Оглавление

Глава 1. Бурлакова Фрося

Общага, это вульгарное и по звучанию, и по смыслу понятие, вошло в мою жизнь закономерно и банально. Так же, как и в жизнь любого студента. Общаги бывают рабочие и семейные, более или менее чистые и благоустроенные, дружные или вечно воюющие, более или менее криминальные, временные пристанища или место долгих мытарств — короче, к чему этот ликбез? Почти всем понятно, что такое общага.

Общежитие — общее житие, общие не только кухни, холлы, все бытовые проблемы, но и вся жизнь на виду, на слуху, на всеобщем обозрении. Это что-то ничьё, все́хнее, не уважаемое, но необходимое, проходной двор, искусственно созданная близость и общность людей. Бывает, что и там люди становятся друг другу друзьями, вместе радости и беды и т.д, и т. п. Но даже и тогда острое желание иметь свой угол не покидает обитателей.

Уснуть можно только с позволения коллектива, решением общего голосования. То есть, если вдруг звёзды встали удачно для тебя, и общага вдруг в четыре утра неожиданно вырубилась, и воцарилась волшебная тишина. Без решения коллектива и не помоешься, то есть если общий на этаже душ, во-первых, работает, во-вторых, не загажен, и, в-третьих, свободен в данный конкретный момент. Поесть же, с другой стороны, можно, наоборот, с помощью того же коллектива. Загляни к соседям, глядишь, и угостят, и плеснут чего-нибудь. Зато уж будь бдительным, если не хочешь делиться своей колбасой, и, заслышав шаги у двери, не зевай и накрывай провизию, чем попало.

Студенческая общага — отдельная история. Здесь жильцы точно знают, сколько времени им отпущено на пребывание в слободке. И либо по максимуму стремятся использовать данное обстоятельство, либо столь же максимально стараются оградиться от навязанного коллективизма. Это уж зависит от личных предпочтений и склонностей. Студенты из местных любят зависать на недельку-другую в этих вольницах, для них это в кайф. Вроде как хлебнуть романтики, вырваться на свободу из мамочкиных квартир. А общаговским, наоборот, недельку-другую бы пожить у кого-нибудь из местных, у кого родители («предки») «умотали» на дачу.

* * *

Я приехала поступать, как говорится, очертя голову. О городе, в который я устремилась, мне было известно два факта: 1) что есть такой город 2) что туда ходит автобус.

Дорога в общей сложности заняла у меня часов восемь. Целую рабочую смену провела в откидном кресле. Моим соседом в автобусе оказался молодой человек, который тоже ехал поступать, только в институт не культуры, а физкультуры. Не знаю, добился ли он своей цели или нет, больше я его никогда не видела. Привлекательным, на мой взгляд, он не выглядел, но кое-какие общие интересы на данный момент у нас были, и мы неплохо скоротали время пути. Хорошей добавкой к нашей беседе были домашние пирожки, которые я захватила с собой из дома.

Выйдя на конечной остановке из автобуса, я оказалась в совершенном одиночестве, в совершенно незнакомом большом городе, совершенно не приспособленная ни к каким жизненным факторам. (Как выяснилось позднее, я оказалась-таки приспособленной, раз выжила, чего сама от себя не ожидала, но это уже совсем другая история). При мне находился большой старый чемодан, подхватив который, я двинулась вдоль какой-то улицы. Где располагается искомый мною ВУЗ, местные жители не имели ни малейшего представления. На мой вопрос, в какую сторону от вокзала, хотя бы, направляться, махнули рукой вправо. Мы с чемоданом двинули туда.

Жаль, что фильм «Приходите завтра» сняли уже давным-давно. Я являла собой законченный образ Фроси Бурлаковой. Я была просто законченная Бурлакова Фрося. Несмотря на долгий путь в автобусах и, затем, вдоль города, я дотащила свой чемодан до института. Опрашиваемые мною прохожие уверяли, что в транспорт садиться не стоит, поскольку ЭТО ГДЕ-ТО уже рядом, и махали руками всё вперёд и вперёд.

А надо взять во внимание тот факт, что мобильных (они же сотовые) телефонов, компьютеров (и иже с ними планшетов, смартфонов) и, страшно сказать, интернета в тогдашней природе не существовало. Никакой тебе гугл-мугл-карты. В городской библиотеке ты берёшь сборник — справочник для поступающих в ВУЗы. Как можно более свежего года выпуска желательно, поскольку условия приёма год от года могут меняться. И шариковой ручкой в тетрадочку переписываешь себе всю необходимую информацию. Адрес ВУЗа, то есть город, улицу и номер дома. А уж там, на месте, язык до Киева доведёт.

Мне пришлось столкнуться с такими потрясающе осведомлёнными прохожими! Уж не проходила ли в тот день в этом городе всесоюзная конференция по спортивному ориентированию на местности? Подозрительно, что столько сразу знатоков родного города собрались в одном месте и в одно время. А может, семинар по теме «топографический кретинизм»? И мне как раз встретились спешащие на это мероприятие специалисты, практикующие именно в этой области. Как бы то ни было, в моём случае язык меня в буквальном смысле едва не довёл до Киева, вместо нужного института.

Помимо адреса, справочник указывал, какие экзамены сдавать, особые требования — а в театральный как раз много особых требований. Существовал и дресс-код (слова такого в моде тогда не было, но требования были). О нём в справочниках не писали, но все были в курсе, что, осмелившись штурмовать такой элитный профиль, надо себя соответственно подать.

Когда я окончательно определилась с выбором будущей профессии, а было это между 6 и 7 классами, то в 7-м же классе самостоятельно пошла и поступила в музыкальную школу, в класс домры-гитары. Отдельно гитары тогда почему-то не было. Учительница взяла несколько человек «возрастных», как я, в качестве эксперимента, только на гитару, без домры. В особых требованиях приёма в театральный институт значилось «владение каким-либо музыкальным инструментом».

До владения дело не дошло, ничему я толком не научилась, потому что дома не занималась, больше времени уделяла театральной студии, чтению, подружкам конечно. Учёба в основной школе у меня никогда не вызывала затруднений, всё училось само собой. А вот в музыкальной школе, само собой, всё уже не училось.

В своё время, когда учатся все остальные, то есть лет с семи, я в музыкальную школу идти наотрез отказалась. Взрослые собирались отдать меня в класс баяна. И всё, наверное, сложилось бы неплохо, если бы кто-то из знакомых не сказал в моём присутствии: «А что — правильно, хорошо! Отдавайте на баян. Будет играть на свадьбах. Всегда верный кусок хлеба». Подобная перспектива повергала меня в неописуемый ужас, и в «музыкалку» я не пошла. Семилетний ребёнок никак не видел себя баянистом, играющим на свадьбе.

А в театральный хотелось. Поэтому я сама по себе, одна (обычно детишек за ручку мамы приводят, но я-то была уже взрослая) пошла в музыкальную школу, прошла прослушивание, и меня взяли в 1-й класс. А поскольку учёба на этом отделении занимает 5 лет, а общеобразовательную я заканчивала через 4 года, то никакого документа из музыкальной я так и не получила, потому что год не доучилась.

И играть на гитаре или на чём-либо другом, кроме нервов, так и не умею. Впрочем, смогу, наверное, ударить в бубен. Или колокольчиком позвенеть. Живя в общаге, все друг от друга научаются пяти незыблемым гитарным аккордам. И этот стандартный общечеловеческий минимум я так же, как все, освоила, но не более того.

И что ещё любопытно: ни один и ни одна из моих знакомых, окончивших музыкальную школу по классу баяна, никогда, ни разу в жизни не играли на свадьбе. И что вообще уж интересно: с куском хлеба у них всё в порядке.

* * *

Но вернёмся к поиску института. Вообще говоря, это было уже моё второе шествие с чемоданом. Год назад я пыталась поступить не просто на театральное отделение, а собственно в отдельное театральное училище. И не поступила по такой идиотской причине, что просто караул! Я опоздала на экзамен. Не привыкла к ритмам большого города, не рассчитала время, поздно вышла из дома, очень долго полз трамвай, так что казалось — он не идёт вперёд, а пятится задом, и я опоздала. Жила тогда у очень дальних (и по крови, и по расстоянию) родственников, попросилась к ним на квартиру на время экзаменов, разумеется, с чемоданом. Благо — стеснила я их ненадолго, поскольку экзамен для меня случился всего один, и тот неудачный.

Это сейчас я отлично понимаю, что всё случившееся оказалось к лучшему. А тогда была, естественно, в растрёпанных чувствах. Подбежала к дверям аудитории и поняла, что экзамен уже идёт. Входить было нельзя категорически. Слёз не было. Ну, так, чтобы при всех. Но озадаченность некая в лице, видимо, была. А неизменная традиция театральных ВУЗов — присутствие между абитуриентами студентов старших курсов. Подошли и ко мне двое, местные Станиславский и Немирович-Данченко. Но от Фроси у меня был только чемодан, причём в данный момент оный оставался у родственников. Так что, в отличие от Бурлаковой, я была в курсе, когда умерли два знаменитых режиссёра. Но «выступать» мне всё-таки пришлось. Только перед настоящей комиссией. Старшекурсники после окончания экзамена, на который я опоздала, впёрлись в аудиторию и договорились с преподавателями, чтобы те меня посмотрели просто так, уже не в рамках приёма на этот год, а на перспективу, стоит ли мне вообще идти в театр.

Пока шёл экзамен у не опоздавших моих сотоварищей, «Константин Сергеич» с «Владимиром Иванычем» меня инструктировали, как себя вести и что говорить и делать перед комиссией. А именно:

1) Ни в коем случае не признаваться в том, что занималась в театральной студии. Такой материал считается едва ли не испорченным ненужными штампами, а преподаватели-режиссёры любят чистый лист.

2) Когда прочтёшь литературный материал (стандарт-набор из басни, прозы и стиха), и попросят спеть и (или) станцевать, значит, понравилась.

3) Если после всего этого пригласят присесть к столу — ты практически принята.

Я вошла в аудиторию. Спросили, почему опоздала на экзамен. Сказала правду. Спросили, понимаю ли я, что это прослушивание не есть экзамен. Разумеется, понимаю. Выслушали чтение.

— Подойдите ближе!

Я подошла.

— Поднимите волосы и медленно повернитесь кругом!

Я подняла распущенные волосы (они тогда у меня были длиной по мягкое место) на затылок и повернулась, как просили.

— Приподнимите юбку выше колен!

Приподняла, (моя юбка была ниже колен).

— Что Вы ещё умеете делать? Петь, танцевать?

Я спела песню из фильма-сказки «Умные вещи». Станцевала «Цыганочку». (Босиком. И юбка поэтому была длинная и широкая).

— Присядьте к столу.

Спросили, какие книги о театре я читала, каких знаю режиссёров, и ещё кое-что в том же духе. Читала я всегда много, теория проблем не составила. Они посовещались, резюме было таким: хорошая фактура, способности есть, амплуа — народная и сказочная героиня. Вывод — поступайте на следующий год.

Лучше бы я не ходила на это прослушивание! Они думают — обрадовали! Когда ощущения и мыслительные способности понемногу проявились в моей, обалдевшей от полуэкзамена, голове, очевиднее всего проявились два факта. Первый. Фактура — это ещё не диплом, способности тоже на хлеб не намажешь. А главное, это означало, что если бы я не опоздала, ТО Я БЫ ПОСТУПИЛА!!! Лучше бы они сказали, что я косая, кривая и тупая! Со временем я бы с этим смирилась и нашла себе какое-нибудь иное применение, далёкое от искусства. Теперь же выходило, что я из-за какого-то идиотизма зарезала своё счастье собственными руками. Я в него опоздала!

А, с другой стороны, я впервые задумалась, счастье ли это. Если на него существует заказ. В комиссии мне сказали, что в следующем году на мой типаж есть заказ. То есть востребованность в театрах. Иначе говоря, театральное счастье складывается из трёх составляющих: фактура, способности и заказ.

В общем, это всё трамваи виноваты. А в детстве я их так любила! Красивые такие, яркие и дзинькают.

Глава 2. Буква «Т»

Год надо было как-то прожить. Я пошла работать руководителем драматического кружка. Ой, вы только вслушайтесь! «Культурно-массовое мероприятие», «номер художественной самодеятельности», «драматический кружок», «ставить сценку»! «Сценка» особенно хороша! Лингвистические шедевры!

Ну, терминология — это ещё что! Вот диалог моей бабушки с соседкой.

Соседка: «На кого внучка-то учится?»

Бабушка: «На режиссёра».

Соседка: «Это который палочкой машет?»

Нет, ну, в принципе, режиссёр может махать всем, чем захочет и чем сможет. Он свободный человек свободной страны. Всем, чем потребует его работа. Например, при постановке чеховского «Ваньки Жукова». Помните?

«А на неделе хозяйка велела мне почистить селедку, а я начал с хвоста, а

она взяла селедку и ейной мордой начала меня в харю тыкать».

Если вдруг актриса в харю тыкает неправильно, то придётся взять у неё селёдку и помахать ею перед её мордой. А если бы лично мне, скажем, в кроссворде попалось слово из семи букв с определением «человек, который машет палочкой», я бы написала — «гаишник». Есть ещё пастухи, дрессировщики, жокеи, волшебники, школьные учителя — и все, понимаешь, с палочками.

Глубока, загадочна и таинственна ты, русская душа! Когда грезится тебе в туманной и мглистой дали машущий палочкой человек… И звучит в тревожном мареве, странно, тоскливо и маятно, и влечёт неведомым, аки зов птицы Сирин, али плач птицы Гамаюн, слово рее… -жиыы… -ссёоор…!…

Врёшь, не уйдёшь! С палочкой — это режиссёр. И точка!

Но таки «кружок» -то мне вести пришлось. Мне было 18 лет, моим подопечным по 12—13. Понятно, что руководителя они во мне в упор не видели. Кроме того, это были дети, которые занимались в одно время со мной у одного и того же руководителя, в той же самой театральной студии (пардон, в драматическом кружке). Только мы в старшей группе — 15—17 лет, а они в младшей. Руководительница наша уехала из города, и меня приняли на образовавшуюся вакансию. С другой стороны, именно по этой же причине мои тинейджеры и не бузили. Они хорошо знали меня и любили театр, и были к нему, так сказать, приучены. Я старалась сохранить и программу, и основные методы нашего бывшего руководителя. Правда, чтобы любовь к свободе не поборола любовь к театру, мне приходилось забирать артистов прямо из школы. После уроков классный руководитель сдавал мне их с рук на руки. На самом деле, просто потому что они шли пешком из отдалённого района, не мешало присутствие рядом хоть какого-то взрослого.

Начали мы с ними готовить сценическую композицию по стихам Маршака, Хармса, Михалкова и других поэтов. Дело шло на лад, но тут «сверху» пришла директива, то есть приказ: срочно подготовить утренник ко дню рождения Володи Ульянова. После такой кардинальной смены репертуара моих пионеров из драматического кружка как ветром сдуло. Меня директриса (выдавшая разнарядку на счёт утренника) вызвала «на ковёр», и рассказала мне про то, что «в то время, как наши космические корабли бороздят просторы Большого театра»*, некоторые нерадивые руководители кружков… Ну, и так далее.

Кроме меня, особой симпатией и любовью со стороны директора пользовался руководитель туристического кружка. А до него — его предшественница. Ситуации были аналогичны во всём. Там тоже руководительница уехала в другой город, а на её место пришёл её же ученик, также не поступивший в ВУЗ в этом году. И директор склоняла по всем падежам сначала обеих наших бывших руководительниц, а потом нас — «то вместе, то поврозь, а то попеременно»*. То ли потому, что названия обоих кружков начинались на букву «Т», а у неё с этой буквой свои счёты. То ли просто в принципе аллергия на театр и на туризм. То ли на этом крыле здания была порча, (а в нём помещались только два наших кружка). И всегда это было многолюдное, вернее, многодетное, и шумное крыло. Моих-то подопечных до вмешательства Володи Ульянова тоже была целая орава.

Этот турист отслужил в армии, точнее, на флоте, на подлодке, и пришёл поступать в мореходку. Его не приняли. Я даже не буду пытаться найти логику в этом факте. Впоследствии я знала ещё один подобный изумительный пример. Один парень отлично знал английский язык, хорошо учился, вообще способный в гуманитарных направлениях, с хорошим аттестатом, стихи писал. Он увлекался творчеством Дж. Р. Р. Толкина, и читал его в подлиннике (!). Поступал в педагогический на ин. яз. Его не приняли. Но венцом пед