под тонкой корочкой слов в рассказах Майи Кучерской живет и ворочается некое коллективное женское бессознательное, одновременно совершенно понятное и абсолютно иррациональное, точнее всего выразимое, пожалуй, в беспомощной фразе «не могу больше».
Представьте себе нечто поэтичное, как «Письмовник» Шишкина или «Матисс» Иличевского, но только плотное и достоверное, как «Лавр» Водолазкина, многолюдное, как «Обитель» Прилепина, но при этом масштабное и разнообразное, как «Даниэль Штайн» Улицкой или «Воскрешение Лазаря» Шарова.
когда пластиковые жетоны сменились в метро картонными карточками, а также какие сорта кофе продавались в первых московских кофейнях?.. Кто сможет с уверенностью сказать, какие слова-паразиты мы произносили в 96-м, а какие – в 99-м? В том-то и дело, что практически никто. А вот Кузнецов – может.
Однако, радуясь положительной динамике (так много девушек всё еще не просто не разучились читать, но даже не боятся слова «Гуссерль»!), не стоит забывать, что до настоящей высокой прозы – хоть бы даже и женской – путь от «Элегантности ежика», прямо скажем, неблизкий.
в тексте присутствуют как новые, так и уже известные по прежним романам цикла типажи – «верный слуга», «благородный абрек» (или, говоря по-бакински, «гочи»), «восточная красавица» (она же по совместительству «сильная женщина»), «коварный террорист», «двуличный чиновник», «талантливый режиссер», «нефтяной магнат»…
Акунин из числа тех редких авторов, с которыми у каждого отечественного читателя имеется собственная история отношений – любви, размолвок, охлаждений, страстных примирений…
