Солнца со множеством обитаемых миров!
— Как же обидно за них! — немного сбавив пыл, выдохнул профессор и с грустью повесил голову.
— А Циолковский? — вспомнил неуемный ученый, снова вспыхнув, будто костер, в который подлили масло. — Еще в 19 веке Циолковский, гениальнейший ум которого придумал поезда на водной подушке! Он явил миру идею о заселении космического пространства с использованием орбитальных станций, выдвинул идею о создании космического лифта! — громко говорил Сивирен, тыкая указательным пальцем в воздух.
В порыве своего гнева профессор даже не заметил, как за стеклянной перегородкой за ним наблюдали. Какое нелепое и смехотворное впечатление он производил на своих коллег, привыкших видеть начальника, говорившего вслух с самим собой. Сдерживая улыбку, они наблюдали за Сивиреным, расхаживавшего по своему кабинету, беззвучно для них открывая рот и тыкая пальцем к небу.
— Его освистали и назвали сумасшедшим! — продолжал профессор. — Насколько человек своей алчностью и глупостью отбрасывает свой прогресс назад! А Николай Лобачевский — непризнанный великий ученый, который в 24 года уже был профессором. Вся его жизнь — это насмешки и критика над гениальнейшим создателем «неевклидовой геометрии»! Только спустя 50 лет один из его последователей напишет:
«Николай Иванович, прости нам,
Так устроен уж евклидов мир.
В жизни воздается и кретинам,
После смерти — гениям одним!» — закончил профессор.
Наконец, его взгляд упал на стеклянную перегородку лаборатории и спохватившись, что снова стал объектом насмешек своих подчиненных, с грозным видом завесил жалюзи.
Такими мыслями тешил и успокаивал себя профессор Сивирен, продолжая свою гениальную работу. Казалось, что он шел по дороге один. И как бы он ни старался, научное сообщество его отторгало, как ненужный, вышедший из строя элемент, и поливало грязью.
Возможно, в этом была вина самого Сивирена; он пугал и шокировал общество вместо того, чтобы следовать правилам и нормам. Но для Сивирена наука олицетворяла свободу, и он не приемл ил никаких законов и рамок. Ученый искренне полагал, что, открывая новые горизонты, человек обязан был сломать старые границы. И кто знал, что будут значить новые открытия в сравнении со старыми.
На кафедре перед студентами он перестал появляться. Его поблагодарили за услуги, а на его место был принят другой лектор. Аспирантов к нему больше не назначали. Все остальные сотрудники косо поглядывали на Сивирена, хотя и продолжали работать под его началом. Начальство терпело выходки ученого и продолжало финансировать его исследования только в виду заслуг профессора, его большой пользы и выгоды для клиники. Состоятельные клиенты очень щедро оплачивали неофициальные, но революционные методы ученого в лечении многих болезней, в особенности Паркинсона, которые разработал Сивирен. Но даже, и руководители клиники частенько назидательно советовали профессору поубавить пыл и перестать кошмарить ученый комитет, постоянно тыкая Сивирена в ежедневные опубликованные статьи в прессе, изобличающие натуру профессора и сводящие на нет все его заслуги и таланты.
Но профессор видно родился истинным революционером. Иногда после очередной схватки с сообществом ученых, Сивирен возвращался в свою лабораторию и невольно ожидал шаги тех, кто уже давно его стремился смести с пути. Ему так и виделись люди со смирительной рубашкой. И от этого каждое его выступление на конференции становилось все мощнее и ярче.
Желая взорвать аудиторию, заставить их брызжать слюной и хаять с новой силой его гений, он подковыривал, словно гнойный нарыв этих ученых мужей своими смелыми и подчас безумными идеями, упиваясь изумленными лицами этих напыщенных индюков. Он знал, о чем квохчали между собой эти важного вида интриганы и, как старались ходатайствовать за исключение экстремиста Сивирена из гордых рядов научных деятелей.
Но профессор боялся не смирительной рубашки, которую желали на него напялить все, кому не лень. Страх, что он не успеет закончить свою начатую грандиозную работу напрочь лишало его покоя. В то время, когда человеческое ДНК еще изучалось и было не найдено множество ответов на вопросы генетиков, работа Сивирена была настоящей фантастикой своего времени.
В тайне от руководства клиники, профессор работал над личным проектом, синтезируя искусственного человека. Будучи неплохим конспирологом от рождения, профессор все тщательно спланировал и предугадал возможные осечки. Ни одна душа не должна была пронюхать. Ни одна, кроме той, что оказалась так приближена к профессору…
Однажды Алфи пришел в лабораторию раньше обычного. Сивирен был срочно вызван на проведение сложной операции. Алфи, имевший допуск в лабораторию, как и в любой другой обычный день приступил к работе над совместным с профессором проектом по ускорению метаболизма мышей, как вдруг он обнаружил включенный экран компьютера, голосовая функция которого сообщила о завершении анализа данных.
Алфи сообразил, что второпях профессор не смог прервать процесс обработки информации и оставил компьютер включенным. Студент кликом вернулся в предлагаемое меню, после чего перед ним всплыло окошко с вращающейся моделью человеческого скелета. В параллельном же окне мелькали строчки, содержащие информацию по хромосомным наборам, уже используемых организмом. Алфи заинтересовано сощурил глаза, соображая, что к чему. Намереваясь детальнее изучить процесс, он целиком развернул программу, как вдруг на пороге лаборатории появился Сивирен.
Профессор с ужасом в глазах таращился на молодого человека, ведь он никак не ожидал увидеть своего помощника в такой ранний час.
Алфи дернулся от неожиданности и резко встал из-за стола, неловко пытаясь объяснить причину своего внедрения в «святую святых» профессора.
По растерянной реакции парня и его блуждающему взгляду Сивирен моментально догадался, что Алфи пронюхал о секретном проекте. Внутренний голос профессора уже успел сделать вывод, что его вызов в операционную был судьбоносным и Алфи по какому-то злому року суждено было здесь оказаться именно в это время и раскрыть эту тайну. Что оставалось делать профессору: приблизить парня и сделать соучастником преступного эксперимента, чтобы тайна насколько возможно осталась тайной, но поставить при этом под удар будущую карьеру Алфи, как ученого или просто выгнать его навсегда?
Сивирен верил, что все тайное становилось явным, а значит его эксперимент обязательно будет трактован, как преступление против человечества и тогда будущее Алфи навсегда омрачится связями с прошлой деятельностью безумца Сивирена, смелые разработки которого всегда были охаяны, осмеяны и не приняты в научных кругах. Либо, можно было наврать Алфи с три короба об эксперименте, запутать его в рассуждениях и лишить парнишку возможности посещать лабораторию. И пусть бы тот продолжал заниматься своими делами, прокладывать свой путь в науке, основываясь на личном опыте. В вопросе успешного грядущего молодого ученого Сивирен не сомневался, а потому решение о том, как правильно поступить с парнем, который был ему симпатичен, профессор принял незамедлительно.
Сивирен прошел за свой рабочий стол и с добрым выражением глаз тихо начал свою речь:
— Алфи, ты единственный, кто может меня понять. Я имею ввиду, что ты осознаешь важность и секретность моего проекта и сохранишь мой труд в тайне. Ты такой же, как и я. Мы похожи. Мы смелые и безумные. В тебе потрясающий потенциал, Алфи, который тебе еще предстоит раскрыть миру. Я дал тебе много знаний и на моей крепкой базе ты поднимешь флаг научной революции. Но пусть это будут твои идеи.
Говорил это Сивирен воодушевленно и Алфи даже поверил, что все будет именно так. А потом, словно придя в себя, и не позволяя Сивирену его запутать, перебив, ответил:
— Профессор, флаг и революция — это занимательно. Но все-таки, что за проект? Я правда хочу знать и не уйду, пока вы не скажете мне.
— Я думал, ты приблизительно уже понял, разве нет? — удивился профессор.
— Да, — ответил нерешительно Алфи, — кажется вы хотите синтезировать человека?
Сказав это, Алфи не поверил своей смелости. Вроде бы за компьютером он смекнул, что происходило. Но произнеся вслух эту фразу, с одной стороны он осознал всю фантастичность проекта, с другой — его реальное существование. Только недавно профессор говорил на лекции, что искусственный человек предмет обсуждения будущего генетики, как вдруг перед человеком появилась возможность не только заглянуть за грань науки благодаря гениальности профессора, но и принять участие в создании легенды! Эта безумная идея нашла воплощение. Но какой же она была невероятной для молодого ученого и в то же время, чертовски обалденной! Это взбудоражило парня. Кровь его забурлила с бешеной скоростью, пульс, оглушая, застучал.
— Алфи, — серьезно настроенный на том, чтобы убедить парня покинуть лабораторию, обратился Сивирен, — поговорим потом. Сейчас тебе нужно успокоиться. Пойди домой.
— Теперь то я точно никуда не уйду! — решительно отрезал парень. — А будете выгонять, я буду спать на крыльце. Вы знаете, меня достаточно, чтобы понять, что я не шучу. Вы видели не раз, какой я настырный! Итак, вы создаете человека?!
Неудовлетворенный молчанием профессора, Алфи настырно призвал ответить на вопрос.
— Да, — признался профессор. — Первый в мире генно-модифицированный ребенок.
Медленно по буквам, словно для тупоголового студента проговаривал профессор.
— Он унаследовал гены трех женщин и двух мужчин… — профессор намеренно сделал паузу, а затем продолжил свою речь в надежде воззвать к рассудку Алфи.
— Алфи, — обратился он к студенту, который смотрел на профессора огромными глазами и молчал, как рыба, потеряв дар речи.
— Алфи, ты можешь это осмыслить?
Парень кивнул головой и после короткой паузы тихо поинтересовался: — На каком этапе сейчас находится ваш проект?
— Этап зачатия закончен, Алфи. Эмбрион уже развивается. И пока что, все идет идеально, — так же вкрадчиво и тихо добавил профессор. — Ты можешь в это поверить? Пока эти узколобы пытаются совершить элементарные открытия, я уже создаю человека!?
Алфи увидел, как в глазах Сивирена вспыхнули искорки. Так у него загорались глаза всегда, когда шла речь о чем-то действительно удивительном. Алфи с любопытством наблюдал, как просыпался внутренний демон профессора, ведь эти искры всегда заражали молодого ученого.
Алфи постоял в растерянности с минуту, посмотрел на Сивирена и произнес: — Это же взрыв башки, профессор! Вы же гений! Почему это тайна, черт возьми?!
— Потому что этот эксперимент не примет общество! — ответил эмоционально Сивирен, стараясь не кричать. — Как и все мои проекты, его загубят, не дав закончить! — тише протараторил он, сохраняя конспирацию. — Мне наплевать, что они скажут потом, когда организм вырастет. Но сейчас, когда он так уязвим, я обязан его сохранять и оберегать!
— Алфи, — акцентированно и твердо обратился Сивирен к изумленному студенту, стоящему посреди лаборатории, — в данную секунду ты в смятении. Я знаю, это безумие для тебя, но не для меня. Тебе сложно еще это осознать. Ты поймешь меня. Потом! Послушай, что я скажу… — взяв за плечи парня, Сивирен усадил его на стул, и торопливо пододвинув свой, продолжил:
— В науке нет места скуке и шаблонному мышлению. Здесь постоянно нужно идти по тому пути, по которому никто не ходил, прокладывая свои маршруты и отвергая уже сделанные открытия, словно они были неверны. Это игра! Часто в слепую. Игра, в которой награда — всего лишь возможность шагнуть вперед на сантиметр. Но это того стоит, Алфи! Разумеется, не все, мой милый мальчик, такие спортсмены, как я!
— Немногие ученые ставят на карту всю свою жизнь и репутацию ради науки, но только такие и побеждают, — хрипло объяснял профессор. — Ты будущий великий ученый, Алфи! И я верю, что твои таланты дадут многое человечеству и науке. Но сейчас, когда тебе стало известно о том, что я затеял, ты больше не сможешь жить, как раньше! Теперь ты знаешь, что то, чего не могут другие ученые, не значит, что не может наука! И поэтому, ты должен идти вперед, не оглядываясь на мнения других. Пусть это станет для тебя твердой уверенностью, что невозможного не существует!
— А сейчас Алфи, тебе придется уйти, — после недолгой паузы сообщил профессор, глядя в широко открытые глаза преданно смотрящему на него друга, — претворившись, будто ничего не произошло. Сделать это ради себя. Мы же ведь еще не знаем, что там дальше будет с этим эмбрионом. Может он не станет в итоге полноценным человеком. Это откроется и меня просто обвинят в преступлении против человечества и засудят. Я не знаю, как все сложится. Я просто делаю то, что мне подсказывает моя интуиция. И пусть я отвечаю за последствия, но не ты!
— С чего вы решили, что вас засудят? — изумился Алфи. — То, что вы уже смогли сделать — это же скачок длинною в лет пятьдесят непрерывной кипящей работы в генетики. Вас наградят!
— Нет, черт побери! — почти крича, осадил парня Сивирен, соскочив со стула, как ужаленный. — Я революционер, Алфи! А революционеры в нашем мире либо сидят, либо лежат. На кладбище!
Затем понизив тон, Сивирен объяснил: -Ты должен быть другим! Я плохой ученый! Я много рискую. Я отдаю приоритет только положительным моментам экспериментов! Я мало уделяю внимания побочным эффектам моих опытов. А их много, Алфи! Последствия! Это то слово, которое останавливает многих, за исключением преступников, как я. Я это осознаю! Как и то, что я выбрал именно этот путь. И что меня изумляет перед самим собой -я выбрал бы его снова! Глупо удивляться, что коллеги меня не принимают за гения. Ведь я больше похож на создателя Франкенштейна! Раньше я злился, что мои труды оставались без внимания в научных кругах. Теперь я понял, что я действительно опередил свое время, и они просто не понимают суть моей работы и описанные методы. Я рано родился, Алфи! Но знаешь, иногда я представляю себя по другую сторону баррикады, там, где меня осуждают — я часто с ними согласен. Такие, как я совершают громадные прорывы в науке, шагают семимильными шагами, но часто неаккуратно и как правило, это причиняет боль и страдания тем, кто остается позади. Только представь, сколько может быть жертв подобных экспериментов! Что если этот искусственный ребенок родится с врожденными генетическими отклонениями, неизвестным еще науке? Что буду делать я? Я буду с этим жить и каждый день принимать всю его боль, словно свою или я буду дальше играться с его генной системой, пытаясь излечить передовыми методами, и принося новые муки? Я не знаю, Алфи! Но похоже то, что я сделал — это не вклад в науку, а чудовищное преступление, последствия которого могут коснуться и тебя, твоего будущего! Когда это откроется, а это случится так или иначе, ты не должен стоять рядом со мной. Ты слишком талантлив, чтобы себя губить! Если ты любишь, действительно любишь науку, ты просто обязан сейчас повернуться ко мне спиной и покинуть лабораторию навсегда. Другого шанса не будет! Сейчас на карте твое будущее. Возможно это будущее человечества, потому что такие таланты, как ты просто так не рождаются. Ты обязан во имя будущего науки сейчас же уйти. По крайней мере, пока я твой друг — я умоляю тебя сделать это!
Закончив речь, Сивирен сел на стул и отвернулся от Алфи, словно они были чужими людьми и профессору было стыдно перед ним.
Алфи стоял посреди лаборатории в растерянности и часто моргал глазами, как он привык это делать, когда что-либо очень тщательно обдумывал.
— Нет! — послышалось твердое восклицание Алфи, — я не уйду!
Профессор вздрогнул и снова развернулся на стуле к студенту с удивленно поднятыми бровями.
— Роковое стечение обстоятельств привели меня сюда, когда вас не было. Мое время 6 вечера. Это время, когда я появляюсь в вашей лаборатории. Сегодня все пошло не так, как обычно происходит. Это было…, — он замешкался в поисках подходящего объяснения, а затем, снова затараторил: -… наложение двух измерений, в котором я Алфи типичный студент, будущий ученый генетик в каком-нибудь исследовательском институте, будни которого проходят за процессом наблюдения вроде того, как влияет аспирин на уже давно известный процесс работы сердца и другого измерения, в котором я, возможно ученый без имени, не признанный калеками и мозговыми инвалидами общества ученых, но по-настоящему занимающийся развитием будущего науки. Там, где я открываю границы и лечу к новым горизонтам, туда, где светит новая эра человечества. И пусть меня сожгут на костре, как чернокнижника! Мне все равно! Мы никогда не умрем, профессор! Человека можно убить, но идея бессмертна! Она будет жить в умах других ученых и в конце концов, мы изменим мир к лучшему. Люди перестанут болеть, стареть и умирать. А ваша тирада про жестокость и побочные эффекты, лишь укрепила меня в вере в вас и вашу вменяемость. Вы настоящий ученый, одержимый наукой и ее будущим, как и положено быть любому фанату своего дела. Иначе ничего не сдвинется с места. Все прорывы совершались именно такими фанатами, как вы и как я. У вас есть сердце, профессор! Вы не преступник! А побочные эффекты человек получает даже, выпивая пилюли и таблетки! Но Министерство здравоохранения не гнобит себя за это. Побочные эффекты получают и при лечении раковых опухолей, не так ли?! Но польза лечения превышает возможные и даже очевидные риски для здоровья других органов человека и ни одна душа не переживает по этому поводу. Врач, назначающий такое лечение, продолжает его назначать, потому что другого метода нет. Или он думает, что нет. А может так удобно думать! В его голове даже не рождается мысль о том, что нужно добиваться от начальства внедрения новых методов лечения, которые уже существуют, но находятся в столах лабораторий, оправдывая все это тем, что нет достаточных клинических испытаний. И лучше пусть больной умрет от неэффективности назначенного и одобренного лечения, чем они попробуют что-то новое. Ведь закон не позволяет эксперименты с человеком. К черту такие однобокие законы! А что терять безнадежно больным? И благодаря таким, как мы, такие методы рождаются. И они не будут лежать в столе в то время, как люди умирают от неизлечимых болезней, которые на самом деле лечатся просто и быстро. Методы будут работать и развиваться. Они будут спасать миллионы жизней, не взирая на запреты миллиардеров, которые собирают свое состояние за счет других жизней. Я не ищу славы, профессор! Я хочу быть полезным! Только тогда я буду уважать себя и любить науку.
Профессор слушал Алфи, не перебивая. Конечно, парень во многом был прав. Но его речь звучала слишком максималистской. Он был еще так молод, чтобы понять, что, иногда шагая миллиметровыми шажками, но в согласии со своей совестью и законом, можно добиться больших результатов на пути к новым горизонтам, ничего при этом не теряя.
Когда студент замолчал, Сивирен, осознавая какой путь выбрал его воспитанник, только закрыл глаза, мысленно хороня его светлое будущее. И почему он не отключил компьютер? Увы, это наверняка была судьба. Человек имеет свободу выбора! Но в тот момент, когда он его делает, превращается в заложника своего пути. И Сивирен все отчетливее это видел.
