Оглавление

Глава 1

Обычное утро

Утро добрым не бывает. Эту прописную истину Серёга Кондрашёв окончательно прочувствовал ещё в свои без малого двадцать пять лет. Но осознание этой народной приметы уже начинало давать плоды. А как же ещё. Все неприятности, все большие неприятности начинались, как правило, с утра. Рано утром его забрали в армию, ранним утром его привезли в пограничную часть в жарком Узбекистане, утром он оказался в учебном подразделении, и опять же утром он прибыл в свою отдалённую часть на границе. Снова пройдя курс молодого бойца, он тогда прочувствовал, что полгода службы в учебной части были просто цветочками по сравнению с тем двухнедельным адом, что пришлось ему пройти в новой части. Бег, физическая подготовка, зубрёжка устава, полигон занимали весь световой день, и, падая на койку вечером, он только успевал проклясть следующее утро. И только во время рукопашного боя он немного отдыхал. Сказывался разряд по боксу, полученный в молодые годы. И частенько он выходил победителем в индивидуальных схватках. Его за это уважали, и лишний раз деды предпочитали к нему не докапываться.

Другое дело вечер. Не так жарко, есть немного личного времени. Да и известия к вечеру всегда приятнее. Так, вечером он получил распределение на камаз и принял практически новую машину, с которой было совсем мало мороки, и потом всю оставшуюся службу колесил вдоль границы, таская разные грузы. Потом, после службы, он неоднократно благодарил бога за то, что не отдалялся более чем на пятьдесят километров от границы Союза. Правда, он успел наглядеться на все те бесчинства, что начинали твориться в разваливающейся на глазах некогда могучей стране.

И снова, одним ранним утром, он нашёл себе приключения на пятую точку. Он напросился в рейд по пресечению нарушения государственной границы. И, опять утром, вместе со сборной ротой выдвинулся выполнять боевую задачу. Тогда, ещё находясь в душном бэтээре, он мечтал о медали, или об ордене. А как же прийти домой без награды? Нет, это несерьёзно. Уже позднее, когда настигли контрабандистов и те открыли ответный огонь, желание получить награду полностью испарилось. Что он запомнил из того боя? Да, в сущности, ничего. Стрельба, взрывы, мат, пыль и засыпанные песком глаза. Даже духов толком не видел, только какие-то силуэты, мелькающие за камнями, и внезапно опустевшие магазины от АК. После боя, когда он нагляделся на мёртвых духов, на трупы низкорослых лошадей, убитых в горячке боя, он отчётливо понял, что лучшего места, чем неудобное сидение КамАЗа, трудно найти. Награды за тот бой он не получил, если не считать похвалы от капитана. Мол, молодец, стрелял в своём первом бою, многие и на такое были неспособны.

Через несколько лет он повторил свой «подвиг». Когда вставал на воинский учёт, уже в другой стране в связи со сменой места жительства, в военкомате ему расписали прелести жизни в армии, огромные деньги, и он снова подписал контракт. Правда, всего на полгода, но… в Чечню. Тогда первую чеченскую ещё войной не называли. И поступок свой Сергей совершил тоже утром. Забылись афганские переживания. И если тогда он хотел медаль, то теперь купился на большие деньги. Просчитал всё. Вернусь, когда окончится срок, и будет на что замутить свой бизнес. И сказочно разбогатеть. Повезло, вернулся в срок, без ранений, без медалей. Даже денег выплатили. И начать свой бизнес тоже хватило. Правда, пришлось немного занять у друзей, да и родители помогли чем могли.

По совету товарищей, открыл небольшой ларёк, вернее, двадцатифутовый контейнер, на авторынке на улице Фучика. Вначале дела шли неплохо, но со временем торговля начала хиреть, доходы падать. То ли покупателей становилось всё меньше и меньше, то ли аренда и рыночные поборы становились всё больше и больше. В итоге пришлось расстаться с бухгалтером, продавцом, оставив в помощниках Толика, безобидного парнишку со своего двора, с которым он дружил с самого детства, и самому сесть за прилавок. А там скучно, продаж мало, вот и проводил свои дни за чтением различной развлекательной литературы, что бродила среди торгашей. Читать он и раньше любил, а тут времени свободного много, сиди себе, почитывай. Даже несколько раз на «Крупу» ездил, набирал в основном фантастику, исторические, и про попаданцев всяческих. Но это занятие не отменяло работу, а дела шли всё хуже и хуже, и приходилось влезать в товарные кредиты всё глубже и глубже. И стало приходить тогда понимание бессмысленности своего бизнеса. Вроде и крутились суммы, да были они не его. Он был должен много, ему постоянные клиенты тоже были должны много, а сам Серёга стал вроде передаточного звена, брал у одних больше, другим отдавал меньше, а расходы складывал себе в карман. И эти денежные вопросы стали сильно бить и по его ячейке общества, по семье. Правда, жили они со Светкой не расписанные и детей пока не собирались заводить, но затянувшийся денежный вопрос уже стоял ребром, и вопрос о свадьбе откладывался всё дальше и дальше, пока не скрылся за горизонтом событий. В итоге он не стремился домой, а несостоявшаяся невеста всё чаще и чаще оставалась у родителей или брала ночные смены в больнице, где она работала медсестрой приёмного отделения.

Вот и сейчас он ехал к поставщикам получать товар и отдавать деньги. И на этот раз он вёз денег меньше, чем собирался взять запчастей. Благо торговцы пока отгружали и не напирали с полным расчётом. Но это было только пока. Когда их терпение кончится, надо будет искать живые деньги, брать кредит и выбираться из финансовой ямы станет ещё сложнее. И вот с такими невесёлыми мыслями он подъезжал к месту с нужным адресом. А тут ещё по-маленькому захотелось. Да как захотелось! Пришлось сворачивать с Обводного канала на Введенский, там была ближайшая бензоколонка, где заодно с заправкой можно было решить своё срочное дело. На поворот стояла очередь, а колонка вот она, совсем рядом. Наконец все рванули, но тут кто-то выключил свет.

Глава 2
Что-то не так

Казалось, что голова вот-вот взорвётся. Дикая боль раздирала затылок, и тяжёлый стук сердца бил в уши, отдавался в закрытых глазах. Сквозь шум стали едва-едва пробиваться звуки и неразборчивые голоса. Сергей с трудом шевельнул веками. Яркое солнце больно резануло по глазам, вызвав новую волну боли. Он снова закрыл глаза и, стараясь отогнать боль, попытался сообразить, что произошло. Но последнее, что он помнил, было движение руки водителя БМВ, пропускающего его на поворот. В голове сразу мелькнула мысль: авария, он попал в аварию. Но почему он лежит? Значит, уже достали из машины. Попытался подвигать пальцами рук и ног. Получилось! Попытался пошевелиться. Снова удача! Боль в голове мешала, но ему показалось, что он лежит на траве. Но почему лежит голый? С трудом он ощупал себя и убедился в том, что он и вправду голый. Несмотря на первоначально провалившуюся попытку открыть глаза, Сергей медленно стал приоткрывать веки. Яркий свет снова причинил боль, но он заставил себя закончить начатое. Сквозь пелену стали проступать лица людей, склонившихся над ним. Помогая себе руками, он сел. Ощущение своей наготы подтвердилось полностью. Обступившие его люди немного подались назад, но остались на месте, с интересом разглядывая Серёгу и тихо переговариваясь. Кондрашёв подтянул к себе ноги и, сделав ладони лодочкой, прикрыл свой срам. Стало так стыдно, что он почувствовал, как краснеет. Осматриваясь по сторонам, он никак не мог сообразить, где он и почему столпившиеся вокруг него люди выглядят так неестественно — как массовка в постановке детского театра по мотивам «Конька-Горбунка». Головная боль медленно отступала, но он, сквозь гул в голове, мог различать лишь отдельные звуки. Невнятный шум голосов иногда прерывался лошадиным ржанием. Стоящие люди тихо переговаривались и явно обсуждали его. Говорили они по-русски, но их речь было трудно разобрать. Серёгино ухо выхватывало из общего фона некоторые слова, такие как бес, чёрт и, уж совсем неожиданно, студент и сицилист. И эти выражения носили явно негативный характер. Через толпу пробился человек и, присев на корточки рядом с сидевшим Сергеем и сощурив глаза, спросил:

— Ты кто, мил человек? — Парень внимательно глядел в лицо Кондрашёва.

— Сергей. Менты уже подъехали? И где я? — ответил тот охрипшим голосом.

Парень достал из-за спины какой-то кусок тряпки и бросил её сидевшему.

— Пропился, небось, до исподнего. Или проигрался в пух? Накось прикройся, а то бабы смотрят.

Присевший рядом с Серёгой парень был одет очень странно. На голове, прикрывая богатую шевелюру, красовалась странного вида фуражка. На плечи был накинут тёмно-серый пиджачок, из-под которого выглядывала светлая рубаха в мелкий горошек, без ворота. Тёмные штаны были заправлены в чёрные сапоги, со следами серой пыли. Лицо было покрыто глубокими оспинами. Под носом красовались редкие усики, порыжевшие от табачного дыма. Смотрел парень внимательно, он разглядывал Серегу, словно собирался принимать у него экзамен.

— Ну, чего ты молчишь? — спросил он и, ткнув нечистым пальцем в грудь Кондрашёва, продолжил, обращаясь уже к толпе: — Православный. Наверно, его благородие. Что столпились? Расходитесь, видите, человеку плохо. Сейчас городовой подойдёт, уже послали за ним.

Головная боль совсем отступила. Осталась только тяжесть, и неприятные покалывания в пальцах рук и ног. Сергей закрутил головой, разглядывая толпу, окружившую его. Женщины были в странных одеждах, напоминая персонажей из хроник начала двадцатого века. Все в платках, на руках у многих сидели маленькие дети, некоторые совсем груднички. Мужики были сплошь бородаты, на головах у всех красовались шапки, у многих такие же, как и у парня, странные фуражки. « Так это же картуз! — мелькнуло в голове у Сергея. — А рубаха — косоворотка. Да как же я попал на эту ярмарку? И вообще, откуда здесь этот цирк уродов?» То ли на окружавших подействовал окрик парня, то ли стало им неинтересно, но люди тем временем начали потихоньку расходиться, негромко переговариваясь. Некоторые крестились, особенно бабы. Кондрашёв с удивлением стал оглядываться по сторонам. Сидел он под каким-то кустом, растущим на склоне насыпи. Справа и слева стояли серые, деревянные двухэтажные дома с резными наличниками. Между домами проходила дорога, но, судя по пыли, поднимавшейся из-под копыт лошадей, запряжённых в телеги, она явно была просёлочной, не асфальтированной. Парень тем временем продолжал болтать и всё сильнее тянул за цепочку, висевшую на шее Сергея.

— Ты кто? И где я? — наконец выдавил из себя Серёга, инстинктивно прижимая цепочку к груди.

— Да ладно, дай посмотреть, — ответил парень. В его голосе прозвучали угрожающие нотки.

— Нечего смотреть, — уже резче ответил Кондрашёв, резко отталкивая от себя настойчивую руку.

Парень откинулся назад, не ожидая такого резкого толчка. Серёга тем временем успел встать и, перебарывая головокружение, поправил тряпку, обернув её вокруг бёдер, словно банное полотенце.

— Ты чего, ваше благородие, толкаешься? Говорю тебе, дай посмотреть. Может, она золотая?

— Нечего смотреть. — Тут Сергей увидел, что стоят они совсем одни. Люди в крестьянских одеждах уже разошлись. Кондрашёв сквозь редкую зелень кустов видел, как некоторые из них ещё стояли у своих телег, и только излишне любопытные посматривали в сторону голого Серёги и нахального парня, который всё настойчивее просил посмотреть на цепочку.

— Дай сюда, а то сдёрну, — уже угрожающе заговорил парень и попытался дёрнуть.

Даже не успев подумать, Кондрашёв поставленным ударом сильно саданул парню в солнечное сплетение и попал. Парень охнул и, упав на землю, запричитал:

— Чего дерешься-то сразу?! Все вы кулаки распускать горазды.

— Говори, где мы находимся, — с угрозой сказал Серёга. — А не то добавлю.

— Где находимся? — переспросил пострадавший, пытаясь отдышаться. — Вон там церква Мироньевская, там завод газовый, вон Обводный, а это Сукин переулок.

— Что врёшь? Говори, а не то добавлю, для ума. — Кондрашёв начал звереть от своего непонимания.

Парень схватил свалившийся с головы картуз и, сжавшись на земле в комок, принялся завывать:

— Да не вру я, вот тебе крест. — И, прикрывая левой рукой лицо, истово перекрестился правой.

— Что тут учудить задумали?! — раздался грозный окрик сзади.

Сергей обернулся и увидел бородатого мужика в грязном, некогда белом переднике. На его груди висела потускневшая бляха. В руках мужик, и это удивило Сергея, держал метлу.

— Ваше благородие, не озорничайте, — сказал дворник строго. — Сейчас господин городовой подъедет, за ним уже послали. А я пока тут постою, вас покараулю. А этот что, вас пограбил?

— Нет! — Кондрашёв уже достаточно пришёл в себя. Происходящее начинало сильно раздражать, он ничего не понимал и принял очередную попытку прояснить ситуацию у вновь прибывшего персонажа. — Я извиняюсь. Не могли бы вы сказать, что это за место? Что здесь происходит?

— Место тут известное. Сукин переулок. Вон там Обводный канал, а вон там Мироньевская церковь, — сказал дворник, сурово поглядывая то на Серёгу, то на парня, сидящего на траве. Увидев, как последний попытался встать, бородатый ткнул в него метлой и грозно сказал: — А ну, тля, сиди!

— Да что вы все здесь сговорились, что ли? — раздосадовано сказал Сергей. — Где моя машина? Где моя одежда? И вообще, где я нахожусь и что происходит?

— Ну что вы, барин, заладили? Где да что? Сейчас городовой подъедет. Подождите чуток. — ответил бородатый и снова замолчал, переводя угрюмый взгляд то на парня, то на Кондрашёва.

Понимая, что от дворника тоже ничего не добиться, Серёга замолчал, пытаясь собрать все мысли воедино. Но в голову ничего, что объяснило бы происходящее, не лезло. Оставалось только ожидать милицию. Скорее всего, там дадут ответ. Не прошло и буквально пары минут, как на дороге, как раз напротив них, остановилась повозка с откинутым верхом. Оттуда грузно вывалилась плотная фигура в белом кителе, следом за ней ловко выпрыгнула ещё одна, но уже вся в черном, и обе поспешили к ним. «Надо же, — невольно подумал Сергей, — в такую жару и в сапогах. Да ещё и сабли зачем-то нацепили. Реконструкторы, что ли?» Между тем парочка уже подошла к ним.

— Доброго здоровья вам, Андрей Васильевич, — подобострастно сказал дворник, снимая картуз. — И вам доброго дня, Иван Яковлевич.

— И тебе не хворать, — ответил городовой, а это был именно он. — Ну что тут у нас?

Андрей Васильевич был колоритной фигурой. Ростом чуть ниже Кондрашёва, он одет был в белую форму с белой фуражкой, украшенной двуглавым орлом. На шее висел витой шнур, другим концом исчезающий в кобуре. На ремне, перекинутом через плечо, с левой стороны висела большая, неудобная шашка. Бронзовая бляха была начищена до такого состояния, что в ней, казалось, стремится отразиться весь окружающий мир. В таком же великолепном состоянии находились его вычищенные до зеркального блеска сапоги. В довершение всего, аккуратные усы с лихо завёрнутыми вверх кончиками. А вот глазки были маленькими, и смотрели на мир из-под богатых бровей. Его напарник был одет в чёрную форму, только бляха у него была, как и у дворника, тусклой, нечищеной. И снова на лице были усы, так же подстриженные и повёрнутые кончиками вверх.

— Я, как посмотрю, опять вчера господа офицеры отдыхали, — сказал Иван Яковлевич, оглядывая Серёгу.

— Да не офицер я, — возмутился Кондрашёв. — Я в аварию попал! На Введенском. Видимо, потерял сознание, очнулся тут.

— Ну, куда вы попали, мы непременно разберёмся, — ответил Андрей Васильевич, снимая фуражку и вытирая платком шею. — А сейчас извольте следовать со мной.

— Уж разберитесь, пожалуйста! — съязвил Серёга.

— Не волнуйтесь. Разберёмся. — И, уже обращаясь к дворнику, добавил: — А этот что?

— Его господин офицер ударил. Я увидел это и сразу сюда. Да и ударил, видимо, за дело, наверно, цепочку хотел снять, — сказал он мстительно.

— Не хотел я ничего снимать, просто попросил показать! — заныл парень, понимая, чем может обернуться для него свидание с полицией. — Я мимо проезжал! Услышал грохот, увидел, как люди побежали. Ну и я с ними. Тут недалече тётка моя живёт, я и подумал, не случилось ли что. Смотрю, под кустом его благородие лежит, в чём мать родила. Я вначале подумал, что он того, ну, мёртвый, а он застонал и шевелиться начал. Ну, я тряпку с телеги взял, чтобы он мог прикрыться, и к нему. Там ребятишки за вами побежали. Я думаю, дай проверю, как он. А он как саданёт меня. Вот и всё.

— Так ты говоришь, тряпку с телеги взял? А где твоя телега? — поинтересовался Андрей Васильевич, не переставая вытирать шею и лоб платком.

— Так с телегой мой тятька был. Мы сами Купчинские, с кирпичных заводов, изразцы печные в город привозили. Обратно уж поехали. Я тятьке и говорю: езжай, мол, я пока погляжу, что здесь и как.

— Купчинские, говоришь. А побежал ты посмотреть, нельзя ли что с господина офицера, что в беспомощном состоянии, получить? Или ты сам его по башке приложил и раздел? А цепочку не успел снять, вот и вернулся? Крестик-то сдёрнул? Где он? — Цепь рассуждений Андрея Васильевича была крепка и неопровержима.

— Богом клянусь! — закричал парень и стал истово креститься. — Вот вам крест, не раздевал я его! Когда подбежал, он уже лежал и люди стояли!

— Подождите! — вмешался в разговор Сергей, ему стало жалко пацана. — Когда я пришёл в себя, вокруг и вправду было много народа. И это он мне эту тряпку дал.

— Не спешите, ваше благородие. Не спешите. Вы же говорите, что не помните, как здесь оказались, да ещё и голым? Так что забирай этого орла, Ваня, и веди его в околоток. Пускай там разбираются. А я пока его благородие к себе заберу, на газовый завод. Пусть немного отдохнёт, очухается.

Немногословный Ваня схватил за ворот паренька, поставил его на ноги и в сопровождении дворника потащил на дорогу. Парень вначале попытался сопротивляться, но, получив пару раз кулаком по рёбрам, сразу сник и, безропотно подчиняясь судьбе, побрёл в сопровождении Ивана Яковлевича и дворника в околоток.

— Теперь с вами. Извольте представиться! — сказал городовой.

— Сергей, Сергей Сергеевич Кондрашёв, — представился Сергей и замолчал, не соображая, что говорить дальше.

— Так, — многозначительно хмыкнул полицейский. — Дальше.

— Что дальше?

— Где проживаете? Работаете? Служите? Учитесь?

— Проживаю — улица Будапештская, место работы — ИЧП Кондрашёва, работаю на рынке на улице Фучика, не учусь, — скороговоркой ответил Сергей.

— Позвольте узнать, что значит ИЧП?

— Индивидуальное частное предприятие.

— По торговой части, значит? — Вопрошающий надел фуражку и убрал платок в карман широких штанов. — Улица Будапештская и улица Фучика, это где?

— Ну, в Купчино, — растерялся от такого явного ответа Кондрашёв.

— Не знал, что там улицы есть! Про рынок не слышал. — Полицейский подошёл вплотную к Сергею и очень внимательно посмотрел ему в глаза. Потом неожиданно спросил:

— Сословие?

— Какое сословие? Да говорю же я вам. Я просто ехал по Обводному, поворачивал на Введенский, попал в аварию. Машина моя должна вон там стоять, в ней документы, деньги, — раздражённо сказал Серёга.

— Почему голый-то? — не унимался страж порядка, на которого всё вышесказанное не произвело никакого впечатления.

— Да говорю вам! — И Серёга в очередной раз повторил свои объяснения. — Почему голый, не знаю! Видимо, потерял сознание, очнулся уже голый. Мне бы до машины добраться, там борсетка, в ней документы и деньги.

— И где, по-вашему, эта машина?

— Я, как понимаю, совсем рядом, примерно угол Введенского канала и Обводного.

— За храмом?

Серёга понял, что над ним либо издеваются, либо разыгрывают, либо… Самое время помолчать и посмотреть, что будет дальше. Распинаться перед этим ряженым не хотелось. Как говорится, меньше слов, меньше «дел». Вспомнилась ему одна уголовная поговорка, услышанная от знакомого бандита на рынке.

— Что замолчали-то? — В глазах полицейского мелькнуло что-то нехорошее.

— Я ничего не помню и мест этих не узнаю, — вздохнул Кондрашёв.

— Ну, не печальтесь, считайте, что с вашей бедой мы почти разобрались. Скажите только, куда вас отвезти? На квартиру или сразу в часть? Но, я думаю, что лучше на квартиру. В части ещё, не дай бог, на глаза начальству попадёте. Зачем вам эти неприятности?

— Да говорю я вам! Не офицер я, не курсант! Я вообще не понимаю, что происходит!

— Хорошо, хорошо! — парировал его ответ городовой. — Если не на квартиру, то к маменьке. Вы только адрес скажите.

— Будапештская улица, рядом с институтом Джанелидзе, — уже умоляюще повторил Серёга.

— Не изволю знать такого адреса. У вас там частный дом?

— Нет, просто девятиэтажка, обычный «кораблик».

— Хорошо. Но давайте вначале ко мне заедем. Может, подберём вам что из одежонки, а то неприлично так. Чайку выпьем. В такую жару чай — первое дело. Как голова, не болит? — говорил городовой, беря под руку Кондрашёва и направляя его в сторону своей коляски, где на передке восседал бородатый кучер, который внимательно разглядывал свою шапку размером с цилиндр, вертя её в руках.

— Если честно, то побаливает, — согласился Серёга, совсем потеряв связь с происходящим.

— Вот и с похмелья чаёк хорош. Поверьте моему опыту, я-то знаю.

За таким приятным разговором они быстро дошли до коляски. Босыми ногами Серёга постоянно наступал на острые камешки, несколько раз даже легонько ойкнул, но до коляски дошёл.

— Степаныч, кинь-ка мне накидку и подними верх, — скомандовал полицейский вознице.

— Андрей Василич! Когда же вы меня отпустите? С самого утра вас вожу, сам ни копейки не заработал, — ворчал извозчик, извлекая из-под сиденья накидку размером с хорошее покрывало и поднимая верх у коляски.

— Сколько надо мне будет, столько и возить будешь! Сейчас отвезёшь меня на газовый завод, и свободен. Но к вечерне чтоб был как штык. Ещё надо будет в одно местечко заехать, — распорядился городовой.

Серёга забрался в повозку и удивился мягкости кожаного сиденья. Рядом уселся полицейский, заботливо поправив большой плед, накинутый на голые ноги Сергея. Сидеть было достаточно комфортно. Извозчик, закрепив верх, забрался на козлы и тронул поводья. Флегматичная лошадка тронулась с места, коляска заскрипела и, медленно набирая ход, двинулась вперёд. Глядя в широкую спину возницы, Кондрашёв, укутанный в накидку, достаточно хорошо видел улицу, по которой они ехали. По обеим сторонам дороги стояли в основном двух- и трёхэтажные деревянные дома, напоминающие скорее бараки, чем частное жильё. Рядом с ними суетились бабы. Одни стирали в огромных чанах, другие кипятили на кострах, а третьи уже развешивали на верёвках выстиранное. Но от обилия пыли, летевшей с дороги, это бельё навряд ли останется чистым к вечеру. По дороге двигалось много лошадей, запряжённых в разного рода телеги.

Когда миновали плотную деревянную застройку и повернули налево, глазам Серёги предстала красивая церковь, стоящая на другом берегу канала. Вопреки ожиданиям Кондрашёва, моста на Рузовскую не было, а вот за храмом действительно был железнодорожный мост, перед которым на повороте, по догадке Сергея, и должна была произойти авария. Но даже улицы там не было. Был канал, в честь которого и улицу прозвали — Введенский канал. И сама набережная не была такой, какой её знал Сергей, и сам канал был другой. Он не был облицован гранитом, а имел покатые земляные берега, заваленные всяким мусором и заросшие мелкими кустами. Канал был заполнен большим количеством деревянных барж, гружённых в основном лесом. Множество людей сновали по берегу. Что-то грузили и разгружали. Люди пилили большие брёвна на дрова, тут же кололи их и складывали на телеги. На противоположной стороне канала было гораздо интереснее. Там стояли каменные дома, и некоторые из них Кондрашёв даже узнавал. Мимо них двигались в основном повозки, типа той, на которой ехал Сергей, побольше и поменьше, а людей там было не в пример меньше, чем на Серёгиной стороне.

В мозгу Кондрашёва появилась очень неприятная, но весьма любопытная догадка. Она противоречила здравому смыслу, но с лихвой объясняла происходящее. Видимо, он не зря прочитал столько книжек про путешествия во времени. Он попал в прошлое. Как и почему это случилось? Ответы были скрыты в кромешной мгле. Серёга сидел и усиленно вспоминал, что он мог знать о таком. Но в голове мелькали только обрывки из книг, о попаданцах. Они куда-то попадали, но практически никогда не возвращались. По примеру книжных героев, Кондрашёв принялся раскладывать в голове свой багаж знаний и умений, накопленных за четверть века своей прошлой жизни. Выходило не очень хорошо, он бы сказал, что очень плохо. Умений — меньше малого. В плюсе — умение водить машину, ведро знаний — о двигателях внутреннего сгорания, корзина умений — работа на станках, лукошко — работа с плотницким инструментом, и горсть знаний по электротехнике. К этому стоило прибавить умение неплохо стрелять, благо в армии его этому научили, и разряд по боксу, который ему уже смог пригодиться. Со знаниями было совсем плохо. Математика — в пределах школы, литература — в тех же пределах, да, собственно, всё — в пределах школы. По истории, которая сейчас вдруг стала так важна, четвёрка, но и она в аттестате. Плюс множество книг, но и они все художественные, фантастические. Даже знания событий не были подкреплены датами.

— Андрей Васильевич, не подскажете, пожалуйста, какой сегодня год? — обратился Кондрашёв к городовому.

— Тоже не можете вспомнить? Год нынче тысяча девятьсот одиннадцатый от Рождества Христова. Видать, вам всё-таки сильно приложили по голове, если уж и год запамятовали. Ну вот мы и приехали. Степаныч, подай к моей конторе поближе.

Коляска въехала во двор и остановилась у здания из красного кирпича. Городовой неуклюже выбрался со своего места, следом ловко последовал Серёга, не спешивший расстаться с пледом. Они вошли через сводчатую дверь с маленьким зарешеченным окошком и оказались в небольшом помещении с деревянными лавками вдоль стен. Андрей Васильевич, покопавшись в своих карманах, достал ключ и отпер ещё одну дверь. В довольно просторной комнате стоял широкий деревянный стол, несколько тяжёлых стульев, вдоль стены — огромных размеров диван, обтянутый потрескавшейся от старости коричневой кожей. Первое, что бросилось в глаза Кондрашёву, был портрет государя императора Николая Второго, виденный Серёгой много раз. В правом верхнем углу висела икона, её он не узнал. Городовой, войдя, быстро перекрестился на неё, затем, пройдя к вешалке, с облегчением снял портупею с шашкой и повесил её на витой крючок. Серёга, решивший действовать по обстоятельствам, тоже перекрестился и выжидательно посмотрел на городового.

— Совсем эта жара измотала. И за что ты, Господи, послал нам это испытание? — спросил он больше для порядка, ответа он явно не ожидал услышать. — А я смотрю, вы православный? Так почто крестик не носите? Или тот лихоимец успел всё-таки его с вас сорвать?

— Нет, не было у меня крестика, — тихо сказал закутанный в накидку спутник.

— Нехорошо без креста. Нехорошо. Давайте посмотрим что-нибудь вам из одёжки. И чайку попьём, — миролюбиво сказал полицейский, садясь за стол. — А вы не стойте, присаживайтесь. Да вон хоть и на диван.

Дважды Сергея на пришлось просить, и он уселся на заскрипевший диван.

— Пашка! Пашка, подь сюда! — крикнул городовой в раскрытую дверь.

В комнату вошла женщина средних лет в подвёрнутом на боках длинном цветастом платье. В руках она держала выжатую половую тряпку.

— Ну, что ещё?

— Посмотри там в кладовке что-нибудь поприличней из одежды для господина офицера. Видишь, ему одеться надобно, — распорядился полицейский. — И самовар поставь, чаем напоить надобно человека.

— Опять чаю? — Женщина всплеснула руками. — Мне хоромы ваши домыть надо, а вы снова с этим чаем ко мне пристаёте. Поди, утренний ещё не простыл, пейте его.

— Ты это, прекрати со мной препираться, иди ставь. Да завари свежего. Опосля домоешь, — цыкнул на неё Андрей Васильевич.

Женщина, кивнув растрёпанной головой, повернулась и, шлёпая босыми ногами, вышла из комнаты.

— Совсем от рук отбилась, вечно перечит, что не попроси. Дождётся у меня, прогоню. Пойдёт опять на мануфактуру, — говорил городовой, доставая из ящичка колотый сахар на блюдечке и бумажный пакет. — Вот вам и бублики, утрешние, ещё свежие. А вы не вспомнили, кто вы и где проживаете?

— Нет, — вздохнул притворно Сергей, понимая, что самое лучшее в его положении будет ссылаться на полную потерю памяти.

— Вы вспоминайте, вспоминайте. А то придётся отвести вас в околоток, там всяко разберутся, а это огласка. А она вам на что? А она вам не нужна. Я, уверяю вас, буду нем как рыба.

— Скажите, пожалуйста, Андрей Васильевич, а куда увели того паренька?

— Это купчинского-то? С кирпичного завода? Знамо куда, в околоток. Скорее всего, это он вас ограбил и по голове дал. Подержат там его, пока он подельников своих не выдаст. А там, поди, и одежда ваша найдётся, — успокоил хозяин помещения своего гостя.

— Но я не хочу писать на него заявление! Не грабил он меня!

— А вы почему так уверены? Ведь вы ничего не помните, поэтому сидите и вспоминайте.

Их содержательный разговор прервала вошедшая Пашка. Под мышкой она держала ворох одежды, в руке — старые, поношенные, но ещё приличные на вид штиблеты.

— Вот, примерьте. Да не побрезгуйте, всё стираное и чинёное, — сказала она, укладывая на диван свою ношу.

— А чай где? — не удержался городовой. — И лимона принеси!

— Да на вас этих лимонов не напастись! Ещё вчера доели последний, а на рынок я не пошла. Денег мне вы не дали! Так попьёте! Вот! — ответила гордо Прасковья.

— Извините, но чай будет без лимона. Это по недогляду, — сказал Андрей Васильевич, поправляя небольшие кусочки сахара. — Иди немедленно, видишь, человеку надо переодеться.

Прасковья вышла. Кондрашёв первым делом напялил на себя штаны, потом рубаху и почувствовал себя более защищённым, чем когда был завёрнут в тряпки. Правда, одёжка оказалась безнадёжно мала, зато стоптанные штиблеты были почти на размер больше. Пиджачок тоже не подошёл по размеру, и как ни старался Серёга одёрнуть рукава пониже и уместить свои широкие плечи в пиджак, из этого у него мало что получалось.

— А вы верёвочкой-то подпояшьтесь, а то не ровён час спадут штаны-то, — с улыбкой посоветовал полицейский. — Ничего, обомнётся. Присаживайтесь к столу.

Тем временем Пашка внесла два стеклянных стакана в подстаканниках и поставила их на стол. Посмотрев на нелепо выглядевшего Серёгу, она хмыкнула и вышла из комнаты. Присев к столу и взяв в руки подстаканник, Кондрашёв, кроме чувства голода и жажды, ещё испытывал нетерпение от предвкушения встречи со вкусом того времени. Он предчувствовал, что чай будет ароматным, а баранки, приготовленные без консервантов, будут пышными и свежими. И надо сказать, что ожидания его обманули. Чай хоть и был крепок, но, если не считать горечи, ничего хорошего в нём не было. Баранки же были сухи и безвкусны, и единственным их достоинством было то, что они легко ломались. Но голод — вещь такая: захочешь есть, и лавровый лист за счастье примешь. Кондрашёв налегал на бублики и сахар, да налегал так, что Андрей Васильевич, сделав вид, что надо наколоть ещё, отодвинул блюдце от Серёги подальше. Пришлось смириться и хлебать чай так.

— Ну как? Полегче стало? — поинтересовался полицейский. — Вспомнить ничего не удалось?

— Чай хороший, — соврал Серёга, — а вот вспомнить никак не получается. Не могу понять, как я там очутился.

— А что же тут гадать. Ударили вас по головушке-то и раздели. Крестик в потёмках сдёрнули, а цепочку впопыхах не заметили. Вот и вернулся этот орёлик за ней. А тут вы взяли и очнулись.

— Но у меня нет шишки на голове, да и крестик я отродясь не носил, — возразил Кондрашёв. — Вон голова целая.

— У нас бить умеют, — успокоил собеседника городовой. — Видать, мешочком с песком дали по темечку, и всё, гуляй.

Их задушевную беседу прервало появление Ивана Яковлевича. Стражник вломился в помещение, громко топая сапогами. Он вошёл в комнату, снял фуражку, вытер вспотевший лоб тыльной стороной ладони.

— Всё, доставил, — сказал он, беря маленький кусочек сахара и закидывая его себе в рот. — Вам велено доставить потерпевшего в управу самолично и немедленно. Там вроде разобрались уже.

Стражник сел на диван и принялся стаскивать сапоги.

— Яковлевич! Ну, не здесь же! Видишь, люди чай пьют! — возмутился городовой.

— Так я вам не помешаю. Ноги все стоптал. Видать, портянка завернулась, — ответил Иван Яковлевич, ловко перематывая влажную портянку. После этого он ловко вбил ногу в сапог и уселся к столу.

— Пашка, принеси мне стакан! — потребовал он.

Из коридора раздался смачный звук падения мокрой тряпки на пол и недовольные причитания.

— Ну вот, — вздохнул Андрей Васильевич. — Придётся вас везти в околоток. А там и до огласки недалеко. Слышь, Ваня, а в чём там разобрались-то?

Получив из рук уборщицы свой стакан, охранник, не обращая внимания на Серёгу, принялся за скромную трапезу.

— Доставил я, значит, арестованного и всё чин по чину секретарю-то и доложил. Он как услышал описание найденного нами господина, сказал, что он знает, кто это, и они его давно уж ищут. — И, прихлёбывая чай, добавил, обращаясь уже к Серёге: — Потеряшка вы, значит.

Сказанное вначале обрадовало Сергея, и он уж было посчитал, что этот цирк вот-вот закончится и всё разрешится, но его мысли прервал вставший городовой.

— Вот так всегда! Ты всё сделаешь, а они там опять разберутся. — сказал он, крестясь на икону. — Прости меня, Господи! Поедемте, Сергей Сергеич, хватит чаи распивать. Я же говорил вам, вспоминайте быстрее. А теперь что? Замучают бумажками всякими и расспросами. А ты, Ваня, тоже не рассиживайся, скоро смена на завод пойдёт! Иди на проходную.

Глава 3

Почти преступник

Со двора завода они выехали на пролётке под колокольный звон. В церквях звонили к вечерне, и их выезд можно было назвать торжественным. Кондрашёв был совсем сбит с толку словами стражника, что его давно ищут. Но если он оказался в этом времени, то явно никто о нём не мог знать ничего. Но ведь рано или поздно ему всё равно придётся открыться, и, как сказанное им будет расценено, не сложно предсказать. В лучшем случае примут за идиота, а в худшем — отправят в психушку. Впрочем, это одно и то же. Возможно, он найдёт человека, который его выслушает, но потребуются доказательства. А наиболее правдоподобными доказательствами послужат лишь знания событий, которые произойдут в будущем. А вот с этим сложнее. Из всех дат он помнил только даты начала и окончания Первой мировой войны, да и то не был уверен, по новому или по старому стилю. Новый стиль, судя по старому Новому году, был смещён на четырнадцать или тринадцать дней вперёд. Впрочем, две недели не так повлияют на его предсказание. Но до этого события было ещё целых три года. И их ещё стоило прожить. Ну, ещё начало революций. Ленин, Сталин, адмирал Колчак, Деникин, Керенский и другие. Фамилии крутились в голове, но ничего внятного не приходило на ум. Человек, которому стоило открыться, должен быть прекрасно образован, чтобы принять и попытаться проверить слова Кондрашёва. И если удастся найти такого человека и заинтересовать его, то возможно изменить историю своей страны. Кто знает, как могла бы пойти история, не вступи Россия в Первую мировую? Не пройди через испытания революцией? Может быть, и Второй мировой не было бы? Ну уж точно ни Горбачёв, ни Ельцин не появились бы в истории России. И, возможно, его страна стала бы совсем иной. От открывающихся перспектив даже захватывало дух. Но это всё пустые рассуждения, а пока стоило затаиться и искать встречи с тем человеком. Можно было продолжать строить и дальше глобальные планы, но сейчас он ехал в пролётке в сопровождении городового в отделение полиции, где, по словам, его уже ждали. Значит, версия с потерей памяти оставалась номером один в его положении.

Из пролётки он видел улицы своего города, который, по своему убеждению, он неплохо знал и где ему ещё предстоит родиться через много лет, провести своё детство и юношеские годы. Он начал узнавать дома и улицы. Множество домов ещё строилось, многие были в строительных лесах. Улицы мостились. И это перекидывало незримый мостик в будущее, где вечные проблемы с ремонтными работами плавно перетекали из одного века в другой. Экипажи, телеги, люди, конные и пешие, двигались по проезжей части, и там возникала постоянная толчея. Несколько раз Кондрашёв наблюдал автомобили и даже грузовики. Автотранспорт постоянно сигналил, но никто не шарахался по сторонам. Люди, увидев чадящее чудовище, уступали дорогу и продолжали свой путь. Казалось, что пешеходов было в разы больше, чем во времена Серёги, но и город по своим размерам был значительно меньше. Наконец, миновав несколько улиц, пролётка остановилась напротив огромных деревянных дверей со знакомой вывеской: «Полиция».

— Вот и приехали, — подвёл итог путешествия городовой. — Выходим.

Сергей легко спрыгнул с жалобно скрипнувшей потёртой подножки пролётки на мостовую. Входя, они миновали одинокую фигуру городового, который мирно прогуливался около входа, наслаждаясь наступающей вечерней прохладой. Он свысока оглядел Сергея, а шедшему следом Васильевичу дружески кивнул.

Околоток оказался довольно оживлённым местом. Большие деревянные двери с бронзовыми витыми ручками постоянно открывались, выпуская из здания посетителей и впуская новых. Кондрашёв вежливо пропустил двух женщин в длинных юбках и шедшего с ними офицера. При этом, видимо, на всякий случай, сопровождавший Серёгу городовой придержал его за руку, а потом подтолкнул в бок: иди, мол, чего встал. Внутри было совсем прохладно, а крашенные в тёмно-зелёный цвет стены сразу напомнили Сергею преемственность правоохранительных убежищ. Петляя по коридорам, Сергей был вынужден прижиматься к стенам, пропуская встречных, а его сопровождающий вытягивался в струнку и отдавал честь проходившим мимо офицерам. Те, в свою очередь, спешили куда-то в большинстве своём с безразличными лицами. Изредка попадались и озабоченные работой. Они, как правило, несли под мышками бумажные папки и не обращали никакого внимания на проходящих. Наконец вновь прибывшие достигли нужных дверей, и Андрей Васильевич, держа под руку своего спутника, завёл его в комнату. Первое, что бросилось в глаза Сергею, был портрет Николая Второго в красивой раме. Император торжественно взирал на вошедших, выставляя напоказ многочисленные награды, словно хвастаясь ими. Как и в каморке Андрея Васильевича, самодержец всероссийский внимательно следил за исполнением своих законов, хотя бы и в роли портрета. Под ликом царя стоял большой стол под зелёным сукном. Справа, в углу, шкаф, рядом с ним ещё стол, с пишущей машинкой, за которой мужчина в возрасте старательно набивал текст. Налево — снова стол, сразу за большим чёрным сейфом. За большим столом на стуле сидел уставший человек в серой жилетке. Свой пиджак он повесил на спинку стула и старательно водил по бумаге пером.

— Здравия желаю, Георгий Максимыч! — радушно приветствовал его городовой, подводя Сергея к деревянной разделительной стойке. И добавил, грозно взглянув на Кондрашёва: — Стой тут.

— И тебе, Василич, не хворать, — уставшим голосом ответил хозяин кабинета, глядя поверх очков на вошедших. — Доставил, значит.

— Доставил, господин секретарь! В целости и сохранности. Одежонку кой-какую ему выправил, накормил. Так что не извольте сомневаться! Целый целковый потратил из своего скромного жалованья. Позволите получить?

— Ну хитрец! Небось с пьяньчужки какого-нибудь снял одежонку-то? — сказал секретарь, улыбнувшись. И уже серьёзнее добавил: — Полтинника хватит за глаза.

— Обижаете, Георгий Максимович! Цельный целковый!

— Не торгуйся, я тебя, прохвоста, знаю. Значит, опросить этого господина ты успел?

— Опросить-то успел, да толку мало, — немного обиженным голосом сказал городовой. — Ничего не помнит, знать, сильно его по голове стукнули.

— Никто по голове меня не бил, — вступил в разговор Кондрашёв.

— Не волнуйтесь, мы с этим разберёмся, — ответил секретарь, заполняя какую-то бумажку, и, протягивая её городовому, добавил: — Вот ступай в кассу, да по дороге скажи там, чтобы привели твоего утреннего задержанного. Заодно очную ставку произведём и опознание.

— Премного благодарен, — отчеканил Андрей Васильевич и, повернувшись на каблуках, вышел из комнаты.

— Ну-с, теперь с вами разберёмся. — На этот раз секретарь обратился непосредственно к Сергею и, достав из стола бланк, макнул в чернильницу перо. — Имя, фамилия, отчество?

— Кондрашёв Сергей Сергеевич.

— Год рождения?

Сергей понял, что говорить свой реальный год рождения ему не стоит, и, быстро вычислив новую дату, ответил:

— Одна тысяча восемьсот восемьдесят шестой год, — и неожиданно для себя добавил: — От Рождества Христова.

Секретарь внимательно посмотрел на него поверх очков.

— Это я знаю, что от Рождества Христова, — ответил он, макая в очередной раз перо в чернильницу. Продолжая заполнять бланк, бормотал себе под нос, словно подсказывая себе, что писать дальше. — Пол. Понятно. Национальность — русский. Вероисповедание — православный. Сословие?

— Не помню. — Сергей и правда не знал, что сказать, поэтому решил отделаться универсальным ответом.

— Сословия не помните? — удивился секретарь и, оторвавшись от бумажки, внимательно посмотрел на Сергея. — Адрес проживания?

— Не помню. Помню, что Санкт-Петербург.

— Ну хоть это. Что можете показать по поводу утреннего происшествия?

— Немного. Очнулся голый за домами. За большими деревянными домами. Вокруг стояли люди. Какой-то паренёк дал мне тряпку прикрыться, а потом появился Андрей Васильевич со своим помощником. Паренька арестовали, а меня увезли на опорник. Там чаем напоили, ну и одежду эту дали. А потом сюда привезли.

— Опорник? Интересное слово. Не слышал такого, хотя и понимаю, о чём вы говорите.

«Надо впредь быть осторожнее», — подумал Сергей. Игра в Штирлица начинала его забавлять. Эти мысли прервал приход стражника, который привёл утреннего паренька. Вид последнего сильно изменился. Нижняя губа была разбита, под левым глазом назревал синяк, ворот рубахи был разорван.

— А вот, кстати, и гражданин Кирпичёв, — представил доставленного секретарь. — Вы знаете этого гражданина?

— Ваше благородие, да скажите вы им, что я ничего не делал, только тряпочку вам принёс, — заголосил Кирпичёв, обращаясь к Кондрашёву.

Стоящий рядом с ним стражник легонько ткнул в бок говорящего. Тот осёкся и замолчал.

— Он правду говорит, — согласился с ним Сергей. — Вокруг меня собралась куча народу, он появился позднее.

— Так, значит, вы не имеете намерения выдвигать обвинение против этого гражданина? — секретарь поглядел поверх очков на Кондрашёва.

— Абсолютно никакого. — Сергею было жалко парня, попавшего не в то время и не в то место.

— Тогда распишитесь вот здесь и здесь. — Полицейский чин положил перед Сергеем заполненный бланк и, указав места для подписи, дал в руку перо.

Кондрашёв вывел свою подпись старательно, пытаясь соблюсти общий стиль с написанным, пестревшим бесчисленными завитушками.

— Хорошо, с этим разобрались, — удовлетворённо сказал секретарь. И, обращаясь к стражнику, добавил: — Отпускай его. А вам, Тимофей Кирпичёв, я посоветую поменьше совать свой нос в чужие дела и побольше времени проводить на работе. Благодари господина Кондрашёва за его доброту.

— Храни вас Бог. Благодарствуйте, господин хороший, — захлёбываясь от радости, зачастил Кирпичёв, пытаясь поцеловать Серёгину руку. Кондрашёв вырвал свою ладонь из его липких пальцев и брезгливо вытер её о штанину. Охранник молча вывел уже свободного человека в коридор, принимая на себя всю патоку благодарности, изливаемую Кирпичёвым.

— А теперь давайте займёмся вами. Вы продолжаете утверждать, что ничего не помните? — вновь задал надоевший за целый день вопрос секретарь.

— Поймите меня. Я действительно ничего не помню! — воскликнул Кондрашёв. А в голове уже забилась тревожная мыслишка — рассказать всё как есть. Вроде и человек грамотный перед ним, вроде и вежливый, вроде и с чувством юмора. От таких обычно беды не ждут. Но что-то внутри подсказало Сергею: да, таким обычно открываются и, как правило, влетают по полной. А он ещё и из полиции. И пока с Серёгой говорят по-хорошему. А могут начать говорить и по-другому. Что-то вдруг захотелось воды и присесть.

— Ну, ничего, ничего, — успокоительным тоном добавил Георгий Максимович. — Вы ведь понимаете, что мы здесь не просто так сидим. И вы не первый, кто в моей практике страдал амнезией. Сейчас всё оформим честь по чести и всё выясним. Пожалуйста, подойдите к столику.

Секретарь указал на маленький столик, находившийся у огромного, выкрашенного коричневой краской шкафа. Стоящий рядом усатый стражник что-то лениво ковырял на эфесе своей шашки. Сергей на внезапно ставших ватными ногах уткнулся в столик. Секретарь ловко взял его руку и принялся снимать отпечатки пальцев.

— Вот пальчики откатаем, а уж завтра и к фотографу успеем, и доктор наш вас посмотрит. — буднично ворковал полицейский, сильно прижимая пальцы Кондрашёва сначала к чёрной подушке, потом к бланку.

— Вы поймите! Я не преступник. Я сам не знаю, как здесь оказался, — пытался задобрить полицейского Сергей. Предательское ощущение нехорошей развязки начинало одолевать его с новой силой. Начинать признаваться во всём его тормозило чувство опасности и присутствие в кабинете посторонних людей.

— Конечно, не преступник. Но, извиняюсь, у нас такая процедура. Вот раньше мы работали по методу месье Бертильона, а теперь дактилоскопический метод. Кстати, очень эффективный и простой. Слышали об этом что-нибудь?

— Да, конечно, слышал, — согласился Сергей. Как развиваются события, ему перестало нравиться совсем. Желание рассказать всю правду снова стало овладевать им. Надо, очень надо попросить этого Георгия Максимовича переговорить наедине. Кондрашёв был просто уверен, что он найдёт способ убедить этого человека в правдивости своей истории. И, возможно, тот сможет ему помочь. Но секретарь продолжал бормотать, а перебивать его Сергей не решался.

— Прекрасно. Ну, вот и всё. Вот вам тряпочка, вытрите, пожалуйста, руки.

Внезапно входная дверь открылась, и Кондрашёв услышал за спиной взволнованный женский голос:

— Серёжа!

Глава 4

Неожиданный поворот

Кондрашёв резко повернулся. В дверях стояла высокая дама в длинном до пола платье. Она была в том неопределённом возрасте, когда женская красота ещё не совсем увяла и продолжала интересовать мужчин. На голове дамы красовалась соломенная шляпка, украшенная несколькими небольшими пёрышками. В руках она держала маленькую сумочку и зонтик от солнца. Офицер в белоснежном мундире придерживал дверь, пропуская шикарную даму вперёд. Дама сделала несколько шагов и оказалась напротив Сергея. Они стояли и внимательно смотрели друг на дру