УДК 821.161.1-312.9

ББК 84(2Рос=Рус)

Х 89

Храмкова М.

Ген химеры. Книга первая : [для ст. шк. возраста] / Мария Храмкова ; ил. Д. Нарожный . — М. : Абрикобукс, 2021. — 384 с. : ил. — (Химеры).

ISBN 978-5-6045289-9-0

После глобальной войны население Земли значительно сократилось. Изменилась политическая карта мира, а расы и национальности перемешались. Генетические изменения привели к появлению особых людей. «Одаренные» — так стали называть тех, кто мог видеть мир иначе, мог изменять его. Одаренные изолировались на скрытом от глаз Острове в Мировом океане, где вместе с себе подобными совершали открытия и двигали науку вперед.

А на Большой земле, в городе-государстве Метрополь, власть оказалась в руках протектория — беспощадного тоталитарного органа управления. Чтобы избежать стычек между одаренными и обычными людьми, служители протектория жестко поделили всех на две возрастные группы.

К Первому классу относятся дети до шестнадцати лет, обладающие сверхспособностями. Они пользуются привилегиями общества, властью, богатством и неприкосновенностью. Тогда как Второй класс — взрослые, лишенные дара, — практически не имеет прав.

Ойтуш и Сати из разных классов осмелились полюбить друг друга, зная, что уже только за это всевидящий протекторий карает смертью. Но, к счастью, они не первые, кто бросил вызов сверхдержаве.

Книгу Марии Храмковой в жанре киберпанк проиллюстрировал художник Дмитрий Нарожный.

© Мария Храмкова, 2020

© Дмитрий Нарожный, 2020

© ООО «Издательство «Абрикос», 2020

ГЛАВА 1.
Метрополь

Ойтуш слышал, как шумит море. Волны неспешно накатывали на берег, поглощая гальку. Вдалеке море было не отличить от неба, как ни смотри туда, где должна быть линия горизонта. Невозможно понять, вечер сейчас или утро, ведь в этих краях — он точно знал — не бывает ни приливов, ни отливов.

Рядом с ним была девушка. Ее фиолетовые волосы развевались на ветру, и лица за ними было не видно. Зато сразу становилось понятно, что она ждет ребенка.

Кровь запульсировала в виске: пора просыпаться.

Больше всего на свете Ойтуш хотел сейчас остаться в своем сне. Там, где низкие темно-синие облака, наполненные дождем, — они вовсе не угнетают, а, наоборот, успокаивают. Где шелестит галька, съедаемая серыми волнами, и соленый воздух хочется вдыхать полной грудью. Там, где им с Сати больше не нужно убегать и прятаться.

Пульсация перерастает в надоедливую боль — прошло ровно семь часов, отведенных ему на сон. Мозговой таймер невозможно перепрограммировать.

Сновидение отступает, и на смену свежести моря приходит затхлость химического склада. Кто-то другой, возможно, и не войдет сюда без защитного костюма, но для Ойтуша это дом. Снятый за небольшую плату отсек заброшенного склада отравляющих веществ, над которым проходит ветка метро. Грязно, сыро, капает с потолка, зато нет камер видеонаблюдения. Идеальное место для тех, кто скрывается от протектория.

Снова разряд боли, на этот раз уже сильнее. Выпростав руку из-под одеяла, Ойтуш находит висок и десять раз постукивает по нему пальцем, мысленно считая от десяти до одного. Только так можно отключить эту дрянь в мозгу: убедить ее, что ты действительно проснулся и уже можешь считать и выполнять простые движения.

«Доброе утро, Ойтуш Эвери», — произносит негромкий голос в его голове.

— Да уж, доброе — не то слово, — отвечает Ойтуш, зная, что его все равно никто не услышит.

«Сегодня четверг, 2 апреля 2209 года. В Метрополе ожидается пасмурная погода, осадки в виде снега и дождя. Однако служба метеоконтроля обещает, что разгонит тучи к полудню…»

Чипы, которые вживляют всем гражданам старше шестнадцати, умеют не только по-садистски будить, но и сообщать последние новости. К сожалению, звук, в отличие от таймера, отключить нельзя.

Сати, как всегда, ушла очень рано, оставив после себя смятую подушку, а на столе — остатки вчерашнего ужина. Ойтуш все время задавался вопросом: сколько еще она будет подкармливать его — таскать обеды из своей школьной столовой? Рано или поздно кто-нибудь из интуитов заметит, что маленькая хрупкая девочка берет супа и жаркого куда больше, чем остальные. Тогда не избежать проблем.

Сати. Та самая девушка из сна Ойтуша… вот только сейчас ей всего пятнадцать. Они принадлежат к разным социальным классам, и по закону им запрещено быть вместе. Она — Первый, элитный класс, на который общество возлагает большие надежды, а он — Второй, рабочий класс, обладающий куда меньшими правами и возможностями. Да, через год их классы сравняются, но сегодня Ойтуша могут расстрелять даже за то, что он просто держит ее за руку.

«Температура вашего тела составляет тридцать восемь градусов Цельсия. Самочувствие оценивается как четыре из десяти. Рекомендуется срочно пройти обследование на дот-вирус», — продолжало вещать «радио».

Дрожащими руками он наливает воду в стакан. Мутная, с желтоватыми хлопьями, но другой здесь не достать. Пытается сделать глоток, но ком в горле не позволяет. Ойтуш заходится сиплым кашлем, брызгают слезы, на лбу выступают бисеринки пота.

Боли, ломота во всем теле, слишком яркие сны — пора было признаться самому себе, что он подхватил-таки дот-вирус. Тот самый. Десять лет назад страшная эпидемия унеслатысячи жизней. До сих пор непонятно, что стало ее причиной — злой рок или же случайно созданное учеными смертельное оружие. Человечество думало, что раз и навсегда победило рак, выделив группу вирусов, способных атаковать опухоль. Но эти вирусы слишком быстро мутировали. Вместо волшебного лекарства от рака люди получили молниеносно распространившуюся заразу, вызывающую сначала что-то похожее на грипп с очень высокой температурой и причудливыми галлюцинациями, а позже — отказ почек, печени и легких. Люди задыхались, все время видя красочные сны.

Какое там обследование, пора вставать в очередь за сывороткой, и как можно скорее. Хорошо, если удастся получить иммуноглобулины хотя бы через неделю, — может, до этого времени он как-нибудь дотянет.

Две таблетки экстазина летят в рот вместе с неразогретыми остатками ужина. Теперь половину рабочего дня он точно осилит. Сати категорически против экстазина — пристраститься к нему легче легкого. Но Ойтуш просто не может не выйти сегодня на работу. Впрочем, как и в любой другой день: граждане Второго класса вообще не вольны выбирать себе распорядок дня.

Подумать только, Ойтушу Эвери всего двадцать — тот возраст, когда ставишь перед собой осознанные цели, когда уже есть опыт, но еще не утрачена способность мечтать. Будь он здоров и силен, имей он одаренность, вполне возможно, он сделал бы что-то грандиозное, может, вообще изменил бы мир.

Но нет, ему не повезло.

Считается, что одаренность проявляет себя до шестнадцати лет, именно поэтому детей принято чуть ли не на руках носить. Любой ребенок — потенциальный одаренный, а значит, тот, за кем стоит будущее этого чудом уцелевшего мира. Прекрасно оборудованные школы, высокая стипендия, здоровое питание, лучшие врачи, тренеры, массажисты, множество привилегий, прав и особых возможностей — все это включено в понятие «Первый класс».

Ойтуш тоже когда-то был в Первом классе. Он иногда вспоминал то время, когда, как и сверстники, считал себя пупом земли. Это была веселая и беззаботная жизнь, в которой слова «нельзя» попросту не существовало. Но все хорошее закончилось: не найдя в парне ни грамма одаренности, протекторий постановил вживить в его мозг чип. Так из Первого класса он переместился во Второй.

Тем не менее все могло быть гораздо хуже. Ойтуш мог никогда не встретить Сати.

Закинув упаковку с экстазином во внутренний карман старого пальто, он покинул химический склад и вышел под мокрый снег. Над спальными районами Метрополя облака практически никогда не разгоняли, и из-за тяжелых туч, нависавших над домами-муравейниками, день было почти не отличить от ночи, особенно в межсезонье. Миновав с десяток казино с неисправными, но зато очень яркими светодиодными вывесками, Ойтуш по привычке пробежался глазами по аптечным киоскам. Почти на каждом у него на пути висело: «Сыворотки нет и не будет» или «Только для Первого класса». Город охватывала новая волна эпидемии дот-вируса, а значит, совсем скоро в морге будет работы выше головы.

Послышался низкий гул. Должно быть, где-то там, над облаками, в тысячах километров от Метрополя, пролетал глайдер. Однажды Ойтуш видел его вблизи: серебристый корпус с острыми крыльями, а на брюхе — лавровый венок, известный всему миру как символ одаренности. Глайдер перевозил одаренных на Остров, туда, куда Ойтушу было никогдане попасть. Парень замер и жадно уставился в небо, где скоро стало не видно ничего, кроме низких красновато-коричневых туч. Звук с каждой секундой удалялся, и сердце Ойтуша сжалось от той самой невыносимой тоски, которая бывает всякий раз, когда ты приближаешься к чуду, а потом упускаешь его безвозвратно.

Надо было спешить на работу. Стараясь больше не думать о глайдере, он пошел к метро.

* * *

В городском морге Ойтуш считался уже опытным специалистом. В шестнадцать он был распределен в сферу медицины, которая, по мнению протектория, подходила ему больше всего. Ойтуш был абсолютно согласен, он учился с удовольствием и уже представлял, как будет работать врачом. Но из-за одной истории на четвертом курсе медакадемии его отчислили и прислали сюда.

Работа была конвейерной. Ровно в восемь, облачившись в хирургический костюм, надев маску и пластиковые очки, Ойтуш заступал на рабочее место. В его обязанности входил прием тел, первичная обработка, изъятие органов. Ему было где оттачивать хирургические навыки.

А дальше — маркировка пакетов с изъятым материалом и передача их в отдел переработки. В Метрополе ничего не пропадало, даже из волос делали парики и какие-то украшения — Ойтуш не горел желанием вдаваться в детали.

Сегодняшний день обещал стать одним из многих: неприятный рутинный труд, воспоминания о котором побыстрее хочется выкинуть из головы по дороге домой.

Едва Ойтуш переступил порог «холодного цеха» — так назывался его отдел морга, — как над одним из грузовых лифтов загорелась лампочка.

— Ого, рано сегодня, — бойко произнес низенький мужчина в возрасте, работавший за соседним столом.

— Так лекарство в городе закончилось, Риши, — ответили ему. — Сегодня нам будет не продохнуть.

— Давай этого я возьму, — сказал Риши, с энтузиазмом затаскивая на стол тело в полиэтиленовом пакете. — О, дама. Люблю, когда утро начинается с прекрасного.

В отделе давно сложилось негласное мнение, что Риши не совсем здоров психически: ну кто еще мог работать здесь с таким почти неприкрытым удовольствием? Он приходил на службу раньше всех, уходил последним и не брезговал самой грязной работой. Однако с этим крепким стариком было о чем поболтать, несмотря на все его странности.

На обработку тела у Ойтуша уходило обычно около сорока минут. На запястье у всех мертвых была отметка с временем и причиной смерти. Для большинства граждан Второго класса эта причина обозначалась весьма приблизительно, ну разве что кроме тех, кто занимал высокие должности. Люди умирали от голода, инфекций, переохлаждения, травм на производстве и очень редко — от старости. Опыт стариков не ценился, для государства они были балластом — теми, кто уже не может полноценно работать, но все еще продолжает есть и занимать в городе какое-нибудь жилище.

— Ойтуш, возьмешь малыша? — спросил один из коллег, наполовину сдвинув с лица одноразовую маску. — Тут ювелирная работа нужна.

— Что, действительно Первый класс? — с сомнением произнес Ойтуш, подходя к соседнему столу. На нем лежал подросток с изумрудными волосами.

— Сейчас посмотрим, — сказал Эдмундс, убирая с виска парня пряди волос. — Чип вживлен, — констатировал он, заметив тонкий шрам.

— Ну надо же… а выглядит лет на тринадцать, — с горечью произнес Риши.

Представители Первого класса — нечастые гости в морге. Правительство бережет их. Но, по сути, чем вот такой семнадцатилетний парень отличается от тех, кто годом моложе? Неужели одаренность, это свойство воспринимать мир не так, как все остальные, должна определять, кому жить, а кому умереть?

— Да, я возьму его, — сухо сказал Ойтуш.

На белоснежной коже парня были следы побоев, как старые, так и совсем свежие. Время смерти: 05:32. Причина смерти: не указана.

Все это было как-то странно. Цвет волос, макияж и при этом — множественные раны… Неприятная догадка закралась в голову Ойтуша, и он принялся внимательно осматривать тело.

Так и есть. Вот и штамп корпорации.

— Это сиделка, парни, — сказал он.

В отделе повисло молчание: можно было только догадываться, какой была жизнь у этого парня.

Сиделки, или живые игрушки, — это красивые юноши и девушки из Второго класса, которых богатые семьи нанимают для своих детей. Каждая из сиделок получает препарат, подавляющий желания и волю, делающий их терпеливыми и покорными. В Метрополе существует несколько крупных корпораций, предоставляющих желающим сиделок за большие деньги. По закону корпорация должна контролировать здоровье и безопасность своего товара, но, по сути, бизнес есть бизнес. Чем больше ты заплатишь, тем больше тебе позволено.

Маленькие дети часто бывают жестоки, а дети богатых родителей и вовсе не знают границ. Кому, как не Ойтушу, было знать, как складывались судьбы сиделок.

Но самым печальным было то, что некоторые люди добровольно заключали контракты с корпорациями. Причины были совершенно разными: куча кредитов, нищета, в которой увязли твои родные, проблемы с законом… Пособие, выплачиваемое сиделкам, могло годами кормить целую семью. Вот только сами «игрушки» долго не жили. В основном из-за тех самых препаратов, которые они обязаны были принимать по договору. Ну, или погибали от ран, как этот зеленоволосый парень.

В морге Ойтуш успел многое повидать. Он думал, что научился быть хладнокровным, но такие вот жестокие и нелепые смерти просто выбивали из колеи. К окончанию своей «ювелирной работы» он чувствовал себя совершенно опустошенным. Благо что писк наручных часов возвестил о начале обеденного перерыва.

На обед отпускалось всего полчаса. На ходу стаскивая хирургический костюм, Ойтуш двинулся к лестнице: обед обедом, но у него были дела поважнее.

* * *

Пищеблок, совмещенный с обеденным залом, находился на нулевом этаже. Длинные металлические столы, низкие потолки и вечный тяжелый запах не сильно способствовали аппетиту, но за год работы Ойтуш успел привыкнуть. Точнее, научился отключаться от всего окружающего и концентрироваться лишь на том, что предстояло сделать.

У многих Вторых, в том числе и у работников морга, можно было заметить этот взгляд: отрешенный, пустой; в нем никогда не пылал огонь. У тех, кто всю жизнь имеет дело с рутиной — а среди Второго класса таких большинство, — глаза перестают сиять даже в какие-нибудь приятные моменты, которые у всех хоть изредка, но бывают. Почти как накачанная снотворным сиделка, ты медленно плывешь в тихих застойных водах своих мыслей. Каким бы ярким ты ни был в детстве, рутина и однообразие со временем сделают свое дело.

Но что касалось Ойтуша, то он знал: пока в его жизни есть Сати, огонь в его глазах погасить будет очень трудно.

Взяв поднос с едой, он расположился рядом с коллегами. В отделе Ойтуш был куда моложе всех остальных: его ровесников в Метрополе чаще использовали для тяжелого физического труда. Ойтуш старался не думать о том, что в морге он останется до конца жизни — ему не дадут поменять работу, хотя и будут кормить сказками про «светлое будущее».

На обед сегодня были недоваренные макароны с липкими кусочками соевого мяса и холодная протеиновая баланда. Никто не заботился о том, чтобы еда была вкусной, — лишь бы была сытной, чтобы работники не падали в голодные обмороки. Глядя, как Эдмундс и Риши с аппетитом уплетают дармовые харчи, Ойтуш с неохотой ковырялся в своей тарелке. Последние полгода он лишь для вида ходил на обед.

Однажды он совершенно случайно наткнулся на запасной выход, лишенный камер наблюдения. С тех пор каждый рабочий день, ровно в полдень, Сати приходила повидаться с ним. Минут на десять, не больше, но это драгоценное время было для них настоящим сокровищем. А еще Сати приносила ему обед из школы: свежие овощи, мясо, зелень. Нужно ли говорить, что разница между школьным меню и тем, что полагалось работникам морга, была колоссальной?

Закончив ковырять остывшие макароны, Ойтуш ленивым шагом вышел из столовой, стараясь не привлекать к себе излишнего внимания. Миновав несколько коридоров и лестничных пролетов, он очутился в подсобке под лестницей. Сырость и полумрак, царившие в этой кладовке, странным образом успокаивали, давали ощущение надежности и безопасности.

Ждать пришлось недолго. Тихонько скрипнула дверь черного хода, и маленькая фигурка в надвинутом на лицо черном капюшоне осторожно проникла в здание морга.

— Кхе-кхе, — еле слышно подал голос Ойтуш. Если бы протекторий узнал, что Сати ходит сюда, и тем более носит ему еду, Ойтуша неминуемо ждала бы смерть. Вот почему с мерами предосторожности им было сложно перестараться.

— Привет, — шепотом произнесла девушка, легонько ступая в темноту подсобки.

Не говоря ни слова, Ойтуш взял ее лицо в ладони и нежно поцеловал куда-то в область носа.

— Опоздание на две минуты, мисс Лаллеман, — шутливым тоном произнес он и постучал по циферблату своих рабочих часов. — Лишаю вас десерта.

Сквозь полумрак Ойтуш видел, как она скорчила уморительную гримасу, оценив насмешку над строгим школьным режимом.

— Смотри, что я принесла тебе, — торопливо сказала она и, поставив рюкзак на пол, принялась вынимать контейнеры с котлетами и салатом, а Ойтуш не мог оторвать глаз от ее миниатюрных и таких проворных пальцев.

Сати никогда не рассказывала о своих родителях. Она ничего не помнила о них, точно так же, как Ойтуш не помнил своих маму и папу. Это было не таким уж редким явлением в Метрополе. Вероятнее всего, Сати родилась в семье одаренных, а ее генетический код был изменен еще до рождения. Иногда на улицах города можно было встретить людей с шестью пальцами, разноцветными глазами или причудливыми родимыми пятнами — все это были результаты каких-то экспериментов. В сравнении с такими мутантами у Сати была обычная внешность, если не считать фиолетового цвета волос.

У того мальчика тоже были странные волосы… Вспомнив подростка, Ойтуш тяжело вздохнул.

— Ты чего? — насторожилась Сати — она удивительно тонко чувствовала перемены в его настроении.

— К нам сегодня привезли сиделку. Смерть… такая нелепая, — в последний момент Ойтуш решил обойтись без подробностей.

— Само их существование сплошная нелепица, — покачала головой Сати.

Больше об этом и нечего было сказать. Ойтуш молча принялся за обед.

— Мне пора идти, — с сожалением вздохнула Сати. Десять минут, как всегда, пролетели.

— Угу, — кивнул Ойтуш, сминая фольгу, в которой только что была запеченная картошка с мясом. — Спасибо за обед, Мелкая.

Мелкая. Потребовалось несколько лет, чтобы Сати перестала обижаться на это прозвище, которое так легко дал ей Ойтуш.

— Сколько еще уроков сегодня?

— Математика, пратолингва, анатомия, — перечисляла Сати. — Вечером две тренировки по кэндо.

Услышав про кэндо, Ойтуш схватил швабру, стоявшую в углу подсобки, и с невероятно серьезным лицом изобразил несколько атак.

— Дурак, — смеясь, сказала Сати, глядя, как он размахивает палкой, пародируя фехтовальщиков.

Улыбнувшись, Ойтуш отставил швабру и крепко обнял девушку.

— Я просто рад, что ты учишься постоять за себя, — прошептал он ей на ушко.

Прижавшись к нему, Сати в который раз подумала, до чего же он худой. Она чувствовала сквозь одежду его выступающие ребра. Стиснув зубы, она пообещала себе, что вечером прихватит ему из школы двойной ужин.

За работу в морге с утра до вечера платили какую-никакую зарплату. Но она была в пять раз меньше пособия, которое получала Сати, просто являясь гражданином Первого класса. И тем не менее Ойтуш, этот упрямец, настоял на том, чтобы лично оплачивать аренду их жилья. От денег Сати он открещивался, все время повторяя, чтобы она тратила их «на себя»: покупала красивую одежду, косметику, всегда была сыта и ни в чем не нуждалась.

Но Сати не могла даже подумать о том, чтобы купить себе очередное платье или помаду, зная, что ее единственный друг страдает от голода. С огромным трудом она добилась, чтобы он позволил носить ему обеды на работу. При всем богатстве Метрополя найти натуральные продукты в магазинах было непросто, а в школы всегда шло только самое лучшее. Сати таскала для Ойтуша все, что могла, и, хотя он и ругал ее за слишком большой риск, постоянно видела благодарность в его глазах.

Но была и другая, более серьезная статья расходов. Она отнимала львиную долю бюджета Сати. Девушка снимала роскошную квартиру в престижном районе Метрополя, просто ради того, чтобы не отличаться от других гражданок Первого класса и не привлекать лишний раз внимания служителей протектория. Пару раз в месяц ей приходилось ночевать там, чтобы не вызвать никаких подозрений у соседей, но настоящий дом Сати всегда был рядом с Ойтушем.

— Ну, беги, — ласково сказал он. Сати потянулась к его губам за поцелуем, но Ойтуш, как всегда, мягко отстранился.

«Единственный друг»… Конечно, они друг для друга были гораздо большим, если решили жить под одной крышей даже под угрозой смерти. И все же Ойтуш не мог позволить себе преодолеть то расстояние, что разделяло их. Всего-то пять лет! Сати знала, что бесконечно дорога ему, видела нежность в карих глазах, когда он смотрел на нее, и рассеянную улыбку, что иной раз блуждала по его лицу. Но все же она была для Ойтуша «мелкой», ребенком. Хотя по законам, действовавшим в Метрополе, у нее было куда больше прав и возможностей, чем у него.

— Постой-ка, что у тебя с глазами? — вдруг спросила Сати, когда они вышли из полумрака на лестницу.

— А что?

После приема экстазина зрачки Ойтуша все еще были расширенными даже при ярком свете. Подойдя ближе, девушка проворным движением вытащила упаковку таблеток из его внутреннего кармана.

— Ты обещал мне, что не будешь их пить, — в голосе Сати он услышал разочарование.

— Обещал, пока не подхватил дот-вирус. А без него, — Ойтуш осторожно выудил экстазин из цепких пальцев подруги, — мне было бы не встать сегодня на работу.

Суровая реальность жестоко бьет по самолюбию. На дворе время, когда не можешь сдержать слово, данное близкому человеку, потому что вынужден принимать стимуляторы, чтобы оставаться в живых еще один день.

— Я достану тебе сыворотку, — сверкнув глазами, произнесла Сати.

— Моя железная леди, — с мягкой полуулыбкой сказал Ойтуш. — Сыворотка в городе закончилась. А если что и осталось, то стоит нереальных денег.

— Лекарство будет, даю тебе слово. Потерпи хотя бы сутки, ладно?

Снова этот тон. Слепая вера в то, что весь мир вращается вокруг тебя. Перейдя в категорию Второго класса, Ойтуш быстро уяснил, что он не всемогущ, а вот Сати по-прежнему жила в плену этих общих детских иллюзий. В реальности же не имело значения, какой ты класс: в Метрополе все под колпаком у системы.

— Конечно, потерплю.

ГЛАВА 2.
Власть протектория

Вернувшись в школу, Сати первым делом пошла в душ. Надо было смыть с себя отвратный запах морга, а еще — немного прийти в себя. Раздевшись, она встала под упругие струи воды и закрыла глаза. В стенах школы за каждым из учеников велось наблюдение, доносы всячески приветствовались, и даже здесь, в душевой, Сати не могла позволить себе расстаться с маской беззаботной прилежной ученицы.

Вот вошла стайка девочек, и Сати отвернулась к стене. Она не стеснялась своей наготы — стыд быстро уходит, когда в моечной нет даже перегородок; просто не хотелось ни с кем разговаривать.

Быть гражданином Первого класса просто замечательно — ровно до тех пор, пока у тебя нет секретов от протектория. А если есть, то все твои права и привилегии быстро становятся прутьями золотой клетки.

Каждое утро, перед уроками, учащихся обследовали на дот-инфекции и другие социально опасные заболевания. Кроме того, на основе анализов для каждого ребенка составлялось индивидуальное меню на день. С одной стороны, неплохо, ты все время видел, как о тебе заботятся, но с другой стороны, все делалось для того, чтобы ты никогда не выходил из-под контроля.

День Сати Лаллеман был расписан по часам. Кроме уроков была обязательна спортивная секция на выбор и творческий кружок для формирования чувства прекрасного. Сати выбрала кэндо и флористику. Кэндо ей нравилось по большому счету из-за масок: можно расслабить мышцы лица и перестать растягивать рот в дурацкой приветливой улыбке. Флористика же проходила в большой школьной оранжерее, где росли редкие или совсем уничтоженные в годы Последней войны растения. Какие-то из них были восстановлены практически из одной клетки, например береза. Их было всего около ста во всем мире, и одну березку мэр Метрополя щедро подарил школе Сати.

14:52, урок пратолингвы. Сати почти задремала, когда сзади послышались сдавленные смешки. Она повернулась и увидела двух одноклассниц, с трудом сдерживающих смех. С одной из них Сати периодически общалась. Ее звали Катана, и она была из очень богатой и влиятельной в Метрополе семьи. Сати знала, что родители Катаны рвут на себе волосы из-за того, что их дочь не одаренная, но тут уж ничего не попишешь. Сколько бы денег ни было у тебя — одаренность либо есть в твоих генах, либо нет.

Увидев, что Сати смотрит на них, Катана кивнула в сторону мужской части класса. Ну да, разумеется. Лазарус Уик, эта звезда школы, в очередной раз решил устроить шоу. Из-под парты он управлял дроном «осой» — хитом в игровой индустрии для младшеклассников. К «осе» была прицеплена леска с крючком, а крючок уже успел воткнуться в подол юбки учительницы, миссис Саланден. Та стояла спиной к классу и писала на доске, а ее юбка с каждым движением Лазаруса приподнималась на сантиметр выше.

Скоро все вокруг Сати просто лежали от смеха. Миссис Саланден пользовалась слуховыми имплантатами и, несмотря на преклонный возраст, прекрасно слышала. Но ей не приходило в голову, что сейчас именно она — объект насмешек.

Сати тоже рассмеялась и показала Катане большой палец. Ни в коем случае нельзя было дать понять, что ты не одобряешь шуток звезды школы, иначе следующий розыгрыш устроят именно с тобой.

Когда подол юбки уже поднялся на опасную высоту, миссис Саланден почувствовала неладное. От позора ее спас Олли Бревик, скромный мальчик, который кинул в спину Лазаруса бумажный шарик. Лазарус отвлекся, на секунду потерял контроль над дроном, и «оса» уже под неудержимый хохот спикировала прямо в аквариум на учительском столе.

— Кто это сделал? — сердито спросила миссис Саланден и оглядела класс из-под очков.

— Я, конечно. — Лазарус Уик развалился на своем стуле и надменно скрестил руки на груди. Будь на его месте любой другой ученик, его ждал бы выговор, но только не Лазаруса.

— В следующий раз цельтесь точнее, мистер Уик, чтобы без брызг, — сказала учительница и отвернулась к доске. Класс продолжал угорать от смеха.

— Ага. Обязательно. — Лазарус теперь уничтожал глазами бедного Олли.

Сати почувствовала: от напряжения свело челюсти. Ей было жаль миссис Саланден, но оставалось только проглотить свою жалость, как учительница только что проглотила публичное унижение.

Лазарус Уик был одаренным. Математическим гением. По нему сохла не одна девчонка в их школе. Его будущее было предопределено, как и будущее других таких же, как он. Одаренных единицы, но именно ради них протекторий и затеял однажды эту веселую игру в Первый и Второй класс.

Из уроков истории Сати знала, как все началось. Последняя война унесла жизни семидесяти процентов населения планеты. Все наследие человечества оказалось под угрозой исчезновения. Осталось совсем мало сведений о том, как люди жили в довоенные годы, но ясно одно: мир тогда был совсем иным. Другие материки, другие моря и океаны, а разных стран, наверное, насчитывалось больше сотни.

Сразу после войны стали появляться одаренные. Некоторые из них могли управлять течением времени, другие — воздействовать на волю окружающих, третьих невозможно было обмануть или перехитрить: любого они видели насквозь и могли читать как открытую книгу. Эти самые ранние одаренные ни на что не претендовали — они вовсе не считали себя выше остальных и уж точно не стремились заполучить все блага уцелевшей цивилизации. Они были мудрыми первопроходцами, основавшими первое поселение, затерянное в Мировом океане.

Сегодня о нем знают все. Это место окрестили Островом, и именно туда мечтает попасть каждый ребенок, кого ни спроси. Даже Сати в свое время жила мечтой об Острове, пока не отбросила надежду найти в себе хоть каплю одаренности. Да, у нее были хорошие оценки, она никогда не болела, не пропускала учебу, имела живой ум и воображение, но ничего сверхъестественного в ней не было. Она уже знала, что через год ей, как и Ойтушу, вживят чип и прежняя жизнь закончится раз и навсегда.

Другое дело Кай — шестилетний гений, в три года получивший штамп лаврового венка. Он может нарисовать невероятно точный портрет любого человека, которого когда-либо видел. Или восьмилетняя Камала, которая с ходу расскажет о местонахождении любой пропавшей вещи. А семилетнего Лидо не случайно взяли в группу дознания: его невозможно обмануть. Он всегда знает, лжет человек или говорит правду. Таких, как Лидо, называют интуитами — одаренными, которые чувствуют других насквозь.

Будущее этих детей известно: в шестнадцать они улетят на Остров и присоединятся к группе таких же одаренных. Будут заниматься исследованиями и совершать научные открытия. Ну а всем остальным суждено будет остаться в Метрополе и распределиться туда, куда решит протекторий.

Кому-то с будущей профессией повезет больше, кому-то меньше. Кто-то станет работником умственного труда и, может, даже прославится, а кому-то всю жизнь придется вкалывать за станком или, как Ойтуш, за столом в морге.

Протекторий вкладывает огромные деньги во всех детей без исключения, но одаренность просыпается лишь в единицах. Правители страны верят: чем лучше удобрена почва, тем больше взойдет побегов. Возможно, это и так; по крайней мере, не одно поколение людей выросло и состарилось с этой мыслью.

Урок окончился. Парни и девушки, все еще посмеиваясь над миссис Саланден, поспешили в столовую.

— Классно Уик ее подколол, да? — Катана взяла приятельницу под руку.

— Не то слово. Показал всем шикарные ножки. — Сати усмехнулась.

— Пойдешь с нами обедать?

— Да, конечно, вот только в туалет заскочу. — На самом деле Сати намеревалась прогуляться до кабинета школьного врача. Как-нибудь заговорить его, усыпить бдительность и стащить шприц-ручку с сывороткой для Ойтуша.

— О, тогда я с тобой, — сказала Катана и потащила Сати в сторону уборной.

«Вот мерзкая прилипала», — подумала та и озарила одноклассницу милейшей улыбкой.

Сати знала, что девочки из класса считают ее странной, оттого что она не интересуется косметикой и не добивается внимания парней. Возможно, Сати бы выросла такой же, как они, если бы ей не встретился Ойтуш.

Они познакомились, когда ей было одиннадцать лет, а ему только стукнуло семнадцать. Сати возвращалась из школы и совершенно случайно наткнулась на человека, рывшегося в мусорном баке в поисках еды. В то время Ойтуш учился на втором курсе и уже имел первые проблемы с протекторием. За ним неусыпно следили, отмечая всё новые и новые прегрешения, и время от времени урезали и без того маленькую стипендию.

Заметив, как шевелятся пакеты в баке, Сати остолбенела от страха. Вскоре из-под них показался человек — тощий, лохматый, в измазанной старой одежде. Сати он показался просто страшилищем.

— Где взяла такие волосы, мелкая? — спросил он, заметив, что девочка смотрит на него.

«Неужели он хочет снять с меня скальп?!» — в ужасе подумала она, вспомнив сразу все слышанные когда-либо истории про маньяков.

— Это парик, — придав голосу максимум уверенности, произнесла Сати.

— Ага. Так я и поверил, — усмехнулся парень, но, заметив, как она испугана, поднял ладони и тепло улыбнулся. — Да не бойся ты. Я сейчас не в том состоянии, чтобы нападать на маленьких девочек.

И действительно, Ойтуш еле стоял на ногах, а сил у него хватало лишь на то, чтобы разворошить очередной пакет с мусором в надежде, что там будет что-то пригодное в пищу.

— Вот, держи, — неожиданно для самой себя Сати протянула незнакомцу бумажный пакет с выпечкой из школы.

Ойтуш остолбенел от изумления и сразу же горестно покачал головой.

— Я не могу взять это, милая, — сказал он, умоляюще глядя на Сати. — Не хватало еще, чтобы меня расстреляли за то, что я отобрал у тебя обед.

О да, протекторий любую историю может вывернуть наизнанку.

— Тогда я просто положу это здесь, — сказала Сати, кладя пакет к ногам молодого человека. — Будто бы кто-то потерял, а ты нашел.

— Как тебя зовут? — изумленно спросил Ойтуш, словно забыв, что он в двух шагах от голодного обморока.

— Сати Лаллеман.

— Приятно познакомиться, Сати. — Вытерев руку о джинсы, парень протянул ее девочке. — А меня зовут Ойтуш Эвери.

Помедлив секунду, Сати взглянула в его глаза, карие, c длинными ресницами. Несмотря на обстоятельства их встречи, он производил впечатление вежливого и умного человека, которому можно было доверять.

— Приятно познакомиться, Ойтуш, — улыбнулась девочка, крепко сжав его руку.

Они быстро подружились, а через год и вовсе стали жить под одной крышей, деля на двоих и боль, и радость, которая выпадала им. И никогда за все это время Сати не думала, что Ойтуш не должен быть рядом с ней из-за того, что он гражданин Второго класса.

* * *

После уроков Сати была выжата как лимон и вдобавок сильно раздосадована тем, что ей так и не удалось выкрасть иммуноглобулины. Зато тренировка по кэндо прошла как нельзя лучше. Сати давно заметила, что ярость делает ее в разы сильнее; одержав десять побед подряд, она получила «отлично», выслушала бурные похвалы тренера и только в раздевалке заметила у себя на руках и ногах множество болезненных синяков.

За хорошие оценки ей выдали талон на дополнительный десерт, но вместо сладкого она взяла с собой несколько порций обеда. Однако главного — лекарственной сыворотки — она так и не достала, а значит, еще целые сутки Ойтушу придется бороться с болезнью самостоятельно.

Он пришел с работы немного раньше обычного и, не раздеваясь, сразу же рухнул на постель. Стащив с него обувь и верхнюю одежду, промокшую от сырого снега, Сати накрыла его несколькими одеялами. Ойтуша бил озноб, он задыхался от кашля, а в промежутках между приступами не мог связать и пары слов. Ей ничего не оставалось, кроме как ввести ему экстазин внутривенно.

Сати была в смятении, она ненавидела себя за то, что при всех своих возможностях не сумела достать сыворотку. Руки у нее дрожали от ярости, направленной на саму себя. Она вышла за перегородку, условно делившую их комнату на «спальню» и «кухню», и там изо всех сил ударила кулаком о стену так, что она закачалась. На костяшках пальцев проступила кровь. И сразу стало спокойнее, точно она наказала себя за страдания Ойтуша. Такое с ней случалось и раньше — и ссадины быстро затягивались, почти не оставляя шрамов.

— Сати, — хрипло позвал ее Ойтуш, когда экстазин наконец подействовал.

— Лучше? — вернувшись в «спальню», спросила она.

— Могу горы свернуть. Наверное. — Ойтуш улыбался, сидя в кровати, а его расширенные зрачки делали глаза почти черными.

— Я клянусь тебе, что завтра сыворотка… — начала было Сати.

— Помолчи, Мелкая, — перебил ее парень. — Просто сядь здесь, рядом со мной. Не уходи.

Его голос был спокойным, но глаза лихорадочно блестели, и Сати стало не по себе. Присев на кровать, она убрала мокрые вьющиеся волосы с его лба. Перехватив руку девушки, Ойтуш жадно прижался губами к ее пальцам; он целовал их с наслаждением, закрыв глаза, а его сухие губы были невероятно горячими. Опьяняющая дрожь пробежала по телу Сати. Неужели именно сегодня, после трех лет, прожитых вместе, они наконец-то перестанут быть просто друзьями?

Темно-вишневого цвета капля упала ей на запястье. Взглянув на лицо Ойтуша, она увидела кровавую дорожку, которая шла из носа и растекалась по его верхней губе. Это было плохо, очень плохо.

* * *

Они проспали. Ночью у Ойтуша пошла кровь сильнее — целым фонтаном. Сати извела почти все имевшиеся в доме тряпки, чтобы остановить ее, а потом еще долго не могла уснуть. И в итоге проспала. Это было непозволительно.

В школе любое, даже самое незначительное опоздание вызывает пристальное внимание интуитов, которое Сати было совсем не нужно. Поспешно облачившись в мятую школьную форму, которая состояла из светло-голубой юбки до колена, темной блузки и пиджака с нашивками учебного заведения, она пулей вылетела из дома.

Мокрого снега на улице не было, но Сати все равно натянула шапку, чтобы хоть как-то примять торчащие после сна волосы. Бегом спустившись в метро, она почти чудом втиснулась в закрывающиеся двери. По привычке прислонилась к большому окну в конце вагона, кое-как отдышалась. Устало прикрыла глаза. Теперь, когда в запасе было еще минут десять, ее мысли снова перенеслись к Ойтушу.

С окраин города людей ехало мало, зато ближе к центру набился полный вагон. В основном это были граждане Второго класса — усталые, невыспавшиеся, многие в масках, с признаками разгорающейся дот-инфекции.

Все сидячие места были заняты Первым классом, так было принято, и даже Сати, хотя она не садилась, была окружена кольцом свободного пространства. Никто из Вторых не посмел бы нечаянно задеть ребенка: для Первого класса существовал так называемый закон о неприкосновенности, иными словами, членам Второго класса запрещалось прикасаться к детям до шестнадцати без действительно веской причины.

К счастью, протекторий не знал, сколько раз Ойтуш нарушил этот закон в отношении Сати.

Иногда ей было интересно наблюдать за детьми в вагоне, угадывать, есть ли среди них одаренные. Может быть, вот этот белокурый мальчик в виртуальном визоре? Эмоции на его лице сменяли друг друга, как облака, которые гонит ветер. Еще бы, он был сейчас так далеко от гула метро и уставшей толпы — виртуальная реальность дарила ему фантастический мир, из которого не хотелось уходить. Или, может быть, эта девочка с родимым пятном в виде стрекозы? Сати заметила, что она читает книгу вверх тормашками. Или же просто спит с открытыми глазами.

Большинство детей не вызывало интереса: кто-то зевал, безуспешно пытаясь разлепить глаза, кто-то сидел, уткнувшись в учебник. Сати подумала о том, как она сама выглядит со стороны. В стекле перед ней отражалась худая ссутулившаяся девочка. На лице следы усталости, а в глазах — расчетливость и еще очень много тревоги. Увидев себя, Сати выпрямилась и натянула на лицо выражение вежливого равнодушия.

От метро до школы — высокого старого здания из белого камня — Сати неслась, чуть ли не расталкивая прохожих. В школе нужно быть не позднее семи тридцати, и у нее оставалось всего две минуты. Лишь в нескольких метрах от входных дверей она заставила себя сбавить шаг, поправила съехавшую шапку и восстановила дыхание после бега.

Фойе было безлюдным: все уже на занятиях. Торопливо стаскивая пальто, Сати приложила большой палец к сканеру. Через пару секунд сканер тихонько пискнул, возвещая о том, что вход разрешен, а над ее головой появилась бегущая строка: «Удачного дня, мисс Лаллеман».

Сати с силой толкнула турникет и тут же, к своему величайшему ужасу, поняла, что сбила кого-то с ног.

— Было больно, — бесстрастно констатировал детский голос.

За турникетом поднимался с пола мальчик в форме группы дознания. Сати узнала в нем семилетнего Лидо. Неприятный холодок пополз по позвоночнику.

— Прости, пожалуйста, я не заметила тебя, — стараясь, чтобы голос звучал как можно мягче, произнесла Сати.

— Ничего, бывает, — потирая ушибленный лоб, ответил мальчик. — Куда-то торопишься?

— Нет, — машинально ответила Сати. Взгляд одаренного буквально приковывал к месту.

«Главное, не смотреть ему в глаза», — подумала она, разглядывая мозаичный пол школьного фойе.

— Я бы на твоем месте поторопился. Ты уже опоздала на три минуты, Лаллеман.

— Неужели? — нервно усмехнулась Сати, глядя на огромные настенные часы: мальчик был прав. — Тогда я поспешу.

Стараясь не встречаться с интуитом глазами, она собиралась пройти мимо. Нельзя было допустить, чтобы он допросил ее.

— Подожди.

Темные, почти черные глаза Лидо с интересом скользнули по Сати. Серо-коричневая форма группы дознания сидела на нем идеально, будто мальчик родился в ней. Спокойным и властным жестом он пригладил волосы, воссоздавая идеальный пробор, испорченный ударом турникета.

— Сати, а почему у тебя кровь под ногтями?

Взглянув на свои руки, она забыла, как дышать. Под несколькими ногтями действительно были следы крови. Крови Ойтуша. Ситуация приобретала крайне неприятный оборот.

— Должно быть, я порезалась, — с холодным равнодушием отозвалась она. — Послушай, Ройсс, мне и правда пора на уроки.

— Именем протектория я имею право задерживать тебя. На столько, на сколько нужно, — все так же бесстрастно отвечал Лидо. — Смотри мне в глаза.

«Маленький мерзавец», — пронеслось в голове девушки. Она знала: стоит интуиту наладить зрительный контакт, как любая, даже самая изощренная на свете ложь будет сразу раскрыта.

— А, вспомнила, — торопливо сказала она. — Это… знаешь ли… У меня пришли критические дни… — Сати изо всех сил старалась смотреть мимо глаз Лидо. Было бы здорово, если бы она смогла для убедительности покраснеть.

— Что ж, я ознакомлюсь с твоим циклом, — задумчиво сказал Лидо Ройсс, ставя себе напоминалку. — Но почему же ты не хочешь взглянуть на меня?

Сати взглянула и моментально попала под силу черных гипнотизирующих глаз этого ребенка.

— Ты уверена, что это твоя кровь, Сати? — Лидо сделал шаг навстречу.

«Я не могу, не могу, не могу сопротивляться ему!»

— Н… не… н-не… — Сати заикалась. На миг в ее голове пронеслась забавная мысль, что она похожа на устаревшего робота, которому задали слишком сложную задачку, и его микросхемы сейчас перегорят от усилий.

— Мисс Лаллеман, вот вы где!

Неужели это было спасением? Буквально обливаясь потом, Сати с трудом оторвала глаза от взгляда одаренного. А к ним уже спешила, гулко стуча каблуками по коридору, учительница Сати по математике.

— У вас же контрольная, вы не забыли?

Целую секунду девушка возносила хвалу всем точным наукам в мире.

— Мистер Ройсс, а вы опять пристаете к моим ученикам?

Молодая преподавательница, миссис Соммели, видимо, не до конца представляла себе власть, которой обладал Лидо. Одного его слова хватило бы, чтобы снять ее с должности и больше никогда не допустить к преподаванию. Но сейчас интуит был сконцентрирован на Сати, и только поэтому он позволил себе пропустить колкое замечание мимо ушей.

— Лидо больше не задерживает меня, миссис Соммели, — сказала девушка, изо всех сил скрывая свое презрение к юному одаренному.

Резкая боль в кончике мизинца была такой неожиданной, что Сати даже подпрыгнула на месте. Этот мелкий змееныш улучил момент и остриг ей чуть ли не полногтя.

— Я отправлю это генетикам, чтобы подтвердить вашу ДНК. А вам советую вымыть руки с мылом. — Впервые за весь их разговор Лидо позволил себе улыбнуться, и Сати заметила, что у него во рту не хватает пары молочных зубов.

«Выбить бы их все», — задыхаясь от ненависти, подумала девушка. Если бы только ее серые глаза могли метать молнии или источать яд — Лидо бы тотчас забился в агонии. Но она лишь смотрела ему вслед, понимая, как дорога будет каждая последующая секунда.

Сейчас врачи возьмут анализ ДНК и уже через пару минут узнают, кому на самом деле принадлежит эта кровь. Группа дознания без труда определит местонахождение Ойтуша по чипу в его мозге, а в следующие двадцать минут его, ослабленного болезнью и ничего не понимающего, будут избивать, выпытывая все их секреты.

Перспектива была ужасной. Дождавшись, когда мальчишка скроется из вида, она бросилась вон из школы. Вслед ей неслись крики учительницы математики, но они больше не имели значения, как и все остальное в этом мире.

ГЛАВА 3.
Аниматус

Это был последний рабочий день Торы Матиаса. Семнадцатилетний юноша, уборщик в биологической лаборатории, мог бы читать лекции о том, как довести начальство до белого каления. Он был неглуп, но неуклюжесть его была просто фантастической.

Да и какой из тебя работник, если ты хромой, а половина лица парализована? Матиас ронял все, что только можно было уронить: стулья и книги, вешалки с медицинскими халатами и контейнеры с пробирками. Умудрялся проливать на себя и свежесваренный кофе, и только что собранные биоматериалы для анализов. Сегодня он случайно опрокинул стеллаж с образцами тканей, за что и получил оглушающую пощечину вместе с наказом больше никогда не появляться на своем уже бывшем рабочем месте.

В лаборатории Тора продержался целый месяц — пока что это было рекордом в истории его карьеры. Никто не хотел терпеть парня без опыта работы, который на деле оказывался еще и ходячей катастрофой. Но, несмотря на все свои недостатки, Тора обладал живым умом и мог посмеяться над собой: в шутку он любил говорить, что обладает одаренностью, вот только она крепко спит вместе с его намертво парализованной левой половиной лица.

А еще у Торы был брат. Одаренный младший брат.

— Тебя опять увольняют, безмозглый кретин?

Презрительный тон белокурого мальчика ранил Тору в самое сердце.

Эти двое были наглядным примером того, как непохожи между собой бывают родные братья. Тора был высоким, темноволосым, нескладным, похожим на хромого жука-палочника, Захария же, напротив, миниатюрным, с вьющимися светлыми волосами, розовощеким — этакая фарфоровая кукла.

— Что разрушил на этот раз?

— Шкаф с образцами, — не поднимая глаз на брата, ответил Тора.

Захария вздохнул и устало опустился в жесткое кресло. Небрежно стащил с головы визор, всем своим видом давая понять, что это жалкое существо, именуемое братом, отвлекает его от невероятно важных дел.

— Мне надо будет платить за это? — снова прозвучал ледяной, совершенно не детский голос Захарии.

— Нет, — подал голос старший лаборант, наблюдая за тем, как Тора неуклюже пытается поднять с пола упавшую папку с документами. — Достаточно будет его зарплаты за этот месяц.

— Вот и хорошо. Будет уроком для него.

Лаборант был начальником Торы. Целый месяц у него руки чесались — так хотелось всыпать уборщику по первое число. Но каждый раз он сдерживался, видя, какие неудобства причиняет парню его больная нога. А сейчас, наблюдая презрение, с которым младший Матиас относился к родному брату, лаборант с содроганием представлял, как несладко приходится Торе в стенах дома. Захария выглядел настоящим тираном. Наверняка он поколачивал Тору, да только умел бить так, чтобы не оставлять следов: на неуклюжем старшем не видно было ни царапины.

Старший лаборант даже не представлял, насколько он ошибся по поводу двух братьев.

Едва спектакль был окончен, Захария вколол в «хромую» ногу брата миотоник.

— Потерпи еще пару часов, хорошо? Нужно время, чтобы твои движения полностью восстановились.

— Как скажешь, — устало ответил Тора. — Лучше было бы вовсе оттяпать эту ногу.