I
Счастлив, кто испытал
Прогулки зимней сладость
Кн. Вяземский
«Мороз и солнце! день чудесный.
Еще ты дремлешь, друг прелестный?»
С сияющим лицом и пушкинскими строками князь Павел Сергеевич Муранов вошел в комнату своей невесты февральским утром.
Князь Муранов давно уже очаровал и невесту, и все ее семейство до того, что дата свадьбы была назначена на будущую неделю. Но он продолжал, в отличие от других нынешних женихов, делать различные приятные вещи и оказывать знаки внимания и невесте, и всем ее родственникам. Объяснялось это тем, что Павел Сергеевич не чаял души в своей будущей супруге.
А княжна Евдокия Николаевна Озерова была достойна любви этого благородного молодого человека, прежде всего потому, что любила его взаимно. Кроме того, она была хороша собой, прекрасно воспитана, обладала живым и пылким умом и, что самое удивительное для уездной барышни, имела глубокие познания в области словесности и изящных искусств, достойные светских салонов Петербурга.
Она давно мечтала о замужестве — с тех пор, как полюбила князя Павла. Найдя в вещах маменьки ее старый чепец и спрятав в своей комнате, княжна нередко примеряла его перед зеркалом, представляя себя замужней дамой, княгиней Евдокией Николаевной Мурановой.
За неделю до свадьбы Павел Сергеевич пригласил семью будущей жены в свое имение.
Евдокия приехала налегке, за два дня до остальных, собиравших приданое и другие вещи, и была вверена покровительству Веры Федоровны Загряжской, тетушки своего жениха.
Додо, как называли княжну в семействе, уже не дремала, но сидела в креслах с очередною книгой из библиотеки князя.
— Все читаешь? Кому на этот раз я обязан твоим опозданием к завтраку? — не всерьез сердился князь.
— Прости, Поль. Это «Северные цветы» на нынешний год. Меня поразила одна новелла.
— Chere amie, давай после о новелле. Тетушка не любит, когда завтрак задерживают. К тому же, после него я хотел бы позвать тебя на прогулку — нам пора осмотреть владения, которые скоро станут и твоими.
— Я подойду через минуту, — кивнула Евдокия, торопясь по привычке оставить закладку в альманахе. Но это было ни к чему — «Последний квартет Бетховена» она не смогла бы забыть.
Евдокия воспитывалась в любви к музыке — ее маменька, в молодости державшая свой салон в Петербурге, сперва сама занималась с детьми пением и фортепиано, а после старательно подбирала толковых учителей. Среди детских воспоминаний княжны были музыкальные альбомы с нотами и изображениями композиторов, которые отец выписывал из Германии.
Портрет Бетховена висел в кабинете для музыкальных занятий, над фортепиано; его строгий взор из-под густых бровей был призван уберегать юных Озеровых от лени и озорства, и потому Евдокии он всегда казался каким-то грозным, иногда даже пугал ее. Но теперь она узнала вдруг другого Бетховена — то был живой, несчастный, страдающий человек. Евдокия и представить себе не могла, что такой прославленный композитор мог закончить свои дни в нищете и безвестности. Но автор новеллы не это считал главным — он говорил о какой-то загадочной пропасти между мыслью и выраженьем, о тайне творчества. Княжна не все поняла, но прониклась голосом сочинителя: ей слышалось в нем будто что-то знакомое и, в то же время, волнующе новое. Евдокия думала, что говорить с этим человеком, было бы, наверно, так же интересно, как с маменькою, и так же легко, как с другом Евгением. В тайне она давно мечтала, как после замужества приедет в Петербург и будет представлена своим любимым поэтам и писателям: Вяземскому, Дельвигу, Языкову, а вдруг даже самим Жуковскому и Пушкину? Но «Последний квартет Бетховена» был подписан таинственным сочетанием букв «Ь,Ъ,Й» и узнать по нему автора не представлялось возможным. Это обстоятельство еще сильнее питало воображение Евдокии и волновало ее ум.
Через некоторое время во двор вышел молодой человек в енотовой шубе и боливаре. Он держал под руку девушку, чьи пальто и шляпка были отделаны собольим мехом. Во дворе стоял возок, полностью готовый к поездке. Лицо молодого человека было сосредоточено, как будто он хотел что-то вспомнить. Затем оно прояснилось, и Павел начал декламировать:
«Покинем, милый друг, темницы мрачный кров!
Красивый выходец кипящих табунов,
Ревнуя на бегу с крылатоногой ланью,
Топоча хрупкий снег, нас по полю помчит.
(Павел помог княжне усесться и сам забрался в сани)
Украшен твой наряд лесов сибирских данью,
И соболь на тебе чернеет и блестит.
(«Как кстати», — улыбнулась Евдокия.)
Презрев мороза гнев и тщетные угрозы,
Румяных щек твоих свежей алеют розы,
И лилия свежей белеет на челе.
Как лучшая весна, как лучшей жизни младость
Ты улыбаешься утешенной земле,
(сани неторопливо покатились).
О пламенный восторг! В душе блеснула радость,
Как искры яркие на снежном хрустале.
Счастлив, кто испытал прогулки зимней сладость!
Кто в тесноте саней с красавицей младой,
Ревнивых не боясь, сидел рука с рукой…
(здесь князь позволил себе заменить и опустить некоторые слова в оригинале стихотворения, сочтя их излишнею вольностью)
Как вьюга легкая их окрыленный бег,
Браздами ровными прорезывая снег
И, ярким облаком с земли его взвевая,
Сребристой пылию окидывает их.
Стеснилось время им в один крылатый миг.
По жизни так скользит горячность молодая,
И жить торопиться, и чувствовать спешит!
Напрасно прихотям вверяется различным,
Вдаль увлекаема желаньем безграничным,
Пристанища себе она нигде не зрит».
— «Первый снег» князя Вяземского! Это же мое любимое стихотворение, — воскликнула Евдокия.
— Я знал, что тебе понравится.
— Что же, Павел, ты решил устроить сегодня день поэзии? — шутливо спросила княжна.
— Я просто знаю, что ты любишь стихи, и могу хоть каждый день их читать тебе. Сейчас я подумал, — задумчиво начал князь, — что завтра неплохо было бы съездить на охоту. Ведь сегодня вечером приедет твоя семья, и если бы твои отец и брат оказали мне честь, присоединившись ко мне…
— Папенька и Миша будут рады отправиться с тобой, а что до papa, он просто замечательный охотник.
— Если это так, — обрадовался Павел, — то завтра мы поохотимся, а со следующего дня займемся приготовлениями к свадьбе. Ты согласна?
— Конечно, — ответила княжна.
Сани медленно ехали по свежевыпавшему снегу, вокруг стояли мохнатые ели и тонкие, почти прозрачные березы, вдали виднелась замерзшая река. Евдокия в упоении оглядывалась по сторонам, наслаждаясь вниманием жениха, своею ролью невесты и на время позабыв о взволновавшей ее новелле из «Северных цветов».
