Старьёвщик Рудольф

«Радоваться, когда потакают, и огорчаться, когда перечат, – в природе каждого, в ком течёт кровь».

Жёрдочка Для Птиц

Нормально выспаться Жуге не удалось – старый тюфяк, набитый гороховой соломой, который травник отыскал на чердаке, был отсыревшим и ужасно пах мышами. Телли взять его не захотел, завернулся в дырявое войлочное одеяло и устроился на лавке. У Рудольфа, конечно, была кровать, и гость по городским обычаям вполне мог рассчитывать на место в ней под одним одеялом с хозяином. Проблема заключалась в том, что Жуга чувствовал себя здесь кем угодно, только не гостем. Он вообще испытывал неловкость от того, что столь бесцеремонно вторгся в дом старьёвщика, и отвоёвывать у старика кровать посчитал делом низким и недостойным. В конце концов, любая наглость имеет свой предел! От этих мыслей у травника к утру разболелась голова, он встал с рассветом, распахнул окно и вывесил тюфяк проветриться, после чего вернулся в комнату, где ночевал, и осмотрелся.

От запаха плесени свербело в носу. Комната на втором этаже была чуть ли не до потолка завалена всякой всячиной; разбирать эти вековые завалы у странника не было ни сил, ни желания. Широкие полки вдоль стен оставляли свободным лишь узкий проход посередине, по которому Жуга едва пробрался прошлым вечером, освещая себе путь огарком сальной свечки.

– Ну и ну, – пробормотал он, оглядывая всё это барахло при свете дня. – Похоже, он и впрямь старьёвщик, этот Рудольф!

Внизу было темно. Камин давно погас. Рик, бросив остывший коврик, перебрался к Телли под скамейку – из-под свисающего края одеяла высовывался кончик зелёного хвоста. Широкую, почти квадратную комнату перегораживал старый прилавок, частично разобранный, не иначе на растопку. Полки и здесь прогибались под тяжестью всевозможных вещей, некогда выставленных в качестве товаров, а ныне превратившихся в никому не нужный хлам. На стене висели два зеркала, изрядно побитая молью волчья шкура с головой и зубами и небольшое чучело лесной совы.

– Любуешься? – спросил, спускаясь по лестнице, Рудольф. Странник обернулся. – Ну-ну. Можешь не отвечать.

Он вынул из кармана старый замшевый кисет со следами цветной вышивки, неторопливо набил длинную трубку с обгрызенным янтарным чубуком, вооружился кочергой и поворошил в камине в поисках тлеющего уголька. Нашёл, прикурил и опустился в кресло.

– Раньше я держал здесь лавку, – проговорил старик. Выдохнул клуб дыма. – Но сейчас я отошёл от дел. Хотя я знал, что рано или поздно сыщется прыткий сукин сын с толстым кошельком и выкурит меня отсюда, как лису из норы.

Седой, сутулый, горбоносый, похожий на огромную старую птицу, Рудольф сидел и рассуждал, сам отвечая на свои вопросы, а странник чувствовал себя всё глупее и глупее.

– Ну хватит, – наконец сказал Жуга. – Хватит. Мне жаль, что так получилось. По правде говоря, я хотел всего лишь снять комнату, а не отнимать у тебя жильё. Дом большой, поместимся как-нибудь. Я не собираюсь тебя выгонять.

– Охотно верю, – усмехнулся тот. – Человеку, у которого хватает наглости и денег выкупить чужую закладную, ничего не стоит нанять пару стражников, чтоб выдворить несчастного старьёвщика. Ты этого не сделал. Почему? Сам прячешься от стражи? Вряд ли, иначе не пошёл бы в магистрат. Денег не хватило? Тоже не причина – посулил бы им чего-нибудь из моего хозяйства и дело с концом. Кстати говоря, как тебе удалось выкупить закладную?

– Я сторговал за полцены. Убедил их, что дом почти разрушен.

– Почти разрушен? – воскликнул Рудольф и взмахнул чубуком. Табачный дым завился в сизую петлю. – О, святая простота! Почти разрушен! Да он простоит ещё сто лет! Стена в четыре кирпича! А чердачные балки ты видел? Это ж лиственница, ей сносу нет. А черепица? Разве сейчас делают такую черепицу? Плоская, ручной формовки, в два пальца толщиной! Звенит под ногтем! Да… Ну, ладно, сделанного не воротишь. Да. Нам есть о чём поговорить, мой наглый рыжий друг. Как я понял, уходить отсюда ты не собираешься?

– Надо же мне где-то жить, – бесхитростно ответил тот, – и раз уж я откупил этот дом…

– Но в городе полно других домов. Почему бы тебе не поселиться в центре? Там ведь почти всё уцелело! Почему не у реки, наконец? Ты говоришь, что откупил мой дом за полцены. Но даже пятьсот талеров – большие деньги. Откуда у тебя такая сумма? Чем ты зарабатываешь на жизнь?

– Траволечением, – ответил Жуга, когда Рудольф умолк. – Я не так богат, как ты думаешь. Твой дом на окраине, а значит, жильё здесь дешевле и шуму меньше. Ворота рано или поздно разберут, до леса здесь ближе всего, а хороших трав у реки не найти. Да и сырость лишняя мне ни к чему. Я ответил на твой вопрос?

– Вот как… – пробормотал задумчиво старьёвщик, – травник, значит… И ты, что же, собираешься открыть аптекарскую лавку? Или прямо сразу возьмёшься врачевать?

– Я ещё не решил, – уклончиво сказал Жуга. – Сперва надо обжиться, дом в порядок привести, да и мальчишку пристроить.

Рудольф, казалось, травника не слушал – сидел, попыхивая трубкой, полузакрыв глаза.

– Не так это просто, открыть аптеку, – произнёс он наконец. – Требуется патент и разрешение от бургомистра. Да. А ты думал, всё будет, как в селе – пришёл, заселился в первую попавшуюся хату и врачуй, как бог на душу положит? Шалишь… Сперва надо года три походить в учениках у известного аптекаря, потом лет семь у него же в подмастерьях, потом заплатить вступительный взнос в цех фармацевтов, получить благоволенье магистрата, и уж тогда пожалуйста – торгуй, лечи, учи учеников. Как ты намерен с этим разбираться? Или думаешь дать на лапу нужным людям? Так ведь денег не хватит. Или, – глаза старьёвщика сощурились, – или ты не тот, за кого себя выдаёшь? Ты воевал? Откуда у тебя эти шрамы? – он указал чубуком.

Жуга промолчал, слегка обескураженный, огляделся, подвинул скамейку и сел напротив старика.

– О шрамах разговор и долгий, и ненужный, – произнёс он. – В горах их считать не принято. А войну мне неохота вспоминать. Я не сражался за османов, об остальном умолчу. А что до моего занятия… Скажем так: я не собираюсь о себе кричать на всех углах. Те, кому я понадоблюсь, сами меня найдут.

Рудольф поднял бровь.

– Если в магистрат донесут, что ты работаешь без его дозволения и берёшь за это плату, тебя ждут большие неприятности, – сказал он.

– Значит, я не буду брать плату. К тому же, аптекари тоже должны у кого-то закупаться травами. Или ты думаешь, что эти господа свои травы собирают сами?

Жуга усмехнулся, глядя, как и без того длинное лицо старьёвщика вытягивается ещё сильней.

– Ну и хитёр же ты, – с оттенком уважения сказал тот наконец. – Сущий лис. Это же надо, до чего додумался! Да…

И старик снова запыхтел трубкой.

– Ладно, – травник шлёпнул себя по коленкам и перебросил полотенце с шеи на плечо. – Как бы то ни было, ты прав: я отсюда уходить не собираюсь – зима вот-вот нагрянет, да и деньги на исходе. Но и тебя выгонять не буду, живи как жил. А вот потесниться придётся. У тебя три комнаты, и лавку ты уже не держишь. Барахло придётся выбросить или снести в чулан, – старьёвщик чуть заметно вздрогнул, но промолчал. От взора травника это не укрылось. – Я поселюсь, пожалуй, наверху, где спал сегодня.

– Как хочешь, – с плохо скрываемым раздражением ответил Рудольф. – Смотри, не пришлось бы потом пожалеть. А этого куда? – он указал на спящего мальчишку.

Жуга пожал плечами:

– Посмотрим.

Разбуженный разговором, Телли уже проснулся, сел и принялся тереть заспанные глаза. Зевнул, отбросил чёлку с глаз.

– Утро доброе, – кивнул он, завидев Жугу и Рудольфа. Соскочил босыми ногами на пол. Сморщился и помахал рукой, разгоняя табачный дым. – Слышь, Рудольф, где тут у тебя это…

– Что? – тот поднял голову. – А… Там, за кухней, в конце коридора, под лестницей. Твой э-ээ… питомец уже проснулся?

– Да ну, скажешь тоже! – фыркнул мальчишка. – Он до вечера продрыхнет. Сутками готов спать, как нажрётся.

Телли убежал, и Рудольф повернулся к травнику:

– Оставишь его при себе?

– Надо же с ним что-то делать.

– Ты теперь здесь хозяин.

– Сейчас решим… Телли! – окликнул Жуга вернувшегося мальчугана. – Сядь, разговор есть. Ты что дальше делать думаешь? Чем жить?

– Выгоняешь? – спросил тот без обиняков. Травник смутился.

– Нет, но… Хм. Послушай, Телли. Вижу, от тебя так просто не отделаешься. Я не могу вас с Риком содержать за просто так. А мне всё равно нужен помощник. Если ты хочешь остаться, тебе придётся этим заняться. Согласен?

Тот поспешно закивал, глаза озорно заблестели под завесой белой чёлки.

– Только Рик пусть тоже останется, – потребовал он.

– Ладно, – кивнул Жуга. – Теперь слушай, чего скажу. Первое моё условие – никакого воровства, ни дома, ни на улице. Не хватало нам ещё одной ссоры со стражей.

– А дома-то чего? – Телли шмыгнул носом.

– Чтобы не было соблазну, – отрезал Жуга. – Так. Второе – работа, но об этом позже. Мелкие поручения не в счёт. Ну и последнее – убирать за своим дракошкой будешь сам. Всё понятно?

– Всё, – кивнул тот.

– Вот и отлично, – Жуга достал из кошеля две монетки. – Беги на рынок, прикупи какой-нибудь еды, а то, сдаётся мне, торговцы на эту улицу ещё не скоро доберутся. Потом забеги на постоялый двор, узнай, почём у них свежей соломы охапка. Всё, беги.

С этими словами травник встал, намереваясь идти наверх, но услыхал, как Телли за его спиной сдавлено охнул, и обернулся. Парнишка во все глаза таращился на спину Жуги, рассечённую косым неровным шрамом слева вверх направо.

– Это ж как… – ошеломлённо пробормотал он. Поднял взгляд на травника. – Где тебя так? Это ж разве можно выжить после такого!

– А я и не выжил! – травник сделал страшные глаза и рассмеялся. – Ладно, хватит болтать. Дуй за едой, потом поговорим, а то работы целая гора.

Телли наконец умчался. Рудольф некоторое время задумчиво рассматривал спящего под лавкой дракона, потирая острый, заросший седой щетиной подбородок, затем вздохнул и принялся выколачивать трубку.

– Послушай, парень…

– Я Жуга, – ответил травник. – Зови меня Жуга.

– Хорошо, – рассеянно кивнул Рудольф. – Хорошо. Ты видел когда-нибудь такого зверя?

– Нет.

– И я – нет. А между тем мне уже стукнуло полвека, и я не всегда сидел в лавке. В своё время мне пришлось немало поездить.

– Я много слышал о них… – начал было Жуга, но старьёвщик оборвал его на полуслове:

– Покажи мне того, кто о них не слышал! А вот кто их видел? И тут – на тебе, посреди города… Откуда эта тварь у сопляка?

– Он сказал… А впрочем, я не знаю.

Старьёвщик помолчал.

– Сдаётся мне, эти двое ещё доставят тебе хлопот, – сказал он, не глядя на травника, – да и мне тоже. Как думаешь, а, Жуга? Доставят?

Травник кивнул:

– Непременно.

* * *

Хлопоты не замедлили себя ждать. Остаток дня ознаменовался сразу несколькими событиями, и далеко не все были приятными.

Во-первых, спёрли с окошка тюфяк; спёрли, несмотря на безлюдную улицу, второй этаж и ветхость оного тюфяка.

Во-вторых, дракошка выспался и поднял шум, не обнаружив рядом хозяина. Травнику едва удалось его урезонить.

В-третьих, Телли заявился в середине дня, без денег, без еды и с расквашенным носом. Жуга почувствовал некоторое беспокойство – количество увечий, собранных всего за два дня непоседливым мальчишкой, становилось просто пугающим.

– Та-ак, – угрюмо протянул Жуга, отставляя веник и оглядывая парня с ног до головы. Тот смущённо переминался. – Теперь ещё и для тебя готовь припарки! Похоже, и впрямь придётся учить тебя драться… Кто тебя так отделал?

– Да этот… Отто, – проворчал тот и хлюпнул носом.

– Какой ещё Отто?

– Отто-Блотто с Блошиной Канавы.

– Один?

– Втроём…

– Ясно, – кивнул Жуга. – Вон бадья, иди умойся. Обеда нам, похоже, сегодня не видать… да и ужина тоже. Впрочем, постой. На один горшок каши у меня припасов хватит. Не трать всю воду, эй! Оставь немного на еду!

– Каша это не еда, – хмуро проворчал Рудольф, спускаясь по лестнице, – это то, что едят с едой.

Жуга пожал плечами и наполнил водой котелок. Засучил рукава.

– Можешь предложить чего получше?

Старьёвщик скрылся в комнате и через некоторое время появился, неся завёрнутый в тряпицу свиной шпик и четверть каравая хлеба. К этому времени Телли уже натаскал с улицы дров и теперь вместе с травником разжигал огонь.

– Ну и камин у тебя! – кашляя и вытирая запорошённые пеплом глаза, молвил Жуга. – Дымоход давно чистили?

– Чего греха таить, – вздохнул Рудольф, – давненько.

Травник подложил в камин щепок, сломанной дранки, подождал, пока не разгорелось, и взялся за поленья. Замешкался, повертел одно в руках. Постучал по дереву щербатым ногтем, развернул к свету.

– Осина… – пробормотал он и кинул деревяшку мальчишке. – А ну, лови!

Телли поймал и недоумевающе воззрился на него.

– Много там таких?

– Ну.

– Неси ещё.

– Зачем?

– Зачем, зачем… Всё тебе скажи. Сажу будем из трубы выжигать. Давай тащи всё, что найдёшь. Да постой! Ты насчёт соломы не спрашивал?

– Нет.

Травник открыл было рот с намерением ещё что-то сказать, но передумал и промолчал.

* * *

Перспектива провести ночь на голом полу, пусть даже и укрывшись кожухом, травника совсем не вдохновляла, и после ужина Жуга отправился разыскивать постоялый двор.

– Найдёшь легко, – сказал ему Рудольф. – Дойдёшь до башни, потом налево и всё прямо, никуда не сворачивая.

Так оно и вышло. Приземистое двухэтажное строение с подворьем, складом и конюшнями Жуга приметил издали – ближайшие дома лежали в развалинах. Высокие ворота украшала жестяная вывеска с коряво намалёванным огромным красным петухом. Травник поднял бровь и усмехнулся – хозяин, видно, был не слишком суеверен, если выбрал для своего заведения столь провокационное название. Местами краска облупилась, а в самую серёдку вывески во время осады долбанул тяжёлый камень из баллисты, вдавив петушиную грудь на целых два вершка, от чего картинка приобрела довольно странный вид. Править вывеску не сочли нужным. Удачно расположенный на равном удалении от двух ворот, «Красный Петух» был переполнен. Двор загромождали телеги. Горел костёр. Два парня, охранявшие товар, проводили травника насторожёнными взглядами и вернулись к своим делам. Жуга с усилием отворил скрипучую дверь, миновал двух вышибал на входе и остановился у камина. Один из громил с неодобреньем покосился на него и подошёл поближе.

– Тебе чего, рыжий?

– Хозяин здесь? – вопросом на вопрос ответил тот.

Громила почесал за ухом.

– Нет местов.

– А мне не надо. Я по другому делу.

Парень помедлил, затем кивнул.

– Обожди тут.

Он скрылся за занавеской, но вскоре показался вновь, ни слова травнику не сказал и вернулся на своё место у двери.

– Ты меня искал?

Жуга обернулся.

Хозяин «Красного Петуха» был широченный и приземистый, как комод, и едва ли уступил бы в драке своим вышибалам. Физиономию его можно было даже назвать красивой, кабы не свёрнутый нос, косо сросшийся рубец на подбородке и кривые сломанные зубы. Серые, с прищуром, глаза смотрели цепко и внимательно.

– Да, – кивнул Жуга. – Я. Мне нужна солома.

– Сколько?

– Две охапки.

Лицо кабатчика озадаченно вытянулось. Жуга в жизни не видел, чтобы такой простой ответ вызвал такое удивление. Громилы у стены, издалека не слыша разговора, тревожно шевельнулись, но хозяин взял себя в руки и сделал им знак оставаться на месте.

– Куда тебе столько?

Травника всё это помаленьку начинало раздражать.

– Тюфяк набить, – ответил он угрюмо.

Одно мгновение хозяин постоялого двора тупо на него таращился и вдруг… разразился хохотом. Постояльцы заоглядывались. Вышибалы снова нервно задвигались.

– Сол… ох, солома… – утирая слёзы, сквозь смех выдавил кабатчик. – Ну, приятель, насмешил! А я уж подумал… Иди на двор, Вилли покажет, где взять.

– Сколько я тебе должен? – спросил Жуга, силясь понять, что происходит.

– Оставь менку на память. Надо же – солома!.. Вилли! Чёрт, куда этот дурак запропастился? – он повернулся к травнику, прежде чем уйти. – Подожди минутку. Может, выпьешь чего?

Жуга поразмыслил и кивнул:

– Пожалуй.

У стойки было пусто. У стены в неровный ряд выстроились бочки. Парень за стойкой вопросительно поднял взгляд на травника. Жуга заказал для разнообразия светлого, расплатился, подхватил протянутую кружку и огляделся. День клонился к вечеру. Почти все столы были заняты, лишь за двумя оставались свободные места. Травник поразмыслил и решил, что пить придётся стоя, но в этот момент столкнулся взглядом с каким-то парнем. Тот похлопал ладонью по лавке и поднял кружку приветственным жестом. Жуга в ответ поднял свою, отхлебнул пива и направился к нему.

Стол перед незнакомцем покрывали липкие разводы пролитого пива, островки костей и рыбьей чешуи. Парень молча подвинул Жуге копчёный хвост селёдки и выудил откуда-то ещё одну. Согнул рыбёшку – золотистая кожица с треском лопнула – и слизал с пальцев жир.

– Хороший день, – сказал он.

Жуга кивнул и снова отхлебнул из кружки. Пиво было дрянное. Несмотря на это, парень был весьма навеселе. Худой, высокий, кадыкастый, в сером стёганом полукафтане, он сидел здесь, наверное, с обеда. В его зачёсанных назад рыжеватых сальных волосах застряла чешуя.

– Ты чем так Вальтера насмешил?

– Не знаю, – травник пожал плечами. – А что?

– Впервые в жизни слышу, как он смеётся. Выпьем, рыжий.

Выпили. Парень со стуком поставил на стол опустевшую кружку и вытер усы.

– Я Бликса. Лудильщик, – сказал он, демонстрируя зачем-то узкие, в застарелых ожогах ладони. – Вообще-то, меня звать Ганс, но это имя мне не нравится. Я тебя раньше не видел.

– Меня зовут Жуга. Я здесь недавно.

– Ого! Имечко что надо. Не слыхал. Чем промышляешь?

– Так… По травам.

– А, по травам. Ну. Ага. Надолго в город?

– Как повезёт.

– А где живёшь?

– У Синей Сойки.

– Где, где? – рассмеялся тот. – Ты, брат, заливай, да знай меру. Там же ни одного целого дома не осталось.

– А у Рудольфа.

Бликса вмиг посерьёзнел и даже, кажется, немного протрезвел.

– А что, – осторожно спросил он, – старый Руди уже того, башмаки в угол? Ты, значит, вроде как наследник?

Жуга пожал плечами. Кружка его почти опустела.

– Отчего же? Жив он. Просто я живу там. Ну, как бы на постое.

– Врёшь!

– Чтоб мне лопнуть.

Парень присвистнул. Поскрёб в затылке.

– Ну, тогда ты этого… того… поосторожней! – пробормотал он и вдруг засуетился. – Чёрт, совсем забыл! Мне ж надо…

Он нырнул под стол, вытащил тяжёлый, глухо звякнувший мешок, порылся в нём и лихо припечатал на столешницу монетку.

– Ну, мне пора, – он встал. – Бывай, рыжий. Понадоблюсь, спроси меня у Вальтера, он скажет.

Жуга кивнул, проводил его взглядом и залпом допил пиво. Задумался.

Что-то было не так в этой истории с Рудольфом.

Парнишка, собиравший пустую посуду, подошёл к Жуге и попытался взять монетку, что оставил Бликса.

Монета не двинулась с места.

– Колдовство! – мальчишка сплюнул и перекрестился.

– Дурак, – невозмутимо сказал Жуга, поддевая монетку ножом. – Столы протирать надо!

Парнишка тупо похлопал глазами, сгрёб менку под фартук в карман и повернулся к травнику:

– Это ты, который за соломой?

– Я, – Жуга кивнул.

– Пошли.

* * *

К ночи стало холодать, и Телли не рискнул, как в прошлый раз, заснуть внизу, прекрасно понимая, что как только догорит камин, спать станет невозможно. Вдобавок, Жуга под вечер приволок огромную охапку свежей соломы, застелил её рогожей и устроил себе ночлег в комнате наверху. Недолго думая, Телли направился туда же.

– Тебе чего? – Жуга, уже накрывшийся кожухом, поднял голову. Рыжие волосы топорщились всклокоченной метёлкой.

– Да это… Холодно внизу. – Телли картинно поёжился. – И жёстко.

– Хитрый, – усмехнулся травник. – Как спать, так сразу, а вот солому поискать…

Он выдержал паузу и молча оглядел мальчишку. Телли потупился. Щуплый, маленький, босой, в разодранной рубашке, он и впрямь был одет не по-осеннему. Ещё одна забота, так-перетак…

– Ну, ладно. Лезь.

Обрадованный, Телли перелез через травника и заворочался, шурша соломой.

– А я одеяло принёс… Ой-ёй, колется!

– Терпи, завтра мешок раздобуду. Яд и пламя, да не ворочайся ты так – ещё рухнет что-нибудь с полки! – Жуга вздохнул. – Придётся завтра разобрать этот хлам… Эй, – он вскинулся, – а змей твой спать до нас не приползёт?

– Нет, – соврал Телли.

Рику было всё равно, где спать, лишь бы потеплей. Как и любая ящерица, он остывал к утру так, что поначалу даже двигался с трудом. Тил не сомневался, что дракон притащится наверх, как только догорят последние дрова, но травнику об этом сказать не решился – ну как прогонит?

Некоторое время оба лежали без сна, согреваясь. Жуга, хоть сам и отругал мальчишку, тоже беспокойно ворочался, хмыкал задумчиво, с хрустом потирая ладонью небритые щёки.

– Стены, – бормотал он, – черепица… ножки от стола…

– Чего? – вскинулся Телли.

– Ничего, – рассеянно ответил тот. – Ты хорошо Рудольфа знаешь?

– Нет, конечно.

– Вот и я не знаю, – травник сел, поскрёб исколотую соломой спину. В окошко лился лунный свет. Лохматый профиль на фоне окна казался залитым чернилами. – Тревожно что-то мне. Дом ещё этот…

– А чего? Дом как дом.

– Ну, да, как же… Если он в залог пошёл – и то за тысячу талеров! Представляешь, сколько он стоил новый? Стена в четыре кирпича, чердачные балки из лиственницы. Черепица… эта… в два пальца толщиной. Тьфу, чёрт, я уже и сам говорю как Рудольф. А чучела эти? А мебель? Ни единой трещинки до сей поры. Вся гладкая как зеркало. И ножки… эти… круглые.

– Их на станке точат, на токарном.

– Да? Ну всё равно – дорогая работа. Откуда у него такие деньги? И почему он дело своё прикрыл? Кого ни спрошу, все шугаются, будто он и вправду сумасшедший… Яд и пламя! – травник подскочил на месте, как ужаленный, и вытаращился в темноту: – Рик, ты что ли?!

Дракошкины глаза умильно щурились, сверкая в лунном свете вертикальной прорезью зрачков. Не дожидаясь приглашения, Рик нахально втиснулся меж Телли и Жугой, улёгся поудобнее, зевнул и тут же задремал.

– Ох, господи… – только и смог пробормотать Жуга. Убрал от лица перепончатое драконово крыло. – Только этого мне не хватало! Это ты оставил дверь открытой?

Телли лежал, боясь пошевелиться. Наконец услышал, как травник зашуршал соломой, поворачиваясь к дракону спиной, и облегчённо вздохнул – гнать его не собирались.

– Ладно, – проворчал Жуга. – Давай спать, а то завтра вставать рано.

– Зачем рано-то?

– Травы собирать пойдём, – был ответ.

* * *

На следующий день Жуга, как и обещал, растолкал Телли ни свет ни заря, и оба отправились за город. Рика заперли, чтоб не увязался следом. Путь был неблизкий – сначала до ближайших ворот в западной Башне Трёх Ключей, затем далеко на юг, вверх по течению реки.

– Вообще, если по всем правилам травы собирать, то надо заходить так далеко, чтоб не слыхать было петушиного крика, – рассуждал по дороге Жуга. – Но на деле всё проще: чем дальше от города, тем лучше.

– Это чтобы люди не мешали?

– Травы там чище, – ответил Жуга, останавливаясь на широком, густо поросшем кустарником лугу. Огляделся. – Так, начнём, пожалуй. Вот эти стебли видишь? Запоминай – это волкобой-недоспелка. Собирают его в конце августа, когда он цветёт.

– Мы его звали – овечье рунишко, – кивнул Телли.

Брови травника удивлённо полезли вверх.

– Ого, – сказал он, – а ты, оказывается, кой-чего знаешь. Верно, так его тоже зовут. Только если я тебе все названья каждой травки буду говорить, у тебя башка с непривычки треснет.

– А для чего она?

– Башка?

– Да нет, это… трава, волкобой этот.

– Вообще, его добавляют в кой-какие отвары для густоты и чтобы дольше сохранялись. А ещё говорят, что им от свадебных наговоров охраняют, кладут на порог.

– Это правда?

– Не знаю, не пробовал. Мы его много брать не будем, есть вещи поважней. Да, много всяких врак об этом ходит, – он уложил в сумку сорванные стебли. – Есть в травах и цветах целительная сила для всех, кто сумеет разгадать их тайну. Только не каждому это дано. О, гляди – лопух… Дай-ка лопатку.

– Репей-то нам на черта?

– Осенний корень лопуха в настойке, – наставительно сказал Жуга, окапывая куст вокруг, – от осиного или пчелиного укуса – первейшее средство.

– А почему осенний?

Травник пожал плечами:

– Я не знаю.

– А это… Я вот слыхал, что орхилин-трава все тайны и чары раскрывает, ежели сумеешь её цветок сорвать.

– Это папоротник-то? Ерунду болтают, – сказал Жуга, утирая лоб рукавом. Потянул из земли оголившийся корень. – Я дважды просидел у орляка всю ночь на Ивана, ни хрена он не цветёт. Городские байки. Другое дело, что червяков из брюха гонит, если приготовить как надо. А ещё от поясницы помогает, если на ночь приложить или тюфяк свежим листом набить.

– Так давай набьём!

– Завянет быстро – не сезон.

– Какой же прок от него тогда? Поясницу ведь как раз по осени и крючит.

– На то другие средства есть. Каштан на хлебе с салом, корня шиповника настойка или, там, акация… А вот ещё про папоротник: если растереть свежий листок и к ране приложить или, там, к свищу – в три дня всё заживёт и следов не останется. Ну-ка, помоги…

Домой к Рудольфу Телли возвратился нагруженный травами и окончательно обалдевший от обилия сведений.

– Мне всё это в жисть не запомнить, – сказал он, поразмыслив.

– А ты не запоминай. Пока просто слушай.

Оказалось, Рудольф отлучился по своим делам. Воспользовавшись его отсутствием, Жуга и Телли решили разобрать завалы в верхней комнате, пока какой-нибудь котёл и впрямь не рухнул ночью им на головы.

Толстые, неструганого дерева полки прогибались под непосильной тяжестью. Обилие вещей поражало. Здесь были стеклянные бутылки всех форм, цветов и размеров, какие-то разрозненные чашки и тарелки серого фаянса, покрытые тоненькой сеточкой трещин, большей частью с отбитыми краями или без ручек, статуэтки людей и зверей в разломанной шкатулке, две-три монеты странной формы – там же, изогнутый бронзовый нож с затейливой ручкой, радужные перья не ведомых травнику птиц, большая связка старых ключей на кольце, кресало, череп (Телли перепугался до одури, когда наткнулся на него за старым жестяным подносом), горы старого трута, свёрнутый в трубку небольшой квадратный коврик, истёртая перчатка из кожи на левую руку, извитая, с отростками раковина с кулак величиной, толстая пачка слипшихся свечей, песочные часы, кубок – измятый, старого олова, с чеканкой внутри и снаружи, большая медная чернильница с остатками чернил и многое другое – всё старое, забытое, покрывшееся плесенью и пылью.

– Дела-а, – травник с натугой стащил с верхней полки маленький бочонок, снял крышку и ошарашенно уставился на россыпь блестящих, перемазанных прогорклым маслом наконечников для стрел. – Куча всякой всячины! И вещи всё ненужные, вроде…

За бочонком на полке обнаружился щит – обитый сталью поверх досок конный рыцарский тарч [2] с обрывками кожаного ремня и полустёртым гербом, очертания которого терялись в проплешинах облупившейся краски. За щитом примостилось высохшее деревце в треснутом глиняном горшке.

– Думаешь, он этим торговал? – спросил Телли. Дерево в горшочке почему-то его особенно заинтересовало.

Жуга осторожно взял в руки чёрную, с радужным отливом тонкую свирель, посмотрел её на свет, поднёс к губам и для пробы выдул пару созвучий. Звучала свирель вполне прилично. Он вздохнул и отложил её в сторонку.

– Кто знает, – сказал он. – Наверное, торговал, а иначе зачем тут это всё? Бутылки мне, пожалуй, пригодятся, а остальное отнесём пока в чулан.

– И это тоже? – Телли поднял с полки что-то круглое, в пятнах, рукавом стёр пыль и изумлённо вытаращил глаза. – Ух ты! Глянь!

В руках его была дощечка в палец толщиной, аккуратно стёсанная на ровный круг поперечником в локоть. Одна сторона её была гладкой и одноцветной, другую сплошь покрывала инкрустация из чередующихся правильных шестиугольников трёх цветов. Жуга нахмурился и протянул за нею руку:

– Ну-ка, дай.

Он повертел дощечку в руках. Царапнул ногтем край мозаики и хмыкнул – шестиугольнички сидели как влитые, под пальцем не ощущалось никаких неровностей. Полированная поверхность блестела, словно залитая в лак.

– Тонкая, однако, работа, – пробормотал Жуга. – Как соты пчелиные. – Он поднял взгляд на Телли: – Чёрный, белый и… какой ещё?

– Ты что, не видишь? – удивился мальчишка. – Красный.

Травник невесело усмехнулся.

– Я не различаю красное и зелёное, – сказал он.

– Это как? – не понял Телли. – Почему?

– Не знаю. Таким уродился, – он снова повертел в руках дощечку. – Интересно… Смотри – ни один не касается другого такого же.

– Красивая штука, – согласился Телли. – Я её под столик приспособлю.

Жуга кивнул и с чувством некоторого сожаления положил дощечку обратно на полку. Вдоль спины пробежал знакомый нехороший холодок. Травник нахмурился, но ничего не сказал и вернулся к работе.

Наконец в комнатке стало свободнее. Кое-что из вещей травник унёс вниз и разместил на полках над прилавком, чтобы были под рукой, а остальное утащил в чулан. На доску Телли водрузил горшочек с пересохшим деревом, полил его водой и поставил всё сооруженье на каминную полку.

– Авось зацветёт.

Наверху странник развернул рогожу и разложил на ней сушиться собранные травы, после чего достал припрятанный кусок холста, иглу и принялся сооружать новый сенник. Телли ещё некоторое время повозился с тряпкой, залил в котёл воды, разжёг огонь и только расположился отдохнуть, как в дверь нетерпеливо постучали. Жуга помедлил и пошёл открывать.

Стоявший на пороге незнакомец был высок и небрит. Выцветший мундир и кожаная куртка под кирасу за версту выдавали в нём солдата из наёмников. За поясом торчал короткий дирк [3] в потёртых кожаных ножнах, за спиной болтался мешок.

– Ну, наконец-то! – хрипло воскликнул пришелец вместо приветствия. – Стучу, стучу… Эрих я. Тута, помнится, старик торговал. Где он?

– Рудольф? Он закрыл свою лавку, – ответил Жуга. – Насовсем.

– Во как! Гм… Слышь, малый, помоги – с обозом еду завтрева, дорога дальняя, а я огниво потерял, а могёт, вытащил кто. А нужно – хоть зарежь. А поздно, лавки все позакрывались, а выезжаем рано, а дай, думаю, зайду к Рудольфу, отоварюсь на дорожку, хорошо, что вспомнил.

– Говорю же, он больше не торгует.

– Чёртова задница, те что, кресала жалко?! – вспылил солдат. – Я ж те толкую, что я без его как без рук – ни костра разжечь, ни трубку раскурить! Неужто сам не понимаешь? Выручи, рыжий! Ну что тебе стоит?

Жуга почувствовал себя неловко, тем паче, что как раз в этот момент ему вспомнилось, будто в вещах старьёвщика он действительно видел трут и огниво.

– Погоди минутку. Схожу, посмотрю, – сказал он и направился в чулан.

Кресало отыскалось на одной из полок, куда они с Телли сложили всё, что могло пригодиться в хозяйстве. Поразмыслив, Жуга сунул в мешочек кусок трута и вернулся к двери.

– Держи.

– Ну, спасибо, выручил! – солдат заглянул в мешочек и полез в кошель. – О, да ты и трута положил! За сколько? Пяти менок хватит?

– Хватит.

Солдат отсчитал монетки и сунул покупку в карман.

– Бывай, – сказал он и, фальшиво насвистывая, зашагал прочь.

Вскоре вернулся Рудольф с корзинкой, полной всяческой еды – Жуга с утра оставил ему денег. Старик с неодобрением оглядел разложенные на полу пахучие листья и поднялся к себе наверх.

– Уже перетаскали? – воскликнул он, заглядывая в комнату с полками. – Какого чёрта, вы что, меня подождать не могли? Где вещи?

– В чулане.

– Все?

– Вон тут, на полках ещё кое-что.

Рудольф принёс большой мешок, без разговоров сгрёб в него те немногие предметы, которые травник оставил в нижней комнате, и тоже уволок в чулан. Не тронул старьёвщик одни лишь бутылки.

– Так будет лучше, – не дожидаясь вопроса, хмуро сказал он. – Так, что у нас сегодня на ужин?

* * *

Шли дни. Постепенно осень вступала в свои права. Всё, что отцвело, обильно плодоносило, всё, что не успело, быстро доцветало. Жуга вертелся, словно белка в колесе. Каждый день он уходил в лес, стремясь собрать как можно больше трав, а иногда ходил по городу, прикупая в лавках всякую всячину. То ему был нужен рыбий жир, то молоко, то воск, то мёд, то яйца. То он принимался чуть ли не мешками закупать чеснок, подсолнечное семя и конские каштаны. Затем повадился таскать в дом уксус, купорос, поташ и негашёную извёстку. Прикупил ещё бутылку водки. Подговорил рыбаков привезти ему толстый, желтовато-коричневый шмат сушёных водорослей. А однажды ему вдруг позарез понадобился свиной жир и чтобы непременно нутряной. В доме старьёвщика теперь постоянно пахло мягкой прелью подсыхающих листьев, всюду, вплоть до чердака, сушились травы, дикие плоды и длинные, на дратве, ожерелья резаных грибов. Разнообразные бутыли на полках быстро наполнялись тёмными и светлыми настоями, декоктами и взварами. Телли тоже не сидел без дела – высушенные травы требовали надлежащей обработки, а в лавке у Рудольфа весьма кстати отыскалась большая бронзовая ступка с бронзовым же пестиком.

– Давай-давай, – подбадривал его Жуга. – Зимой отдохнём.

Рик вертелся у всех под ногами, постоянно что-то опрокидывал, разбивал и частенько валялся в сохнущих листьях. Последнее дело ему особенно полюбилось. Жуга сперва гонял его, затем махнул рукой и соорудил для дракошки отдельную подстилку, свалив туда все травы, что испортились в процессе сушки (испортились они, само собой, благодаря тому же Рику).

Вся эта суета не осталась незамеченной, и слух о травниковой лавке постепенно распространился по городу. Пару раз наведались больные. Жуга не стал их гнать и в меру сил помог. Вдобавок Телли пробежался по аптечным лавкам, и кое-кто из местных фармацевтов не погнушался зайти к Жуге посмотреть товар. В лавке завелись кое-какие деньжата, и вскоре началось то, о чём предупреждал травника Рудольф.

В то утро заявился лишь один посетитель – парень лет двадцати, мордастый, в сером добротном полукафтане и хороших башмаках. Щека его была перевязана грязной тряпкой.

– Ты тут, знахарь который? – позвал он с порога.

Жуга снял пену с варева и поднял взгляд на гостя. Вытер руки.

– Ну, я. Чего тебе?

Парень, будто опомнившись, схватился за щеку, картинно закатил глаза и застонал.

– Зуб у меня, – пробормотал он, – это…

– Зуб?

– Угу.

– Заболел, значит, – сочувственно покивал Жуга.

– Угу…

– И давно?

– Не… Утром вот. Сегодня.

И парень снова вполне натурально застонал.

– Ага. Угу, – Жуга вытер руки о передник и полез на полку. – Ты сядь пока, – кивнул на табуретку. Парень послушно сел.

Жуга налил в кружку горячей воды, достал из мешочка пригоршню сушёных листьев, тщательно размял их пальцами и высыпал в воду. Добавил каплю чёрного, как дёготь, настоя из зелёной маленькой бутылки и сдобрил всё конопляным маслом. Накрыл тряпицей, подождал немного и протянул кружку больному.

– На, прополощи.

Тот набрал полный рот зеленоватого настоя, прополоскал и огляделся, ища, куда выплюнуть. Жуга протестующе поднял руку:

– Нет, плевать не надо. Глотай.

Тот поморщился, но проглотил. Отхлебнул ещё. Ещё. Травник внимательно глядел ему в лицо.

– Ну, как, полегчало?

Круглая физиономия парня расплылась в улыбке.

– Да-а… – протянул он обрадованно. – И в самом деле… – он отставил кружку и полез в кошель. – Ну, спасибо! Сколько я тебе должен?

Травник замахал руками:

– Да что ты, какие пустяки! Я денег не беру – помог и ладно. Давай иди, а у меня дела.

Он встал и направился к камину. Парень озадаченно притих, не зная, куда девать зажатые в кулаке монетки.

– Эй, ты чего? – спросил он, бестолково двигая рукой. – Ты это брось! Ты деньги-то возьми, слышь, рыжий?

– Отвяжись, – махнул рукою травник и снова наклонился над котлом.

Парень молча потоптался у дверей, напялил шляпу и вышел вон, не попрощавшись и забыв даже снять повязку. Жуга выплеснул настой в огонь и усмехнулся.

Подошёл Телли.

– Ты мне не говорил, что подорожник с коноплёй помогает от зубов.

Жуга рассеянно повертел в руке пустую кружку, вздохнул и поставил её на полку. Перевёл взгляд на мальчишку.

– То и не говорил, что не помогает.

Телли опешил.

– Но ведь помогло же!

– Да не болели зубы у него. Пустышка это. Дура с хвостиком. Стукач. Меня задумал провести, нет, надо же! – Жуга сел и усмехнулся. – Пришёл и стонет, будто помирает, а сам то за одну щёку хватается, то за другую, зрачки не сузились, да и вообще… Хоть бы пальцем ткнул – показал, который зуб! Я намешал ему чего попало, а он и «излечился». – Травник поднял голову. – Кто ж это играет со мной в такие игры, а, Рудольф?

– Магистрат, – сказал старьёвщик.

На следующий день его догадка подтвердилась – с утра заявился ещё один мнимый больной, на сей раз «страдающий» от боли в животе. Жуга и его спровадил так же, как вчерашнего, и денег не взял.

А вот третий гость оказался поважнее первых двух – вечером того же дня в дом старьёвщика заявился сам Гельмут Вальраф, личный канцлер бургомистра, ответственный, вдобавок, за сбор налогов в городскую казну. Явился он в сопровождении аж двух стражников и сразу взял быка за рога.

– Кто тут есть Жуга, известный также по прозвищу Лис? – спросил он с порога. Шагнул вперёд – надутый, важный, в дорогом, отороченном волчьим мехом плаще.

– Это я, – Жуга шагнул вперёд и сухо поклонился. – Чем могу помочь?

Гельмут поморщился. Похоже, что произнесённое травником «помочь» вместо обычного «служить», несколько резануло ему слух.

– Дошли до нас слухи, – после паузы начал он, – что ты здесь врачеванье и траволеченье учинить изволил, прямого дозволения на то от бургомистра не имея и лицензии у цеха врачевателей не получивши. За недозволенную эту деятельность я облечён доверием Магистрата сделать тебе, Жуга с прозваньем Лис, предупреждение и наложить штраф в сто талеров, буде такое ещё раз повторится.

Жуга едва заметно улыбнулся. Витиеватый слог чиновника, казалось, травника нисколько не смутил.

– Вообще, бывало, что я приторговывал травами, – признал он, спокойно глядя Гельмуту в лицо. – Но местные аптекари имеют право покупать их у кого захотят. Так сказано в их цеховом уставе. А что касается лечения, то если даже это и случилось, денег я за то не брал, а стало быть, на жизнь не зарабатывал.

Вальраф побагровел.

– Ты отбиваешь этим хлеб у городских лекарей! – вскричал он. – Кто может поручиться, что ты не обманщик?

Жуга пожал плечами:

– Имя Иоганна Готлиба, аптекаря из Гаммельна, вам что-нибудь говорит? – Удар попал в цель – похоже, имя говорило, и Жуга продолжил: – Это их забота, если больные идут ко мне. Могу я знать, почтенный, от кого поступил донос?

– Нет! – рявкнул тот. – И я предупреждаю тебя: если я снова узнаю, что ты лечишь людей без патента, пеняй на себя!

Он развернулся и двинулся к двери.

– Смотрите, не пожалейте, ваша милость, – сказал ему вслед травник.

Канцлер обернулся на пороге, его обрюзгшая физиономия налилась багрянцем.

– Ах ты, наглец! Ну, смотри, допрыгаешься. В нашем городе такие вольности тебе не спустят, деревенщина! И палец я на тебя загну, запомни!

Он демонстративно загнул перед травником палец, фыркнул, развернулся на каблуках и вышел вон. Стражники последовали за ним. Жуга промолчал.

Дверь за Гельмутом захлопнулась.

Некоторое время царила тишина, затем Жуга снова взялся за пестик.

– В опасную игру ты играешь, Лис, – сказал Рудольф.

– Я знаю, что делаю, – ответил тот и с хрустом размял с ступке сухие листья чистотела.

Прошло два дня. Никто их больше не беспокоил. Жуга возился с травами и словно бы забыл о всех других делах. Посыльные из аптечных лавок и больные получали вежливый отказ.

А ранним утром третьего дня в двери дома Рудольфа опять постучали. Очень тихо и очень вежливо. Телли подбежал к двери, открыл и попятился, разинув рот.

– Жуга, – позвал он, – иди сюда!

На пороге стоял Гельмут Вальраф.

– А, это вы, ваша милость, – радушно окликнул его Жуга. – Ну, что же вы встали на пороге? Проходите, проходите. Садитесь.

Вальраф поколебался, медленно прошёл в глубь комнаты и сел на табуретку. Был он сегодня непривычно тихий, бледный и измождённый. Дорогую броскую одежду сменил неприметный серый плащ, обрюзгшее лицо скрывал капюшон. Всё говорило о том, что этот его визит к травнику неофициальный.

Левая рука секретаря-распорядителя была обёрнута платком.

– Что вам угодно? – Жуга был сама любезность.

Гельмут медленно развернул платок.

– У меня… гм, вот… – он поднял руку. Указательный палец был загнут к ладони крючком.

– Прекрасно, угу… Ну и что?

– Не разгибается, – пожаловался Вальраф и поднял взгляд на травника. Откашлялся смущённо и опустил глаза. – Я был у врачей… Никто не смог мне помочь.

– Сожалею, ваша милость, – травник картинно развёл руками, – но мне запрещено заниматься врачеванием без патента. Приказ бургомистра, знаете ли.

– Но я… – Гельмут гулко сглотнул и покосился на свой палец. – Но это можно вылечить?

– Я думаю, попытаться стоит, – с самым серьёзным видом кивнул Жуга. – Но, сами понимаете, я не рискну: сто талеров – у меня просто нет таких денег!

Канцлер был далеко не такой глупец, каким казался, и счёл за лучшее промолчать.

На следующий день в доме старьёвщика появилось выданное лично бургомистром для «Farmacius Zhuga» разрешение на врачеванье в Лиссбурге и новый, пахнущий чернилами патент в деревянной рамочке, который Жуга прибил к стене на самом видном месте.

* * *

Минуло две недели. Осень наступала. Город жил неспешным, обволакивающим ритмом октября, и травник начал приспосабливаться к этой жизни. Он привыкал покупать еду на рынке, а воду у развозчика и уже не находил ничего странного в том, что никто не спешил разбирать ворота: у магистрата не было рабочих рук, а горожан это мало волновало. Здесь всё было не так, как в деревнях или в селениях его родных Хоратских гор, где в хозяйстве всегда находилась неспешная, но неотложная работа. Здесь вообще не было такого понятия, как хозяйство: народ жил торговлей, ремёслами, земельной рентой или просто воровством. Большую часть торгового оборота занимала рыба. Всё крутилось вокруг рыбы. У четырёх причалов швартовались баржи, суетились грузчики. Утопали в заказах бондари, чадили день и ночь коптильни. Вся восточная окраина города провоняла копчёной рыбой. Горы протухших селёдочных голов громоздились на улицах, валялись на мостовой, плавали в сточных канавах, смердя и привлекая в город крыс, собак и вороньё. «Не морщи нос, – с усмешкой говорили детям горожане, – так пахнут деньги». Лисс, построенный на перепутье двух ремёсел, город-порт среди земли, был странен не столько своими жителями, сколько сам по себе.

Спокойная жизнь, казалось, будет длиться до зимы, а уж зимой и вовсе неоткуда было ждать несчастий, тем более что дела у травника и Телли шли весьма неплохо. Поток заказов на целебные травы от аптекарей не уменьшался, больные (те, кто излечился) помогали, чем могли, да и кладовая помаленьку пополнялась благодаря регулярным вылазкам в окрестные леса. В один из таких походов Телли упросил Жугу прихватить с собой Рика. После долгих уговоров травник сдался, о чём скоро пожалел – предыдущий день выдался ненастным, а Рик бросался на каждую встречную лужу, в результате чего вымазался так, что из зелёного сделался черно-бурым. Сквозь растресканную корку подсохшей грязи блестели только зубы и глаза.

Жугу чуть не хватил столбняк.

– Яд и пламя! – только и смог выдохнуть он, когда из кустов с треском выломилось этакое чудище и полезло к травнику ласкаться (кошачьей привычки умываться дракончик, естественно, не имел). – Вот чёрт!

– А? – откликнулся Телли, вслед за Риком продираясь сквозь кусты. – Это не чёрт, это Рик. Ой-ёй…

Мальчишка по большому счёту мало чем отличался от своего питомца: поставь обоих на четвереньки – перепутаешь. Некоторое время травник безуспешно отпихивался от дракона, тот же, думая, что с ним играют, резвился ещё сильней. Комья грязи летели во все стороны.

– Вы что, нарочно… Уйди, зараза!!! Нарочно, что ли? Где вас носило?

– Да это… – мальчишка нагнулся и вытер лицо лопухом. – Лужа там. Большая… Я его пытался оттащить, а он… Вот.

И Телли виновато развёл руками.

– Свинья он, твой Рик, а не дракон! – Жуга в очередной раз оттолкнул от себя Рика и отряхнул колени. – Гм, вот влипли! И, как назло, ни ручейка вокруг…

Трав они в тот день, конечно, не собрали.

Дома Жуга выкатил большую деревянную бадью, в которой запаривал травы для лечебных ванн, и нагрел воды. С грехом пополам удалось отмыть Телли, Рику же пришлось довольствоваться ополосками. Тот не возражал, но целиком в бадье не поместился. Брызг в результате хватило на целое наводнение – купаться дракошка любил больше жизни. Рудольф некоторое время молча глядел на это безобразие, затем плюнул и ушёл к себе.

– Позовёте, когда приберётесь, – сказал он, – я ужином займусь.

– Беда мне с вами, – пропыхтел Жуга, скребя ковшом по днищу бочки. – Даже чаю заварить воды не осталось. Ладно, прогуляюсь до ключей, авось успею.

– Я с тобой, – вскочил было Телли.

– Сиди уж… золотарь несчастный.

Травник нахлобучил шляпу, подхватил ведро и вышел вон.

Жуга недаром торопился – доступ в город вечером прекращался. Идти до речки было недалеко – ворота в Речной башне как раз выходили к причалам, другое дело, какая там была вода. Весь мусор, нечистоты, городские стоки и трюмную воду горожане беспечно сбрасывали в реку. Не то что пить – купаться здесь было противно и небезопасно. Водовозы наполняли свои бочки из реки, но выше по течению – у Башни Трёх Ключей, вблизи которой, собственно, и били эти самые ключи – три родника с прозрачной и чистой водой. Жуге по роду своей деятельности приходилось закупать воду по бочонку в день, и он уже давно свёл знакомство с водовозом по имени Марк, единственным, который возил воду с родников (остальные избегали ездить далеко). Его корявую, но вместительную бочку и тощую куцую лошадёнку хорошо знали в городе – Марк снабжал водой аптекарей, две-три пекарни и пивоварню Карла Гагенбаха. Вода с ключей стоила дороже, но кто знал, не торговался.

До родников был час ходьбы. Днём. Налегке. В хорошую погоду. Жуга рассчитывал бегом успеть минут за сорок – до двенадцати надо было вернуться, а одиннадцать уже пробило. До источника травник добрался ещё засветло и, наполнив ведро, отправился обратно. Дорога была тиха и безлюдна. Быстро темнело. Небо клубилось тучами, ветер стал холодным и порывистым. Всё предвещало непогоду. У раскрытых ворот красноватым огоньком затеплился фонарь, и Жуга невольно ускорил шаги.

– Воды приспичило? – сочувственно прихмыкнул стражник, провожая взглядом травника. Жуга поставил ведро на брусчатку и размял затёкшую ладонь. Покосился на стражника. Тот был седой, усатый, с заметным брюшком – ещё не старик, но человек уже преклонных лет. Алебарда в его руках казалась неуместной, но лезвие, любовно смазанное жиром, и древко, отполированное ветошью, говорили, что дело своё он знает крепко. «Интересно, – подумалось Жуге, – а был ли он в Лиссе во время осады?»

– Я тоже завсегда из родников из энтих воду пью, – задумчиво продолжил страж, восприняв остановку травника как приглашенье к разговору. – И дочь моя, и сын. И жена пила, пока жива была. Хорошая вода. А ты рисковый парень: ишь, в полночь за водой попёрся… С чего вдруг поздно так?

– Чаю захотелось, – сказал Жуга, – а в доме ни глотка.

– А, это да, – он покивал, – бывает. Что ж к соседям не зашёл?

– Да нет соседей. У Рудольфа я живу, возле Синей Сойки.

– Рудольф, – стражник помрачнел. – Вот как… Что ж он, жив ещё?

– А с чего ему помирать? – немного нервно огрызнулся Жуга. Упрямые попытки горожан похоронить заочно старика Рудольфа помаленьку начинали его раздражать.

– Да кто ж знает, с чего, – пожал плечами старик. Тёмные глаза его устало глядели вдаль, на дорогу. – Знали бы, не спрашивали. Вот и жена его тоже не знала…

– Жена? – насторожился травник. – А что с его женой случилось?

– Э-э, – стражник поднял бровь, – да ты, похоже, и не знаешь ничего? Был он женат, рыжий, был. Лет пятнадцать назад. И дочка у него росла, аккурат с моей Хедвигой одногодки. Лавку держал да барахло, слышь, скупал помаленьку. Дом вон купил. Хороший дом… А как-то раз – никто не знает, что случилось – мёртвыми нашёл и дочку, и жену. С тех пор почти не выходит из дому. И торговать перестал. Такие дела. А ты при нём каким боком?

– Я не при нём, – ответил Жуга, – я сам по себе. Травник я.

– Эва! Небось, и заговоры какие знаешь? Слышь, – засуетился старикан, – а вот чего у меня, как дождь или как подыму чего тяжёлое, так в спину вступает? И правый бок так, знаешь, пожжёт, пожжёт, да как саданёт! Я уж и так, и сяк, и задом наперёд…

Часы на башне глухо заскрежетали, и колокол отбил двенадцать ударов.

– Полночь, – вскинулся стражник и отставил алебарду. – Где Гюнтера носит? Слышь, рыжий, помоги ворота закрыть, одному невмочь.

Жуга рассеяно кивнул и ухватился за тяжёлую створку ворот.

– Навались.

Петли глухо заворчали. Жуга толкал, поглощённый своими мыслями, и вдруг, когда ворота уже готовы были захлопнуться, в щель между створками будто ударила чёрная молния. Страж ворот и Жуга шарахнулись назад и прянули к стене, каждый к своей.

– Матерь Божья… – выдохнул старик.

На мостовой между ними стояла собака – огромный чёрный пёс, брыластый, молодой, поджарый, с хорошего телёнка ростом. Шерсть на его спине и на боках мокро блестела в свете фонаря. Ошейника на собаке не было.

Пёс посмотрел на стражника, повернул голову к Жуге – травник навек запомнил взгляд горящих, жадных, серо-жёлтых глаз размером каждый с полновесный талер – бесшумно переступил и, развернувшись, скрылся в темноте проулка лёгкими упругими прыжками.

Момент оцепенения прошёл. Стражник что-то промычал и медленно сполз по стене.

– Видел? – еле слышно спросил он.

– Видел, – тихо ответил Жуга.

– Что это было?

Травник не ответил.

Вдвоём они кое-как закрыли ворота и задвинули запорный брус, затем не сговариваясь прошли в караулку, где стражник вытащил бутыль и разлил по кружкам тепловатое разбавленное пиво. Оба молча выпили и некоторое время так же молча сидели за пустым столом.

– Меня Людвиг зовут, – сказал наконец стражник.

Травник кивнул:

– Меня – Жуга.

И в это мгновенье раздался крик.

* * *

Капуста наконец закипела. Рудольф поворошил дрова, убавляя огонь под маленьким котлом, помешал варево длинной ложкой и закрыл крышку.

– Капусту считают едой бедняков, – проговорил он, качая головой. Засыпал в котёл щепотку пряностей, посолил, размешал и снова уселся в кресло. – Отчасти это верно – стоит дёшево, хранится хорошо, а созревает, когда другие овощи уже убраны. Однако не брезгуют ею и короли. Лучшей закуски к мясу не найти, и готовится легко. Хочешь – вари её, хочешь – жарь, а хочешь – потуши в сметане с морковкой, чесноком и базиликом, вот как мы сейчас, и всегда получишь превосходное блюдо. И притом, что самое удобное, можно остановить готовку, когда хочешь – капуста не бывает недожаренной или недоваренной. Только бы не подгорела, – он подобрал рукава своей облезшей меховой накидки и задумчиво уставился на котёл. – По правде сказать, не знаю овоща, который был бы таким же сытным и неприхотливым, разве что репа, да ещё эти новомодные потатас [4], которыми балуются аристократы…

– Слыхал, Рик, что дядька Руди говорит? – усмехнулся Телли, бесцеремонно пихая дракошку ногой. – Что ж ты, гад, капусту не жрёшь? У, бесстыжие глаза, всё тебе рыбу подавай…

Дракончик лениво приоткрыл один бесстыжий глаз, зевнул, продемонстрировав игольные, отменной белизны клыки, повернулся на другой бок и снова задремал. Он был сыт позавчерашней трапезой и особых неудобств не испытывал.

Мальчишка уже обсох после мытья и теперь сидел у камина, вороша щипцами угли и шумно грызя кочерыжку. Зубы у него были тоже молодые, белые и острые. Отсветы пламени окрашивали рыжим белизну его волос, плясали искрами в чёрных глубоких зрачках, блестели на чешуе дракона. Левое ухо мальчишки до сих пор торчало в сторону.

– Откуда у тебя дракон? – спросил Рудольф.

– Да это… – Телли зашвырнул в огонь огрызок. – Долгая история.

Он вытер нос рукавом и некоторое время молчал, глядя в камин, словно трепещущие синим язычки огня будили в нём воспоминания, затем принялся рассказывать.

– Нашёл я как-то яйцо на куче мусора в лесу. Во-от такое, – Телли показал руками. – А жрать хотелось, ну просто невтерпёж. Дай, думаю, спеку. А как его? В огонь же не сунешь… Ну, я его в золу. И задремал. Угрелся у костра. А утром просыпаюсь – лежит на куче пепла скорлупа, значит. Толстая такая. Половинки. И этот, значит, мне под бок подлез и дрыхнет, ровно кошка. Маленький такой, зелёный, с крылышками… Ну не убивать же мне его было, верно? Аккурат с тех самых пор так вместе и ходим. Я вроде как ему заместо мамки. Или дядьки, – подумав, добавил он.

– А где ты нашёл его?

– В лесу, я ж говорю. В предгорьях, за Вышеградом, у камней.

– Каких ещё камней?

– Ну, этих… тамошних. Кругами которые.

– Вот как? Интересно, – Рудольф заёрзал в кресле. Подвернул накидку. – Гм… И долго вы так э-ээ… ходите?

– Да уж полгода скоро. Весной я его подобрал. Всё веселей с ним. Народ только вот пялится.

– Чего ж тогда ты в город подался?

– Да жрёт уж больно много. Растёт, так его… А тут рыба по осени дешёвая, я на коптильню и устроился. А после, значит, и турнули нас оттудова обоих.

Рудольф умолк и погрузился в размышления. Молчал и Телли. Котелок в камине мягко пыхал, наполняя маленькую комнату сладковатым запахом варёных овощей. За окном совсем стемнело. Часы на башне пробили двенадцать. Рудольф помаленьку начал клевать носом.

– Однако, – хмыкнул он, в очередной раз очнувшись от дремоты, – куда это Жуга запропастился? Уж не случилось ли чего?

– Да что с ним станется, – отмахнулся Телли. – Должно быть, у ворот застрял. Я ж говорил…

Что именно он говорил, осталось загадкой: с улицы донёсся топот, шум, пыхтение и сдавленная ругань, дверь распахнулась от пинка, и в дом ввалился травник, на пару с усатым седым мужиком волочивший третьего. Этот третий, похоже, был без сознания, из его рваных, подвязанных грязными тряпками ран сочилась кровь. В другой руке Жуга тащил наполовину расплескавшееся ведро.

– Рудольф, прими! – крикнул он с порога, сунул ведро старику и обернулся: – Телли, дождевик тащи – вон ту синюю бутылку… Чего уставился? Скорей!

Оцепеневший мальчишка встряхнулся и бросился к полке.

Напуганный со сна, Рик заметался, схлопотал от травника пинка под хвост и в панике удрал наверх, откуда не без опаски наблюдал за творившейся суматохой. Вдобавок ко всему, дракошка, убегая, сшиб с каминной полки деревце в горшке и теперь вдвойне не спешил возвращаться, догадываясь, что за это дело его тоже не погладят.

– На стол, Людвиг! На стол! Тил! Иголку!

– Что?

– Кончай трепаться, у меня руки в крови. Вдевай!

Одним движеньем травник смахнул со стола посуду, освобождая место для раненого, рванул из-за пояса нож, проверил пальцем остроту клинка и принялся срезать набухшие кровью повязки. Телли приволок ту самую бутылку, корпию, моток бинта и теперь во все глаза смотрел, как ставшие необычайно ловкими пальцы травника проворно зажимали, чистили, сшивали, растягивали, отрезали лоскуты висящей кожи и присыпали раны тонкой пылью дождевичных спор, от которой кровь останавливалась как по волшебству. Особо глубокую рану на правой ноге, струившуюся ярко-алым, пришлось перетянуть жгутом и только после бинтовать. Закончив возиться с ногами, травник принялся за руку, и Телли замутило от тошнотворного запаха палёного мяса – левая рука у парня оказалась обожжённой от ладони до локтя. Жуга некоторое время молча рассматривал ожог, затем огляделся и прищёлкнул окровавленными пальцами:

– Телли! Извёстку неси. Знаешь, где лежит?

Тот кивнул и умчался. Жуга тем временем стащил с полки широкогорлую вместительную банку белого стекла и наполнил её водой. Зачерпнул ложку негашёной извести из принесённого кулька, развёл в воде и осторожно, едва касаясь тряпкой обгоревшей кожи, промыл раствором рану. Деревянной лопаткой наложил на повреждённое место вязкую густую мазь и после, не размазывая, перебинтовал. Мазь (Телли это знал, ибо готовил её сам) состояла из воска, сосновой живицы и свиного сала – поровну всего и переваренное вместе. Парнишка сделал в памяти заметку.

– Всё, Людвиг, можешь отпускать, – кивнул Жуга и вытер пот рукавом. – Рудольф! Подсунь ему что-нибудь под голову. И дай попить. Ему и мне.

– И мне, – седоусый старик развернул и снял закрутку с ноги паренька. Поднял взгляд на старьёвщика. – Здорово, Рудольф, – сказал он неловко.

– Здоров будь, Людвиг, – помолчав, ответил тот. – Давно не виделись.

– Давненько.

– Что за парень? – Рудольф склонился над столом. – Знаешь его?

– Чего ж не знать, – хмыкнул стражник. – Бликса это, сковородник. Ходит по дворам, лудит, паяет.

Рудольф зачерпнул из ведра, медленно, с ложки принялся поить раненого. Нахмурился.

– Кто ж его так?

– А вот это, веришь ли, и сам не знаю, – поколебавшись, развёл руками страж ворот. – Видел, а не знаю. Может, друг твой рыжий чего скажет. А, Жуга? Слышь? Что за тварюга парня погрызла? Знаешь, нет?

Жуга стоял у камина, хмуро и сосредоточенно вычищал ножом из-под ногтей запёкшуюся кровь. Поднял голову, посмотрел на Телли, на Рудольфа и отвернулся.

– Не сезон им, – невпопад пробормотал он, будто оправдывался. Спрятал нож и нелепо повёл руками, словно не зная, куда их девать. – Не сезон…

Он поддел башмаком остатки деревца и толкнул их в огонь.

– Что?

– Ты всё расскажешь мне, Рудольф, – сказал Жуга вместо ответа. – Всё про всё, ты понял?

Жуга не спрашивал, а произнёс это как нечто, не подлежащее сомнению, и старьёвщик понял – да, расскажет. И не нашёлся, что ответить.

Травник между тем стащил с полки бутылку, выдернул с коротким «тым!» зубами пробку, помедлил и выплюнул её в камин – деревяшка вспыхнула спиртовым синим пламенем. Плеснул в стакан остатки самогона, покосился на раненого Бликсу. Снова, будто наяву, перед ним возникло видение огромных, горящих желтизной собачьих глаз, слепая темнота проулка, раскалённое жало паяльника, рассыпанные угли…

Часы на башне с натужной усталостью пробили час.

– Не сезон, – повторил Жуга и опустил взгляд. Стакан в его руке дрожал. – А так хотелось хоть немного пожить спокойно…

Он вздохнул и одним глотком опрокинул самогон в пересохшее горло.

* * *

Суета в доме старьёвщика наконец утихла. Страж ворот ушёл. После ужина (забытая капуста разварилась в нитки) Жуга отправил Телли вместе с безобразником драконом спать наверх. Перебинтованного вдоль и поперёк лудильщика ещё раньше уложили в комнате Рудольфа – тот ради такого дела предоставил свою кровать. Старик вообще вёл себя сегодня на редкость странно, был хмур, рассеян, а на вопросы отвечал коротко и невпопад.

– У него хоть родичи есть? – спросил он травника.

Тот лишь пожал плечами; он был занят – варил на последней воде для раненого сонное питьё. Дрова в камине громко потрескивали, в трубе порывами завывал ветер. Надвигалось ненастье. Подбросив угля, Жуга убрал котелок с огня и уселся на коврик. Рудольфу стало не по себе от позы травника – точь-в-точь так же днём сидел мальчишка. Травник долго молчал, раскрасневшийся от водки и огня, ерошил пятернёй рыжие вихры. После недавней суматохи в доме было необычно тихо и тепло. Бесновался ветер за окном. Наконец Рудольф не выдержал молчания и первым начал разговор.

– О чём ты меня хотел спросить?

– Вот и я думаю – о чём, – хмыкнул Жуга. – Обо всём сразу нельзя, а выбрать что-то одно не получается.

– Раз так, давай хоть просто поговорим. Обо всём сразу.

– Что ж… Давай.

– Что за зверюга парня покусала?

– Собака, – помолчав, ответил травник. – Здоровенная такая псина. Чёрт знает, откуда взялась, – он с хрустом потёр подбородок. – Проскочила в ворота, только мы её и видели. А парень этот, видно, работал на улице, а как увидел тварь, вскочил, перепугался. Она на него и кинулась. Паяльником тут не отмашешься… Мы, когда подоспели, одного его там и нашли. У вас кто-нибудь тут собак держит? А впрочем, что я спрашиваю – откуда тебе знать.

– Вообще-то, знаешь ли, не держат, – отозвался старик. Голос его чуть заметно дрожал. – На кой сдалась собака в городе! Бродячая, быть может. Их тут полно по осени. А сам ты что об этом думаешь?

– Есть одна мыслишка, – нехотя сказал Жуга. – Но чувствую – не то. Не там ищу. А объяснить тебе, как надо, не сумею, даже не проси: всю ночь пришлось бы говорить, а всё равно не поймёшь.

– Ну, если ты так считаешь…

– Рудольф.

– Что?

– Как умерли твоя жена и дочь?

Старик дёрнулся, будто его ударили. Синие посоловевшие глаза Жуги смотрели на старьёвщика в упор, не мигая, и тогда Рудольф сам отвёл взгляд.

– Дознался-таки, – пробормотал он. – Откуда? Впрочем, ясно. Людвиг разболтал? Лю-юдвиг… – покивал Рудольф и закусил губу. – Что ж, верно. К стенке ты меня припёр, рыжий. Отпираться не стану. Загрызли их. Вот так же, как сейчас этого. Никто не видел и не знает, кто и как.

Травник не ответил.

Холодный ветер налетал упругими порывами, дождём стучал в оконное стекло, царапал черепицу. Огонь в камине дёргался, плясал, дым из трубы короткими клубами вышибало в комнату. Жуга ругнулся. Задвижки, как у деревенских печек, над камином не было. Открытый огонь очень быстро согревал помещение, но чтобы долго, всю ночь сохранять тепло – такого за камином не водилось.

– Надо ставни закрыть, – сказал он, вставая. – Как бы стёкла не повышибало…

Его слова прервал донёсшийся снаружи громкий треск, и в следующий миг дом сотряс чудовищный удар, будто некий великан с размаху саданул дубиной в крышу, словно в барабан. Что-то с шумом рухнуло на мостовую, окошко, выбитое веткой, заблестело зубьями осколков, с подоконника закапала вода. Рудольф и Жуга переглянулись и опрометью бросились к двери.

Выл ветер. Мокрой пеленой хлестал косой осенний дождь. Старое дерево, ещё недавно росшее у дома, рухнуло, разворотив корнями мостовую и едва не порушив дом.

– Это был самый старый тополь в Лиссе, – невпопад сказал Рудольф.

Жуга помедлил, отступил от дверей и привстал на цыпочки, пытаясь бросить взгляд на крышу. Памятуя, какой силы был удар, травник рассчитывал обнаружить там по меньшей мере дыру, но, к его удивленью, таковой не оказалось. И вообще, вся черепица выглядела целой и лежала, где ей полагалось лежать, блестела под дождём как новая. Стены тоже, вроде, не пострадали. Единственным произведённым разрушением оказалось разбитое окно.

– Умели строить раньше… – покачав головой, пробормотал он и, слегка пошатываясь, направился обратно в дом. Рудольф, вооружившись топором, уже отсёк злосчастную ветку и теперь затворял ставни. – Завтра стекольщику скажу.

– Зачем деньги тратить? – возразил Рудольф. – Досками забьём.

– Всё лучше, чем лишние свечи жечь.

Телли был внизу.

– Что стряслось? – вопросил он. – Я чуть со страху не загнулся. Что это было?

– Дерево упало.

– Ой-ёй… Крышу пробило, да?

– Нет. Иди спать.

Жуга посмотрел мальчишке вслед, опустил глаза. Взгляд его упал на черепки цветочного горшка, и травник помрачнел лицом.

– Везёт нам на поломанные деревья, – словно прочтя его мысли, сказал подошедший Рудольф. – Может, потому я вас в дом к себе пускать и не хотел, боялся – вдруг опять всё повторится. Не зря, выходит, боялся.

Травник медленно кивнул:

– Выходит, что не зря.

Соломенный лис

«Выдернул бы ты у себя один волосок, если бы это могло помочь миру?»

Циньцзы

Утром следующего дня Бликса пришёл в себя, и Телли, который принёс ему питье, сразу позвал Жугу.

– А, это ты, – лудильщик слабо улыбнулся, завидев травника. – Здорово, Лис соломенный. А я-то думаю, кто меня так мастерски заштопал… Где я? У Рудольфа?

– Привет, Бликса, – Жуга кивнул, присел на край кровати, бесцеремонно задрал одеяло и осмотрел повязки на его ногах. Бликса тоже потянулся глянуть, но травник жестом остановил его: – Смотреть не советую. И вставать пока тоже не надо.

– Ну, ты даёшь! – возмутился тот. – А если по делу?

– Придумаем что-нибудь, не дёргайся. Что ты, в горшок не попадёшь, что ли?

Бликса хмыкнул, потёр подбородок и только теперь заметил, что рука его тоже в бинтах. Несколько мгновений он молча разглядывал плотный белый кокон, затем поднял взгляд на травника.

– Она меня… сильно погрызла? – голос его дрогнул.

– Суховязки целы, остальное заживёт. Вот, выпей лучше.

Бликса послушно глотнул из кружки и поморщился.

– Фу, гадость какая… Неужто нет чего получше?

– Пока не поправишься, я буду решать, что тебе пить, – оборвал его травник, и Бликса, давясь, осушил кружку до дна. Откинулся на подушку.

– Я, наверно, всю кровать кровью заляпал, – он вновь неловко заглянул под одеяло. – Чёрт-те что… Это ты меня подобрал на улице?

– Я и Людвиг. Стражник, у ворот который.

– А, знаю его. Дочка его раз мне кастрюлю вынесла лудить, а я возьми да ущипни её за это самое… В смысле дочку, а не кастрюлю. А тут и он идёт! Ка-ак хрясь меня алебардой по хребту…

– Собаку ты хорошо разглядел?

– Куда уж лучше! – раненого передёрнуло. – Эй, полегче! Моя нога-то, всё-таки… Разглядел, а как же. Вот такенная скотина, – Бликса показал рукой от пола. – Чёрная, мокрая, зенки – во! – как блюдца чайные. Набросилась, глаза горят, ужасть! Только и успел ей в харю ткнуть паяльником: подмяла – и ну рвать. Больше ни хрена не помню. Думал, всё – капут пришёл, ан нет. Это что ж получается, как ни крути, я твой должник теперь? Слышь, Лис?

– Слышу, – травник сосредоточенно ощупывал правую ногу лудильщика ниже колена. – С долгами как-нибудь потом разберёмся. Так тоже больно?

– Терпимо…

– Значит, говоришь, просто так набросилась?

– Собака-то? Ну, да. Сижу я, значит, никого не трогаю, а она как выскочит, жаровню опрокинула… Слышь, Лис, а струмент, струмент-то мой где?

– Бросили. Не до того было.

– Как не до того? Как это не до того? Ах, чёрт… – Бликса суматошно подскочил и, сражённый болью, повалился на подушки. Закусил губу. – Куда я без него?

– Что-нибудь придумаем, – сказал Жуга и встал. – Короче, так: лежи смирно, если что, кричи, я накажу, чтоб мальчишка поблизости был. Тил его звать. Он же тебе и ноги перевяжет. Руку не трогай – сжёг ты руку. Ею я потом займусь.

И с этими словами травник поспешил к двери, ибо на улице уже скрипели колёса марковской бочки.

– Эй, вы! Алхимики чёртовы! Отравители посиневшие! – вопил в своей обычной манере водовоз, катя на них бочку меж разобранных завалов. – Воду брать сегодня будете или как? Ой, мать… Это чего тут у вас?

Упавший тополь почти перекрыл проезд, дверь едва открывалась. Лошадь Марка с меланхолическим спокойствием остановилась у поверженного дерева и дальше идти не намеревалась. Травник мимоходом сделал в памяти пометку – нанять кого-нибудь, чтоб разрубили тополь на дрова или хотя бы оттащили прочь. Пока Марк, ругаясь и пыхтя, таскал воду в дом, Жуга наставлял Телли, как в его отсутствие ухаживать за раненым.

– Возьмёшь свежих бинтов и тысячелистника – вон ту зелёную кашу в банке, видишь? Смажешь ею раны, перевяжешь наново. Смотри, чтобы узлом не закрутило. Туго тоже не завязывай – не бегать, не слетит… Так. Что ещё? А, да. Старые бинты – в бадью и замочи в сортире. Только воду не грей, а то кровь не отстирается. Всё понял?

– Всё, – кивнул тот. Помедлил и всё-таки задал вопрос, который, похоже, не давал ему покоя всю ночь: – Слышь, Жуга, а этот парень, что, так и будет теперь с нитками в ноге ходить?

– Выдернем потом.

– А ловко ты вчера его! Научишь меня одной рукой узлы вязать?

– Научу.

– А ты куда?

– А у меня дела. Я вечером вернусь. Дверь никому не открывай. И Рудольфу скажи, чтоб не открывал.

– А дверь-то чего?

– На всякий случай.

* * *

В надежде узнать хоть что-то о событиях вчерашней ночи, Жуга вознамерился пройтись по кабакам. Начать решил с «Сухого Вяза», о чём вскоре пожалел – публика там собиралась важная, богатая и большей частью не из местных. Кто и кого задрал на улице, их интересовало меньше всего. Разговоры промеж них шли всё больше про рыбу, про цены на рынке, про мародёров на дорогах и домашние дела. На рыжего нескладного парня в простецком кожухе и мятых штанах, заляпанных чем-то подозрительно бурым, посматривали косо. Без толку просадив пять менок, травник направился в «Синего Дракона», а оттуда – в «Башмаки».

– А, здорово, рыжий! – Томас улыбнулся, и на Жугу повеяло чесночным перегаром. – Давно тебя не видно было. Как делишки?

– Помаленьку.

– Выпьешь?

– Маленькую кружку.

Корчмарь склонился над бочонком.

– Слыхал я, будто лавку ты держишь теперь?

– Угу.

– И то, – одобрил Томас. – А чем торгуешь?

– Травами лечу.

– Эва! А случаем, не у Рудольфа?

– У него.

Кабатчик звонко шлёпнул себя по лысине:

– Так стал’быть, ты и есть тот соломенный Лис! А я гадал, кто такой…

– Какой ещё, к чёрту, соломенный Лис? – ответил