Такие понятия, как гражданство, государство, гражданское общество, публичная сфера, права человека, равенство перед законом, индивид, разделение частного и публичного, идея субъектности, демократия, народный суверенитет, социальная справедливость, научный рационализм и так далее, — все несут на себе груз европейской мысли и истории. Невозможно осмыслять политическую модерность без этих и связанных с ними понятий, которые обрели свои окончательные формы в эпоху европейского Просвещения и в XIX веке.
тезис о «неравномерном развитии» идет «рука об руку» с «устаревшей шкалой однородного пустого времени»43.
Он называл крестьян «до-политическими людьми, которые еще не обрели или только начали обретать специфический язык для самовыражения. [Капитализм]39 приходит к ним извне, вероломно, посредством экономических сил, действия которых они не понимают». В историцистском дискурсе Хобсбаума социальные крестьянские движения ХХ века остались «архаичными»40.
Subaltern Studies и критика историцизма
Такая структура глобального исторического времени —«сначала в Европе, затем в остальном мире» была историцистской.
Тексты философов-постструктуралистов (в частности, Мишеля Фуко) стали одним из стимулов для глобальной критики историцизма16. Но было бы ошибкой считать постколониальную критику историцизма простой производной от критики, уже разработанной постмодернистскими и постструктуралистскими мыслителями Запада.
История призывает нас переосмыслить два концептуальных понятия Европы XIX века, ключевых для понятия модерности. Первое — историцизм. Представление о том, что для понимания какого-либо явления его следует рассматривать одновременно и в своей целостности, и в историческом развитии. Второе — сама идея «политического». Именно опыт политической модерности в
После падения европейского империализма европейская мысль осталась подарком для всех нас. Мы можем говорить о ее провинциализации только в антиколониальном духе благодарности
Провинциализировать Европу в рамках исторической мысли означает бороться за поддержание постоянного напряжения в диалоге между двумя противоречивыми точкам зрения.
Эти истории — даже если они не вполне истинны в отношении конкретных людей — говорят о возможном осмыслении практик, при которых сбывающееся будущее никогда полностью не затапливает множественное будущее, которое уже есть.