Оглавление

Часть I

Глава 1. Кафедра

Экзамен в военном училище.

Преподаватель:

— Из чего сделана пуля?

Курсант, заглянув в шпору:

— Из железа.

Преподаватель, заглянув в шпору:

— Правильно! А из чего сделан гвоздь?

Курсант, заглянув в шпору:

— Из железа.

Преподаватель, заглянув в шпору:

— Неправильно. Из того же металла.

Старый анекдот

Началось все на втором курсе института. Я, как и вся мужская половина нашей группы, попал на военную кафедру. В главном корпусе института за большими красными дверями с двуглавым орлом скрывался свой отдельный мирок — армия со своим дежурным, дневальными, классами боевой подготовки, со своими замполитами и прапорщиками, с жизнью по расписанию и специфическим армейским языком.

Из веселых и непоседливых студентов военноначальники сразу принялись лепить стадо одинаково стриженных и одинаково одетых солдат. Занятие это изначально было малоперспективным ввиду специфичности студенческого люда. Военные этого признавать не хотели, поэтому очень злились на студентов. Нас строили, нам выносили замечания, угрожали выгнать с кафедры, но снова и снова мы приходили на утреннее построение с большим опозданием, с длинными волосами и одетыми в джинсы. Без особого энтузиазма мы слушали, чем отличается устройство российской армии от американской, заполняли тетрадку со специальными военными топографическими знаками, засыпая на ходу, учили тактико-технические характеристики различных видов армейских вооружений и ходили строевым шагом на заднем дворе главного корпуса института.

Пытаясь заставить нас проживать один день в неделю по законам армии, офицеры военной кафедры забыли, что сначала нам нужно было внушить уважение к самой армии, дать нам почувствовать гордость за то, что мы будущие офицеры великой Российской армии, будущие защитники родины. Вместо этого на нас по поводу и без повода кричали, строили, и очень сильно материли. Военные производили на нас впечатление людей очень ограниченных и невоспитанных. Армейский мат, казенная армейская речь сильно резали нам слух, что не добавляло уважения офицерам.

Большую часть занятий проводил один майор. Он был очень нервный и строгий. Постоянно заставлял всю роту стоя слушать его лекцию, стоило ему только услышать какой-нибудь посторонний шум в аудитории. Во время его лекций мы узнали, что СССР развалили империалисты, что Ельцин продал нас с потрохами Западу, что при Сталине был порядок, что единственный человек, который спасет Россию — это Зюганов. А вот по своей военной специальности мы так толком ничего из его уст и не услышали. Конечно, у каждого человека есть право иметь свою точку зрения на историю своей страны. Определенно, в советское время ему жилось слаще, но только вот во многом из-за таких как он, который не хочет готовить специалистов, а только занимается демагогией, вся эта самая система и рухнула.

Одним словом, четверг, день военной кафедры, был сущей каторгой для меня и других моих сокурсников. И терпели все этот день по одной простой причине — никто не хотел идти служить в армию солдатом — слишком часто мы слышали про дедовщину из средств массовой информации и из уст отслуживших, никто не хотел терять лучшие годы жизни в армии.

Весной я пошел на обязательную медицинскую комиссию в районный военкомат. В военном комиссариате отношение к призывникам такое же наплевательское, как и во всей армии. В душном, плохо освещенном коридоре, простояв на ногах в очередях около пяти часов, надлежало пройти разных врачей. Стоматологи, психотерапевты, отоларингологи и хирурги должны были оценить твое физическое состояние и годность к несению службы. Самым последним врачом всегда был хирург. Он внимательно осмотрел меня и направил на обследование в больницу, чтобы я сделал рентгеновские снимки позвоночника. Это никак меня не удивило, потому, как я с детства знал, что у меня есть небольшое искривление позвоночника и иногда спина у меня побаливала так, что приходилось полчаса — час лежать на животе, чтобы боль ушла.

Через неделю с рентгеновскими снимками в руках я уже стоял у кабинета председателя медицинской комиссии.

— Можно войти? — спросил я, постучав предварительно в дверь.

— Заходи… — скривившись, ответил мне один из врачей, очень недовольный неуставным словечком «можно». — Раздеться до трусов и встать в центре на коврик, руки по швам.

Несколько минут врачи внимательно изучали мою медицинскую карту и снимки позвоночника.

— Одевайтесь, — сказал мне председатель комиссии. — Значит так, юноша, мы изучили ваше дело и обнаружили, что у вас кифоз. С таким заболеванием в армию не положено. К несению службы вы не годны. Я бы мог вам и сейчас выдать военный билет, но списки призывников, не годных к службе, мы уже подали, поэтому вам придется подождать еще год до следующей комиссии. Но для вас ведь это не критично, вы же и так учитесь в институте и у вас отсрочка? Так ведь?

— Да, — плохо скрывая свою радость, ответил я.

— Ну, вот и ладно. Придете через год в это же время. Следующий!

Я испытывал смешанные чувства. С одной стороны я радовался, что мне не придется служить, не придется тратить пару лет своей жизни на армию и ходить на военную кафедру. С другой стороны, я был так воспитан, что любой уважающий себя молодой человек просто обязан был послужить в армии, чтобы стать настоящим мужчиной и защитником Родины.

Но в армии я все же не очень хотел служить. Поэтому на следующий день я бросил военную кафедру. Какой теперь от нее был толк, если я не годен для службы?

Через год, как мне и сказал председатель комиссии я со своими снимками снова пришел на осмотр. Оказалось, что за год снимки устарели и нужно делать новые. Вдруг у меня все прошло и позвоночник стал прямым? Снова поход в больницу за новыми снимками. И снова те же слова председателя: «Вы не годны. Я мог вы вас сейчас освободить от службы, но списки уже поданы. Приходите через год, а лучше всего после института. Все равно ведь пока вы учитесь, вас никто в армию не заберет».

Так я и поступил. Осенью 2002 года, получив повестку в военкомат, абсолютно спокойный и уверенный в том, что армия мне не грозит, заранее сделав новые снимки, которые подтвердили мой диагноз, я явился на комиссию.

Все тоже врач, тот же председатель комиссии внимательно изучив мои снимки, объявил, что к службе в армии я годен. «Ограниченно годен» — пояснил он.

— Как же так? Вы же сами говорили ранее, что с моим заболеванием меня в армию не берут! — почувствовал я ком в горле.

Но комиссия и слушать меня не хотела. Ограниченно годен к строевой службе и точка!

Я испытал настоящий шок. Меня заберут в армию? Но у меня же были другие планы, мне работать нужно, строить свою жизнь. Я был очень возмущен такой несправедливостью со стороны медицинской комиссии. Ведь у меня же были снимки, я ведь не стал за эти годы более здоровым.

Решив разобраться в этом вопросе, я обзавелся так называемым «расписанием болезней», которое представляло из себя список болезней, по которым в армию не берут. У каждой болезни были четкие признаки и параметры. Сравнив анамнез к моим снимкам и данные расписания болезней, я обнаружил точное совпадение двенадцати из тринадцати признаков. По всем параметрам мое заболевание подходило под описание, изложенное в этом справочнике. Кроме одного параметра. Оказывается, мне нужно было каждые полгода обращаться в больницу с жалобами на свою спину и получать соответствующие справки. Такие обращение у меня были, но за всю свою студенческую жизнь я обращался к врачам с жалобами на боли в спине только два раза, а этого было мало, чтобы признать меня негодным к несению службы. Вот и получалось, что с формальной точки зрения комиссия была права. Несмотря на никуда не исчезнувшее искривление позвоночника, никуда не исчезнувшие боли и неоднократно ранее звучавшие заверения председателя комиссии, что для армии я не гожусь, следующий год своей жизни мне предстояло отдать служению родине.

«Ограниченно годен» лишь немного облегчало мне службу — я не мог служить в каких-нибудь частях с большой физической нагрузкой. Меня не могли взять служить десантником, танкистом или морским пехотинцем. Мне предстояло служить где-нибудь попроще, вроде пехоты, войсках связи или стройбате.

Возмущенная таким решением медицинской комиссии моя мать пыталась препятствовать моей службе, не хотела отпускать меня в армию. Но я уже смирился с тем, что буду служить. Мне казалось, что самой судьбой мне специально уготовано пройти армию, чтобы, наконец, стать настоящим мужчиной, возмужать, поверить в свои силы и преодолеть свои комплексы.

27 ноября 2002 года вырвавшись из рук своей матери, я отправился в военный комиссариат. Собрав немногочисленную партию призывников в актовом зале, военный комиссар прочитал нам дежурную лекцию о патриотизме, пожелал удачи и вручил военные билеты с проставленной датой призыва на военную службу. Фактически в этот момент пошел обратный отсчет до моего дембеля. После этого всех призывников под крики и плачь родственников посадили в автобус и отвезли на сборный пункт.

Глава 2. Сборный пункт

Серое, мрачное здание, обнесенное высоким забором с колючей проволокой, более всего походило на тюрьму, чем на место, где должна начинаться служба у защитников Родины. Со стороны улицы нельзя было различить ни одного окна здания, нельзя было увидеть даже краешком глаза, что творилось за этим высоким бетонным забором. Вход на территорию преграждал КПП со своим дежурным и дневальными. Возле входа на стене висели списки призывников и вокруг всегда толпилась масса людей, пытавшихся понять, где сейчас находится их сын, в какую часть его заберут и когда будет отправление в часть. Заплаканные, грустные и очень взволнованные лица родителей встречали очередной автобус с призывниками, въезжавший на территорию областного сборочного пункта.

Пройдя повторную медицинскую комиссию уже на территории сборного пункта, новая группа призывников попала в большой спортивный зал, в котором уже в тот момент томилось больше семи сотен таких же бедняг. Не обращая никакого внимания на нас, ребята продолжали беседовать между собой. Они были разбиты на отдельные кучки. Кто-то жался в уголке, пытаясь согреться, кто-то втихаря курил. Счастливчики, которым удалось занять свободные места на скамейках, пытались согреться последними лучами солнца, постоянно передвигая скамейки на то место, куда падал свет. Остальные же ребята, не обращая никакого внимания на периодические крики и ругань дежуривших при входе солдат сборного пункта, лежали на полу, закутавшись в свои куртки. Некоторые ребята, чтобы согреться, отжимались и подтягивались на турниках. В зале было очень холодно. На дворе стояла поздняя осень, спортивный зал никак не отапливался и морозный ветер с улицы легко проникал сквозь огромные щели в оконных блоках. Все были одеты в легкую одежду, понимая, что в армии им выдадут военную форму, поэтому не было необходимости одеваться на пересыльной в дорогую и теплую одежду. Старые потрепанные трико, видавшие виды свитера, грязные стоптанные кроссовки — такой была типичная одежда новобранцев. Никто не рассчитывал находиться долго на пересыльном пункте, будучи уверенными, что уже сегодня они выедут в часть.

Зал, не переставая ни на секунду, гудел. Он был похож на большую базарную площадь. Только в качестве товара здесь выступало мужское население призывного возраста, а в качестве купцов — офицеры, которые время от времени заходили в зал, строили всех, разбивали солдат на новые группы, кого-то зачисляли себе в команду, кого-то переводили в резерв. После чего следовала команда «Разойдись!» и призывники разбегались, стараясь успеть занять свободные скамейки.

Подсев на подоконник к одной группе ребят, я попытался послушать, о чем они говорят и согреться. Ощущение нереальности происходящего не покидало меня. Очень скоро я буду в армии, меня ждут суровые испытания. Возможно, я прыгну с парашютом, или буду ездить на танке. А, возможно, попаду в какую-нибудь горячую точку. А ведь еще вчера я был дома и жил другой жизнью. А теперь у меня начинается новая жизнь, я, наконец-таки, стану настоящим мужчиной и буду себя уважать и гордиться собой. Буду сильным и храбрым. В голове всплыли картинки из советских фильмов про армию, и я погрузился в свои грезы, где были одни только боевые вертолеты, военные штурмовики и истребители, дальние походы на кораблях и подлодках, все взрывалось и грохотало, Катюши метали свои огненные снаряды на противника, а танки вплавь преодолевали водные преграды. Я представил, как я буду стрелять из автомата, и стоять на параде в красивой форме и с оружием в руках. А потом увидел себя после службы, на дембель, в красивой военной форме, в тельняшке, каким я буду сильным и красивым, каким я буду уверенным себе и храбрым. Все увидят меня после армии, увидят, как я повзрослел, все будут мною гордиться, и все девчонки будут вешаться мне на шею.

— А если ты учился на военной кафедре, то служить тебе два года, но офицером, — прервал мои размышления голос одного из рядом сидящих новобранцев — а если ли ты с высшим образованием, но без военной кафедры, то тогда служить тебе только год, но солдатом.

— Серьезно? — переспросил я. «Значит, мне все-таки служить год, а не два. Год — это уже не так и много» — промелькнуло у меня в голове. — А кем служить лучше? Солдатом год или офицером два года?

— Лучше вообще не служить!

У выхода из спортзала была организована торговая точка, в которой продавались предметы первой необходимости: советский станок для бритья, зубная паста «Жемчуг», хозяйственное мыло, сигареты, картошка быстрого приготовления и холодная заиндевевшая пицца в полиэтиленовой упаковке. Весь этот нехитрый ассортимент продукции продавался в четыре раза дороже, чем на улице. Никто не хотел тратиться, поэтому продававшая все это женщина явно скучала и обидчиво подглядывала на нас. Иногда родителям через дежуривших солдат удавалось передать посылки для своих детей. Посылки доходили до ребят уже вскрытые, и все самое ценное оттуда было украдено. Но что-то все-таки доходило, и обычно это была еда. Поэтому за день по всему залу вырастали горы мусора из разных фантиков, обертки и упаковок из-под разных продуктов.

— И долго нам тут сидеть в этом дерме? — поинтересовался долговязый рыжий парень.

— Как повезет. Я уже четыре дня тут. Говорят, тех, кто очень долго ожидает купцов, отпускают домой на выходные — отвечал ему другой.

— А меня уже записали в восьмидесятую команду, значит, меня, наверное, скоро заберут?

— Нет, восьмидесятая команда — это резерв.

— А мне сказали, что это морской десант.

— Ха! Кто сказал? Тот майор в строевой части? Ты ему больше верь! Это у них шутка такая! Армейский юмор, блин!

Согреваясь разговорами и собственным дыханием, наша небольшая компания дождалась ужина. Столовая не могла вместить всех призывников одновременно, поэтому призывников разбили на несколько групп, всем приходилось по нескольку часов ждать, когда придет очередь твоей группы. Подгоняемые офицерами и сержантами мы быстро проглотили ужин и освободили место в столовой для следующей группы.

— Эх, теперь бы покурить! — вздохнул все тот же рыжий парнишка по фамилии Захаров, который, как оказалось, знал меня до армии, потому что жил в соседнем дворе и часто меня видел.

— Ага! И сходить в туалет! А то уже пять часов не выводили на улицу! Козлы! — пробубнил молодой электрик с железной дороги Дима Борисов.

Поход на улицу в туалет занял еще час. Сначала нужно было дождаться всех солдат с ужина. Потом нас очень долго строили в спортивном зале и так же долго строили перед выходом из здания.

— Отставить разговоры в строю! — орал офицер, пытаясь нас всех в десятый раз пересчитать. — Еще раз повторяю для тупых, пока вы не заткнетесь и не дадите мне нормально вас всех пересчитать, будете тут стоять и мерзнуть до отбоя!

— Хорош, парни! Ну, правда, хватит уже! В туалет хочется — мочи нет! — разнеслись по строю голоса недовольных ребят.

— Значит так, начинаю сначала. Еще одно замечание, верну вас обратно, останетесь без вечерней прогулки! — продолжил перекличку офицер. — Эй, это кто там такой умный?! Кто это там курит в строю?! — вскипел снова офицер, завидев дым. — Кругом, мать вашу! В казарму по одному заходи строиться!

— Ну, товарищ, капитан! Мы больше не будем! Мы в туалет хотим! Пожалуйста!

— Куралесин, ко мне! — подозвал к себе офицер сержанта, который стоял немного поодаль с сигаретой в зубах. — Объясните, пожалуйста, товарищам призывникам, где они находятся.

— Будь сделано, товарищ капитан! — держа руки в карманах, отвечал офицеру сержант. — Эй ты, педрила в кожаной курке! Да-да, ты с сигаретой! Ты сегодня у меня всю ночь будешь очки в туалете пидорить вместо сна. — спокойно произнес сержант. — Ты меня понял?! Кто-нибудь хочет ему помочь? — обратился сержант к строю.

Угроза подействовала незамедлительно и все разговоры в строю тут же исчезли. Сержант отвел нас к летнему туалету, который находился в 100 метрах от входа в здание пересыльного. Туалет, который представлял из себя небольшую беседку без дверей и освещения, был настолько испачкан продуктами жизнедеятельности людей, что находиться там было сравни испытанию газовой камерой в фашистском концлагере. Большинство призывников освободило свои мочевые пузыри на соседние кустики и бросилось жадно курить последнюю на сегодняшний день сигарету.

— Стройся, уроды! — прокричал злой сержант.

Нас не надо было подгонять, мы были и так рады поскорее вернуться в здание, потому что мы продрогли до костей на этом морозе, и сил больше находиться на улице у нас не осталось.

Заведя нас обратно в спортивный зал, дежурный офицер разбил всех призывников на новые группы по пятьдесят человек.

— Группа один будет спать на четвертом этаже в комнате четыреста десять, группа два будет спать в четыреста одиннадцатой комнате, группа три будет… Разговорчики в строю! Вы что спать не хотите?

Такая же процедура пересчета всех призывников с криками и армейским матом повторилась уже на четвертом этаже перед комнатой отдыха. Матерщинник-офицер никак не хотел отпускать нас спать. Непривычные к армейским порядкам молодые люди, в добавок не отличавшиеся хорошим воспитанием, постоянно выводили офицера из себя. Но строгий капитан никак не хотел уступать призывникам и несмотря на поздний час старался проучить строптивых призывников. После любого разговора в строю перекличка начиналась заново.

— А можно нескромный вопрос? — обратился к офицеру один из призывников.

— Во-первых, в армии нет нескромным вопросов! Вопросы в армии бывают двух типов — албанские и квадратные. Во-вторых, не «можно», а «разрешите обратиться, товарищ капитан».

— А когда мы пойдем спать, товарищ капитан?

— А вот когда я решу, тогда и пойдете. — заметно повысив голос ответил офицер.

Перекличка начиналась заново. До уставших призывников наконец начинало доходить, что тут они полностью зависят от старших по званию. И волей не волей придется слушаться людей с погонами и лычками. Так в молодых ребятах вырабатывали покорность, без которой невозможна армия.

Наконец, полпервого ночи нашу группу загнали в небольшую комнату, где нам предстояло спать. В комнате не было света. Какое-то подобие кроватей — деревянные ящики прямоугольной формы стояли в три ряда плотно друг другу. Никаких подушек, никаких матрацев и одеял, никакого постельного белья и прикроватных тумбочек. Вместо подушек такие же деревянные ящики в виде треугольной призмы. Нельзя выйти в туалет, нельзя умыться перед сном и почистить зубы. Я попытался как-нибудь приспособиться к этим жестким нарам, свернувшись калачиком и согревая руки теплым воздухом изо рта. Большинство окон в комнате было разбито, поэтому температура в помещении стояла такая же, как и на улице, т.е. еще холоднее, чем в спортивном зале днем. Одна надежда, что скоро мы своим дыханием хоть немного согреем помещение. Несколько ребят решилось снять обувь и едкий запах грязных носков, которые не менялись неделю, распространился на всю комнату.

— Фу, блядь! Вот воняет-то! — разнеслось по комнате. — Сволочи! За кого они нас считают? Мы что в тюрьме?!

— Кому это тут не спится?! — грозно прикрикнул офицер, который уже собирался закрыть дверь в комнату. — Еще одно слово и вся комната будет спать стоя! Всем отбой!

Входная дверь захлопнулась, послышался лязг ключа в замке и щелчок, комната погрузилась в кромешную тьму. Ветер запел свою песню, играя на осколках окон. Все, что нам осталось в этой комнате, — это темно-синее небо в окнах, звезды и черные контуры многоэтажек, за которыми, совсем рядом, находился и мой родной дом. В десяти минутах ходьбы от ОСП находятся сейчас мои родители и сестры. Почему-то мне представилось, что они сейчас все сидят и пьют горячий чай. Хоть кому-то сейчас на свете тепло! Наверное, всей семьей обсуждают мой призыв и, конечно, переживают за меня. Больше всех расстроена моя мама. Она так не хотела меня отпускать, так плакала! Я никогда еще не видел ее такой расстроенной! Я никогда не забуду эти глаза, полные горя и отчаянья! Когда я теперь снова увижу свою родню? Впереди еще целый год!

Закутавшись в мастерку от спортивного костюма, я попытался уснуть. Сделать это было не просто и не только из-за сильного холода. Солдат в помещении было много. И не всем хотелось спать. То тут, то там, был слышен шепот. О чем говорили — было не различить, но инстинктивно слух напрягался, и это мешало уснуть.

— Парни, вы что еще ненаговорились за день? Вам что хочется всю ночь стоя провести? Дайте поспать, уроды! — делали замечания таким болтунам. Но через несколько минут шептания возникали уже в другом углу.

Вскоре дверь в комнату открылась, и зашел наш офицер.

— Подъем! Не хотите спать, будете у меня всю ночь стоять! Подъем, я сказал!

— Товарищ майор, мы больше не будем! Ну, товарищ майор!

— Это мое последнее китайское предупреждение, — сжалился офицер — еще одно слово и пойдете на улицу территорию убирать!

Шептания постепенно прекратились и я уснул. Но сон был очень коротким, потому что уже в пять утра нас разбудил этот ненавистный офицер. На сборном пункте одновременно находились сотни призывников, а уборная комната на этаже была одна, рассчитанная максимум на десять человек. Чтобы каждый призывник мог хотя бы пять минут потратить на утренний туалет, приходилось очень рано устраивать подъем. Толкаясь и отпихиваясь, солдаты ютились у умывальников по десять-двенадцать человек, пытаясь хотя бы почистить зубы. После чего следовала очередная проверка, а затем спортзал, завтрак, новые купцы, коллективный поход на улицу в туалет и долгие беседы в ожидании, когда тебя заберут, наконец, в армию.

Так прошли еще одни сутки на ОСП. Еще один тяжелый день, постоянное чувство голода и недосыпание, крики офицеров и сержантов, жгучий холод и безуспешные попытки согреться. День тянулся бесконечно долго. Казалось, что никому нет дела до меня, никогда меня с пересыльного пункта не заберут.

За день в спортивный зал приходило много разных купцов в красивых армейских формах. Были коренастые и накаченные десантники в зеленой полевой форме и тельняшках, с краповыми беретами и множеством разных орденов и медалей на груди. Были матросы Черноморского флота. Высоченные бравые ребята в черных шинелях и бескозырках. Суровый взгляд, стройная осанка, четкие и уверенные движения, звонкий командирский голос — казалось, каждый новый военный был крупнее и красивее предыдущего. Толпа грязных и уставших оборванцев с восхищением смотрела на их форму и мечтала когда-нибудь выглядеть также. Я тоже хотел как можно скорее уехать с пересыльного, но никто из купцов не хотел брать меня в свою команду. Часть призывников убывала с пересыльного, но на их место привозили новых со всей области. К исходу вторых суток на ОСП я так и остался в команде номер восемьдесят.

Глава 3. Купцы

На третий день у нас сложилась уже своя небольшая компания таких же, как я, неприкаянных и никому не нужных призывников. Сходив на обед, мы продолжали ютиться на подоконнике.

— Когда же нас заберут уже в армию? — задавался Володя Прядкин вопросом, который нас всех также сильно волновал. — Не могу я уже больше здесь! Завтра будет неделя, как я тут мерзну!

— А почему тебя на выходные не отпустили домой?

— Потому что я из области, мне далеко до дома добираться.

— А где и кем ты хотел бы служить? — поддержал разговор Борисов.

— Ну не знаю. Вообще, я фельдшер, хочу в армии быть врачом, может быть в военном госпитале где-нибудь служить, набираться опыта.

— А ты кем хочешь быть? Какое у тебя образование? — поинтересовался я у совсем еще молоденького парнишки Саши Иванова.

— У меня экономическое образование, я колледж окончил по специальности «менеджер». Хочу после армии получить высшее образование.

— Боюсь, нашей армии экономисты особенно не нужны. Может быть, у тебя есть водительские права? Или какие-нибудь другие таланты, пригодные для российской армии?

— Ну, не знаю…

— Чем ты увлекаешься по жизни? Хобби есть?

— Музыку люблю. Электронную и инструментальную. Жан-Мишель Жарр, Китаро, нравится Кенни Джи, оркестр Поля Мориа, Вангелис. Такого плана музыку люблю слушать.

— А ты что, Дим, слушаешь? — стал я доставать своими расспросами Борисова.

— А я ничего не слушаю. За день в Депо так наработаешься, что сил нет ни на что. Привезут вагон какой-нибудь убитый, вся проводка сгнившая, ничего не работает. И ты весь день лазаешь, лазаешь по всему вагону, прозваниваешь цепи. А там же ведь напряжение и ответственность какая!

— Так у тебя должен быть специальный допуск для таких работ?

— Все у меня есть! Знаешь сколько я уже вагонов восстановил?! О! Меня даже наш бригадир в армию не хотел отпускать. В военкомат ходил к комиссару, просил не забирать. Но там же все решают деньги. Зато он меня ждет из армии, место для меня оставил.

— А ты, Женек, что приуныл? — обратился я к худощавому и нескладному парнишке с большими грустными глазами, который все время сидел рядом с нами и почти никогда ничего не говорил.

— Мы с ним вместе работали, — перебил меня Борисов — мы с Женьком в одном чушке учились. С детства друг друга знаем. И работали в одном депо, только я занимался силовой проводкой внутри вагона, а он восстановлением проводки радио и прочей слаботочкой.

Мой тезка по фамилии Данковцев был скорее похож на старичка, чем на молодого парня, которому предстояло защищать Родину. Он очень сильно отличался от своего друга Борисова. Борисов был парень очень высокий и с виду очень сильный. Двухметровый великан, с огромной ладонью и длинными руками резко контрастировал с щупленьким и нескладным Данковцевым. Но было и что-то общее во всех ребятах в нашей небольшой компании. И Борисов с Данковцевым, и Саша Иванов, и Прядкин с Тарасовым вели себя очень скромно и тихо здесь на пересыльном пункте, где преимущество составляли ребята совсем другого типа. Тут и там был слышен мат, ругань. Тут и там происходили ссоры, конфликты. Новобранцы не отличались изяществом манер, хорошим воспитанием и желанием служить Родине. Это была дворовая шпана, любители выпить и подраться, потерянное поколение.

— А ты что слушаешь, Женек? — обратился ко мне Иванов.

— Ну, я тоже люблю оркестр Поля Мориа, да и Кенни Джи мне нравится.

— Правда? — искренне удивился Иванов — А я думал, что это только я слушаю такую музыку!

«Забавный парнишка» — подумал я. — «Совсем не похож на эту уличную шантрапу, которой набит этот зал. Очень простой и наивный».

— А что же ты в институт сразу не пошел учиться после школы? –поинтересовался я у Саши.

— В институт без денег не поступишь. А откуда мне их взять? Отца у меня нет, вдвоем с матерью живем, денег не хватает. Зато после армии у меня будет преимущество при поступлении в институт. Обязательно продолжу свое обучение! — радовался Иванов.

— Становись! — послышалось из угла, где был вход в зал. Это дежурный офицер собирался сделать нам очередное объявление. Призывники быстро построились. — Все, чьи фамилии сейчас назову, становятся слева от меня, остальные свободны. Слушайте внимательное, читаю: Соколов!

— Я!

— Прядкин!

— Я!

— Захаров!… Захаров?! Где Захаров?

— Я!

— Ты что глухой, Захаров? Сюда становись! Беспалов, Жидких Андрей и Жидких Виталий, Иванов Александр, Борисов…

Всего было названо сорок фамилий и скоро наша команда стояла отдельно и дожидалась своей участи. Появилась надежда, что нас скоро заберут в часть.

— Остальные, разойдись! — командовал офицер.

Только сейчас мы заметили, что вместе с офицером в зал вошли и два короткостриженных молодых человека лет двадцати пяти. Они были одеты в гражданскую форму, современную, стильную одежду, и выглядели очень ухоженно. Один из них был одет в белоснежный свитер с высоким воротом и строгие брюки, на втором был джемпер из кашемира и пашмины в полоску и модные джинсы. Они не были похожи на тех военных, которые постоянно приходили к нам в спортзал за новой партией солдат. У них не было никаких нагрудных знаков, не было пагон и головных уборов, их лица не были такими суровыми, наоборот ребята излучали тепло и радость, словно не замечали той неприятной действительности, которая нас всех окружала. Единственное, что выдавало в них людей военных, это их безукоризненная выправка и уверенная походка.

Парень в белом свитере с высокими воротником, закрывавшим всю его шею, начал разговор первым.

— Становись! Равняйсь! Смирно! — уверенно произнес молодой человек. — Вольно! Ну что голубчики? Готовы к службе в армии?

— Да… готовы… заберите нас отсюда поскорее… — загудел строй.

— Хорошо. Тогда слушайте меня внимательно! Значит так, меня зовут капитан Коробов. А это мой коллега, старший лейтенант Ангел. Сегодня вы здесь потому, что скоро, очень скоро Вам предстоит служба в Российской Армии. Мы со старшим лейтенантом Ангелом отберем из Вас двадцать самых достойных, самых лучших, кто поедет служить в нашу часть. Вопросы есть?

— А что за войска, товарищ капитан? Где мы будем служить?

— Секрет! Со временем все узнаете. Скажу только одно — служить Вы будете под Москвой. Часть очень хорошая. Считайте, что Вам повезло.

— А когда мы поедем в часть? Сегодня?

— Это тоже не могу пока сказать. Как получится.

— А часть большая?

— Со временем все узнаете. Если вопросов больше нет, то разойдись!

Удивленная и озадаченная наша компания заняла свое привычное место на подоконнике.

— Что-то здесь неладное… Почему они одеты в гражданскую форму? — выразил общее удивление Тарасов.

— Да, и почему не хотят говорить из каких они войск? — вторил ему Прядкин.

— Мне кажется они из ФАПСИ, мне еще в военкомате сказали, что моя служба будет связана с компьютерами… — высказал я свое предположение.

— Может быть, и не из ФАПСИ, но определенно из ГРУ. Из нас будут готовить разведчиков. Поэтому они в гражданской форме и не говорят откуда.

— Или из Стройбата, поэтому не хотят нас разочаровывать раньше времени.

— Военным вообще верить нельзя!

— А может быть нас хотят забрать в Космические войска? Слышали, что они сказали? Часть находится под Москвой! Может быть, они из Звездного городка?

— И ты на это купился? Может быть они из Сибири приехали и лапшу тут на уши сейчас нам развешали…

— А у этого, второго, как фамилия? Что-то я не расслышал… Какая странная фамилия…

— Ангел! Ангел нас заберет в армию. Ангел и Коробов.

— Ну и фамилия!

— Может быть, это его не настоящее имя. Если он разведчик, то это просто его подпольная кличка.

— Дурак, ты! Подпольная кличка разведчика — это большая тайна разведчиков, никто не будет ее всем рассказывать.

— Да, я тоже уверен, они разведчики! — не унимался Тарасов.

Весь следующий час мы продолжали гадать, кто эти загадочные молодые люди, из каких они войск и почему они не хотят нам ничего рассказывать. И вот капитан Коробов и старший лейтенант Ангел снова появились в зале. Они снова нас построили, отсеяли десять человек, после чего оставшихся тридцать они отвели на третий этаж, где с каждым из нас провели личную беседу.

В небольшой комнате старший лейтенант Ангел сидел за столом со стопкой личных дел призывников и делал на полях карандашом свои пометки. Рядом лежал от руки написанный список солдат, который он предусмотрительно прикрыл от меня рукой. На краю стола сидел капитан Коробов и приветливо мне улыбался.

— Ну что Беспалов, рассказывай, что ты окончил, что умеешь делать? За что тебя из института-то выгнали?

— Почему это выгнали? Я окончил институт с красным дипломом, между прочим!

— Да ну! — удивился Коробов.

— Да, в этом году закончил политех. Наш воронежский политех.

— А специальность у тебя какая?

— Инженер-системотехник…

— То есть ты хочешь сказать, что ты умеешь обращаться с компьютером?

— Умею. А что это вас так удивляет? Я программистом работал в одной компании. Там в личном деле все должно быть.

— И умеешь быстро набираться тексты на компьютере?

— Да я с закрытыми глазами могу печатать на компьютере!

— Ишь, ты! Хорошо! Коль не врешь, пойдешь ко мне штаб, будешь служить под моим началом.

Капитан широко улыбнулся и я почувствовал с его стороны уважение и даже некоторую теплоту по отношению к себе.

Ангел так же улыбался в мой адрес, делая пометки в моем деле.

— Ну, тогда у нас к тебе больше вопросов нет. Позови следующего.

С приподнятым настроением я шел обратно в спортивный зал. Удача повернулась ко мне лицом. Я еще не знал, в какой части я буду служить, что это за войска, но я знал, что буду работать за компьютером. Для меня это была приятная новость, потому как не хотелось терять своей квалификации за время службы в армии. И потом я чувствовал, что с этими офицерами у меня установились добрые отношения, определенно Коробов и Ангел испытывали ко мне симпатию и уважение.

Больше за этот день мы их не видели. Так прошел еще один день на сборном пункте. Потом была снова ночь в этой комнате с разбитыми окнами. Мы снова все промерзли до костей. Снова не выспались, снова уставшие и голодные ждали, что же будет дальше. Гадали, куда нас заберут. Кто эти загадочные военные в гражданской форме?

Количество призывников на сборном пункте после вчерашней отправки в войска поубавилось, новая партия еще не приехала. Казалось, что скоро вообще никого не останется в спортивном зале, только одни мы тут забытые всеми сидим. И ни одни нормальные военные не хотят нас брать к себе в часть. Моряки забрали к себе на корабль самых высоких ребят, десантники забрали самых сильных и крепких. А мы никому не нужны. Чем же мы не угодили всем этим военным? И почему нами заинтересовались только эти таинственные пижоны в гражданке?

В девять часов утра, после завтрака и утренней прогулки, мы снова оказались в спортивном зале. Свободных мест стало больше и всей нашей компании нашлось место на скамейке, что позволило нам погреться немного на солнышке. Снова пришли наши офицеры и построили нас. Как всегда больше говорил Коробов. Больше всего его интересовало, у кого из отобранных им солдат, есть водительские права, и кто окончил кулинарный техникум.

— Более менее, мы определились с составом. Часть из вас мы уже точно берем, — Коробов бросил свой взгляд на меня — но насчет других мы еще подумаем…

Отобрав таких солдат, в которых Коробов сомневался, он вышел из зала. Через какое-то время ребята стали по одному возвращаться. Саша Иванов зашел в зал с плохо скрываемым разочарованием. Было видно, что он очень расстроен. Но Саша не хотел, чтобы кто-то его жалел, поэтому на наши расспросы только отшучивался. Вскоре снова появились и сами офицеры. Построив нас, они отсеяли еще пять человек.

— Товарищ капитан, а куда же мы все-таки едем служить? — поинтересовался молодой парнишка из Борисоглебска Андрей Жидких.

— В топографические войска.

— Куда-куда? Какие войска? — непонимающе переглянулись солдаты.

— Карты будем делать? — уточнил я.

— Точно, Беспалов. И не только карты. Вы поедите служить в город Звенигород в топогеодезический отряд при топографической службе штаба Московского военного округа. Будете делать карты и макеты местности. В детстве папье-маше занимался кто-нибудь?

— Папе что? — выразил Захаров недоумение большинства солдат.

— Папье-маше, придурок! — не вытерпел Тарасов.

— На себя посмотри! — огрызнулся Захаров. — Если ты такой умный, то что ты в армии забыл?

— Отставить разговоры! — прикрикнул Ангел. — Кто разрешал разговоры в строю? Вы в армии находитесь или где? Будете разговаривать тогда, когда мы вам разрешим. Забудьте о гражданской жизни! Она осталась там за забором! Вы в армии находитесь! Скоро вам будет не до разговоров. Будете слушать капитана Коробова, попадете в хорошую часть, и служба будет у Вас легкой, с пользой и с удовольствием проведете ближайшие два года. А будете нарушать порядок, отправим вас служить в горячую точку. Не дети уже! Пора вам повзрослеть, наконец! Будете служить в нашей части, будете сидеть себе тихо рисовать карты и клеить макеты, профессию новую освоите, будете потом на гражданке хорошие деньги зарабатывать. Если кого-то это не устраивает, то поедите с теми десантниками в Чечню пушечным мясом служить! А на дембель вернетесь к родителям в цинковом гробу! Кому-то что-то не ясно?!

Новобранцы примолкли и опустили глаза.

— Сейчас пойдете с нами на дактилоскопию, — продолжал уже Коробов — снимем отпечатки ваших пальцев на случай, если вы погибнете в армии. Чтобы врачи смогли опознать ваши останки. Надеюсь, до этого не дойдет, но вы должны понимать, что отныне ваши жизни вам не принадлежат. Отныне вы солдаты Российской Армии и должны беспрекословно выполнять то, что Вам прикажут. И если прикажут умереть, значит, вы должны умереть. Вы не в детском саду находитесь.

Спустившись в темный и сырой подвал, мы выстроились в очередь в кабинет на дактилоскопию.

— Постойте пока здесь, я сейчас вернусь, — произнес капитан Коробов и скрылся за одной из дверей.

— Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться? –подошел я Ангелу.

— Валяй! — по-свойски ответил мне старший лейтенант.

— Мне нужно поговорить с Вами с глазу на глаз.

— Хорошо. Давай отойдем. Здесь нас никто не услышит. Чего ты хотел?

— Товарищ старший лейтенант, у меня есть к Вам небольшая просьба.

— Говори!

— Помните того парнишку Сашу Иванова, который эконом закончил? Возьмите его с нами, пожалуйста! Он хороший парень, я его знаю. С ним проблем в армии не будет. Вот с этим поваром с лицом серийного убийцы у Вас проблемы будут, а с Ивановым все будет хорошо!

— Хм! — улыбнулся Ангел. — Ну, хорошо… Я поговорю с Коробовым. Но, ты же понимаешь, что услуга за услуга…

— Да, конечно.

— Мы с дороги, очень устали… Накроешь нам в поезде небольшой стол, нальешь чего-нибудь… Понял?

— Без проблем! Сделаем, товарищ старший лейтенант!

— Ну, тогда считай, что вопрос твой решен!

Находясь под впечатлением от своей наглости и неизвестно откуда взявшейся способности решать вопросы и договариваться с людьми, я провел остаток дня в ожидании отправки в войска. Мы не знали, когда нас заберут, сегодня или через неделю, нам ничего не говорили, держали в полной неизвестности, но меня это уже не очень волновало. Я почувствовал, что уже начинаю меняться, что армия на меня уже подействовала в лучшую сторону. Мне стало приятно на душе от того, что я стал взрослее, серьезнее. А что будет через год, когда я вернусь домой? Да, через год, я буду таким же мужественным и самодостаточным, как эти двое! Как здорово, что у меня скоро начнется новая жизнь!

Отправка в войска проходила в лучших армейских традициях. Когда стемнело и стало невыносимо холодно, без всякого предупреждения несколько сот человек с матом и криками выгнали на улицу и в спешке посадили в автобусы. В салон, в котором ехала наша группа, зашел Коробов и снова нас пересчитал. Собрав у нас военные билеты, он пожелал нам удачи. Водитель взял курс на городской вокзал.

Колонна из стареньких «Икарусов» провезла на нас по улицам родного города. Прохожие оглядывались на нас, стараясь понять, чем же мы заслужили такую честь, что нас сопровождал целый эскорт из милицейских машин. Тем временем, город жил своей жизнью. Быстро потеряв к нам всяческий интерес, он готовился ко сну. Казалось, никому нет дела, что несколько сот молодых людей насильно забирают, увозят от своих родных, от матерей. Но это ощущение было обманчивое, потому как на вокзале нас уже ждало людское море из родственников, которые хотели попрощаться со своими сыновьями, братьями, внуками.

— Женя, ну ты уж там себя в обиду не давай! Никого не бойся! Мы в тебя верим, ты молодец, ты настоящий мужчина, — торопилась попрощаться со мной моя тетя — мы тебя будем ждать.

— Время, время! Поторопитесь! — подгонял нас какой-то офицер.

— Я с твоими снимками пойду к прокурору! Они не имели право тебя забирать, я их всех под суд отдам! — плакала моя мать — А там, когда приедешь в часть, будет еще одно медицинское обследование. И тебя обязательно вернут обратно.

— По вагонам! Закончили прощаться! — разнесло по платформе.

Наконец, поезд тронулся. Скорый 81-ый очень медленно набирал ход, как будто машинист специально давал нам время еще раз посмотреть на своих родных, еще раз попрощаться. Мучительные минуты прощания с родными растянулись, заставив всех на некоторое время замолчать и погрузиться в свое персональное горе. Слезы на глазах родных и близких дали нам понять, что наше путешествие длиною в пару лет будет совсем нелегким.

— Ну что парни, поехали служить? — обратился я к товарищам по несчастью.

— Да уж…

— Вы знаете парни, что есть такая традиция, когда тебя забирают в часть, нужно проставиться перед купцами.

— Что-то мы не слышали про такую традицию.

— Есть, есть такая традиция. Нужно проставиться. Нам потом будет легче служить. Если что Коробов за нас словечко замолвит. Давайте скидываться.

— Ну ладно, если это такая традиция…

Собрав несколько сотен рублей, мы с Борисовым отправились к офицерам.

— Ну что, Беспалов, ты нам вроде бы что-то обещал — увидев нас, произнес Ангел.

— А мы как раз по этому вопросу к Вам.

— Это вот от нашего стола к вашему — протянул Борисов сверток с курицей-гриль Коробову.

— Товарищ капитан, разрешите, мы с Борисовым сходим в вагон-ресторан за выпивкой.

— Конечно! Не задерживайся там!

Мы были не против отдать хоть все продукты, которыми нас снабдили в дорогу наши родственники на вокзале. Все были очень расстроены, на душе скребли кошки и кусок в рот не лез. Мы еще не знали, что нормальной пищи еще очень долго не увидим. Но сейчас нам совсем не хотелось кушать. Накормив и напоив наших купцов, я попытался уснуть, но заплаканные глаза матери и ее голос еще очень долго были у меня в голове.

Глава 4. Первый день

Москва встречала новобранцев холодом и туманом. Она гудела миллионами автомобилей, мерцала огнями рекламных вывесок, спорила и шепталась, торопилась и толкалась. Одним словом, столица не обращала никакого внимания на два десятка молодых людей, преимущественно одетых в легкие спортивные костюмы, которые прибыли на ее вокзал в первый день зимы. Новобранца Иванова всю дорогу мучили боли в животе и ему было не понять радости товарищей, многие из которых первый раз попали в такой большой город, и теперь с нескрываемым изумлением смотрели на вавилонское столпотворение привокзальной площади и московской подземки. Все были рады вырваться с ОСП, всем хотелось поскорее попасть в часть, чтобы принять долгожданный душ и покушать горячей пищи.

К 12-ти часам дня холодная электричка доставила солдат на небольшую тупиковую станцию города Звенигород. Всю дорогу капитан Коробов терпеливо отвечал на расспросы солдат о части: А много ли машин в части? А можно ли сдать на водительские права в армии? А как кормят? А танки есть? А нам дадут пострелять? А сколько в части солдат? А участвует ли часть в боевых действиях? Бывают ли командировки в Чечню? А кто из знаменитостей служил в части?

По прибытию на станцию оказалось, что обещанный автобус из части за нами так и не приехал и пришлось сидеть еще некоторое время на старой, обветшалой от времени станции, ожидая следующего рейсового автобуса.

— Беспалов, что-то твоему товарищу совсем плохо. Слабенький он какой-то, — обратился ко мне Коробов.

— Живот у него болит, товарищ капитан.

— Ты там присматривай за ним в части. Тяжко ему будет в армии. Ты несешь за него ответственность, ты же упросил нас взять его с нами.

— Я знаю, товарищ капитан, буду присматривать, не беспокойтесь, — почувствовал я на себе ответственность за Иванова.

Коробов продолжил свой рассказ про часть.

— Часть у нас небольшая, но очень ухоженная и уютная. Располагается в очень живописном месте. Звенигород — это подмосковная Швейцария. Вся Москва зимой ездит сюда кататься на лыжах. Рядом с частью находится знаменитый Савино-Сторожевский монастырь, когда-то это была резиденция царя Михаила Федоровича. Именно в этом монастыре снимали фильм «Иван Васильевич меняет профессию». А рядом с частью, буквально в пяти километрах раньше была заправка около железнодорожного переезда. Помните фильм «Невероятные приключения итальянцев в России»? Вот именно на этом месте снимали ту сцену, где они там взрывали заправку. Помните?

На лицах новобранцев появилась улыбка и радость от того, что им предстоит служить в таком месте.

— А кто-нибудь из знаменитостей в часть приезжает? Кто из известных людей служил в армии? — интересовались солдаты.

— Из известных у нас служил Валентин Юдашкин, даже в музее фотографии хранятся, где он в солдатской форме. До сих пор его помнят некоторые офицеры. Еще в армии он много шил и был очень мастеровитым. А еще… — призадумался Коробов — еще к нам периодически приезжают с концертом из Москвы эстрадные исполнители. Когда-то к нам Пугачева даже приезжала, Кобзон был и очень любил к нам в часть приезжать Леонид Куравлев. У нашего замполита даже есть фотографии, где они вместе. Так что я думаю, что за время службы вы кого-нибудь из известных людей увидите. А так из знаменитостей больше никто не служил, только дети высокопоставленных советских чиновников. Ну, вы их все равно не знаете! А летом мы обязательно вас свозим в Москву в музей Бородинской битвы. Вы едете служить в «шоколадную» часть. Радуйтесь!

— Да… здорово… — Глаза ребят радостно заблестели. — Ну, раз так, тогда два года это не так и много! Быстро пролетят, возмужаем, наберемся сил, послужим Родине!

— Машин много. Есть свой бензовоз, есть кран и даже своя пожарная машина. Летом солдаты ездят вместе с офицерами в длительные командировки. Есть свой спортзал, будете заниматься спортом. Есть свой клуб, где по выходным будете смотреть кино. Насчет питания — не беспокойтесь, голодная смерть вам не грозит. У нас есть свой свинарник, так что мясом мы обеспечены круглый год. — Коробову нельзя было не верить. Он был слишком обаятельный и располагающий к себе. Мы все смотрели на него с восхищением и каждый в душе мечтал стать таким же, как он, уверенным в себе, таким же подтянутым, сильным, мужественным.

Так, незаметно в разговорах прошло еще полчаса и вскоре все мы ехали в автобусе с загадочным пунктом назначения «Звездочка». По мере приближения к части волнение среди новобранцев возрастало, разговоров становилось все меньше и меньше, а в конце солдаты и вовсе затихли, погрузившись в свои мысли. Все растеряно смотрели по сторонам. Стало невыносимо грустно. Каждый осознал, что теперь нет пути назад. Когда мы теперь увидим своих близких, своих любимых? Когда мы увидим своих друзей? Когда мы снова окажемся дома? Наверное, в следующий раз, когда мы будем дома, мы уже будем совсем другими. Мы изменимся, повзрослеем, станем настоящими мужчинами. А что нас ждет впереди? Мы не знаем. Пути назад нет. Скоро нас оденут в военную форму, постригут, будут только с утра до вечера нами командовать и орать на нас. Да, мы хотим пройти эту школу жизни, мы хотим стать сильнее, мы готовы к ночным тревогам, готовы к марш-броскам, к учениям, стрельбам и прочим испытаниям армейской жизни. И все же, как хочется, чтобы автобус сломался и мы еще как можно дольше оставались на свободе! Да, именно на свободе, потому что армия и несвобода были для нас тождественно равны. Как только раньше мы этого не понимали и как не ценили мы своей свободы! Тоскливо и очень одиноко так, что слезы наворачивались на глазах у ребят, но никто не хотел показывать своих эмоций, каждый смотрел в свою сторону, боясь пересечься взглядом с товарищем. Ведь мы же солдаты! Мы мужчины!

Проехав через весь Звенигород с его небольшими, но аккуратными домиками, пропетляв немного по извилистой дороге, проходящей через древние леса и преодолев легендарный железнодорожный переезд, мы оказали на развилке. Одна дорога шла дальше прямо, а другая, извиваясь, уходила вверх и пряталась за частоколом могучих многовековых деревьев. Напрягшись из последних сил, старенький автобус взобрался по крутому подъему наверх холма, где и прятались войсковая часть номер 53537 и пионерский лагерь «Звездочка». Небольшая площадка для разворота автобусов перед воротами КПП, пять небольших пятиэтажек советской постройки, один единственный на весь военный городок продуктовый магазин-павильон на заднем конце площадки — все очень маленькое и миниатюрное, все только подчеркивало, что мы попали в небольшую и скромную часть. Тихий уголок подмосковной Швейцарии не предвещал ничего плохого.

В полной тишине строем мы зашли на территорию части, сиротливо озираясь по сторонам и пытаясь понять, куда же мы попали. От ворот КПП дорога лучами расходилась в три стороны. Две дороги шли перпендикулярно пропускному пункту, огибая с разных сторон большую клумбу, на которой находилась памятная стена с изображенным на ней боевым путем части. Чуть поодаль был монумент героям Великой Отечественной войны. С одной стороны такой Аллеи Славы находился штаб части — четырехэтажное серое здание пряталось за ветками деревьев и казалось было обычным жилым домом, только не было балконов, да и все окна и занавески были подозрительно одинаковые. Другая дорога, огибавшая аллею, проходила мимо стендов с портретами исторических личностей, внесших большой вклад в развитие военной топографии. Третья дорога уходила направо от КПП — конца дороги не было видно.

Сбросив листву, деревья готовились к зиме. Пожухлые листья, устилавшие все в округе, не могли никак скрасить общей картины, представшей перед нами. Армия изнутри выглядела очень серой и унылой. Никаких ярких, теплых красок: все здания серые, портреты и подписи к ним черно-белые, мрачный и невзрачный памятник солдатам Великой Отечественной, все здания без вывесок, без табличек, все одинаково холодное и неприветливое. Очень тихо, нет городской суеты. Казалось, что кроме солдат на КПП, больше никого нет на тысячи верст в округе. Только холодный ветер злобно завывает и обжигает нас своим ледяным дыханием, да вдали слышно как метлы скребут по поверхности асфальта.

— Да вы не смотрите, что все так серо вокруг. Это сейчас у нас в части все так неказисто. Осень все-таки. Зато летом у нас тут все в цветах и зелени. Вы не представляете, как хорошо в части летом! — словно прочитал мои мысли капитан Коробов.

Мы жадно всматривались во всю эту новую для нас действительность. Очень скоро мы будем ходить вокруг этой аллеи каждый день, мы настолько привыкнем к портретам Петра Первого, Куприянова, Суворова и Ленина, что перестанем их замечать. Очень скоро мы научимся жить по армейским правилам, изучим каждый уголочек части, будем разговаривать на армейском языке, мы даже привыкнем к постоянным крикам и ругани. А через какое-то время научимся и обходить все эти армейские запреты. Но сейчас мы жадно всматриваемся во все эти лица и окружающие нас здания, внимательно прислушиваемся ко всем звуках. Куда нас ведет Коробов? Что нас ждет дальше?

Только сейчас до нас стало доходить, что в ближайшее два года мы не будем принадлежать себе. Мы будем носить только военную форму, весь наш день будет расписан по минутам, кушать и спать мы будем только в определенные для этого часы, у нас не будет своего личного имущества, со всеми военными мы будем разговаривать только на этом казенном языке, в туалет сходить и то придется спрашивать разрешения командира! Полежать на диване перед телевизором, поиграть на компьютере, почитать книжку перед сном, поваляться в ванной, встретиться со своими друзьями, сходить с ними на дискотеку или просто посидеть в кафе — обо всем этом можно забыть на два года. Два года никаких девушек, никаких свиданий, никаких походов в кино, никаких поцелуев!

— Черт! Это что теперь два года без спиртного? — вырвалось у Захарова. — Нужно было напиться вчера в поезде! Черт! Черт! Черт!

— Не трави душу! — пронеслось по строю.

— Отставить разговоры! — резко оборвал Коробов.

Да, я становился рабом на время службы в армии. Моя жизнь теперь мне не принадлежала. Я должен исполнять все приказы своих командиров. И если мне прикажут умереть за Родину, я обязан выполнить и этот приказ.

Коробов отвел нас в столовую, в которой нас уже давно заждались, о чем свидетельствовал остывший обед и отсутствие других военных в зале. После долгожданного обеда мы проследовали на вещевой склад, который находился на территории автомобильного парка. Начальник склада старший прапорщик Зуев неторопливо выдавал нам военную форму.

— Размер обуви? — спросил он у Борисова.

— Сорок седьмой!

Озадаченный прапорщик исчез в глубине склада.

— Ну как тут служится? Сам откуда? Давно приехали? — пристали мы с расспросами к молодому солдату, который помогал прапорщику по складу.

— Да, неплохо. Вот только Дёма… Дёма — больной на голову. Говорят в детстве с моста упал головой вниз — отвечал рядовой Аршинов, смуглый небольшого роста парнишка с большой папилломой около левого уха.

— А кто такой Дёма?

— Командир нашей роты. Лютый мужик. Не дай бог накосячить, так отделает — мало не покажется…

— Ну вот, нашлись твои кирзачи. Три года тебя дожидались, — улыбался прапорщик Зуев — здесь распишись!

— А деды есть? — продолжали допрос солдаты.

— Не-а! Какие деды? Кормят только мало, а так все супер!

На дворе стоял лютый холод, немногим теплее было в железном ангаре склада, где мы и переоделись.

— Все получили форму? — обратился к нам Коробов. — Построились! Идем в казарму. Шагом марш!

Одевшись в защитного цвета военную полевую форму и кирзовые сапоги, мы впервые почувствовали себя настоящими солдатами. Чувство гордости и прилив самоуважения наполнил мое сознание. Я настоящий солдат, я уже не вчерашний мальчишка, а настоящий мужчина, военный, на мне настоящая форма и вокруг меня настоящая армия! Я не побоялся и пошел в армию. Я готов ко всем испытания, потому что я не трус, как те мои сверстники, которые откосили от армии, нашли способ избежать службы. И я патриот не на словах, а на деле, потому как готов к защите Родины, готов с оружием в руках отстаивать интересы страны.

Первое, что мы увидели, войдя в казарму, были такие же как мы молодые солдаты. Они сидели на табуретках перед телевизором. Повернув назад свои лысые головы, солдаты сиротливо посмотрели на нас. Это были ребята из других городов, из Ярославской и Тверской областей, приехавшие в часть на пару дней раньше нашего. На них уже была военная форма и они уже немного освоились в армии.

— Ну вот, принимай! — обратился Коробов к капитану Демьянову.

Перед нами стояла груда мышц, которую плохо скрывала армейская униформа. Большие злющие черные глаза молниеносно окинули нас своим взглядом, а его массивная нижняя челюсть скомандовала басом: «Становись!»

Вот они какие настоящие военные!

— Равняйсь! Отставить! Равняйсь!! Смирно! Здравствуйте, товарищи! — приложив руку к виску, командовал Демьянов.

— Здравья желаю, товарищ капитан! — вяло и нескладно отвечало молодое пополнение.

— Вы что, мало каши ели? А ну еще раз! Здравствуйте, товарищи!

— Здравья желаю, товарищ капитан! — громче повторили мы.

— Плохо! Очень плохо! А ну еще раз, набрали побольше воздуха в легкие. Здравствуйте, товарищи!

— Здравья желаю, товарищ капитан! — еще громче повторили мы.

— Ладно, научитесь. Значит так, меня зовут капитан Демьянов. Отныне я ваш командир. Поздравляю Вас с началом службы в Вооруженных Силах Российской Федерации! — торжественно произнес Демьянов и замолчал, ожидая ответной реакции новобранцев.

Рота безмолвствовала, переглядываясь и шушукаясь, пыталась понять, что от нее хочет капитан.

— Что должны отвечать солдаты? Правильно — «Служу Российской Федерации». А ну еще раз все хором. Поздравляю Вас с началом службы, товарищи!

— Служим Российской Федерации! — нескладно и в разнобой произнесла рота.

— Громче, еще громче!

— Служим Российской Федерации!!!

— Еще громче! Не слышу, еще громче!

— Служим Российской Федерации!!! — вложив все последние силы в эту попытку, прокричала рота.

— Будем тренироваться… но позже… Старшина сейчас отведет вас в нашу баню, и вы помоетесь. А то вы с дороги, устали. Так ведь, бойцы? Небось, на сборном пункте жизнь не сахар? — сменил свой тон капитан. — Ну, ничего! Сейчас мы Вас помоем и обогреем. Вы отдохнете и тогда уже начнете свою службу.

Старшина, прихрамывая на левую ногу, отвел нас в баню, где мы сняли с себя остатки гражданской одежды и оказались впервые за долгое время под душем. Наши носки и нижнее белье старшина тут же выкинул в яму перед баней, облил бензином и поджег.

Помещение душевой поразило нас своей разрухой. Не работающие краны, погнутые шайки, заплесневелые обмылки и разбитая плитка на полу оставили не самое приятное впечатление о бане. Подгоняемые старшиной мы быстро облились водой из шаек и выбежали обратно в предбанник, где ефрейтор Ефремов выдал всем нам новое армейское нижнее белье, которое состояло из двух пар кальсон и рубашек.

— Ефремов, покажи им, как наматывать портянки! — донесся из соседней комнаты голос старшины.

— Есть, товарищ прапорщик. Все подошли сюда и смотрим, — стал поучать нас ефрейтор. Вынув свою ногу из сапога, мы увидели, что на самом деле у него на ногах были не портянки, а обычные шерстяные носки. Очень толстые и теплые. Вот почему, в отличие от нас, ему не было холодно на улице! — Значит так, ногу ставите на портянку, вот приблизительно так, один конец отводите сюда, а другим концом обматываете сначала ступню, а потом щиколотку. И вот так вставляете в сапог…

— А что можно носки носить, товарищ ефрейтор?

— Нет. Мало еще прослужил, солдат, чтобы в носках ходить! — злобно посмотрел на нас ефрейтор. — Всем ясно как мотать портянки? Еще раз показываю. Ногу сюда, этот конец сюда, этим обматываете вот так…

— Ну что, Ефремов, показал? — завидев старшину, ефрейтор быстро спрятал свои носки в сапог. — Выводи всех строиться на улицу. Покурите пока.

— Есть, товарищ прапорщик! Что уставились? Считаю до пяти, чтобы никого не осталось в бане! Кто выйдет последний, понесет постельное белье в роту.

В казарме всех новобранцев и ранее прибывших солдат снова построили. Два ряда молодых стояло вдоль всей взлетки перед ротным, старшиной и сержантами. Капитан Демьянов держал речь.

— Для вновь прибывших представляю еще раз ваших командиров. Это прапорщик Мотузин — ваш старшина. По всем хозяйственным вопросами, прошу любить и жаловать. Старший лейтенант Толстых, замполит, моя правая рука. Он будет проводить с Вами воспитательную работу. Командир второго взвода — старший лейтенант Финатов. Заместитель командира первого взвода — сержант Фадеев. Командиры отделения первого — ефрейтор Ретюнских, ефрейтор Хлопцев, заместитель командира второго взвода младший сержант Сапогов. Командир отделения второго взвода — ефрейтор Ефремов. Командир третьего взвода — старший лейтенант Петров. Заместители командира третьего взвода младший сержант Попов, командир отделения третьего взвода младший сержант Володин. Вы не смотрите, что у Володина пока нет лычек, я только сегодня ему присвоил звание. Скоро мы распределим вас всех по отделениям. Если кто-то не будет слушать своих командиров, будет иметь дело лично со мной. Ефремов, Ретюнских, Хлопцев, Володин, Фадеев, Сапогов и Попов — ваши первые наставники, командиры, они будут с вами двадцать четыре часа в сутки. Слушаться их и выполнять их приказы неукоснительно — ваша святая обязанность! Сержанты вам расскажут про наш распорядок дня, научат вас, как правильно застилать постель, как подшиваться, как следить за формой и своим внешним видом, будут проводить с вами зарядки и готовить вас к присяге. Сейчас сержанты покажут вам казарму. Но перед этим старшина определит вам ваши койки и выдаст постельное белье. Все ясно? Есть вопросы? Не стесняйтесь! — командир внимательно поглядел нам в глаза, готовый ответить на любой вопрос. Человек-гора, чемпион училища по бодибилдингу, внушал солдатам дикий страх. Никто так и не решился на вопрос. — Ну, раз вопросов нет, тогда, старшина, командуй!

Первый день в армии был очень насыщенным и познавательным. Все было нам в новинку, непривычно, мы абсолютно не знали как себя вести, как обращаться к командирам, что делать. Но командиры отнеслись к нам с пониманием и в первый день нас не загружали лишней работой.

Они показали нам все помещения казармы. Показали, где находилась бытовка. Здесь мы должны были себе каждый вечер гладить подворотнички и пришивать их на воротник кителя. Стежки на подворотничках должны быть не больше пяти миллиметров. Так требовал устав. Нам показали сушилку, специальную комнату, в которой было очень тепло и где на ночь мы должны были оставлять свои сапоги и портянки. Но поскольку, мы были молодыми и неопытными солдатами, да и наша форма еще не имела еще никаких клеймений, ротный распорядился сапоги на ночь оставлять возле кроватей под табуретками, чтобы утром по ошибке не надеть чужие сапоги. В умывальной комнате были рукомойники вдоль двух стен, в которых всегда текла только холодная вода. А еще была большая раковина на уровне пола, чтобы солдаты в ней мыли перед отбоем ноги.

Казарма представляла из себя такое большое общежитие на целую роту солдат, только в ней не было кухни, но были все условия, чтобы солдаты могли тут спать, учиться, поддерживать в порядке свое обмундирование. Через всю казарма проходил большой коридор, который назывался взлеткой. Одним своим концом коридор упирался в огражденную железной решеткой комнату, предназначенной для хранения оружия, которую старшина использовал, чтобы складировать там гражданскую одежду солдат. Другим своим концом коридор упирался в тумбочку со стареньким телевизором и кассетным магнитофоном. В этой половине казармы располагались кровати солдат. На армейском языке эта часть казармы называлась «располагой». Взлетка делила расположение на две стороны. Также в казарме были две отдельные комнаты со столами, как в школе. Одна из этих комнат называлась Ленинской, все стены ее были увешаны армейской атрибутикой, государственной символикой, портретами руководителей государства и армии, а также фотографиями военной техники. Оказавшись в этой комнате, мы должны были чувствовать гордость за то, что служим в такой мощной и современной армии, что только в ней есть такая уникальная техника и такие герои-военные.

У ротного и старшины в казарме также были свои комнаты. Ротный сидел в канцелярии со своими командирами взводов, а старшина прохлаждался в коптерке, в которой хранилась зимняя одежда, противогазы и прочее солдатское имущество. Все было новеньким, блестело, новенький линолеум на полу, краска на плинтусах еще не успела высохнуть и стены были девственно чисты. Но даже свежий ремонт в казарме не мог никак избавить меня от ощущения казенности и убогости, которое я испытывал в казарме. Все было тут чужим, чопорным и безликим. Серые стены, топорно сделанные гладильные столы в бытовке, одинаково убогие во всех комнатах плафоны на лампах угнетали своим однообразием и отсутствием вкуса.

После ужина ротный потренировал нас одевать форму на время, после чего дал всем время посидеть спокойно в Ленинской комнате. Все кругом было насыщенно армейской спецификой, все вызывало в нас неподдельный интерес. С любознательностью пятилетнего ребенка мы вглядывались во все окружавшее и не переставали осыпать вопросами ребят из других областей, которые прибыли в часть немного раньше нас.

Впечатлений и эмоций от происходящего было так много, что большинство солдат тут же принялось писать письма родным и близким с подробным описанием увиденного.

— Слышь, а как правильно пишется слово «дорога»? Через «а» или «о»? «Дарога» или «дорога»? — обратился к соседу по парте рядовой Вилюм.

— Зачем тебе?

— Да хочу написать родителям, как ехать сюда. Ты знаешь, как пользоваться метро? Можешь помочь мне написать, как сюда добираться?

— Я сам не знаю. Сам в первый раз метро увидел. И родители у меня никогда не были в таком большом городе, как Москва. Не знаю, как они смогут разобраться, как сюда доехать.

— Вот он, наверное, знает! — посмотрел на меня Вилюм. — Ох, ни черта себе, сколько он накатал уже!

— Ты что, все подряд описываешь? Даже как в туалет ходишь, что ли описываешь? — засмеялись надо мной ребята.

— Нет, просто впечатлений очень много! — оправдывался я.

— На две страницы накатал! А я не могу даже полстранички написать. Не знаю, что еще написать родным — сокрушался рядовой Терентьев.

Первый день в армии подходил к концу. Мы сходили на ужин в столовую строем, подшили воротнички, поиграли в настольные игры, посмотрели последний новости и померзли на вечерней поверке на плацу. Наконец, приняв вечерний туалет и уложив форму на табуретки, как нас учили сержанты и ефрейторы, мы легли спать.

Нереальность происходящего не давала мне покоя. Мне не верилось, что я в армии, что я лежу в армейской койке, вокруг меня добрых шесть десятков таких же, как я молодых солдат, я нахожусь вдали от дома и ближайший год должен прожить тут. У меня уже есть армейская форма и эти портянки. Есть эти смешные кальсоны с дыркой между ног, но зато нет привычных носков и трусов. Господи, как это непривычно все!

— Рота, отбой! — прокричал дневальный со своей тумбочки. Дежурный по роте выключил свет в расположении, и мы все погрузились в темноту.

Не верится! Этого не может быть! Это сон! Это все происходит не со мной! Ну не может этого быть! Еще вчера я был в Воронеже, еще неделю тому назад я ходил на работу, у меня была совсем другая жизнь. А теперь я слышу «Рота, отбой!», теперь я военный. Не верится! Нет, это все существует только в моем воображении! Кто-нибудь, ущипните меня!

Похоже, не один я мучился в эту первую ночь и никак не могу уснуть. Солдаты шептались и ворочались, периодически вызывая на себя гнев дежурного по роте. Через час сон все-таки поборол меня и я заснул.

— Рота, подъем! — прокричал своим басом капитан Демьянов, тут же яркий свет ударил в глаза и солдаты испуганно засуетились. — Живо, подъем! Козлов, как я вас учил скидывать одеяло? Подъем, подъем!

Молодые солдаты быстро подскакивали с постелей и судорожно стали надевать на себя армейские штаны. Черт, какие же они неудобные! И этот ремень никак не хочет застегиваться! Да их тут еще и два! И эти пуговицы! Почему бы не сделать молнию! Черт бы подрал этих военных с их идиотской одеждой!

— Считаю до пяти, кто не успеет одеться и построиться на взлетке, будет всю ночь тренироваться! — прикрикнул Демьянов и продолжал важно расхаживать по расположению, внимательно разглядывая, как новобранцы мучаются с непривычными для них портянками и кирзовыми сапогами. — Раз! — окинул взором солдат капитан. — Два!.. Три!.. Четыре!… Пять! Смирно!

Солдаты испуганно замерли. Часть солдат уже успела выбежать на взлетку и построиться. Но не все из них успели застегнуть китель или надеть ремень. У многих из сапог торчали портянки. Остальные солдаты замерли в разных позах, как будто это была детская игра «Морская фигура, замри!». Рота погрузилась в тишину. Подбоченив руки и насупившись, Демьянов тоже замер. Поворачивая голову и злобно осматривая каждого солдата, он не произносил ни слова. Тишина и непредсказуемость ротного угнетали.

Выдержав по театральному длинную паузу, капитан прокричал «Рота, отбой!» и добавил: «Можно не укладывать одежду».

Солдаты бросились быстро снимать с себя форму и прыгать в постель. Но не успела еще вся рота лечь, как ротный снова командовал.

— Рота, подъем! Живо! Через пять секунд вы должны стоять на взлетке в полной форме и застегнутые на все пуговицы! Время пошло!

Дождавшись, пока все построятся, капитан стал осматривать солдат. Он ходил вдоль строя и делал замечания. Немного поругав нас за медлительность, он снова скомандовал отбой. Ожидая нового подвоха, солдаты все же бросились укладываться. Наконец, когда все улеглись, ротный пожелал нам хорошо отдохнуть и потушил свет.

— Все, парни, на сегодня отбой. Хорошо Вам выспаться, не буду вас больше мучить. Вы устали, я понимаю. Спокойной ночи!

— Взаимно! — с подсказки сержантов, прокричала в ответ рота.

Удостоверившись, что ротный ушел, солдаты облегченно вздохнули и попытались уснуть. Но не прошло и десяти минут, как ротный снова включил свет в казарме и прокричал «Рота, подъем!». Недовольные солдаты подскакивали с постелей и побежали строиться.

— Кто?! Кто это сказал?! — вдруг неистово заорал Демьянов. — А ну выйди сюда и скажи мне это лично, если не боишься!

Солдаты замерли в испуге. Ротный обернулся и грозно посмотрел на солдат, одевавшихся в дальнем углу расположения, ища глазами солдата, который словами выразил то, что испытывали все солдаты роты в этот момент.

— Вы думаете, что мне обидно это слышать? Да вы мне комплимент сделали! — продолжал капитан. — Вы еще не знаете, что такое «заебать» по-настоящему! Я вас еще так… Вы у меня еще увидите, что такое настоящая служба! Что, кишка тонка, сознаться, кто это сказал?

Солдаты все также молчали и не двигались, боясь сделать хоть одно лишнее движение.

— Молокососы! На губах молоко еще не обсохло! Отбой, рота!

Солдаты еще долгое время не могли уснуть, ожидая нового прихода ротного и нового подъема, но капитан пощадил нас и дал поспать. Так закончился первый день в армии.

Глава 5. РМП

«Рота, подъем!» — прокричал сержант.

Вот и началась, наконец, моя служба! Пять минут на утренний туалет, построение на взлетке, перекличка и мы уже на улице бежим вокруг казармы с сержантами и делаем упражнения на утренней зарядке.

— Бегом! Бегом! Бегом! Быстрее! — подгоняет нас сержант.

Заправка постелей, утренний осмотр, поход в столовую на завтрак, перекур в беседке возле роты. Все в бешеном темпе, не останавливаясь и не делая передышек.

И снова сержант кричит: «Бегом! Бегом! Быстрее!»

Утреннее информирование в роте, равнение кроватей и вот мы уже стоим на плацу перед командиром части.

Мне все еще не верилось, что это происходит со мной. Уж больно быстро и сильно изменился привычный мне образ жизни. Еще неделю тому назад я жил в другом городе, ходил на работу, и понятия не имел, что такое армия. Теперь же я стоял на плацу воинской части в числе трехсот военных, которые замерли по стойке «смирно» перед грозным полковником. Крупный мужчина с тремя полковничьими звездами на погонах и каракулевой шапкой на голове важно расхаживал перед строем. Все как во сне. Где я оказался? Кругом снег, все белое, тотальная тишина, нет машин, нет женщин, нет обыденной городской суеты. Кажется, что я оказался где-то очень далеко-далеко, где-то в заснеженном таежном краю, вдали от больших городов и магистралей. Здесь не летают птицы, не ходят трамваи и люди не спешат на работу, здесь нет магазинов, нет кино, здесь люди не говорят друг другу «Привет!», не спрашивают «Который час?», не играют в песочницах дети, здесь нет собак и кошек, здесь нет ничего, кроме снега и этих черных нежилых строений вокруг плаца. Только военные совершают непонятные мне перемещения перед строем и ходят строевым шагом.

Наконец, командир части объявляет: «Сводная рота на уборку территории, рота молодого пополнения на занятия! Офицеры и прапорщики на места постоянного несения службы! Разойдись!»

Рядом с командиром части все это время стоит начальник штаба подполковник Шибитов. Он не возмутим, серьезен и являет собой образчик настоящей мужественности, которую можно встретить только в армии.

— Разойдись! — повторяет красивым баритоном команду бравый офицер.

Рота молодого пополнения неумело чеканя строевым шагом плац, направляется к своей казарме. В казарме ее ждут занятия.

Шестьдесят человек расселись на табуретки в несколько рядов на взлетке, повернувшись лицом ко входу в казарму. Перед нами поставили стол, за который сел командир роты, раздали тетрадки и ручки и ротный начал свою речь.

— Так, отставить разговоры! Слушать всем сюда внимательно! — начал по обыкновению очень строго капитан. — Сегодня у нас с Вами первое занятие. Наконец, рота у нас укомплектована полностью. Как вы знаете, вчера прибыли последние призывники из Воронежа и теперь в таком составе вы будете здесь служить до присяги. Для вновь прибывших солдат поясню, что вы находитесь в роте молодого пополнения и тут вы будете проходить Курс молодого бойца. Как видите часть у нас небольшая, всего у нас три роты в части. Это казарма роты обслуживания, которая в обычное время здесь располагается, — развел руками офицер, показывая на стены — вы здесь гости, находитесь временно. Специально к вашему приезду здесь был проведен ремонт, поэтому прошу вас очень бережно относиться к имуществу, не пачкать стены и новый линолеум. Еще есть рота топогеодезического обслуживания и автомобильная рота. Сейчас эти три роты, на время пока вы не примите присягу и вас не распределят по ротам, объединены в одну Сводную роту. Расскажу Вам немного как устроена армия. Ну, насчет званий, это вы наверно все отлично знаете, а если кто не знает в процессе службы узнает всю иерархию званий. Я не буду на это тратить время, расскажу вам из каких подразделений состоит армия. Самое маленькое воинское образование в армии называется отделением. Отделение состоит из десяти солдат, из десяти рядовых и командира отделения, младшего сержанта. Далее идет взвод. Взвод состоит из двух отделений, у него есть командир взвода — лейтенант или младший лейтенант и заместитель командира взвода. Это сержантская должность. Потом идет рота. Рота состоит из трех взводов. Скоро мы вас всех распре делим по взводам, но, наверное, на первое время мы поступим проще, каждый взвод будет состоять из солдат из одной области. В части у нас три роты, как я уже сказал. И наша часть является отрядом по армейской классификации, но устроена она по принципу полка, поэтому и командир нашей части полковник. Часть была организована в годы Великой Отечественной войны, служила всегда верой и правдой нашему Отечеству, за что была награждена орденом Ленина. При входе на территорию отряда вы видели боевой путь нашей части. У нас славное прошлое и, надеюсь, такое же славное будущее. У нас есть свое боевое знамя. Вы его еще увидите, конечно. Раньше у нас был наряд, солдаты несли караул возле воинского знамени, но сейчас оно просто стоит в штабе и участвует в разных торжественных мероприятиях. Например, когда происходит присяга или на день части, который у