Его любознательность казалась мне совершенно естественной: этакое бесстыдство сильной личности.
— Значит, ты все еще не понял, Дженри, зачем мы совершенствуем и практикуем искусство предсказания?
— Наверное, нет…
— Чтобы доказать полную бессмысленность получения ответа на вопрос, который задан неправильно.
Танцовщицы, у которых, как и у света и тени, не было собственных имен, замерли, застыли. Вот и у них с Кьо кончился период их совместной жизни — сложный рисунок его был завершен, оставалось лишь поставить точку; далее лежала тишина.
Существует один лишь вопрос, на который можно дать твердый ответ, и этот ответ мы уже знаем сами... А потому единственное, что делает продолжение жизни возможным, — это постоянная, порой непереносимая неуверенность в ней, незнание того, что произойдет с тобой в следующий миг...
Как учили в Школе Эйкумены, когда действия становятся бесцельными, собирай информацию, когда бесцельной становится информация, ложись спать.
смерть,
И лежат они вместе.
Сплелись нераздельно,
Как руки любимых,
Как путь и конец.
Свет — рука левая тьмы,
Тьма — рука правая света.
Двое — в одном, жизнь и
Позвольте мне спросить вас вот о чем, господин Аи: знаете ли вы, что такое патриотизм, убеждались ли вы в том, что он существует, на собственном опыте?
— Нет, — сказал я, потрясенный до глубины души вдруг открывшейся мне яркой индивидуальностью Эстравена и силой его духа. — Не уверен, что хорошо представляю это себе. Если только не называть патриотизмом просто любовь к родине, ибо это-то чувство мне хорошо знакомо.
— Нет, не любовь к родине я имею в виду. Я имею в виду страх. Боязнь всего иного, чем ты сам, чем то, что окружает тебя. И знаете, страх этот не просто поэтическая метафора, он скорее носит политический характер и проявляется в ненависти, соперничестве, агрессивности. И он растет в нас, этот страх. Растет год за годом. Мы слишком далеко зашли по старой дороге. А вы... вы явились из такого мира, где даже государств уже не существует, причем в течение многих столетий... Вы едва понимаете, о чем я говорю вам, однако именно вы указываете нам новый путь... — Эстравен внезапно умолк: голос его сорвался. Но уже через несколько секунд, полностью овладев собой, он продолжал, как всегда сдержанный и корректный: — Из-за этого страха я и отказался слишком настойчиво защищать ваши идеи перед королем. Во всяком случае, пока. Однако я боюсь не за себя, господин Аи. И мои действия отнюдь не отличаются патриотичностью. В конце концов, на планете Гетен есть и другие государства.
— Нет, не любовь к родине я имею в виду. Я имею в виду страх. Боязнь всего иного, чем ты сам, чем то, что окружает тебя. И знаете, страх этот не просто поэтическая метафора, он скорее носит политический характер и проявляется в ненависти, соперничестве, агрессивности. И он растет в нас, этот страх. Растет год за годом. Мы слишком далеко зашли по старой дороге. А вы... вы явились из такого мира, где даже государств уже не существует, причем в течение многих столетий... Вы едва понимаете, о чем я говорю вам, однако именно вы указываете нам новый путь... — Эстравен внезапно умолк: голос его сорвался.
Мне он не нравится, однако я не могу, например, не ощущать тепла солнечных лучей.
